Текст книги "Милосердие (СИ)"

Автор книги: kakas

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 48 страниц)

– Хэй, привет, куда ты мчишься, – Сиддик смеется и мягко упирается ладонями в плечи Граймса. Из-под легкой куртки виднеется белый халат, на плече болтается сумка-почтальонка. – Я схожу в душ? Сегодня на меня опрокинулась капельница с трометамолом, он ужасно пахнет, я не шучу.

– Оу, ладно, – Карл нехотя отстраняется, настороженно принюхиваясь. – Я принесу полотенце.

– Спасибо, кажется, мне придется помыть голову пару раз – эта штука попала даже на волосы. Господи, прости за подробности, но она пахнет, как моча.

Сиддик зевает в кулак и вяло плетется на второй этаж. Карл целомудренно ждет, пока парень снимет одежду и скроется в ванной. Наконец дверь тихо хлопает, и Граймс может заняться своей маленькой приятной рутиной: ему нравится заботиться об одежде Сиддика, нравится разбирать смятые бумаги в сумке и делать для него чай. Интерн никогда не запрещал ему копаться в своих вещах, вот и теперь, закончив с душем, он только мягко улыбнулся, рассматривая, с какой сосредоточенностью Карл расфасовывает справки и заключения в скоросшивателе.

– Ты всегда так беспокоишься.

– Мне нетрудно, – Граймс поднимает взгляд на подпирающего косяк Сиддика и в легком смущении утыкается обратно в бумаги. – Устал?

– Да, если честно, я бы лег спать прямо сейчас, но мама должна позвонить где-то через полчаса. Если пропущу ее вызов, она, наверное, сядет на первый самолет до Атланты.

– Родителям все равно, сколько тебе лет, не так ли, – Карл закрепляет последний файл и вытягивается на постели. Когда матрас легко проседает под весом Сиддика, подросток вздрагивает. – Откуда ты вообще?

– Ну, вряд ли тебе это что-то скажет, но я из Хайдарабада**. Хочешь посмотреть?

Карл несмело кивает, подтягиваясь к изголовью кровати. Когда Сиддик протягивает руку под его шеей, парень удивленно вскидывает бровь, однако не находит причин отказываться от этой внезапной близости. Его голова удобно устаивается на чужом плече, только вот руки деть совсем некуда. Сиддик пару минут возится с планшетом, но вот перед глазами начинают мелькать фотографии, такие яркие и пестрые, что Граймсу хочется зажмуриться.

Он пытается слушать и смотреть с должным вниманием, но у него совсем не получается сосредоточиться на монументальных мечетях, жемчужных рынках и бесконечных толпах людей, которые прорезаются, будто море волнорезами, вереницами желтых тук-туков и нагруженных разноцветными тряпками ослов. Современные футуристические высотки тут соседствуют с полуразрушенными крепостями, а бесконечная зелень разбавляется гладкими величественными валунами, предназначение которых остается для Граймса загадкой. Возможное, в иное время Карл бы с удовольствием послушал о другой жизни Сиддика, но не сейчас, когда он может вжаться щекой в теплую грудь или почувствовать колючий подбородок на своей макушке.

– Это ты? – парень перехватывает интерна за руку, останавливая пролистывание снимков.

– Да. Это у деда – отца моего отца – в Бангладеш. Он разводит лошадей – хороший бизнес, особенно, в сезон выставок. Я любил кататься и когда-то у меня неплохо получалось.

На фотографии совсем другой Сиддик, точнее, там парень, который ничем на него не похож. И пусть у него все то же лицо, и те же волнистые волосы, но там он смеется, уверенно держа за узды крепкую приземистую лошадь с черными тонкими ногами и светлой гривой. Он смеется и совсем не боится, зажимая бедрами потные бока животного, вставшего на дыбы так высоко, что с курчавой головы слетела шапка, а длинная белая рубаха задралась до самого живота. Кажется, что они вот-вот запрокинутся на спину, упадут в желтую пыль, но Сиддик выглядит так, будто подобный финал попросту невозможен, уж точно не для него.

– Скучаешь по дому?

