Текст книги "Конец партии: Воспламенение (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 46 страниц)

– Мне тоже какая-то чертовщина снилась… что за дурацкое утро…

– Не с той ноги встал, Конфета? – в столовую вплыла цветущая Элеонора. – О, Максим, ты нормально себя чувствуешь?

Услышав ее голос, Робеспьер встрепенулся, поднял взгляд, и меня как током шандарахнуло от голодного, жадного выражения, которое вспыхнуло в его глазах при одном взгляде на изящную, тщательно утянутую в корсет фигуру Норы. На миг мне показалось, что этот маньяк сейчас бросится на бедную, ничего не подозревающую девушку, но наваждение длилось лишь секунду – я заметила, как Максимилиан с силой ущипнул себя за ногу и будто бы немного отрезвел.

– Нормально, спасибо, – ответил он и с явным усилием отвернулся. Нора непонимающе приподняла брови – она явно не заметила то, что только что во всей красе открылось мне.

О, Боже. Кажется, я разбудила монстра.

Из дома надо было валить как можно быстрее, это было ясно как божий день. Я не стала дожидаться даже полудня, схватила пальто и шляпу и помчалась к дому Демуленов. Мне было плевать на приличия, которые вряд ли позволяли заявляться в гости с утра пораньше и без приглашения, но я понимала, что если я не расскажу все хоть кому-нибудь, меня просто-напросто разорвет на части. Поэтому в дверь я колотила исступленно, будто несла известие о начале войны, а не о том, что моя пьяная дурная голова, как всегда, завела меня в какую-то беспросветную задницу.

– Натали! – появившаяся на пороге Люсиль даже не удивилась. – Заходи скорее!

Она явно только что встала и даже еще не закончила завтрак, но не высказала никакого неудовольствия по поводу моего раннего прихода – заботливо усадила за стол, налила кофе, положила на тарелку ароматную булочку и уставилась на меня выжидающе.

– Ну?

При одном воспоминании о том, что случилось вчера, меня начало потряхивать. Трясущейся рукой я поднесла ко рту чашку.

– Ну?! – повторила Люсиль громче и почти восторженно. Я не хотела думать о том, что она ожидает услышать. С меня хватило и того, что уже произошло.

– Давай бутылку, – сказала я хрипло. Люсиль не двинулась с места. В ее глазах читалось почти что восхищение, как будто я только что совершила какое-то невероятно важное открытие.

– Неужели?

– Давай бутылку, говорю, – повторила я и вгрызлась в булочку, собираясь сполна насладиться двухминутной отсрочкой перед прыжком в омут. Но Люсиль управилась меньше, чем за минуту – сдается мне, мой приз был у нее заранее заготовлен где-то в соседней комнате. Когда передо мной на стол опустилась бутылка, которую я, честно, видеть не могла, я с трудом смогла проглотить застрявший в горле кусок теста. Отвертеться не получалось, как я ни пыталась в спешке что-то придумать.

– Рассказывай, – почти благоговейно протянула Люсиль. – В подробностях!

Я коротко выдохнула, словно перед тем, как выпить горящий абсент.

– Значит так, – я старалась говорить спокойно, но голос все равно срывался, внутренности сдавливал ужас, хотя, казалось бы, сейчас ничего мне не угрожало, – когда мы добрались до дома, я выпила еще для храбрости и пошла к нему…

Я рассказывала старательно, как, наверное, даже стихи наизусть в школе не отвечала, не упуская ни одной детали. Люсиль только вздыхала, заливалась румянцем и комкала в руке салфетку в ожидании самого интересного, и не передать словами, какое разочарование отразилось на ее лице, когда я закончила свое повествование и замолчала.

– Как? И это все?

– Все, – подтвердила я, кивнув. Люсиль с обманутым видом прикрыла ладонью хорошенький рот.

– И больше ничего не было?

– Ничего.

– Но… как же… – Люсиль набирала в грудь воздух и тут же выдыхала, не находя подходящих слов. – Но это же нечестно, Натали!

– Нечестно? – с негодованием переспросила я. – Да ты знаешь, что мне пришлось пережить? И это ты называешь нечестным?

