Текст книги "Чернобог (СИ)"
Автор книги: Gusarova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 46 страниц)
– Благодарствую, вещая, – коротко поклонился Берзарин. – И жду в гости, чаёвничать!
Марфа явилась в особняк той же с виду неспешной, но твёрдой поступью, обивая о мраморную лестницу запылившиеся лапотки.
– От трудов праведных не построишь палат каменных, – Афанасий из комнат услыхал обычное сетование ведуньи и, отложив рукописи, помчался её встречать. – От кого прячешься, Афанасий, все хотела у тебя вызнать? Видать, есть от кого, иначе жил бы в избушке лубяной на пригорке, поближе и к Небу, и к Земле.
– Да я бы с радостью, – скромно заулыбался граф.
– А что же не поселишься по-людски? Чай, титул давит?
Марфа Столетова без опаски протянула лакею посох, как иные дамы отдают на хранение зонтики: она бывала частым и желанным гостем в доме Берзариных. Залезла в лукошко, протянула Афанасию вместо приветственной руки пучок духмяных трав.
– Гляди, прикрыш у нас растёт. Не ведал, Афонька?
– Поди ж ты! – почесал висок пальцем граф. – И где такое чудо? У соловьиного лога или у кривой берёзки?
– Всё тебе скажи да покажи, – подбоченилась Марфа под смех Афанасия. – Разве так гостей дорогих встречают, баламошка? Веди в хоромы да чаем потчуй, как обещался!
– А и веду, и потчую, проходи, – Афанасий подхватил миниатюрную ведьму под локоток, – гостьюшка любая! Самовар готов, варенье с плюшками, как и было условлено.
– Ох и угодник!
И пока стыл по расписным блюдцам пряный чай, пыхтел самовар, да потрескивали в камине дровишки, Берзарин выспрашивал вещую Марфу о своих тревогах. Какая кручина укроется от ведьмы? А уж от ведьмы-подруженьки и подавно. Граф выложил Марфе всё как на духу, как было да как сталось, чему он сам пришёлся личным участником да что без него сладилось. Марфа слушала, не перебивая, лишь притопывала лапотком по паласу, кивала изредка. Прозорливые же небесно-синие глаза вещей от исповеди колдуна то наполнялись теплом вешнего солнышка, то кололись ледяной вьюгой. Афанасий кончил сказ и замолк, повесив нос, только дымок от его трубки вился змейкой к хрустальным люстрам. Марфа тоже помолчала, вглядываясь в крепкую фигуру барина, потом прищурилась по-ведовски и прозвенела на всю гостиную:
– Ну и заварил ты кашу, пёс смердячий.
Афанасий аж вскинулся, взметнул вихри, только вовремя опомнился, дохнул дымом из ноздрей, заморгал и выцедил:
– Что? Неладно я сделал?
– Да как понять, – Марфа куснула плюшку, отпила с прихлебом чай. – И ладно, и неладно. С одного угла зайди – ведьму спас. С другого – перед родом чем ответ держать станешь за пёсью кровь? Темны дела вышли, Афонька.
– Колдунью, ты хотела сказать? – граф подался вперёд, часто заморгав. – Она семаргл, колдунья…
– Ты за меня речи не веди, – приструнила его Столетова. – Когда хочу сказать одно, другого на уме не держу. Ведьма она. По роду ведьма. Вижу я её силу непроявленную. Смешенка твоя зазноба. С теми нашими сёстрами, коих сгубили в великий гнёт. Смекаешь?
– Анна-Луиза говорила… Что в ней кровь ведьм, Марфа, – переполошился Афанасий. – Но совсем в отдалённом колене. Это в инквизицию было.
– А тут и не в коленах дело, – возразила Марфа, – дело в том, кого Землица-Матушка избирает. Твои-то Рондели тоже, видать, девок чужих губить не желали, вот и сохранились сами в себе. Оттого и здоровьем некрепки, и слепошарые.
– Кровосмесительные браки, стало быть? – догадался Афанасий.
– Многого ты о них не прознал, да и незачем тебе теперь. – Ведунья грибовская махнула рукой. – В их роду мужиков не осталось. Старик доживает свой век, сын в землицу ушёл. За старшую теперь она, Анна. С неё и спрос. Со всех вас спрос будет, светик мой.
– За что же спрос? Марфутка! Скажи, не таи!
