Текст книги "Чернобог (СИ)"
Автор книги: Gusarova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 46 страниц)
– Филя, я тебе обещаю, мы завтра пойдём гулять, – отец в детской уговаривал брата заснуть. – Втроём. Я обещаю. Хорошо?
– Papa, je veux discuter avec toi encore un peu,³ – упрямился мальчишка.
– Нет, сейчас – спи. Не позорь меня перед сестрой.
Светка горько усмехнулась. Это вечное «не позорь меня», «как ты себя ведёшь», «мне за тебя стыдно», «что обо мне подумает имярек, видя, как ты…» и прочие попытки отца сделать её удобной и беспроблемной. Семён Юрьевич прекрасно знал, как Светка любила его, и пользовался этим, не стесняясь. Теперь он и брата воспитывал так же.
Илья порой тоже стыдил Светку, но всегда за дело. А хвалил и подбадривал – постоянно. С отцом Касаткина часто чувствовала себя отщепенкой, недостойной его безупречной репутации, Илье же было плевать на собственную репутацию. Что раньше, что сейчас. И никогда – на Светку. Даже, когда она была неловким и бестолковым подростком, калечащим инвентарь и находки, несущим тонны чепухи. Он её терпел…
Светка мотнула волосами и, отыскав в сумке резинки, принялась заплетать косы. День её порядком измотал, и она уже сомневалась, поступила ли правильно, бросив раненого Айвазова наедине с Памятовым без памяти.
«А вдруг у него кровь пошла опять? – Светка испытала чувство вины перед Ильёй. – Он же меня вылечил. Я же тоже не подарок! Но он же стрелял в Борзого да ещё и убить его грозится!»
Светке не хотелось звонить Илье и извиняться, но страх за здоровье научника пересилил гордость. Касаткина ткнула Айвазова. Тот с кем-то трепался.
«Ой, ну и ладно! – успокоилась Светка. – Ну и хорошо».
Очистка совести заняла у неё как раз столько времени, сколько Семёну Юрьевичу потребовалось, чтобы уложить сына. Отец неуклюже, крадучись приблизился к Светке и присел рядом.
– А где его мать? – без задней мысли поинтересовалась Касаткина-младшая.
Семён Юрьевич как-то мигом весь поник и, пряча глаза, сказал:
– Знал, что ты спросишь. Ты, Свет, маме только не трепи особо. Умерла она. Родами умерла.
– Да ты что?! – ахнула Светка. – Пап, соболезную.
– Я почти оправился, – отмахнулся Семён Юрьевич. – Живём с Филькой вдвоём. Ну, я его с соседями оставляю или в детский сад сдаю. А когда и няня приходит. У нас на квартале с этим полный порядок.
– Ты не говорил! – продолжала сокрушаться Светка. – Ты ничего не рассказывал!
– Ха. – Касаткин снял и протёр очки. – Чтобы твоя мама злорадствовала? Типа, свалил, бросил, нашёл себе… Вот и выкуси. Может, я и заслужил, правда. Но Моник не заслужила? Не заслужила, как ты считаешь?
– Нет, конечно. – Светка помотала косами. – Никто не заслуживает смерти ро… Ро…
Она вдруг застопорилась, вспоминая то, что рассказал ей Памятов.
«Существует союз Неба и Земли, который предопределяет пары для колдунов. И если удаётся найти свою пару, то брак во всех смыслах будет удачным. Если же нет – женщине суждено умереть родами, подарив колдуну наследника. Увы, даже нас, семарглов, это правило касается в полной мере».
– Детка, ты что? – встревожился Семён Юрьевич на ступор дочери. – Хочешь винишка?
– Ой, да, спасибо, – пролепетала Светка, начиная прозревать.
– Я в два счёта, – отец метнулся к трюмо, в котором обнаружился небольшой холодильник с напитками.
– Пап, – позвала Светка. – А… Ты, прости за нескромный вопрос, никогда не думал, что вы с мамой созданы друг для друга?
– Оп-оп! – Семён Юрьевич едва поймал выскользнувшую из пальцев бутылку и покосился на дочь, сверкнув очками. – Ты откуда знаешь? Я же звал вас к себе, – он разлил вино. – В Люжан.
– Но ты и домой не хотел вернуться. А ведь в то время у тебя тут нормальной работы не было.
