Текст книги "Милосердие (СИ)"

Автор книги: kakas

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 48 страниц)

** Грегг против Джорджии – знаковое дело, определившее новые поправки к смертной казни путем инъекции в штате Джорджия. Именно после этого дела мораторий со смертной казни в Джорджии был снят. Грегг был осужден за ограбление и убийство с отягощающими обстоятельствами. Как правило, Джорджия ежегодно входит в пятерку штатов по количеству приведенных в исполнение смертных приговоров.

========== Глава L ==========

Комментарий к Глава L

Ну вот я и вернулся. Отдохнувший и посвежевший ᕦ(ò_óˇ)ᕤ

Спасибо всем, кто ждал продолжение!

Представляю вашему вниманию еще один потрясающий коллаж от Loky Good!

https://image.ibb.co/cuXvod/4.gif

p.s. Как обычно буду благодарен ПБ ❤

Спокойно выдержав взгляд белесых глаз, Ниган не без труда подтянулся на локтях и сплюнул розовую жижу прямо на белоснежную простынь. Граймс ничего не сказал, а только вернул лед обратно на разбитое лицо – Кросс отмахнулся и закурил.

– Блейк, да? Черт, давно это было.

– Как вы познакомились?

– В колледже. Он учился в юридической школе, я – в медицинской. На первом курсе у нас были лекции по психиатрической пропедевтике у одного и того же профессора. Этот выхолощенный сукин сын всегда пах чем-то охуенным. Несло на весь ряд.

– У вас одинаковый одеколон.

– Я говорил про другой запах.

Кросс усмехается и прикрывает глаза.

***

Апрель 1991 г, Шарлотсвилл, штат Виргиния

На каменных скамьях огромного амфитеатра для уличных лекций никого – только двое парней, расслабленно вытянувшихся в тени с закинутыми на перила ногами. За их спинами белоснежные колонны центрального учебного корпуса, что тонут в густых кронах дубов и высоких кленов. Они оглушительно громко шуршат в сонном безмолвии Шарлотсвилла, стоит налететь горячему ветру, тянущегося бесконечным сквозняком с самого атлантического побережья.

– Давай махнем в Ла-Пас через неделю? – парень лениво ковыряется тростинкой в зубах, не обращая внимания на растрепанные ветром волосы. – Помнишь тот гадюшник с индейцами? Черт, лучшее место на планете.

– Я все чаще задумываюсь о том, как тебе удалось сюда поступить. У нас сдача через месяц, а ты собираешься сорваться в Ла-Пас?

– Я толковый парень, вот и весь секрет, – он насмешливо улыбается и мнет в пальцах сигарету. – Ладно, малыш, давай возьмем билеты на завтра. Уговорил.

– Ниган.

– Мм?

– Тебе действительно сложно продержаться на одном месте дольше, чем полгода?

– Что, не хочешь в Ла-Пас? Помнится, тебе нравилось, как ласково я выковыривал муравьев из твоей задницы. Когда ты рванул в ебучие джунгли за той поехавшей девкой из лагеря хиппи. Черт, каким дерьмом она тебя опоила, я так и не понял? Рецептик остался?

– Отвали, – парень сбросил с плеча тяжелую руку и запрокинул голову, чтобы тут же уткнуться взглядом в скучные кучерявые облака, ползущие по плоскому голубому небу – оно никогда не сравнится с бесконечной дымчатой синевой небосклона Боливии. – И не говори Жоси об этой поездке. Никогда.

– Это ведь не тот затраханный кактус виноват во всем, верно?

– Дело в отваре, просто слишком сильная дурь. Вот и все.

– Нет, не все.

Они молчат, пока порыв не подхватывает одну бумажку, зажатую между тетрадей. Он волочет ее по яркому зеленому газону, а после уносит в парковую чащу. Слышится оклик, но парень только беззвучно произносит «неважно» и прикрывает глаза.

– Я хочу знать, повторится это снова или нет, – Ниган трогает пальцами кончик чужого уха. – В конце концов, это мне пришлось закапывать ее в лесу.

– А если повторится?

– Моя походная лопата всегда к твоим услугам, ты же знаешь.

– Знаю, – он легко улыбнулся. – Ла-Пас, да? Самогон там на вкус как…

– Как дерьмо.

