Текст книги "Конец партии: Воспламенение (СИ)"

Автор книги: Кибелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 46 страниц)

– Простите, гражданка… – вдруг раздался рядом со мной несмелый юношеский, почти мальчишеский голос.

Шарль вышел из лавки, тихо прикрыв за собой дверь, и посмотрел мне в глаза, смущенный.

– Я не хотел вас беспокоить, – проговорил он, в крайнем волнении теребя край манжета. – Просто… может, вы… как вас зовут?

– Натали, – представилась я, радуясь, что появилась хоть какая-то возможность отвлечься от переполняющих меня мрачных мыслей. – А вас я знаю. Вы – Шарль.

– Говорите мне “ты”, – розовея, попросил он.

– Ну, тогда пусть это будет взаимным.

– Хорошо, – каждое слово явно давалось ему нелегко, но он, сколько бы ни боялся, не двигался с места и старался, хоть и бесплодно, не показывать признаков волнения, и я не могла сдержать улыбки, глядя на это зрелище. – М-м-м, Натали… а что ты делаешь сегодня в пять часов?

Я, конечно, тут же вспомнила, что сказал мне Марат. Может, у него и впрямь дар предвидения? Ну уж это-то он не мог узнать, что-то проанализировав!

– Милый мой, – начала я с ласковой улыбкой, стараясь не быть резкой, чтобы не ранить, – а сколько тебе лет?

– Уже семнадцать, – он выпятил вперед тщедушную грудь, как будто это придавало ему мужественности, но я не позволила себе даже маленького смешка. Только напомнила все с тем же видом, с каким разговаривают с неразумным ребенком:

– А мне уже почти двадцать один. Вернее, даже не почти, если опустить пару мелочей.

Теперь уже его щеки могли сравниться по цвету со спелыми помидорами, но он все равно не отступал, заявил упрямо, наклонил голову, будто стремился таранить вставшее перед ним препятствие:

– И что? Ненавижу, когда указывают на возраст.

Вот тут я не удержалась от хохота. Сложно было не засмеяться, когда так все складывалось одно к одному. А Шарль, кажется, принял это на свой счет – щеки его из красных стали бледными, и он решительно схватился за ручку двери.

– Не знаю, что тут смешного, – сказал он, насупив брови, но я видела, что хмурится он для того, чтобы я не заметила, каким огорченным стал его взгляд. Стремясь загладить ошибку, я взяла парня за руку.

– Да я не над тобой смеюсь. Не обращай внимания. Просто я вчера говорила с одним человеком… неважно. Давай сходим куда-нибудь вместе. В пять часов, ты говорил?

Шарль вздрогнул, как будто я ударила его током.

– Ты точно придешь? – тихо спросил он. Я, честно, не знала, как можно было глядеть в его глаза и врать.

– Точно приду.

Его лицо просияло.

– Тогда встретимся в Пале-Эгалите, у кафе “Магнолия”, хорошо?

– Заметано, – кивнула я и ушла, продолжая про себя хихикать. Но смех мой быстро оборвался, его сменила непонятная грусть.

“Что ж, – мысленно обратилась я к Марату, – по крайней мере, я продолжаю следовать вашим советам”.

Свидание получилось странное, но такое, наверное, мне и нужно было. Шарль уже ждал меня, когда я подошла, хотя я совсем не опаздывала, скомканно поприветствовал, хотел поцеловать руку, но передумал, едва не выронив при этом часы.

– Да перестань, – засмеялась я, целуя его в щеку. – Угостишь меня пирожными?

Спустя несколько минут, с аппетитом поглощая сиропное нечто, похожее на эклер, я уже знала о Шарле все. Родился он не в Париже, а где-то в провинции, приехал покорять столицу уже после революции, но устроиться ему удалось только в ателье, а большинство своих и без того скудных денег он отсылал родителям и сестрам в родной городок.

