Текст книги "Чернобог (СИ)"
Автор книги: Gusarova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 46 страниц)
– Ты, Сева, детский тренер, значит, выродок по твоей части. Докажи верность Вию, избавься от него.
– Сева! – вырвалось у Борзого имя прадеда.
– Да, – успокоил его Илья. – Ну слушай же. Итак, белый меня схватил и унёс далеко-далеко от дома. Я понимал, что брыкаться бесполезно, поэтому просто думал, что мне делать. А белый расхаживал по тундре, запихнув руку в карман, лупил себя другой по лбу и причитал: «Ёшкин кот! Ёш твою медь!»
– Точно же мой Сева! – охнул Тим.
Илья вздохнул, мирясь с невежливостью слушателя, и продолжил:
– Время шло, а он всё наматывал круги и ругался. Я смотрел и ждал, не зная чего. А потом Сева хлопнул в ладоши и попросил своего духа добыть крови пыжика. Стащил с меня остатки одежды и одним махом раскатал вместе с кровью по тундре. Забрал лохмотья и улетел с ними. Я остался дрожать один, задним умом сообразив, что происходит нечто очень нехорошее. Потом Сева вернулся, обнял меня и заплакал. И сказал: «Одни мы с тобой остались, Иська. Убил он их. Развеял, понимаешь?» Я не понимал. Сева забрал меня под куртку за пазуху и понёс назад. У стойбища я сразу увидел пятно на земле – как то, что сделал с кровью и моими штанами Сева, только больше. А посередине его торчал столб с верёвкой. Мы вернулись домой, и Сева отнёс меня бабушке. Но та наотрез отказалась принимать меня обратно, заявила, что это я виноват в том, что случилось с её дочерью, что я принёс беду. Её сын, мой дядя, тоже отвернулся от меня, сказал, что я не эрси, а полукровный, и такие им не нужны. Сева унёс меня с собой, в большой город, и сдал в детский дом. Вернее, как сдал? Подбросил ветром в одну из палат с табличкой на шее: «Айвазов Илья Каримович» и датой рождения: пятое января две тысячи четвёртого года. Обнимал напоследок и умолял простить, что не может взять с собой. Он говорил, как отец, когда я просился уехать с ним – там тебе ещё опаснее, чем здесь. И обещал навещать. Я помню, как он держал меня за плечи и внушал: «Твой отец попросил позаботиться о тебе. Запомни своё имя, Истислав: теперь ты – Илья. И только Илья, если жить хочешь, если род отцов сохранить хочешь». Что тут скажешь, я хотел. И пришлось стать Ильёй. Это было в Переярске. Я там провёл четыре года.
– Какой ужас, – под впечатлением от истории буркнул Тим.
– В том первом детском доме была жопа, – не стесняясь, поведал Илья. – У нас не имелось ничего своего, даже трусов. Постоянные сквозняки и недоедания, постоянные издевательства старших детей. Их заставляли присматривать за нами, маленькими. Постоянные побои от этих женщин, которых язык не повернётся назвать нянечками. Они не любили бунтарей и требовали, чтобы мы вели себя тихо и покорно. Я не бунтовал, но и не был послушным, держался особняком. Когда люди приходили выбирать себе ребёнка на усыновление, меня старались быстрее спровадить с глаз долой. Я отталкивал, даже маленьким. Они задним умом чувствовали мою гибельную суть. Борзой, ты, наверное, тоже имеешь эту особенность?
