Текст книги "Конец партии: Воспламенение (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 46 страниц)

– Плохие сны? – спросила я. Мой собеседник вздохнул:

– Еще какие. Думаю, если это все не остановится, я вообще перестану спать.

Словно в подтверждение своих слов, он зевнул и прикрыл рот ладонью. Я, выдохнув, выпила кофе залпом и ощутила, как вниз по горлу ползет обжигающая горечь.

– Остановится? – повторила я зацепившее меня слово. – Ты думаешь, что это можно остановить?

Камиль недолго смотрел на меня, ничего не отвечая, потом вдруг заозирался по сторонам и продолжил, лишь убедившись, что рядом с нами не трется никто подозрительный:

– Думаю, можно. И больше того – необходимо.

– Как ты собираешься это сделать? – я спросила без интереса, потому что не верила. Но Демулен заговорил с убеждением:

– Я не могу. Но есть человек, который сможет.

– О ком ты? – сначала не поняла я. Камиль уставился на меня, как на идиотку, и я мгновенно сообразила, кого он имел в виду. – Дантон?

– А кто же еще? – резонно спросил Демулен, и я не могла не признать, что он прав.

– Но он же в деревне…

– В этом проблема, – вздохнул Камиль, поднес чашку с кофе ко рту, вдохнул запах и тут же, перекосившись, поставил ее на место. – Я посылал ему несколько писем, но он либо отвечает парой строк, либо не отвечает вовсе.

– И что ты думаешь делать? Ехать к нему?

Камиль оценивающе посмотрел на меня, решая, можно ли мне рассказать, но в конце концов пришел к выводу, что можно:

– Да. Завтра же.

– Но как? – спросила я растерянно. – Ведь Париж, говорят, почти запечатан…

Демулен упрямо мотнул головой:

– Меня они не остановят.

Первым моим желанием было пожелать ему удачи и уйти. Но в голове моей так кстати прозвучал знакомый язвительный голос: “Нельзя быть борцом наполовину. Либо ты делаешь это, либо уходишь в сторону и молчишь”. В любой другой момент я бы заспорила или, как сделала однажды, решила промолчать, но тогда я была так рада слышать хоть что-нибудь, отличное от криков Шарля, что с губ моих сорвалось само собой:

– Я еду с тобой.

Демулен в изумлении заморгал:

– Ты? Со мной?

– Ага, – уверенно заявила я, стараясь не думать о том, куда впрягаюсь. – Одна голова хорошо, а две лучше. Вдвоем мы точно его уговорим.

Мои слова вряд ли убедили Демулена – во всяком случае, он смотрел на меня с сомнением. Я недолго думала, что может заставить его не быть во мне уверенным:

– Я ничего не скажу Максимилиану.

Камиль выдохнул. Лицо его на секунду исказила болезненная гримаса.

– Нет, я не думал, что ты специально скажешь, просто… – он попытался натянуть на себя заговорщицкий вид, но я видела, что он действительно обеспокоен тем, что собирается сказать, – просто он действительно ничего не должен знать, понимаешь?

– Понимаю, – почему-то шепотом ответила я. – Я что-нибудь придумаю. Так возьмешь меня с собой?

Он колебался еще несколько секунд, прежде чем залихватски улыбнуться и стать похожим на себя:

– Возьму. Ты права – вдвоем веселее.

Я прислушалась к себе, но поняла, что ничто меня не удерживает. Я все делала правильно – так, по крайней мере, говорила мне моя совесть. Я больше не была стоячим камнем: меня выдернуло из земли, где я стояла, вросшая и застывшая, и понесло течением, а теперь я ненадолго задержалась на развилке, выбирая, куда собираюсь плыть. Выбор сделан, жребий брошен – и вот меня куда-то несет бурная река, и главное – не оглядываться, смотреть только вперед, где, как я надеялась, будет что-то, отличное от пустоты.

Пожалуй, последнему совету Бриссо я все-таки последовала.

В кабинет Робеспьера я втиснулась осторожно, сначала просунув в дверной проем голову, потом руку с плечом, и застыла, не зная, как отреагирует на мое появление хозяин. Но он был настолько поглощен бумагами, что не поднял головы, и мне пришлось тихо покашлять. Он вздрогнул от неожиданности.

