Текст книги "Милосердие (СИ)"

Автор книги: kakas

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 48 страниц)

«Пусть остынет».

– Послушай, – парень крепче сжал руль, щуря глаз, – может уже хватит мучить его? Ты иногда перегибаешь палку. Я хорошо знаю папу и то, что он просто бросил тебя в обезьянник – самое меньшее из зол.

– Хорошо знаешь папу? Уверен, ковбой?

– Да. И мне не нужно перелопачивать миллион отчетов, чтобы знать его. Потому что я живу с ним с самого рождения.

Машина тихо съезжает с главной дороги, минуя пригород и ныряя в темную полоску окольной трассы. Голые деревья смыкаются над головой. Асфальтная лента вьется мягкими волнами, то убегая вниз с холмов, то снова устремляясь вверх. Спереди никого, сзади тоже – только по обочине тихо плетется какой-то человек, но они проезжают его, оставляя позади.

– Он никогда не ответит тебе в полную силу, Ниган. Он просто не может. Мой папа, он… – Граймс младший аккуратно тормозит, съезжая на гравий; парень глушит мотор и расслабленно оседает на сиденье. – Он очень требовательный. Он жестокий. И он совсем не добрый человек.

– Но при этом он заботливо поправляет тебе одеялко по ночам и дает таскать себя за бороду, как маленькой сестренке.

Ниган опускает стекло и выбрасывает бычок в мокрую траву. Кажется, ему наплевать, что его тело насквозь пропахло потом, куревом и въедливым душком туалетной дырки. Мужчина расстегивает половину пуговиц на несвежей рубашке и просто подставляет грудь под едва ощутимый ветерок. Он ерзает, устраиваясь поудобней, и снова тянется за сигаретой.

– В этом весь он. И если бы ты не знал, что для него свет клином сошелся на его семье, ты бы не хотел так сильно стать ее частью.

– Что ты пытаешься мне сказать, парень?

Карл вздыхает и едва заметно хмурится. Ему становится душно: подросток приоткрывает дверцу и вываливает ноги на асфальт. Под подошвой шелестят камешки, развязанный шнурок змейкой болтается на высоком ботинке.

– Ты уже часть семьи. Поздравляю, добился своего, очень похвально. Только я хочу знать, нужно оно тебе в действительности или нет. В следующем году я буду пробоваться в колледж или на службу, и если пролечу здесь, то уеду в Атланту. Папа останется один. Он никогда не отпускал меня так надолго и я не знаю, каким он станет из-за этого, когда я вернусь.

– С чего ты взял, что он останется один? А как же добрый дядя Ниган?

– Я не шучу. Если ты собираешься свалить, то лучше сделай это сейчас.

– Никуда я не собираюсь. Мои намерения невероятно серьезны, только твой папаша раз за разом их отвергает.

– Потому что ты ведешь себя как мудак.

– Я и есть мудак, ковбой, – мужчина хрипло смеется, притягивая парня ближе и укладывая спиной на свое плечо. Лица Карла не видно, но терапевт готов побиться об заклад, что тот улыбается – в зеркальце заднего вида заметно, как легко дернулась щека. Граймс младший толкает дверцу, распахивая ту настежь; он вытягивает ноги, хрустят коленки.

– Хочу знать, что когда я уеду, все будет нормально. Что папа останется папой.

Парень никогда не называл Рика как-то иначе, кроме как этого по-детски наивного «папа». Ниган знал, что так будет и через десять лет, и через двадцать, и через пятьдесят. Для Карла он останется «папой» – ни отцом, ни папашей, ни кем-то еще. Терапевт видел, насколько изломанным и странным было чадо Рика; Карл балансировал между двух крайностей: взрослым мужчиной и маленьким ребенком. Он без колебаний приставил револьвер к виску Диксона, но вместе с тем робко зарывался лицом в отцовскую грудь и не противился никакой родительской ласке, из которой уже очень давно должен был вырасти. Этот маленький человек был одновременно жесток и наивен – Ниган не встречал подобного, не в таком виде и не так близко.

– Я присмотрю за ним, идет?

– И за Джудит.

– Без проблем.