– Не знаю, мне тяжело было жить там.

– Почему?

– Ну…

Внезапно их прерывает звонок видео-мессенджера. Сиддик слегка наклоняет планшет, направляя камеру в сторону от Карла. Подросток и сам догадывается, что ему лучше скрыться: он сползает вниз, с сожалением отлипая от теплого тела и заворачиваясь в одеяло с головой. Он все еще смакует ощущение их близости, которая впервые случилась по инициативе Сиддика. Граймсу хочется думать, будто тот принял какое-то решение по поводу них двоих.

В конце концов, он слишком просто согласился остаться на ночь.

Он кутается в одеяло плотнее, однако до слуха все равно долетает чужой разговор. Карлу ничего не разобрать: из уст матери Сиддика незнакомый язык звучит странно, почти грубо, но сам парень так мягко проговаривает каждую согласную и певуче растягивает слова, что Граймс невольно заслушивается. Внезапно диалог прерывается на сердитой ноте, слышен сигнал отбоя и тихий шлепок планшета о матрас.

– Все? – Карл распахивает одеяло. – Ты как? В порядке?

Сиддик нервно трет переносицу и отворачивается к окну.

– Да, просто… Чем дольше я здесь, тем сложнее общаться с родителями.

– Но они ведь знают, что ты работаешь и учишься. Что еще им надо?

– Чтобы я женился, – парень неловко усмехается, опустив голову. – Даже смешно в свете последних событий.

– В смысле?

– Мне кажется, я никогда не женюсь, ну… Мне не нужна жена. Мне это неинтересно. Знаешь, я боялся, что как только сюда приеду, то слишком увлекусь этой жизнью, буду гулять с кем-то, возможно, даже вылечу из института, как многие из тех, кто поступил вместе со мной. Но ничто не заставило меня думать о глупостях.

Карл тихо сглатывает, рассматривая застывшую в принужденной позе фигуру.

– Ничто, кроме тебя, наверное, – Сиддик несмело улыбается и пожимает плечами. – Не верю, что сказал это вслух. Знаю, это странно…

– Не особо.

– Тебя ничто не может удивить, да?

– Как-то так, – Граймс переваливается на спину. – Послушай, тебе не обязательно так переживать из-за своих предков. Просто забей. Если их что-то не устраивает, то все равно они ничего не смогут сделать. Ты слишком далеко от них, они даже не знают наверняка, что происходит в твоей жизни. Да и вообще, если ты станешь тут врачом, то сможешь получить гражданство и все такое. Тем более, твоя грин карта в порядке. Зачем тебе уезжать обратно? Оставайся и делай, что хочешь. Оставайся со мной?

Сиддик опускается обратно на постель. Он не выглядит удивленным; усталость на его лице сменяется спокойной отрешенностью, в глазах нет и тени привычной настороженности. Парень какое-то время молча смотрит в потолок, а после переворачивается на бок: его нос едва соприкасается с виском Карла и у того моментально сводит низ живота.

– Остаться? Вот так просто?

– Разве взрослые парни не думают на перспективу? Знаешь, ведь тебе еще не так долго практиковаться, а травматолог – прибыльная специальность. Через пару лет сможешь позволить себе нормальную квартиру и все остальное.

– А ты?

– Я вернусь из армии к тому моменту, – Граймс поворачивает голову, оказавшись с Сиддиком нос к носу. – А что? Будешь ждать?

– А если буду?

Сиддик робко улыбается, рассматривая подростка своими внимательными черными глазами. Карл выглядит спокойным до того момента, пока их взгляды не встретились – дыхание Граймса тут же сбивается и он незаметно закусывает щеку. Внутри уже давно все скрутилось в тугой узел, но феноменальная выдержка, что не подводила его даже во время адских тренировок с отцом, дала сбой.

– Ну же, – Карл нетерпеливо толкается носом о нос, легко, словно на пробу целуя сухие губы.

– Если бы отец увидел меня сейчас, он бы меня убил. Буквально.