– Это вы, Натали, – сказал он, подняв взгляд и увидев меня. – Что вы хотели? Заходите.

Нерешительно я переступила порог и остановилась, точно напортачившая старшеклассница в кабинете завуча. Робеспьер отложил в сторону перо и воззрился на меня – не помогли все выстраиваемые мной невидимые барьеры, у меня все равно было чувство, что меня видят насквозь.

– Я зашла предупредить, – сбивчиво начала я, забыв даже подготовленную заране фразу, – что я… ну, в общем, уеду ненадолго.

– Уедете? – переспросил Робеспьер. – Могу я поинтересоваться, куда?

– С Люсиль, за город… – я старалась говорить как можно более естественно, но мне казалось, что речь моя звучит, как плохо выученный монолог в исполнении бездарной актрисы. Робеспьер коротко стукнул по столу кончиками пальцев.

– Вот как, с Люсиль за город… – пробормотал он, напряженно морщась. – Вы надолго уезжаете?

– Ну… – я прикинула, где находится имение Дантона. – Дня на четыре…

– На четыре дня, – повторил он, продолжая о чем-то размышлять. – Хорошо. Не вижу никаких препятствий.

– Вот и замечательно, – обрадовалась я и, чувствуя себя мышью, в последний момент выдернувшей хвост из мышеловки, развернулась, чтобы уйти. Но тут оказалось, что мышеловка упустила меня лишь затем, чтобы заманить в капкан.

– Передайте Дантону мои наилучшие пожелания, – прилетело мне в спину, как метко брошенный кем-то кинжал. Меня прошиб холод, я обернулась почти затравленно, ожидая увидеть в руках Робеспьера все что угодно, даже ордер на собственный арест, но Максимилиан продолжал сидеть в той же позе и смотрел на меня, даже слегка улыбаясь.

– Натали, – произнес он, оборвав череду непонятных сдавленных звуков, вырвавшихся из моей груди, – вы давали обещение, что не будете пытаться обманывать меня.

========== Глава 19. Возвращение героя ==========

Камиль посмотрел на отсыревший, покосившийся указатель – на растрескавшемся дереве нельзя было разобрать ни буквы, – и, повернувшись ко мне, констатировал:

– Мы заблудились.

Я выпала из тягостного полутранса, отвлекшись от бездумного созерцания осеннего пейзажа, и, закутываясь плотнее в пропитавшийся заполнявшим низину туманом плащ, спросила безнадежно:

– Заблудились?

– Да черт его знает, – Камиль раздраженно бросил поводья, и тощая лошадка, запряженная в наш миниатюрный, дышащий на ладан возок, фыркнула и ударила копытом по земле, едва не обдав незадачливого кучера потоком грязи. Камиль явно машинально увернулся – взгляд его был обращен не на строптивое животное, а куда-то в сторону горизонта, будто оттуда могла прийти подмога.

– Что ты делаешь? – спросила я, жалея, что не взяла с собой перчаток: ладони, казалось, скоро станут двумя кусками льда.

– Смотрю, не появится ли кто-нибудь местный, – ответили мне. – Иначе, того и гляди, придется тут ночевать!

Последнее он сказал, конечно, не всерьез, но мне все равно стало жутковато. Я оглянулась на тихо текущую реку, которую мы только что переехали по низкому, скрипящему мосту, потом посмотрела на редкий лес, расстилавшийся на другом берегу – голые ветки царапали небо и меньше всего могли напоминать нечто дружелюбное. На нашем берегу начиналось поле, но и его вид меня не радовал – трава давно посерела и пожухла, единственная кривая дорога была до того размыта, что превратилась в одну сплошную лужу. Мне оставалось только надеяться, что наш маленький экипаж в ней не застрянет, потому что дожидаться помощи в этой глуши означало уповать на чудо.

– Эй! – вдруг завыл Камиль не своим голосом и, схватив поводья, хлестнул лошадь; та в испуге взяла с места так резко, что я чуть не перелетела через спинку сиденья. – Эй, гражданин!