Терапевту все чаще казалось, что Карл тоже принадлежит ему, какой-то маленькой частью, но все же. И то, как доверчиво подросток облокотился о его плечо, как позволил ерошить волосы, как дался короткому поцелую к всклоченной макушке, значило очень многое. Ниган копировал действия Рика – он делал это нарочно, не находя в себе желания вести себя иначе.

Какое-то время они просто молчат. Неожиданно док бьет ботинком по дверце бардачка – она распахивается с тихим щелчком; между скомканных бумажек, мелочевки и пустых зажигалок блестит гладким стволом отцовский револьвер. Ниган криво усмехается.

Разве мы не идеальная семья?

– Видимо, мой ответ был правильным, раз я все еще могу ходить на своих двоих. Что ты собирался сделать, ковбой? Прострелить мне голову или просто бросить в лесу с раздробленным коленом? Смог бы выстрелить мне прямо в лицо? Готов поспорить, тебя бы даже не стошнило.

– Как ты узнал?

– Ты его сын. Тут и гадать нечего, – Ниган несильно шлепает парня по щеке. Он не может наказать его иначе – только слегка унизить. Карл дергается, но мужчина крепко держит его за ворот рубашки. – Такой же чертов упрямец. Остынь и скажи спасибо за то, что это останется только между нам, это ясно? Ты меня понял, я спрашиваю?

– Да.

– Отлично.

– Значит, твой ответ был только ради спасения собственной шкуры?

– Я смотрю, ты вообще в себе не сомневаешься, пацан. О, я такой крутой, что сейчас вывезу злобного мужика своего папаши в лес, может, потыкаю в него пушкой. Охренеть. Защитник чести Граймсов, – Ниган закатывает глаза, хотя его досада – это лишь притворство. – Нет, ковбой. Мне нужен твой папа.

– Зачем? – парень снова дергается и на этот раз Нигану приходится оттолкнуть его, чтобы перехватить за рубашку покрепче.

– Ты всегда ждешь какой-то подвох, верно? – смех врача звучит непривычно мягко. – Но здесь его нет. Тихо. – мужчина легко встряхивает подростка, рявкнув. – Люблю я твоего батю, так что усади свою задницу и успокойся.

Пальцы медленно разжимаются и Карл наконец-то может вдохнуть полной грудью. Плотная рубашка по-прежнему душит – парень расстегивает верхние пуговицы, трет шею. Ниган никогда не говорил, что любит отца. Его слова и раздраженный тон, в котором нет ни насмешки, ни привычной издевки, заставляет щеки гореть. Но в машине темно и парню хочется думать, что о его смущении знает только он сам.

Все незаданные вопросы тут же всплывают в голове, нервируя. Он хочет знать, как произошло все это, кто сделал первый шаг и как случилось то, что случилось. Разве он не заслужил большей откровенности от этих людей, которые разделили его привычную жизнь на «до» и «после»? И пусть Карл считал все происходящее правильным, даже естественным, однако у папы никогда не было настоящих отношений. Распавшийся брак – фикция, а Ниган – нет. Совместные завтраки, кровь на полу кладовки, сдавленные стоны за стеной спальни, прикосновение разных ладоней к его макушке и даже взорванный телевизор вместе с глупым розовым халатом – их новая жизнь, которую Карл не хотел терять. Когда он брал с собой револьвер, он не собирался причинять боль Нигану, нет, мальчик расценивал все иначе: ему хотелось убрать из жизни очередную фикцию, но ее не оказалось, и теперь оружие просто лежит в бардачке, став частью хлама, копившегося там годами.

Парень в смятении влез обратно на сиденье и с силой захлопнул дверцу Форда.

– Как вы сошлись? Ты его… соблазнил? – Граймс младший поворачивает ключ и заводит мотор.

– О-о-о, скорее наоборот.

– Серьезно? – многозначительный смешок Нигана заставляет крепче сжать руль. – Как это было?

– А ты любопытный малый, верно?

Терапевт медлит с ответом; он оглаживает ладонью свое предплечье, рассматривая едва заметные точки звезд на темном небе. До слуха доносится, как Карл нервно скребет ногтем по приборной панели.

– Твой батя прекрасно знает себе цену, когда дело доходит до всяких амурных дел.

