Текст книги "Чернобог (СИ)"
Автор книги: Gusarova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 46 страниц)
Светка заблажила и затрясла руками, заметалась по комнате и прыгнула под одеяло, накрывшись с маковкой. Сразу после она сообразила, какую глупость сделала. Как будто её нельзя убить прямиком в одеяле! Тело охватила бесконтрольная дрожь, к горлу подступили слёзы паники.
Она услышала, как Илья запер окно, чтобы в комнату не несло стужей. Скрипнул старым креслом. Вздохнул и сказал:
– Тебе ничто не угрожает. Можешь высунуться, или слушать так, как тебе хочется. Я пришёл сказать, что никогда не причиню тебе зла. Просто знай.
Светка осторожно выглянула из-за края одеяла. Илья сидел вполоборота к ней и смотрел себе на руки, перетирая пальцами пустоту. Его кисти дрожали. Он нервничал и говорил глухо, отрывисто.
– Я знал, что однажды дам тебе повод возненавидеть меня. Я знал, что это случится неизбежно. Можешь радоваться: таких, как я, в мире всего двое. И вскоре останется один. Если мне повезёт, – он рвано вздохнул и выпятил вперёд подбородок, – я одержу победу над Борзым. И тогда Саша не сможет мне противостоять. Перед неизбежной смертью ни у кого нет козырей. Если же не судьба мне остаться, – он запнулся и сжал кулак, – что ж, я старался. Меня будет ждать моя погибшая семья. Но я не стремлюсь с ними увидеться. Меня здесь держат важные вещи, и это не одна лишь Качурка.
Светка слушала Айвазова безмолвно и неподвижно. На неё напала обычная оторопь, лишившая возможности пошевелить хоть пальцем, будь даже желание это сделать. А Илья всё говорил.
– Ты помнишь, я тебе рассказывал о Хозяине Смерти? – Илья блеснул на Светку чёрным, вороновым глазом. – В верованиях эрси его называют Куль-Отыром.
Касаткина продавила остатки слюны в глотку и открыла рот, но так ничего и не смогла сказать.
– Так вот. В мире есть много богов. И много шаманов, служащих богам. Но такова моя участь, – Илья усмехнулся, – и Борзого, что мы с ним служим Хозяину Смерти. Мы могли бы родиться со способностью летать ветрами. Мы могли бы скакать выше небес и очаровывать одним взглядом. Мы могли бы создавать волшебные вещи и заклинания, быть светлыми и прекрасными, спасать больных и раненых, возвращать жизнь и здоровье, но… Мы иной сути, Светоч. Мы можем только убивать и подчинять себе духов. Мы ходим по грани посмертия и уводим туда всякого, чьё время истекает. Но порой приходится отбирать жизни против воли – и тогда Куль-Отыр за принятие неотжившего духа требует с нас личную плату. Когда я был молод, я не знал об этом. И Куль-Отыр забрал мою беременную Ную. Её загрызла обезумевшая от горя и боли медведица, которую мои соплеменники ранили и лишили медвежат.
– Вы… Убили… Кого-т-то ещ… – выдавила из себя Светка.
– Я мстил убийцам отца и матери, – отрезал Айвазов. – Это то, что тебе стоит знать. Только после искупления я мог считаться своим среди эрси. Знаешь, взросление в детдоме, а потом в интернате очень способствует поиску контактов с родственниками. Есть такая штука на свете – ловушка крови. Когда ты очень хочешь близости со своими кровными родственниками, даже если они ведут себя с тобой хуже келе. Ты же понимаешь, о чём я? – на его лице появилось подобие вымученной улыбки, и Светка легонько двинула головой вниз, соглашаясь. – Я бешено желал, чтобы мои родственники-эрси, те, что отвернулись от меня в младенчестве, признали меня своим, Светоч. И лишь совершив месть, я понял, что своим я среди них никогда не стану. Меня будут чтить, бояться и слушаться. Но не более того. Я слишком другой. Получив их уважение, я не увидел принятия. Ни в ком, кроме Ную, с которой нас сосватали ещё родители. Для неё непросто было, наверное, решиться разделить с чёрным шаманом свою судьбу, но она верила, что нас ждёт счастье. И она ошибалась.
Илья замолк и сморщился. Светка поняла, что его мучила мигрень, но не решилась приблизиться.