Интерн слабо дрогнул, уложив ладонь на чужую щеку. Он несмело, все еще с заметной опаской попробовал ответить Граймсу тем же, чувствуя, как парень тут же прижался к нему животом и как накрыл его руку своей, чтобы аккуратно спустить ее на талию. Сиддик сжал пальцы на подоле растянутой футболки, словно она была спасательным кругом, а он – безнадежным утопающим.

– Он никогда не узнает.

И Сиддик чувствует, что он действительно тонет. Он видит, как руки отца душат и бьют его, они сплошь бурые, испачканные, сделанные из камня и железа, они давят его мертвой хваткой, как было всегда, начиная с рождения и заканчивая последним поцелуем в аэропорту. Он обожает эти руки ровно столько, сколько же и боится. Именно они возвели его до ранга маленького принца в детстве, и именно они сбросили его с этого трона, стоило ему достичь зрелости.

– Карл, он убьет меня. Это большой позор.

Сердце срывается на рваный ритм, а страх становится почти осязаемым и болезненным.

– Он не видит тебя сейчас.

Сиддик знает, что такое история позора, он знает, чем она заканчивается – он видел это не единожды. И теперь он видит, как эти руки сначала толкают его за порог родного дома, большого, светлого и богатого, видит, как они настигают его, и сколько бы пощечин они ни отвесили – на них никогда нет ни царапины. Он знает, что именно эти руки вздернут его на ближайшей ветке и даже если на главной площади не найдется дерева, отец посадит его. Специально для него.

– И никто ему не расскажет.

Губы Граймса мягкие и теплые, а талия – гибкая, как та самая молодая ветка. Смуглые пальцы скользят по ней с осторожностью и трепетом, путаясь в задравшейся футболке, аккуратно поднимая ее выше и выше, чувствуя, как мышцы под кожей послушно напрягаются и расслабляются, отзываясь на прикосновения. Сиддик судорожно выдыхает, приоткрывая веки, чтобы скользнуть взглядом по голубому глазу, холодному и обманчиво яркому. Парень думает, что, наверное, именно такой глаз должен быть у Даджжаля*** – самого большого обманщика в мире.

Сиддик не знает, гордиться собой или не гордиться, когда он сдергивает чужую футболку – длинные локоны тут же падают на бледное лицо и парень порывисто смахивает их, впервые рассматривая Карла с неприсущей ему открытостью. Из-за Граймса все его чувства пребывают в постоянном смятении: он чувствует, будто происходит что-то неправильное, но дело не в возрасте подростка и даже не в том, что он парень – было что-то еще, что-то, с чем Сиддик еще не сталкивался. Парень еще не знает, что причина в ощущении, когда тобой манипулируют, делая это с невинностью ребенка, который верит в то, что говорит или, по крайней мере, хочет верить. И эта уверенность заставляет остальных поверить ему самому.

Однако что Сиддик знает наверняка так это то, что он прикасается к тому, кого уже язык не повернется назвать ребенком: плечи Граймса куда шире, а руки крепче и сильнее чем год назад. И сейчас Карл не на операционном столе, а в постели, стягивающий с Сиддика майку и заставляющий задыхаться от этой нездоровой близости, когда они сплетаются как две змеи, у которых уже нет ни рук, ни ног. Ему кажется, что это длится целую вечность, ему хочется, чтобы так и было, чтобы они могли прикасаться друг к другу где угодно, сколько угодно и как угодно.

– Постой. Стой, Сиддик, стой, – Карл сбивчиво дышит, запрокинув голову и подставив шею под мокрые прикосновения. Он все еще цепляется за чернявые локоны и вжимается пахом в горячее бедро.

– Что случилось? Так плохо? – Сиддик испуганно распахивает глаза и ласково проводит пальцами за покрасневшим ухом, словно желая компенсировать какую-то промашку, о которой он не знает.

– Скорее наоборот.

– Что…?