– Как это?

– Он сам решает, когда, как и с кем. Его нельзя так просто взять и «соблазнить», – мужчину забавит это слово и он тихо смеется. – Знаешь, ковбой, я отвечу на все твои вопросы по поводу пестиков, тычинок и десяти шагов по завоеванию Рика Граймса, но после того, как перестану задыхаться от собственной вони. Сейчас я хочу в душ, жрать и твоего папашу. Эй, – он накрывает ладонью всклоченную макушку, – все будет в порядке, не дергайся так. Кто-кто, а твой батя точно может дать сдачи, даже такому мудаку как я. Мы просто развлекаемся, как и любые люди, которые согласились терпеть друг друга в такой охрененной близости. Разница только в том, что одной разбитой посуды нам будет мало.

– Разве так ведут себя люди, которые, ну, хм?

– Представлял все совсем иначе? Давай договоримся. Ты везешь меня домой, я мирюсь с нашим папкой и мы коллективно ответим на все твои вопросы. Устроим чертову викторину.

– Не думаю, что папа будет в восторге.

– Но речь не о нем, а о тебе, ковбой. Он у нас, знаешь, стеснительный моментами. Не знает, как разговаривать о таком со своим мальчиком, – Ниган посмеивается, устало потягиваясь и рассматривая мелькающие в окне деревья. – Черт, до сих пор не верю, что ты собирался в меня выстрелить при случае, засранец. Ладно, хрен с этим. Я смотрю, права ты уже получил. Как все прошло?

***

Граймс, прямой и собранный, прикладывает ребро ладони к козырьку, отдавая честь. Апрельское солнце бьет в глаза, горячие лучи скользят по безэмоциональному лицу и бликуют на позолоченных пуговицах. Рику не нужно блуждать взглядом по небольшому собранию людей – он смотрит поверх их голов, зная, что позади столпотворения стоит тот, кто действительно способен оценить иронию ситуации. Служащий едва сдерживает тихую усмешку.

– Смирно!

Ровная человеческая шеренга во главе с Граймсом синхронно поворачивает головы. Бойцы опергруппы делают шаг назад и оставляют Рика на всеобщем обозрении; он стоит, чувствуя прикованное к себе внимание, все такой же отстраненный. Вступительная речь главы центрального департамента полиции штата теряется в гомоне собственных мыслей.

Его сын рассматривает, как пальцы родителя перебирают мокрые волосы Нигана: рука движется медленно, пропуская пряди и возвращаясь к чувствительной коже за ухом; там она вновь подбирает локон, повторяя все снова и снова. Мальчик смотрит внимательно, лежа с ними на постели: он запоминает эти движения, будто желая повторить их когда-нибудь с ювелирной точностью.

– Пап, зачем вы убили Уолша?

– Затем, что этот парень рискнул вмешаться в дела вашей семьи. Твой отец не планировал убивать его в тот день – он собирался сделать это во время оперативного задержания каких-то говнюков. Капитан заметил это, но проявил милосердие к Рику Граймсу. Никогда он так не ошибался в своей жизни.

– Я не знал, что Ниган приведет Шейна домой. Я вернулся с дежурства, он ждал меня здесь. Я должен был выбрать, убить ли мне Уолша или просто сдать Нигана и сделать вид, что он не имеет ко мне никакого отношения. Как видишь, свой выбор я сделал.

Каблуки парадных туфель главы четко отстукивают ровный ритм: мужчина становится лицом к Граймсу, заслоняя его своей фигурой от толпы. Рик спокойно смотрит в чужие уже по-старчески мутные глаза, не шевелясь и медленно приподнимая подбородок. Узкая ладонь проходится по новым погонам на его форме, хлопает по плечу и наконец-то замирает, протянутая для пожатия. Граймс едва заметно дергает щекой, но после сухо улыбается и сдавливает чужие пальцы крепкой хваткой. Глава оборачивается, все так же держа его; несколько вспышек фотоаппаратов, сдержанные аплодисменты.

– Вам слово, капитан Граймс.

– Благодарю.

