Текст книги "Чернобог (СИ)"
Автор книги: Gusarova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 46 страниц)
– Тимоте! – не вполне понимая, как оказалась на крыше далеко от места самоубийства, девушка растерянно заозиралась. – Вы… Что вы здесь делаете?
– Спасаю вас! – не задумываясь, выпалил Берзарин. – Зачем же вы!... Это же страшный грех, о чём вы думали, Анна-Луиза?!
Не зная, как начать с ней диалог, он принялся ругаться, и тут же осознал всю низость этого.
– Милая моя, ну почему так? – Афанасий принялся качать девушку в объятьях, точно бы она была маленькой девочкой, совершившей опасную шалость.
– Ах! Вы ничего не знаете, месье ЛеВан! – расплакалась девица Ирондель. – Папа́ выдаёт меня замуж! За какого-то высокородного заграничного мерзавца!
Эти слова полоснули ножом по совести Афанасия, и он сморщился от душевной боли.
– Этот человек… Он… – Анна-Луиза тяжко вздохнула и дрогнувшим голосом сказала: – Мне стоило с самого начала вам признаться, милый месье ЛеВан! Я – колдунья. Очень-очень бестолковая, и у меня никаких талантов к магии нет. Но я родилась в семье колдунов, и мой отец сосватал меня одному родовитому иностранцу за большие деньги. Без моего ведома… Я обречена, понимаете? Этому мерзавцу, Атанаси Берзарин, моему будущему мужу, нужна девушка для рождения первенца! Его сватовство означает мою верную погибель. – Она потупилась. – Понимаю, это звучит странно… Не спрашивайте, почему так, я и сама толком не знаю! Но мы, женщины, умираем родами, если ждём первенца от колдуна. Патрис родился так же. И мой отец, – Афанасий слушал её, не перебивая, и краем глаза видел, как над ними греет уши в синем небе Демьян, а за печной трубой притаился Митя. – Это ужасно, милый Тимоте, но я ничего не могу с этим поделать! Такова воля отца, – Анна-Луиза вновь обняла его и защекотала ухо нежным лепетом: – Но я не доли своей боюсь! Нет-нет! Я не могу отдаться этому заграничному колдуну потому, что я хочу быть верна вам! Я полюбила вас, Тимоте.
– Моя дорогая! – не выдержал ветрогон, чувствуя, что если сейчас он не скажет ей всего, то его несчастное сердце разорвётся на части. – Этот мерзавец – я! Я – граф Афанасий Берзарин!
Она прянула от него, смотря во все глаза, и Афанасий замер, ожидая, что она ударит его, плюнет в лицо или покроет бранью. Но её глаза, широко распахнутые окна в летний лес, вдруг залучились солнцем на каждом зелёном листке и в каждом тенистом уголке, а губы дрогнули в недоверчивой улыбке.
– Не может быть.
Афанасий робко кивнул.
– Это я.
Анна-Луиза побледнела, мотнула головой, словно пыталась прогнать наваждение, и, смахнув слёзы, прошептала:
– А зачем же вы мне врали?
Берзарин ждал этого вопроса с того самого дня, как назвался Тимоте ЛеВаном. Он придумал тысячу ответов на него, тысячу отговорок, и всё равно оказался растерян. Граф онемел и жалобно заморгал светлыми глазами, ожидая заслуженной кары. Но Анна-Луиза сперва схватила его за руку, словно чтобы удостовериться в реальности происходящего, а потом принялась целовать – каждый участок на лице, каждую морщинку. Берзарин сам не сдержал слёз, и милая девушка собирала их губами, не стесняясь проявления чувств и всецело отдаваясь ласке. Граф понимал, что наказания за ложь он не дождется – вместо того ему подарили тысячу поцелуев счастья.
– Родная моя, – тихо прошептал он, и Анна-Луиза провела пальцем по его губам, всмотрелась в мокрые, полные нежности глаза.
– Je ne comprends pas votre langue², – повинилась она, и граф, собравшись с духом, сказал по-фретцийски:
– Вам нечего бояться, милая Анна-Луиза. Прошу, не плачьте. Я спасу вас. Клянусь честью рода.
– Но как же… Тимоте… Атанаси?
