Текст книги "Милосердие (СИ)"

Автор книги: kakas

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 48 страниц)

Однако не выписанные сами себе рецепты нависали над головой фармаколога дамокловым мечом. Их отделу было наплевать, как сотрудники снимают напряжение, пока это не мешает работе: сидеть подставной уткой годами – задача не из легких. Кто-то уходил, кто-то спивался или был, как Гевин, сам себе врачом. Он не видел ничего особенного в том, чтобы использовать оплаченные корпусом таблетки в ходе личного досуга и непосредственной работы: некоторые из них могли разговорить почище алкоголя, некоторые – заставить переспать или ненадолго слететь с катушек. Спокойный и методичный Гевин был для оборзевших полицейских Атланты сродни крестной феи: мало одних только разговоров по душам без записи в личное дело, так еще и рогипнол**** в комплекте. Последнее особенно радовало любителей расслабиться после тяжелого рабочего дня.

Щедрость и сыграла с ним злую шутку: в один прекрасный день коп просто словил передозировку и захлебнулся пеной прямо на диване этой неуютной затхлой квартиры. Тогда Гевин и сам был не в лучшей своей форме: его все еще потряхивало после утренней дозы барбитуратов, глаза слезились, а мышцы постоянно сковывала колючая судорога. Он всегда принимал барбитураты по воскресеньям – они помогали ему не вскакивать в 5 утра, а спокойно наслаждаться вынужденным сном. И пусть этот сон больше напоминал бесконечные круги на карусели – для Гевина и такое было роскошью. Когда полицейский начал настойчиво стучать в его дверь, он даже не удивился – частные визиты уже давно стали рутиной. Именно они и помогали составлять подробные отчеты в ведомство внутренних дел: напичканные таблетками люди становились куда более разговорчивыми в неформальной обстановке, где не видать ни записной книжки, ни снующего туда-сюда шефа. Гевин просто переборщил с дозой; даже сейчас он вспоминает события того дня как в тумане. И немудрено, ведь он всегда принимал барбитураты по воскресеньям.

Фармаколог просто смотрел, как дергается в припадке коп: будто в замедленной съемке, человек крутился и трясся, цепляясь пальцами за прожженную сигаретами обивку. Когда полицейский затих, Гевин не придумал ничего лучшего, чем позвонить Нигану – единственному коллеге, что, как и он, работал на тот момент в Атланте. И Ниган приехал. Увидев труп, он зло матерился и долго пинал его, повалив на пол, однако Гевин совсем не сопротивлялся. На следующий день его бледное лицо стало сплошь опухшим и красным, но даже это не останавливало Нигана повторить свой урок по второму, третьему, четвертому кругу.

Вспоминая тяжелый кулак, мужчина механически проводит языком по сколотому зубу.

Гевин сознательно подставил Нигана и тот это прекрасно понимал. Хотя, возвращаясь к событиям того дня, фармаколог все чаще задавался вопросом о том, кто кого подставил на самом деле – Ниган вот уже с десяток лет крепко держит его за яйца из-за проблемы, на решение которой у него ушло не больше получаса.

Тяжелая трубка стационарного телефона летит прямо в лоб.

– Звони в полицию и скорую. Скажешь, что он свихнулся и требовал колес. Потом избил тебя как последнюю суку, – ботинок терапевта врезается под ребра, – и закинулся каким-то там дерьмом. Меня тут не было сегодня.

Таблетки рассыпаются по грязному полу. Ниган еще какое-то время рассматривает Гевина сверху вниз, потирая подбородок пальцами в плотной перчатке. Но когда тот наконец-то набирает 911, терапевт уходит, так и оставив его один на один с теплым трупом.

С тех пор Ниган с особым удовольствием трахал ему мозги этими проверками. Гевин знал, что ему совсем нет дела до чужой трезвости – просто в сознательном состоянии фармаколог мог принести куда больше пользы.

– Гевин, дружище, ты, блядь, здесь вообще? Соберись, я уже заебался за сегодня.