– В армию меня не взяли, – сообщил он с огрочением, кончиком языка собирая с булочки заварной крем. – Я немного прихрамываю… в детстве на спор прыгнул с крыши курятника, ну и…

– А я не заметила, – честно сказала я и бросила несколько крошек вертящимся у нас под ногами голубям. Шарль вздохнул:

– А вот офицер, к которому я шел записываться в добровольцы, заметил. Сказал, что калекам на фронте не место. Так и не вышло у меня…

– Не огорчайся, – посоветовала я. – Зато ты жив, тут тебе ничто не угрожает…

Он хотел придвинуться ближе, но в последний момент одернул себя, и за него это сделала я.

– Мне здесь непривычно, – признался он, закончив с булочкой. – Я привык, что рядом кто-то есть. А теперь…

– Понимаю. Я тоже одна приехала в Париж, – сказала я, доверительно накрывая его ладонь своей. Пальцы у него были гладкие и тонкие – ему бы в пианисты податься, а не в портные… – совсем одна, оставила и родню, и друзей. Я очень скучала первое время. Да и сейчас скучаю.

– Ну, тогда ты поймешь, – проговорил он с несмелой улыбкой, – как хочется иногда возвращаться не к голым стенам, а к кому-то.

Я все-таки погладила его по щеке – ничего не могла с собой поделать, рука сама потянулась к его свежему, открытому лицу, которое так и манило до него дотронуться. Наверное, я ждала чего-то от себя, что что-то необыкновенное произойдет в этот момент – например, меня окрылит, и я пойму, что теперь-то точно влюбилась. Но все, что я ощутила – тепло и гладкость чужой кожи. Больше ничего.

– Ты же меня всерьез не принимаешь, – он неожиданно отодвинулся. – Зачем тогда?

– Извини, если обидела, – засмеялась я, убирая руку. – Но насчет первого ты не прав. Воспринимаю я тебя всерьез, и все у тебя получится, только не со мной.

– Это я уже понял, – он поднялся со скамейки. У него дернулась рука – он явно стремился тронуть место, к которому пришлись прикосновения моих пальцев. – Но спасибо, что уделила мне время.

– Если хочешь, можем еще как-нибудь погулять, – предложила я.

– Я буду только рад. Я днем всегда в мастерской, заглядывай, я… мне будет приятно.

На том и кончилась эта прогулка, которую свиданием вряд ли можно было назвать, но в меня она почему-то вселила неколебимую уверенность: что бы ни произошло завтра, все будет правильно, так, как и должно было случиться. Поэтому я не испугалась, когда на следующий день, утром последнего майского дня, проснулась от того, что улицы наполнил тяжелый гул набата.

========== Глава 13. Природа огня ==========

Народ не должен бояться правительства. Правительство должно бояться своего народа.

“V значит вендетта”

Я подскочила с кровати мгновенно, будто она обратилась в раскаленный добела железный лист. Звон за окном не прекращался, а даже наоборот, усилился – его подхватили с другой стороны, и можно было услышать, как он отозвался размеренным “бом-бом” где-то в конце улицы. Ощущая, как кровь начинает быстрее бежать по жилам, я торопливо оделась и побежала вниз, где обнаружила одну лишь Элеонору в компании пушистого белого кролика. Зверек сосредоточенно жевал морковный хвост, пока Нора, напевая, искала что-то в ящике, и до того странной показалась мне эта картина, что я не сразу решилась спросить:

– Это что такое?

– Что? – Нора подняла голову. – Доброе утро, Натали.

– Доброе, – я осторожно ткнула кролика в бок кончиком пальца; тот никак не отреагировал, только усерднее заработал челюстью. – Э… слышала, что творится на улице?

– Слышала, – ответила Нора безмятежно. – Опять бунтуют. Отец сказал никуда не ходить, вот я и решила приготовить…

– А-а-а, – я озадаченно посмотрела на кролика, потом на нее. – А это что? У нас новый питомец?

– Нет, – не меняя интонации, отозвалась Элеонора и достала из ящика внушительный тесак. – Это наш ужин.

Я смотрела на то, как она начинает с непроницаемым видом точить нож, и чувствовала, как в горле все начинает ходить ходуном. Аппетит пропал напрочь, даже кофе уже не хотелось, и я начала медленно пятиться обратно к двери.

– Уходишь? – Нора заметила мое дезертирство и легко, как будто это было перышко, вонзила нож в разделочную доску. – А завтрак?

– У меня дела, – неловко оправдалась я уже из столовой. – Поем в городе.