– Доверьтесь мне, – Берзарин сжал её маленькие ручки в своих широких и подумал о том, что он – решительно и бесповоротно… погиб. Рядом кружил Тиронов, за трубой притих Бабогуров, а граф Афанасий Фёдорович Берзарин готовился распрощаться с головой, задним умом понимая, что он эту самую голову уже успел потерять, но это было ой как неважно.
Потому что ещё ближе друзей-ветрогонов, фактически в его ладонях, билось любящее сердце, которому он ни за что не мог позволить замереть навечно.
Комментарий к 36. Признание ¹ – Собор Парижской Богоматери в то время, 1830е годы, находился в плачевном состоянии. Статуи, украшавшие его с XI века были обезглавлены во Французскую революцию, фасады выщерблены, а к самому зданию примыкали постройки.
² – «я не понимаю вашего языка» (фр.)
====== 37. «Курица» ======
Тёплый июльский день сопровождался трескотнёй ласточек в небе и тихим многоголосьем природного ветра, Отца-Стрибога. Повелитель бурь и ветрогонов ласкал молодую пшеницу, полы сюртука Афанасия и ленточки со шляпки Анны-Луизы. Девушка училась у графа танцам. Не имея возможности уделить достаточно времени бальному искусству в детстве, теперь она открывала для себя неизведанную и поистине увлекательную грань жизни. Афанасий взял с собой Демьяна, Митю и нескольких духов для того, чтобы грамотно и наглядно построить фигуры кадрили. Поскольку в течение одного бала кадрилей обыкновенно танцевалось множество, колдуны решили с неё и начать.
– А следующая фигура, Анна-Луиза, называется, смешно сказать, «Курица», – Афанасий сконфуженно прыснул. – Нам придётся немного побыть курами и похлопать крылышками. Но, уверяю вас, ничего предосудительного тут нет, всем будет весело. Итак, становимся, как и в предыдущей фигуре…
– «Лето», – подсказала Анна-Луиза.
– Да, вы верно запомнили! – похвалил её Берзарин. – Становимся vis-à-vis¹.
– Тимоте… Атанаси, – робко прервала его девушка. – Нельзя ли мне снять перчатки? Очень жарко.
– Что вы, дорогая, никак нельзя! – ласково попенял её Афанасий. – Это допустимо лишь во время перерыва на ужин, но не во время танца. И даже так: ежели к вам подойдёт какой-либо юноша с желанием танцевать без перчаток – ни за что не соглашайтесь! Он попросту грубиян и невежа. Таковы непреложные правила проведения балов, на которых тоже бывает весьма жарко. Но ради того чтобы выставить себя в хорошем свете можно и пренебречь мелкими неудобствами, не правда ли?
Анна-Луиза огляделась и вздохнула. И граф, и Демьян были при белых перчатках, Мстислава старшие тоже заставили их надеть. Даже духи: Ерёма, Мохад и двое незнакомых колдунам Митиных имели белые лапки.
– Ах, жаль, – опечалилась Анна-Луиза. – Так ведь совсем не чувствуешь рук партнера.
– А вам это важно? – тон Берзарина мгновенно смягчился, глаза затеплились умилением.
– Я бы хотела чувствовать ваши руки во время танца, Атанаси, – она кокетливо склонила голову, – так говорят: «предложение руки и сердца» – берёшь за руку, всё равно, что берёшь за сердце. Правда ведь? Мы помолвлены.
– Правда. Но мы хотим запомниться приличной парой на балу у герцога? – он придвинулся к ней и провёл перчаткой по тонкому запятью. – К тому же, вам придётся танцевать не только со мной. Как вы понимаете, кадриль предполагает смену партнёров, а ведь есть ещё мазурка, где в начале приходится всем браться за руки. И потом: не собираетесь же вы весь вечер танцевать исключительно со мной?
– Да, я помню, это тоже не вполне прилично. Но у меня для замены вас есть Тайрон, ой, простите, Дамиен.
– Хо-хо, я ваш покорный и преданный рыцарь! – приосанился Дёмушка. Берзарин смерил его колким и упреждающим взглядом. – И давайте уже начнём «Курицу»! А то время бежит и на его усмирение заклинания я не знаю!