– Не было. – Отец подал Светке фужер. – Я с моим образованием и перспективами жил, как нищий, на мизерном жалованье курьера Фонда. И был по-сумасшедшему влюблён во Фретцию. Я просто не мог уехать отсюда. Светк, здесь, – отец указал рукой, – мой дом. Я сразу это почувствовал, как с самолёта вышел! Чудеса прямо. Я понял, что хочу умереть здесь, и хочу, чтобы мои дети оставили здесь свои косточки. У меня для тебя сюрприз, – он чокнулся с дочерью, и они выпили умопомрачительно вкусного вина, – но я хотел бы отложить это до завтра. Ты не против?
Светка мотнула «нет».
–А мама… – отец снова погрустнел. – Ей в Новосвире лучше. Да и ваша семья, муж её этот. Она же на развод подала, не я! Я ждал, понимаешь, что она изменит решение. Потом познакомился с Моник. Подумал, может, получится новое счастье выстроить. А вон как. – Семён Юрьевич покрутил вино в фужере и отпил. Светка заметила на стене среди фотографий изображение незнакомки, чем-то похожей на её маму. Наверное, это и была бедная Моник.
– Пап. – Светка не знала, как спросить отца о том, знает ли он, что колдун, или нет.
– Да, детка? – блеснул очками Семён Юрьевич.
– Мне жаль, – всё же постеснялась открыться Светка. – Правда, жаль.
– Зато у нас есть Филька, – вздохнул отец. – Филипп Ирондель, первый из Касаткиных, рождённый под своей настоящей фамилией! – он поднял палец вверх и тут заметил за углом гостиной непослушную русоволосую головёнку. – Philippe, pourquoi tu ne dors pas?!⁴
– Je veux m’asseoir avec Anna-Louise et Toi⁵, – заныл мальчуган, потирая родимое пятно.
– Марш в постель, ne me fais pas honte, Philippe!⁶
– А хочешь, я тебе почитаю? – вступилась за братишку Светка.
– Ты? Мне? Анна-Луиза! – Филипп тут же прощупав её слабину, забрался к ней на колени. Светка даже опешила от такого проявления чувств. Удивился и Семён Юрьевич.
– Ну и ну. От него вообще, не добьешься чтоб он говорил на чём-то кроме фретцийского. Хотя, оба языка знает. Филька, ты хитрец!
От щелчка по носу мальчуган залился счастливым смехом. Светка обняла его лёгкое для шестилетки тельце и отнесла в кровать.
– Пап, почему он зовёт меня Анной-Луизой? – шепнула отцу Касаткина.
– Сюрприз, сюрприз обещан на завтра, – загадочно изрёк тот.
– Какую книжку ты хочешь? – уложив брата, Светка потянулась к полке рядом с его кроваткой и неуверенно переглянулась с отцом.
– Он тебе сам почитает, – сдал сына с потрохами Касаткин и продолжил в своей давнишней манере кичиться им. – Филя, покажи сестре, как ты умеешь читать. Свет, выбирай книгу.
Светка наугад потянула корешок с полки и невольно улыбнулась, увидев название:
«Золушка и другие сказки».
Подала мальчику. Филипп со знанием дела открыл нужную страницу с большими цветными картинками и важно начал декламировать:
– Il était une fois une jeune fille très belle et très douce avec des veux bleus d’azur et de longs cheveux blonds. Son père était un riche marchand qui l’aimait tendrement.⁷
Комментарий к 77. Филипп ¹ – Папа! Кто это пришёл? (фр.)
² – Филипп, твоя сестра приехала. (фр.)
³ – Папа, я хочу ещё немного поболтать с тобой. (фр.)
⁴ – Филипп, почему ты не спишь? (фр.)
⁵ – Я хочу посидеть с Анной-Луизой и с тобой. (фр.)
⁶ – Не позорь меня, Филипп! (фр.)
⁷ – «Давным-давно жила-была одна счастливая семья: отец, мать и их единственная дочка, которую родители очень любили». – Филипп читает сестре оригинал «Золушки» Шарля Перро.
====== 78. Враг ======
Тимофей Берзарин сделал глубокий вдох, проснулся и пожалел об этом. Его подташнивало после наркоза, в ноздри были запихнуты кислородные канюли, тело казалось слабым и не своим, а первая попытка подняться обернулась болью в травмированном плече. Сквозь полумрак роскошной спальни Тим осмотрел повязку и немного – ровный шов под нею. Мраз поработал на славу. По крайней мере, пальцы после вчерашнего шевелились куда лучше.