Рик строевым шагом проходит к середине площадки и замирает у кафедры. Позади него уже не столь многочисленный отряд специального назначения, некогда прореженный собственным любовником. Люди в форме стоят прямо, даже не рассчитывая на команду «вольно» до окончания церемонии.

– Для меня большая честь стать преемником погибшего при исполнении капитана Брэда.

В голове звучит глухой смех Нигана, и Граймс готов поклясться, что чувствует на себе его раздевающий взгляд.

– Этот человек всегда был внимателен по отношению к тем, кто вверил ему свои жизни, многие из членов отряда считали его не только своим наставником, но и другом. Я не могу обещать подобной заботы. Моя первоочередная задача в звании капитана – вернуть своих бойцов домой живыми.

– Пап?

– Да?

– Когда я вырасту, то стану таким же как ты?

– Возможно, – отцовская рука мягко треплет щеку и Карл жмурится от удовольствия.

Он выдерживает короткую паузу, во время которой слышится одобрительный гул. Граймс как всегда попал в точку: стоит людям потерять кого-то, как вся остальная мишура теряет значение, а в центре становится самый важный вопрос о жизни и смерти. Любой, кто имел дело с Риком, знал, что он точно не будет ему другом. Однако теперь это уже не кажется его подчиненным такой уж большой проблемой.

Мужчина ведет бровью и щурит свои глубоко посаженные глаза. Солнце все так же слепит, форменная рубашка из грубой ткани приятно облегает кожу, не пропуская это тепло к телу. Дождавшись, когда посторонние голоса стихнут, Граймс легко бьет ногтем по ножке микрофона.

– Если здесь есть желающие связать свою жизнь со службой в полиции Округа Кинг или стать частью отряда специального назначения, знайте, что первый инструктаж вы будете получать от меня. И тогда вы точно поймете, что я вам далеко не друг, – капитан Граймс мягко смеется вместе с толпой; из нее выглядывает несколько ладоней его выпускников, слышатся тихие шутки и шепоток самых молодых курсантов. – Я благодарен за оказанное доверие со стороны собственного департамента и alma mater Атланты*. Спасибо.

Рик коротко кивает и разворачивается лицом к собственному отряду. Он отпускает их тихой командой и спускается с площадки вместе с остальными. Традиция их опергруппы обязывала сходить в полицейский бар неподалеку, но Граймс не спешит в ту сторону – мужчина легко маневрирует между людей, бегло кивая на приветствия.

– Ты уже похож на него как две капли воды, ковбой.

– Но тогда как я найду кого-то, как ты, Ниган?

– Думаешь, других вариантов не существует и тебе обязательно будет нужен кто-то, от кого не придется скрывать что-то важное?

– Так и есть.

– Тогда нам с папкой придется немного попотеть, чтобы устроить тебе смотрины, знаешь ли, – к родительской руке присоединяется еще одна: она поправляет резинку на убранных в хвост волосах и смахивает длинный локон за ухо.

– Разве все не должно случиться само?

– Такое не случается само.

Ниган расслабленно курит, рассматривая приближающегося к нему Рика. Ему стоит некоторых усилий держать руки при себе, когда тот оказывается достаточно близко, чтобы различить запах его одеколона.

– Скажи, что ты не потащишь меня с собой пить дерьмовое пиво, а что мы поедем домой прямо сейчас, чтобы я мог медленно расстегивать эти чертовски милые пуговички на твоей форме, капитан Граймс.

– Сначала тебе придется составить мне компанию в дегустации дерьмового пива. Потом можешь расстегивать все, что захочешь.

– У меня дежавю, – терапевт недовольно хмурится. Порой он напоминал Рику капризного ребенка, усмирить которого помогали лишь торги за любимые игрушки. – Этого мало.

Мужчина бросает окурок в траву и прячет руки в карманы брюк. Он расслабленно раскачивается на носках ботинок, однако Граймс слишком хорошо его знает, чтобы поверить в это мнимое спокойствие. Когда Ниган не получал чего-то сразу, он становился невыносим.

– Чего ты хочешь? Пошли, – Рик махнул рукой рассаживающимся по своим машинам бойцам, направляясь к собственному Форду. Ему приходится мягко толкать терапевта, чтобы заставить того лениво переставлять ноги.

– Просто скажи «да».