Участники танца разошлись по местам и принялись выполнять элементы фигуры. Афанасий с ранней молодости обожал балы и знал толк в танцах. В среде балясненского общества его считали неутомимым, чем он очень гордился, и охотно звали во все дома, включая императорский дворец. Афанасий даже заимел специальную книжечку, где вёл учёт колдовским балам, чтобы никого не обидеть непосещением. Зачастую бывало, что Берзарин катил в карете с очередного званого вечера, как-то незаметно обернувшегося утром, а столица тем временем просыпалась. И было очень славно подозвать какого-нибудь расторопного булочника дабы отведать горячего, с пылу, с жару, первого калача.
Афанасий, уча фретцийку кадрили, внезапно ощутил накат острой тоски по родине. По бескрайним просторам для гульбы и дутья, по ягодным лесам, затяжным крестьянским песням, печным трубам над кургузыми избами, по парному молоку и ржаному квасу. Анна-Луиза доверчиво заулыбалась, когда Афанасий закружил её, практически подхватив на руки. В лучистых глазах и милых чертах круглого, румяного личика дочки Иронделя графу почудилось нечто одновременно очень близкое и такое далёкое, неизмеримо дорогое сердцу. Анна-Луиза вполне могла бы сойти за землячку Берзарина, внешность её казалась теперь графу вполне привычной. Да и сама девица за время знакомства сделалась такой родной, что просто хотелось надеть ей на обласканные солнцем волосы венок из одуванчиков и увлечь в стог пахучего сена. И не вылезать оттуда до скончания веков, попивая парное молоко с ячневым хлебушком, да слушать говорливых ласточек! Эх. Афанасий отогнал сладкие грёзы и про себя решил: это потом. Когда-нибудь, как-нибудь, всенепременно, но после. А пока:
– Demi-promenade. Кавалер берет левой рукой левую руку дамы, – Афанасий проделал это, кладя правую ладонь за спину Анны-Луизы на талию, и притом замечая, как та напряжена от старания, – и с тем переходит на сторону vis-à-vis, встречаясь левым плечом.
До бала оставались считанные дни. Афанасий уже известил герцога Коленкура о своём намерении представиться люжанскому колдовскому свету с Анной-Луизой Ирондель. Тем же днём граф получил полное одобрения и радужных пожеланий письмо от Силы Добрынича, который, естественно, имел связи и с Коленкуром, и со всеми люжанскими родами колдунов.
Да что тут говорить: и с чёртом лысым из преисподни Яхонтов сумел бы быть на короткой ноге, существуй тот на самом деле!
Комментарий к 37. «Курица» ¹ – (фр.) «друг напротив друга».
====== 38. Бал ======
1830 год, июль, Люжан, Фретция.
– Главное, не робейте, – под стук копыт и покачивание кареты наставлял прелестную спутницу Афанасий. – На первом выходе в свет многие молодые особы ведут себя «тише воды, ниже травы», но вам незачем бояться, ведь я буду подле вас. О нашей помолвке уже все знают, так что мы представимся на балу в качестве состоявшейся пары.
– Ох! – Анна-Луиза тревожно обмахивалась большим черепаховым веером. – Как это волнительно, месье! Неужели я смогу произвести на них благое впечатление?
– Не сомневайтесь в этом, дорогая, – Афанасий поправил на ней шаль, – вы достойны стать королевой бала.
Герцог Жофруа де Коленкур с супругой по давней традиции гостеприимных домов встречали прибывших лично. При виде знатной четы бедная Анна-Луиза вцепилась в рукав фрака Афанасия и пискнула, но граф уверенно взял её под руку и подвёл к колдунам.
– Добрый вечер, граф, мадемуазель Ирондель, – учтиво поздоровался хозяин бала и припал губами к перчатке Анны-Луизы. Та, мягко улыбнувшись, склонилась в реверансе. – Рады вашему визиту. Анри, будьте добры, проводите высокочтимых господ в залу.
Лощёный, славно вышколенный лакей, чеканя шаг, направился по галереям дворца герцога, ведя за собой гостей.
– Как думаете, Дамиен уже там? – шепнула Анна-Луиза.
– Полагаю, он прибудет с минуты на минуту, – заозирался Афанасий.