– Но ведь ничего не случилось!

– А могло бы! – воскликнула я и тут же содрогнулась, неожиданно живо представив себе, что бы произошло со мной, если бы я не воспользовалась предоставленным мне коротким шансом удрать. От этого на миг ко мне вернулось противное ощущение чужого касания, и я судорожно дернулась, силясь стряхнуть опутавшую меня невидимую паутину. Об этом даже думать было мерзко, но я все равно думала и не знала, как от этого спастись.

Люсиль продолжала хмуриться, и я высказала первое, что было логично предложить:

– Хочешь – сама попробуй. Просто подходишь и целуешь шею. Дальше все как по маслу.

– Не хочу так поступать с Камилем, – со вздохом сказала она. Я развела руками:

– То, что я тебе рассказала – мой максимум. На большее я не способна, хоть бочку вина в меня вкачай.

– Ладно, ладно, – ответила Люсиль, по-видимому, смиряясь. – И что ты теперь будешь делать?

Я вспомнила хищный взгляд Робеспьера, адресованный Элеоноре, и почувствовала, что у меня начинают дрожать колени. Я бы, наверное, легче вытерпела сотню домогательств Антуана, чем один этот взгляд, худший, чем сотня прикосновений самых грязных рук.

– Не знаю, – честно сказала я. – Я не хочу возвращаться в дом. Там он…

– В идиотское же положение ты себя поставила, – резюмировала Люсиль. – Как ты думаешь с ним объясняться?

– Никак, – я даже не пыталась скрыть, каким кошмаром кажется мне еще хоть раз заговорить с Робеспьером. – Я не хочу больше даже приближаться к нему.

– Почему? – спросила Люсиль удивленно. – Что он такого сделал? Ты же сама говорила – вы даже не поцеловались.

Слава богу, хоть картину этого поцелуя воображения мне не подкинуло. Наверное, я даже в угаре не смогла бы представить, как можно целоваться с Максимилианом – скорее бы он присосался ко мне и выпил всю кровь, до последней капли.

– Просто… просто я боюсь, что он может сделать, – пробормотала я, опуская взгляд. Люсиль рассмеялась:

– Он? Да что он сделает? Ты его видела? Неужели ты думаешь, он на что-то такое способен?

– Мне кажется, – угрюмо ответила я, делая себе зарок как-нибудь предупредить Нору, – мне кажется, да.

Смех Люсиль усилился. От ее минутного расстройства и следа не осталось.

– Оставайся у нас на вечер, – предложила она. – Сегодня будет весело, придет Жорж и остальные…

– Жорж? Кто это?

– Дантон, – пояснила Люсиль. – Ты наверняка о нем слышала. Он наш хороший друг и часто проводит у нас время.

О Дантоне я действительно уже слышала и не один раз, причем, как мне вспомнилось из моих бесед с Антуаном, плохое перевешивало над хорошим, но я решила доверять не чужим словам, а собственному впечатлению. Тем более, в тот момент я готова была проводить свое время в каком угодно обществе, лишь бы при этом не присутствовал Робеспьер.

– Надеюсь, Максимилиана вы не звали? – тихо спросила я.

– О нет, нет, – со смешком Люсиль поспешила меня успокоить. – Такие сборища не для него. Да и Жоржа он не очень-то любит, но это и понятно, они такие разные…

– И когда все придут?

Люсиль бросила взгляд на часы над камином – огромные деревянные часы, шире меня раза в два и оглушительно тикающие, чем постоянно привлекавшие мое внимание и вызывавшие мое крайнее раздражение. Мне чудовищно хотелось завесить этого механического монстра чем-нибудь плотным, чтобы хоть немного приглушить звуки, которые он издавал, но еще больше этого – заставить их остановиться и затихнуть, но хозяйка дома, кажется, привыкла вовсе не обращать на этот ужасающий перестук внимание. Я смотрела на циферблат этих часов, почти разъяренная этим бьющим прямо в мозг “тик-ток”, и пыталась понять, что в нем не так, пока не поняла с изумлением, что золоченые стрелки идут назад.

– Часа через три, – наконец сказала приятельница. – Как только кончится утреннее заседание.

