Текст книги "Конец партии: Воспламенение (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 46 страниц)

– Супруги моей нет сейчас в Париже, так что вам не о чем беспокоиться, гражданка… – ключом в замочную скважину он с первого раза не попал, со второго тоже, только с третьего, сосредоточенно нахмурившись, – …совершенно не о чем. Проходите и будьте как дома.

Обиталище Бриссо, конечно, ни в какое сравнение не шло с особняком Ролана, но и было не таким скромным, как жилище моего редактора. Проще говоря, это была самая обыкновенная, без претензий обставленная квартира, основную часть содержимого которой составляли книги. Их было действительно чудовищно много, ими были забиты все гигантские, от пола до потолка полки, для каких-то и полок не хватило, и поэтому они стояли прямо на полу.

– Ух ты, – мое восхищение отнюдь не было притворным, – да тут целая библиотека.

– Увлекаюсь на досуге собиранием редких изданий, – пояснил Бриссо, зажигая свечи. – Чашку чая? Бокал вина?

Можно ли мешать отданное мне Маратом снотворное с алкоголем, я не знала, но решила не рисковать. В конце концов, я хотела просто усыпить незадачливого депутата, а не убивать его.

– Лучше чай, – скромно ответила я, стараясь незаметно вытащить из корсажа склянку – та после разыгравшейся у стены сцены провалилась куда-то на уровень живота. Черт, ну до чего же неудобные эти платья!

– Тогда подождите минуту, – сказал гостеприимный хозяин и направился к выходу из комнаты. – Прислугу я тоже отпустил, чай придется делать самому… может, вы хотите умыться?

– Нет, спасибо, – голосом правильной девочки ответила я и опустилась на софу, чинно разгладила смятую юбку. – Я тут подожду.

Руки так и чесались начать обыскивать квартиру прямо сейчас, но я заставила себя не торопиться. Благо, жилплощадь у Бриссо не так уж и велика, много времени на то, чтобы перерыть ее, у меня не уйдет. Вот если бы речь шла о паре спрятанных бумаг, то тогда мне потребовалась бы вечность, чтобы перелистнуть страницы всех книг, но загадочная сумка, как я помнила, была довольно объемной, ее в корешке было не спрятать. Поэтому я сидела смирно, изучая взглядом книги, и испытала крайнее изумление, когда увидела знакомое имя на одной из них.

“Открытия г-на Марата в области огня, электричества и света”.

Решив, что пляшущее пламя свечей сыграло с моим зрением злую шутку, я поднялась с софы и приблизилась к полке. Надпись не изменилась и никуда не исчезла, и я не смогла не поддаться любопытству – подцепила потрепанный корешок и не без труда вытащила книгу из общего ряда.

Страницы кое-где пожелтели и были изрядно потрепаны – очевидно, книгу перечитывали не один раз. Я задумчиво перелистала ее, будто в поисках какой-то подсказки, но в полумраке комнаты не смогла разобрать даже строчки.

– Нашли что-то интересное? – звук голоса Бриссо заставил меня подскочить.

– Э… нет, извините, – я тут же ощутила жгучую неловкость от того, что трогала чужие вещи без спроса, – мне надо было попросить разрешения, наверное…

– Ну что вы, – благожелательно ответил он, расставляя на низком столике две чашки и чайник с заваркой. – Могу я спросить, что вас так заинтересовало?

Я молча показала ему обложку. На лице Бриссо отразилось удивление.

– Увлекаетесь наукой?

– Не очень, – призналась я, засовывая книгу обратно. – Просто фамилия автора знакомая… Это тот самый Марат?

– Если вы говорите об одержимом безумце, который заставляет Францию трепетать своими оголтелыми требованиями рубить головы всем без разбора, то да, это тот самый Марат, – вздохнул Бриссо, как мне показалось, с некоторым сожалением. – Когда-то он был хорошим ученым. И врачом. А я считал его непризнанным гением, коллекционировал его труды, писал ему восторженные письма… Сахар?

– Нет, спасибо, – я взяла наполненную чашку, поднесла ее к губам и тут же отдернула, обжегшись. – А что случилось потом?