***

Июль 1995 г, Ла-Пас, Боливия

Две плоские жестяные фляги бьются друг о друга – металлический звон разносится по берегу бесконечной реки и теряется где-то в ночной мгле. Темные, почти черные воды Чокеяпу обманчиво умиротворенно бурлят у самых ботинок, так и приглашая ступить на полноводье, чтобы поскользнуться на острых камнях, а после утонуть без единого вскрика, захлебнувшись или разбив голову.

– Не поверишь, эту дрянь я сам перегнал.

Ниган настороженно вдыхает запах из фляги и делает глоток.

– Черт, мои комплименты шефу.

– И опять мы здесь, да?

– Наша маленькая ежегодная традиция. И ты, сукин сын, успел задолжать мне пару лет.

– Прости, не могу брать академический отпуск каждый раз, когда ты решишь, будто соскучился, – парень улыбается и толкает мелкий камешек в воду. – Только мы и эти проклятые джунгли, верно?

– Ты и я, так точно.

– А иначе какой к черту смысл.

Они тихо смеются, всматриваясь в ныряющую за каменистый холм дорогу. Еще чуть-чуть, и из-за высокой травы покажется погонщик в пестрой одежде – они освистывают его, машут руками, а тот будто не замечает двух путешественников, которые должны бежать к нему со всех ног, лишь бы догнать и не упустить свой шанс на ночную переправу.

В телеге тесно, а слегка подгнившие от тропической влаги доски пахнут сеном и скотом. Парни вытягиваются на спинах, их плечи соприкасаются при каждом толчке на ухабистой дороге, что постепенно превращалась в малозаметную тропу.

– Будешь моим шафером? Я женюсь на Жоси в следующем году.

Вопрос пропадает в лесном гомоне, который по ночам мог сводить с ума, если прислушиваться к нему слишком внимательно. Насекомые, птицы, рокот воды и шум деревьев, крики животных, звуки падения переспелых плодов – казалось, еще немного, и эта дикая симфония заглушит даже цокот копыт.

Ниган сонно трет глаз и закуривает. Он пытается проследить за взглядом своего компаньона, который сосредоточенно выискивает что-то на звездном небе.

– Ты бы сначала лицензию адвоката получил, жених хуев.

– Получу через четыре месяца.

– Круто. Поздравляю, – Ниган легко шлепнул парня по животу и усмехнулся.

– Со свадьбой ты меня, значит, не поздравляешь.

– Это же просто фикция. Ты не любишь бедняжку Жоси. Ты никого не можешь любить, малыш, ты же знаешь.

– Хотел бы я.

– Но ты не сможешь. Никогда. Ты болен. У тебя большие проблемы с привязанностями. Черт возьми, я бы даже сказал феноменальные. Для тебя ведь и мать родная значит не больше, чем обертка от леденца-сосунца. Так что… Просто смирись с этим дерьмом.

– Но я привязан к тебе. Даже больше, чем хотелось бы.

– Исключение подтверждает правило.

Ниган широко ухмыляется и щерит нос. Где-то в чаще оглушительно вопит обезьяна, вспугнутая упорхнувшей птицей. Они больше не разговаривают: завтра их ждет большой день, с его трудным маршрутом, который каждый раз оказывается новым.

***

Сентябрь 1996 г, Алтуна, штат Пенсильвания

Свесившись с балкона семейного особняка, оба парня задумчиво рассматривали опершегося на свадебную арку мужчину. Белоснежные розы и альстромерии в тусклом уличном освещении напоминали портал в худший из миров. Ниган передал подкуренную сигарету жениху и аккуратно вытянул бокал из его пальцев.

– По-моему, отец трахает ту старую сучку из коллегии адвокатов, как думаешь? – он затягивается и бросает вытянутую из петлицы бутоньерку вниз.

Цветок падает на идеально подстриженный газон, но никто не обращает внимания. Уже ночь. Гости разбрелись по огромному саду, в некоторых окнах горит свет, издалека доносится женский визг и хихиканье. Последний салют с грохотом вспыхивает на темном небосводе – и снова звучит смех.

– Черт, тебе нужно поработать над распознаванием подобного дерьма, малыш. Твой папаша трахает или хочет трахнуть во-о-он ту мадам. Которая в сиреневом платье. И вообще, избавься от привычки дристать внезапными вопросами, как на перекрестном допросе, черт тебя дери.