Я тут же поднялась из-за стола, схватив бутылку, из-за которой и приключился весь сыр-бор.

– Отлично, я успею заехать домой и привести себя в порядок…

– Ну-у-у, – Люсиль картинно надулась, – посиди со мной еще немного, давай поболтаем.

Сначала я хотела отказаться, – уж слишком хотелось обдумать в одиночестве все, что со мной произошло, – но потом на столе появилась тарелка с ароматным фигурным печеньем, и я решила, что рефлексия вполне может и подождать.

Домой я успела только к двум часам дня и возле калитки столкнулась с Огюстеном.

– Привет, – непонятно почему, я тут же воровато спрятала бутылку Люсиль под пальто и заулыбалась самой невинной улыбкой, – а что, заседание уже кончилось?

– Перерыв, – ответил он. – Мы решили заскочить, выпить чаю…

– Вы? – упавшим голосом переспросила я. Мое желание заходить в дом сразу опустилось до нулевой отметки, и я всерьез задумалась: а не развернуться ли, не пойти обратно, все-таки у Демуленов намечается не прием английской королевы… Огюстен понаблюдал немного за выражением моего лица, а потом, вздохнув, спросил с обезоруживающей прямотой:

– Что случилось?

– В смысле? – я решила до последнего прикидываться дурочкой.

– Вы оба сами не свои, – пояснил Огюстен, внимательно заглядывая мне в глаза. – Что Максим, что ты. Он сегодня во время произнесения речи запнулся, а я такого за ним не помню. И ты себя странно ведешь. Вы поссорились?

– Мы? – я ощутила себя мышью, пойманной в мышеловку, и мысли мои поспешно заметались из стороны в сторону в поисках какого-то объяснения, которое позволит мне не ударить в грязь лицом. – Нет, мы не ссорились, а почему ты решил?

Огюстена мои слова не убедили. Он только больше нахмурился, не на шутку обеспокоенный.

– Я сегодня о тебе с ним говорил. Так видела бы ты, как его перекосило, стоило тебя упомянуть.

– Так… я… – тут я окончательно потерялась и, не зная, как выкрутиться, уцепилась за первое, что пришло в голову. – Ты говорил обо мне? А о чем?

Неизвестно как, но мне удалось попасть в цель. Лицо Огюстена разгладилось, на нем всплыла смущенная гримаса, как у человека, который ненароком сболтнул что-то лишнее и не знал теперь, как правильно вывернуть разговор. Что ж, мы с ним теперь были квиты: оба поставили друг друга в неловкое положение. Но я не собиралась дожидаться его ответа, как и продолжать этот странный разговор – протиснулась мимо него и, бросив на прощание нечто вроде “Мне пора, до скорого”, была такова.

Закрывая входную дверь, я чувствовала, что Огюстен смотрит мне вслед, но старательно подавила всякое желание обернуться. Теперь главным было не столкнуться с Максимилианом, и я, мысленно вознеся молитвы всем известным богам, чтобы этого не произошло, поспешно поднялась по лестнице – чтобы увидеть в метре от себя чуть размазанный в полумраке коридора, но все равно знакомый силуэт.

Пожалуй, теперь я с полным правом могла назвать себя атеистом.

– Э… – положение было катастрофическим, мы были совершенно одни, и я после вчерашнего прекрасно знала, что одного прикосновения белых, холодных рук будет достаточно, чтобы я безвольно обмерла и позволила делать с собой, что заблагорассудится. – Ма… Максимилиан…

Имя прокатилось по языку инородным телом, и я поняла, что никогда до этого не произносила его вслух. Но глупо было ограничиваться официальным “гражданин Робеспьер” после того, как я вчера трогала его за… ну нет, об этом я не могла думать спокойно, хотелось то ли смеяться, то ли плакать.

Он молчал, буравя меня взглядом, и мне стало совсем страшно. Какие мысли сейчас бродят в его голове, я не могла представить без того, чтобы у меня душа, испуганно пискнув, не ушла куда-то в пятки. А он даже не шевелился, застыв, как статуя, и я воспользовалась его замешательством – осторожно, не касаясь даже ткани его сюртука, просочилась мимо, прижавшись спиной к стене, затем опрометью бросилась в свою комнату и захлопнула дверь. Сердце билось так, будто я только что преодолела марафонскую дистанцию.