Столетова тяжко вздохнула, пугая Берзарина, и промолвила ему:
– Ты где видывал в природе, чтобы куря на мельничный жёрнов натянуть пытались?
– Что? Ты о чём, ведьма? – не понял граф.
– О ваших проделках насчет отпрыска берзаринского. Родить наследника от собаки всё равно, что куря на мельничный жёрнов натянуть.
– Ну и что же, – потупился Афанасий. – Я сам таков. И дед мой, Яков, тоже псородный.
– То-то и оно, Афонька, – кивнула Марфа. – Раз сойдёт, вдругорядь обойдёт, а на третий – аукнется. Не с тем богом вы шутки шутите. Для нас, колдунов да ведьм, что важнее всего? Почему я до сих пор бездетная хожу? – она ткнула в графа пальцем. – Ищу пригодного отца для моей наследницы! Чтобы всем она ладна вышла! А ты… От собаки. Цельным родом, считай, пожертвовал ради девки. Как к такому отнесётся тот, кто в жизнь пускает всех нас, земных тварей? И темно мне, Афоня, на мережке темно по твою участь. Боязно. За вас, басалаев, за Грибово, за нас, Столетовых. Всем причастным это аукнется, поверь слову моему.
Афанасий растерянно почесал краешком мундштука бакенбард.
– То есть, по-твоему, лучше было сгубить её? Как ты говоришь – ведьму, сестру твою? Так, что ли?!
– А вот так. Видится мне, светик, могло быть по-иному. Не скажу как, не ведаю – Земля-Матушка не подсказывает. О браках между ведьмами и колдунами, – при этих словах Берзарин поёжился, – ты сам всё знаешь. Темно всё это, ох, темно и запретно, граф, – Марфа оперлась щекой на руку. – Издавна запретно. Не тобой и мной, а самими праотцами, явившимися из Священной Земли. – Потом, увидев глубокую кручину на лице у колдуна, хмыкнула: – А всё ж, не падай духом. Хорошо у тебя выйдет. Много тебе испытаний дано понести, а найдёшь ты счастье, Афоня. На краю мира обретёшь его. Через смерть дойдёшь к нему и через бессмертие, через вероломство переступишь, через гордыню и чужую алчность, через раздор – к единению, через морок – к свету. Только умей ждать, потому как нескоро это станется.
– Чудны слова твои, вещая, – пробормотал Афанасий.
– Говорю, как есть, – повела плечом Столетова и макнула плюшку в варенье.
Эти посиделки добавили Афанасию переживаний, которые он упорно старался таить в себе. И особенно в присутствии Вия. Сила Яхонтов, казалось, искренне сочувствовал брату-стрибогу и всячески его обхаживал. Афанасий же ради довольства Вия улыбался и любезничал. Но от острого взгляда Силы невозможно было что-либо утаить, хоть тот и не был богат на ведовскую кровь – попросту многое повидал за жизнь.
– Такова доля наша, Фошенька, – и в эту уединённую встречу принялся утешать Афанасия Яхонтов, разумеется, без одежды и малейшей пристойности. – Нет мочи смотреть, как ты печалишься. Ну же, душенька, погляди на старика Силу. Разве я хуже той девицы, что всего тебя у меня украла? Разве я непылок, неласков с тобой? Разве у тебя есть повод усомниться в моём расположении? Фоша, – Сила, как прежде, властно и требовательно притянул к себе Афанасия и отвесил ему пару горячих поцелуев. Оторвался от губ, всмотрелся в лицо. Афанасий отвёл глаза к одеялу, не в силах лгать старому другу. – Боль пройдёт, как только ты сына увидишь. Поверь мне, матёрому, для колдуна наследник – единая любовь, да такая, что душу готов вынуть ради него. И забываешь всё дурное, только стоит ему улыбнуться. Сразу чувство, что ты больше не один по миру этому проклятому ходишь, маешься. Что есть тебе ради кого жить, и что каждый вдох твой отныне – ради сына. Вот что это за чувство отцовское, Фоша.
От слов Вия Афанасию только хуже стало. Теперь вместе с пророчествами Марфы он уверился в том, что совершил непоправимое и страшное. И род ему этого не простит.
– Что же ты горюнишься, душенька? – Вий перехватил его взор. – Или тебе есть, что скрыть от Силы Добрынича? С каких-то пор такое? Уж не влюбился ли ты часом в дочку Иронделя? – Яхонтов обличительно сверкнул карими глазами.