Вместо ответа Карл мягко толкается бедрами, проезжаясь по ноге Сиддика. С молчаливого согласия он опутывает руками смуглую шею, позволяя подхватить себя за талию, а после толкнуть снова и снова. Граймс смотрит на Сиддика сверху вниз, сжимая губы и блуждая расфокусированным взглядом по изменившимся чертам. Подросток словно специально прижимается крепче, теперь уже не к бедру – Сиддика тут же бросает в жар, пальцы впиваются в мокрую от пота кожу, а рот приоткрывается, пытаясь вдохнуть хоть каплю воздуха в этой странной сладкой судороге, когда тело на мгновение вытягивается струной, а в голову бьет что-то покрепче попробованного впервые алкоголя. Карл зарывается лицом во влажные волосы, на секунду расслабляясь, словно отпуская себя, и тут же крупно вздрагивая. Им тесно и жарко, но при этом слишком хорошо, чтобы пытаться отстраниться друг от друга – Граймс в легком смятении соскальзывает ниже и утыкается горячим лицом в чужое плечо. Они оба молчат и шумно дышат, жмурясь от света прикроватной лампы. Сиддик дергает за выключатель и сразу же становится легче.

Карл прочищает горло и легко проводит пальцем по мягкой бороде. В голову лезет глупая мысль, что у него самого еще нет даже намека на щетину. Подросток беззвучно усмехается.

– Сиддик?

– Да? Все хорошо?

– Мы теперь точно вместе?

– Да, – он со смущенной улыбкой трет горбинку на носу.

После душа они сворачиваются на постели точь-в-точь, как тогда, только Сиддик теперь уже сам зарывается лицом в подставленную шею и куда более смело укладывает ладонь на поясницу Граймса.

– Засыпай. Папа поручил нам купить кофеварку завтра с утра. Какая-то новая блажь.

– Похоже, ты совсем не настроен на покупки.

– Он здесь главный, – Карл неопределенно дергает плечом и прикрывает глаз. – Всегда был.

***

Рик бегло взглянул на перекидной календарь с рекламой детского питания и приклеил последний стикер – ему понадобилось две недели, чтобы разобраться со всем этим великолепием исследовательской мысли Кросса. Ему не нужно было вникать в суть большинства работ: он делал то, что делал каждый день на протяжении всей своей службы в убойном отделе.

Поиск, сортировка, каталогизация.

Мужчина оправил сползающие рукава слишком длиной для него рубашки и осмотрелся: пол в шахматную клетку был девственно чист, никаких клочков бумаги и разбросанных записных книг или распечаток, на книжных стеллажах полный порядок, все рукописи разложены по полкам, несколько офисных урн доверху заполнены мелкими записками и тест-бланками.

– Хм.

Рик ставит просмотренную рукопись на ее новое место и пролистывает полностью заполненную тетрадь. Мужчины и женщины, разного возраста, с разными характеристиками и расстройствами. Ниган собрал их, а он рассортировал, как банки с консервами на магазинных полках. Но даже теперь, осматривая итоги своих трудов, Рик не мог назвать точное число тех, кто стал для Нигана его маленьким или большим исследованием.

Если речь шла о конкретных наблюдениях, случаях и патологиях, он давал им имена, точнее оставлял инициалы – писать настоящие фамилии Кросс не имел права без согласия «пациента», так же, как он и не имел права публиковать пространственные размышления в журналах, посвященных непосредственной психиатрической практике. Согласных, естественно, не находилось, а сам Ниган, несомненно, был практиком.

Сначала Граймс отмечал в тетради тех, кто был, по мнению Кросса, просто «любопытным случаем». Таких оказалось больше всего и все они походили на обычных пациентов обычного психиатра. После них следовали те, кто оказался куда более серьезным делом: социопаты, аморальные, антисоциальные, асоциальные личности в полном своем многообразии. На вершине числились те, кого можно было маркировать как психопатов.

Похоже на пищевую цепочку?

Первые не представляли собой никакого интереса. Вторых отсортировать было легко; в их числе оказался и Дуайт. Рик нашел его сначала по хронологии, а после сверил инициалы и отметки о роде занятости. Подобных долгоиграющих игрушек у Кросса было несколько, даже больше, чем несколько – четырнадцать. Шестеро значатся умершими: четыре самоубийства, один несчастный случай, последний скончался от сердечного приступа. Еще трое – в тюрьме. Что с остальными – Рик так и не выяснил.