– Когда Куль-Отыр забрал мою Ную, и мы остались с Честиславом одни, я понял, что ловушка крови – это не то, чем должен полниться мой рассудок. Я никогда не стану эрси. Сын же верил в то, что он сможет прижиться в тундре. Но он сумел бы прижиться где угодно. Слава был иной сути, Светоч. Он летал и был свободным. Я же – скован обязательствами перед родом матери – шаманками земли Калтысь – Айваседа. Незадолго до того, как посмертие приняло бабушку Умси, которую ты видела во сне, она сказала мне: «Ыляку, кровь твоего лютого врага напоит Качурку, и земля прекратит стонать». Но кровь моего врага, Малюты Яхонтова, двадцать лет назад пролилась над Балясной. И носителем её осталась одна Саша. Только Саша, – дохнул Илья. – Я не хочу её смерти. Я не хочу, чтобы её кровь пролилась на Качурке. А ещё у меня есть ты. И ты тоже мне не чужая. Поэтому, ради того, чтобы Куль-Отыр не забрал вас в качестве платы за Ивана и Виктора, я разбил машину.
Светка ахнула.
– Так смешно. Моя «Хонда» тоже имела адамантовый двигатель. И пока я катался на ней, всё думал – не кривлю ли я душой против своей земли? Не лицемер ли я? Теперь мне спокойно. Я лишился машины, но стал ближе к своей совести. Вот, Светоч. Сказать мне больше нечего, кроме того, что Миша Памятов от имени деда попросился к нам на работу. Старика можно понять. Беспокоится, как бы я ещё чего не натворил. Приставил ко мне няньку, – Илья криво усмехнулся. – Но я не стал возражать. Миша засиделся в онлайне. Ему пойдёт на пользу очное преподавание, а у нас нехватка кадров. При желании ты можешь уйти к нему. Я тебя пойму и удерживать не стану: ты не обязана якшаться с убийцей. Но учёную степень получить изволь. Не зря же я столько времени и сил на тебя угробил. Не зря я столько в тебя вложил. Ты моя, Светоч. И я хочу, чтоб ты добилась успеха и создала себя, как я создал. Я же, как ты поняла, тоже не отступлюсь от начатого. Заново родиться в этой жизни у меня не получится. Придётся доживать её чернобогом. Хочу я этого или нет.
Илья уронил голову на руки, покатал её по ладоням, вздохнул пару раз и добавил:
– Светоч. Вопрос напоследок можно? Если я держу в руках натянутый лук, значит ли это, что острие стрелы направлено конкретно на тебя?
Он воззрился на Светку: напряжённо, выжидающе. Та почти слышала, как звенят то ли его нервы, то ли её собственные. Как тетива на ветру. Она лихорадочно помотала волосами, говоря «нет».
Илья поднялся, отпёр окно, шагнул на подоконник.
– Что же тогда изменилось между нами? Подумай о том, что я с оружием в руках защищаю и тебя тоже, – прозвучало под стук мокрого снега, и прежде, чем Светка устремилась к окну, Илья ушёл.
Касаткина осталась одна в комнате, обняв подушку, обдумывая услышанное. Страх отступил ненамного, но там, где его не осталось, на душе стало тепло и больно. Она как-то не думала раньше, что так нужна Илье. Что не только она ради научника вступила в кафедральное рабство с перманентным «принеси-подай», но и что ради неё вот так можно разбить дорогую машину, чтобы отвести беду. Что её и впрямь берегут могущественные силы. Что за ней стоит целый шаман смерти, самый сильный на Качурке. Что в переписке с Сашей он тайком называет Светку падчерицей.
Ловушка крови…
Касаткина вздохнула. Да, то, что связывало её с родной семьёй и правда напоминало ловушку. Она прекрасно понимала Илью, который так и не смог ужиться с родственниками. Светка была такой же – гадким утёнком, отщепенкой, лишней в семье. А потом в её жизни появился мрачный и дикий одиночка, который, хоть и не говорил Светке ничего ласкового, но всегда давал опору в трудную минуту. Неужели она теперь, в сложное время, отвернётся от него?