– Вздор! – тут же бросил Афанасий. – К чему эти глупости? Скоро родится сын.
Он больше не нашёл слов и подтянул под себя одеяло.
– И что же? – Сила не любил недомолвок.
– И я буду с ним, – докончил Берзарин, краснея от волнения.
Сила откинулся на подушку, почесал лениво седовласую грудь, пригладил бороду и заулыбался: то ли с хитрецой, то ли с ревностью. Афанасий под этим хищным взглядом постарался выглядеть беззаботным и мягко улыбнулся в ответ.
– Что ты, Силушка?
– Да вот думаю, спросить тебя, что на самом деле было, или уж оставить на вашей с Митькой совести.
По спине графа прокатился холодок. Он, должно быть, потеряв самообладание, вытаращился во все глаза на Вия, тогда как тот победно расхохотался, запрокинув голову.
– Хитёр ты, Фоша, но я хитрее, – припечатал его Сила. – Ай, будет, – он притянул к себе Афанасия и принялся его тютюшкать. – Всё-то ты, душенька, себя умнее прочих норовишь выставить! Но то и хорошо, добрый Вий из тебя получится. Изворотливый, сметливый. Такого непросто с места сдуть. Я тобой доволен, как бы ни вышло. А девка – какая мне до неё забота? Предъявить ты её колдовскому люду всё равно не сможешь. Огласка дело такое, на репутацию плохо ляжет, Фошенька. А я у тебя всегда есть. Да, кстати, – Сила как ни в чём не бывало потянулся к столику и взял двумя пальцами увесистый конверт, – тебе известно, что Багурка давеча погиб?
– Как так?! – подскочил с кровати Афанасий в который раз дивясь яхонтовской выдержке.
Ведь не сразу Вий сообщил ему трагическую новость, а ровно тогда, когда сам решил!
– А вот так, – неспешно продолжил Яхонтов. – Пожар в тайге случился, как раз там, где он лагерем стоял. Багурка мог один улететь, да не стал. Решил попытаться группу вывести. Там их целиком и накрыло.
– Ох, Богуславушка… – Афанасий стиснул в пальцах одеяло. – Охти Господи, славный был колдун. И человек золотой. Прими его Стрибог.
– Что там с Митькой? Готов ли он возглавить род отцов, как думаешь? – Вий перешёл к делу. – Мне духи Багуркин перстень принесли.
– Я… Отдам ему, когда поеду за сыном. – Берзарин протянул руку, и белый агат, зажатый в клюве мёртвого ворона, упал ему в ладонь. – Бедный парень.
– Побогаче многих нас будет, – кивнул Сила, устремив взгляд в огонь. – Ты осторожно с ним. Кто он и откуда теперь уже никто не скажет.
– Я… Я ему заместо отца стану, – Афанасий решительно сжал перстень Бабогуровых. – Как ты мне, осиротевшему стал, помнишь?
Сила резко обернулся к любовнику, колко прищурился и скрипнул зубами:
– Смотри у меня. Застану вместе – по ветру пущу, Фоша. И с девкой тоже не изволь путаться так, чтоб я знал. Вием заделаешься – твори, что хочешь. А пока я жив, у моего плеча будь. Вот и весь тебе мой наказ.
Комментарий к 62. Разлука ¹ – русская народная песня «Чёрный ворон».
====== 63. Наследник ======
1831 год, февраль. Люжан, Фретция.
Присланные намедни Мстиславом духи сообщили Берзарину: всё свершилось, как и задумывалось, только вот – рано. Слишком рано для человечьего младенца. Спустя всего семь месяцев супротив девяти положенных. И это заставляло Афанасия стучать зубами от боязни за содеянное, за результат их с Митей тёмного чародейства.
«Сам таким же родился у отца, недоноском, – подсказывал ум, пока ветрогон, сломя голову, мчал во Фретцию. – И ничего. Вырос рассудительным колдуном. И сын вырастет. Обязательно вырастет, уж постараемся на сей раз род не осрамить».
На душе с каждой проделанной верстой становилось всё более неспокойно. Тревожно и пасмурно, как в штормовом море, над которым нёс Афанасия верный Джермаль. Граф почти не замечал на лице брызг солёной взвеси, погружённый в тяжкие раздумья.
«А вдруг на пса похож? Если с хвостом да в шерсти весь, уродец, как его предъявить Силушке? Нет. Коли не вышел хоть в чём Берзариным, велю утопить его, кутёнка неугодного, чтоб не мучился сам и мои седины не позорил».