– Это хорошо, – шепнул вслух Тим, откинувшись на мягкую подушку и вяло пялясь в лепнину на потолке. – Я пойду с ней на свидание.
– Пойдешь, рил ток. – Дверь к нему в комнату распахнулась от толчка ногой. На пороге появилась Яхонтова с улыбкой пин-ап девицы и большой плоской коробкой на ладони.
– Тётя Саша, – зарумянился Борзой и повёл ноздрями. – Пахнет вкусно.
– Несу тебе донацию, – игриво прищурилась Яхонтова и развязала тесёмки на коробке.
– Пицца, – угадал Тим.
– Суперпицца для супербоев. – Саша, не церемонясь, зацепила себе горячий треугольник и вкусила подарок для Тима. – М-м-м, ананасы, моцарелла, орегано. Децл, на твоём месте я бы не обламывалась.
– Ох, тёть Саш, – поморщился Тим. – Боюсь, вырвет.
– «Никто у тебя не вырвет, все свои», – поддразнила его Саша фразой из анекдота. – Хомячь.
– Спасибо, – Тим потянулся за куском и скоро понял, что одним не обойдётся. Пицца и впрямь оказалась что надо. – Тёть Саш, мобильник выдашь?
– На столешницу обрати внимание, – не переставая жевать, фыркнула Яхонтова. – Да. Приговор подписан. Но без моего сигнала ухом не веди. Там не всё так гладко.
– Гладко, – хихикнул Тим, осматривая плечо. – Твоя невозмутимость впечатляет, тёть Саш. Просто обзавидуешься.
– Яхонтовская нервная система. Адамантовые тросы, беби, – похвалилась ведьма.
– Мне бы так, – пробормотал Тим.
– Вынесешь с моё, заимеешь, – его одарили насмешливым прищуром. – Короче, ты всосал. Без отмашки не дэшить.
– Может, назовёшь уже его имя? – пристально глянул на неё Борзой. – По-моему я заслужил.
– Да изи, – почти со скукой отозвалась Саша и бросила Тиму в грудь белый конверт подписанного приговора. – Он один Велес не под ним живёт.
Встала и, прихватив ещё кусок пиццы, ушла. Тим остался в комнате один с заветным конвертом в руках. Съеденное лакомство подскакнуло к горлу едким комком, в глазах потемнело. Всего лишь приговор, один из многих, вскрытых и озвученных Борзым за долгий срок службы. Но конкретно в этом заключалась тайна всей его жизни.
– Смелее, – сказал себе Тим. – Ты должен его узнать.
Он решительно надорвал конверт и пробежал глазами бумагу, содержавшую вполне достаточное основание для смертной казни. Убийство, убийство, убийство, вторжение, покушение. Послужной список впечатлял. Имя тоже заставило Тима удивиться.
Бабогуров Истислав Всеславович.
Он о таком и не слышал, хотя фамилия, как балясненскому колдуну, была Берзарину знакома. Этот неизвестный Истислав, судя по всему, намекал на принадлежность к роду ворона, колдунам-стрибогам, которых в своё время извёл под ноль Малюта Яхонтов.
Извёл-то извёл… Только вот как извести чернобога?
Род ворона. Жгуче-чёрные, полные фанатичной решимости глаза. Как у того парня с Качурки, по милости которого Тимофей Берзарин о прошлой осени угодил в каменный плен. Челти Айваседа, он же Славик Воронов тоже кричал, до того, как самолично вызвал оползень, что род ворона не может быть подкуплен. Что за вороновыми крыльями простирается вся Свирь, и ему не суждено сгинуть.
Что, если не Челти, то за Борзым придёт его отец. Только вот, какого чёрта на Шабаш опять вломился Челти? Борзой узнал его даже в облике духа. Узнал и двоих других, которым не удалось уйти от его косы во второй раз. Тогей и Атэк. Старые мёртвые друзья.
Предположение, что тётя Саша знает куда больше, чем он, плавно перерастало в уверенность.