У кого-то из них были семьи, у большинства из них. Похоже, Ниган любил семейных людей: судя по количество отметок по поводу взаимоотношений с родными и близкими, он буквально вживался в эти семьи, подобно раку-отшельнику, что любой ценой занимал чужой дом, не имея своего.

У всех них была работа, но мало кто задерживался на ней после долгих сеансов с Ниганом. Кросс выбирал себе пациентов среди профессий с высоким уровнем психологической нагрузки: военные, полицейские, врачи, юристы, бизнесмены – все те, кто контактирует с людьми, вынужден контактировать.

Все гениальное просто.

Последние – психопаты, с непреодолимой тягой к насилию, патологически жестокие и лживые, манипулирующие и все-таки неизменно проигрывающие правосудию. Ниган вцеплялся в них мертвой хваткой, бросал под свой окуляр, препарируя с мучительной неторопливостью, да и куда ему спешить – пожизненное заключение оказалось прекрасным условием для исследования. Граймс попытался представить, как он навещал их в тюрьмах: о чем он их спрашивал, как разговаривал и каким образом заставлял подчиняться. Часто ли он бывал там? К кому конкретно приходил?

Неважно.

Всю эту пирамиду можно было рассечь пополам от самой вершины до основания. Невидимая граница разделяла пациентов Кросса на две части: врожденные и приобретенные расстройства. К первой группе Граймс отнес наследственных шизофреников, людей с явными личностными патологиями, берущими свое начало еще в детстве, всех пациентов с психопатическим расстройствами, нескольких социопатов и двух человек с синдромом Хантингтона. Во второй группе были те, кого он сделал таковыми.

Однако организм все равно отторгает чужеродный элемент, не так ли?

Когда Рик впервые наткнулся на один из пухлых блокнотов, где выведенные от руки буквы шли бесконечными рядами, без отступов или пробелов, он подумал, будто эта вещь не принадлежит Нигану – настолько сильно отличалась манера изложения, способ письма, даже почерк, и тот мало походил на привычные аккуратные буквы. Странным было и отсутствие сносок, пояснений в скобках. Рик думал, что это и впрямь чужое, но потом он находил еще и еще: рукописи, перепечатанные тексты, толстые от обилия чернил подшивки. И тогда он понял – так Ниган писал о своих… фаворитах? Видимо, его мысли опережали руки и он не находил в себе желания остановиться, чтобы сделать лишнюю ремарку – он просто писал и писал, пока не кончался стержень или сам блокнот, когда даже сама обложка с обратной стороны была исписана так, что ничего не разобрать. А потом Кросс доставал следующий записник и продолжал до тех пор, пока его голова не оказывалась пустой.

Точь-в-точь, как он трахается.

Его «фавориты» – он обожал их, возился как с малыми детьми, что ходят под себя и тянут несъедобные вещи в беззубый рот. Никогда еще Граймс не видел подобной щепетильности и внимательности к деталям: Ниган анализировал в этих людях абсолютно все, начиная предпочитаемой едой и заканчивая бранью. Он нянчился с ними, баловал, покупал вещи и оказывал услуги, он воспитывал их как самых несмышленых существ, учил их, что хорошо, а что нет, говорил им, о чем думать и как чувствовать, что любить и чего бояться, как поступать и что делать после.

Ниган дразнил их, провоцировал, чтобы в один прекрасный момент повалить на пол и ткнуть палкой в грудь. Он знал, что сопротивления не будет, а если его ростки и появлялись на свет, он выкорчовывал их еще на стадии зерна. Чем дальше Граймс пробегался по хронологической цепочке, тем явственней он видел, что Ниган становился все лучше и лучше, в то время как самые отборные его уроды сдавались все быстрее и быстрее. Казалось, он обласкивал и воспитывал чудовищ только для того, чтобы в итоге уничтожить.

И если это было его фаворитами, то что для него исключение из правил?