Тут же рассудок ковырнула совесть:
«А чем твой сын провинился, что ты по легкомыслию не от матери человеческой, а от сучки его зачал? Ещё одну безвинную душу готовишься загубить во спасение, якобы, чести – мерзавец ты, Афанасий, мерзавец и подлец, и больше тут сказать нечего!»
За пазухой была надежно укрыта передачка Мстиславу: родовой перстень Бабогуровых. Афанасий прикидывал, как сообщить мальчику страшную весть о его круглом сиротстве, но надеялся, что и слова отыщутся, и вайкут сможет пережить потерю.
Дабы не затягивать пребывание в едва утихшем после краткой, но бурной революции Люжане, колдуны встретились там же, где простились – у катакомб. Афанасий обещал себе держаться стойко, но, завидев коренастую Митину фигурку с кульком в руках, чуть не осел с подкосившихся ног на булыжники грязной мостовой. Митя был без шапки и коротко острижен. Он подошёл к графу и с хмурым, торжественным видом протянул ему куль.
– Я попросил духов напоить твоего сына парным молоком. Он спит, – отчитался Мстислав.
Афанасий, внутренне дрожа, как осинка, принял теплое тельце, завёрнутое в шаль. От движения ребёнок закряхтел и зашевелился, Берзарин со страху чуть не обронил его, но спохватился и крепче прижал к груди. Из шали донёсся недовольный, но вполне человечий писк, перешедший в пронзительный, громогласный плач.
«А он крепок, – определил Афанасий, сжимая сына. – Стрибог, дай мне сил взглянуть на него! В конце концов, это просто младенец. Просто ещё одна живая душа».
С такой мольбой Берзарин выпутал личико ребёнка из шали, заставил себя хоть вполглаза глянуть на него и обмер. Черноволосый, чернобровый, с чёрными пушистыми ресницами, сын оказался крохотной копией Афанасия и его предков.
«Берзарин! Как есть, Берзарин!»
Мальчик уставился на отца невозможно светлыми, точь-в-точь как у фретцийской гончей, очами, и перестал плакать. Афанасий на секунду забыл, как дышать, сражённый и редкой красотой младенца, и тем неизъяснимым, благостным ликованием, которое принёс ему один только сыновний, не до конца осмысленный взгляд.
«Она хотела назвать сына Грегуар», – припомнил Берзарин, любуясь дитём.
– Григорий, – робко позвал граф. – Гришка. Гришенька.
Ребёнок, глядевший всё так же пристально и настороженно, вдруг на секунду насупился, а потом заулыбался беззубым ртом – тоже как-то лихо, точно проказливый щен, и Афанасий не смог не ответить ему тем же.
«Красавец мой, – заполошно запрыгало сердце, – какой же красавец».
Воображение охотно нарисовало графу их совместные полёты, как только сын окрепнет, их галоп наперегонки в полях, первый бал, на котором Афанасий покажется с Григорием, первый шабаш.
«Подниму, вскормлю, пусть хоть даже кровью, всю душу вложу, всё умение передам, – метался разум. – Гришенька, сынок. Кутенька мой. Род мой, кровь моя».
Афанасий, смущаясь предугаданной Вием, но столь внезапно нахлынувшей отеческой любви, легонько приложился губами ко лбу сына и устроил его на руке, счастливо глянул на Митю, сморгнул слёзы умиления. Потом вспомнил о Богуславе и, омрачившись, тяжко вздохнул:
– Митя, твой отец…
– Я знаю, – сдвинул брови вайкут. – Духи сказали и… Улу Тойон просил плату за него. – Бабогуров мотнул стриженной головой на младенца. – Забрал бубен. Волосы. И запретил мне призывать его в этой жизни. Он гневался на нас, но я сумел его упросить, Афоня-ойун.
– Боже-Стрибоже! – возопил Афанасий, будто ледяной водой облитый. Григорий на его руках, чуя волнение отца, расплакался. – Тише, ч-ч-ч… Да как же, Митя? Зачем ты пошёл на это?
– Слово, данное шаманом, священно, – отрезал вайкут. – Я обещал тебе помочь, и вот цена моего обещания. Отдай перстень. – Он протянул руку, и Афанасию ничего не оставалось кроме, как передать реликвию рода воронова. – И… – Митя осёкся. – Это не всё. Улу Тойон не стал говорить всего. Он говорит только то, что хочет и таит многое. Но я понял – нам ещё придётся откупаться за обряд.