– Может, хотя бы кофе?

– Извини, – я стащила с вешалки камзол и не стала тратить время, чтобы продеть руки в рукава – просто перекинула его поперек локтя, – времени совсем нет. До скорого!

– Возвращайся к ужину! – донесся до меня ответ, и я поспешно выскочила за дверь, но не успела ее захлопнуть – до меня донесся сочный удар, какой бывает, когда что-то острое и металлическое вонзается в чье-то тело. Ощущая, что мир для меня никогда уже не будет прежним, я на ходу нацепила себе на плечи камзол и почти бегом устремилась к Тюильри.

Город взбудораженно гудел, как потревоженный улей. Народу на улицах прибавилось по меньшей мере раза в два – небольшие группы людей, вооруженных кто чем, слонялись из стороны в сторону, недовольно бурля и то и дело принимаясь кому-то грозить: то щеголевато одетой парочке, воровато перебегавшей проезжую часть, то солидного вида экипажу, то просто кому-то, кто невовремя высунул из окна любопытный нос. По мере того, как я приближалась к бывшему дворцу, толпа становилась все плотнее, а разговоры в ней – все ожесточеннее. Пробиваясь ко входу в Конвент, я по крайней мере пять раз услышала фразы в духе “Вздернуть их всех, вот и вся недолгая”, а также прямые цитаты из тех воззваний, за набором которых я сама следила в типографии несколько дней назад. Несколько экземпляров “Публициста” ходили по рукам. В разных концах дворцового сада какие-то безумные на вид люди, вскочив на бочки, что-то декламировали. Все это напоминало гигантский кипящий котел, в самом центре которого я себя ощущала, но это не пугало меня, только придавало решимости. Практически распихав в стороны нескольких мастеровых, я прорвалась внутрь Тюильри, где меня встретила наглухо запертая решетка для делегаций.

– В порядке общей очереди, – устало сказал усатый часовой, охранявший проход. Я растерялась.

– Но мне надо…

– Всем надо, гражданка. Эй, куда лезешь?! – прикрикнул учач на юного ловкача, пытающегося просочиться через прутья; того как ветром сдуло. – Так вот, гражданка, очередь занимайте…

– Хотя бы скажите, – взмолилась я, вцепляясь в решетку, – что там происходит?

Часовой размышлял несколько секунд, а потом вздохнул:

– Что-что… то же, что и всегда. Балаган там происходит. С самого утра покою нет…

– А Ма… – я осеклась, поняв, что что-то мешает мне произнести имя, – Друг народа там?

Лицо усача приобрело хоть сколько-нибудь человеческое выражение. Теперь он не смотрел на меня так, будто я – муха, колотящаяся в стекло.

– Где же ему еще быть, – сказал он. – Там, конечно.

– Вы можете его позвать? – воспряла духом я, подумав, что по знакомству меня все-таки пропустят. – У меня для него очень важные новости!

Но надежды мои оказались беспочвенны. Часовой не пошевелился.

– Не могу, – отрезал он и с хрустом размял плечи. – Ждите перерыва, гражданка. Или общей очереди.

Я обернулась на людей, столпившихся возле решетки. Никого из них я не знала, но могла с точностью сказать – они были злы, как никогда. Все они были представителями той колоритной публики, что я привыкла наблюдать у кордельеров, и явно не собирались размениваться на церемонии: напирали на решетку, осыпали часовых бранью, кто-то даже размахивал пистолетом, от чего мне на секунду стало дурно. Но усача можно было понять: если бы он вздумал пропустить меня вперед остальных, его вместе с решеткой просто-напросто бы снесли. Поэтому мне пришлось отступить.