– С Маратом? – невесело усмехнулся мой собеседник. – Не имею понятия. Спросите у него. Должно быть, он спятил. Печально, что это случилось со столь блестящим умом.

– И он бросил науку?

– И науку, и свою практику. И стал бороться, как он это называет. Со всеми и против всего.

Я сделала маленький глоток из чашки, вспоминая истории, которые рассказывали мне в свое время Камиль и Антуан. Вспышка – так они называли тот момент, в который принимали окончательное и бесповоротное решение повернуть свою жизнь на путь жестокой борьбы. Но им было нечего терять – что одному, что второму. Или казалось, что нечего. Но что могло случиться с преуспевающим врачом и ученым, которым, если верить Бриссо, был мой нынешний редактор? Как вышло, что он, так много знающий об огне, позволил себе вспыхнуть?

– О чем вы задумались? – вдруг спросил Бриссо с улыбкой. – Мои речи вас озадачили?

– Немного, – я почувствовала, что начинаю улыбаться в ответ. Он бросил размешивать сахар в чашке и тоже отпил.

– Вы уж извините меня. Я весь день болтал о политике, весь вечер болтал о политике, вот и теперь продолжаю, не могу остановиться.

– Ну что вы, – заверила его я, – мне совсем не скучно. Я немного интересуюсь политикой…

– Вот почему мне кажется, что я вас где-то видел, – вдруг засмеялся Бриссо, и я ощутила, что начинаю бледнеть. – Бываете на заседаниях Конвента?

– Н-не очень часто, – я поняла, что у меня, как всегда в минуты сильного волнения, начинает портиться произношение, и с силой сжала в пальцах чашку, стремясь успокоиться. – Всего пару раз была… очень давно.

– А мне кажется, что я вас видел совсем недавно, – вдруг заявил мой собеседник и стрельнул в меня взглядом, и у меня немного отлегло от сердца: он просто заигрывал. Оставалось лишь по мере поддержать его в этом, всеми силами уводя разговор с опасной темы.

– Ну, нет, – глуповато засмеялась я. – Я бы точно вас запомнила. А я даже не знаю вашего имени.

– А ведь это взаимно, – преувеличенно спохватился он. – Надо было мне сразу представиться. Жак-Пьер Бриссо.

Он выжидающе уставился на меня, явно ожидая, какое впечатление на меня произведет его фамилия, и я не преминула тут же состроить изумленную мину:

– Как, неужели это вы?

– О, вижу, мое имя вас все-таки знакомо, – не без самодовольства рассмеялся он. Я тут же нашлась:

– Мой отец – ваш большой поклонник. Он очень много о вас говорит.

– Приятно, приятно, что у нас все еще остались поклонники, – заметил он. – А все-таки, как вас зовут?

– М… Мари, – очень кстати я вспомнила, как всегда представлялась иностранцам в клубах, чтобы не орать через музыку свое собственное имя, которое у многих вызывало лишь сальные ухмылки и пару двусмысленных шуточек. Бриссо коротко отсалютовал мне наполненной чашкой.

– Выпьем за знакомство, пусть это и всего лишь чай. Вы точно не хотите вина?

– Нет-нет, спасибо, – поспешила отказаться я, понимая, что если сейчас дело дойдет до вина, то я точно из этого дома не уйду. Мне и так хотелось, если честно, послать всех к черту, распрощаться и уйти, выкинув склянку со снотворным в ближайшее помойное ведро, а еще больше – остаться и посмотреть, что из всего этого выйдет, но тут в моей памяти пронесся, как обжигающий сполох, алый цветок нарцисса, и я с трудом заставила себя вернуться к реальности. В конце концов, я не чаи распивать пришла, а редакционное задание выполнять, не в первый и, как я надеялась, не в последний раз. Мысль неожиданно показалась мне обидной почти до боли, и я, подчиняясь порыву то ли отогнать ее от себя, то ли побыстрее закончить это дело, неловко взмахнула рукой и опрокинула опустошенную чашку на пол. Та раскололась надвое.