– Садись.

Но Ниган демонстративно замирает перед открытой дверцей машины, лукаво улыбаясь и рассматривая мужчину перед собой. Граймс раздраженно выдыхает; он трет переносицу, не желая гадать об очередных вывертах партнера.

– Да. А теперь сядь. И пообещай, что мне не придется снова вытаскивать тебя из обезьянника.

– Знаешь, я вообще-то через пару дней должен буду слетать в Атланту. Мог бы быть со мной и понежнее.

– Ты даже не говоришь, зачем летишь туда, так что и рта не раскрывай на эту тему.

– Черт, Рик, не зли меня.

– Иначе что?

На деле Граймсу совсем не хочется проверять. Он заводит мотор и, выезжая с парковки, медленно направляется в сторону бара. Мужчина расслабленно крутит руль одной рукой; на дороге почти никого. Так и не получив ответа, Рик ведет ладонью по чужому животу вниз, чтобы тут же крепко сжать пах терапевта через джинсы.

– Детка, хочешь, чтобы я впечатлил твоих дружков своим большим хером?

– Нет, проверяю, насколько быстро ты успокаиваешься, если потереть тебя в нужном месте.

Ниган со смехом давится дымом, сминая сигарету в пальцах. Рука Граймса все так же скользит между бедер, и когда мужчина разводит ноги шире, пятерня по-хозяйски сдавливает налившийся ствол. Рику всегда нравилось дразнить Нигана: он разрывает прикосновение, дергая рычаг передач и тормозя перед неприметным баром в пятиэтажке из красного кирпича.

Внутри накурено и темно; сигаретный кумар полупрозрачными волнами клубится на уровне лиц, и сколько бы владелец ни проветривал заведение, он никогда не улетучивался. На панельных стенах хаотичной россыпью висят фотографии служащих; рамки разных размеров и форм блестят жирными отпечатками, стоит только случайному блику мазнуть по тонкому стеклу. Некоторые снимки еще черно-белые, некоторые успели выцвести и пожелтеть. Кое-где красуются и карточки с самим Граймсом, в основном групповые.

– Карл, хочешь поспать здесь сегодня?

– Хочу.

– Черт, он уже такой здоровый кабан, придется потесниться.

– Засыпай.

Мальчик прикрывает глаза. Чувство защищенности убаюкивает его, подобно детской колыбели, и он быстро проваливается в сон. Отец видит, как спокойно спит его сын и, не желая разбудить его, говорит шепотом.

– Он так привык к тебе, – рука аккуратно стягивает резинку с мягких волос. Те рассыпаются по подушке – родитель убирает их на плечи, не желая случайно придавить локоны во сне.

– Рик?

– Что?

– Ты ведь понимаешь, что так не должно быть?

– Что именно?

– Посмотри на него: Карл слишком взрослый для подобного.

Лицо подростка застыло с выражением умиротворенной неги: губы приоткрыты, он тихо дышит. В темноте его кожа кажется почти что белой.

– Мне все равно, если ему хорошо так.

– Ему ни с кем не будет лучше.

Здесь редко появлялся кто-то, кроме самих копов, нынешних или бывших. Бар стоял тут с незапамятных времен, и Рику казалось, что он был возведен вместе с самим департаментом.

Большая часть служащих уже заполнила помещение. Граймс пожал несколько рук, кивнул бармену и навалился на испещренную щербинками и царапинами столешницу. До слуха долетает хриплый голос Нигана, который играючи изображал дружелюбие, маневрируя между круглых столов и хлопая кого-то по плечу.

– Сегодня за мой счет. И тем, кто вернется после смены, тоже.

– Поздравляю с повышением.

– Да, спасибо. Два бурбона.

Ему хочется скорее сесть куда-нибудь подальше. Он смотрит на стол, зажатый между двух кафешных диванов, что длинной вереницей тянутся вдоль стены, высокими спинками скрывая соседние столики друг от друга. Ниган, словно читая его мысли, уже устраивается на облюбованном Граймсом месте: мужчина закидывает ноги на противоположную сидушку, вынуждая Рика сесть рядом, а не напротив.