Нет, среди собравшихся Дёмушки не было, и граф ничуть бы не удивился, узнав от кого-нибудь, что Тиронов до сих пор ищет себе подходящую пассию на вечер. Впрочем, отсутствие друга могло пойти празднеству только на пользу: тот обожал спаивать всех и вся, сам при этом оставаясь трезвым. Афанасия заботило другое – где-то в розовых кустах палисадника притаился Мстислав. А уж тот-то никак не упустит шанса побывать на торжестве! И его надо было незаметно впустить. Где-нибудь эдак после кадрили третьей, когда гости растанцуются, и хозяева утеряют бдительность. Граф любил даждей, коими являлись и Коленкуры, за то, что те предпочитали не перечить более могущественным колдунам. Присутствие же на балу иноземного ветрогона с невестой делало праздник на порядок значимее для всего люжанского сообщества. Афанасий принимал знаки почтения от собравшихся, и часть из них доставалась его невесте. Многие поздравляли пару и выражали восхищение безупречным выбором графа. В лицах фретцийских колдунов читались разнообразные чувства: то был и ропот перед действительно сильным собратом, и благоговение, и немного сожаление при быстрых взорах на Анну-Луизу. Афанасий понимал, что колдуны считают её обречённой, но притом ничем не выказывают недовольства. Тем более исключены были колкости и обвинения. Для всех девица Ирондель уподобилась святой и невинной мученице, жертве во имя продолжения жизни. Приняв последнее приветствие, Берзарин с Анной-Луизой стали ждать начала танцев.
Зал был убран со всей присущей Коленкурам роскошью. Натертые мастикой полы сияли, словно озёрная гладь. В кадках по углам стояли живые апельсиновые деревья, позолоченные светильники были украшены цветами, а стены – гобеленами и атласной драпировкой. Шустрые лакеи подносили игристые вина и щербеты. Афанасий решился предложить невесте угощение, но та с виноватой улыбкой отказалась – она была слишком взволнована. Ещё бы! Попасть в круг знати прямиком из сельской пасторали – не мечта ли каждой Золушки? Берзарин невольно залюбовался ею.
Розовые щёчки и широко, по-детски распахнутые глаза, приподнятые в удивлении брови, приоткрытые свежие губки. Рука девицы Ирондель в длинной лайковой перчатке почти невесомо касалась плеча графа, словно в любой момент надеясь обрести опору. Чудесное голубое платье с открытыми плечами мерцало в свете зажжённых люстр, витиеватая, по последней моде причёска открывала лебяжью шейку, подчёркнутую матушкиным колье. Да, она была прелестна, как фарфоровая куколка, только в этой куколке должным образом сочетались и ум, и душа, и смелое сердце, столь милые графу.
Девочка хотела на бал с видным женихом – и Афанасий не мог лишить её такой радости! То, что он собирался решить её судьбу в дальнейшем не так, как прочили собравшиеся на бал колдуны, сейчас было несущественно. Сегодня Афанасий решил дать передышку своим тревогам и рациональности и последовал туда, куда вело его сердце. А именно – в первый вальс.
Заиграла музыка, Берзарин деликатно привлёк к себе Анну-Луизу и закружил по залу. Бедная девушка, наконец, перестала перепуганно озираться и осчастливила его улыбкой. Афанасий еле слышно нашептывал ей такт, чтобы она не сбилась, но это оказалось лишним. За время обучения Анна-Луиза отлично освоила вальсирование. Они с Берзариным летали по залу, как лепестки цветов по ветру. Видя невесту смеющейся и восторженной, граф и сам переполнялся неиспытанной доселе радостью. Одно дело – украшать собой чей-то бал, и другое – создавать праздник для дорогого человека! Анна-Луиза вертелась, ведомая Афанасием, её ладонь с веером покоилась на плече у жениха, а тот не мог надышаться лёгким флёром духов, которые сам же и подарил избраннице.
Вальс закончился и началась первая кадриль. Анна-Луиза, заслышав знакомую музыку, сверкнула глазами и, не дожидаясь приглашения, утянула графа за руку в пляс. Афанасий рассмеялся над её рвением и с удовольствием отдался фигурам. Они сходились и расходились, обмениваясь партнерами, Анна-Луиза ловко подпрыгивала, и игривая улыбка не сходила с её нежных губ. Афанасий был в ударе и танцевал как двадцатилетний юнец. Внезапно при смене партнера Анну-Луизу увлёк от Берзарина явившийся откуда ни возьмись Дёмушка, и граф, хохоча, погрозил тому пальцем. Для давнего друга Демьян изобразил на лице хладное безразличие и притом молодцевато подмигнул Анне-Луизе. Фигура сменилась, партнеры вновь нашли друг друга, и Афанасий с изумлением обнаружил, что Тиронов-то явился на бал с баронессой де Труа – супругой известного люжанского дворянина и владельца крупной швейной фабрики! Это было неслыханно, в кругу колдунов, стоящих вне танцев, уже приметны были перешептывающиеся кумушки. Однако Демьян ничем не выдавал неловкости, да и баронесса, кажется, не обращала внимания на пересуды, так и эдак кокетничая с князем.