– Чертов… чертов… – я не смогла подобрать подходящего эпитета для определения Робеспьера, и принялась переодеваться, стараясь не думать о том, что будет, если я открою дверь и увижу, что он стоит на том же месте, поджидая меня. Или, что хуже, торчит на пороге, как в лучших традициях триллера. Я не была уверена даже, смогу ли закричать, да и в том, что кто-то прибежит мне на помощь, у меня почему-то были сильные сомнения…

Но мои худшие опасения не имели под собой никакой почвы – осторожно приоткрыв дверь комнаты, я увидела, что коридор пуст. С облегченным вздохом я прокралась к лестнице и, никем не замеченная, вышла из дома. Огюстен на моем пути тоже не попался – очевидно, братья удалились обратно на заседание.

Очутившись на улице, я рассмеялась, будто только что избежала смертельной опасности, а потом бодрым шагом направилась прочь. Хоть погода была пасмурная, небо с самого утра затянули тучи, между которыми не было ни единого солнечного просвета, я чувствовала себя в настроении прогуляться по городу пешком, вдыхая свежий воздух и наблюдая за тем, что происходит вокруг. О том страхе, который преследовал меня в первые дни моего пребывания здесь, я успела уже позабыть, а если вспоминала, не могла сдержать смешка. В конце концов, Париж начала двадцать первого века был (будет?) не менее опасен, но по нему я спокойно путешествовала ночью, разве что в самых темных местах решая ускорить шаг. Пожалуй, прав был тот, кто сказал, что человек может привыкнуть ко всему.

Люсиль не обманула – было действительно весело. Не чета вчерашним посиделкам в компании одного лишь Робеспьера – сегодня у Демуленов собралась по-настоящему пестрая, веселая и необычная компания, и я впервые за день ощутила, что тревога и страх оставляют меня, а я наконец-то нахожусь там, где хочу и должна находиться.

Дантон действительно оказался полной противоположностью Максимилиану, как внешне, так и манерой вести себя – лицо его, широкое и испещренное следами оспы, не имело ни малейших признаков красоты или утонченности, но постоянно блуждавшая на нем искренняя добродушная улыбка подкупила меня, как чемодан долларов – прожженного взяточника. Вдобавок ко всему Дантон почти беспрестанно говорил, и его остроумные экспромты не раз заставляли меня вместе с остальными сидящими за столом буквально покатываться со смеху. Шуточки эти были грубоваты, но тонкий юмор я бы все равно не поняла – все-таки моих умений не хватало, чтобы понимать изысканные игры слов, поэтому я была благодарна громогласному заводиле за то, что он не особо мудрствует. А вот сидевший рядом со мной длинноносый мужчина по имени Фабр то и дело принимался кого-то цитировать, что вызывало у всех взрывы смеха, а у меня – лишь улыбку, натянутую для того, чтобы не казаться тупой. Пожалуй, из всех имен, что безостановочно сыпались из моего соседа, мне было знакомо только имя Мольера, но я благоразумно решила сидеть тихо и не вставлять своих замечаний, благо так и не смогла вспомнить – написал он “Отелло” или “Женитьбу Фигаро”.

– Кажется, Натали совсем заскучала, – вдруг прогудел Дантон, обращаясь ко мне, и я чуть не поперхнулась глотком вина: до сих пор у меня не было ни одной причины подозревать, что он вообще обратил на меня хоть какое-то внимание с того момента, как нас с ним представили друг другу.

– Я внимательно слушаю, – попыталась отбрехаться я, надеясь, что этим ограничится, но глаза Дантона хитро сверкнули:

– Вы не любительница рассказывать о себе. Начинаю верить тем невероятным слухам, которые про вас слышал.

– Слу… – вот тут я подавилась и долго откашливалась; Фабр оказался достаточно любезным, чтобы подать мне салфетку. – Каким слухам?

Камиль, сделав вид, что его увлекло жаркое из кролика, тщательно спрятал улыбку.