Тим вспомнил своё детство и согласно кивнул. Его тоже чурались, хоть и считали очень красивым мальчиком…
– Но я не вешал носа, – продолжил Илья. – Я помнил кто я, что у меня были родители, любившие меня. Помнил, как мама пела мне в колыбельке. Как обнимал отец. Что я помолвлен с Ную. Меня задирали и били за это, за татуировки и… За то, что я отказывался брать из их рук еду. За то, что я не прислуживал старшим и не юродствовал перед спонсорами. За всё. – Илья снова замолк и переглянулся с охреневшим от его исповеди Борзым. – Но ты понимаешь, что их тумаки ничем мне не вредили? Я не плакал, не умолял надо мной сжалиться. Эрси говорили на плачущих детей: келе заберут ваши слёзы и вы больше не успокоитесь. Потом я понял, почему в тундре нельзя плакать. Когда тебя слышно, ты уязвим. Один мальчик, мой ровесник, сильно плакал, когда его били. Он всё время кричал и хотел к маме. Мы знали, что его маму задушил по пьяни отец, но ему этого было не объяснить. И однажды старшие сильно побили его за кражу банана со стола у нянечки. Я не вру, – Илья заметил, как у Тима отвисла челюсть. – Это она попросила разобраться с ним. Мальчика избили, и потом он долго лежал на полу лицом вниз и звал свою маму. Он не двигался, и у него из ушей шла кровь. Я был единственным, кто подошёл к нему. Я видел, что он уходит, и помог ему соединиться с мамой. – От такого у Тима по коже пробежали мурашки. – Кто-то из детей видел это и доложил воспитательницам. Меня стали бояться. Все, кроме одной. Она была похожа на бабушку Умси. Ей, если честно, море было по колено, и она любила выпивать. А когда выпивала, становилась сущим дьяволом. Все боялись её. Все, кроме меня. Я дал себе слово – если она хоть пальцем меня тронет, я уведу её туда же, куда и того парнишку. Что ж, – Илья зло усмехнулся, – она сама напросилась на возмездие. Я сделал это при всех, чтобы дать им понять, насколько я сильнее.
– Ох, – не сдержал возглас Тим.
– После похорон они решили перевести меня в Новосвирь и забыть, как страшный сон. Еле договорились с той администрацией принять нехорошего мальчика. Слухи такое дело, Тимур, – Илья покривился, – бегут, как тундровый пожар. Никуда от них не деться. На новом месте меня не трогали, но и друзей я там не завёл. От меня все шарахались. Оттуда я сбегал. Систематически. Шатался по Новосвирю, уходил в тайгу. Меня ловили, возвращали назад к неудовольствию персонала, потом я опять сбегал. Неуязвимость сделала меня бесстрашным перед природой. А лесная чащоба стала домом. Отец до гибели учил меня стрелять из лука, и я охотно развивал этот навык. Первые вылазки были голодными, но потом я начал хорошо ориентироваться в лесу и добывал себе еду самостоятельно. Меня ловили, – тут он начал посмеиваться. – Я уходил. У нас далеко за городом есть одно скалистое место. Я его до сих пор люблю, а в то время я уезжал туда на электричке и добирался остаток пути бегом. Скалы Зверобоя – отличная территория для охоты и дикой жизни. Там можно было шляться неделями, что я и делал. Меня засекали с вертолёта, вызывали спасателей с ментами, а дальше я начинал уходить от преследования, и это могло длиться ещё дня два. – Илья смеялся и держался за грудь, с удовольствием вспоминая приключения. – Было забавно шокировать их прыжками со скал в стремнину. По их мнению, выжить после такого было никак нельзя. Что сказать – они очень удивлялись, когда мне надоедало в тайге, и я возвращался, грязный, голодный и живой, в детдом.
– Илья, а как же Сева? Он тебя не навещал? – вспомнил Тим.
– Навещал, – тот посерьёзнел. – В первом детдоме частенько навещал, просил потерпеть, говорил, что не может забрать к себе. Потом… Исчез лет на пять. Знаешь, как он потом объяснил, у него появился Валера Зорин. Сын друга, умершего от рака. И он поступился мной, чтобы воспитывать Валеру. Я же был чёрти где, а Валера в Невгороде, считай, по соседству.
Тимофей Берзарин понял, что речь идёт о его отце. Сева и впрямь плотно занимался судьбой нынешнего Вия Балясны, талантливого ученика, заменив ему отца. Тиронов-старший тогда знать не знал, что имеет дело с Берзариными, просто решил, что не даст мальчишке пропасть безотцовщиной. Но кто же знал, что Сева скрывает на другом конце страны ещё одного сироту стрибожьего рода?