– Ладно, подожду… – сказала я с нарочито смиренным видом и, выбравшись из запрудившей вход толпы, неторопливо двинулась вокруг дворца. Анжела, помнится, всегда говорила, что в любом заборе, а особенно в том, починка которого производится за государственный счет, всегда найдется какой-нибудь проход помимо ворот. Тем более это должно было относиться к Тюильри, отнюдь не оцепленному со всех сторон национальной гвардией, и я, отделившись от толпы, незаметно юркнула за какие-то кусты, начала примериваться к окнам первого этажа. Не может же быть так, чтобы все они были наглухо заперты! Хотя бы одно должно было быть приоткрытым…

В последний раз я затевала такую авантюру в пятом классе школы, когда мы с приятелями решили забраться на заброшенную стройку. Тогда, помнится, в решающий момент нас увидел сторож, и я порвала куртку в двух местах, пока убегала от него, но вокруг меня не наблюдалось ни единого солдата: все они столпились около парадных дверей, кто-то – пытаясь удержать толпу, кто-то – прорываясь вместе с ней. Единственным, кто мог меня заметить, был мирного вида старичок, читавший книгу в тени раскидистой липы метрах в десяти от меня, но я решила, что он не представляет опасности и, завидев чуть приоткрытую форточку в одном из окон, подпрыгнула, уцепилась за край подоконника.

Боковым зрением я увидела, что старичок оторвался от чтения и с нескрываемым интересом поглядывает на меня. Но спрыгивать вниз я даже не подумала – это выглядело бы совсем по-идиотски, поэтому я демонстративно поплевала на ладони, вдохнула-выдохнула, проклиная свою отвратительную физическую подготовку, и попыталась подтянуться к отверстию форточки. Получилось не ахти, но с третьего раза мне удалось закинуть локоть, а затем просунуть в форточку голову.

– Ты не понимаешь, Жорж, – донесся до меня чей-то голос, – мы можем не удержать ситуацию под контролем…

Ну конечно же, моя природная везучесть не могла позволить мне попробовать забраться в пустое помещение. Конечно же, именно в том кабинете, куда я пыталась влезть, прямо сейчас решались какие-то острые насущные вопросы, и я на секунду упала духом, представив, что меня сейчас с позором вытолкнут обратно на улицу, но тут под потолком прозвучал голос, хриплый и грубый, но для меня в тот момент – слаще райской музыки. Это был голос Дантона.

– Тебе не приходило письмо от Великого Мастера, Бертран? Если ты его не понял, переведу на понятный тебе язык: не соваться на рожон и пытаться стабилизировать все изнут…

– Жорж! – обрадованно вскричала я; очередная попытка подтянуться не увенчалась успехом, разве что с моей макушки слетела шляпа и плавно упала на пол. – Помоги мне!

Дантон, сидевший за небольшим столом во главе маленького собрания, состоявшего из человек семидесяти, подскочил, как ужаленный. Остальные воззрились на меня почти с ужасом, будто я спустилась с неба в потоке божественного света. Среди них я заметила и Камиля.

– Можно, я зайду? – спросила я, все еще тщетно скребя носками туфель по стеклу снаружи. – Помогите мне кто-нибудь, а…

Дантон стоял, как громом пораженный. Первым ко мне кинулся Демулен.

– Натали! – он поспешно подвинул к подоконнику стул и сам забрался на него. – Ты что тут делаешь?

– Мне надо… – пропыхтела я, ощущая, что руки начинают предательски дрожать, – надо увидеть Марата… а меня не пустили… вот я и решила…

– Впервые такое вижу, – ожил Дантон, тоже приближаясь ко мне. – Просительницы уже лезут в окна! И давно ты тут висишь?

– Не… не очень… – я уже задыхалась, чувствуя, что сейчас упаду. – Пустите меня, пожалуйста…

Все как-то странно переглянулись, но у меня не было времени гадать, что бы это значило – Камиль будто выпал из транса и кинулся поспешно открывать створку. Услышав, как тяжело скрипит задвижка, и ощутив, как подо мной все начинает ходить ходуном, я собиралась уже завопить, что это не лучшая идея, но тут ощутила прикосновение к своей ноге и завопила просто так, без всякой мысли.

– Да что ты… – Камиль с силой дернул на себя створку, и в следующую секунду я поняла, что куда-то лечу. Лететь мне довелось не очень долго, я ударилась коленом о подоконник, а затем скатилась на землю, неудачно попыталась смягчить падение при помощи рук и заорала, как резаная, когда левое запястье пронзила боль.

– Твою ж мать, – я материлась на смеси русского и французского на чем свет стоит, держась за свою несчастную руку. – Сука, сука, как же больно-то…

– Гражданка, – старичок, прямо к ногам которого я упала, смотрел на меня расширенными глазами, – вы в порядке?