Я долго не могла понять, к кому он обращается, но оказалось, что его взгляд сумел выцепить в окружавшей нас монотонной серости какую-то человеческую фигуру. Это оказался мужчина самой непривлекательной наружности, по виду напоминавший бомжа, но я решила, что это, наверное, кто-то из местных крестьян. На нас мужик воззрился так, будто увидел вживую короля и королеву.

– Гражданин, – с самой проникновенной из своих улыбок обратился к нему Камиль, – вы не подскажете, как нам проехать в Арси?

– Арси? – переспросил тот. – Это… это… это ты заехал не туда.

Камиль тяжко вздохнул и бросил красноречивый взгляд на меня: ну вот, мол, я же говорил.

– А вы можете показать дорогу?

– Показать-то могу, – мужик внезапно оживился и приблизился к нашему возку; очевидно, в его мозгах созрела мысль, что с таких невообразимо богатых господ, как мы, можно срубить неплохую сумму. – Да вы все равно напутаете. Давайте, я вас довезу.

Я хотела протестовать – этот абориген не внушал мне ни капли доверия, – но Камиль, очевидно, не разделял моего мнения и с готовностью отдал поводья, в одно мгновение перебравшись с козел на сиденье рядом со мной. Несмотря на то, что его, как и меня, била дрожь от холода, Демулен был доволен собой как никто.

– Ну вот, все и устроилось, – пробормотал он, шумно дыша на побелевшие пальцы. – Я пальцев не чувствую, представляешь?

– Я тоже, – пожаловалась я, пытаясь растереть ладони друг о друга, но кровь, казалось, застыла в жилах и не желала двигаться, сколько бы усилий я к этому ни прилагала. – Только вот…

– Ж-жуть как холодно, – согласился Камиль, стукнув зубами, и вдруг взял меня за руки. – Давай вместе греться, что ли…

Предложение напрашивалось само собой, но выказать его самостоятельно я стеснялась, а Демулен милостливо избавил меня от такой ответственности. Поэтому я, энергично закивав, ужом вползла в гостеприимно распахнутый чужой плащ, обхватила своего спутника за талию и, ощутив мягко накатывающее тепло, поняла, что впервые после проведенной мною перед отъездом бессонной ночи хочу вздремнуть. Сколько я провела, не сомкнув глаз, мне не хотелось считать: ночь я не спала, потом ранним утром села в этот ужасный возок, который на каждом ухабе скрипел так, будто готовился развалиться (оставалось только гадать, на какой помойке Демулен его нашел), и ни о каком сне, конечно, не могло быть и речи, пока мы неторопливо, сверяясь с картой и делая крюки, чтобы не увязнуть в грязи, продвигались по нашему пути, в какой-то момент показавшемуся мне бесконечным. Только теперь, оказавшись с кем-то рядом, я начала осознавать, насколько устала: веки налились свинцом мгновенно, и поднять их у меня не было никаких сил.

– Спишь, что ли? – удивился Камиль спустя несколько минут молчания.

– Угу, – пробормотала я и уткнулась ему в плечо. – Разбуди, когда приедем…

– Ладно, – ответил он и вдруг – я поняла это по пробежавшей вдоль позвоночника теплой дрожи, – коснулся губами моей макушки. – Хороших снов.

Словно дожидаясь его пожелания, я тут же провалилась в дремоту. Снилось мне что-то невнятное и разрозненное, из другой, прошлой жизни, которую я, подхваченная водоворотом здешних событий, последнее время вспоминала все реже и реже. В этом сне был Андрей, с преувеличенно строгим видом выговаривающий мне, что я всегда попадаю в неприятности, мама, интересующаяся, как часто я буду ей звонить, когда уеду на стажировку, Анжела, странно улыбающаяся и рассказывающая, что ее тоже ждет удивительно интересная стажировка, только в Чехии. Потом картины сменились, и я увидела другого человека: того, о ком столько думала раньше и начала последнее время отчетливо подзабывать. Он смотрел на меня молча, словно ожидая чего-то, а я не решалась приблизиться к нему, будто в чем-то его разочаровала и теперь он меня отчитает – в своей любимой менторской манере, сколько раз он так меня отчитывал… но отповеди не последовало: стоило ему открыть рот, как сон мой разорвался оглушительным выстрелом, и я подскочила на сиденье, слыша в первую секунду только гулкий звон в ушах, складывающийся в услышанные мной когда-то (или я не слышала, показалось?) слова:

“Теперь он ваш”.