– Потом Валера заболел, Сева его спасал, отношения у них испортились, и Стрый вспомнил обо мне. К тому возрасту я стал практически неуправляем. Творил, что хотел, и мечтал уехать на Качурку. Сева же явился и долгими уговорами забрал меня в Невгород. Ох и тяжко ему было со мной совладать! – Илья затрясся от болезненного смеха, то и дело кашляя и сплёвывая тёмную слюну. – Я был уверен в собственной исключительности. Я считал, что воспитатели мне не нужны, и при этом, прости за подробности, прятал грязное бельё за мебелью. Я умел выживать, но не умел жить. Я не знал элементарных вещей. Не умел разжигать плиту, пришивать пуговицы, был тем ещё грязнулей. Севе еле удалось пропихнуть меня в интернат для одарённых сирот, но там уж я его не подвёл. Тяга к науке присутствует у всех Бабогуровых, даже у одичалых. Я помнил отца и его слова. Я не мог позволить себе остаться тупым. И я взялся за учёбу. Хорошее это было время! Меня по-прежнему чурались, и с этим ничего нельзя было поделать. Но меня не били, относились с пониманием и наконец-то начали заниматься моим развитием. Я очень быстро показал отличные результаты в учёбе. Мои навыки выживания также пригодились мне по полной. На каникулы Сева отправлял меня помощником вожатого в Новосвирьские детские лагеря, и я вдруг сообразил, что могу сам стать неплохим авторитетом для мелюзги. Они боялись меня и слушались. А я… Я их жалел. Покрывал косяки, помогал освоиться. Мне не хотелось, чтобы кто-то страдал, как я в детстве, и потому я заступался за маленьких перед старшими, зачастую решал конфликты. Мне это нравилось, о чём я рассказывал Севе. И Сева правильно рассудил о том, что я могу стать наставником, как он для фигуристов. Обаяния у меня не было, но я брал пониманием, и ко мне начали тянуться. Я всегда старался помочь, если меня просили. Я и теперь этим… пользовался, чтобы сблизиться с людьми. Словом, Сева сдружил меня с Памятовыми, а те прекрасно знали моего отца. Михаил Ильич взял меня под крылышко. Сева устроил для меня даже свидание с моей качурской роднёй, когда я заявил, что хочу наладить с ними контакт. Я всё чаще вспоминал о Ную.
– И они приняли тебя? – предположил Борзой. Илья устало покатал голову по земле.
– Нет. Дед Енгух был рад. Ную тоже. А бабка как ненавидела, так и не переменила мнения. Мне заявили, что единственный путь для меня стать своим среди эрси и жениться на девчонке из стойбища – кровная месть за погибших родных. Я должен был отомстить всем до единого убийцам отца и матери. И поскольку среди них числился Сева, то мы быстро убрали это дело в долгий ящик. Я вплотную занялся стрельбой из лука и спортивным ориентированием, продолжал делать успехи в учёбе. Жизнь, можно сказать, снова наладилась. До моей первой археологической экспедиции.
Борзой увидел, как ладонь Ильи, сжимавшая нож, напряглась, а сам он помрачнел.
– Мне было семнадцать, и я никак не ожидал, что вот так резко попаду в социум колдунов и ведьм. Имён называть тебе не буду, прости. Я обещал им, что не втяну в свои проблемы, да и не хочу, чтобы о старом узнал палач Верховного Шабаша. Одно скажу: в то лето я сильно разозлил нашего с тобой бога. И, как я понимаю, разозлил не впервые. Харыысхан, так меня звали в прежней жизни, Борзой, тоже проштрафился перед Куль-Отыром. Это я узнал в экспедиции. Я был чёрным шаманом, да, верно, чернобогом, причём не менее десяти поколений до твоего рождения. И я был единственным. В то лето творилось нехорошее, – Илья поморщился, – повсюду в Свири. Словно её трясло в духовном плане. А виновником оказался Малюта Яхонтов. Тогда же я о нём и узнал всё, что хотел. О том, что это он убил отца и мать. А ещё – что он одержим идеей создать чернобога. Малюта не знал, что именно я – искомый им колдун смерти, ведь мои защитные знаки говорили о том, что я уязвим. Хитрый ход отца спас мне если не жизнь, то разум. Севе пришлось всё мне рассказать. О том, как конкретно погибли мои родители. И я решил отомстить, в надежде, что родственники-эрси примут меня. Я заявился к Малюте.
Тим с Ильёй уставились друг на друга.
– Яхонтов принял меня радушно. Даже восторженно. Долго жал руку, заверял в исключительном уважении к моему отцу. Ну а то, что он его убил, представил, как показательную меру. Отец же сошёлся с ведьмой, на что в те времена был повсеместный запрет. Малюта умел пудрить мозги. – В голосе Ильи тут послышались неожиданно тёплые нотки. – Как все Яхонтовы. В общем, меня уверили, что преступления не было, казнь свершилась по закону, и в качестве отработки провинности мой отец временно стал духом-прислужником у Малюты.