– Что конкретно тебе нужно? – он отвечает с поспешной готовностью, не успевая себя оборвать и неловко проводя ладонью по блеклым вьющимся волосам. Мужчина не знает, куда ему деться в собственной квартире, а потому просто расхаживает по свободному от хлама пятачку.

– Найди мне кого-то вроде тебя в Округе Кинг. И желательно, чтобы этот кто-то не обосрался в ответственный момент, как кое-кто когда-то, – терапевт пренебрежительно качнул бокалом. Его раздражение постепенно сходило на нет; мужчина вытянул ноги под столиком и сполз по спинке дивана.

– Личное дело, говоришь. И кто попал под горячую руку на этот раз?

– На, просмотри.

Извлеченная из сумки папка летит в сторону фармаколога. И пока тот, сев на ближайшую коробку, внимательно изучает короткую характеристику, Ниган отписывает СМС Граймсу. Рик не отвечает и терапевту остается лишь рассматривать несуразное жилище коллеги. Никто не знает, на что Гевин тратил отличную зарплату – он всегда жил как нищий, потакая своим странным заскокам.

– И какой план?

– Я заброшу удочку, чтобы пришло официальное назначение на осмотр и терапию в добровольно-принудительном порядке. А там уже сам думай, как будешь делать дело. В этой области ты у нас хренов профи, верно? Не знаю, может, начать с приема пароксетина или чего-то полегче. Что там вообще простым смертным выписывают на первых порах.

– Довести до «неусидки»***** и дальше по ситуации?

– Сраный бог, попридержи коней. Мне нужно, чтобы эта мразь оставалась в относительно ясном сознании и не делала глупостей. Чтоб даже руки не дрожали. И никаких, блядь, коматозных отрубов, Гевин. Придумай что-то изящное. И пусть таблетки будут не из дешевых – это важно.

– Так чего ты все-таки хочешь?

– Пусть подсядет на какое-нибудь дерьмо. Что там у вас, фармацевтов, сейчас в ходу?

– Короче говоря, сильное привыкание с жестким синдромом отмены. Тут точно есть из чего выбрать.

– Вот и отлично. – получив нужный ответ, терапевт закуривает.

Гевин еще несколько раз заглядывает в папку и проводит ладонью по лицу.

– Ниган?

– Ммм?

– Оно того стоит? Это же обыч…

– Да.

***

В это время Карл уже собирался в душ, но сегодня парень, шурша черными спортивными штанами на манжетах, мнется в отцовской машине. В плащевке жарко – подросток тянет молнию туда-сюда, как будто это поможет делу. Рик спокойно молчит; он чувствует напряжение сына, а оттого изредка проводит ладонью по длинным волосам мальчика.

На стоянке никого и одинокий желтый фонарь освещает лишь пустоту. Форд аккуратно паркуется у самого входа в тренировочный центр при департаменте, хлопают дверцы, пищит сигнализация. Карл молча плетется позади отца и даже не поднимает взгляда на широкую спину. Рику не нужно давить на сына или долго уговаривать его принять решение – Граймсы все решали молча. И пусть Карл бежал от центра как от огня, ему пришлось покориться папе, который просто собрал его вещи в спортивную сумку и кивнул в сторону автомобиля.

В раздевалке пахнет чужим телом, мылом и тальком. Парень переодевает лишь футболку; плащевку приходится оставить на плечах – она даст ему хорошенько пропотеть, нет, просто захлебнуться своим потом. Рик без лишней спешки снимает рубашку, затягивает шнурок на флисовых штанах. Карл рассматривает шрамы на торсе и боках – он видел их тысячи раз, но никогда не мог точно сосчитать, сколько же их было на самом деле.

– Пошли, – отцовская рука мягко хлопает его по плечу и толкает к выходу на поле.

Когда серые маятниковые двери распахиваются, перед парнем предстает бесконечная площадка, границы которой теряются в темноте. Ни по бокам, ни вдалеке ничего не видно, только белеет разметка и кое-где угадываются уличные снаряды. Граймс старший щелкает несколькими тумблерами – белые вспышки светодиодного освещения бьют по глазам, но Карлу уже наплевать. Парень жадно рассматривает просторное поле с круглыми газонными зонами, полосой препятствий, турниками, канатами. Его на момент охватывает странное воодушевление, но стоит вспомнить, где он находится, как оно сразу пропадает.