Афанасий, полуживой от страха, во все уши слушал Митину жуть. Вайкут зажмурился, сжал кулаки, собираясь с духом, и дрогнувшим голосом попросил:
– Помоги мне прижиться у вас, в Балясне. Я один на свете остался, Афоня-ойун. Один-одинёшенек.
Он исподлобья, неуверенно глянул на Берзарина, и граф, держа одной рукой родного сына, другой притянул к себе и крепко обнял Митю.
– Что же мы натворили с тобой, Митюша, – прошептал в вороную макушку старший из колдунов. – Что же теперь будет?
– Выберемся, Афоня-ойун, – бормотнул Мстислав. – Как-нибудь да выберемся.
====== 64. Гадалка ======
2045 год, ноябрь, Новосвирьск.
– Светоч, сходи к Мише, узнай, может быть, ему чего-нибудь надо? Кофе завари, пообщайся.
Айвазов прекратил тарабанить по клавишам, оторвался от монитора и покосился на притихшую рядом со статьями Светку. Та непонимающе встрепенулась.
– Я? Зачем?
– Дабы создать видимость того, насколько мы гостеприимная кафедра, – объяснили ей. – Давай, не брыкайся. Миша – зверь полезный.
Светке показалось неудобным переться с приставаниями к чужому человеку, но с другой стороны она понимала, что и Михаилу Тихоновичу может быть неуютно на новом месте. Стоило помочь ему освоиться.
Памятов вешал на окна бывшего кривоглядовского кабинета новые шторы – тёплого медового оттенка. Завидел Светку, помахал рукой и чуть не сверзился с подоконника.
– Я помогу! – Касаткина ринулась на выручку.
– Да, Света, спасибо, я в состоянии, – залепетал, вяло протестуя, Михаил Тихонович. – Дед давно намекал, что пора бы мне зажить самостоятельно, ну вот и случай представился. В тридцать восемь лет почти стыдно жить с родителями. А женой я так и не обзавёлся, и получится ли – большой вопрос.
– Ничего, я на кафедре заместо Золушки, – улыбнулась Касаткина. – Пригляжу и за вами, никуда не денусь.
– Спасибо, – Памятов поправил очки. – Вы такая хорошая, Света. Имей я сына, не раздумывая, предложил бы вам замужество.
Светка насторожилась от такого странного комплемента, не поняв, при чём тут сын.
– Ну что вы, вы же колдунья, – угадал её недоумение Памятов. – И, вероятно, в курсе, как обстоят дела с наследованием у колдунов.
– Признаться, нет, – помотала косами Светка, продевая шторы в петли карниза. – Я не так давно стала колдуньей. Расскажете? Очень интересно.
– Да что тут рассказывать, грустно всё это, – засмущался Михаил Тихонович. – Если вкратце, то существует союз Неба и Земли, который предопределяет пары для колдунов. И если удаётся найти свою пару, то брак во всех смыслах будет удачным. Если же нет – женщине суждено умереть родами, подарив колдуну наследника. Увы, даже нас, семарглов, это правило касается в полной мере. Потому я, как наследник рода Памятовых, до сих пор одинок.
– Какой ужас, – поёжилась Светка. – Вы ищете свою пару?
– Да, ищу, всю жизнь ищу, – закивал профессор. – Не хочу обречь кого-то на верную смерть. И, хвала Небу, с некоторых пор браки вне союза Неба и Земли запрещены. За нарушителями отправляют палача.
– Вы имеете в виду Борзого? – догадалась Светка.
– Его, – кивнул Михаил Тихонович. – И я считаю, это правильно. Но мне всё равно грустно. Вдруг я так и останусь без семьи?
– Надо верить в лучшее! – пожала плечами Светка. – А хотите, я вам погадаю?
– Погадаете? Вы что же, вещая? – заинтересовался Памятов.
– Немножко. Подождите, я принесу Таро!
Светке самой было интересно, что покажут карты для Михаила Тихоновича, и она по-быстрому смоталась в кабинет к Илье. Тот украдкой покосился на копание ученицы в вещах, и, конечно, заметил, как та выуживает колоду, но ничего не сказал, только усмехнулся себе под нос.
– Посмотрим! – Касаткина вернулась в кабинет Памятова и, сев за стол, принялась тасовать колоду. Она решила сделать расклад на шесть карт. Михаил Тихонович, маститый учёный, как ободрённый надеждой юнец, присел рядышком.