Кадриль завершилась, и Тиронов принялся за любимое дело. В руках у Берзарина словно чудом оказался бокал вина, и граф услышал до боли знакомое:
– Ну, колдовской народ, не тушуемся, накатим по первой за межродовую дружбу! Вздрогнем!
– Уздрогне́м! – с трудом повторил незнакомое слово герцог и выгнул брови, когда Демьян подставил ему руку под бокал, чтобы тот пил до дна.
«Началось!» – с досадой подумал Берзарин и поспешил с Анной-Луизой к дальнему балкону: узнать, как там Мстислав. Из открытого окна в помещение потянуло прохладой. Афанасий тихо покликал сквозь сумрак приближающейся ночи:
– Митюша!
Едва зашумели ветвями розовые кусты, показалась меховая шапка с ушками, и Афанасий под мышки втянул на балкон вайкута. Оглядел, отряхнул нарядное платье, попытался в очередной раз отобрать шапку.
– Э-э-э! – зарычал Митя, вернув головной убор на место. – Я перчатки надел!
– И на том спасибо! – буркнул Афанасий. – Надеюсь, тебя никто не обнаружит, мил друг, а то стыда не оберёмся!
– Не тревожься, Афоня-ойун, я неприметный, как комар! – важно пообещал Митя. Анна-Луиза, хоть и не понимала их диалога, захихикала.
– Пирожные там! – указал для Мити Афанасий пальцем на буфет. – И будь осторожен, молю Неба ради!
Но вайкут уже схоронился за портьерой. Из-под тяжёлой драпировки были видны только его сапоги. Берзарин вздохнул и помолился Стрибогу, чтобы мальчишку не засекли.
Пара вернулась к танцам. Мазурка, кадриль, краковяк, опять кадриль. В зале постепенно становилось душно, свечная гарь смешивалась с запахом парфюма и испарений. Высокие окна в дворце запотели. После пятого танца Анна-Луиза сделалась очень бледной и все чаще обмахивалась веером. Афанасий понял, что она близка к обмороку – девушке непривычно было находиться затянутой в новый, жёсткий корсет. Граф участливо вывел избранницу из круга танцующих и тихо спросил:
– Как вам вечер? Нравится?
– Чудесно, спасибо, – следуя недавним наставлениям самого же Афанасия о том, что на балах надлежит не выказывать плохого самочувствия, а исключительно нахваливать вечер и радоваться, Анна-Луиза сделала над собой колоссальное усилие и улыбнулась. – А как вы, Тимоте?
Берзарин понял, что обязан спасти прелестницу, и шепнул ей на ухо:
– Неважно.
– Что такое? – мигом встревожилась Анна-Луиза и даже порозовела. – Рана болит?
Порез от косы уже давно зажил, но послужил бы отличным предлогом для того, чтобы увести девушку из душной и шумной залы.
– Немножко, – согласился Афанасий. – Не желаете ли отдохнуть?
– Конечно, давайте отдохнем! – облегчённо выдохнула Анна-Луиза и тотчас поправилась, вспоминая приличия: – Если вам угодно.
– В таком случае, попробуем найти укромный уголок, – граф поманил её через залу, попутно раскланиваясь с дамами и косясь на то, как Демьян Максимович самым бессовестным образом пристаёт к баронессе де Труа.
Граф и Анна-Луиза уединились в небольшой гостевой комнатке – тут было свежо и пахло срезанными лилиями, вдоль стен стояли книжные полки, а между ними – удобная софа. Анна-Луиза с удовольствием плюхнулась на софу, совершенно забыв о платье, опомнилась и хотела было подняться, но Афанасий подсел к ней. Он кивнул, показывая, что всё в порядке, их никто не видит. Девушка вздохнула и, отвязав, скинула с ног туфельки. Посжимала затекшие пальцы в чулках.