Тим сложил конверт. В смятённых чувствах взял со стола мобильник и стал листать новостную ленту. Всё-таки, обрушение крыши ресторана – событие экстраординарное. Многочисленные видео с места катастрофы раскрыли инцидент полностью. Для глаз дичков крыша просто просела и обвалилась. Борзой же видел другое. Как мужик в клетчатом костюме с рассечённой головой и удивительным луком влетел на ужасном духе в стеклянный купол, чтобы скрыться от преследующего его Тима. Спустя несколько мгновений он оттуда так же и удрал, пока Борзой замешкался внизу – восточное лицо с угрожающе-чёрными глазами сияло кровавыми потёками и торжеством.
Маньяк. Маньяк в клетчатом.
Тима затрясло от бешенства. Он моментально вспомнил Эдуарда Геликовича из детства и то, что потом с ним приключилось.
Интересно, все маньяки носят клетчатое?
– Я доберусь до тебя, не сомневайся, – шепнул Тим.
Но как, чёрт возьми, там оказалась Света?
Борзой понял из новостей, что в ресторане проходил фуршет по случаю завершения сессии Фонда Всемирного Наследия. А Света писала, что собирается выступить там с докладом. Пазл постепенно выявлял целостную картинку. Тим ткнул ссылку на сессию Фонда. Его девушка с Качурки высветилась на первом же новостном сайте: что-то горячо вещающей у микрофона. У Светы горели глаза, сияли волосы в огнях софитов, и что там говорить, она лучилась, как звезда. Тим на секунду залюбовался Светой, читая дословный текст её речи. Он перепечатывался от сайта к сайту и грозил стать манифестом поколения на ближайшие годы.
«В последующем интервью Светлана Касаткина поблагодарила своих наставников и особенно – Илью Айвазова, который вложил много сил в признание качурских мегалитов охраняемым объектом, – говорилось в статье. – Доктор исторических наук Илья Айвазов присутствовал на сессии Фонда Всемирного Наследия, однако предоставил право выступления ученице, чем немало удивил комитет».
От следующих фото Борзой чуть не потерял сознание. Он машинально выдрал из ноздрей мешавшую кислородную канюлю и листнул альбом дальше и дальше. Клетчатый мужик пялится в камеру, установленную на тот самый лук, твою мать! Клетчатый гад обнимает и держит за руку Свету. Клетчатый враг с бородавками на тёмном лице скалится журналистам, а та фигня, из которой он потом соберёт оружие, уже болтается у него на плече.
И он идёт за Тимом. Хладнокровно улыбаясь.
«Он один Велес не под своим именем живёт», – подсказала тётя Саша.
Тим затрясся в исступлении, стараясь справиться с собой.
– Твою мать, – тихо лаял Борзой. – Ублюдок. Враг. Предатель. Предатель…
Матово-чёрная «Хонда» будто наяву выкатила на перекресток и встала сбоку от мотоцикла. Блестящие дождём заграждения на проспекте. Приспущенное стекло. Розовый манжет рубашки, такая же розовая купюра в смуглых пальцах. Понимающие и мудрые, пронзительно-чёрные глаза.
«Эй, парень. Держи».
«Ну, упрямец. Видно же, что ты хочешь есть. У всех бывают сложные времена. Бери».
Да, спасибо. Держи стрелу в плечо исподтишка, ублюдок, мать твою.
Желание написать Snow Crow, высказать ему всё, что думалось, бросить вызов на битву прямо сейчас было почти бесконтрольным. Лишь тёти Сашин запрет удерживал Борзого от расправы с тем, вторым. Тим то бросал телефон на одеяло, то хватал его снова, чтобы вновь увидеть макрофотографии Айвазова. Капот его матовой машины с пригревшимся Сидором, ягоды и мхи Качурки, умопомрачительные таёжные и тундровые рассветы. Потом Борзой, как псих, лез в новостную ленту и подолгу смотрел в скуластое смуглое лицо с высоким лбом, во внимательные жгучие глаза, в которых сколько ни искал, не находил ничего злобного или порочного.
Как у проклятого Эдика.
– Враг, – роняя слёзы обиды и разочарования, шептал Тим. – Ненавижу. Как ты мог. Враг.
Невольно на память пришли строчки чужих стихов, исполняемых под гитарный риф монотонно и безжалостно, как смертный приговор.
«Мне нужен враг, чтоб обрести покой, чтоб все бессмысленное стало объяснимо, чтобы роняло искры за моей спиной пожара ненависть – черное огниво. Мне нужен враг, чтоб можно было жить спокойно, зная, что он где-то рядом. Чтоб день со днем сшивала злобы нить, чтоб ложь гремела взорванным снарядом. Мне нужен враг, чтоб был таким, как я – безжалостный измученный подонок; бутылкам отбивающий края, слабеющий от старости ребёнок…»¹
Комментарий к 78. Враг ¹ – песня «Мне нужен враг» – «Дельфин».