– Ой, – я тут же подскочила, заливаясь краской. – Извините, я такая неловкая…

– Это ничего, – успокоил меня Бриссо, поднялся и подобрал осколки. – Подождите минуту, я принесу новую…

Нескольких секунд мне хватило, чтобы вытащить-таки заветную склянку со дна корсажа и наклонить ее над его собственной чашкой. “Похоже, я слегка переборщил, – всплыл у меня в голове голос Марата. – Лей половину, а то он может еще два дня не проснуться”. Руки у меня подрагивали, но я все равно успела поднять горлышко вовремя, стереть со столешницы упавшую каплю и отправить склянку на ее место. Тут же вернулся и хозяин дома, мне оставалось лишь молиться, чтобы он ничего не заметил.

– Ну вот, держите еще одну, – он поставил передо мной новехонькое блюдце и чашку. – Вы какая-то бледная, что-то случилось?

– Нет-нет, ничего, – поспешно сказала я, беспомощно складывая руки на груди. – Просто вспомнила…

– Вы об этом? О, не вспоминайте. Ведь ничего не случилось, так?

– Ничего не случилось, – эхом повторила я и, как во сне, оторвала чашку от блюдца. – Может, и за это выпьем?

– Как хотите, – улыбнувшись, ответил он и сделал большой глоток. Я, внутренне замирая, следила за каждым его движением. – Хм, Мари, вам не кажется, что у чая странный привкус?

– Нет, – стараясь, чтобы голос не дрожал, отозвалась я. – Не кажется.

– Похоже, я все-таки переутомился, – он задумчиво поглядел на остатки чая на дне, потом картинно выдохнул и заглотил их залпом. – Редкостная гадость все-таки…

– Да нет же, отличный чай, – я тут же подлила ему еще заварки, слишком поздно вспомнив, что для этого мне пришлось наклониться. Так и есть – взгляд Бриссо безошибочно устремился мне в вырез. – Попробуйте…

Он пробовать не торопился – смотрел на меня, не отводя глаз, и я на секунду успела испугаться, что снотворное подействовало не так и сейчас ввергнет моего собеседника не в сон, а в паралич. Но засыпать Бриссо не торопился, как и орать, раскрыв мой замысел, что я чем-то подло его опоила. Только взгляд его стал едва мутноватым, но он и сам этого, похоже, не заметил.

– Вы можете остаться, – внезапно выдал он, и я чуть не подавилась чаем. – Можете занять спальню, а я лягу в кабинете…

– Эм… вы очень добры, – решилась ответить я, – но, думаю, мне пора идти…

– Тогда хотя бы возьмите плащ, – предложил новоявленный добрый самаритянин, – не пойдете же вы в таком виде…

Тут он зевнул, извинился сдавленно и зевнул еще раз. Я смотрела на него во все глаза. Похоже, Марат действительно знал толк – быстрее действовал, если судить по многочисленным рассказам, только клофелин.

– Кажется, я действительно устал сегодня, – сонно протянул Бриссо, озадаченный, и попытался подняться, но ноги его уже не держали, и он тяжело плюхнулся обратно на стул. Я тут же подбежала к нему, опустилась рядом и беспокойно заглянула в лицо.

– С вами все нормально? Может, я позову врача?

– Нет, не волнуйтесь, я в полном порядке, – он уже с трудом выговаривал слова, но все еще сражался с обволакивающим его сном. – Просто переутомился… чертов Марат… когда-нибудь я… хр-р-р…

Бриссо не договорил фразу на середине – уснул, уронив голову на плечо. Лицо его умиротворенно разгладилось, и я неожиданно для себя нашла его почти милым. Для верности я подождала еще несколько минут, затем потыкала спящего пальцем в плечо и, убедившись, что приходить в себя он не собирается, отправилась обыскивать квартиру.

Начать я решила со спальни, благо та оказалась невелика и довольно скромно обставлена. Но сумки не обнаружилось ни под кроватью, ни под подушкой, ни в полупустом шкафу. Я хотела простучать стены и пол, но решила оставить это на тот случай, если мои поиски увенчаются неудачей, и перебралась в кабинет. Тот был заперт, но ключ нашелся у Бриссо в кармане – вытащив его со всей возможной осторожностью, я отперла дверь и оказалась в настоящем филиале книжного царства. Здесь, как мне показалось, томов было больше, чем во всей остальной квартире – на полках они стояли в два-три ряда, были свалены на подоконнике, на полу, даже на письменном столе громоздилась аккуратная горка. Но меня привлекли больше не книги, а ящики этого стола – три подались легко, но последний, самый большой, оказался закрытым.