– Мне, откровенно говоря, никто из столичных ведьм так и не смог сказать ничего конкретного. Ни Настя Столетова, ни Марина Рукодайная, ни Саша Яхонтова, – признался семаргл. – Думаете, карты покажут?
Светка, заслышав Сашино имя, нахмурилась и немного запальчиво ответила:
– Если пришло время узнать, покажут.
Она развернула веер из карт рубашками к Памятову, и тот вытянул приглянувшиеся.
– Ага, – начала толкование Светка, – перевёрнутая пятёрка кубков. У вас нет удачи в любви потому, что вы застряли в прошлом. Я вижу попытку вернуть старые отношения, нагнать упущенные возможности.
– Возможно, – Михаил Тихонович отвёл глаза.
– Вторая карта, перевёрнутая королева пентаклей, рассказывает, что нужно изменить чтобы встретить пару – тут два варианта: перестать быть жадиной или затворником. – Светка прищурилась на покрасневшего Памятова. – Не думаю, что вы жадина, скорее, затворник, так?
– Смею надеяться, – легко улыбнулся семаргл. – Я утонул в науке.
Касаткина постучала по третьей карте – семёрке мечей, и сказала:
– А в поиске пары вам поможет легкомысленный человек, хулиган, хвастун или связанные с ним события.
– Вот как? – поднял брови Памятов. – Что же это за человек? Мне приходит на ум только один такой, и это бедный Иван Дмитриевич.
– Я тоже о нём подумала, но давайте поглядим, что дальше говорят карты. Перевёрнутый паж жезлов. Какой вам подойдёт человек: сложный. Нахрапистый, деловитый, своего не упустит, у такой женщины не исключены проблемы с моральными качествами. Есть у вас кто-то на примете?
Тут Михаил Тихонович затушевался, протёр очки и вновь шепнул неопределённое:
– Возможно.
– Где вы встретите свою пару, – тут Светка сама удивилась, – а пару вы встретите на работе. Об этом говорит двойка жезлов.
Касаткина увидела, как семаргл оттянул воротничок рубашки и заблестел потом. Он заволновался, но, кажется, и обрадовался тоже. Светка поняла, что у Памятова точно есть человек на примете.
– А когда ждать встречи? Ну или начала отношений? – нервозно спросил семаргл.
– Девятка жезлов говорит нам о чём-то связанным с числом «девять», а также означает напряженную ситуацию, нежелание перемен, ощущение угрозы, – определила Светка.
– Всё понятно, и ничего нового, – грустно прокомментировал расклад Михаил Тихонович. – Я так и думал, что будет сложно. И спустя столько лет, и всегда.
– Вы о ком? – насторожилась Светка, дивясь тому, что у них не кафедра, а дом неразделённых чувств какой-то. – Я знаю её?
– Не уверен, что даже я её знаю на сто процентов, – уклончиво ответил Памятов. – И что у неё в голове тоже. Но в любом случае, спасибо вам большое за ответы, они были мне крайне необходимы, – профессор нашёл в себе силы улыбнуться. – Будем верить в хорошее.
– Эй, помните про затворничество? – подбодрила его Светка. – Действуйте смелее и больше веры в себя.
– Хорошо, – профессор поправил ладонью растрёпанные льняные волосы. – Ну а вам, Света, я хочу сказать, что у вас редкий для семаргла дар – ведовство присуще только тем колдуньям, в жилах которых течёт кровь ведьм.
– Вы думаете, я семаргл? – Светка собрала карты в чехол и приготовила уши.
– Да, я чувствую вашу силу, – признался Памятов. – Неявно, но чувствую. Я ведь, как бы это сказать, одной с вами крови. Семарглы – самая распространённая разновидность колдунов, и вы – типичная представительница. Исследуете, любите книги, дотошны и трудолюбивы. Наши умения не слишком впечатляют, но я скажу вам с гордостью: большинство действенных колдовских заклинаний создано семарглами. Мы призваны хранить в памяти историю колдовства и чародейства вплоть до времён раздора между Небом и Землёй, когда колдуны и ведьмы стали врагами, а браки между ними – запретными.
– Чтобы не рождались хорзы и чернобоги, – кивнула Светка, припоминая то, что слышала от Ильи. – А что было до раздора?
– Земля Городов, – отвечал Памятов, – простирающаяся от океана до океана. И над всей Землёй и её хозяйками верховодила главная шаманка с золотыми волосами.