====== 79. Правда ======
Промозглый ветер трепал ветви старых платанов, облезлые, словно кисти мертвецов, морось дождя била по лицу и обледенелым могильным камням.
«Ничего, нам не привыкать, – надвигала плотнее капюшон Светка. – Мы – люди кочевые».
Восточное кладбище Люжана оказалось, вопреки ожиданиям, местом живописным и полным красивейших архитектурных элементов, припущенных духом старины, и, если бы не отвратительная погода, Светка могла бы в полной мере насладиться прогулкой.
– Анна-Луиза! Анна-Луиза, смотгы!
Желтый пуховичок брата сновал между надгробиями. Филипп не переставал виться около сестры. То брал за руку, то лепетал на фретцийском, то тянул показать что-нибудь интересное. Брат, несмотря на худобу и близорукость, оказался на редкость подвижным ребёнком. Светка терпеливо и ласково объясняла Филиппу всё, что знала по истории кладбища, а мальчишка светился от такого количества внимания. Семён же Юрьевич вёл детей через аллеи целенаправленно, и на все расспросы загадочно отмалчивался.
– Ещё немного, ещё чуть-чуть, – он с важным видом протирал от дождя очки. – Это совсем уже рядом, детка.
Надо сказать, что захоронения на Восточном кладбище располагались довольно хаотично, многие монументы обветшали и покосились от времени. Это добавляло мрачных и готических настроений. Вкупе с серостью дня. У привыкшей к экспедиционным испытаниям Светки и той сводило пальцы от холода, и она изумлялась румяным щёчкам Филиппа. Впрочем, звонок-брат куда вернее был мокрым от испарины, чем промок под дождём. Желтые сапожки снова промелькали по лужам перед Светкиным носом.
– Рapa! Par ici! Je l’ai trouvée!¹
Касаткины пробрались в одну из старейших частей кладбища. Светка смахнула конденсат со стёкол и пригляделась. Брат указывал на скромную могилу под большим раскидистым платаном. Невольно Светка ощутила душевный трепет, какой бывает в судьбоносные моменты.
– Смотри-ка, запомнил, – тепло сказал отец. – Ну что, детка, готова узнать тайну нашей семьи?
– Да, – лепетнула Светка, следуя за отцом к потемневшему от времени мрамору.
Надгробие у этой могилы было совсем неброским, но у него лежало несколько букетов свежесрезанных цветов и, как ни странно, гадальных карт. Кто-то повесил на камень брелок в виде летящей ласточки. Кто-то оставил рядом рисунок маленькой шустрой птички.
– Знаменитость? – Светка с неуверенностью потянулась к руке отца и сжала его хрупкую ладонь.
– Читай имя, – улыбнулся Касаткин.
– Анна-Луиза Ирондель, – различила Светка полуистертую, всю в потёках, надпись. – Анна-Луиза?
«Годы жизни: 1812-1897. Любимой провидице и тётушке – благодарные воспитанники Серж и Андре», – перевела она при помощи «юничата» и вопросительно взглянула на отца. Тот улыбался.
– Для тебя это имя, наверное, ничего не значит. Пока не значит, – он полез в телефон. – Вот она, смотри.
Светка заглянула в экран к Семёну Юрьевичу и раскрыла рот в изумлении. Старинный даггеротип запечатлел женщину в пенсне и длинном чёрном платье. Светка догадалась, что это траурное одеяние. В остальном Анна-Луиза выглядела прекрасно: точёная фигурка, осанка балерины, изящно сложенные на платье тонкие руки, длинные волосы, забранные в высокую причёску. Смелые и умные глаза. Но не это поразило Касаткину. Она словно бы посмотрелась в ветхое зеркало. Анна-Луиза Ирондель один в один имела её черты. Да и, что уж там, черты всего семейства Касаткиных!
– Ничего себе! – воскликнула Светка. – Пап, родственница?
– Именно, детка! Наши корни здесь! В Люжане, – просиял Семён Юрьевич.
– А… Она? – Светка указала на надгробие.