– Нет! – рявкнула я, преодолевая боль в колене и поднимаясь. – Я ни хрена не в порядке! За каким чертом вы вообще начали меня трогать?

Старик посмотрел на меня, как на умалишенную, и ткнул узловатым пальцем куда-то в сторону.

– Там есть лестница…

Мне захотелось застонать в голос от осознания собственной глупости. Лестница там действительно была – удивительно, как я умудрилась не заметить ее до этого, учитывая, что она стояла возле стены, и ее высоты с успехом хватило бы мне, чтобы добраться до форточки без всяких приключений.

– Могли бы раньше сказать, – огрызнулась я, опираясь на подоконник. Боль в ноге постепенно проходила и, судя по всему, перетекала в поврежденное запястье – то принялось горячо пульсировать в три или четыре раза сильнее. Старичок пожал плечами.

– Я кричал вам, но вы не слышали…

От необходимости что-то говорить в ответ меня спас Камиль, как раз в этот момент окончательно справившийся с окном. Распахнув створку, он высунулся из окна и окрикнул меня:

– Ты там живая?

– Вполне, как видишь, – прокряхтела я, не без его помощи забираясь в комнату. Шляпа моя так и осталась лежать на полу, и я подхватила ее, нацепила обратно себе на голову и независимо посмотрела на присутствующих. Наверное, правила этикета требовали хотя бы представиться, но я не была уверена, что это именно та ситуация, когда необходимо следовать всем его тонкостям.

– Извините, что помешала, граждане, – наконец нашлась я и принялась под устремленными на меня взглядами пробираться вдоль стенки к двери. – Я дико извиняюсь, все такое, больше вы меня не увидите. Всем пока!

Надо было, конечно, поблагодарить Камиля, но я решила не искушать судьбу и сделать это чуть позже. Поэтому я вывалилась в коридор и, прислушавшись, откуда доносится многоголосый шум, устремилась туда.

Марата мне не пришлось долго искать – когда я, никем не удерживаемая, заглянула в новехонький, совсем недавно отремонтированный зал заседаний, он стоял на трибуне, поигрывая в руке пистолетом, и переругивался с Верньо, который торчал у ее подножия и оттуда пытался угрожать:

– Если вы выстрелите, гражданин, то сегодня же окажетесь в тюрьме за подстрекательство к мятежу!

– Нет слов, чтобы выразить, как мне страшно! – Марат, как обычно, за словом в карман не лез. – Или вам чертова лепнина на потолке дороже мнения народа, благодаря которому вы и находитесь сейчас здесь в этом зале, гражданин?

– По какому праву, – Верньо почти задыхался, – вы заявляете, что только вы один имеете право выражать народное мнение?

– Я этого не говорил! Но сам народ, – тут Марат поднял ствол пистолета к потолку, и я заметила, как сидевшие на нижних рядах депутаты инстинктивно прикрыли головы, – вы слушать не хотите! Не вы ли только что предлагали разогнать делегации при помощи пушек?

– Это не делегации! – подскочил еще кто-то, чье имя я не могла запомнить. – Это вооруженные банды!

– Нет! – громыхнул Марат в ответ. – Это народ, который пришел, чтобы изъявить Конвенту свою волю!

Он намеревался сказать еще что-то, но тут по залу пронесся пронзительный звон – председатель, с выражением на лице “как же вы все меня достали” исступленно тряс колокольчик, требуя тишины.

– Гражданин Марат! – крикнул он. – Вам не давали слова!

– А я уже все сказал! – гордо ответил тот и, убирая пистолет за пазуху, принялся спускаться. Не успел он преодолеть последнюю ступеньку, как на трибуну, спотыкаясь, уже взлетел Верньо. Но я не слышала, что он вещает, ибо в эту секунду Марат заметил меня.

Он не подал виду, что удивлен или не ожидал – только чуть приподнял брови и вытащил из кармана часы, бросил единственный взгляд на циферблат и одобрительно чему-то покивал. Я понятия не имела, что все это значит, но кинулась к нему опрометью, едва не сшибив с ног.