– Какая гадость! – бросил Борзой. – Он вероломно присвоил себе вашу силу! Об этом знает весь мир.
– Теперь – да. А тогда Яхонтова боялись поголовно, включая Севу. Он уже начал разрабатывать месторождения адаманта на Качурке и тянул золотишко из Карасукской республики. Как я сообразил, ему для полноты власти не хватало двух вещей: посоха твоей матери, ведуньи грибовской и потомка-чернобога. И для этого у него была припасена дочь.
– Саша? – уточнил Тим. – Ты про Сашу?
– Да. Как я понимаю, Яхонтов почти договорился с Куль-Отыром о параллельном воплощении чёрного шамана и хотел задействовать для этого Сашу. Мне же было предложено не отсвечивать, чтобы мой отец мог когда-нибудь вернуться в посмертье к роду Бабогуровых. «Если ты меня убьёшь, – ясно дал понять Малюта, – твой отец, Гур-Баба, никогда тебя не вспомнит. Ни тебя, ни себя, никого из воронов. Он не вернётся к роду. А сила твоего рода навеки останется у меня. Хочешь – убей меня. Я и сам от жизни подустал. Но подумай, кем ты станешь в глазах Бабогуровых?» Мне было семнадцать, Борзой. Это сейчас я знаю, что могу закабалить и отпустить любого духа. Но тогда я ничего не знал. Малюта в обмен на мое бездействие пообещал оставить Качурку в покое. Я согласился.
– Сволочь, – выразил мнение о Малюте Тим. – Редкостная сволочь.
– Сашин отец, – поправил его Илья. – Тогда она как раз и решилась на бунт. Помнишь, тех скоморохов, имена которых числились в приговоре? Это они выследили отца в тундре. Малюта сам дал добро на то, чтобы я с ними разобрался. До того они учинили против Вия заговор. Яхонтов сказал мне: «Ты сможешь отомстить частично, и заодно припугнёшь для меня подчинённых». И я согласился на это, ведь Ную ждала меня на Качурке, а отец томился в плену у Яхонтова. Я убил их в одну ночь. Нажрался в хлам и посетил каждого по очереди. Сева тогда понял с кем его связала жизнь. До того он меня стрибогом считал, даже пытался учить летать. Естественно, с успехом наковальни. Орал он на меня, конечно, знатно. В то время они с Валерой уже готовились вызвать Яхонтова на битву ветров. Сева вынес мне мозг тем, что я только слабых убирать и умею. Что взять и присоединиться к ним у меня кишка тонка. Что я привык получать на блюде, а давать неспособен. Меня это очень сильно задело, Тимур. Но я не знал, чем могу помочь так, чтобы не потерять отца навсегда. И вскоре ко мне во сне пришла мама. Она никогда мне раньше не снилась. «Грозила кулаком, называла дураком», как говорится в одной песне. И велела идти на кладбище к могиле Дарины Светлой…
– Ком земли! – взвился Борзой. – В руке моего отца! Его мамина пращурка надоумила! Я клянусь тебе, Аграфена Столетова её звали! Она же ему про меня и сказала, что я буду… Ну, родюсь… не ветрогоном. Вот оно что! – Тим ухватился за волосы. – Вот оно как вышло!
– Вся суть была во внезапности, – подтвердил Илья его догадку. – Малюта никак не ожидал такого. Он не успел опомниться, как был мёртв. Мой отец тут же стал свободным, а сила Бабогуровых отошла, сам знаешь, к Иракли Арцивадзе. Но, Тимур, и я тебе клянусь, без твоего легендарного отца ничего бы не вышло. Именно он отнёс мой привет Вию. Я не знаю, кто бы ещё на это пошёл ради любимых людей. Он очень смелый человек, настоящий герой. Тебе вообще повезло с родителями.
– Да, это правда, – согласился Тим.
– Вот, – чуть помолчав, собираясь с силами, сказал Илья. – Я вернулся на Качурку тоже… почти что героем. Мои меня худо-бедно приняли. Одной бабушке было мало крови. Она упрямо твердила, что нужно убить ещё и Севу, чтобы завершить месть. Но Ную не стала её слушать и пошла за меня замуж. У нас родился сын… Нет, Борзой, она выжила после родов, да и перенесла их нормально, – Илья упредил мысли Тима. – Я зажил хорошо и спокойно. Учился, потом работал. Шёл по стопам отца. Покорил Балясну. Летал на Качурку к семье. Проводил старого Енгуха, когда пришёл его час. Бабушка смирилась с моим существованием и ждала от Ную наследницу. Но судьба снова повернулась ко мне задницей, и в качестве платы за прежние убийства Куль-Отыр забрал Ную с нашей нерождённой дочкой.