– Почему именно она? Как ты это делаешь? Откуда ты, черт возьми, знаешь?

– Секрет фирмы, – Ниган обаятельно скалится и расправляет плечи. Допив залпом шампанское, он толкает высокую стеклянную дверь. – А где, к слову, твоя чертова невеста?

– Перебрала с шампанским. Ее вырвало на подарочный сервиз или в какой-то комбайн.

– Охренеть. Коварные пузырьки.

– Отдай мой бокал, – он лениво разворачивается на каблуках и уходит в спальню следом за Ниганом. – Мне нравятся эти пузырьки.

В огромной комнате жарко и темно. Ниган сбрасывает пиджак на пол, заваливается спиной на постель и закидывает руки за голову. Он внимательно и вместе с тем насмешливо рассматривает застывшего над постелью парня. Тот поступательно снимает сначала часы, потом галстук-бабочку, фрак, жилетку, рубашку. Оставшись с голым торсом, он невозмутимо подхватывает непочатую бутылку и с тихим шлепком откупоривает крышку – немного пены попадает на ковер.

– С каких пор ты начал так активно пить? Не припомню за тобой такой привычки.

– Знаешь, – он делает несколько глотков с горла и вдыхает полной грудью, – от шампанского в голове начинает шуметь, все… Все немного плывет и кружится, а в животе, – парень падает на постель, – что-то переворачивается.

Горячая ладонь прижимается к обнаженной груди. Ниган продолжает едва заметно улыбаться, чувствуя хмельное дыхание у самого уха. На пальцах собирается пот, под рубашкой уже давно все взмокло.

– А что происходит в штанах?

– Ты и сам прекрасно знаешь.

Они смеются, сплетаясь длинными ногами. Рубашка Нигана наконец-то расстегивается и бросается куда-то в сторону стула.

– Это ведь похоже на что-то вроде влюбленности, разве нет?

– Поэтому ты решил напиться?

Он не отвечает, подтягиваясь и седлая бедра. Пуговица на смятых брюках плохо поддается – Ниган отводит от себя настойчивые руки. Но холодные пальцы упрямо кочуют по бокам и возвращаются к мелкой черной пуговке.

– Похоже или нет?

– Очень похоже, малыш, – они соприкасаются лбами. Брюки наконец-то стягиваются вниз. – Очень.

***

Август 2002 г, Филадельфия, штат Пенсильвания

Администратор тут же подхватывает его под локоть, уводя из просторного холла в северное крыло. Женщина приветливо и мягко улыбается, беспрестанно говоря что-то в самое ухо – ее голос звучит тихо, почти доверительно. Рука сама тянется к внутреннему карману куртки, однако в клиниках курить запрещено, даже в частных, где ты платишь достаточно, чтобы избить медсестру до полусмерти, если та промахнется острой иглой мимо вены.

– Пожалуйста, вам сюда.

Ниган рассеянно кивает и замирает перед белой дверью. Словно ощущая его нерешительность, администратор неслышно щелкает ручкой, толкает створку и тут же пропадает из виду. Мужчина еще какое-то время мешкает, а после делает шаг в палату, где в нос тут же бьет сладкий запах гибискусов и пионов, который смешивается с легким молочным душком.

– Черт, разве здесь должны быть цветы и прочее дерьмо?

– И тебе здравствуй, – мужчина в сером пиджаке нависает над маленькой кроваткой и даже не оборачивается в сторону оклика. – Посмотри на нее. Ей уже восемь часов. Разве она не чудесная?

– Чудесная? Впервые слышу это слово в твоем лексиконе.

– Ты летел сюда пять часов, чтобы делать ремарки по поводу моего лексикона? Или ты боишься младенцев? Ну же, Ниган, посмотри. В конце концов, ты будешь одним из первых. Жоси отключилась во время родов, она на реабилитации. Не знаю, выкарабкается или нет.

– А ты все так же не способен на сочувствие, – он нервно трет пальцами подбородок и все-таки подходит к кроватке. – Показывай, что ты там заделал бедняжке Жоселин.

На белоснежных простынках розовый комок, настолько пухлый и мягкий, что Ниган прикасается к нему с осторожностью, граничащей со страхом. Младенец не кричит, а только сладко сопит, слегка подрагивая, как крохотный щенок. Родитель подхватывает девочку на руки, но та все равно не выказывает никакого беспокойства.