– Помнишь нашего знаменитого железнодорожника, Сергея Юрьевича? – Отец потеребил себя за подбородок. – Так вот, на самом деле он – тот самый Серж, а Анна-Луиза была его родной тётей, воспитавшей сироту.
– Откуда ты узнал? – удивилась Светка.
– Знаешь, у меня ощущение, что судьба сама нас ведёт в те места, которые нам предназначаются, – задумчиво поделился отец. – Я как-то гулял здесь и нашёл могилу. Меня заинтересовала эта женщина. Я глянул фото в интернете и, сама, понимаешь, обалдел. Начал поднимать архивы и неожиданно узнал много нового о нас! Как ты думаешь, с чего я тебе подарил карты?
– С чего? – Светка вспомнила, что первую колоду Таро ей действительно выслал из Фретции отец.
– Анна-Луиза была гадалкой. Сивиллой, и притом, почти ясновидящей. Это она, если хочешь знать, предсказала мировую эпидемию истландского гриппа за год до её начала. А в Люжане Анна-Луиза до сих пор вроде городской легенды и местной святой. У неё просят заступничества желающие узнать правду, а также те, кому хочется удачи в любви. Они приносят на могилу Анны-Луизы карты и ласточек. Ведь Ирондель и значит «ласточка».
– Да, пап, я знаю, – перебила его Светка. – А почему в любви?
– Есть легенда, что Анна-Луиза всю жизнь была влюблена в одного чужеземца, имя которого неизвестно. Она так и не вышла замуж, а после смерти возлюбленного облачилась в траур до конца своих дней.
– Как трогательно и грустно, – оценила Светка.
– Как бы там ни было, легендарную тётю похоронил наш Сергей Юрьевич. Ну а я, как верный потомок, взял себе фамилию Ирондель и получил вид на жительство. – Отец явно собой гордился.
– Пап, а кто такой Андре?
– О нём история умалчивает. Но известно, что у нашей пра-пра было золотое сердце. Она могла приютить кого угодно, – поделился Семён Юрьевич.
Светка, наполненная совершенно неясными ей переживаниями от рассказанного отцом подошла и положила руку на надгробье сивиллы.
«Пожалуйста, помоги мне с Борзым», – мысленно попросила она. И вздрогнула, когда голосом собственной души, идущим будто от самого камня и от фретцийской земли, ей ответили:
«Только ты сама можешь помочь себе. Всё в твоих руках».
– Свет? – напрягся отец.
– Да, – Светка обернулась и улыбнулась. – Здесь поистине удивительное место.
– Наше место, дочь, – с убеждением сказал Семён Юрьевич. – Земля Касаткиных.
К Светке с обнимашками прилип брат. Она рассеянно пригладила мокрые волосы Филиппа и натянула ему на затылок капюшон, чтобы не мёрз.
– Анна-Луиза, а ты будешь с намы жит? – коверкая слова, спросил брат. Светкино сердце сжалось оттого, с какой мольбой мальчуган посмотрел на неё. – Пгавда?
– Он знает, что я хотел предложить тебе, – объяснил Касаткин, уводя всех от могилы предсказательницы. – Дочь. Я всю ночь думал и думал. Я виноват перед тобой, признаю. Хоть ты и сказала, что прощаешь, но я понимаю, слов мало. Свет, ты вот что, переезжай к нам.
От такого предложения Светка даже остолбенела и перестала думать про Анну-Луизу.
– Что, прости?
– Переезжай к нам, – отец приобнял одной рукой сынишку. – Филипп будет рад. Работу тебе выбью в Фонде.
– Ой, пап, давай без кумовства! – взвилась Светка. – Я девушка самостоятельная.
– Ради бога, детка, – моментально пошёл на попятную Касаткин. – Но ты понимаешь, что с твоим образованием в Люжане перспектив намного больше, чем в Новосвире?
– Понимаю, – Светка обогнула их с братом и пошла на выход с кладбища.
– Ты подумай, – отец пустился вдогонку. – Дай себе время принять решение. Я не тороплю.
Светка кивнула, не соглашаясь, а просто, чтобы показать отцу, что она его услышала. В голове царила полнейшая сумятица. На этой, вроде бы, чужой земле, она почувствовала себя своей. А потом узнала, что не такая уж она, оказывается, и чужая.
«Мне нужно больше информации, – про себя просила Провидение юная археологиня. – Больше сведений для обретения ясности».