– Готов поспорить, каждая рожа в этом баре обсуждает нашу крепкую мужскую дружбу. Черт, могу даже навскидку сказать, сколько человек мне сейчас завидует, – лед тихо раскалывается в его бокале. – Рик, ты в курсе, сколько мальчиков и девочек хотят дружить с тобой?

Ниган знал, как тянет людей к таким как Граймс: холодным, отстраненным, надежным. Большинство служащих невольно воспринимало его как строгого и требовательного отца, похвала от которого была тем более приятна, что доставалась далеко не каждому. Терапевт знавал командующих такого толка, однако Рик отличался от них: в нем не было надменности и высокомерия, что неминуемо появлялись после долгих лет службы. Такие вояки ни в чем не сомневались и ни о чем не сожалели, они просто жили, собирая свои лавры и требуя от остальных такого же похвального рвения.

Но Граймс не требовал и в нем даже находилось место сожалению, правда, сожалел он лишь о себе, ведь каждое его решение всегда имело за собой последствия. Все остальное давалось ему с легкостью: Ниган был уверен, что тот не сомневался, ни когда казнил Андреа, ни когда опустил тесак на Брэда, и уж тем более, ни когда выстрелил в голову Уолша. В таких решениях нынешнего капитана точно не было сожаления – он даже не понимал, почему оно должно там быть. Его упрямство, граничащее с остервенением, всегда давало надежду остальным бойцам, ведь никто из них не был способен на подобное. И в этом не было ничего удивительного: Рик являлся тем парнем, который решал проблемы, и то, с какой настойчивостью он добивался своего, заставляло остальных испытать чувство восхищения с неуловимым привкусом страха. Любая грязная работа, после которой другой будет мучиться кошмарами – вот удел Рика. С такими как Граймс не связывались; мало у кого хватило бы духу водить дружбу с подобным человеком. Зато какая честь и какое удовольствие быть к нему немного ближе остальных.

Да и кто же, как не он, контуженным, будет под артобстрелом тащить за собой убитого собственной рукой капитана.

– Идеальная пара, так ты, кажется, говорил? – капитан хмыкнул, делая хороший глоток. – Не понимаю, о чем ты.

– Сколько мы тут пробудем? У меня член не опускается, когда ты в форме. – Ниган едва сдерживается, чтобы не соприкоснуться губами с ухом Граймса. Терапевт прекрасно знает, как тот реагирует на его голос, когда он звучит так вкрадчиво и тихо.

– Потерпи и ты получишь все, что пожелаешь, – Рик едва ли не шипит, но улыбка выдает его настроение. – Если продолжишь в том же духе, нас раскусят на раз-два, дорогой лучший друг.

– Ты знаешь, что меня заводит больше всего? Эта хрень у тебя в петлицах** – блядь, так бы и облизал.

– Ниган, угомонись. – Граймс не может сдержать смех, когда тот вскидывает брови и прикусывает кончик языка.

– Никогда не видела ничего подобного за все время нашей службы, сэр, – Саша с удивленной улыбкой опускает полупустой пивной бокал на их стол. Ниган скидывает ноги и широким жестом предлагает сержанту сесть. Граймс видит, каким насмешливым взглядом он следит за женщиной, любовника которой забил до смерти.

– Что именно, котеночек? Как Рик Граймс смеется? О-о-о, он и не такое умеет, верно, капитан? – ладонь опускается на плечо, похлопывая.

– Сэр, могу я..?

– Да, присоединяйся. Сегодня обойдемся без «сэр», раз так.

– Саша, запомни этот момент невиданной щедрости.

– Заткнись.

– Запас дружелюбия на сегодня исчерпан? – терапевт смеется, нагло отсыпая лед из его бокала в свой.

Капитан делает знак бармену, чтобы тот принес бутылку.

– Для тебя так точно. – Рик вскидывает брови, флегматично наблюдая за проделываемыми манипуляциями и зажимая губами сигарету. Огонек от знакомой металлической зажигалки тут же появляется перед носом. Граймс затягивается, привычно не наклоняясь ближе – Ниган всегда мазал огнем по концу папиросы.

– Как показала практика, достучаться до тебя можно только через рупор. Кстати, куда ты его дел?