Камиль, тоже начавший засыпать, встрепенулся и замотал головой из стороны в сторону, будто ожидая налета несуществующих врагов.

– Что? Что такое? – он встретился со мной глазами и, наверное, не на шутку испугался моего полубезумного вида. – Ты чего это?

– Ничего, – я поняла, что не согрелась ничуть; меня снова начало трясти. – Просто приснилось…

Демулен хотел что-то сказать, но ему не дал этого сделать наш самозваный возница:

– Эй, господа, вон оно, Арси-то.

Сбросив укрывавший меня чужой плащ, я приподнялась на сиденье. Тут же поднялся и Камиль, отчего дно возка нехорошо скрипнуло. Я посмотрела туда, куда мужик указывал грязным пальцем, и не смогла сдержать радостного вскрика:

– Ура! Приехали!

Сложно было не задохнуться от счастья: только увидев окруженный парком двухэтажный особняк, из трубы которого поднимался сероватый дымок, я представила себе, как зайду в натопленную комнату, переоденусь, сбросив тяжелую от сырости одежду, а потом устроюсь поближе к камину с чашкой обжигающе горячего глинтвейна. Ох уж этот глинтвейн от Дантона… нигде и никогда, ни в одном заведении Питера, Парижа или какого-нибудь иного города мне не доводилось пробовать ничего подобного.

– Чего ждешь? – Камиль нетерпеливо пихнул возницу в бок. – Давай быстрее трогай!

– А рассчитаться, месье? – обидчиво протянул мужик, берясь за поводья.

– На месте рассчитаемся, – Демулен даже не стал придираться к “аристократическому” обращению. – Не видишь, моя д-дама сейчас насмерть замерзнет.

Я была слишком поглощена мыслями о том, как наконец-то согреюсь, чтобы выяснять, чьей именно дамой меня можно считать, вдобавок возница, ухмыльнувшись в бороду, ляпнул нечто совсем несуразное:

– Так это дама? Я и не признал. Одета, смотрю, как мужик…

Демулен недоуменно и премило захлопал ресницами:

– Что? Что ты сказал?

– Ничего-ничего, месье, – опомнился возница и подстегнул лошадь. – Сейчас домчу, в пять минут!

Недовольно нахмурившись, Демулен откинулся на спинку сиденья и утянул меня следом. Вид у него был недовольный, но я не поддержала его, ибо была слишком утомлена, чтобы возмущаться или ржать.

– Не знаю, что он там бормочет, – пробормотал Камиль, нахохлившись, – но интуиция подсказывает мне, что, если б я понял, то обязательно начистил ему морду…

– Не волнуйся, – меня все-таки начал разбирать смех, но я решила не показывать это своему спутнику и успокаивающе коснулась его руки, – я думаю, он не хотел нас обидеть…

Судя по тому, что наш кучер, до этого момента не подававший никаких признаков болезни, изо всех сил давил приступ натужного и сухого кашля, в чем-то я была права.

Дантон встретил нас в буквальном смысле с распростертыми объятиями, и я неожиданно поняла, что успела изрядно по нему соскучиться. Жизнь в деревне пошла ему только на пользу: он поправился еще больше, если такое было вообще возможно, бодрости и жизнерадостности в нем прибавилось вдвое, энергия буквально била из него ключом, и он с таким энтузиазмом рвался показывать нам, измученным и словно вырвавшимся из тисков, все закоулки своего поместья, что меня на секунду уколола совесть: и мы хотим утащить его обратно, в этот политический ад, который высасывает из человека все соки? Может, стоит сделать наоборот и самим перебраться от греха подальше в провинцию? А то, того и гляди, мы все начнем напоминать Робеспьера, тоже будем ходить бледные, тощие и совершенно равнодушные ко всему.

– Мда, на вас смотреть жалко, – резюмировал Дантон уже на пятой минуте вялого разговора. – Может, отправить вас спать?