Они с отцом и Филиппом распрощались у метро. Светка долго обнимала братишку, который никак не хотел расставаться, и пообещала звонить им часто-часто. Но назавтра у Касаткиной были планы. А послезавтра она улетала домой.
Только вот домой ли?
Светка брела от площади, сунув руки в карманы промокшей куртки, и думала: а что теперь стоило считать её домом? И как уютная комнатка в общажном бедламе, которую всего несколько дней назад Светка считала своим истинным свитхоумом и не была готова променять ни на что другое, вдруг уступила место земле совсем незнакомой, но такой близкой и родной?
Каждый шаг по люжанским мостовым отзывался в Касаткиной новыми силами и живыми, хоть и не собственными, воспоминаниями – боем колоколов, треском горящего на костре хвороста, щебетом ласточек в небесной сини, сокрытой сейчас за тяжёлыми зимними тучами.
«Ирондель», – чирикали ласточки.
«Бонне, Бонне, Бонне», – били колокола на Соборе Великой Матроны.
– Мадемуазель, – вдруг окликнул Светку приятный женский голос. Касаткина подняла голову и увидела, что её догоняет рыжеволосая девушка в пестрой вязаной шапке и тянет руку с монистовым браслетом. – Мадемуазель!
– Извините, я ничего тут сама не знаю, я приезжая, – залепетала Светка, полагая, что девушка заблудилась и приняла её за местную.
– Attendez une minute! Prenez ça pour vous. Écrivez-moi, d’accord? Bien?²
Рыжеволосая незнакомка, невероятно похожая на озорную лисицу, вытаращилась на Касаткину хитрыми, бутылочного цвета глазищами. Она совала записку. Касаткина неуверенно приняла послание и, развернув, увидела адрес «Юничата» с никнеймом «Erica_Renard».
– «Ренар» – «лисица», – перевела Светка.
Рыжая закивала и, неожиданно взяв Касаткину за запястья, приложилась к ладоням лицом.
– A bientôt, ma soeur.³
– Сп-спасибо, – нелепо пробормотала Светка, тогда, как Эрика прыгнула в подъехавший автобус и помахала в стекло.
«Ведьма!» – мелькнуло в сознании.
Светка ввела адрес страницы и попала к остеопату. Оказалось, что Эрика, кроме помощи людям, занимается ароматерапией и держит маленький парфюмерный магазинчик неподалёку от «Метелера». Светка сделала себе пометку списаться с Ренар, но после, по приезде в Новосвирьск. Завтрашний день хотелось всецело отдать Тимуру. Если он, конечно, после всего случившегося придёт на встречу, в чём Светка сильно сомневалась. Ещё её беспокоил Илья, которому она со вчерашнего дня так и не написала. Айвазов выходил в сеть и даже запостил фото каких-то древних надписей с мостовых Люжана. «Чётвертый всадник» не удостоил его запись «лайком», что очень встревожило Касаткину.
Тимур всё знал.
С сердцем, тяжёлым от дурных предчувствий, Светка поднялась к колдунам на этаж. Дошла до двери номера Айвазова и к облегчению своему услышала, как тот о чём-то беседует с Памятовым. Мужчины даже смеялись. Светка постучала к ним.
Илья открыл сам и при виде ученицы сердито подбоченился. Вместо бинта у него на виске был наклеен длинный пластырь телесного цвета, а сам он выглядел бодряком, пусть и заметно бледным.
– Явилась, блудница! – проворчал Айвазов. – Ну и где тебя носило двое суток?
– И совсем не двое, – посчитала в уме Светка. – Я… К отцу ездила.
– А. Вот оно как. – В голосе Ильи послышалась неприязнь. Он уставился в потолок коридора, потом покривился, пожал плечами и попытался закрыть дверь перед носом у Светки, но та придержала ручку.
– У меня есть важные новости. Обо мне.
– Ну, заходи.
Светка коротко поздоровалась с Михаилом Тихоновичем и максимально подробно изложила то, что узнала от отца. При упоминании Анны-Луизы Ирондель Памятов хлопнул Илью по плечу.
– Я безмозглый осёл! А ещё Памятов, называется!
– Миша, ты что? – не понял Айвазов.
– Ирондель! Имя Ирондель есть в хрониках колдовских родов! Так звали первую супругу Афанасия Берзарина и мать Григория, ну того самого, на которого пало проклятье Столетовых, помните?
– Это когда истландский грипп начался? – уточнил Илья.