– Ох, вы оказались правы, стоило учиться танцевать в них, – попеняла девушка на обувку. – Но они такие красивые, негоже было бы запачкать их в деревенской грязи!
– Купили бы новые, – улыбнулся Афанасий.
– Новые, – Анна-Луиза, покачав головой, подняла и рассмотрела туфельки. – У меня никогда таких не было. Я вам… Безгранично признательна, Тимоте. Ни разу в жизни мне не было так хорошо. Весь этот бал, и люди, и веселье, – она прижала туфельки к груди. – Удивительно, как я могла оказаться здесь! Это настоящая сказка. Ради одного такого вечера и целой жизни не жалко!
Афанасий стиснул её плечи, их взгляды встретились и встреча эта продлилась, как казалось обоим, вечность. Потом же граф сказал:
– Я обещал вам спасение, и я не возьму свои слова обратно.
– А я бы так хотела, чтобы у нас родился сын, – дрогнувшим голосом поведала Анна-Луиза. – Я бы назвала его Grégoire¹.
– Отчего – Грегуар? – поинтересовался Афанасий.
– Мне нравится это имя, – просто, как всегда, ответила Анна-Луиза. – Я бы качала его в колыбельке и читала сказки вслух.
– Почитайте же мне, – вдруг попросил её граф, желая сменить тему.
– Вам? – улыбнулась девушка, сняв перчатку и проводя пальцами по его волосам. – Но вы ведь совсем большой. Неужели вы тоже любите сказки?
– Очень, – Афанасий прилёг на софу, а Анна-Луиза выбрала на полке книгу.
– Ну хорошо, – она вновь уселась к нему и позволила положить голову себе на колени. – Вот, послушайте мою любимую сказку. «Давным-давно жила-была одна счастливая семья: отец, мать и их единственная дочка, которую родители очень любили. Много лет жили они беззаботно и радостно. К несчастью, однажды осенью, когда девочке исполнилось шестнадцать лет, её мать тяжело заболела и через неделю умерла. В доме воцарилась глубокая печаль. Прошло два года. Отец девочки познакомился с одной вдовой, у которой были две дочки, и вскоре женился на ней»².
Афанасий пригрелся на коленях у Анны-Луизы и наслаждался её щебетом. Девушка читала хорошо и с выражением, а графу звонкий голосок невесты чудился чириканьем ласточки над скатом крыши его имения в Грибово или журчанием Ведуньиного ручья в дубовой роще старого парка. Впервые за несколько наполненных переживаниями недель Берзарин дал себе столь желанный роздых. Пусть и ненадолго, но состояние сладкой неги накрыло его ум, и он почти улетел в благостную дрёму. Но, как уже, видимо, повелось во Фретции, полностью расслабиться ему не дали.
За стеной раздались возбуждённые вскрики дам и кавалеров, звон посуды, топот ног, грохот падающей мебели. Через мгновение Афанасий вылетел в залу, уже предполагая, с кем всё-таки столкнулись, вопреки его наказам, многоуважаемые люжанские колдуны.
Комментарий к 38. Бал ¹ – Grégoire – французская версия имени «Григорий».
² – сказка Шарля Перро «Золушка».
====== 39. Сюрприз ======
Афанасий влетел в залу для торжества и обомлел. Вайкут был зажат пятью духами в дальнем углу у нерастопленного камина, в руке его сверкал знакомый охотничий нож. Мстислав угрожающе обводил чёрными глазами преследователей. Зал притих, некоторые дамы лежали в обмороке, бледный и перепуганный Коленкур уставился на Берзарина, то ли в надежде получить защиту, то ли с требованием объяснений. Афанасий пригладил волосы и двинулся к Мите. Тот, решив, что его ждёт наказание, растолкал духов и тотчас шмыгнул под юбку близ стоящей колдуньи. Статная, дородная дама завизжала, как полоумная, и взгромоздилась на стул. Митя прикрылся складками её шлейфа.
– Митюша, дорогой мой, – примирительно сказал Берзарин, попутно отмечая отсутствие в зале Дёмушки и баронессы де Труа. – Оторвись от юбки, будь добр, и поди сюда.