Светка не смогла уснуть до утра. Она всё думала и думала, то пуская слезу, то просматривая старые экспедиционные фото, на которых была запечатлена совсем кузнечиком. Илью редко удавалось уговорить сфоткаться вместе, но всё же пара снимков у Светки имелась. Один – у костра, где бритый наголо Айвазов самозабвенно играл на гитаре, а Касаткина показывала на него пальцем. На втором она радостно обнимала научника после удачной находки, а тот, разумеется, делал вид, что ему это противно. Драгоценные, незабываемые мгновения…
Спустя несколько часов Касаткина набралась храбрости и постучала в дверь, которую привыкла распахивать без приглашения.
– Да, – отозвался Илья и, увидев Светку, оторвался от проверки очередной курсовой.
Пока ученица приближалась, доцент молчал, будто не хотел спугнуть её словом или делом. Как маленькую, идущую к протянутой руке зверюшку. Светка подошла к столу и расправила платье. Постаралась звучать уверенно и доброжелательно.
– Доброе утро, Илья Каримович.
– Привет, Светоч. – Он пролистнул страницу курсовой, как догадалась Светка, чисто для того, чтобы показать, что не воспринимает её явление, как нечто важное. – Ты сделала то, что я просил?
– Эм-м-м, – Светка напряглась, вспоминая последние просьбы Айвазова. – Вы про экологов? Или про список должников по всем группам? Или про перевод доклада на фре…
Видя её старание, Илья вдруг открыто улыбнулся и с вымученным вздохом сказал:
– Я про кофе. – Он требовательно постучал своей исцарапанной кружкой по столу. – Две недели назад я просил тебя сварить мне кофе. Ты так его и не принесла.
====== 60. Свобода ======
1830 год, июль, пригород Люжана, Фретция.
Анна-Луиза вышла к Берзарину собранная и величественная, как королева, следующая на эшафот. Куда делись все её детскость и порывистость, лёгкость и восторженность? Пред зачарованным взглядом Афанасия предстала статная и горделивая дама, одетая в малахитово-тёмное атласное платье, купленное графом по случаю помолвки, и такой же однотонный, почти что траурный чепец. Всем ведь известно, что графья Берзарины предпочитают мрачные и лаконичные наряды! Отец с торжествующим видом вёл под руку дочь, вёл на погибель, в чём он не имел сомнений, и не переставал при этом довольно улыбаться. Дела Симона с помощью брачного договора отныне пойдут в гору, а на жизнь Анны-Луизы ему было плевать. Видя эдакую мерзость, граф невольно сжал руку в перчатке: дать старику Симону в зубы, вопреки воспитанию, хотелось страстно. Но спокойная и тихая радость в глазах Анны-Луизы возвращала Берзарину холодность рассудка: ещё немного, и его ласточка будет спасена. Вырвется на свободу, упорхнёт в синее небушко и – поминай, как звали. А дальше…
– Вот месье, поздравляю с удачным приобретением, – угодливо раскланялся Симон, протянул Берзарину дрожащую руку дочери и поводок от её гончей. – Кобылу перегонят духи, за сохранность покупки можете не переживать. Ну что же, дочка, – он потянулся и поцеловал Анну-Луизу в лоб, – прощай. Мы тебя вырастили, а ты избавила нас от нищеты. Стало быть, мы квиты. Будь умницей.
Анна-Луиза глянула на Афанасия, и на секунду в её серо-зелёных глазах мелькнул боязливый вопрос, но граф двинул одними веками, показывая избраннице, что ему можно довериться. Зарычала Сигна, подталкиваемая в карету, хлопнула дверца, кучер хлестнул лошадей, и позади в клубу дорожной пыли остался лишь машущий рукой на прощание Ирондель. Берзарин скрипнул зубами и откинулся на сиденье, пытаясь подавить негодование, Анна-Луиза мягко пригладила его по плечу.
– Успокойтесь, судьба моя, – шепнула она. – Я ни в чём вас не виню. Я очень счастлива.
– Я сделаю вас втройне счастливой, милое сердце, – Берзарин пылко расцеловал руки девушке, – я подарю вам волю и возможность выбора. Ваша судьба отныне и навеки принадлежит только вам.
– О чём вы говорите, Атанаси? – замотала головой Анна-Луиза. – Я снова вас не понимаю.
– Завтра вас ждёт в порту корабль в Веталию. Я обо всём договорился, – возбуждённо рассказал Афанасий. – Демьян сопроводит вас в пути через море.
– А вы?... – Глаза Анны-Луизы округлились, Афанасий хотел бы думать, что от радости, но в них читалось беспокойство.