“Страна непуганых идиотов”, – подумала я, размышляя, где мог бы оказаться ключ. Долго искать мне не пришлось – тот обнаружился у Бриссо во внутреннем кармане камзола, хитроумно спрятанном в складках ткани. На поиски его я потратила минут пять, и спустя еще одну минуту у меня в руках оказалось то, за чем я пришла.

Мне хотелось открыть сумку прямо здесь, на месте, но тут Бриссо в гостиной громко всхрапнул, и я подорвалась с места, как испуганная лань. Ящик я не забыла закрыть, а ключ вернуть на место – спящий лишь сонно пошевелил губами и снова отключился, и мне на секунду стало его жаль. В конце концов, он не походил на тех депутатов, на кого мне до сих пор приходилось собирать компромат. Вся его ошибка, наверное, состояла лишь в том, что он выбрал одну сторону, а я – другую.

– Спасибо за чай, – пробормотала я и тихо коснулась губами его щеки. Он не пошевелился, и я беспрепятственно покинула гостиную, сдернула с вешалки предложенный плащ и, завернувшись в него, как в саван, тихонько вышла из дома, до боли в пальцах сжимая в руке кожаную ручку сумки. Та была действительно тяжелая, и я всерьез заподозрила, что и там тоже лежат книги, но открывать ее посреди улицы было еще более глупо, чем уносить из дома, и поэтому я продолжала идти вперед в надежде наткнуться хоть на один припозднившийся фиакр.

Удача обернулась мне лишь через три улицы, когда я вдоволь успела нашарахаться от мелькавших в переулках теней – возле тротуара примостился потрепанный экипаж, на козлах которого мирно дремал возница. Я грубо нарушила его сон, нетерпеливо толкнув его в плечо.

– Эй, просыпайся!

– А? Кто? – возница осоловело уставился на меня. – Куда едем, гражданка?

– Сент-Оноре, 3-6-6, – сообщила я и устроилась на мягком, продавленном сиденье. Наверное, я должна была быть горда собой, но отчего-то у меня не получалось это делать.

– Выйдет дороже, чем днем, – предупредил возница, прежде чем подстегнуть лошадей.

– Неважно, – бросила я. – Едем.

Уснула я мгновенно, просто-напросто засунув украденную сумку под кровать, а утром меня ожидал еще один сюрприз – неожиданный и совершенно непонятный. Я открыла глаза медленно, лениво размышляя о том, что можно было бы поспать еще немного, перевернулась на бок и тут же села на постели, как громом пораженная от того, что увидела.

На шкафу висело патриотичных республиканских цветов платье, украшенное кружевами и сделанное явно не из дешевой ткани. Все еще думая о том, что это какой-то мираж, который мне привиделся после бурной ночи, я, как слепая, подошла к нему и потрогала. В пальцах прошелестело мягкое сукно. Нет, это было не видение. Это платье действительно висело у меня в комнате и, как я заметила, было сшито явно на меня.

Не понимая, что было причиной появления этого странного, но, как ни крути, красивого наряда, я заозиралась по сторонам и вдруг увидела на столе белый бумажный прямоугольник. Я развернула его, едва не разорвав. На листке красовались три надписи – все сделанные разными почерками: “С прошедшим Днем Рождения. МР”, “Прекрасным девушкам – прекрасные наряды. ОР” и “Теперь ты проставляешься. СЖ”.

– Что за нахрен, – пробормотала я, растерянно переводя взгляд с записки на платье, потом обратно. Пожалуй, существовал единственный выход получить ответы на все вопросы, и я, схватив платье в охапку, пошла в кабинет Робеспьера, всеми фибрами души надеясь, что он еще не ушел в Конвент.

Он, на мое счастье, действительно не ушел и сидел за письменным столом, торопливо что-то дописывая. На мое появление он отреагировал лишь коротким доброжелательным кивком.

– Вы вчера припозднились…

– Да, были кое-какие дела, – туманно ответила я. – Вы мне лучше ответьте, это что?