Мальчишка взял себя в руки, приосанился и послушно приблизился к графу. Тот положил ему руку на плечо, и Митя вздрогнул. Духи-стражи было метнулись к ним, но вайкут издал поистине жуткое рычание, и бестелесные слуги герцога отшатнулись назад.
– Во имя Неба! – приятно картавя, воскликнул Годфруа де Коленкур, – Атанаси, что это значит?
– О, – рассмеялся беспечно граф, – я приготовил вам сюрприз, дражайшие колдуны. У нас на балу присутствует самый настоящий вайкутский шаман.
– Шаман! Шаман! – зашептались по залу. – Из диких земель?
– Совершенно верно, – Берзарин раскурил трубку, – Мстислав Бабогуров, сын всеми любимого Богуслава, прошу любить и жаловать! – и добавил для Мити, протягивая салфетку: – Мстислав Богуславович, соизволь утереть рот от крема.
– Ага, – буркнул тот.
Афанасий отыскал в толпе Анну-Луизу, мигнул ей ободрительно и сказал собравшимся, толкнув Митю вперёд:
– Мстислав – мой протеже. Митюшка, не откажи, порадуй гостей, чем умеешь!
Тот настороженно позыркал по залу и вытер сперва рот салфеткой, а затем нос рукавом фрака. Покосился на Афанасия.
– А чего они хотят-то? – шепнул он сквозь зубы.
– Не имею представления, – тем же шепотком отвечал граф. – Удиви их, колдуны это любят. Произведи впечатление.
– Удивить, – Митя решительно надвинул шапку на лоб, – это можно. Эй, ты! Принеси мой тюнгур¹!
Мстислав махнул рукой одному из стражей Коленкура, и Афанасий изумился тому, что чужой прислужник, явив не присущую духам покорность, сгинул исполнять приказание вайкута. Вскоре он вернулся с бубном и колотушкой, Митя с поклоном принял инструмент и сказал Афанасию:
– Это матери моей тюнгур. Попробую их призвать боем.
– Кого – их? – насторожился граф.
– Духов тайги и небесного огня. Тогда тут станет красиво.
– Что ж, с богом! – благословил Афанасий.
Когда Митя с бубном выступил в середину залы, прочие колдуны разбежались по краям и, преисполненные любопытства, вытаращились на странного вторженца. Вайкут распустил из-под шапки длинные волосы, они побежали по его плечам потоками чёрной воды. Бубен с колотушкой были воздеты к люстрам, Митя принялся ритмично стучать по натянутой коже, выдавая глубокий, гулкий пульс. Следом по залу разнеслось горловое рычание юного шамана. Митя разом стал на себя не похож – сделался отрешённым и опасным. Вся его настораживающая суть прорвалась наружу и пугала до шевеления загривка. Афанасий невольно сжал пальчики Анны-Луизы, та успокаивающе погладила его по плечу.
– Он спас нам жизнь, – напомнила она шёпотом на ухо, – он не желает зла.
– И верно, что это я, – встрепенулся Берзарин. – Необычно, честное слово! Бабогуровы всегда были для прочих ветрогонов диковинками. Эдакая обскура, знаете ли. Где они своих матерей берут – и Небу неизвестно. Есть догадки, что они сочетаются браками с ведьмами испокон веков. Можете себе представить, что способно выйти от такой связи?
Анна-Луиза ответила еле слышным утвердительным возгласом и добавила:
– По слухам, моя пра-пра-прабабка была ведьмой. И сочеталась браком с семарглом-инквизитором, чтобы не гореть на костре. Во Фретции довольно много таких семей. Но об этом все, конечно же, помалкивают.
– Да что вы говорите? – Афанасий будто впервые всмотрелся в разноцветные, редкого оттенка глаза девицы Ирондель.