– Я думал, ты на свидании, – такими словами поприветствовал он меня.

– Я вчера там была, – произнесла я торопливо. – Мне не понравилось.

– Вообще, я думал, ты явишься получасом позже, – сказал он, утягивая меня на вершину Горы; поднимаясь, я видела, как на меня изумленно смотрят Робеспьер, его младший брат и жующий что-то Антуан. Последний едва не подавился куском печенья, и я смущенно ему заулыбалась со своим любимым выражением “так получилось”, но тут Марат тряхнул меня за плечо, возвращая в реальность:

– Ты слушаешь меня?

– Э… да, – я отвернулась и посмотрела на него; пожалуй, с нашей прошлой встречи мой редактор стал выглядеть совсем убито, но мертвенный цвет лица с лихвой искупали глаза, живые и горящие. – А что вы говорили?

– Хорошо, что ты явилась, говорю, – недовольно протянул он, толкая меня на скамейку и садясь рядом. – Как тебе удалось пролезть?

– Через окно, – тихо ответила я, с любопытством оглядывая зал заседаний с непривычного ракурса. Пожалуй, сидевшие на Горе действительно могли ощущать себя хозяевами положения – весь Конвент расстилался у их ног, и те, кто были внизу, казались настолько мелкими и незначительными, что я поняла, почему их мнение мало принимается в расчет. На меня покосилось несколько человек, сидевших по соседству, но никто не торопился меня выгонять – очевидно, всем было не до того. Несколько особо любопытствующих коротким кивком усмирил Марат, а затем сунул мне в руку какие-то бумаги.

– Держи это. Рысью в типографию. Я хочу, чтобы уже сегодня вечером это читал весь Париж.

– Э… – я перелистнула бумаги; текста было много, для наборщиков это был сущий ад. – Слушайте, тут так много, они могут не успеть…

– Должны успеть, – отчеканил Марат. – За что я им плачу, черт возьми? Давай уже, поднимайся, беги к ним.

– Но я хотела пообедать…

Молча он извлек из кармана небольшое яблоко и вручил мне, как переходящее знамя.

– Теперь довольна? Беги давай.

– Но мне этого не хватит! – уперлась я.

Кажется, он хотел отвесить мне подзатыльник, но вместо этого вытащил из другого кармана пирожок, завернутый в кусок бумаги. Мне пришлось заставить себя убрать пирожок в карман, а не впиться в тесто прямо сейчас.

– А еще что-нибудь у вас есть? – поинтересовалась я уже для проформы.

– Нет. Ты будешь идти или нет?

Краем глаза я увидела, как возвращаются в зал заседаний Дантон, Камиль и прочие заседавшие в кабинете. Они неторопливо растекались по своим местам с таким видом, будто никуда и не отлучались, и на секунду у меня возникло впечатление, что никто и не заметил их отсутствия. Но оно тут же рассеялась, когда я увидела, что Робеспьер, пронзительно прищурившись, изучает вернувшихся взглядом. Впрочем, от него глупо было пытаться что-то скрыть.

– Опять застыла, – Марат легко ткнул меня в бок. – В следующий раз позаседаешь. Иди уже.

– Эй, осторожнее, – я дернула рукой, когда мне показалось, что он хочет взять меня за нее, – я, кажется, запястье сломала…

– Сломала запястье? Левое? – с недоверием спросил он, бесцеремонно хватая меня за руку. – Да быть не может, ты бы сейчас орала от боли, а не сидела тут рядом… – я охнуть не успела, как он отточенно и привычно ощупал поврежденное место и вынес вердикт. – Не сломала ты ничего. Ушиб. Зайдешь к Симоне, приложишь холодное.

– А…

– Уйди уже с глаз моих долой.

Я поднялась со скамьи и хотела было устремиться к выходу, пользуясь тем, что все слушали продолжавшего разглагольствовать Верньо, но в последний момент вспомнила кое-что важное и обернулась.

– А восстание?

– Что восстание? – Марат уже думал о другом и с явным трудом понял, что я вообще обращаюсь к нему. – А, ты об этом. Сегодня ничего не получится.

– Ничего? – я вспомнила, сколько людей столпилось у решетки, и мне показалось, что он несет какой-то бред. – Как же так?