– А обо мне не тревожьтесь, – ободрительно улыбнулся граф. – Я обещал вам спасение и рад сдержать слово.
– Погодите, я так не могу, – она ухватила его за рукав и сдвинула бровки. – Вы нашли кого-то ещё? Какая-то несчастная девушка должна умереть вместо меня?
– Нет, уверяю вас, милая Анна-Луиза, – поспешил возразить Афанасий, тогда как старая собака Иронделя снова угрожающе заворчала. Берзарин поправил бант на шее, косясь на зверюгу. – Никто не погибнет.
– А как же вы обойдётесь? – удивилась девушка.
– Прошу вас, – собрав всю твёрдость, заявил ей Берзарин. – Я опытный колдун. Я сумею выкрутиться. Лучше вам не знать как, но всё получится, Анна-Луиза.
– О, – она опустила глаза и обмахнулась веером. – Простите, я, должно быть, лезу не в своё дело. Но Тимоте, Атанаси, как же мне жить в Веталии? Я буду совсем одна, на чужбине…
– Мы станем переписываться, – тут же уверил её граф. – Я буду часто-часто вам писать. И помогать, разумеется, тоже.
– А видеться мы тоже будем часто? – Анна-Луиза с пытливой надеждой заглянула ему в глаза.
Афанасий не смог ей соврать и, поджав губы, отрицательно покачал головой. Она замерла, но не произнесла ни слова, глаза её потемнели, подбородок дрогнул. Пальцы начали перебирать веер.
– Быть может изредка, – не выдержал граф. – Ваша новая жизнь должна стать тайной для всех, понимаете?
– Чтобы не скомпрометировать вас, – тихо сказала она. – Хорошо, мой милый. Я сменю имя и стану жить неприметной затворницей.
– Но обещайте, что обязательно будете счастливой, – он крепко сжал её руку. – Обещаете мне?
– Разве это получится сделать… – Афанасий услышал, как дрогнул её голос, – без вас…
Она достала из сумочки платок и стыдливо вытерла щёки, пряча слёзы. Граф сам еле сдержался от стенаний, и потому строго, даже можно сказать, жёстко, сказал девушке:
– Это пройдёт. Вы юны, Анна-Луиза, слишком юны для горестей. У вас впереди целая жизнь, в которой ещё будут судьбоносные встречи и крепкие, искренние чувства. Я же почти старик, и моё счастье может составить лишь наследник рода. Затем я и приехал во Фретцию, не стоит забывать о долге перед предками. Мой отец-колдун воспитал меня в одиночку, что же, придётся и мне пройти его путём. Видно, такова наша доля. Есть обязательства, и они важнее личных устремлений. Вы не находите?
– Да, вы правы, – пролепетала Анна-Луиза.
– Вот и славно, что мы так хорошо понимаем друг друга, – выкорчёвывая из сердца корень за корнем тёплую и бессмысленную привязанность к девушке, поведал граф, пока они ехали в Люжан. Колдуны замолчали, глядя каждый в своё оконце, прислушиваясь к стуку копыт и скрипу рессор. Потом Анна-Луиза позвала:
– Тимоте.
– Да, моя дорогая, – отозвался граф.
– Я бы хотела… Вы столько сделали для меня, что неловко просить вас ещё об одном одолжении…
– Что же это? Говорите, я охотно выполню для вас что угодно, и, прошу, ни слова об одолжении! – спохватился Афанасий.
– Покатайте меня ветром, – тепло и немного виновато улыбнулась Анна-Луиза. – Я бескрылая, но всё же ласточка.
Афанасий от её трепетного и долгого взгляда пропустил вдох, но потом собрался и ответил учтиво:
– С превеликим удовольствием.
Тем вечером она была свободной. Она снова заливисто, звеняще смеялась, а он упоённо играл её светло-русыми косицами и ленточками на шляпке, и никто не мог их разлучить или отвлечь друг от друга хотя бы на краткий миг полёта. Она цеплялась за его потоки, боясь, что упадёт, но он держал крепко, стараясь не слишком сильно поддувать в платье, чтобы не смущать её. Она выглядела румяной и растрёпанной, какой он впервые встретил её скачущей без седла в полях, и была такой далёкой и такой желанной. И потому он всеми своими потоками, всеми оголёнными чувствами, присущими вольным ветрам, старался запечатлеть её в памяти: хрупкость тела, тепло рук, тембр щебетливого голоска и лучистую пестроту зелени в тени лесных болотец – те бесценные сокровища, ради которых он готов был сложить и голову, и честь, если уж признаться начистоту. И с которыми готовился распрощаться навечно.