– Нет, Жорж, – пытался возразить Демулен, – у меня важные новости…

– Подождут до завтра твои важные новости, – Дантона невозможно было переубедить. – Катись спать уже. И ты, Натали, тоже, а то уснешь прямо в кресле.

Я, действительно сомлевшая от тепла и ужина, поняла, что он прав, и тяжело поднялась. В голове крутились какие-то странные мысли, одна другой бредовей, и я поняла, что усну, едва коснувшись головой подушки. Так и вышло: мне даже для того, чтобы раздеться, пришлось сделать над собой усилие, а потом я поспешно юркнула под тяжелое одеяло и, блаженно ощутив, как расслабляются затекшие за время поездки мышцы, провалилась в сон.

Наверное, меня не разбудил бы даже выстрел из пушки над самым ухом – я открыла глаза, когда выглянувшее солнце уже приблизилось к зениту и заливало ярким светом всю комнату. Тучи унесло без следа, но, как сообщал Дантон, когда я, позевывая, спустилась вниз, в столовую, это было ненадолго:

– Ночью опять дождь зарядит, вот увидите. Да и вообще, что за идея ехать в такую глушь, как эта, на один день, Камиль?

– Нас ждут в Париже, – горячо возразил Демулен, но Дантон только отмахнулся от него:

– Слышать ничего не хочу про этот поганый город. Только не сейчас. Дай нормально позавтракать.

Я вспомнила, ради чего мы, собственно, тащились в такую даль, и впервые осознала, насколько сложная задача перед нами стоит. Уговорить Дантона вернуться и продолжить борьбу – звучало так нелепо, тем более, что я сама не верила, что его вообще стоит уговаривать. Возможно, он принял единственно верное решение, а мы как раз-таки ошибаемся, и лучше будет последовать его примеру, а не вязнуть во всем этом дерьме все глубже и глубже…

Я вспомнила Шарля и его последний взгляд, обращенный на меня. Сколько подобных ему прокатилось уже в телегах из Консьержери? И сколько окажется там, если мы не найдем способ остановить все это?

– Натали, – Дантон заметил меня и приглашающе кивнул на свободный стул, – чего ты замерла? Стесняешься, что ли? На тебя не похоже. Садись.

Отбросив до поры до времени невеселые размышления, я принялась за еду, меж делом продолжая оценивать расстановку сил. Рядом с нами сидела и сосредоточенно пережевывала хлеб еще одна причина, по которой Дантон мог наотрез отказаться оставить свою размеренную деревенскую жизнь. Причина имела вид миловидной молодой девушки, на вид младше хозяина дома лет на двадцать, и сидела она так, будто боялась поднять взгляд, не проронив ни слова за весь неспешный застольный разговор. Посмотрев на нее, затем на заставленный едой стол и вспомнив скудные завтраки и ужины, которыми обходились последнее время обитатели дома Дюпле, я вздохнула. Ни один нормальный человек не уедет из такого райского местечка, как Арси, чтобы горланить с трибуны пафосные и бессмысленные речи, перебиваться редкими припасами и подвергать риску собственную голову. Это просто-напросто противоречит всем законам здравого смысла. Я бы тоже не уехала, если б на то пошло.

– Жорж, – опять начал Демулен, покончив с едой, – мы хотели…

– О, только не сейчас, Камиль, – оборвал его Дантон. – Пока погода хорошая, лучше прогуляемся…

Возражать было бесполезно, и мы всей компанией отправились в парк – прогулка вышла странная, учитывая, что Дантон говорил без умолку, жена его все время молчала (мне даже не удалось узнать, как ее зовут), Демулен подолгу останавливался, задумавшись о чем-то, на одном месте, и нам приходилось его окликать, и в итоге худо-бедно пыталась поддержать разговор одна я. Вылилось это в то, что мне пришлось слушать пространные лекции по садоводству, смотреть на какие-то чахлые кустики и кивать с видом знатока, но ничего путного из этой беседы не вышло, да и выйти не могло. В итоге к тому, что заставило нас рвануть из столицы в Арси, мы подошли лишь после ужина, когда жена Дантона отправилась спать, а мы втроем расположились вокруг камина с неизменным кувшином глинтвейна.