– У них кишка тонка закончить все сегодня, – отрубил он, неприязненно окидывая взглядом сидящих рядом с ним. – Нам понадобится второй заход. Я скажу, когда и где.

– Ладно, – откликнулась я и бросилась по ступенькам вниз. На секунду мне показалось, что между лопаток мне вонзился чей-то взгляд, мягко говоря, недружелюбный, но у меня не было времени даже обернуться: я и так слишком задержалась, приходилось нагонять упущенное. Ощущая, как в груди растет нечто огромное и горячее, я выбежала из зала заседаний через служебный вход, выскочила на дворцовое крыльцо и вознамерилась было дать стрекача, как тут чья-то крепкая рука схватила меня за локоть.

– Погодите-ка минутку, гражданка.

Услышав этот голос, я похолодела. Передо мной стоял Бриссо.

– Моя дорогая, – прохладно заговорил он, тревожно глядя мне глаза в глаза; мне хотелось сквозь землю провалиться или раствориться в воздухе, но приходилось стоять неподвижно и слушать, – то, что вы натворили, конечно, остроумно и достойно восхищения, но я убедительно прошу вас…

Я нервно сглотнула и крепче стиснула ладонь, в которой сжимала отданные мне Маратом бумаги. Мне не хотелось слушать, что еще Бриссо скажет мне. Больше всего мне хотелось вырваться и удрать, но на мою попытку вывернуться он ответил тем, что выпустил мой локоть и вцепился в больное запястье. Я глухо вскрикнула.

– Верните то, что забрали, – голос Бриссо был странно бесцветен, как и его лицо. – Вы даже не подозреваете, что натворили. Будьте благоразумной, верните деньги.

– Но… я…

– Там уже не всё? Чего-то не хватает? Неважно. Будем считать это гонораром за отличное представление. Но отдайте все остальное, иначе я…

– Иначе вы что?

Меня, застывшую в ужасе, будто облили из ведра с кипятком. Сама не своя от радости, я посмотрела на вразвалочку приближающегося к нам Марата так, будто мой ангел-хранитель спустился с небес, не меньше. Хватка Бриссо не ослабла, но от его спокойствия не осталось и следа: он подобрался, как охотник перед смертельной схваткой с диким зверем, и заговорил угрожающе:

– Иначе я буду вынужден отдать под арест эту ловкую гражданку. За кражу чужого имущества.

– А, вот оно что, – Марат с необыкновенной легкостью стряхнул с меня его ладонь, будто то не Бриссо был, а восковая кукла. – Не волнуйтесь, гражданин, ничего из ваших сбережений не пропало. Я бы этого не позволил. И, конечно же, все деньги вам вернут.

Я, получившая свободу, начала медленно отступать. В конце концов, эти двое взрослые мальчики, пусть сами разбираются, а у меня еще куча дел.

– Вернут? – подозрительно переспросил Бриссо.

– О да, – Марат явно наслаждался ситуацией. – Завтра же я принесу ваши деньги в Конвент и вручу вам их так, чтобы это видели все. А потом потребую объяснений, откуда они взялись и на что должны были пойти.

– Вы даже не подозреваете, – тихо заговорил Бриссо, и я непроизвольно съежилась. Марат не повел и бровью:

– Удивите меня.

Я не знала, как Бриссо удалось сохранить лицо. Но он ничем не напоминал человека, которого подловили – напротив, сохранил всю свою невозмутимость и даже не намеревался, кажется, оправдываться. Даже наоборот.

– Вы видите то, что хотите видеть, – начал он, презрительно глядя на своего оппонента. – В ваши мозги даже не может пролезть мысль, что…

Какая мысль не может пролезть в мозги Марата, он так и не договорил. К ним подлетел Бюзо, еще более бледный, чем обычно, тяжело дышащий, лихорадочно ослабляющий туго завязанный галстук.

– О чем вы тут разговариваете? – вопросил он почти истерично, переводя обезумевший взгляд с одного на другого. – Пьер, тебя ждут в зале!

– Да так, – Марат не дал Бриссо ответить, – говорим о ваших английских поставщиках. Может, вам тоже есть что сказать, гражданин?