На кофейном столике две ровных высоких стопки. Одна из них – Рик Граймс. Вторая – он не знал, кто этот человек, получивший почти столько же внимания, как и он сам. Только на этих сплошь исписанных бумажках нет никаких отметок об их роде деятельности, о внешности, условиях и месте проживания. Нет даже намека на то, что обе этих личности нечто большее, чем гипотетическая фантазия. На папке Граймса нет инициалов. На второй – есть. Однако история второго человека как будто бы закончилась, словно Кросс взял и бросил его, как-то слишком внезапно прервав свою экзекуцию и замерев на полуслове. Возможно, Ниган собирался когда-нибудь поставить Р.Г. и на этой работе, когда-нибудь, когда решит закрыть эту книгу.

Но не теперь.

Рик медленно наклонил голову, пока в шее не послышался тихий хруст. Он смотрел и смотрел на две этих стопки, не моргая и не шевелясь. Они оба были чем-то большим, чем вся собранная картотека, но Граймс не хотел, чтобы их было двое.

Дверь кабинета приоткрылась: из-за створки первыми показались маленькие пухлые руки Джудит, что рвалась из объятий Карла с непривычной для нее настойчивостью. Сам Граймс младший только крепко прижимал ее к груди и не предпринимал попыток утихомирить – это было бесполезно, если сестра выказывала желание побыть с отцом. Рик аккуратно взял ребенка и тот моментально успокоился. Послышалось сонное причмокивание.

– Пап, мы ушли. Джудит на тебе. Пока.

– Стоять, – Рик внимательно посмотрел на парней, застывших у порога: Карл продел палец через шлевку на джинсах Сиддика, притягивая его к своему бедру. – А теперь послушали внимательно. Оба.

Очевидно, мой сын получил что хотел.

– Если вас застукают, чем бы вы ни занимались, что бы вы друг с другом ни делали, я лично зашью вам все причинные места. Это ясно?

– Пап.

– Да, Рик, мы будем аккуратны, – Сиддик смущенно кивнул, незаметно огладив Карла по боку.

– Карл, ты меня понял?

– Да.

– Хорошо, – Граймс подхватил пухлую руку Джудит и поцеловал открытую ладонь. – Позвоните, если задержитесь.

Парни быстро выскользнули из дома, как две пойманные в амбаре мыши. Рик негромко хмыкнул и опустил дочь на пол: девочка моментально прилипла ладонями к плитке, упрямо подтягиваясь на руках, чтобы поползти в направлении кофейного столика. Она любила трогать вещи Нигана, и теперь Рик был готов разделить с ней это маленькое хобби.

– Ни в чем себе не отказывай, моя хорошая, – Граймс бесцветно усмехнулся, наблюдая, как ребенок потянулся пальцами к торчащему у края листу из безликой стопки. Второй стопки.

Он подошел к исцарапанному секретеру. Мощный и тяжелый стол с множеством ящиков, некоторые из которых были заперты на ключ. Мужчина на пробу простукал костяшками по боковым панелям – под деревом скрывался металл. Теперь он знал, откуда на мебели столько выбоин и вмятин: кто-то уже пытался открыть его, и как знать, кому хватило духу покуситься на одну из немногих вещей Кросса, на которой стоял замок.

– Спорим, внутри пусто?

Девочка пролепетала что-то бессвязное и резко дернула за листок: край бумажки оторвался и тут же полетел на пол смятым комком.

За двухдверными створками действительно пусто – только изъеденная жучками панель, которая легко поддается, стоит ударить ее кулаком. За ней два маленьких сейф-ячейки, которые без труда извлекаются из ниш, предназначенных для мелких ящиков. Взломать подобную коробку возможно только грубым вмешательством – содержимое ячеек будет повреждено. Граймс потряс каждый сейф по очереди: ничего тяжелого или железного, значит, внутри бумаги.

Ниган никогда не хранит документы. Как будто у него их нет.

Рик вернул ячейки на место и тронул верхний ящик – он легко поддался, с тихим скрипом выкатываясь почти целиком. Внутри привычный завал блокнотов, мелочевки и тупых канцелярских ножей. Граймс ни разу не видел, чтобы Ниган ими пользовался. Приподняв несколько папок, он увидел прозрачные пластиковые упаковки с нетронутыми одноразовыми сим-картами. Вскрыв крышку своего телефона, он вставил одну и набрал номер. Долгие гудки, звенящая тишина между ними и никакого постороннего шума.