У Робеспьера соскользнула рука, и идеально ровно исписанный лист украсила уродливая клякса. Он почти с мукой поглядел на нее и отодвинулся подальше, чтобы не испачкать отутюженный рукав.

– Это ваш подарок на День Рождения, – отозвался он, заметив у меня в руках платье. – В вашем времени это не принято?

– Нет, принято, просто… – я совсем потерялась, забыв, что хотела сказать изначально, – откуда вы знаете, когда я родилась?

– Вы же сами рассказали мне, – произнес Робеспьер с удивлением. – Когда мы увиделись в Консьержери. Помните?

Все, что у меня получилось – лишь издать какой-то нечленораздельный звук. Он был прав, черт возьми, а я повела себя как забывчивая дура. Еще и права качать пришла…

– О… точно… а я и не помнила, – пробормотала я, в который раз перед лицом Максимилиана чувствуя себя по-дурацки.

– Нет-нет, ничего, – со странной поспешностью ответил он и добавил скованно. – Только не надо меня благодарить. Пожалуйста.

Я секунды две соображала, к чему была сказана последняя фраза, а потом мое лицо в один момент вспыхнуло, как будто на нем взорвали маленькую бомбу. И самым кошмарным было, что Робеспьер, черт его возьми, не шутил.

– О… конечно… – сдавленно проговорила я, медленно пятясь к стене. – А… когда у вас День Рождения?

– Вчера был, – обыденно ответил он. Я решилась спросить:

– И вы не празднуете?

– Жаль, но у меня нет ни времени, ни средств, – ответил он, продолжая зорко наблюдать за каждым моим движением. Ситуацию надо было сгладить срочно, и мне неожиданно вовремя пришла в голову поистине блестящая идея. Я отметила, что последнее время это происходит со мной регулярно – наверное, пребывание в ином столетии в каком-то смысле благотворно влияло на меня.

– Я сейчас приду, – сказала я и метнулась прочь из кабинета обратно к себе. Платье я поспешно повесила обратно на шкаф и схватила со стола вторую из своих авторучек – наверное, по нашим временам такой подарок могли бы посчитать издевательством, но Робеспьеру он должен был показаться по-настоящему бесценным.

И я не ошиблась – он с плохо скрываемым восторгом оглядел пластмассовый корпус, нерешительно черкнул по листу и поднял на меня сияющие глаза:

– Скажите, Натали, она бесконечная?

– Вообще-то нет, – со вздохом призналась я, едва ли не с сожалением наблюдая, как тускнеет его лицо. – Но она может прослужить долго… если тратить экономно.

– О, я буду очень экономен, – уверил меня Робеспьер. – Постараюсь.

– Теперь мы квиты, – с радостной улыбкой сообщила я.

Нельзя же было, в самом деле, цепляться за эти дурацкие ручки до последнего. Зато я теперь не ощущала себя кому-то должной, и это, наверное, того стоило.

Сумку я не открыла вплоть до того момента, как опять предстала на пороге квартиры Марата. Симона встретила меня почти по-дружески, вновь поприветствовала “гражданином”, а я так и не смогла исхитриться и найти возможность сказать ей, что я, вообще-то, не гражданин, а вовсе гражданка. Меня снова проводили в ванную, и я, не ощущая уже никакого смущения, упала на знакомый стул и предъявила редактору свою добычу.

– Неужели достала? – прищурился он. Я спросила почти с вызовом:

– Думаете, я вру?

– Нет, не думаю. Что внутри, проверяла?

– Нет, – ответила я. – Если честно, я немного испугалась и сбежала оттуда…

– Подожди-ка, – прервал меня Марат, – давай начнем сначала. Как ты смогла проникнуть к нему в дом?

Делать было нечего – я же обещала рассказать, если план увенчается успехом. Сказать могу только одно – Марат ржал так, что едва не захлебнулся, пока я пересказывала ему свои вчерашние похождения.

– Почему я этого не видел? – почти проревел он, никак не в состоянии отсмеяться. – Дорого бы я отдал за такое зрелище… Бриссо – благородный рыцарь, спасающий даму!…

Почему-то мне стало обидно за своего вчерашнего знакомца, и я резко спросила:

– Вы считаете, он не может вести себя благородно?