– Представление о том, что женщины – самые завзятые сплетницы, всякий раз опровергается в буфете Конвента, – сказал Дантон. – Как вы думаете, о чем там говорят граждане депутаты?

Повисла пауза. Вопрос был не риторический, от меня действительно ждали ответа. Я стушевалась, в очередной раз обреченно подумав, что сейчас-то меня точно посчитают дурой.

– Ну… о политике? – предположила я, на что Дантон коротко и громоподобно хохотнул.

– Если бы они говорили о политике, во Франции давно воцарился бы мир и спокойствие! Нет, Натали, в перерывах между речами о спасении отечества они занимаются тем, что с необыкновенным рвением перемывают кости своим коллегам. Ясное дело, больше всего достается тем, кто всегда на виду…

Каким-то шестым чувством я поняла, к чему он клонит, и ощутила, как мои щеки заливает позорный румянец.

– …а вы уже успели достаточно примелькаться рядом с Максимилианом, чтобы о вас ходили самые разнообразные сплетни.

Люсиль тихо хихикнула, даже не попытавшись скрыть это. Неудивительно, она единственная из присутствующих знала, в чем дело. А я понятия не имела, что надо сказать, чтобы сохранить лицо, но вздумай я молчать, точно сделалась бы предметом всеобщих насмешек – Фабр, судя по его лукавой улыбке, уже готовил подходящее случаю острое словцо кого-то из великих.

– Могу себе представить, что это за сплетни, – произнесла я с наиболее равнодушным видом, какой смогла себе придать.

– Так развейте их, – взгляд Дантона неожиданно стал пронзительным. – Кто вы?

Вопрос застал меня врасплох. Внутри меня все будто провалилось в какую-то бездонную темную бездну, куда я сама боялась заглянуть, и я поняла, что не знаю ответа. Кто я? Меня зовут Наташа Кремина, мне двадцать лет, и я… живу в Питере? Будущая журналистка? Студентка Сорбонны? Все то, что могло так много сказать обо мне в моем родном мире, здесь было лишь набором слов, зачастую смешным и лишенным всякого смысла. Надо было отвечать что-то иное, но я не могла даже представить себе, что.

– Я путешествую, – наконец выговорила я, чувствуя, что повисшее молчание тяжелеет с каждой секундой. – Да, я путешествую и… ищу одного человека.

– Кого?

Мысль о незнакомце с красными нарциссами оказалась единственной, за которую я смогла ухватиться, чтобы хоть как-то удержаться на плаву, но со следующим вопросом я ощутила, что затягивающий меня водоворот только усилился, безжалостно сдавливая меня и таща на дно. Отступать, казалось бы, уже поздно было, но я все равно решила отступить.

– Я обязательно вам расскажу, гражданин Дантон, – я улыбнулась самой очаровательной из своих улыбок, – когда наконец его разыщу.

– Боитесь спугнуть? – усмехнулся он. Я не прекращала улыбаться:

– Именно так.

“А не он ли” – метнулось у меня в голове. У Дантона бы точно хватило сил вытащить меня из воды, да и голос у него был подходящий, но… все равно не тот. Дантон был идеальной иллюстрацией к заявлению “хорошего человека должно быть много”, он умел внушать симпатию и расположение, но я не ощутила в нем той спокойной, уверенной силы, что опалила меня когда-то давно на парижской набережной, чтобы сгинуть спустя несколько секунд, оставив о себе лишь короткое, еле теплящееся воспоминание. И мне подумалось вдруг, отчего я ощутила себя совсем потерянно: может, я действительно это все выдумала? Не было никакого человека с красными нарциссами, никто не спас меня, выхватив из воды, и все это мне, восьмилетней девочке с богатой фантазией, не больше чем показалось?

– Так значит, вы Робеспьеру не родственница? – по-лисьи склонив голову, уточнил Фабр. Я покачала головой:

– Нет. Между нами нет ничего общего.

– Это правда?

– Да, – я не понимала, чего он привязался, и еле сдержалась, чтобы не сказать что-нибудь резкое. Коротко хохотнув, Фабр протянул Дантону раскрытую ладонь.