На белом, как мел, лице Бюзо отразилось искреннее, ни разу не наигранное недоумение. Он явно не понял, о чем речь.

– О чем? – переспросил он слабым голосом. – О каких поставщиках?

– Не обращай внимания, – утомленно произнес Бриссо, беря сотоварища по партии под локоть, – он просто не в себе. Пойдем обратно.

– Но все-таки…

– Я потом все объясню, – пообещал Бриссо и неумолимо утащил своего бледного спутника обратно в зал заседаний. Марат смотрел им вслед, нахмурившись. Кажется, только что потерпела крушение какая-то выстроенная им теория. В этот момент раздался лязг решетки, которую, кажется, все-таки смела нахлынувшая людская волна, и этот звук подстегнул меня, как удар хлыста. Прижимая исписанные листы к груди так сильно, будто они – сокровище невероятной ценности, я почти прыжком преодолела все ступеньки дворцового крыльца и устремилась прочь от Тюильри к площади, где, как я успела запомнить, можно было найти фиакр.

После того бешеного дня, что ждал меня в типографии, я поняла, что для человека не бывает невыполнимых задач. Я работала, как заведенная, позабыв даже про свою травму, помогая наборщикам и подгоняя печатнику, который трудился, в прямом смысле не покладая рук. Несколько часов пролетели для меня как один, и когда мне принесли первый собранный выпуск – почти идеально пропечатанный, с минимумом опечаток, сцепленный и готовый к продаже, – у меня не осталось даже сил просмотреть его. Я присела на покосившийся стул рядом со станком, устало прислонилась к нему, и меня сморило, до того неожиданно, что я сама не заметила, как это случилось. Просто я закрыла на секунду глаза, а потом с трудом смогла их открыть, когда услышала рядом с собой голос Марата:

– Спящая красавица, просыпайся.

– А? Что? – я подскочила на стуле, плохо соображая спросонья, где нахожусь. В помещении царил полумрак, и я в первую секунду испугалась, не поняв даже, кто передо мной стоит. – Вы… вы что тут… который час?

– Девять вечера, – подсказал он, усмехаясь. В первую секунду я ему не поверила, посмотрела в узкое оконце под потолком и увидела кусок потемневшего неба, на котором проступили уже мелкие точки звезд. Это до того ошеломило меня, что я задала вопрос, который кроме как бессмысленным назвать было нельзя:

– Я что, уснула?

– Именно, – подтвердил Марат, подходя к столу, на котором были беспорядочно свалены готовые экземпляры, и подцепил один из них. – Хм, а неплохо вышло. Я худшего ожидал.

– Они не успели… – я поднялась, протирая глаза, и приблизилась к нему, – не успели поступить в продажу…

– Неважно, – отмахнулся мой редактор, попытался прочитать написанное, но света единственной оставленной кем-то свечи на это не хватало. – Конечно, лучше было бы успеть к вечеру, но сейчас это ничего не решит. Ты все равно отлично поработала, езжай домой.

На самом деле, какая-то часть моего сознания недвусмысленно говорила мне остаться и сделать что-нибудь безумное, такое, чего я потом, возможно, буду стыдиться, но о чем никогда не пожалею, но я сумела заткнуть этот назойливый голос и шагнула к двери. Но тут же обернулась, вспомнив, о чем говорил мне Марат в Конвенте сегодня утром.

– А что… завтра?

– Завтра? – он небрежно бросил газету в общую кучу и посмотрел на меня так, что у меня в животе что-то холодно сжалось. – А завтра мы продолжим начатое. Если у тебя, конечно, нет других планов.

От последней язвительной фразы я вспыхнула с головы до пят.

– Нет у меня никаких планов, – сказала я, сжимая кулаки. – Вы теперь всю жизнь будете надо мной смеяться?

– А что, я смеюсь? – делано удивился он. – Я просто уточняю…

В какой-то момент мне хотелось подступиться к нему, схватить за отвороты пальто и приложить обо что-нибудь тяжелое. Или не приложить, а сделать что-нибудь другое. Тут уж как получится. Но я удержала себя в руках – напомнила себе, что не хочу больше глупо выглядеть в его глазах, хотя, казалось бы, куда уж глупее.