– Что? Да как так?! – опешил Тим.
– Убила их раненая охотниками медведица, парень. На севере случается. Умси не смогла пережить потерю второй наследницы. Захворала и слегла. Просила незадолго до смерти, чтобы я отвёл её к Куль-Отыру. А я, веришь? Отказался. – Илья задумался. – Я, вроде бы, должен устыдиться, Борзой. Но у меня не получается обвинить себя в жестокосердии. Эта женщина, одной крови со мной, могла бы сделать моё детство другим. Но она просто не захотела. Она оставила меня маленьким ребёнком страдать и справляться самостоятельно. Я отплатил ей тем же, и не чувствую за это ни малейшей вины.
Тим, слыша это, потёр лицо. Да, бабушки бывают разные. Но Илью можно было понять. И Борзой, сам не зная зачем, признался:
– А я вот умудрился увести в посмертие бабушку. И отец выгнал меня из дома.
– О, – нахмурился Илья. – Бывает и так. Мне очень жаль.
– Да ничего, – вздохнул Тим. – Мы с ним уже помирились. – И, призадумавшись, добавил: – Ты заставил нас помириться. А ещё ты спас мне жизнь. Я только что это понял.
– Ты о чём, парень? – напрягся Илья.
– Без твоего участия я мог не родиться, – объяснил Борзой. – Если бы Малюта победил отца и убил маму.
– А, вот как, – Айвазов повёл бровями. – Не обольщайся. Я в своё время хотел найти тебя и убить. Это Сева прикрыл своего правнука. Он сообщил, что ты хорз. Я никак не думал, что он станет мне врать.
– Старый добрый Сева, – проговорил Тим с любовью. – Он радел за всех нас в равной степени. Я знаю, что ты помог ему уйти, как он сам захотел.
– Да, и тем самым он сделал меня свободным в глазах эрси, – добавил Илья. – Я покончил с местью.
– А два дичка в этом году? – напомнил Тим. – Их за что?
– Продажные шкуры. Ты же знаешь, что Саша возобновила добычу руды на Качурке. Она подкупила их, чтобы те подтасовали результаты моих исследований, и мы не попали на сессию Фонда Всемирного Наследия. Я не мог этого допустить. Я должен был защитить землю Айваседа. Любой ценой, как мой сын Челти. Тимур. – Илья стал очень серьёзным. – Я не соврал и тебе касательно общности наших целей. Я тоже защищаю то, что мне дорого. Священная земля, на которой ты сидишь, поистине хрупка и уникальна. Это видят все, кроме тех, кому нужна руда. «Она умрёт, если будет ничьей¹», поверь. Я решил, что буду защищать её до последнего вдоха. И я сдержал слово. Спроси любую ведунью или шаманку, хоть свою маму, земля едина. Сгинет Качурка – постепенно перестанет дышать Балясна. Замрёт Невгород. Перестанут бить колокола в Люжане. Руда – кровь этой земли. Умси, умирая, сказала мне: «Кровь твоего врага напоит Качурку, и она перестанет стонать». Но Малюта мёртв, а земля не успокоилась. Борзой. Я не хочу смерти для моей Саши. – Илья закашлялся, а Борзой на такие новости выкатил глаза. – Что смотришь? Я люблю её. После потери Ную я думал, что погиб до конца своих дней. Но начал снова жить благодаря Саше, случайная встреча с которой растянулась на годы и годы таких же тайных свиданий. Знаешь, парень, я её должник. Она воскресила меня, словно чистый родник².
– Надо же, – смутился Борзой, не веря услышанному и думая о том, что Яхонтовы – самый скрытный род на свете. – Я понимаю твои чувства, Илья. У меня то же к Свете.