«Я никогда не забуду тебя, – воем вихрей настойчиво пел Анне-Луизе пока нёс её на своих могучих плечах Афанасий. – Никогда, никогда, никогда», – как заклятье на самого себя, как будто бы повторение слова «никогда» могло что-то там упрочить.
====== 61. Бегство ======
Комментарий к 61. Бегство ¹ – форшмак – блюдо из мелко рубленной сельди.
Наутро звуки пальбы на улице подбросили Берзарина с кровати раньше, чем это сделал переполошённый Ермолай.
– Барин! Подымайся! Переворот!
Тут же графу на спину в стремлении прикрыть собой прыгнул Мстислав, на выстрелы отозвалась возбуждённым лаем Сигна, Анна-Луиза выскочила в одеяле из своей комнаты и была сметена на пол Демьяном.
– Куда! Убьют! – Тиронов, прижимая перепуганную девушку к паркету, бегло осмотрелся. – Афонька, ей богу, началось у них тут! Чернь аристократов решила к ногтю прижать.
– Как никогда вовремя! – чертыхнулся граф.
Митя, вопреки благоразумию, скакнул к окну, высунул голову, и тут же пущенный кем-то камень просадил им стекло. Изнаружи вместе со сквозняком к колдунам впорхнула «карсельеза».
– Революционные гимны поют, вон как! – Демьян, пригибаясь, пробрался к одежде. – Ну и пускай, у нас дело поважнее восстания, господа! Надобно пробиться в порт.
– Тимоте! – Анна-Луиза переползла к Афанасию. – Давайте переждём бои тут.
– Милая моя, вы забываете, что я тоже дворянин, да ещё и иностранный подданный. Слышите? Они ломают двери в гостиницу!
Внизу в самом деле доносилась брань на фретцийском вперемешку с ударами по дереву и испуганными криками портье:
– Полиция! Полиция!
– Ну уж нет, полиция – это похуже простолюдинов! – зарычал в ответ Дёмушка, припоминая историю с бароном де Труа, из-за которой он, собственно, и согласился с такой охотой сопровождать Анну-Луизу в Веталию. – Летим отсюда, да поскорее! Анна-Луиза, вы все пожитки собрали? Мохад! Мохадушка! Мчи в порт, узнай, как там!
Дух Тиронова щёлкнул каблуками и прыгнул в разбитое окно. Мстислав вскинул лук со стрелой, заслышав топот торопливых ног на лестнице.
– Бегите, Афоня-ойун! Я их встречу.
– Да что ты, голубчик, убьют же! – попытался возразить Афанасий.
– Ничего они мне не сделают. – С ледяным спокойствием сверкнул чёрными глазами вайкут, и граф отчего-то моментально поверил в его неуязвимость. – Бегите. Встретимся в катакомбах. Я тебя разыщу. Собаку мне принесёшь.
– Сигну? Зачем?... – успела пискнуть Анна-Луиза прежде, чем Афанасий подхватил её, полуодетую, с редикюлем на руки и, велев Ерёме тащить все остальные их вещи, взмыл в небо. В тот же миг дверь номера поддалась натиску революционеров, в комнате захлопали пистолеты и засвистели стрелы, тонко пискнула от ужаса Анна-Луиза, дохнуло пороховым дымом и кровью. Колдуны, прикрывая телами девушку, понеслись потоками к порту.
В городе творилось светопреставление. Там и тут на узких улочках сталкивались простолюдины и жандармы, выстраивались баррикады из опрокинутых повозок и мешков, кое-где были приметны мертвецы с окраплёнными кровью сюртуками и мундирами. Реяли флаги республики, мятежники распевали гимны, и Афанасий к изумлению своему увидел среди отстреливающихся русую голову Патриса Иронделя. Его лицо было измазано сажей и перекошено ненавистью, очки надтреснуты, а в руках – триколор. Берзарин понял, почему брат Анны-Луизы не зашёл накануне проститься с сестрой: он готовил восстание.
«Бог ему судья, – решил Афанасий. – Хоть бы уцелел!»
Он скосил взор на Анну-Луизу, но та зажмурилась от страха и сжалась в комок, не заметив на баррикадах Патриса.