– Итак, – Дантон начал первым, – вы приехали сюда, в этот чудный уголок, где я наслаждаюсь жизнью… а я почти забыл, как это делается, за последние года четыре… и хотите, чтобы я вернулся обратно? Потому что без меня страна катится к собачьим чертям?

Я подавленно молчала, не в состоянии подобрать слов для ответа. Призвала к себе воспоминания о Шарле, надеясь, что они подстегнут мою фантазию, но все было тщетно.

– Да, – твердо заявил Камиль. – Именно за этим мы и приехали.

– А теперь, после всего, что я вам так долго и усердно показывал и рассказывал, – усмехнулся Дантон, вылавливая из глинтвейна кусок яблока, – вы сами можете ответить, вернусь я или нет. Правда?

Камиль посмотрел на него с раздражением.

– Я знал, к чему ты клонишь, устраивая все это. Но пойми, все не так просто, как тебе кажется.

– А мне кажется, – Дантон заулыбался еще шире, – что все как раз очень, очень просто. Здесь мне хорошо и меня никто не тронет. Там мне, скорее всего, снесут голову. Мне кажется, выбор очевиден.

– Такой эгоизм раньше тебе был не свойственен, – процедил Камиль и сделал огромный глоток глинтвейна; я с интересом наблюдала за этими двумя, как за чашами раскачивающихся весов, ожидая, какая начнет перевешивать. – Вспомни, что ты говорил о республике! О судьбе народа!

– Я говорил, – согласился Дантон. – Это не спорю. А теперь я молчу. Потому что там, – он кивнул в сторону, в которой должен был, по его мнению, располагаться Париж, – меня слушать уже не будут. Там теперь слушают других.

– И ты просто так сдаешься? – вспыхнул Камиль. Его упрек не оказал никакого действия на Дантона: тот лишь пожал плечами.

– Не самое приятное слово, но…

Тут я поняла, что Демулен сейчас взорвется от переполняющего его негодования, и решила прийти ему на помочь, благо в голове возникла хоть одна мысль, что можно сказать:

– Но поймите, люди гибнут! Я видела, как это происходит, и…

– Знаю, знаю, – скучающим тоном отозвался хозяин дома. – Известия сюда доходят, хоть и с опозданием.

Он говорил, почти не повышая голос, но я шестым чувством чуяла, что в нем постепенно зреет ярость от того, что в его маленькую, тихую бухту кто-то ворвался и тащит его обратно, в шторм, навстречу бушующему водовороту, который легко может затянуть его с головой. “Он колеблется, – внезапно подумалось мне, – он бы и говорить на эту тему не стал, если бы все для себя решил. Он хочет выслушать наши аргументы”.

– Послушайте, – я успела сказать вперед открывшего рот Камиля, – вы не представляете, что происходит в Париже. Голод, террор… многие хотят устроить настоящую резню!

– Эбер? – отрывисто спросил Дантон и, дождавшись моего кивка, с сокрушенным видом усмехнулся. – И этот туда же. Сам не знает, куда лезет.

– Я… то есть, мы вас просим, – я обернулась на Камиля, тот уже закрыл рот, откинувшись в кресле, и коротко махнул мне, давая понять, что я могу продолжить говорить, – вы столько сделали для революции, и… нельзя же просто так взять и все бросить!

Дантон недолго молчал. Впервые на его лице появилось выражение, отличное от снисходительной усмешки – теперь это была скорее тусклая горечь, которая задела меня сильнее любого язвительного замечания. Поболтав на дне бокала остатки глинтвейна, Дантон допил их залпом и тяжело посмотрел на меня – получилось не хуже пронизывающего взгляда Робеспьера, и я содрогнулась всем телом, но лишь крепче сцепила зубы.

– Людям, – наконец произнес Дантон, – свойственно разочаровыватся. Окончательно и бесповоротно. Может, когда-нибудь ты это поймешь. А пока с меня хватит, пусть другие, те… те, которые уверены… вот, пусть они и занимаются всем этим. А мне уже наплевать. Наплевать.