– Я рад за вас. И я не могу отплатить Саше злом за ту новую жизнь, которую она в меня вдохнула. Она для меня так же дорога, как земля Калтысь. Тимур. Я тебя прошу. Позаботься о ней и о земле. Не дай ей совершить чудовищную глупость. И береги Светку. Куль-Отыр, Хозяин Смерти, он… Разгневан мной. Мне не стоило ему препятствовать, ведь ты всё равно родился, чтобы остановить меня. И остановил. Что ж. Должно быть, так правильно. Он не может ошибаться. И теперь тебе защищать Калтысь. – Илья явно выдохся от долгого разговора. Его речь стала путанной, дыхание сбивалось. – Когда ты был зачат, я тебя тоже сразу почувствовал. И… могу понять, как тебе хочется обрести цельность. Это здорово, правда, когда вся сила чернобога принадлежит одному тебе, и её не надо ни с кем делить. Тимур…
– Да, Илья, – отозвался Борзой, чуя недоброе.
– Если что, то я всё сказал, – с какой-то обречённой, усталой покорностью улыбнулся тот, второй. – И благодарен за твоё внимание. Хочешь узнать, что за сила тебя ждёт, когда я уйду? Возьми меня за руку.
Илья выпустил из пальцев нож и потянулся к Тиму. Тот немедленно пододвинулся ближе к раненому и с замиранием сердца обвил ладонью слабую ладонь со знаком ворона на запястье. Тотчас сердце забилось быстрее, по жилам полилась недюжинная мощь, усталость рассеялась, ум прояснился. Захотелось творить, жить, радоваться, и вместе с тем Тимофей Берзарин ощутил ту самую поддержку, на которую опирался всё детство. Это странное ободряющее чувство, что он не один в этом мире. Что где-то за тридевять земель от него есть тот, второй. И что он дышит тем же воздухом. Ходит по той же земле.
Илью, видимо, посетило подобное же чувство, так как он смиренно прикрыл глаза и прошептал:
– Чёрный ворон, весь я твой².
Волна негодования поднялась в Борзом. Он резко отстранился от Ильи, вырвал ладонь из захвата, попятился назад.
– Что такое? Тимур? – Илья попытался поднять голову, но слишком ослабел от кровопотери и беспомощно растянулся на земле. – Тимур.
– Я… Я сейчас, – забормотал Тим, поднимаясь на ноги. – Ты полежи, я сейчас вернусь!
– Уходишь? – не понял Илья. – Ты куда? Ты покидаешь меня, Борзой?
Но Тим уже мчал прочь из круга навстречу снежной буре за его пределами.
Комментарий к 109. Исповедь ¹ – песня «Поезд в огне» группы «Аквариум».
² – песня «Возьми моё сердце» в обработке «Filatov & Karas» vs «Burito».
³ – русская народная песня «Чёрный ворон».
====== 110. Вэйвет ======
– Хоря! Хорэйн! – Тим сразу пожалел, что не взял с собой шлем. Прислонил ладонь ко лбу, высматривая духа. – Хорюшка!
Та незамедлительно выбурилась из сугроба, одарив юного барина радостным скрежетом.
– Потом, потом, милая, – Борзой уже копался в кофрах на спине жучихи. Перебрал то и это, и в конце концов выяснив, что понадобится всё, подхватил сами кофры, забросил на плечо. Махнул рукой: – Жди!
Тётя Саша в этот раз снабдила его по полной. Борзой имел в арсенале стормерское одеяло, кислород, обезболивающие в порошке и кучу перевязочных средств, которыми и намеревался воспользоваться. Походный мешок с водой тоже был полон.
– Илья, потерпи, пожалуйста, – шептал Тим, пока бежал обратно к костру. – Я рядом.
Под распростёртой на земле меховой фигурой успела натечь внушительная лужа. Тим про себя чертыхнулся, сетуя, что не удосужился принять решение пораньше. Не хотелось, чтобы Илья умер так глупо – от потери крови.
Борзой отвернул крышку мешка, ссыпал туда порошок анальгетика и взболтал. Присел на колени рядом с Ильёй. Тот ещё дышал, но на имя не отзывался – кривился от боли и перекатывал голову по камням. Тим осторожно приподнял Илью и устроил на своём плече, чтобы ему было легче принять лекарство.
«Только бы попил, – молил Борзой. – Если попьёт, значит силы жить у него есть».
Илья тихо застонал сквозь сжатые зубы и принялся отворачиваться от горлышка мешка. Тим, пытаясь сунуть раненому горлышко, сперва встревожился, что тот уже и пить не может, но потом догадался в чём дело. В прошлом октябре на стойбище эрси Володька, пообещавший никому не открывать примет Борзого, тоже наливал и клал себе еду отдельно, называя обряд «вэйвет» священным. Мол, из одного котла могут хлебать только родные люди. И сам Илья в исповеди обмолвился о том же.