– Почему нельзя продолжить тренировки дома или в зале?

– Поймешь, когда закончим, – Рик ласково щипает Карла за щеку, но от подростка не ускользает, как отец в один момент меняется, подбираясь. – Застегнись и вперед. Начнем с тридцати кругов. Пошел.

Ладонь толкает в спину и парень едва не спотыкается о пустоту. Он быстро берет разбег, врезаясь рифленой подошвой в темно-зеленую траву. Теперь ему становится ясно, почему беговая дорожка была обозначена газоном: невозможно просто взять и отключиться, наматывая те самые тридцать кругов – под ногами скользит, земля будто пытается вцепиться в кроссовки, сбивая ритм и вынуждая постоянно искать равновесие. Карл устает уже на седьмом кругу, хотя раньше он пробежал бы такое расстояние, даже не запыхавшись. Пот льет за шиворот, но Граймс младший упрямо продолжает переставлять ноги.

На двадцатом кругу он слышит, как отец легкой трусцой нагоняет его сзади. Рик уже отработал свое сегодня после смены, однако это не мешает ему обогнать сына, продолжая бег задом наперед.

– Держи спину ровнее, распредели свой вес, – он спокойно смотрит на раскрасневшегося и запыхавшегося подростка, словно и не замечая, каких трудов ему стоит не скатиться кубарем по предательски скользкой поросли под ногами. И почему-то только сейчас, встречаясь взглядом с родителем, Карл наконец-то понимает, отчего тот был столь успешным и востребованным инструктором: Рик не издевался и не оценивал – он только внимательно следил, словно желая узнать, на что по-настоящему способен человек, вынужденный покоряться его приказам. Ощущение от этого было странным, незнакомым; оно побуждало Карла стараться, но не для того, чтобы угодить – парень словно заразился желанием отца узнать о себе, своем теле и воле больше.

Последний отрезок они заканчивают вместе, и Карл, не стесняясь заваливается грудью в прохладную зелень. Его передышка была недолгой – совсем перед носом падает тяжелый мешок с песком, который ему приходится толкать перед собой, ползая взад-вперед по земле. Вся одежда сплошь в грязи, во рту першит от поднявшей пыли, а локти содраны в кровь.

– Еще раз.

И марафон продолжается. Кажется, Карл уже готов разорвать неподъемный мешок зубами, но видимо Граймс старший считает, что норматив выполнен и оттого гонит мальчика на перекладины. Рик сам считает подходы и выполненное количество подтягиваний, отжиманий, приседаний, перекатов и ударов – Карл давно не способен разговаривать даже в своей голове. Когда они только приехали, на небе уже мелькали бледные звезды. Сейчас парень не смотрел вверх – лампы слепили, заставляя сосредоточиться только на том, что он делает в данный момент.

– Перерыв пятнадцать минут.

Передышка и отсутствие движения словно бьет по голове обухом – парень вытягивается на спине и жадно глотает воду. Напившись вдоволь, он переводит взгляд на нависшего сверху отца. Но Рик молчит, не тревожа сына разговорами и просто давая отдышаться перед следующим прыжком в ад.

Полоса препятствий и колючие канаты выжимают из Карла последние силы – в конце он уже просто сползает с веревки и обдирает ладони. Граймса старшего совсем не устраивает такое положение дел, и все приходится проделывать заново. Его спина постоянно мелькает перед глазами – Карл интуитивно пытается подстроиться под чужие движения. Рик быстро замечает возникшую синхронность, но, вопреки ожиданиям подростка, не делает одобрительной ремарки. Наоборот, мужчина останавливается и отходит в сторону, давая парню закончить самостоятельно.

– На сегодня все. Ты продержался два часа – хороший результат.