В порту тоже оказалось неспокойно. Корабль, подготовленный графом для бегства Анны-Луизы стоял на пристани, но команда наотрез отказывалась выходить в море. Моряки тоже бастовали, а капитан судна, то ли из идейных соображений, то ли из жадности заявил Берзарину:
– То что вы мне уплатили, дражайший месье, теперь аннулировано в связи с чрезвычайной обстановкой в городе! Так что, либо платите столько же сверху, либо мы вас, кровопийц высокородных, на ножи посадим, не мигнём!
Афанасий не сразу сообразил, что ответить на столь вопиющую наглость, тогда как на них с Демьяном и Анной-Луизой уже наставили длинные, острые ножи. Но князь Тиронов вдруг лихо сверкнул голубыми глазами и одним мощным дутьём разметал по палубным доскам самого свирепого на вид матроса. Берзарин оглох от истошного визга Анны-Луизы, но всё равно сообразил выхватить клинок из трости. Капитан, видя вместо одного из своих подчинённых мокрое место, вытаращился на колдунов в растерянности, тогда как Демьян уже приставил к его горлу лезвие шпаги.
– А ну-ка, месье, повтори, что ты там сказал, как-то я не понял по-фретцийски. Да и друг мой не привык к вашему говору. Что, свезёшь нас на другой край Междуземки? Или мне из всех вас форшмак¹ накрутить?
Капитан мигом утихомирился и, велев своим парням убрать ножи, стал поспешно готовить отплытие.
– Дружище, за мамзелю свою не тревожься, – Демьян Максимович крепко обнял Берзарина. – Доставлю в Малин в сохранности. Себя побереги!
– Дёмушка, я твой вечный должник, – Афанасий потряс князя в объятьях.
– Да это уж как водится, брат-колдун, – усмехнулся Тиронов. – То мы вашим, то вы нашим. Эх! Иронделька! – он толкнул вперёд Анну-Луизу. – Прощайся по-скорому. – И оставил их, отправившись подстёгивать недостаточно расторопных матросов.
Афанасий крепко сжал в ладонях маленькие ручки Анны-Луизы, чувствуя, как с каждым биением сердца она неотвратимо утекает из его жизни, становясь всё дальше и дальше.
«Так надо», – сказал себе Афанасий, любуясь ею, перепуганной, но смотрящей на него прямо, открыто и восхищённо, как на своего героя. Как на своего мужчину.
– Прощайте, – слова застряли песком в глотке, Афанасий прокашлялся, стараясь справиться с чувствами, и попытался еще раз: – Прощайте, милая…
В ответ она прыгнула к нему на шею и прикипела губами к губам, коротко, пылко, решительно. Афанасий задрожал, обвил руками её стан и за несколько мгновений близости подарил ей всю нежность и всю привязанность, накопленные за их скупые дни вместе.
– Я вам так благодарен, – прошептал он, когда поцелуй иссяк. – Вы… Открыли для меня нового Берзарина, лучше, чище прежнего. Я никогда не забуду вас.
– Йа лублу вас, Атанаси, – сморгнув слёзы, прошептала Анна-Луиза, удивляя графа пусть ломаной, но родной речью. – Йа буду ждат вас вьечно.
– Афонька, всё! – подлетевший к ним Тиронов прервал прощание, ухватил Анну-Луизу за руку и потащил к трапу. – Отчаливаем. Давай и ты, дуй отсюда!
Дальнейшие слова Тиронова утонули в гуле близкой канонады. Силы империи подогнали артиллерию для разгона мятежников. Берзарин растерялся, видя, как отдают концы, и как Демьян уводит Анну-Луизу по мосткам в недра судна, подальше от опасности. Она успела подарить графу прощальный взгляд из полумрака – пышущий зеленью лес потемнел от приближения бури. Берзарин прижал руку к сердцу, желая показать, как она ему дорога, но свистнувшая рядом пуля напомнила об опасности нахождения на открытом месте.
– Барин, собаку мамзель забыли? – Ерёма оказался под боком с ошалевшей от полёта с потусторонним похитителем гончей под мышкой. Сигна жалобно скулила, и в её почти белых глазах стояла мольба: все живые существа, обречённые на погибель, чуют свою незавидную участь. Афанасий сумел взять себя в руки и тряхнул головой.