– Да пей ты, упрямец! – возмутился Борзой. – Хочешь ведь пить, признай!
– Не могу взять… – прохрипел Илья. – Ты чужой мне…
– Какой я тебе чужой! – Тим повернул его лицом к себе, так, чтобы Илья всмотрелся в него полными страдания глазами. – Ну, помнишь? Мак, Невик. Дождь, июнь сорокового года. Мальчишка на бензиновом мотоцикле, а у тебя была чёрная «Хонда», под цвет крыла ворона. – Илья нахмурился, вникая. – Ты мне сам пятихатку на еду дал. Я тоже сразу не взял, но жрать хотелось – ужас.
Илья помедлил секунду, переваривая информацию.
– Да ну, ерунда. Так не бывает… Это был ты? – Бледное лицо чернобога просветлело.
– Это был я, – кивнул Тим. – Потом вспоминал тебя, мечтал найти и отблагодарить. А ты меня и знать забыл, оказывается.
– Так близко..?
– Всё, пей давай. Позже обсудим.
– Ещё скажи, что сложные времена у всех бывают, щенок.
Илья притянул к себе мешок и принялся с охотцей пить, успокоив Тима. Да, силы жить у него явно были.
– Тимур, – позвал он, когда Борзой снова уложил его и подхватил нож. – Ты мне горло хочешь перерезать?
– Тьфу на тебя, – огрызнулся Тим и рассёк на Илье малицу. – Дай я на твои раны взгляну.
– Зачем это? – насторожился тот.
– Спасти тебя хочу. Всю жизнь мечтал спасти кого-нибудь, а не убить.
– И вот нашёл дурачка глупее себя, – договорил за него Илья.
– Нашёл. – Борзой аккуратно раздевал его, невольно морщась от вида пересекающих защитные ёлочки глубоких ран и торчащего из правого плеча обломка ключицы.
– Борзой. А всё-таки, почему заботишься обо мне? – тот поджал губы от боли. – Приговор обжалованию не подлежит.
– Плевал я на приговоры. – Тим распечатал бинт. – Приговоры пишутся людьми. А люди всего не знают.
– У тебя проблемы будут. Получишь по шапке от начальства.
– И что они мне сделают, интересно знать?
Илья повёл одним плечом, и Тим, оборачивая бинт вокруг его рёбер, продолжил:
– Я просто убеждён, что хорошие ребята не должны попадать в плохие ситуации. И если в мире такое до сих пор случается, то я готов это изменить.
Угольно-чёрные глаза ожившего ворона блеснули благодарностью и доверием, но он лишь проронил:
– Дело твоё. Переубеждать, если честно, не хочется.
Чернобоги улыбнулись друг другу.
– Не нравятся мне твои раны, друг,– покачал головой Борзой.
– А я, можно подумать, от них в восторге, – прокряхтел Илья.
– Придержи тут, пожалуйста. Жаль, я не доктор. – Борзой пытался справиться с перевязкой, которую раньше никогда никому не делал.
– Ничего. Я доктор, – заявил Илья, отдыхая головой у Тима на скафе.
– Да ты что?
– Да, исторических наук.
Борзой аж остановил работу.
– Нам это должно как-то помочь?
Илья смягчил взгляд.
– Нет, я просто пытался пошутить.
– А! – встрепенулся Тим, продолжив фиксировать ему руку на груди. – Хорошая шутка. Прости, я не могу сейчас воспринимать юмор, устал, как собака. Я, если помнишь, тоже с раной.
– Сраный – верно сказано, – затрясся в болезненном смехе Илья.
– Сам ты сраный, – прыснул Борзой. – Нет, чтобы спросить как я!
– Как ты? – тут же поправился Илья.
– Да хреново, как! – выдохнул Борзой.
– Ну и чего спрашивать, и так ясно, что хреново, – заявил Айвазов. – Выбираться надо. Дай ещё попить.
– И я уж тогда попью.
Борзой сперва напоил Илью, потом сам принял остаток обезболивающего. Нацепил кислородную маску на Айвазова, завернул в одеяло и не без труда поднял на руки – его собственная рана тут же дала о себе знать.
– Ты тяжёлый.
– Прости. Пришлось подкачаться. – Илья заскрежетал зубами через пластик. – Шлем надень. Там дует… Не забудь оружие и мой тюнгур.