Но Карл молчит, согнувшись пополам и жадно хватая воздух. Его колени дрожат, тело кажется неестественно легким, будто былинка, из-за чего подростка ведет в стороны. В горле застряет рвотный позыв, под кожей все горит, словно от лихорадки. Когда мальчик силится разогнуться, выбившиеся волосы падают на его лицо, но у него не получается убрать их с глаз – подрагивающие пальцы совсем ватные и ими невозможно что-либо сделать.

– Пап?

– Да?

– Почему ты… – выпрямить спину так и не выходит; Карл с трудом проговаривает слова, упершись изодранными ладонями в колени. – …Ушел с полосы, когда мы бежали? Я что-то делаю не так?

– У нас разное телосложение – тебе нет смысла повторять за мной. Рано или поздно ты сам поймешь, в чем действительно хорош, – родительская рука перехватывает парня за ворот мокрой от пота плащевки. Граймс не помогает Карлу разогнуться, а просто медленно тянет за собой. – Если тошнит, не сдерживайся. Тут вечно кого-то тошнит, утром уберут.

– Пап, а в чем ты хорош?

– Хм, – Рик глухо усмехается собственным мыслям, – в выносливости.

Фонари потухают один за другим, дверь закрывается на ключ. Только в раздевалке, упав на холодную скамью, Карл наконец-то принимает более-менее вменяемую позу. Отец достает из сумки его шлепки, полотенце, мыло. Вместо сменной одежды парень видит свою домашнюю пижаму, но ничего не спрашивает. На ум приходят их детские походы в бассейн и даже спустя столько лет ничего не меняется. Заездив до коматозного состояния, отец опекает его, как самого малого ребенка. Но Карл не противится и шаркает в душ. Когда он, чистый и совсем сонный, на негнущихся ногах берет к машине, Рик придерживает его под спину.

Капитан точно знал, что его чадо не найдет в себе силы на переодевание и ванну, когда они вернутся домой. Он едва ли не вносит Карла на второй этаж. В постели его все-таки тошнит, но Граймс ожидал этого, а потому вовремя подставил пустую тарелку из-под чипсов. Отдышавшись и сполоснув рот прямо в кровати, парень засыпает как по щелчку пальцев. Рик гасит свет и прикрывает за собой дверь.

***

Когда поздним утром Ниган толкает входную дверь, перед его глазами предстает странная картина: застывший на самой вершине лестницы Карл, дрожа всем телом, пытается покорить первую ступень, в то время как Рик, мало заинтересованный происходящим, читает газету на кухне. В доме витает запах куриного супа, который бурлит на плите – Карл тянет носом и сглатывает, но так и не идет вниз.

– Детка, ты какого хрена сломал нам сына? – сбросив сумку в коридоре, Ниган тут же сокращает дистанцию, чтобы навалиться на Рика сзади. Он с явным удовольствием зарывается в его волосы, ведет носом по шее, толкается в колючую щеку. На мгновение мужчина прикрывает глаза, словно концентрируясь на чужом запахе, который так сильно контрастировал с кислым душком пота от разваливающегося дивана. Гевин в ту ночь спал на полу.

– Привет, – Рик со сдерживаемой улыбкой ведет бровью, не отрываясь от своего чтива и позволяя Нигану вытворять, что заблагорассудится. Словно чувствуя это, терапевт проводит ладонь через растянутый ворот домашней футболки. – Продуктивно потренировались вчера.

– А ты привык стоять на своем, – он смеется и дыхание щекочет Рику шею. – Черт, я успел соскучиться по твоим стальным яйцам, капитан.

– Думал, ты предпочитаешь покладистость.

– Тогда подумай еще раз.

Их тихий разговор прерывает шипение брызнувшего на конфорку супа. Граймс дотягивается до плиты и делает огонь тише. Половина кастрюли уже давно выкипела, но Рик не обращает на это внимания. Со стороны лестницы слышится тихий шлепок – Карл преодолел первую ступень. Удовлетворенно хмыкнув, мужчина бросает в варево еще одну щепотку специй.

– Как успехи, ковбой? Знатно тебя потрепало, я смотрю.