– Сотня ливров, Жорж. Я не забыл.

– Черт бы тебя побрал, д’Аглантин, – беззлобно ответил тот, порылся в карманах, извлек оттуда скомканный ассигнат и вручил приятелю. Я, поняв, в чем дело, хотела было возмутиться, но Люсиль с улыбкой накрыла мою сжавшуюся в кулак ладонь своей, и злости как не бывало. В конце концов, не я ли спорила с Анжелой, будет ли Света встречаться с Костиком или все его усилия кончатся неудачей?..

Напряжение, успевшее воцариться за столом, спало, открылись еще две бутылки вина, откуда-то появились карты, и я позволила себе отвлечься от мрачных мыслей. Намечалось нечто куда боле интересное, чем самокопания: Камиль вздумал научить меня играть в баккара.

В дом Дюпле я вернулась заполночь, изрядно навеселе, но довольная проведенным временем до крайности. В карманах у меня даже завалялись кое-какие деньги – когда пошла игра, я сначала проиграла все свои небольшие сбережения, оставшиеся после посещения портного, но потом наконец сориентировалась в принципах и сумела кое-что выиграть. Тут-то у меня и появилась мысль, которую я тщательно обдумывала все время, что экипаж вез меня до улицы Сент-Оноре: невозможно прожить тут остаток жизни тунеядкой, надо найти себе какой-нибудь заработок, иначе я буду до конца жизни чувствовать, что чем-то обязана Робеспьеру, да и скопычусь от скуки, в конце концов. Но чем я могу заниматься, мне на ум не приходило – всю свою жизнь я только и делала, что стучала по клавиатуре, набирая статьи, а затем, зачастую не без труда, получала за них какие-то деньги. Да и не умею я ничего, кроме как сочинять на заказ, только вот понятия не имела, в какое издание можно устроиться. Вдобавок у меня сидело в голове, как отреагировал Робеспьер, когда я сказала ему о своей будущей профессии. Журналисты в этом мире явно не в большом почете, а как отреагируют на девушку-журналиста – никому не известно. Имело смысл разве что притворяться парнем, но это все равно упиралось в вопрос: кто возьмет меня на работу?

Размышляя, с кем можно посоветоваться, я отперла калитку, проскользнула во двор и посмотрела на окна: горело лишь одно, принадлежащее гостиной, и это меня изрядно озадачило. Кто из обитателей дома мог так задержаться внизу?

Осторожно приблизившись к стене, я заглянула в стекло, и в щель между неплотно задернутыми занавесками увидела, что в комнате сидят двое: Робеспьер и Огюстен, причем последний с гневным видом что-то втирает старшему брату, а тот слушает с поникшим видом, явно страдая от какой-то ожесточенной внутренней борьбы. Возмущению же Огюстена не было предела, и я дорого бы отдала, чтобы узнать, за что он может отчитывать Максимилиана, но окно, как назло, было заперто наглухо, и до меня долетали лишь невнятные обрывки слов, сложить которые в единую фразу я не могла. Оставалось лишь наблюдать: вот Робеспьер попытался что-то возразить, но младший тут же его оборвал, а потом, порывисто подскочив со стула, принялся нервно ходить из стороны в сторону. Робеспьер устало подпер голову сложенными ладонями и прикрыл глаза. О чем он думал, я не могла представить, но у меня отчего-то нехорошо засосало под ложечкой, и я отступила от окна, неожиданно в полной мере ощутив, что вечер выдался необычайно холодным. Ничем другим я не могла объяснить, что меня начала бить мелкая дрожь.

В дом я проскользнула, стараясь не скрипеть дверью, что мне с успехом и удалось, но пронзительный звук прогнувшейся под моим весом половицы все равно выдал меня с головой. Голос Огюстена разом смолк.

– Натали? – громко спросил он, выходя ко мне. – Натали, это ты?

– Да, я, – проклиная себя за то, что стала обнаруженной, я встретила его улыбкой. – Немного задержалась у Камиля…

– Понятно, – кажется, Огюстен пропустил мимо ушей все, что я сказала. – Иди, пожалуйста, спать.