– Подержи.

– Блядь, ты серьезно? Как ее, черт возьми, нужно держать?

– Ну же, – он почти впихивает сверток в чужие руки. – Прижми немного.

– Охренеть!

Ниган слегка запрокидывает голову, пытаясь рассмотреть лицо девочки с ее огромными зажмуренными глазами и мокрыми губами, которыми она начинает причмокивать, стоит им коснуться холодной пуговицы на куртке.

– Ну как?

– Тяжелая.

Они одновременно переходят на шепот, столкнувшись над ребенком лбами.

– 4200. Это многовато, но в порядке нормы.

– Вырастет такой же огромной, как ее папка.

– Или как ты, – он снимает свой серый пиджак, расстегивает манжеты и закатывает рукава. – Знаешь, зачем позвал?

– Ты без меня и ребенка из жены вытащить не можешь? – Ниган аккуратно целует новорожденную в голову. – Черт, посмотри, у нее три волосинки на затылке. Что за хренотень? Ты не мог одарить маленькую леди более красивой шевелюрой? Может, это мне стоило покорпеть над Жоси, чтобы получилось покрасивее? О нет, сладкая, не слушай меня, ты самая прекрасная мадмуазель в мире.

Он и сам не замечает, как начинает расхаживать с девочкой туда-сюда, пересекая просторную палату мелкими шагами. Ему нестерпимо хочется выкинуть многочисленные вазы с цветами прямо в окно, однако он не решается прикасаться руками к чему-либо перед тем, как дотронуться до ребенка снова. Кругом куча детской мишуры: пастельные гелиевые шары, подвешенные над кроватью погремушки, несколько ярких пакетов с подарками, фруктовая корзина в качестве поздравления от администрации клиники – Ниган огибает каждый предмет. Встав у окна, он тихо одергивает розовые занавески.

– Хочу, чтобы ты взял дело Рауса.

– Нет, Ниган, даже не проси. Это чистой воды самоубийство.

– Я видел запрос его нынешнего адвоката на проверку психики – сделаем его невменяемым. Так что забери это дело. Я почти выбил разрешение провести экспертизу от своего имени. Хорошие дивиденды. И еще одно дело в твою копилку.

– Завтра займусь этим. Проверка ведь занимает всего пару дней. А потом? Опять вернешься к своим психопатам? Или снова копы?

– Ты что, изображаешь чертову ревность?

– Сам удивлен, что способен на это.

– Малыш, ты и не способен.

– Уверен?

– На все сто, мать его, процентов.

Они негромко смеются, толкаясь плечами и глядя друг на друга, как люди, у которых скопилось слишком много секретов на двоих.

– Я знал, что она сведет тебя с ума, – мужчина аккуратно дотрагивается сначала до крохотного носика малышки, а после проводит ладонью под курткой, останавливая ее на пояснице. – Только посмотри на себя.

Он кивает в сторону намытого до холодного прозрачного блеска стекла. Ниган фокусирует взгляд на очертаниях своей темной фигуры, теряющейся в глубокой изумрудной зелени леса за окном. Его руки и белесый комок в них – единственное, что он может рассмотреть достаточно четко.

– Смешно, но даже такой как я может иметь это. Кажется, кто угодно, кроме тебя. Почему так? Никогда не задумывался? По-моему, это таким как я не стоит размножаться, но… Природа полна сюрпризов, верно? Хотя ты всегда называл меня больным. Ну да, признаю твою правоту. Как и всегда.

– Ты действительно собираешься вывести меня из себя, пока я держу в руках твоего ребенка?

– Почему ты так одержим этой идеей? Тебе всегда хочется того, что не так-то просто получить? Или вообще невозможно. Наверное, судьба просто подшутила над тобой. Я серьезно, иначе как объяснить подобное недоразумение, когда здоровый мужик и целый табун здоровых девок не могут создать нечто настолько простое, от чего другие люди вынуждены защищаться презервативами и контрацептивами. Поэтому ты хочешь детей? Потому что не можешь получить? Я не понимаю. Почему тебя так сложно понять даже мне – человеку, которому ничто не мешает думать?

– Черт, красота, ты это слышишь? У твоего папочки никогда не закрывается рот. Может, ему стоит податься в политики? Сосет он так же хорошо, как и треплется, поверь, – Ниган осторожно целует ребенка снова. – А это идеальное сочетание для блестящей политической карьеры.

– Послушай, пока Жоси была беременна, она читала кучу дерьмовой литературы для будущих мам. И в одной из этих книжонок было написано, что пара не может заделать ребенка только по одной простой причине – она хочет его слишком сильно. Знаешь, какое-то психическое завихрение, что-то по твоей части. Может, в этом проблема? Почему бы тебе не протестировать самого себя?

– Уложи ее обратно.

Он передает новорожденную ее отцу и с грохотом открывает балконную дверь. В лицо тут же бьет влажный и уже по-осеннему прохладный ветер, принесенный с низин. Ниган щелкает зажигалкой и глубоко затягивается. Он бесстрастно курит, даже когда створка с невероятным шумом дергается снова – они стоят на балконе, навалившись на деревянные перила и соприкасаясь локтями.

– Повернись, – Ниган крепко перехватывает мужчину за подбородок. – С тобой я сделаю это впервые.

– Что имен…?

Он не успевает договорить, глухо вскрикнув от острой боли, что как вспышка пронеслась где-то в самой голове, на мгновение заполнив собой все чувства. Все произошло мгновенно – он не успел отреагировать, а рефлексы предательски смолчали. Сигарета, прижатая к глазу, еще несколько секунд шипела, будто ее потушили в мокрой вонючей пепельнице. Кругом тихо – слышно только натужное дыхание двух мужчин. Одного – от сдерживаемого бешенства, второго – от сдерживаемой боли.

Какое-то время они просто стоят друг напротив друга. Мужчина обессилено заваливается спиной на перила, прижав ладонь к изувеченному глазу. Его губы сжаты, грудь напряженно вздымается.

Ниган отправляет бычок вниз, подбрасывает в руках пачку и прячет ее в карман.

– Так зачем ты меня позвал?

– Хочу, чтобы ты дал ей имя.

***

Октябрь 2009 г, Филадельфия, штат Пенсильвания

Такси припарковалось у двухэтажного частного дома, выделяющегося на пригородной улице своей неестественной выхолощенностью, будто его хозяин только и делал, что белил филенки, чистил дорожки и стриг газон сутки напролет. С крыльца сбежала женщина средних лет. Ее пышные вьющиеся волосы рассыпались по плечам, загоревшая кожа казалась еще темнее из-за кремового костюма.

– Привет! Сколько лет, сколько зим! Не отпускай машину, мне в аэропорт.

– Привет, красавица, – Ниган обнимает женщину за талию и мягко уводит от авто. – А почему муженек не отвезет?

– Он уже сделал глоток и не сядет за руль, ты же его знаешь.

– Самый ответственный парень во вселенной, верно? – он переводит взгляд на сидящего в уличном кресле мужчину и поднимает ладонь в знак приветствия. – Ну что, чемпион, поздравляю с победой.

– Вашими молитвами. Ты надолго?

– Не особо.

Ниган садится рядом и тут же расслабленно вытягивает длинные ноги, затекшие после долгого перелета и тесного для него авто. Он сбрасывает ботинки, отправляет носки на ближайший жасминовый куст и с явным удовольствием зарывается ступнями в траву.

– Черт возьми, я в раю.

– Как я тебя понимаю. Мир создан для маленьких людей, верно? О, а вот и один из них.

Девочка лет семи подбегает к мужчинам, расталкивая на своем пути колючие розы и ловко огибая заросли бегоний. Прямые каштановые волосы взмывают в воздух вместе с хрупким телом – она подпрыгивает, легко приземляясь прямо на чужие колени. Ее тонкие руки тут же обвивают шею Нигана, а тот ласково целует ее в висок.

– Привет, моя любовь, как твои дела?

– Я уже в школе! Теперь моя комната совсем как у взрослых! И мама берет меня с собой! Я полечу в самолете и мне нисколечко не страшно. Вот.

– Теперь ты самая взрослая крошка в мире, да?

– Да! Когда… Когда мы вернемся, ты еще будешь здесь? Я привезу тебе подарки, обещаю.

– Здесь только ты заслуживаешь подарки, красота. Как насчет маленького презента в честь школы? – он с заговорщицким видом извлекает из кармана коробочку с двумя жемчужным сережками-гвоздиками. – Пусть мама тебе наденет.

– Надень ты. Пожалуйста. Ниган, это же волшебное слово, ты должен слушаться. Пожалуйста.

– Да кто я такой, чтобы идти против твоей магии.

Он осторожно смахивает локоны с лица, которые все равно рассыпаются непослушными волнами и мешают вдеть крохотные сережки в точно такие же крохотные уши.

– Когда мы поженимся, я разрешу тебе чуть-чуть не слушаться.

– Звучит чертовски многообещающе!

Жоси поставила легкий дорожный чемодан в багажник и помахала девочке:

– Милая, садись в такси. Мама больше не будет за тобой гоняться!

– Иду, мам. Пока, Ниган, я скоро вернусь, обещаю.

– Беги, крошка, еще увидимся.

Ребенок срывается с места так же стремительно, как и появился. Скрывшись в авто, девочка прилипает ладонями и носом к грязному стеклу. Мужчины молчат и отстраненно наблюдают за поправляющей прическу Жоси. Захлопнув зеркальце и спрятав его в сумку, она легкими шагами подбегает к мужу, чтобы обхватить его лицо руками. Их поцелуй короткий и теплый.

– Все, дорогой, я поехала. Отправлю сообщение, как только устроимся в отеле. Пожелай мне удачи на собеседовании.

– Удачи, любимая. Будь осторожна.

Такси срывается с места под звуки ударившихся друг о друга бокалов.

– У Жоси появилась работа?

– Понятия не имею.

– Ты не знаешь, кем и где собралась работать твоя чертова жена? – Ниган улыбается, накрыв ладонью лицо.

– Да как я могу знать? За прошлый месяц мне пришлось убрать четверых, Ниган, мать их, четверых свидетелей. Я гонялся за ними как за чертовыми кроликами, весь в этой пленке для одежды и тупой шапочке. И все лишь для того, чтобы выпить сегодня шампанского у себя во дворе. Какая к черту работа жены? Ей все равно быстро надоест, – он с улыбкой проводит пальцем по своей переносице. – Ты даришь малышке слишком много подарков. Ты ее испортишь.

– Тебе я тоже дарю немало подарков.

– Разве я не испорчен?

Ниган усмехается и аккуратно укладывает пустую коробочку на газон.

– Самое время показать мне переделанную детскую, верно?

Бокалы брошены, а босые ступни стучат по широкой деревянной лестнице. Мужчины замирают в коридоре второго этажа, где Ниган лишь бегло заглядывает в комнату с голубыми обоями, новеньким письменным столом и вычурным туалетным столиком. На зеркале болтаются пестрые пластмассовые бусы и конфетные браслеты.

– Прямо здесь?

Он совсем не сопротивляется, когда горячие пальцы выдергивают смятую рубашку из брюк и расстегивают ремень. Ниган наваливается на него так крепко, что семейное фото на стене едва не срывается на пол.

– Хочешь, чтобы я трахнул тебя на вашей с Жози постели?

– Да плевать.

Все происходит быстро и сумбурно: они толкают друг друга руками, ощупывая и трогая, проверяя, осталось ли все по-прежнему, а если и нет, то не задаваясь вопросами, отчего что-то могло измениться. Когда все заканчивается, Ниган слегка отстраняется – зажатый между тяжелым телом и стеной мужчина вдыхает полной грудью. Его голос звучит хрипло:

– Знаешь… Я не могу полюбить даже Пенни.

– Знаю. Я охренеть как давно это знаю, малыш.

– Ты любишь ее вместо меня, верно?

Ниган ничего не отвечает, продолжая лениво блуждать ладонями по расслабленному от полного опустошения телу. Дорогой пиджак валяется под ногами и похож на тряпку.

– Что за глупое имя ты ей все-таки придумал.

– В честь твоей гребанной Пенсильвании, до которой я лечу дольше, чем остаюсь здесь.

***

Декабрь 2011 г, Вашингтон, округ Колумбия

Грязные дверные створки полицейского департамента с грохотом открываются, и Ниган бодро вбегает на парковку. Махнув человеку в машине, он закуривает. Когда сигарета заканчивается, бычок летит урну и с шипением тухнет в надкусанном гамбургере.

Дверца черного Шевроле приглашающее распахивается. Хмыкнув, Ниган пересекает парковку и падает на мягкое сиденье рядом с водителем.

– Ни суда, ни заметок в личном деле и даже никаких записей в журнале. Скажи, что я волшебник.

– Ты хренов волшебник, настоящий гребанный пенсильванский колдун!

Ниган перехватывает крепкую шею, тут же сминая аккуратный белый воротничок рубашки. Они целуются долго и жадно, перемежая мокрые прикосновения беглыми улыбками. Выдохнув, Ниган поднял взгляд на зеркало заднего вида и приложил указательный палец к губам – девочка на заднем сиденье серьезно кивнула.

– Моя любовь всюду следует за мной?

– Да!

Пенни небрежно отбросила игровую приставку, стоило Нигану улыбнуться. Она тут же обхватила загорелую шею своими худыми и хрупкими руками.

– Черт, ты меня задушишь, маленький лучадор.

– Что такое лучадор?

– Боец мексиканского реслинга, крошка. Знаешь, такие здоровые мужики с масками на лицах?

– Пенни, милая, сядь на место, мы сейчас поедем, – он повернул ключ и опустил стекло со своей стороны. – Как тебе моя новая машина? Даже не верится, что кто-то вроде нас может ездить с комфортом. Ты чувствуешь, как твои колени поют оды благодарности? Хотя вряд ли существует что-то лучше твоей Гранады, тут не поспоришь.

– Сверни здесь. Ты же не собираешься привести мою маленькую леди на служебную квартиру? Черт, я там не убирался месяцев шесть.

– Ты никогда не занимаешься уборкой. Это же прерогатива твоих… Как бы их лучше назвать? Подопытные или пациенты?

– Чертовски хороший вопрос, малыш.

– И как мне повезло оказаться не в их числе…

– Прерогатива того, кто оказался моим первым.

Достав телефон, он нашел контакт «Дуайти» и быстро набрал СМС:

[Свали куда-нибудь. Сейчас. У тебя каникулы]

– Ты угадал с каникулами, – мужчина бросил внимательный взгляд сначала на экран телефона, а после на Нигана. – У меня еще есть дела здесь. Пенни побудет с тобой неделю. Хочешь?

– Черт возьми, ты это слышала, красота?

– Ура! Теперь мы вместе почти навсегда, да?

– Конечно, – он подмигнул Пенни, а после уложил подбородок на плечо мужчины. – Какие дела?

– Я становлюсь полноправным партнером WDBR. Смогу гонять клерков по архивам и заставлять этих неженок перебирать тонны бумаг. Для меня. Ты даже не представляешь, сколько коробок с документами мне прислали прямо домой в прошлом месяце по делу того урода из Уэствуда. Сукины дети, я взвесил одну – в ней было больше семидесяти фунтов. Все-таки не зря ты заставил меня сменить специальность с финансового права на уголовное. Откуда ты знал?

– Я всегда знаю, что лучше для тебя.

– Хотелось бы, чтобы ты был настолько же прозорлив касаемо себя самого.

Ночью, когда Пенни уснула в своих трех новых платьях, натянутых друг на друга, они лениво лежали в постели плечом к плечу. Потянувшись, Ниган перевалился на бок. Его пальцы заскользили по тонким губам, коснулись нависшего века, а после надавили на стеклянный глаз-протез.

– Я привез тебе все тесты, что ты сказал заполнить. Они в багажнике. И еще чеки за полгода, твоя половина. Там большая сумма. Даже неприлично большая. Мне точно не стоит отмыть все это? До сих пор не верю, что твоя схема работает. И не верю, что нас никогда не поймают с этим дерьмом.

– Я же толковый парень, помнишь? Она будет работать, даже когда Пенни соберется на пенсию, а мы превратимся в затраханных мумий.

– Я знаю, что ты оставишь ей все.

Ниган хрипит что-то утвердительное, привалившись лбом ко лбу.

– Что бы было, если бы я мог… Если бы я не был болен?

– Я бы все еще трахал тебя где-нибудь в Боливии.

– И почему мы больше не летаем в Ла-Пас…?

– Потому что мы прошли все маршруты?

***

Июль 2013 г, Филадельфия, штат Пенсильвания

– Как это произошло?!

Металлическая планшетка с грохотом ударяется о стену, но даже этот оглушительный звон не может оказаться громче голоса Нигана. В просторной палате достаточно места, чтобы он измерил ее огромным шагами, бросаясь то в один угол, то в другой.

Тихий шелест аппарата подачи кислорода и пиканье пульсовой панели напоминают о сценах дешевых мыльных опер, что крутят по телевизору каждый вторник и четверг. Именно из-за этой неправдоподобности все кажется слишком реальным.

– Велосипед, который ты подарил. Я отвернулся на минуту. Она сорвалась на дороге и, – мужчина нервно поправляет слишком тесный ворот рубашки, – ее голова попала под машину, а потом…

– Я вижу, блядь, что с ее головой.

Ниган в ярости одергивает шторку, смотрит на изувеченный череп и изуродованное до неузнаваемости лицо девочки. Глухо рыкнув, он резко отворачивается – шторка слетает с креплений.

– Можно поддерживать ее живой, сколько захочешь, – он перехватывает рукав кожаной куртки. – Но ее мозг мертв. Ниган, ты меня слышишь? Она может жить годами, если захочешь. Ниган, постой.

Но тот вырывается и замирает как вкопанный. Мать девочки заходит в палату и тихо садится в глубокое кресло. Она смотрит на оборванную штору и хрупкое изломанное тело, а после переводит взгляд на двух мужчин. Никто не обращает на нее внимания.

– Годами, да? – Ниган блекло усмехается.

– Да, сколько угодно. Можно поддерживать ее жизнь, это правда так. Хочешь? Ниган? Скажи, чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты вышел со мной на пару минут, – он замирает у двери. – И выключи, наконец, этот блядский аппарат.

Палата снова сотрясается от грохота, теперь уже дверной створки. Мужчина медлит, но все-таки делает шаг к нагромождению приборов. Кнопка для прекращения жизнеобеспечения самая большая и яркая. Он нажимает на нее с отстраненной уверенностью: слышен протяжный писк и негромкое всхлипывание Жоси за спиной.

А на парковке клиники Ниган валит его прямо на мокрый после короткого дождя асфальт. Он бьет его ногами по ребрам и животу, не встречая никакого сопротивления. Удары идут один за другим без всякой остановки, отдаваясь в теле ежесекундными напалмами боли. Кажется, будто это длится если не вечность, то около получаса точно. Когда дышать становится невозможно, мужчина заслоняется рукой – ладонь тут же придавливается тяжелым ботинком, хрустят пальцы, а раздавленные часы впиваются осколками в кисть.

– Даже, блядь, не вздумай и пикнуть.

– Ниган, – чувствуя, что удары прекратились, он переваливается на спину, чтобы взглянуть на огромную фигуру, кажущуюся черной в свете фонарей. Его взгляд по-детски прямой и открытый, и дело совсем не в протезе. – Мне жаль.

Ботинок ударяется мыском о висок – перед глазами все плывет, к горлу подкатывает тошнота. Звук чиркнувшей зажигалки доносится до слуха как-то слишком тихо и глухо. Скрюченный на асфальте мужчина затравленно вздрагивает.

– Не надо. Ты ведь не собираешься…?

– Что? Поджечь тебя? – Ниган неприятно смеется. – Я что, по-твоему, чертов пироман? Нет, малыш, ты мне еще послужишь. И теперь ты каждый день будешь охуенно стараться быть самым полезным парнем в мире. Ты ведь принадлежишь мне, помнишь?

***

Шумно втянув носом потекшую кровь, Ниган так и лежит с прикрытыми глазами. Рик осторожно дотрагивается до бурого потека над верхней губой, но его ладонь тут же отбивается обратно. После тихого шлепка в комнате вновь становится тихо.

– Знал бы я тогда, что наказал, блядь, не только его, а еще и себя заодно. Черт, ну, – потерев веки, Кросс грузно садится на постели, – у всех нас есть дерьмо, с которым приходится мириться.

Граймс аккуратно переваливается на бок, наблюдая, как Ниган встает с кровати, сбрасывает высохшее полотенце с бедер и надевает белье. Телефон тихо вибрирует в сумке – Кросс нехотя тянется к трубке и жмет отбой.

– Кто это? Филип?

– Да.

– Что ему нужно?

– Наверняка хочет знать, где я и какого черта делаю, – он неторопливо натягивает на себя мягкие тренировочные штаны и футболку. – У этого засранца всегда было слишком много вопросов.