– Заткнись.

– Не переживай, я после ночи с папкой чувствую себя так же, – Ниган смеется, продолжая блуждать ладонью по груди Граймса и бегло поглядывая в сторону подростка. Того заметно ведет: ни руки, ни ноги сейчас ему не помощники. Терапевту сложно представить, насколько сильно болит измученное чрезмерной нагрузкой тело, однако страдания юноши видны невооруженным взглядом. И как бы тот не пытался держать лицо, сжатые губы выдают его с потрохами.

– Ниган! – Карл слишком резко делает шаг вперед и едва не падает со злополучной лестницы. Мужчина дергается в его сторону, но его останавливает рука Граймса старшего.

– Он не котенок – сам слезет.

– А ты не перегибаешь палку, капитан? – терапевт проезжается влажным поцелуем по тонкой коже за ухом. Рик запрокидывает голову и сам тянет его к себе, чтобы наконец получить то, чего ему так не хватало этой ночью. Их губы быстро соприкасаются.

– А ты не думаешь, что он в рот ебал твое снисхождение?

– Черт, я действительно скучал, – он глухо смеется в чужую улыбку; зубы смыкаются на полных губах, которые совсем не сопротивляются.

_____

* В США по достижении определенного возраста военная служба в полевых условиях для многих заканчивается. Чтобы остаться в структуре, служащему необходимо занять должность штабного командующего, какого-либо инструктора, переключиться на бумажную работу и т.д. Естественно, конкуренция довольно высока.

** Американ Плаза – самый высокий небоскреб штата Джоржия и Юга США.

*** Блафф – один из самых неблагополучных районов Атланты (население в основном афроамериканское); прославился активной торговлей наркотиков и большим количеством банд.

Грант Парк – самый старый городской парк Атланты; популярное место для семейного отдыха и туризма; в силу своих внушительных размеров, Грант Парк, не смотря на большой человеческий трафик, остается тихим и уютным местом.

Мидтаун – один из центров ночной жизни Атланты; здесь располагается большое количество фешенебельных ресторанов, клубов, баров, злачных заведений разного пошиба, а также заведений для лиц нетрадиционной ориентации.

**** Рогипнол (одно из торговых названий флунитразепама) – сильный транквилизатор с ярко выраженным снотворным и седативным действием. В США внесен в список запрещенных препаратов (в 2016 г). Снискал себе славу «помощника насильников и самоубийц» в силу сильного снотворного действия и возможной смерти в случае передозировки при смешивании с алкоголем.

*****Акатизия – патологическая потребность в движении и ходьбе. Феномен относится к категории клинических синдромов и может быть вызван рядом разнообразных факторов: от побочных эффектов различных препаратов до инсульта.

========== Глава XXX ==========

Комментарий к Глава XXX

Ну вот и очередной добрый день ;з

Последние апрельские дни выдались жаркими и солнечными. Терапевту нравится, как плитка в шахматную клетку холодит его босые ноги; он вжимается ступнями в пол, словно это способно пойти наперекор невыносимому климату Джорджии. Плотные шторы надежно скрывали его от происходящего снаружи – даже лучи едва пробивались сквозь черный лён. Ниган расслабленно курит, перебирая свои бумаги и расталкивая завалы из скомканных записок. Новая широкая кушетка легко вмещала на себе весь ворох тетрадей, полуразвалившихся справочников, блокнотов – это был последний предмет мебели, которого не хватало кабинету, отстроенному на манер традиционной английской консерватории*.

Фундамент уже давно застыл, а каркас возведен. К моменту его возвращения из Атланты оставалось только заказать остекление и поставить двери, чем и занялся Граймс. Рабочим понадобилась пара дней, чтобы довести строительство до конца – сразу после их ухода Рик принялся крепить бесконечные полки. Забив последний гвоздь, он здесь больше не появлялся.

В итоге кабинет вместил в себя все необходимое: у стен высятся переполненные стеллажи из темного дерева, рядом с внутренней дверью расположился потрепанный секретер с невероятным нагромождением книг, в центре – кресло и кофейного цвета кушетка. Приоткрытая дверь ведет на задний двор – из нее приятно тянет ветерком, слышны звуки тихой пригородной жизни.