Я беспомощно посмотрела на Камиля, ожидая от него поддержки. Но он совершил совершенно неожиданную для себя вещь – промолчал. Просто посмотрел на Дантона с какой-то странной смесью сочувствия и снисхождения, с какой, наверное, смотрит врач на безнадежно больного, готовясь сделать ему смертельный укол.

– Натали, – негромко сказал он, не поворачивая головы, – тебе лучше пойти спать.

Я могла бы начать спорить, но в тот момент я ощущала себя до того опустошенной, что без возражений подчинилась.

Этот дурацкий, изначально лишенный смысла спор выпил меня до дна, и я хотела в тот момент только одного: побыстрее дойти до кровати и чтобы меня никто не беспокоил. Но сонливость, как и желание остаться одной, испарились почти сразу же, стоило мне добраться до комнаты. Против первого поработала сухость в горле, а против второго – начавшийся, как и предсказывал Дантон, дождь. За окном гулко выл ветер, тяжелые капли барабанили по стеклу, и даже при свете свечи мне казалось, что на улице притаились какие-то темные тени, которые ждут, пока я засну, чтобы ворваться в комнату и вцепиться в меня тысячей когтей.

“Бред, – уговаривала я себя, на цыпочках подбираясь к кровати, – это бред, мне кажется, я просто…”

В этот момент в стекло ударила ветка стоявшей под окном яблони, и я, не ожидавшая резкого звука, чуть не заорала в голос от ужаса. Огромных трудов мне стоило убедить себя, что никто не стучит в окно с той стороны, это просто дерево, ведь на улице жуткий ветер… но подойти к окну и проверить я боялась: казалось, когда я это сделаю, тени просто-напросто выбьют стекло и поглотят, пожрут меня в один миг.

Еще несколько секунд я сидела, глядя, не мигая, на окно, а потом схватила со стула первое, что могло худо-бедно сыграть роль накидки и неслышно направилась вниз. Похоже, поспать сегодня ночью мне вновь не светило, поэтому почему бы не…

– С этого надо было начинать, Камиль.

В столовой все еще продолжался разговор, и я не удержалась, потушила свечу, чтобы ее огонек не выдал меня, и слилась со стеной рядом с дверью, чтобы иметь возможность слышать все до последнего слова. Слышать-то я слышала, но не понимала, признаться, ни черта.

– Ситуация вышла из-под контроля, – напряженно заговорил Демулен; я слышала, как он напряженно мерит шагами комнату. – Мы выращивали дерево, долго и упорно, а его плодами хотят воспользоваться другие люди, просто-напросто сдвинув нас в сторону!

– Робеспьер, – сухо рассмеялся Дантон; судя по голосу, он был уже немного пьян. – Я от него не ожидал.

– Я тоже не ожидал, – признался Камиль. – Никто не ожидал.

Боль в его голосе мне, наверное, почудилась.

– Но если бы дело было только в нем, – вдруг поспешно продолжил он. – Есть еще Эбер…

– Разве рядом с ним нет никого из наших?

– Есть, – молвил Камиль неприязненно. – И они сходятся в одном: его невозможно контролировать. От него надо избавляться, потому что этот безумец сам не понимает, что творит.

– Понимает. Все он понимает. Ему нужна власть, и он упивается ею, наслаждается, когда чернь носит его на руках… он получил возможность выпустить на волю все самое темное, что дремало в нем, и делает это не без удовольствия, кстати.

Я вспомнила Эбера, его подрагивающие руки, выступивший на лице пот, когда он тщетно пытался удержать вот-вот готовую свалиться маску, и мелькающий в его взгляде почти звериный блеск. Интересно, что было бы со мной, согласись я по глупости свой пойти по одной дороге с “папашей Дюшеном?”. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: ничего хорошего.

– А что же ты, Камиль? – вдруг спросил Дантон. – Неужели твои дела идут так плохо, что понадобилось вытаскивать меня?

– У меня есть несколько идей, – сказал Демулен. – Но без тебя я не справлюсь, меня просто-напросто задавят…

– Попросил бы своего приятеля поддержать тебя.

Я не сразу поняла, что Дантон имеет в виду Робеспьера, но пауза, повисшая после его слов, была достаточно длинной, чтобы я успела сообразить. Камиль откликнулся, причем казалось, что голос его исходит откуда-то из-под земли:

– Он… я… в общем… я не уверен…

– Не продолжай, – хмыкнул Дантон. – Ты в нем не уверен. И это понятно. Я давно тебе об этом говорил.