Граймс и не думал, будто одноразовые вещи могут быть такими качественными.

– Да? Кто это?

– Привет, Дуайт. Это Рик.

– Что тебе нужно?

Голос на том конце казался напряженным, словно этот звонок стал для Дуайта слишком неприятным сюрпризом.

– Ты хорошо знаешь его пациентов? Особенных пациентов?

– О ком речь?

– Мужчина, возраст около пятидесяти, наблюдается где-то с 1999 года, женат. Последние записи у Нигана датируются 2013.

– Ты что, роешься в его бумагах?

– У тебя с этим какие-то проблемы?

– Я не хочу в этом участвовать.

– Ты будешь в этом участвовать.

Дуайт молчит, но Граймс все равно слышит, как он сглатывает и трет свое лицо.

– Там есть диагноз? Хотя бы примерный. Я немного смыслю в том, что ему нравится.

– Гебиодофрения. Так яснее?

И пока Дуайт щелкает зажигалкой и жадно затягивается, Рик флегматично листает страницы затхлого медицинского справочника.

«Гебиодофрения. Проявляется в юношеском возрасте, не сопровождается проявлениями психического расстройства (спутанностью, бредом, галлюцинациями) и не влечет за собой психического упадка. Гебиоды обнаруживают особенно заметные дефекты в области нравственного чувства и отличаются преступными наклонностями»

– Послушай, этот парень, в общем, между ними была история. Они давно друг друга знают, выпускники одного университета или что-то вроде того. Он юрист по уголовному праву, насколько я понял. Они то сбегались, то разбегались. Не в курсе, какого рода между ними были отношения, что-то слишком сложное. То затишье, то снова буря. Не знаю, какими судьбами они сошлись снова, но… У этого мужика уже была семья. Жена, ребенок в младшей или средней школе, все как у всех. И он параллельно наблюдался у Нигана, может, они трахались или что-то еще, блядь, там не разберешь. И этот парень довольно часто прикрывал его. Они были неплохим дуэтом, знаешь? Мне бы такое было не по зубам, но я и не юрист, так что плевать. В любом случае, кто-то вроде меня всегда будет на втором месте, перед этим.

Рик молча закрыл книгу и вытянулся на кушетке. В руке – привычный эспандер, который он сжимает с выверенным ритмом, не сбиваясь, механически.

– Так в чем история?

– Ребенок этого дружка погиб в каком-то несчастном случае и между ними что-то произошло. Ниган свалил от него. Это странно, учитывая, что подобное дерьмо – идеальное поле для экспериментов на идеальном пациенте в идеальных условиях.

– Идеальном пациенте?

– Он любит таких. Больных по-настоящему.

– Этот человек все еще жив? Он практикует? Или он в тюрьме? В лечебнице?

– Не знаю, – голос Дуайта неуверенно дрогнул и Граймс понял, что он лжет.

– Как его зовут?

– Какая тебе разница?

Граймс прикрыл глаза, не отвечая.

– Можешь не звонить, если это будет не о Шери.

Гудки отбоя – Дуайт бросил трубку. Рик неторопливо сковырнул крышку телефона, а после щелчком отправил использованную сим-карту в приоткрытую внутреннюю дверь. Яркий кусок пластика мелькнул в мокрой траве и исчез.

Джудит подползла к самому краю кушетки, просясь на руки и сладко зевая во весь рот.

– Нет, моя хорошая, ты не будешь спать здесь.

Сумерки за окном и тихое постукивание дождя о черепичную крышу и окна навевали сон. Граймс тяжело поднялся с кушетки, чтобы подхватить дочь и отнести ее в кроватку. Ребенок уснул быстрее, чем Рик подоткнул полы ее одеяла с разноцветными динозаврами.

Выключив свет и прикрыв дверь, мужчина еще долго стоял в коридоре, будто не знал, куда ему пойти и что сделать. Он чувствовал себя странно, точнее, он не чувствовал себя никак.