Откуда-то со стороны гостиной раздается режущий слух скрип – это Карл по-своему приноровился спускаться по лестнице, не в силах игнорировать ноющую боль в мышцах. Проковыляв пару ступеней, подросток седлал перила и сползал вниз. Скрип – лишь звук его трущихся о лакированное дерево ладоней.

– Черт, а ведь находчивый парень, – Ниган едва слышно усмехается, запрокинув голову.

Еще совсем рано, однако Карл, опережая отца, быстро завтракает: его выдает тихий звон посуды и шелест фольги. И пусть парень больше не стеснялся тренироваться со своим родителем – всех остальных он упрямо избегал. Если Рик не мог уделить ему времени вечером, когда все полицейские разойдутся по домам, мальчик спешил в центр совсем засветло. У него появился ключ не только от своего шкафчика в раздевалке, но и от дверей тренировочной площадки – Рик сделал копию.

У капитанского сына свои привилегии.

Едва слышно хлопает входная дверь – Ниган вновь остается наедине с собой. Мужчина щелкает ручкой, продолжая свое занятие. Его размашистый почерк ровными строками покрывает страницу за страницей, изредка забегая куда-то вверх, стоит терапевту отвлечься, дабы сверить что-то с пометкой на очередной безликой записке. В кабинете нет часов – Ниган никогда не считал времени, что уделял своей работе, которая уже давно поглотила собой любое возможное хобби. Она и была его занятием для души: каждый раз сталкиваясь с чем-то новым, он, повинуясь внутренней необходимости, разбирал это по частям. И даже такие простые радости жизни, как прочитанная книга, вечерний фильм или игра в карты – все это подвергалось анализу. Ему нравилось то упорство, с которым он искал закономерности в каждой мелочи – рано или поздно он их действительно находил.

Он не замечает, как перелистывает последнюю страницу и дописывает предложение на нерасчерченном линиями форзаце – такое случалось постоянно, когда он делал заметки о Граймсе. Ниган ставит точку и с беглой улыбкой трет переносицу. Их отношения развивались так быстро, но даже это не могло сравниться с тем, с какой стремительностью менялся Рик. Он будто очнулся после многолетней комы, и теперь с жадностью ребенка вспоминал о себе все то, что было утрачено в беспощадной и безликой рутине. И даже если бы речь шла только о профессиональном интересе, Кросс спокойно бы признал тот факт, что Граймс – это, определенно, лучшее, что могло случиться. Однако ни о каком профессионализме не шло и речи, когда Ниган впервые столкнулся с ним, сухо и кратко описанным на бумаге.

– Тебе действительно нужно приглашение? – кончившаяся записная книга захлопнута и перетянута шнурком. Терапевт беззлобно усмехается, скользнув взглядом по закрытой двери. – Заходи.

Граймс несмело толкает створку и перешагивает порог комнаты, которую так упорно игнорировал. Мужчина только встал с постели, однако сон быстро слетает, стоит ему осмотреть обжитый буквально за пару ночей кабинет. Наступив на вырванный из блокнота листок, Рик оглядывается по сторонам. Он рефлекторно оглаживает себя по голому торсу, словно это прикосновение способно вернуть былую уверенность.

– Иди ко мне, – Ниган сталкивает с кушетки часть книг и скомканных листков, тут же сладко потягиваясь. Он усыпляет его бдительность так, как это делают с животными – интонацией голоса и нарочитой расслабленностью.

– Давно ты не спишь?

Граймс садится рядом, однако Ниган опрокидывает его поперек своих ног. Ворочаясь, Рик вытягивается на животе и тут же утыкается носом в книжный корешок. Он чувствует странное удовлетворение, смахивая тяжелый фолиант прямо на пол. Тот с грохотом приземляется на плитку, вздымаются налетевшие с улицы пылинки и песок.

– Достаточно, чтобы утренний стояк перестал меня донимать, – пятерня со шлепком опускается на ягодицы, но Граймс даже не вздрагивает. Капитан с ленивым любопытством тянет к себе первую попавшуюся тетрадь; он ждет, что Ниган отнимет ее или просто запретит смотреть внутрь, однако ничего подобного не происходит. Рик переворачивает титульную страницу. – Смотри-ка, твой мертвый дружок Моралес.

Граймсу сложно с непривычки разобрать чужой почерк, а поэтому он медленно блуждает взглядом по строкам. Ладонь терапевта скользит по спине и пояснице – мужчина постепенно обмякает, становясь податливей. Иногда пальцы сжимают бока, оттягивают кожу, как всегда собственнически и властно; другой бы на месте Граймса ощутил себя куском мяса, но только не Рик. На первой странице ничего нового: дата рождения, знакомые факты биографии, пара слов о жене Миранде и двух детях – Луисе и Эльзе. Он помнит их, с полными щеками, смуглых и кареглазых. Хочется остановиться и вместе с тем что-то подсказывает, будто дальше его ждет нечто совсем иное – Граймс аккуратно поддевает лист, чтобы увидеть то, что видел в Моралесе Ниган.

Терапевт с улыбкой следит за ним сверху вниз. Рука тянет свободные штаны ниже, спуская их до бедер. Рик не выказывает никакого протеста, когда подушечки чужих пальцев начинают скользить между ягодиц туда-сюда. Теплые фаланги постепенно опускаются ниже, едва ощутимо дотрагиваются входа, соприкасаются со слишком чувствительной кожей и мошонкой. Ниган улавливает, как по мужчине пробегает почти неощутимая дрожь, но лицо Граймса по-прежнему не выражает ничего, кроме настороженности и сосредоточенности.

Вся личность Моралеса помещается в этой безликой сорока восьми листовой тетради. То, что его дети учатся в частной школе, что он покупает жене цветы каждую субботу, что в эту же субботу он ходит поболтать с проституткой, которую тоже зовут Миранда. Они не трахаются, а только разговаривают, и Граймсу интересно, как Ниган вылавливал обрывки фраз из этих диалогов, как если бы нарочно подслушивал или читал по губам. Кажется, что здесь есть всё, даже то, чего Рик не знал о собственном подчиненном: как Моралес избил соседа за косой взгляд в сторону супруги или как однажды он напился так крепко, чтобы едва не слетел в кювет на серпантине трассы.

Узкие и высокие буквы без единой помарки складываются в строки, а те – в сплошной текст без каких-либо абзацев. Граймс механически трет костяшками шрам под глазом и сбивчиво выдыхает, стоит подушечкам слегка задеть кольцо мышц. В голове все смешивается в одну единую картину, где краски хаотично разбрызганы, а образы обретают режущую четкость. Ему хочется прикрыть глаза, но вместо этого он переворачивает страницы, наблюдая со стороны за Моралесом и тем, с каким напряжением и тяжестью он существует. Теперь уже только на бумаге.

Неспособность контролировать негативные эмоции – и вот кулак латиноамериканца врезается в чужую скулу, человек падает, а тот продолжает зло молотить его, сам не зная, отчего сорвался. Ненадежность, незащищенность, небезопасность – на следующий день после расстрела муниципальной школы Округа Кинг Моралес снимает деньги с карты и отправляется в ювелирный магазин, чтобы купить детям бессмысленно дорогие цепочки с маленьким распятием. Поведенческое торможение – теперь Моралес уже не может вырваться из тисков своего крестного брата, который сначала просит, а потом уже требует от сержанта все чаще наведываться в камеру хранения вещдоков.

Рик запрокидывает голову. Он видит в глазах Нигана то, чего ожидает – всепоглощающее желание обладать. Пальцы терапевта проезжаются между губ и Граймс сам не знает, отчего покоряется ему, облизывая фаланги. Рик возвращается к чтению и нить слюны обрывается.