– Да я и собиралась… – я осторожно выглянула из-за его плеча и через дверной проем увидела Робеспьера: он сидел в той же позе, даже не повернулся в мою сторону, и мне неожиданно стало неловко, как от чувства вины. – А что вы тут…

– Разговариваем, – коротко ответил Огюстен. – Ничего особенного. Иди спать, пожалуйста.

Я решила не упорствовать: уж больно необычно выглядел серьезный, решительный, как перед боем, Робеспьер-младший. Спорить с ним не хотелось вовсе, и я, пробормотав “спокойной ночи”, пошла к лестнице. К моему сожалению, разговор внизу возобновился лишь после того, как я преодолела последнюю ступеньку и оказалась вне зоны слышимости. Вдобавок, судя по звукам внизу, Огюстен тщательно прикрыл дверь, ведущую в гостиную, тем самым лишив меня всякой возможности послушать их беседу. Утешая себя тем, что до этих братских разборок мне нет решительно никакого дела, я поднялась к себе и улеглась в постель. Но смутная тревога не оставляла меня еще долго, как будто внизу происходит что-то, что решает мою судьбу, а мне не дают даже поучаствовать в этом.

Следующим утром, огромными глотками опустошая кувшин с водой, я вернулась к идее устроиться куда-нибудь на подработку. Иначе я рисковала спиться от скуки раньше, чем умереть. Но на этот раз размышления о том, у кого спросить совета, оказались более плодотворными: я поняла, что вчера совсем не вспоминала об Антуане, а ему, пожалуй, я могла доверить многие свои мысли. Столь простое решение окрылило меня, и я, не чувствуя в себе сил ждать до вечера, быстро запихнула в себя завтрак и помчалась в Конвент.

Я успела вовремя – председатель как раз объявил перерыв, и депутаты направлялись в буфет. Я умудрилась даже не снести Кутона, который неожиданно вырулил на меня из-за какой-то колонны – ловко обогнула его кресло, не забыла отдать дань вежливости, брякнув “Добрый день” и, радуясь быстроте своей реакции, помчалась догонять Сен-Жюста, которого мне удалось перехватить у самого входа в кафе.

– Антуан, – я почти что прыгнула на него со спины, отчего он чуть до потолка не подскочил.

– Натали, ты с ума сошла? – осведомился он, разглядывая меня. – Чего такая счастливая?

– Мне просто пришла в голову замечательная, просто потрясающая мысль, – сказала я на одном дыхании, цепляя его под локоть и буквально волоком утаскивая в сторону. – Но мне нужен совет.

– Лестно, лестно, – рассмеялся он, опираясь плечом о стену. – Ну и что за потрясающая мысль?

Тут я поняла, что идей у меня даже не одна, а две, что не преминула тут же выразить вслух:

– Две. У меня две мысли. Первая – у меня есть бутылка отличного вина, которое ты обязан попробовать.

– Ого, – Антуан разве что не облизнулся. – Звучит заманчиво. Где достала?

– Тебе лучше не знать. Но оно… наверное… того стоит.

– Значит, завтра вечером я загляну, – резюмировал Антуан. – Дай угадаю, какая вторая мысль – тебе удалось достать не только вино, но и какой-нибудь чудный коньяк?

Я рассмеялась:

– Нет, коньяка у меня нет.

– А жаль. Сто лет его не пил. Так в чем бишь дело, маленькая полячка?

Я не могла взять в голову, отчего он зовет меня “маленькой”, когда разница в возрасте, если не брать разделявшие нас два столетия, составляла всего пять лет, но сейчас было не время выяснять.

– Короче, – начала я воодушевленно, – я хочу устроиться на работу.

Я ожидала чего угодно, но только не такой реакции. Несколько секунд Антуан смотрел на меня, как на умалишенную, а потом вдруг заливисто расхохотался, так, что на нас со всех сторон начали коситься. Не понимая, что смешного сказала и заранее обидевшись, я растерянно спросила:

– Ты чего?

– Работа? Я не ослышался? – приступ смеха кончился, но голос Антуана все равно срывался на смешки. – Натали, взгляни на себя! Кем же ты хочешь работать? Торговкой на рынке?