Пройдя в спальню, он едва нашел в себе желание раздеться и бросить маленькие часы с тумбочки подальше в комод. Несмотря на приятную прохладу, ему было жарко: раскрыв одеяло, он так и уснул, даже не ежась от порывистого ветра, уже куда более неприветливого и холодного.

Ему ничего не снилось: многонедельная усталость навалилась на мужчину в полную силу, напоминая о том, что он все еще человек – не машина. Глубокая темнота, даже пустота без звуков и цветов захватывала его целиком: он погружался в нее постепенно, не торопясь окунуться с головой, будто растягивая это ощущение балансирования где-то между «здесь» и «там». У него словно выросли веки поверх век – Рик моргнул над закрытыми глазами и наконец-то нырнул в податливое ничто.

– Детка.

Ощущение мокрой и холодной ладони на щеке – сон или не сон – принесло с собой запах улицы, с ее прогнившими листьями, грязью и асфальтом.

– Я дома.

Знакомый, пусть и едва слышный скрип его кожаной куртки заставляет открыть глаза. Граймс щурится, всматриваясь в черноту просторной спальни – никого. Повинуясь привычке, он первым делом проверяет телефон, где мигает сообщение от Карла:

[Я останусь у Сиддика. Все в порядке]

Он думает, что ему все-таки показалось, но вот ледяные пальцы проезжаются по шее, скользя куда-то за спину и останавливаясь на лопатках – Рик переворачивается на другой бок и тут же сталкивается с Кроссом лицом к лицу. Зрение еще не различает даже очертаний, но он все равно чувствует его в кромешной темноте, чувствует, что он улыбается, как выдыхает и как стягивает с руки вторую перчатку.

– Черт, я скучал.

Быстро щелкает выключатель прикроватной лампы: свет вспыхивает и на мгновение захватывает лицо Граймса, которое быстро меняется на нечто совсем иное, будто секунду назад он не собирался сорваться с постели как грузная и огромная тварь, движимая лишь одной целью, простой и примитивной, как и все фундаментальные законы природы. Рик насилу заставляет себя очнуться, тут же спокойно ведя бровью и мягко перехватывая ворот чужой футболки. Он тянет Кросса к себе, а тот с заинтересованностью вскидывает брови, словно он удивлен, что Рик желает получить причитающееся. Поначалу они целуются коротко и сухо, однако Граймс не спешит отстраняться, будто ему нужно нечто большее, чтобы припомнить, как именно он должен целовать этого человека. Язык легко скользит между губ, проезжаясь по кромке зубов и толкаясь глубже, все медленней и медленней, пока Кросс не начинает захлебываться в горячей слюне. Граймс беззвучно выдыхает, без всякого выражения опускаясь обратно на подушку.

– Рик.

Того мгновения все-таки хватает, чтобы Ниган заметил.

– Где ты был?

– А где был ты, Рик?

Ладонь обманчиво ласково проезжается по щеке, но Граймс знает, что это прикосновение – только прелюдия перед тем, как Ниган захочет выкинуть что-то из ряда вон.

– Это, наверное, тяжело для тебя, да? Посмотреть на кого-то вроде Дуайта. Ты считал себя особенным… так… долго.

Его голос звучит тихо и вместе с этим каждое слово проговаривается настолько четко, что ослышаться попросту невозможно.

– Зачем хозяйничал в моем кабинете? Зачем ты ездил к Дуайти? – он проводит пальцами по чужим губам, приподнимая и легко давя на зубы. – Нашел, что искал, Рик?

Граймс вскидывает одну бровь – это движение возникает у него механически, будто что-то тронуло нерв. На лбу собираются морщины. Он не уходит от прикосновения, а просто поднимается с постели, чтобы пнуть дорожную сумку Кросса в самый дальний угол. Теперь он смотрит на него сверху вниз, блуждая взглядом белесых глаз по раскинувшейся на чистых простынях фигуре: Ниган даже не снял верхнюю одежду, так и вытянувшись на постели в мокрой куртке и ботинках. Мужчина медленно перевалился на спину и с улыбкой закинул руки за голову. Он улыбался, но его глаза были черными, как тогда, когда он откручивал тяжелую ножку настольной лампы.