– Нет, Ерёмушка. Митя просил принести собаку в катакомбы. Летим туда.
Он последний раз кинул полный тоски взгляд на обряжающийся в паруса корабль, заставил себя развернуть потоки и устремился обратно в дым и смрад котла восстания. Люжан воспламенился не на шутку, и Афанасий предположил, что в пригородах творится то же самое. Он надеялся, что старику Иронделю удастся как-то выкрутиться, впрочем, в этом, с его находчивостью, можно было не сомневаться. Однако при пролёте над уже знакомыми баррикадами у графа резануло сердце – он увидел, как протестующие оттаскивают в сторону тела убитых. Среди горы трупов скорчился в последней страшной судороге Патрис Ирондель, и над бровью у него зияло выходное отверстие от пули.
«Боже-Стрибоже!»
Афансию очень хотелось снизиться, чтобы забрать тело совсем юного колдуна, но это грозило и ему самому мгновенной гибелью. И он пролетел над баррикадами, лишь колыхнув трехцветное знамя Патриса, поднятое руками другого республиканца. На Берзарина нахлынула тревога за Мстислава. Да, вайкут был ловок и умел, но, к Велесу, он же остался сдерживать толпу вооружённых до зубов мятежников!
«Он жив и здоров, – уверил сам себя Афанасий. – Он ведь шаман, а что можно знать об умениях шаманов? Ничего определённого, не так ли?»
Берзарин завернул к катакомбам, которые теперь не казались ему таким уж жутким местом, поскольку представляли собой неплохое укрытие от снарядов и пуль. Он отыскал руины, отмечавшие вход, и юркнул в лаз, прокатился по длинным подземельям, где пахло не новой, а старой смертью. И почувствовал себя в безопасности. Прав был Митюша, истлевшие кости не нагоняют такого страху, как негодяи с ножами и пистолетами! А где же он сам?
Афанасий остановил потоки и опустился на известняковый пол. Ерёма подлез сзади. Граф обернулся к духу и спросил:
– Как думаешь, дружок, не сложил ли наш смелый мальчуган голову в бою за нас?
– Э, Афоня-ойун, я мужчина, не забывай, – проворчал обиженно голос в темноте.
– Митька! – Афанасий схватил вайкута и прижал к себе. – Ах ты шельмец! Ух, супостат! Заставил побеспокоиться.
– Вы отправили девочку в Веталию? – сразу спросил Мстислав.
– Да.
Афанасий с похолодевшим сердцем выпутал расплющенную пулю из дыры на сюртуке у Бабогурова. Наткнулся пальцами на вторую и третью прорехи и оттуда так же достал по куску свинца. Вместе с тем, ни крови, ни ран на Мите не было, и Афанасий списал такое чудо на шаманские фокусы.
– Давай собаку, – Митя отобрал у Ерёмы взвизгнувшую Сигну.
– И?... – Афанасий подался вперёд. Мстислав остановил его ладонью в грудь.
– И жди меня тут. Может, долго ждать придётся. Да, ещё мне нужно твоё семя. Справишься?
– Ох! – От услышанного требования Берзарин аж присел на камни. – Значит, это всё взаправду, мил друг? Стало быть, от собаки…
– Не волнуйся, – Митя достал откуда-то тюнгур и поправил на голове шапку. – Сцеди мне семени. Ты был от собаки, Яков был от собаки, глядишь, и с твоим сыном хорошо выйдет. Пока наверху неспокойно, мы как раз делом и займёмся.
– Ага, – буркнул Афанасий, промокнув лоб платком.
– Я пойду вглубь могильника, – прищурился Мстислав и подпихнул Сигну повыше под мышку. – Ты тут сиди. Семя твой дух мне передаст. Не ходи за мной. Я снова с Улу Тойоном говорить буду. Он обещал помочь.
Митя остро, недобро прищурился и исчез с собакой во тьме.
====== 62. Разлука ======
1830 год, сентябрь, Балясна.
– Чёрный ворон, что ты вьёшься, над моею головой? Ты добычи не дoбьёшься, чёрный ворон, я – не твой… Что ты когти распускаешь? Что ты песнь свою поёшь? Коль добычу себе чаешь, за то весточку снесёшь…¹
Спелая рожь колыхалась морем тёмного золота по обе стороны от тропинки, природный Отец-Стрибог гнал ветряных коней по раздольным подбалясненским просторам, пока его потомок объезжал в родовых владениях гнедую кобылицу да привычно кручинился о своей доле. Всё свершилось, по первому впечатлению, наилучшим образом, ровно как хотел Афанасий. И девица осталась жива, и Сила Добрынич встретил уветливо, и род Берзариных готовился обзавестись долгожданным наследником.