– Молчать не пробовал, нянька?
Тим потащил его в снежную тундру по сугробам. По счастью Хорэйн оказалась тут как тут, а с нею два брата-духа.
– Баринушка, родименький! – взревел Джермаль, кидаясь на Тима. Тот упредительно загородил Илью плечом.
– Тише ты, супостат! Повредишь.
– Охти, новый барин при смерти-с! – переполошился Ерёма и всплеснул лапами. – Баринушка милостивый, тебе чего подать? Может, молочка погреть-с? Ножки укрыть? А тебе, родненький, чем помочь, пособить?
Илья, приглядевшись и узнав Ерёму, досадливо простонал:
– Опять он. У меня от него голова болит. Иной келе норовит сбежать на волю, этот же, как козёл, приставучий до невозможности.
– Вот ты заноза, барин! – беззлобно огрызнулся Ерёма. – Иной хозяин и рад бы такому услужливому духу, а ты всё нос воротишь!
Тим на это не сдержал смех.
– Ты не лучше! – одарил и его милостью синий. – «Сгинь, сгинь», вот мы-то с Цеффири сгинули, а тебе каково пришлось? Солоно небось?
– Хорошо ты о них заботился, – похвалил Илью Тим, обнимая мощные плечи Зефа и передавая ему раненого колдуна. Молчальник принял Илью с бережным вниманием, которого от него никак нельзя было ожидать.
– Я тебе так скажу, – поделился Айвазов. – Хочешь привязать келе, угости их костным мозгом оленя или сушёными рыбьими глазами. И они вовек не отлипнут. Это для них наркотик.
– Ой ли, – пристыженно бросил Ерёма и подобрал Подпись, лук Ильи и бубен. – Боллзы тоже вполне сгодятся, Тимофей Валерьевич.
– А где Николай Валерьевич, дружок? – вспомнил о брате Тим.
– Дак его дикари на нартах до Мынто отправили-с. Чтобы не зазяб, – последовал доклад.
Илья аж взбодрился.
– Это мои-то решили чужака домчать до дома? Точно конец света не за горами!
– Ты просто пока плохо знаешь мою семью, – успокоил его Борзой. – Я ничуть не удивлён тем, что Нико их очаровал. Мой брат – живое солнце.
Айвазов понимающе засмеялся в маску и пару раз кашлянул. Тим взгромоздился на Хорэйн и усадил Илью впереди себя. Когда чернобоги двинулись в Мынто, ветер стих, и над спящей тундрой вновь раскинула своё царство долгая ночь. Небо расчистилось, и северное сияние запестрело на матово-чёрном фоне ярким калейдоскопом.
– Я никогда раньше не смотрел на небесные огни в таком свете, – задумчиво поведал Илья. – Но они и вправду танцуют.
– Кто? – не понял его Тим.
– Великие шаманы. Это старая легенда, и я тебе её обязательно расскажу. Или попроси Светку, она знает.
– Светка! – опомнился Борзой и захлопал себя по карманам. – Надо позвонить ей, сообщить, что мы живы! Ах, досада, она ж меня заблокировала!
– Набери с моего, – предложил Илья. – Сможешь достать? Он где-то во внутреннем кармане малицы.
– Да, спасибо! – обрадовался Тим и, обшарив Илью, нашёл его мобильник. Но набрать не успел, так как услышал в ухе сиротливое, еле ощутимое дуновение ветерка:
«Сыно-о-ок».
Тим огляделся по сторонам в непонимании, откуда, собственно, дует. И тут ему из-за спины опять прилетело:
«Сынок, а где, нахрен, та всратая деревня? Я заблудился».
– Папа! – опешил Борзой и заозирался. – Пап! – пересёкся взглядом с Ильёй и сообщил ему: – Я слышу отца.
Тут Валера, до полусмерти окоченевший от мороза, развихрился перед ними и заявил сиплым голосом:
– Ну и холоды-дрыга у вас на Качурке. Я чуть не окач-чурился.
– Пап, ты что здесь делаешь? – резонно вопросил Борзой.
– Да я это, – Валерий Николаевич, сконфуженно косясь на Илью, потёр синий нос. – Провет-тривался…
– И дул, небось, – догадался Тим.
– Ну, эт-то самое, – Вий Балясны развёл руками. – Ик! Не без этого.