Послышалось шуршание бумаги, и я навострила уши. Интересно, они что-то пишут или читают? Но выяснить не было никакой возможности – я боялась даже краем глаза заглянуть в дверной проем, ощущая, что меньше всего мне сейчас стоит быть обнаруженной.

– На самом деле, я ждал этого, – вдруг сказал Дантон; следом послышался резкий треск пламени, и я поняла, что неведомая мне бумага отправилась в огонь. – У нас два противника, условно говоря. Одного мы свалим… а второй нас, скорее всего, сожрет.

Камиль только судорожно вздохнул в ответ.

– Знаю, знаю, – проговорил его собеседник. – Если мы откажемся, будет только хуже. Нам в первую очередь.

– Мной руководит не страх, – оскорбленно возразил Демулен. – Мной руководит чувство справедливости.

– Вернуть свое законное место у плодоносящего дерева? А ты уверен, что оно будет плодоносить?

И снова молчание в ответ. На этот раз оно длилось дольше. Я слышала только тихий звон кувшина о край бокала – наверняка хозяин дома наливал себе еще глинтвейна, – и шорох пламени, пожиравшего привезенную Камилем бумагу, содержание которой, каково бы оно ни было, заставило Дантона изменить свое решение.

– Кого-то мы скинем, а кто-то нас убьет, – неожиданно весело заговорил он. – Вот единственный выбор, который нам предоставили. Другого у нас нет да и быть не могло с самого момента, как с нас сорвали эти повязки. И черт со всем этим, скажу я! Эй, Камиль!

– Что? – звенящим голосом отозвался Демулен.

– Точи перо острее, – добродушно сказал Дантон. – Можешь даже подготовить мне торжественную встречу: ну, ты знаешь, летящие в воздух цветы, восторженные поклонницы, но это я шучу, конечно, хотя было бы неплохо. Я возвращаюсь в Париж.

Я успела зажать себе рот, прежде чем торжествующий вскрик вырвался из моей груди. Это было невероятно, это казалось чудом: человек, полчаса назад отвергший все наши уговоры, неожиданно согласился, да так легко, будто это ему ничего не стоило! Все его слова об опасности, конечно, не прошли мимо моих ушей, но в тот момент мне казалось, что Дантона ничто не может сокрушить, ведь человеку, который готов стольким пожертвовать, просто-напросто не может ничего грозить.

– Я рад, – донесся до меня облегченный смех Камиля, – я так рад, что ты одумался…

– Ну, ты знаешь, бывают люди, которым просто невозможно отказать…

Вне себя от радости, я неслышно отступила в темноту, которая пугала меня уже не так, как раньше, и, тщательно прощупывая каждый шаг, поднялась обратно в свою комнату. О том, чтобы спать, не могло быть и речи: мысли мои кипели и бурлили, одна сменялась другой так стремительно, что я не успевала даже в полной мере усвоить ее. Одно мне стало ясно: надвигается что-то грандиозное, не хуже бушевавшей за окном бури, и мне предстоит принять в нем самое живое участие, двигаясь по той дороге, которую я выбрала, если даже плыть придется против течения…

И если это не станет моим путем в пустоту.

Я вздрогнула, будто до меня дотронулись чем-то холодным. Вихрь мыслей в моей голове улегся мгновенно, минутное воодушевление вновь сменилось страхом. Что я делаю? А главное – зачем я это делаю? Не случится ли так, что от меня потребуют жертв больших, чем я могу принести? И что ждет меня в итоге?

Темнота снова приблизилась ко мне, нависнув надо мной со всех сторон, и я, пожалев, что не зажгла свечу, с тихим писком спряталась под одеяло. Оно не могло служить мне достаточной защитой, но я боялась не то что выглянуть из-за него – хотя бы открыть зажмуренные глаза. Не знаю, сколько бы я пролежала так, не в силах набраться храбрости даже пошевелиться, как вдруг я услышала, что дверь в мою комнату, тихо скрипнув, открывается.