Определенно, нечто ведовское в ней осталось. Прозорливость, прямота, искренность, идущие от сердца – Анна-Луиза неуловимо напоминала Берзарину соседушек-ведуний села Грибова. Возможно, ведовская кровь была сильна в этой юной колдунье? Но тут по залу прокатились буйные вихри, окна задрожали, одно из них распахнулось и в помещении повалил мягкий, перистый снег. Колдуны изумлённо заахали, дамы накрылись шалями. По стенам побежали контуры кедровых ветвей, будто качаемых сильным ветром, а вокруг камлающего с бубном Мити заплясали мерцающие зеленоватые полосы. Со стен к нему стекались существа – Афанасий сразу определил в них диких, незакабалённых духов. Он невольно насторожился второй раз за вечер, на сей раз, опасаясь за сохранность Мити и всех присутствующих. Дикие духи – опасные существа! Но Мстислав как ни в чем ни бывало продрожал бить в тюнгур и реветь, пока пёстрые тени ползли к нему и свивались у его ног, наваливались одна на другую. Вот уже смолк бубен, и от Мити виднелась лишь ушастая шапка. Духи же, казалось, терзали его, издавая самые разнообразные звуки: и шипение, и тявканье, и подвывание, сродни волчьей возне. И вдруг – мрачные полчища схлынули и сгинули, оставив Мстислава лежать на полу залы. Афанасий было бросился на помощь вайкуту, но заметил, что тот дышит и посмеивается, словно его только что задарили лаской милые щенята.
А после по потолку и портьерам побежали яркие огоньки, оставляя на атласе следы, подобные хвостам метеоров в ночном небе. Колдуны забеспокоились – те же огоньки сновали между ними, точно мириады светлячков или болотных призраков. Стены залы вдруг брызнули розовым и лиловым с россыпью звёзд, потом цвет сменился на зеленоватый и вновь скатился в пылающий розовый. Сполохи извивались причудливыми лентами, танцевали и угасали, и вновь набирали мощь. Анна-Луиза приоткрыла рот от восторга, и её маленькие веснушки тоже мерцали звёздной пылью. Афанасий провёл рукой по воздуху, чтобы прикоснуться к невесте – и его ладонь оставила за собой недолгий сияющий след.
Духи по наказу Мстислава явили истинное чудо. Афанасий не помнил, чтобы кто-то умел так украшать балы да и управляться с бестелесными тварями. Видимо, таково было мастерство шамана, и граф пожалел, что Демьян куда-то запропастился, не увидев эдакой красоты. Впрочем, по всей вероятности, ему и без Митиных волшебств было сладко.
Настоящий крохотный кусочек полярного неба, заключённый во дворце герцога радовал колдунов с четверть часа, а потом угас, подобно костерку. Люстры вновь задымили свечками, люди начали приходить в себя. Коленкур подошёл к Берзарину и восхищённо сказал:
– Какой невероятный сюрприз вы нам приготовили, граф! А ваш воспитанник – талантливый колдун! Не правда ли, господа?
Он захлопал в ладоши, публика присоединилась к хозяину дома, Митя стоял в центре внимания и довольно кланялся. Афанасий одобрительно потрепал его по шапке, а вайкут засмеялся и доверчиво спросил:
– А теперь мне разрешат есть пирожные?
– Я думаю, все пирожные вечера теперь твои, Митюша, – кивнул граф. – Ты лев² этого бала! Однако же, – он вновь осмотрелся, – Демьян Максимович решил нас бросить? Как неучтиво с его стороны.
– Он уехал с женщиной, – сдал князя с потрохами Митя.
– Как бы лиха не вышло, – протянул опасливо граф.
Бал продлился до утра, князь Тиронов всё не объявлялся. Афанасий уже начал волноваться за друга, несмотря на приятную компанию невесты и воспитанника. Только к рассвету маленький робкий мотылёк впорхнул в окошко особняка и, преодолев ряды танцующих, шмякнулся на лацкан фрака Афанасия. Физиономия у мотылька оказалась вполне Дёмушкиной, и граф не преминул его устыдить:
– Где тебя носило, повеса?!
– Афоня, я заколол чёртова барона, – мотылёк затрепетал крылышками.
– Да чтоб тебя! Демьян! – еле смог сдержать громкий возглас граф. – Живопыра!
– Нечего было нарываться, – огрызнулся Тиронов.
– Ох! – Берзарин растерянно огляделся. – Насмерть?
– Как есть, насмерть, – отвечал мотылёк. – Увези меня отсюда, схорониться мне надо.
Так Берзарин понял, что пора им и честь знать.
Комментарий к 39. Сюрприз ¹ – «тюнгур» (якут.) – «бубен».
² – «лев» в стародавние времена означал примерно то же, что ныне «звезда», человека в центре всеобщего внимания, яркого, умеющего развлекать и восхищать.