– Почему сразу торговкой? – надулась я. – Может, я…

– Ну, не торговкой, так поломойкой, – пожал плечами приятель. – Не знаю, кем еще может работать девушка. Тем более в наше время. Да и зачем тебе это? Я понимаю, если бы Макс тебя не обеспечивал…

Последние слова неприятно резанули меня, и это прибавило мне решимости до конца стоять на своем.

– В том-то и дело. Я не хочу жить за его счет.

– Почему? – недоуменно спросил Антуан, на что получил красноречивый взгляд из-под бровей и тут же добавил. – Ладно, это не мое дело, но если ты не хочешь жрать его деньги, есть же другой выход, кроме как горбатиться с утра до ночи!

– Просвети меня, – почти огрызнулась я, поняв, что просчиталась. Антуан точно не принимал меня всерьез. А теперь еще и смотрел так, как будто я свалилась с Луны или сказала, что не знаю, сколько будет дважды два:

– Натали, ты вообще девушка или нет? Выйди замуж!

Я еле удержалась от того, чтобы издать страдальческий стон. А говорят еще, что все девицы только и думают о том, как бы побыстрее пойти с кем-нибудь к алтарю. В моей жизни пока что разворачивалась обратная ситуация: уже два парня за последние пару месяцев изъявляли убеждение, что мне срочно пора надевать белое платье и бежать в загс, не с ним, так с кем-нибудь еще.

– Какой интересный план, – хмыкнула я, стараясь вложить в свой голос как можно больше скепсиса. – Может, у тебя и на примете кто-нибудь есть?

– Да тут полный Конвент кандидатов, – фыркнул Антуан. – Выбирай – не хочу.

– Спасибо, – ответила я язвительно, – только я считаю, что мне еще рановато под венец.

– Ну и не морочь тогда себе голову, – посоветовал приятель не без удивления. – Живи как знаешь, если возможность есть…

Вдруг у меня вдоль позвоночника от мимолетного шевеления воздуха за моей спиной пробежал беспричинный холодок, и я почти обреченно подумала, что знаю, чей прохладно-вежливый голос зазвучит сейчас рядом со мной. Как будто внутри меня уже сидел какой-то детектор, реагирующий на появление Робеспьера спонтанным желанием бежать на все четыре стороны, только не находиться от него на расстоянии ближе трех метров.

– Я не согласен с тобой, Антуан, – он снова появился будто из ниоткуда, соткался из косых теней, неровными полосками покрывавших пол. – Желание Натали приносить республике пользу заслуживает похвалы.

Он обращался ко мне, но старательно на меня не смотрел. И я не могла заставить себя взглянуть на него, боялась даже моргнуть – стоило прикрыть глаза, и передо мной вставало, как живое, видение: искаженное бледное лицо совсем рядом с моим, короткие вздохи, чуткие пальцы, пробирающиеся мне под одежду, и разливающееся по телу жаркое, почти сводящее с ума ощущение близости. Противиться я не могла, все что мне оставалось – просто не думать.

– Как же, по-твоему, – Антуан даже не подозревал о том, какая буря творится совсем рядом с ним, – она будет приносить пользу республике?

– Занимаясь тем, чем привыкла, – ровно ответил Робеспьер, по-прежнему на меня не глядя, и от этого у меня появилось неприятное ощущение, что обо мне говорят, как о неодушевленном предмете. Но привлечь его внимание было страшнее во сто крат.

– И чем же?

– Работать пером.

Секунду до Антуана доходило, что Робеспьер имеет в виду.

– Ого, Натали, – обратился он ко мне то ли серьезно, то ли полушутя, – да ты писательница? Почему не сказала?

– Нет, – я с трудом вспомнила, как надо шевелить языком, – я журналист.

Я ожидала, что Антуан снова засмеется, но он не стал этого делать. Только вытаращился на меня и глупо переспросил:

– Журналист?

Я кивнула. Антуан поморгал. Похоже он, как и я вчера, не знал, смеяться ему или плакать.

– Мало нам своих, – наконец высказался он, справившись с собой, – а тут еще ты. Выброси это из головы. Да кто возьмет тебя в газету? Для этого надо быть полным психом.