Смех Марата оборвался, а взгляд неожиданно стал холодным до того, что я замерла, будто меня и впрямь заморозило.

– Бриссо – подлая, двуличная сволочь, – безапелляционно заявил мой редактор, сверля меня глазами. – Он может притвориться кем угодно, если это будет ему выгодно. Ты посчитала его в чем-то симпатичным? Не верь. На самом деле он не лучше любой рептилии. Я знал его в прошлом, так что понимаю, о чем говорю.

Я съежилась на своем стуле, будто тот мог меня защитить. Чтобы начинать спор, надо было быть подлинным сумасшедшим, а мне все еще была дорога моя жизнь.

– Да я ничего такого не сказала, – почти прошептала я, будучи не в силах оторвать свой взгляд от его, пылающего и сковывающего не хуже любой цепи, – просто подумала…

– Даже не думай об этом, – отрезал он, – иначе это заведет тебя туда, откуда ты не выберешься вовек. Скажи лучше, – тут его голос немного потеплел, и я позволила себе сделать вдох, – что в сумке?

– Сейчас увидим…

На деревянных ногах я поднялась, подняла с пола сумку, из-за которой начался такой сыр-бор, и поспешно расстегнула немудреные застежки.

Руки у меня ослабели в одно мгновение, сумка полетела на пол, и из нее рассыпались веером туго скрученные тонкими веревками пачки купюр. Это были не знакомые мне французские ассигнаты, которые бы я узнала в момент, а что-то другое, чужеродное и неожиданно показавшееся мне устрашающим.

– Дела, – почти присвистнул Марат, наклоняясь и подбирая одну из пачек. – Это же фунты!

– Ч-что?

– Английские фунты, – купюры сочно хрустнули в его руке, когда он провел по ним кончиком ногтя. – Я знал, я знал это, черт возьми!

– Выходит… – я опасливо взяла другую пачку: действительно, ее украшали английские надписи, никаких сомнений не оставалось, – выходит, они действительно получают деньги из Англии?

– Бесспорно, – Марат небрежно бросил мне купюры. – Убери это все обратно. Потом придумаем, как от них избавиться.

Ничему не удивляясь, я поспешно принялась сгребать рассыпанные деньги обратно в сумку. Марат подождал, пока я закончу, а затем последовало новое приказание:

– Дай мне полотенце и выметайся отсюда.

– Чего?.. – не поняла я.

– Дай полотенце, говорю, – повторил он терпеливо, – и жди меня в коридоре. Нам пора.

– Куда?

– В клуб Кордельеров, – сообщил он нечто, являющееся для меня лишь бессмысленным набором звуков. Худо-бедно я поняла только слово “клуб” и сразу же заявила:

– В клуб? Но я не накрашена!

– Чего? – теперь уже он с непониманием уставился на меня.

– Как я в таком виде в клуб пойду? – решив пока не узнавать, что я, а особенно он забыл на тусовке, возмущенно заявила я. – Мне хотя бы переодеться…

– Это точно, выглядишь слишком цивильно, – сказал Марат, оглядев меня, – но мы что-нибудь придумаем. Жди меня в коридоре.

– Но…

– Ты все еще здесь?!

Решив не дожидаться, пока он бросит в меня столешницей, я сунула ему в ладонь край полотенца и вынеслась в коридор.

========== Глава 12. Истинное лицо ==========

Марат оказался ростом ровно с меня – если бы мы оказались совсем близко друг к другу, то могли бы соприкоснуться кончиками носов. От этого я, привыкшая почему-то думать, что редактор выше меня по меньшей мере на голову, стушевалась и замерла, загородив собой коридор.

– Высокие думы одолели? – усмехнулся он, сдвигая меня в сторону. – Сейчас разберемся, что с тобой делать.

Последняя фраза прозвучала так, что мне стало, прямо скажем, нехорошо. Судя по виду Марата, он задумал какой-то блестящий план, и не было ни одной силы в мире, которая могла бы его остановить, так что мне лучше было молчать и отдаться на произвол судьбы, но я все равно нерешительно промямлила:

– Я все равно не понимаю…

– На месте сообразишь, – бросил он, принимаясь копаться в шкафу. – Симона!