– А отцу скажи отдельно, что я род не посрамил и пред ворогом смертельным назад шагу не ступил… Эх ты!
«Как-то там ворон-Митюша, оставшийся в Люжане до рождения младенца?»
С расставания Мстислав не прислал ни весточки, а его отец, Бабогуров-старший, едва осчастливив столичный шабаш ярким визитом, умчал обратно в глухую Свирь. Афанасий не решился в тот приезд потревожить Богуслава расспросами о его воронёнке, решил, что ещё будет время вызнать о Митюше всё интересующее. С тем, чтобы забрать мальчонку, тьфу ты, Небо, мужчину эдакого под берзаринское крылышко. Афанасий чувствовал себя по гроб жизни обязанным вайкуту и хотел отплатить сторицей.
Уверенно держась на гарцующей Ночке, граф мельком кинул понурый взгляд в небо. Собирался дождь, и ласточки теперь почти косили поле, держась низко к земле.
Дёмушка писал на днях, что ему удалось пристроить Анну-Луизу к одной из своих старых любовниц в Малине. Та держала салон, и ей нужны были бойкие руки на подхвате. Флавия Либертини, сама дочка даждя, обещала оказать Анне-Луизе протекцию, и это обстоятельство весьма успокоило Афанасия. Вот только глубокую печаль от разлуки с «ласточкой» это ничуть не умалило. У графа будто образовалась у самого сердца, аккурат под шрамом, оставленным разбойниками, незаживающая нетелесная рана, которая тихо, непрерывно ныла – по Анне-Луизе Ирондель. Вспомнишь её щебеток или топот ножек – и вновь кольнёт, пробудится тоска, и мучает до утренней зорьки, пока, разбивая лунный луч, бродишь по пустому дому, меряешь углы да чураешься теней. Или колыхнёт ветер дубраву на солнышке – и заискрится, замерцает зелень, точно как её лучистые глаза.
– Как теперь живать-бывать тебе, сокол? – пробормотал Афанасий, спрыгивая с Ночки и вышагивая кобылу в поводу. – Что же ты за чародей такой? Будто сам собою заморочен.
«Живи по совести, Афонька, – вдруг разлился по сознанию знакомый голос. – А там уж – как твой бог тебя направит».
Берзарин вскинул голову, огляделся и приметил недалеко в поле некрупную женскую фигурку с клюкой. Нет, обладательница палки не была ни старицей, ни калекой, отнюдь. Она имела способности куда превыше человечьих да и колдовских, что уж там. Ситцевая косынка трепетала на ветру флажком, пока крестьянка пробиралась к графу через рожь, отмеряя шаги посохом с резным Велесом в навершии.
– Марфутка! Марфа Терентьевна! – обрадовался спутнице Афанасий и поспешил к ней с поясным поклоном, столь неприсущим дворянам в отношении собственных крепостных. – Ведунья грибовская! Куда путь держишь, краса моей души?
– Из Петрова села в Грибово иду, светик. У Авдотьиных была, роды принимала.
– И как же Авдотьины? – искренне заинтересовался Афанасий.
– В довольстве. Мальчонка у них. Ладный такой, голосистый, – поделилась Марфа, заправляя в косынку светлую прядь и оглядывая хозяина с ног до головы сметливыми васильковыми глазами. – Твой таким же выйдет.
– Вон как, – Берзарин омрачился. – Марфутка, а изволь я тебя, любезная, домчу до имения – на чаи зазову? А оттуда и до Грибова за одно дуновение.
– Окстись, басалай! Где это видано, чтоб колдуны ведьм катали? – ершисто хмыкнула Столетова. – Сама землицей дойду, не поломаюсь. А ты пока вели духам самовар растопить на можжевелках да поджидай меня.
– Исполним! – Берзарин вскочил на Ноктюрналию, собираясь в путь.
– Постой, – окликнула его Марфа. – Доедешь, вели Архипке, чтоб кобыле зубы подпилил справа. Она у тебя не оттого плохо ест, что по дому кручинится, ей кромка щёку режет.