– Сорни-эква! – ахнула Светка.
– Да, вы совершенно правы, – обрадовался Памятов её знаниям. – На алтаре, который мы с вами исследуем, выгравированы имена всех главных шаманок Калтысь от незапамятных времён и поныне. Только, ах-ах, количество записей на мегалитах чётное. Это значит, что в настоящее время…
– Шаманки у Земли нет, – сердце Светки сжалось.
– Не расстраивайтесь, Света! – тут утешил Касаткину Памятов. – На тех же мегалитах есть пророчество, что Золотая Баба вернётся на Землю и принесёт мир и порядок, каких не было давно. Ведь Валерий Николаевич Берзарин, знаете Вия Балясны? – Светка закивала, – упразднил распрю между Землёй и Небом, позволив колдунам сочетаться браками с ведьмами! Вы же знаете, что Настя Столетова, ведунья района Грибово, его супруга? И у них двое сыновей, один из которых хорз. Так что, мы всё ждём возвращения великой шаманки. Ну, – Памятов осёкся, – мы, я имею в виду Илью Каримовича, меня, деда и… – он сказал с особым придыханием, – Инессу Генриховну.
– Я тоже этого жду, – призналась Светка. – Мы защитим Качурку.
– И всё же, – перевёл тему Михаил Тихонович, – Светочка, по просьбе Ильи Каримовича я пытался определить вашу родовую принадлежность. И не смог! – он развёл руками. – Программа ничего не показала, а в неё, между прочим, загружены все колдуны, начиная с тысяча восемьсот пятидесятого года, с той поры, как начались вести родословные. И по вам – никаких данных. Может быть, вы поможете установить ваших предков?
Светка задумалась. Про своих давних родственников она знала немногое, только то, что некий Сергей Юрьевич Касаткин жил в позапрошлом веке в Новосвирьске и работал железнодорожником-архитектором. Также отец рассказывал, что Сергей Юрьевич не любил говорить о своём прошлом, хотя как инженер железных дорог был весьма и весьма известен. Где-то в городе даже была закреплена памятная табличка с его именем. Это всё и поведала Светка Памятову.
– М-да, негусто, – озадаченно пробормотал профессор. Тут телефон у Светки завибрировал вызовом – её требовал к себе научник. Она по-скорому распрощалась с Памятовым и поспешила в кабинет Ильи. Тот, рыча негромким, весёлым горловым пением, допечатал статью и сунул Светке на проверку.
– Нормально пообщались? – в середине правки вдруг осведомился Айвазов.
– А? Что? – растерялась Светка. – Да, он очень хороший человек.
– Я рад, что ты это заметила, – довольно заявил Илья. – Что ж, советую тебе спеться с Мишей. Это пригодится на случай, – тут он запнулся, как будто поперхнулся словом, сглотнул и продолжил: – на случай, если тебе придётся сменить научника-убийцу на более миролюбивого. Пожалуй, Миша единственный, кому мне не было бы страшно тебя доверить.
– Илья Каримович!!! – Касаткина аж подскочила с дивана и обронила листки статьи. Один из них плавно отъехал к ботинку Айвазова.
– Ну что – Илья Каримович, – тот подобрал исчерканную бумагу и вернул ученице. – Я должен всё просчитать. Любые варианты. Так! Хватит тут нюни распускать, – он поднялся с компьютерного кресла, поиграл заметно округлившимися от усиленных тренировок мыщцами. – Остаешься за главную. Я в качалку, а потом – в клуб лучников. Седрика покормить не забудь. И не кисни, Светоч, не кисни. Готовь статью и займись уже докладом к сессии Фонда. Мы выходим на финишную прямую.
Комментарий к 64. Гадалка Спасибо большое Anna Corvus за расклад для Миши ♥️
====== 65. Письма ======
2045 год, декабрь, Заглядово.
– Санчес! Ты только погляди, что твоя дочь сделала, пока я спал!
Саша повернула голову на оклик и грянула хохотом. Валерий Николаевич, помятый со сна, притащил за руку виновато сжавшуюся Бусинку. Вид у Вия Балясны был и без того гневный, но куда большую грозность ему придали жирные полосы несмываемого тинта на бровях – в целом ровные, только чересчур контрастирующие с седыми волосами на голове.
– Ахаха, пять баллов, мелкая! – оценила дочкину работу мать, и та обрела чуть больше уверенности.