– Да? – донеслось из кухни.

– Старая куртка твоего брата, помнишь? Куда ты ее дела?

– Она лежит наверху!

Тихо чертыхнувшись, Марат скрылся в ближайшей двери и, судя по шуму, принялся двигать мебель. В этот момент Симона, вытиравшая передником мокрые руки, выглянула в коридор.

– Ты что, собираешься ее надеть? – громко спросила она, найдя взглядом лишь меня, испуганно вжавшуюся в стену.

– Она на мне треснет, – сообщил Марат, вынося из комнаты табуретку. – А вот гражданину будет в размер.

Это напоминало то ли издевательство, то ли форменное безумие, и я, решив наконец внести ясность по поводу своей принадлежности к женскому полу, приготовилась возмущенно открыть рот, но тут мне на голову упало нечто, напоминавшее бесформенный кусок серой ткани, грубой и провонявшей пылью. Вместо “Вообще-то, я девушка, если вы до сих пор не заметили” из меня вырвался лишь звонкий чих.

– Надень это, – приказал Марат, спрыгивая с табуретки и распахивая соседнюю дверь шкафа; стянув с головы чужую вещь, я увидела, что Симона внимательно и с плохо скрытым беспокойством наблюдает за каждым жестом моего редактора. Он, не замечая этого, продолжал бодро вещать:

– Вырядилась, как попугай… кто вообще додумался так тебя одеть?

– Антуан…

– Сен-Жюст? – Марат хохотнул. – Оно и видно. Но к кордельерам ты так не пойдешь. Примут за контру и побьют, как пить дать.

– По… побьют? – тут я окончательно струхнула. – Я туда идти не хочу.

Марат даже головы в мою сторону не повернул, и я поняла, что моим мнением интересоваться он не намерен. Оставалось только смириться, ибо никаких моих сил не хватило бы, чтобы вести с этим человеком спор. И хотела бы я посмотреть на того, чьих сил было бы достаточно. Поэтому я молча стянула с себя прелестный светло-зеленый камзол, который мне нравился больше всех остальных моих здешних вещей, и надела то, что сказано. В сочетании с прилетевшей ко мне следом потертой шляпой, сделанной явно не позже времен трех мушкетеров, смотрелось просто убойно, как будто я – в лучшем случае какой-то люмпен, а в худшем – вовсе бомж.

– Хм-хм, – Марат придирчиво глянул на себя в зеркало; я с удивлением заметила, что рубашка на нем чистая и выглаженная, хоть сейчас в рекламу стирального порошка, а небрежно завязанный поверх ворота галстук потрепан, засален и давно уже из белого превратился в желто-бурый. Впрочем, редактора это не смущало ничуть – он вытянул из шкафа темно-зеленое, относительно прилично выглядящее пальто с длинными фалдами, приготовился было набросить его на плечи и вдруг замер. На лице его появилось сначала изумление, затем он поморщился, как от зубной боли, выразительно закатил глаза и медленно повернулся к Симоне. Та попыталась юркнуть обратно в кухню, но ее остановил тяжелый, полный какой-то безнадежности вопрос:

– Что это?

– Твое пальто, – Симона, и так едва достающая мне до плеча, явно от души желала стать еще ниже. – А что такое?

Марат приготовился что-то сказать, но осекся, очевидно, вспомнив о моем присутствии. Все еще продолжая сжимать пресловутое пальто в руках (я, сколько ни вглядывалась, не могла понять, что в нем такого ужасного), редактор коротко повернулся ко мне.

– Жди меня снаружи.

– На лестничной клетке? – поняв, что секунда промедления может стоить мне жизни, я начала медленно пятиться к двери.

– Нет, на улице, – отрезал он. – Я скоро выйду.

Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что сейчас произойдет что-то, долженствующее быть скрытым от посторонних глаз, и меня изнутри как царапнуло: может, послушать? Если Марат обнаружит это, конечно, мне несдобровать, но любопытство, которое, казалось бы, не один уже раз доводило меня до беды, пересилило. Вдобавок мне к чему-то вспомнился разговор с Бриссо: кто знает, может, у редактора “Публициста Французской республики” действительно есть какой-то секрет? А если человеку есть что скрывать, значит, он может оказаться вовсе не тем, за кого себя выдает.