Еще это хобби – ночная рыбалка – в котором Моралес не был ни плох, ни хорош. Ему нравилось ловить рыб: они молчат, а их блестящих глаз совсем не видно в темноте. На озерах Округа Кинг оглушительно тихо, кругом никого. Ночные птицы ведут себя смирно, так же как и сам Моралес: они не кричат, не шуршат ветками, а только выжидают случайную добычу, разглядывая как шевелится внизу ровная гладь сухой травы.

Остается последняя страница, но на ней пусто. Именно здесь должно быть написано, как тяжелый камень опускается на черную всклоченную макушку, как он проламливает череп и как бурая жижа путается во вьющихся волосах. Граймс сосредоточенно смотрит на белый лист, но резкий толчок мокрых пальцев заставляет его крупно вздрогнуть и выронить тетрадь. Лицо бросает в жар – он порывисто прячет его в своих сложенных под подбородком руках. Ему хочется переждать это, но вместо спокойной покорности он демонстрирует совсем иное: по-прежнему расслабленные бедра словно разъезжаются сами по себе и дают пальцам мягко погрузиться глубже. На линию кожи между ягодиц капает вязкая слюна, спустившаяся с чужих губ – Граймс рефлекторно приподнимается и его зажатый между тел член болезненно отирается о шершавые джинсы терапевта.

Ниган молчит, но Рик бы многое отдал, чтобы тот произнес хотя бы слово – в кабинете слишком тихо, слышно только как с влажным звуком проталкиваются внутрь фаланги и как хрипло дышит Граймс. Он ищет в себе сожаление или сострадание, но их нет и никогда не было – только стыд, и лишь за то, что ему сейчас слишком хорошо. Но даже стыд не мешает ему податься еще ближе и привалиться лбом к раскрытой тетради, где белым листом зияет последняя глава жизни Моралеса.

Он сам построил эту комнату, от одного вида двери которой все внутри скручивалось в тугой узел. Он сам вошел в нее и сам подставился под теплую ладонь. Граймс уже ничего не контролировал, даже если принимал решения.

– Помнишь, как я сказал тебе, что ты хуже всех? – Ниган произносит свой вопрос на выдохе; кончики его пальцев знают, куда стоит надавить, чтобы Граймс вскинулся и попытался уловить суть его слов. – Я никогда не был так прав.

Ему нужно совсем немного, чтобы Рик прерывисто кончил под себя, вытягиваясь струной и разом оседая. Терапевт знает, как Граймс реагирует на мягкие бесконечные толчки, которые ничем не отличаются друг от друга, а только доводят до потного исступления. В тот момент, когда Граймсу хочется большего, именно в этот момент он всегда срывается. Его тело напрягается, он ищет близости, а находя, в один момент пачкает их обоих.

Не смотря на мощь вытянувшегося поперек его бедер тела, Ниган легко переворачивает его на спину. Рик прикрывает глаза. Он вслепую нашаривает пятерней колючую бороду, а ухватившись, тянет к себе, вынуждая Кросса склониться почти что нос к носу. Локоть терапевта задевает ровную стопку очередных подшивок и те сваливаются вниз. На титульных листах мелькают фамилии, знакомые и незнакомые Граймсу. Но он не видит, и даже зажатое между страниц гербовое письмо оказывается незамеченным.

– Ну что ты как дитя, – смех звучит глухо и хрипло, как если бы их разделяло толстое стекло. Мужчина пытается разжать чужие пальцы, вцепившиеся в жесткую поросль, но те совсем не поддаются. По лицу Граймса невозможно понять, что конкретно он хочет сделать прямо сейчас и Ниган решает за него – Рик приоткрывает губы, позволяя языку мягко проскользнуть внутрь.

Они целуются долго и шумно; Граймс наконец-то находит в себе силы посмотреть на супруга. Ему хочется проверить, насколько он реален, как будто едва ли не вырывающих бороду пальцев оказалось мало, чтобы подтвердить это.

– Детка, ты хочешь, чтобы я побрился или в чем проблема?

Вопреки всему происходящему капитан начинает облегченно смеяться и хватка наконец-то слабнет. Кросс трет щеку, белозубо ухмыляется и закусывает кончик языка.