– Эй, я не буду встречать Новый год в таком виде! – Берзарин театрально растопырил руки. – Ты не собираешься её наказать?
– Тебе идёт, – Саша выудила из пакета имбирное печенье. – Её бабка, Анна, была известным на всю Балясну стилистом, так что получай удовольствие, пока моя дочь работает с тобой бесплатно.
– Ну огавдеть теперь! – возмутился Валера. Бусинка потянула его за ладонь.
– Давай волосы тоже покрасим? Дядечка Валерочка, – она умоляюще заглянула Вию в светлые глаза. – В чёрный цвет. А ещё я тебе сделаю синие пёрышки у висков и будет красиво.
Берзарин уставился на Сашу, ища поддержки, но Яхонтова помахала рукой:
– А по мне идея зачётная. Обработай его, а то он плесенью покрылся. Хоть этот Новый год не встречать со стариком.
Валера фыркнул и закатил глаза, Бусинка же обрадованно спросила Сашу:
– А где взять краску?
– Только под моим контролем! Я как-никак художник, – вставил веское слово Вий и принялся распускать косу.
Саша, глядя на них, невольно вспомнила мать. Анна и познакомилась ведь с Малютой Яхонтовым на съёмках какой-то программы, после чего была им приглашена работать личным стилистом. В мамином доме всегда было полно тканей, красок, ленточек для рукоделия, а также самых разномастных посетителей. А ещё она часто брала Сашу с собой на съёмки, но всё, что нравилось девочке в маминой работе – это разматывать полотна разных тканей так, чтобы они реяли флагами, и пускать по ветру облака блёсток. Да, с ней тоже было непросто.
Нико отправился встречать прилетевшего Борьку, близнецы украшали дом, то и дело ссорясь, Хлебородовы-Арцивадзе помогали парням не убить друг друга. Заглядово вновь наполнилось жизнью и теплом сердец – всё, как любила Саша. Ей было очень жаль, что не всех удалось собрать в большом загородном доме – Настя по понятным причинам отказалась приехать, Тим болтался где-то на экваторе по важному заданию, ну и…
Саша взяла со стола старую фотографию, где они с Севой Тироновым стояли, обнявшись, в стормерских костюмах.
– Я никогда не перестану по тебе скучать, мой ангел, – тихо пообещала покойному тренеру Яхонтова. – Я буду помнить наши дни до гробовой доски, пока мы не сконнектимся у Стрибога.
Сева не уставал говорить Саше о том, что своим преемником на тренерском поприще помимо Бориса он видит её, и Яхонтовой это невероятно льстило. Сева любил их всех – Валеру, Нико, Сашу и многих своих учеников, как родных детей. Он всегда старался стать больше, чем тренером. Он был наставником и другом. Воспоминания о Севе нахлынули на Сашу волнами мощной, согревающей ностальгии, и она тогда подумала, что это неспроста. Стоило ожидать от Бориса вестей – так подсказала мережка. И Саша не ошиблась. Тиронов-младший почти сразу по приезде в Заглядово отозвал Яхонтову в укромный угол и протянул ей потёртое от времени письмо.
– Я тут решился повыбрасывать хлам, – с болью в голосе признался Борис, – после деда. Сложно так, ёшкин кот, но нужно. И вот, разгребал бумаги, нашёл это. По-моему там нечто для тебя интересное, тёть Саш.
– Да что ты говоришь, – Саша торопливо раздвинула вскрытый конверт, достала исписанные неровным почерком листки и фото на плотной бумаге. Глянула на запечатлённые камерой восточные лица и чуть не вскрикнула, еле сумев сохранить внешнее равнодушие. На фото Всеслав Бабогуров, а Саша прекрасно помнила его из программы сверки родовых признаков, обнимал такую же черноволосую, круглолицую девушку в одежде из шкур. У той на руках сидел ребёнок не старше двух-трёх лет. Судя по размерам тельца. Лицо же его оказалось смазанным и расплывчатым – черт угадать не получалось, только чёрную макушку. Дети часто вертятся на руках и портят фотографии, это Саша знала из опыта с сыновьями. Но стал бы Всеслав посылать другу такое плохое фото? Скорее всего, лучше бы сделать не удалось. Особенно, если твой сын – чернобог. От туманного месева вместо головы ребёнка Саше сделалось жутко, и вместе с тем сомнений не осталось – она видела мелкого Илью.