Нарочно громко закрыв за собой дверь, я притаилась за ней. Стены в доме были сделаны будто из папье-маше, и поэтому разговор оставшихся в квартире я слышала почти так же четко, как если бы стояла рядом с ними.

– Я сотню, нет, тысячу раз просил тебя, – устало произнес Марат, – зачем ты это сделала?

– Но у меня больше не было сил смотреть на это, – пыталась оправдаться Симона, едва не срываясь на плач. Я, ощущая, как внутри все сжимается, еще больше напрягла слух.

– Я же говорил тебе никогда его не трогать, – голос Марата оставался глухим, и меня всю передернуло, когда я представила, каким взглядом сопровождалась эта фраза. Меньше всего в жизни я хотела сейчас оказаться на месте провинившейся. Да что там сейчас – вообще когда-нибудь.

– Но ты видел, во что оно превратилось? – вдруг крикнула она почти с отчаянием раненого, которого вот-вот добьют. – Как можно в таком виде появляться на людях? Ты… ты думал, что о тебе подумают?

Молчание длилось секунд десять. Я готовилась к чему угодно – к скандалу, к воплям, даже к звукам бьющейся посуды, – но Марат с неожиданным спокойствием ответил:

– Да, я думал, что обо мне подумают.

– Но… но как же тогда… – растерялась бедная Симона. Я понимала в ситуации не больше нее, разве что какая-то искра догадки сверкала у меня где-то на задворках сознания, но была еще слишком слаба, чтобы превратиться в осознанное предположение. Поэтому я продолжала слушать, пытаясь понять, то ли я уже где-то сталкивалась с подобным, то ли мне так просто кажется.

– Не надо больше стирать это пальто, – вздохнул Марат, по-видимому, смиряясь со случившимся. – Иначе я…

– Что? – боязно спросила Симона. – Что?

Он снова помолчал, на этот раз дольше, чем в первый раз, и ответил, словно в чем-то признаваясь:

– Не знаю. Просто не надо. Ладно?

– Ладно, – как будто у Симоны был хотя бы призрачный выбор, что можно ответить. Марат заговорил ободренно:

– Ну вот и отлично. Жди меня к ужину.

Решив не дождаться, пока эти двое распрощаются, он откроет дверь и стукнет меня по носу, а потом поймет, что я подслушивала, и тогда меня, наверное, не спасет вообще ничего, я воспользовалась тем, что они, судя по очередной паузе, занялись друг другом, и поспешно, стараясь не производить шума, скатилась по лестнице вниз. Все услышанное надо было обмозговать, хотя в нем, на первый взгляд, не было совершенно никакой логики.

– Хорошая погода сегодня, – жизнерадостно сказала мне женщина, сторожившая вход. От ее былой недоверчивости не осталось и следа: похоже, то, что я стала постоянным посетителем жилища Марата, изрядно прибавило мне авторитета в ее глазах.

– Да, отличная, – согласилась я и, выйдя на улицу, постаралась придать себе скучающий вид, мол, меня достало стоять тут и ждать. Наверное, получилось достаточно убедительно, потому что Марат ничего у меня не спросил, только коротким жестом пригласил следовать за собой.

Шаг у него оказался широким и быстрым, мне регулярно приходилось, запыхавшись, догонять. Разговора не получалось – я, может, была и не прочь поболтать, ибо у меня созрело с десяток вопросов, самый главный из которых был, конечно, “куда мы идем?”, но Марат молчал, напряженно о чем-то размышляя, а я не решалась его отвлекать, просто безмолвно следовала рядом.

– Убери волосы под шляпу, – вдруг пробурчал он, мимолетно глянув на меня. – Ничему не удивляйся.

– Э, ладно, – я поспешно заправила непослушные локоны. – И все-таки, куда вы меня ведете?

– Я же говорил, в клуб Кордельеров, – почти отмахнулся он, явно возвращаясь к своим мыслям. Но мне так надоела вся эта неизвестность, что я решила не отставать, пока не добьюсь вменяемого ответа: