Текст книги "Милосердие (СИ)"

Автор книги: kakas

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 48 страниц)

– Вот видите, вы уже идете мне навстречу.

– Я не…

– Бросьте, Лори, все равно сегодня мы не будем обсуждать что-то сколько-нибудь важное. Просто формальные вопросы и прочая ерунда.

Гарет непринужденно улыбается. Он не достает ни бумаг, ни записных книжек – мужчина действительно выглядел так, словно пришел сюда поболтать о том о сем. Он закидывает ногу на ногу и поднимает на Лори заинтересованный взгляд. Однако эти глаза смотрят на нее отнюдь не как на подопытного кролика, пациентку или нерадивую мать.

– Мы ведь оба понимаем, что все последующие тесты, оценка и тому подобное – это лишь формальность. Я получаю ставку не за часы работы, а за ее выполнение. А выполненной она будет считаться, когда я заполню вот эти отчеты в этом графике, – смятая бумажка из кармана его брюк появляется на столе. – Как только все обязательные процедуры будут пройдены, я решу, нужны ли мне дополнительные часы, чтобы снова увидеть вас.

– Единственное, чего я не понимаю, почему суд одобрил этот запрос на проверку.

Лори раздраженно оправляет длинные волосы. Темные локоны мягкими волнами спадают на ее рубашку и Гарет замечает, насколько чистой, едва ли не до скрипа, была ее одежда, в отличие от самого дома. Разбросанные вещи валялись на стульях и диване, переполненная бельевая корзина подпирает дверь в гостиную. Окна вымыты будто наспех – в углах и между стыками застыли многолетние разводы дождевой воды и пыли.

– Это обычное дело при бракоразводном процессе. Довольно часто такие проверки запрашивают в самом начале, но у вас, видимо, все проистекает несколько иначе.

– Да, с учетом того, что ребенок не от бывшего мужа.

Ей хочется гневно фыркнуть, но внезапно Гарет поднимается со стула.

– Можно взглянуть на малышку?

– Но она болеет, вы можете заразиться.

– Ничего, я крепкий парень, Лори.

Он снова улыбается и она сдается, проведя его в комнату с высокой люлькой. Здесь не пахнет ни присыпкой, ни чем-то еще, что обычно называют детским запахом – только свежесть увлажнителя для воздуха и больше ничего.

Мужчина ласково гладит по щеке спящую Джудит.

– Кажется, у нее ваш нос.

Ей становится неловко и, чтобы справиться с этим чувством, женщина смахивает с лица дочки вьющиеся кудряшки. Их руки случайно соприкасаются, но Гарет словно не замечает смятения бывшей миссис Граймс.

В тот день они действительно разговаривали о ерунде, как если бы просто встретились два старых знакомых, которые давно не видели друг друга. Он интересовался ее делами, семьей, развлечениями, настроением и всем тем, что впоследствии занесет в свои бланки. Только не при ней – Гарет никогда не держал при себе ручку, так он говорил. Ей это казалось странным, но любое беспокойство быстро исчезало, стоило этому мужчине посмотреть на нее снова. Он всегда улыбался и это не казалось ей чем-то раздражающим, ведь каждый раз он делал это по-разному, как будто общался именно посредством улыбок и разговоров ни о чем.

Лори чувствовала, будто русло их бесед зависит лишь от нее: Гарет легко подстраивался под любую ее прихоть и ей казалось, что он действительно хочет ей угодить. Он никогда не заискивал и не флиртовал слишком открыто, как будто знал, что подобное ее бесит. Последующие три сеанса она уже не думала о чистоте свой одежды и о том, что ее дочка простыла. Когда Гарет увидел сидящую на детском стуле малышку, он отметил, что она выглядит абсолютно здоровой и нормальной. Он сказал, что предписанное судом обследование – это лишь блажь Ньюдермаер, которая пошла на поводу у Граймса. Лори ему поверила.

Она замечала, что он не спешит делать нечто большее, чем простые, словно случайные прикосновения. Они не целовались и не клали ладони на бедра друг друга, даже когда сидели на одном диване. Лори была уверена, что он хочет этого, а Гарет просто не собирался преступать черты и становиться тем, кто соблазнил свою клиентку. Не то чтобы он не делал так раньше, однако в случае с Лори секс оказался бы грубой ошибкой.

Лори никогда не смотрела на часы, если он приходил и только прикрывая за Гаретом дверь, женщина замечала, что он всегда тратил на нее куда больше времени, чем отведенные полтора часа. Он так легко занимал ее ни к чему не обязывающей беседой, слушая сплетни и пустую болтовню, что Лори не всегда понимала, когда эти темы исчерпывали себя и они переходили к чему-то более существенному. Сначала они обсуждают брошенный ею колледж, а потом он спрашивает ее о распавшемся браке. И вот некогда тягостные воспоминания о бывшем муже уже не кажутся ей самым мрачным эпизодом ее жизни, они словно вписываются в нее как паззл, где-то между походом в супермаркет и игривой историей о случайном поцелуе с официантом.

– Почему ты вышла за него замуж? Ты его любила?

Они почти сразу перешли на «ты» и от этого ей стало еще легче не замечать, как хрустят крошки под ногами на кухонном полу, который у нее не было сил вымыть.

– Он был хорош во всем и я думала, что смогу его полюбить. Но этого так и не случилось.

– Почему?

– Потому что он никогда не любил меня и сразу дал понять, что этого не произойдет.

– Рик довольно самоуверен.

Гарет смотрит на нее так, что она с улыбкой опускает взгляд. И то, как неподдельно он удивляется подобной несговорчивости Граймса, в который раз убеждает ее, что Гарет действительно находит ее привлекательной. Как и многие.

– Он непоколебим. Такой человек. Знаешь, настоящий монстр. Ненавидел, когда я на него давила или что-то требовала. Всегда все сам, даже мнения моего не спрашивал, просто молча делал. Хотя, я не была особо против, он мне поначалу и понравился именно этим, такой надежный.

– Тогда зачем вообще был этот брак?

– Я вышла замуж по расчету, а он дал себя захомутать, потому что я забеременела Карлом. Он знал, что я сделала это нарочно, по крайней мере, если бы он спросил напрямую, я бы не отрицала, но он никогда ничего не спрашивал. Ну а в ребенке он души не чаял. Неудивительно, что после новости о беременности он сразу предложил мне руку и сердце.

– А ты умеешь добиться своего, – Гарет улыбается без всякого осуждения и легонько толкает ее плечом. – А что ты думаешь о Карле?

– У Рика был видимо какой-то пунктик на детях, не знаю, как объяснить. Он не уделял мне столько внимания за десяток лет в браке, сколько он провозился с Карлом на его первом году жизни. Естественно, что первое слово Карла было «папа». Да он и похож на него как две капли воды.

– Думаю, оно и к лучшему, что Карл остался с ним.

– Ты первый, кто сказал мне нечто подобное.

– Я просто озвучил твои мысли, – он с улыбкой ведет бровью и она кивает. – А Шейна ты любила?

– Нет, это он любил меня. В конце концов, должен же меня хоть кто-то любить, черт возьми.

Они тихо смеются.

Гарет сразу понял, что Лори была из тех, кто нуждается в чужой любви, обожании и всем том, чего желает женщина вроде нее. Ей самой любить кого-то было совсем необязательно, да и была ли она способна на подобное – тот еще вопрос. Казалось, что она могла найти себя только в тех мужчинах, что смотрели на нее вот так, как смотрел сам Гарет – у него было достаточно времени отрепетировать подобный взгляд. Когда-то он ненавидел свое слишком живое лицо, боясь, что оно способно загубить его карьеру, однако именно оно оказалось тем самым золотым билетом.

Через две недели они сидели на ее заднем дворе и пили пиво. Лениво ползло облако через по-летнему синее небо, тихо шумела газонокосилка на соседнем дворе. Запотевшие бутылки ловили на себе блики включившихся фонарей пригородной улицы – вечерело.

Она не делала ничего подобного с момента колледжа. У нее не было друзей и она никогда не чувствовала, что нуждалась в них. Однако сейчас, когда ее жизнь стала такой, Гарет появился так вовремя. И эта тонкая грань, на которой он заставлял ее балансировать, так и не заходя дальше прикосновений, наталкивало ее на мысли о том, что он действительно оправдывает ее доверие. Ей одновременно хотелось и не хотелось, чтобы их флирт стал чем-то большим – она была рада, что он растягивал эту недосказанность, она ей наслаждалась.

Как-то она спросила у него, почему он проявил к ней интерес еще до первой встречи. Гарет ответил, что человек, который должен был вести ее дело, внезапно слег. В таких случаясь досье кочует из рук в руки между свободных специалистов. А потом он признался, что просто захотел познакомиться, ведь кто-то в отделе сказал, что Лори настоящая красотка. Мужчина рассмеялся и в его тоне не было никакого смущения. Ей нравилось в нем эта открытость. Наверное, поэтому он никогда не осуждал ее за истории о бесконечных интрижках. Ведь однажды он сказал, что не верит в брак.

В этот день она впервые услышала от Гарета что-то, что напомнило ей о том, кто он и зачем пришел. Они говорили о Джудит. Гарет сказал, что ее послеродовая депрессия была чем-то закономерным, а не внезапным. Лори согласилась. Но потом он сказал, что это расстройство никуда не исчезло и только усугубилось. Лори занервничала и оборвала этот разговор, но вместо того, чтобы покориться ее прихоти, Гарет посмотрел на нее, как на способного ученика, что внезапно не оправдал надежды учителя. Ей стало неловко: она отерла вспотевшую ладонь о смятую мужскую рубашку и начала царапать ногтем засохшее пятно на своих джинсовых шортах. Где-то в доме громко чихнула Джудит.

– Лори, посмотри внимательнее на это.

Они стояли посреди ее спальни. Гарет легко огладил женщину ладонью по талии и дернул выключатель – комната с закрытыми ставнями утонула в мягком желтом свете. Скомканная одежда, детские игрушки, до сих пор неубранные вещи Шейна, журналы, пластиковые подносы для еды, тарелки и чашки с кофейным налетом – все это нашло место в ее спальне. К детскому манежу нужно было пробираться через наваленные на полу толстовки бывшего сожителя, на туалетном столике застыла разбитая пудреница: когда Гарет приоткрыл окно, впуская сюда свет и воздух, бежевая пыль разлетелась по столу и полу.

Он знал, что Джудит спит на первом этаже не потому что Лори хотела быть к ней ближе – просто пеленки в ее основном манеже нужно было сменить. Скорее всего, Лори будет делать это глубокой ночью, когда наконец-то соберется в постель.

– Это можно убрать.

– Можно. Но тебе нужно сделать так, чтобы всего этого просто не было. Чтобы этого не появлялось. Ты понимаешь, о чем я?

– Гарет, у меня нет на это сил. Я всегда была немного неряшлива.

– Я попросил тебя посмотреть внимательней.

– Не вижу ничего особенного.

– Лори, ты слетаешь с катушек.

Он тихо шепнул это в самое ухо, как будто не хотел, чтобы его мог услышать кто-то еще, хотя в доме кроме них никого не было. Он не стал говорить о том, как здесь дурно пахнет нестираным постельным бельем, пылью и сладким душком просроченной косметики. Он умолчал об этом так же легко, как и о том, что Джудит больна далеко не простудой – от пыли у нее начался аллергический ринит.

– Совсем скоро ты перестанешь находить силы даже на то, чтобы помыться.

– Чушь.

– Что ты сегодня ела?

– Я… Я не помню.

– Потому что ты не ела ничего?

– Я не голодна.

– И вчера? И позавчера? Лори, я никогда не разговаривал с тобой как профессионал, но, думаю, пришло время кое-что прояснить, ведь я хочу помочь тебе. Если бы это было не так, я бы просто задокументировал все в первый день и ты бы меня больше не увидела. У тебя затянувшаяся послеродовая депрессия, которая переросла в нечто более серьезное. Ты жила в этом состоянии много лет, но, полагаю, появление Джудит стало неким катализатором – теперь ты в полном дерьме, Лори.

Она раздраженно хмурится, но он аккуратно берет ее лицо за подбородок и вынуждает посмотреть себе в глаза. Его выразительные брови слегка приподнимаются, словно он удивлен ее нежеланием увидеть проблему.

– Давай начистоту. Меня мало интересует твой развод и все остальное. Самое важное на данный момент – это твое состояние. Ты уже ничего не контролируешь. Ты не сможешь ни найти работы, ни начать учебу, ни сыграть очередную сколько-нибудь выгодную партию. Сейчас ты живешь посреди мусорной кучи, не ешь и не спишь. Я ведь прав? У тебя бессонница?

Он разжимает пальцы и легко дотрагивается до ее щеки. Без макияжа ее лицо выглядит изнеможенным: под глазами залегли тени, впалые щеки и высокие скулы слишком явно выделяются без румян в нужных местах. Прикосновение Гарета кажется ей нежным, почти что трепетным и Лори несмело кивает.

– Не бойся, это поправимо. И все не так страшно, как ты думаешь.

Внезапно он улыбается и выводит ее из дома обратно во двор. Как ни в чем ни бывало мужчина открывает новую бутылку пива, подает ей. Устроившись в старом раскладном кресле они снова смотрят на соседние дома и редких прохожих, чьи макушки изредка мелькают за забором.

– Видишь вон ту женщину? – Гарет поднимает открытую ладонь, здороваясь с ее соседкой и та отвечает ему улыбкой. – Скорее всего, она принимает или валиум, или прозак, или что-нибудь подобное. Какой-нибудь стандартный набор домохозяйки, ведь сойти с ума в четырех стенах, пока супруг корпит на работе, а дети донимают своими капризами, гораздо проще, чем ты думаешь. Ты нередко говорила, что твой бывший муж чудовище. Не берусь судить, но если ты видишь его таким, если ты жила с ним таким много лет, то было бы большим чудом, останься ты прежней. А теперь скажи, что больше всего тебя беспокоит?

– Разве нет таблеток, которые справятся со всем и сразу?

Она беззлобно усмехается и сама кладет ладонь на его колено.

– Для начала я выпишу тебе Велбутрин*.

***

Этот день показался ему бесконечно длинным – он вернулся домой ближе к ночи. Карл предупредил его о своей очередной поздней тренировке в центре, а потому Кросс преспокойно прошел сразу в свой кабинет. Он не включал свет, не грел ужин – мужчина только с облегчением разделся, меняя пропитанную потом одежду на домашние штаны и футболку. Настежь распахнув внутреннюю дверь, он лениво вытянулся прямо на полу, опустив голову на влажный после полива газон; в шею уперся низкий порожек.

Рик всегда звонил во вторник и четверг. Он застрял в Атланте надолго, как и говорил: Карл на прошлой неделе уже сдал последний экзамен, начались каникулы, а у Нигана – тестирование новых курсантов в академии. Кросс изредка смотрел новости и потому не удивлялся, отчего Граймс не может вернуться домой: центральные улицы Атланты превратились в живую реку из беспорядочно толкающихся людей, движение перекрыто, а площадь перед администрацией напоминает скорее Косово после бомбардировки, чем живописный парк столицы штата. Время от времени там случалось затишье, а после все опять закручивалось с новой силой; Ниган был в курсе, что капитан подтянул в Атланту всех своих людей, оставив Чамблера кусать локти.

Усмехнувшись, Кросс прикрыл глаза. За время отсутствия Граймса у него вошло в привычку лениво дремать перед тем, как отправиться в душ. Но сон не шел и Ниган достал из кармана свернутый косяк, чтобы расслабиться хоть так – для выпивки было слишком жарко, а вот для косяка в самый раз. Щелкнув зажигалкой, он неторопливо затянулся.

– Ты серьезно?

Карл появляется как всегда тихо и внезапно, однако Кросс уже давно привык к его по-кошачьему мягким шагам и даже не вздрагивает.

– Давно вернулся, ковбой?

– Только что.

Слышно, как на шахматную плитку падает спортивная сумка, летят в угол кроссовки – они сбивают несколько собранных в высокие стопки книг и те валятся на пол. Но в темноте ничего не видно, а потому Карл только тихо вздыхает и вытягивается рядом.

– Будешь? – Кросс невозмутимо выдыхает терпкий дым. – Только бате ни слова.

– Надеюсь, миссис Андерсон не решит навестить нас именно сейчас, – Граймс младший устало стягивает повязку с глаза и бездумно скользит взглядом по огоньку у самого рта Нигана.

– Ну, – мужчина приподнимает голову и смотрит в сторону гостиной, – свет не горит, дверь закрыта, так что формально мы уже спим.

Карл пару секунд медлит, а после несмело вытягивает самокрутку из чужих пальцев. Он аккуратно затягивается, чтобы не раскашляться, и возвращает косяк. Какое-то время они медленно и молча курят, рассматривая темное небо, расплывшееся беззвездным пятном над остывающими после дневного пекла землями Джорджии.

– Ниган?

– Ммм?

– Что будем делать, если папа не приедет на мой день рождения?

– Разве ты не планировал провести его со своей подружкой? Может, она сделает для тебя что-то особенное и все такое. – Кросс многозначительно улыбается в темноте.

– Мне это не особо интересно, – парень поворачивает голову и прислоняется виском к чужому плечу. – Может, я тоже гей?

– Бля, ну если это передается по наследству, то воспитывать лесбиянку Джудит будет проще пареной репы. Можно будет научить ее боксировать или разбирать мотоциклы.

– Джудит же не совсем папина дочка.

– А, точно. Всегда забываю.

Они зевают в унисон, наблюдая, как через небосвод стремительно мчится красная точка. Сигнальный огонек самолета скрывается за верхушками деревьев, гул стихает и все снова погружается в умиротворенную тишь.

– Вообще, у меня должна была быть родная сестра или брат.

– В смысле?

– Лори сделала аборт папе на зло, когда мне было лет одиннадцать.

– Он никогда не говорил об этом.

– Папа бы и не сказал. Я сам узнал случайно от Кэрол. Больше никто не в курсе.

Ниган дотягивается до не самого прохладного пива, что уже третью неделю болтается в полупустом ящике, подпирающем внутреннюю дверь во время сквозняков. Негромко пшикает открываемая бутылка, крышка катится в сторону. Он делает большой глоток и едва не обливается густой пеной.

– Расскажешь, как было дело?

– Я тогда был у Кэрол, хотя в школе еще не начались каникулы. Она просто забрала меня, потому что «моим родителям нужно было побыть наедине» и все такое. Когда она вечером разговаривала по телефону с папой, я все услышал. Как я помню, их отношения с Лори всегда были прохладными, но не то чтобы это бросалось в глаза, по крайней мере на мне это особо не сказывалось, да и вообще папа почти никогда не поддерживал ее тягу немного поскандалить. Не то что с тобой, – парень фыркает, но все равно улыбается. – Не знаю, как это произошло. Может, Лори хотела так привязать его к себе покрепче, а может, изначально хотела помучить. В общем, его это сильно подкосило, когда он узнал, что она сделала аборт. Я пробыл у Кэрол около месяца тогда.

– Поэтому он так сильно хочет Джудит.

– Да.

– Если Рик решил, что вправе требовать что-то, его уже ничто не переубедит, верно? – Кросс усмехается и трет глаз.

– Знаю, со стороны это выглядит дико.

– Да плевать. Ты и сам говорил, что он не хороший человек.

– Как и ты.

– Как, скорее всего, и ты, ковбой.

Они снова молчат. Карл тушит докуренную папиросу о дверной косяк и бросает ее куда-то в чернеющие гротескными тенями кусты. Слышно, как где-то очень далеко надрывается собака, в соседнем доме бормочет телевизор.

– Хочешь, слетаем в Атланту на твой день рождения?

– Хочу.

______________

* Велбутрин – популярный антидепрессант, традиционно принимаемый в комплексе с другими препаратами для лечения депрессий, во время которых человек чувствует себя вялым, уставшим и обессиленным. При этом имеет ряд побочных эффектов, которые заключены в усилении имеющихся симптомов в случае передозировки препаратом.

========== Глава XXXIV ==========

Комментарий к Глава XXXIV

Придерживаюсь традиции и желаю всем доброго утра с:

Бронетранспортер, предоставленный местным департаментом, едва протискивался по улицам Атланты. Они набились в него под завязку, подпирая друг друга налокотниками и плечами. В маленьком боковом окошке мелькали пригородные просторы, которые быстро сменились блестящими на солнце высотками и монументальными архитектурными реконструкциями. Шум БТР привычно сверлил уши, однако им не нужно было болтать, пока капитан молча показывал на карте городских улиц их будущие позиции.

Стоило огромной махине остановиться, как ее рокот сменился на приглушенный гомон толпы. Капитан толкнул ногой массивную дверь кузова и первым спрыгнул на раскаленный асфальт. Заночевавшие с прошлого вечера люди облепили собой несколько проспектов, кое-где виднелись транспаранты, рябили флаги активистов. Оттесненный ограждением люд наваливался на полицейское оцепление, но до черных палаток спецподразделения им было далеко.

– Черт, Граймс, сколько лет, сколько зим! – широкая пятерня тут же перехватывает руку и трясет ее так, словно желает оторвать. – Наконец-то кто-то дельный, я тут загибаюсь уже.

– Уилсон, как вы тут? – Рик хлопает капитана подразделения Колумбуса по плечу. Они одинаковым движением оглаживают свои бороды и усмехаются. Граймс бегло осматривается по сторонам. – Где Оскар?

– Ой, блядь, еще раз услышу этим летом за Атланту и его подразделение…

– Ты что-то сказал, Уилсон?

– Рассказывал, как я рад тебя видеть. У меня каждый раз яйца звенят от счастья, когда слышу, что пора ехать навестить старину Оскара.

– Привет, Граймс, с повышением.

Огромная фигура командующего опергруппой центрального отделения нависла сверху. Рик, щурясь, запрокинул голову, с беззлобной насмешкой толкая Оскара чуть в сторону, чтобы тот заслонил его от слепящего солнца. Несколько мгновений здоровяк ошалело моргает, пока Уилсон не заходится тихим смехом, сжимая в зубах помятую сигарету.

– Блядь, некоторые вещи не меняются, – капитан Колумбуса трет заслезившиеся от сдерживаемого хохота глаза.

Оскар с улыбкой упирает руки в бока, делая глубокий вдох:

– Да, ребята, я по вам скучал.

Где-то в толпе слышится резкий треск петард: волна человеческих тел беспокойно всколыхнулась, напирая на оцепление. Часы на городской площади медленно и раскатисто забили о наступлении полудня.

– На пару слов, – просмотрев карту позиций Оскара, Граймс дернул подбородком в сторону палатки с амуницией.

Он не рассказал им про Боба Стуки и его предложение, не намекнул на продажность Чамблера, он даже не нашел причин обосновывать, почему именно этот митинг оказался важнее нескольких предыдущих. Здесь Граймс был словно рыба в воде: ему достаточно лишь ткнуть пальцем в самые уязвимые места, переместить своих и чужих людей, а если спрашивали, зачем и почему, у него всегда находился ответ.

– Вот эти переулки, Оскар, ты же здесь родился, брось сюда нескольких человек.

– Если будут подъезжать организаторы, то они выберут одну из этих трех дорог.

– Вот здесь слишком большое скопление людей. Почему ближайшие здания не изолированы? Потом будет поздно, так что перебросим сюда двух-трех, пусть командуют полицией.

– Журналисты не наша забота. Если кого-то задавят, только тогда начинайте следить за ними.

– Поставьте ограждение по периметру парка, пускай толпа идет по направляющим – иначе, если кто-то сорвется, они все разнесут.

– До начала сколько? Полчаса? Сейчас поднимут свои флажки, поделят деньги и начнется. Собираемся.

«Наши мозги прибыли», – только и сказал Уилсон, что не первый раз полагался на чужую смекалку, хитрость, прозорливость и все то, что ему самому было чуждо. Капитан Колумбуса был похож на Брэда: такой же простой, смешливый и смелый. Самого Брэда они так и не обсуждали – здесь не принято жалеть о тех, кто погиб при исполнении. Ведь там, где словно светит другое солнце, действовали совсем другие правила. И пусть они могли казаться кому-то несправедливыми – ни один из присутствующих уже давно на них не роптал. Они просто умирали и всё, ведь там, где действительно светит другое солнце, не было тех законов, человеческих или правовых, которые могли бы обещать им жизнь.

В итоге все было так, как сказал Граймс.

Стоило администрации выйти на балкон ратуши, как люди вскинулись, подобно вставшим на дыбы волам. Они теснили друг друга, галдели, поднимали в небо заготовленные плакаты на деревянных палках. Где-то пока еще несмело разносились лозунги, кто-то выкрикивал в толпу обрывки продуманных речевок. Они никак не могли достичь синхронности: ни движения, ни слова не шли в унисон – столпотворение лишь шумело, минута за минутой набирая децибелы.

Люди в накрахмаленных рубашках все пытались говорить в микрофон, но, видимо, за это торжество свободы воли платили не они, поэтому им пришлось скрыться обратно за каменными стенами. Оцепление качало из стороны в сторону, и самые непривычные к этому действу офицеры уже начали чувствовать ломоту в ногах и плечах. Но постоянное напряжение, когда на тебя давят центнеры чужого веса, не должно было сказываться на сдерживающих рядах – S.W.A.T. надежно страховал вытянутые шеренги людей в простой синей форме.

Автобусов не было – Боб Стуки вовремя спохватился, а может, капитанский кулак оказался для него убедительнее слов. Однако это не означало, что не произойдет то, что должно было произойти: Граймс заметил их сразу, когда широкоплечие и с виду неприметные люди наводнили толпу. Они так сильно хотели с ней слиться, что непроизвольно выделялись своими безликими серыми толстовками и широкими штанами, карманы которых так и тянуло вниз. Рику не нужно было гадать, что же они принесли с собой: через несколько минут это стало понятно и так, когда первая бутылка с горящим огоньком разбилась о стену ратуши. Искрящиеся брызги полетели на шлемы и прозрачные щиты, послышались ругательства, какая-то женщина вскрикнула – от страха или восторга.

Они не могли врываться в столпотворение поодиночке, а потому Граймс отдал приказ сбивать митингующих в группы, формируя пустоты, где могло разгореться пламя. До самого вечера продолжалась эта давка, люди все прибывали и прибывали, но к ночи наконец-то стало тише. Когда Атланту окутала темнота, в воздухе повис запах гари, человеческого пота и паленой резины. Уже не так активно, как днем, народ бил по мусорным бакам, где-то визжали пьяные, слышались сирены полицейских машин.

Граймс вырвался из цепочки, окружающей подход к ратуше, и стянул с лица балаклаву: от летней жары лицо саднило от въевшегося пота, глаза слезились. Он сменил бойцов на новых, проверил щиты, молча сдвинул рядовых полицейских плотнее. Где-то на противоположной стороне виднелась огромная фигура Оскара – они коротко махнули друг другу.

На передышку оставалось не так уж и много времени, и Рик просто лег в пустующей палатке, расслабленно вытянув ноги на ящиках с дымовыми гранатами, которыми они никогда не пользовались. В болтающейся створке из легкой плащевки были видны огни фонариков и мигалок, проносились чьи-то сапоги, устало брели смененные на посту бойцы. Теперь это его распорядок дня и он собирался воспользоваться своими двумя часами сна, чтобы все началось по новой.

***

Еще не рассвело, но она уже села на постели, вперив взгляд в розовое небо. Глаза слегка заплыли – она принялась лениво тереть их, смахивая выступившие слезы. К открытым ставням пришлось привыкать дня три, однако она сама распахнула их. Все ее существо переполняла странная тяга что-то делать: вот уже неделю она мыла, чистила, сортировала, стригла газон и надраивала полы. Мысли ее путались, а желание занять себя оказывалось настолько нестерпимым, что она часто бросала дело на середине и тут же бралась за что-то новое. Так она и металась туда-сюда, переделывая за собой же и пытаясь закончить хоть что-то начатое.

Итоги ее трудов были красноречивей слов: в спальне уже не находилось места объедкам, чашкам и грязным соскам, однако одежда все еще не убрана в шкаф – теперь уже сложенные ровными стопками вещи по-прежнему громоздились на полу и стульях.

И пока она не окунулась в этот круговорот беспорядочных дел, ей следовало накормить тихо дремлющего ребенка. Стараясь не смотреть по сторонам и не бросаться вновь перекладывать все с места на место, Лори торопливо прошла на кухню. Тиканье таймера казалось женщине невероятно медленным, почти что тягостным и, пока отведенные семь минут не прервались громкой трелью, она принялась за посуду.

И вновь, ничего не доделав, Лори едва ли не насильно накормила молчаливую Джудит.

– Не смотри так на меня, глупышка. Вот видишь, мама делает только лучше.

Джудит упиралась, но так было нужно, ничего не поделаешь – вдруг она забудет про нее, ведь сегодня ее снова ждет целый вагон дел. Например, магазин, парикмахерская, починка пылесоса в мастерской. В конце концов, сегодня к ней снова придет Гарет.

Когда она проверила письмо с чеком по алиментам еще раз, то заметила незнакомую подпись без привычных закорючек вокруг фамилии Граймс – отчего-то заветная бумажка была подписана иначе, на букву «К», но ей совсем нет до этого дела. Куда больше ее занимал листок, где Гарет прописал дозы лекарств. Они действительно помогали, но, черт возьми, записка постоянно кочевала из комнаты в комнату, а сегодня потерялась окончательно. Она выпила таблетки по памяти, и все стало как нужно, в любом случае, недостаточно лишь единожды нарушить правила дозировки, чтобы ощутить какие-то изменения – так думалось Лори, пока однажды она просто не забыла принять все то, что следовало. В тот день она снова была привычно вялой, желание что-то делать никуда не исчезло, но на реализацию задуманного совсем не хватало сил, и потому она просто бездумно промаялась весь день в постели, мучаясь, как от чесотки.

На самом деле ей не нужно было стричься, а пылесосом она пользовалась не так уж часто: в доме Уолша все было сделано по-мужски, словно он предугадал, что будет жить именно с Лори. Полы тут были сплошь из крупной плитки, только в спальне и под креслами в гостиной брошены ковры с коротким ворсом – никакой чистки не требовалось, крошки и сигаретный пепел легко смахивались любым сквозняком. Просто она была из тех, кто совсем не любил делать что-либо самостоятельно: ей нравилось командовать и получать уход, такой уж она была и совсем не отрицала этого. Поэтому, когда Шейн, качая своими широкими плечами, заканчивал выгребать золу из маленького камина, она обязательно обнимала его, а потом они целовались.

Болтая с мастером и тихо обмениваясь сплетнями с парикмахером, Лори изредка поглядывала на люльку, где сонная Джудит без интереса теребила своего поношенного ежа. Девочка лишь время от времени требовала что-то и Лори тут же с готовностью доставала соску. Ее малышка была пухлой, как ангелочек, что только-только сошел с рождественской открытки.

– Такая прелестная! – щебетала Холли, тихо чикая ножницами.

– Вырастет настоящей красавицей! – восклицал мастер, когда Лори приехала забрать пылесос.

– Теперь я точно уверен, что она будет похожа на тебя, – с улыбкой сказал Гарет этим вечером, – как две капли воды.

В кармане его брюк лежала смятая бумажка с дозировкой, которая совсем не потерялась. Он спрашивал ее о делах, самочувствии и прогрессе, а она всегда отвечала: «Нормально». Ей не хотелось признаваться ему в своей халатности: внезапно Гарет обнаружил в себе странную властность, но она не пугала ее так, как пугала ее эта черта в бывшем муже. Глаза Гарета не были холодными – они пытливо изучали ее, однако не для того, чтобы в чем-то уличить. Он все смотрел и смотрел до тех пор, пока на его лице не проскальзывало одобрение. Оно ей нравилось и она успела к нему пристраститься.