– Выбросил. – Граймс, не глядя, льет бурбон в чужой бокал, поворачиваясь к Нигану и выпуская дым через ноздри. Он с легким вызовом перекатывает сигарету в угол губ, высыпая остатки своего льда в напиток терапевта. Стакан громко грюкает о стол.

– Как всегда радикально, капитан, – Ниган со смешливой улыбкой вытягивает сигарету из его рта, затягиваясь и прикладываясь к освеженному алкоголю.

– Ничего себе, – Уильямс смеется, прикрывая рот ладонью.

– Некоторые вещи подвластны только мне, котеночек, – мужчина самодовольно усмехается и расслабленно сползает по спинке дивана.

– Думаю, этому бару не хватает вашей совместной фотографии, честное слово.

– А что, хорошая идея! Что думаешь, Рик? Давай скрасим эти унылые рожи на снимках? Разве мы не потрясающий дуэт?

– Капитан, давайте. Пусть потомки запомнят вас не таким, кхм.

– Рик, ты слышал? Потомки! Хреновы потомки! Чувствуешь всю торжественность момента? – Ниган прикрывает глаза и шумно втягивает воздух, словно собирается спустить прямо на заляпанный растаявшим льдом стол.

Нигану наплевать на детей и супругов тех, кому выпало несчастье попасть под его горячую руку. Все это теряло для врача всякое значение, если он мог подарить Граймсу то чувство, которого у него никогда не было – защищенность. Пусть они смотрят на них, занимающих свое место на этой стене.

– Ладно, давайте.

– Отлично! – Ниган мягко отбивает пять открытой ладони Уильямс. Ему нравится то, насколько теплой была маленькая рука; он сравнивает ее с горячей кровью Абрахама, что брызнула из размозженной головы прямо на его штаны и ботинки. Наверняка, тот букет предназначался именно ей. – Поспеши, котеночек. Пока этот упрямый баран не передумал.

Девушка быстро поднимается со своего места и, дойдя до барной стойки, достает из-за нее старый моментальный фотоаппарат. Название фирмы уже давно стерлось с корпуса, а само устройство весило не меньше килограмма. Ей отчего-то хочется застать их врасплох, как будто только так снимок получится действительно правдивым.

Вспышка поймала Граймса, когда тот лукаво усмехнулся слышной только им двоим похабной шутке. На губах Нигана неопределенная улыбка, между их рук застыли граненые бокалы, в пепельнице тлеет брошенная сигарета. Ни один из мужчин не смотрит в объектив, словно они слишком заняты друг другом и ничего не значащим для остальных разговором. Плечи соприкасаются так плотно, однако, сколько бы Саша не размахивала снимком, он не становится светлее – эта близость так и остается скрытой в черном пятне.

Постепенно люди подсаживались за их столик: диваны сдвинуты, бутылки едва находят свободное место. Им приходится сидеть так тесно, что с каждой новой шуткой, с каждой случайно услышанной фразой и взрывом хохота, Граймсу становится все жарче. Его буквально вдавили в плечо терапевта и от этой близости Рик ощущает все большее возбуждение. Они оба непринужденно смеются, разговаривают, Ниган случайно пролил на стол немного бурбона. Рик чувствует, как его губы становятся горячими и влажными – он беспрестанно проводит по ним языком, силясь перебороть острое желание коснуться чужой шеи, пахнущей таким знакомым одеколоном. Они сидят между этих людей, каждый из которых мог стать случайной жертвой, каждый из которых потерял кого-то в одну из ночей, когда на утро сходили с ума газеты. Как рыбаки с гарпунами, спрятанные от акул ржавой клеткой, они сидели, думающие лишь друг о друге. Рыбы не знают, сколько их собратьев уже попалось в сеть, они не знают ничего, рыбы не умеют считать, а потому продолжают это веселье, повод которого был столь гротескным.

Ниган чувствует, насколько отчаянно Граймс хочет его прикосновения – мужчина роняет зажигалку и, поднимая ту, успевает огладить пальцами щиколотку. И когда он, будто случайно, задевает макушкой его подбородок, то понимает, что терпеть больше не получится. Капитан выскальзывает из-за стола; он бегло улыбается и старается прощаться не так торопливо. Не доходя до двери, терапевт вдруг трогает за плечо идущего впереди Рика. Тот оборачивается и щурится от яркого всполоха фотоаппарата. Закусив губу, Ниган помахивает снимком и прячет его в карман – только себе он позволит смотреть на то, какими черными могут быть глаза Граймса. Они выходят, и Ниган обращает внимание, что их совместное фото, словно в насмешку, теперь красуется рядом со снимком Уолша, где тот довольно улыбается и трясет служебной винтовкой.

– Я поведу, – Рик отталкивает любовника от дверцы, со смехом шаря по карманам.

– Так даже лучше.

– Садись.

Дорога до дома кажется Граймсу мутным мороком. Он помнит лишь губы Нигана, шарящие по шее, и руки, что настойчиво толкаются под расстегнутый ремень. Пальцы сминают его ствол, играючи оттягивают вниз кожу. Горячий рот накрывает головку, и Рик чуть не сворачивает куда-то в сторону, едва заставив себя рулить ровнее. В глаза бьет свет фар случайной машины, сигнал врезается в уши, но как-то тихо, словно через толщу воды.

– Что ты вытворяешь, – он на мгновение позволяет себе запрокинуть голову, шумно сглатывая и подаваясь навстречу влажным губам. Чужая щетина колет пах – о нее так и хочется потереться, ощущая Нигана как можно ближе. Язык толкается острым кончиком в щель уретры и Граймс сдавливает руль до побелевших костяшек.

Губы терапевта перепачканы в смазке, но он не вытирает ее, а продолжает скользить по стволу. И сколько бы раз Ниган ни называл Рика преданной псиной, отчего-то именно он всегда вылизывал его, жадно и вместе с тем как-то трепетно, как будто его шершавый язык мог причинить боль. В этих прикосновениях и был весь он: извечно жаждущий его, Рика, отклика, готовый сломать его, но только для того, чтобы собрать как было, а после повторять все снова и снова, до бесконечности, зная, что каждый раз Граймс выстоит, за что и получит этот самый язык, который заставляет его давиться желанием владеть собственным мучителем.

Выдернутая из брюк рубашка липнет к мокрому животу – Ниган забирается под ее края носом, продолжая выводить узоры на вздыбившихся мышцах пресса. Граймс резко тормозит у самого гаража; наконец-то он может зарыться пальцами в зачесанные назад волосы, выгнувшись и рефлекторно разведя ноги. Но Ниган дразнит его, отрываясь от мужчины в отместку за сегодняшние подначивания. На них больше никто не смотрит и можно наконец навалиться на Граймса полным весом, нашаривая губы, почти кидаясь на них, изголодавшись. И снова все происходит как в первый раз, как будто до этого у них ничего не было, и они, подгоняемые желанием узнать вкус друг друга, хаотично цепляются за одежду, трогают, почти что давят один второго. Им не нужно вспоминать или думать о том, что они делают с собой – все это легко остается позади, как перелистанная страница. Их отношения похожи на смену дня и ночи, где после тяжелой душной темноты медленно поднимается солнце. Однако оно утомляет их обоих, и каждый раз, не признаваясь себе в этом, они только и делают, что ждут, когда раздражающе яркие лучи снова скроются, когда снова можно будет делать друг с другом то, чего никто никогда не увидит.

– Рик, – оторвавшись от полных губ, он может разве что хрипло дышать, вцепившись пальцами в чужой ремень. – Ты в курсе, что у нас есть соседи?

– И это ты говоришь мне?

Они одновременно вываливаются из машины; Рик пытается застегнуть ширинку, но руки совсем не слушаются. Ему остается только благодарить господа бога за то, что он все еще не подключил к сети уличные фонари на веранде.

Входная дверь захлопывается за спиной и все продолжается с того же места, где Граймс снова чувствует эти требовательные прикосновения. Ладони грубо толкают его к столу и он совсем не сопротивляется, когда Ниган подсаживает его на кухонную столешницу. Пальцы тянутся к полюбившимся мелким пуговицам его формы, торопливо расстегивая одну за другой. Ниган смотрит на него с таким выражением, что Рик невольно вздрагивает от накатившей на тело приятной истомы.