– Да, он самый! – почти кричал Михаил Тихонович.
– Погодите, Анна-Луиза предсказала истландский грипп, – встряла Светка.
– Не могло такого быть, – с уверенностью возразил Памятов. – Она умерла при рождении Григория за двадцать лет до того.
– Нет, – с той же уверенностью ответила Светка. – Она прожила долгую жизнь, воспитала двух мальчиков, один из которых стал моим прямым предком и… Носила траур по кому-то, чьё имя неизвестно.
– Любопытно, – Илья прищурился и тронул рану. – То есть, ты утверждаешь, что твоей пращуркой была эта фретцийка?
– Да, утверждаю. И это не всё, – Светка собралась с духом для главного признания, – я думаю, я местная… шаманка. Правда. Что вы оба на меня так смотрите? Анна-Луиза была предсказательницей. Она, как и я, гадала на картах. И… – Светка, волнуясь, рассказала колдунам недавний бредовый сон про едущих на казнь ведьм с фамилией Бонне. – Я думаю, Ирондели могли сочетаться браком с ведьмами. То есть, фактически, Анна-Луиза была шаманкой.
– Я же знал, – покачав головой, восторженно шепнул Илья.
– Это та причина, по которой я не могу занять место качурской шаманки, Илья Каримович, – сглотнула Светка. – Я не могла объяснить этого летом. А сейчас могу. И это не потому, что у меня нет ребёнка, а потому…
– Потому, что твоё место здесь, – обрадованно докончил Айвазов.
– Да. Потому, что во мне кровь Бонне.
– Шестеро Матрон, – с торжественным видом поправил очки Памятов, – ведуньи Люжана, избрали своим символом Феникса, как то, что возродилось из пепла. Все их рода были истреблены в инквизицию. И все они ныне восстановили свою власть. Все семь вместе с Бонне. Света, я дам тебе контакт старшей из Матрон, Эрики Ренар…
– Не нужно, – Касаткина, улыбаясь, разжала руку и показала записку от рыжей ведьмы, – она уже нашла меня.
– Небо, – Михаил Тихонович залез пальцами под очки и протёр глаза, – Небо. И Люжан, древний Люжан стал цельным. Илья, ну разве это не чудо?
– Надеюсь, и для Качурки оно случится, – задумчиво пробормотал Айвазов.
– Я должен сообщить Инессе! – шепнул Памятов и, ликуя, поскакал к себе.
После его исчезновения Светка и её научник переглянулись долгим и открытым взглядом.
– А ещё отец… – Касаткина замялась, подбирая слова, и не нашла их, – предложил мне переехать к нему. В Люжан. Работать здесь.
Воцарилась звенящая, въедливая тишина. Илья отвернулся от Светки, сцепил добела руки в замок, сгорбился и замер. Касаткиной даже показалось, как она слышит заполошное биение его сердца: тем же точно созвучием – «Бонне, Бонне, Бонне».
– И… Ты переедешь? – последовал глухой вопрос.
Светка не знала, как лучше ответить. Тоже молчала, теребя косицы. Тогда Илья заговорил снова:
– Я бы на твоём месте переехал. Землю не выбирают, и они тебе родные. – Он устремил прищуренный взгляд в стену. – Если ты чувствуешь, что земля твоя, не раздумывай. А мне остаётся только тебя поздравить.
– Я не хочу попадать в ловушку крови, – напомнила Светка, – я не чувствую, что они нужны мне, как в детстве. Я выросла. Но я нужна им. И этой земле.
– Понимаю. Сам такой. Зол на родственников, и всё равно поддерживаю с ними связь, – признался Илья. – Теперь и ты меня понимаешь. – Он грустно улыбнулся всем видом говоря: не переживай за меня, Светоч, я и один справлюсь. Но Касаткину такое положение дел не устраивало.
– Может быть, когда-нибудь, – она взяла Илью за руку, и тот насторожился. – Сейчас у меня есть и другая земля, которой я нужна не меньше. Ведь Земля одна. «Одна на всех», как говорил один мой наставник, который, по правде, мне куда ближе, чем родной отец. Люжан не стонет так, как Качурка. Городу ничто не угрожает. А Калтысь – в опасности. И я не могу заниматься ничем другим, и думать о чём-то ещё, пока к ней тянутся буровые установки. Если я шаманка, пусть хоть Люжана, мой долг – остановить это.
Илья выслушал Светку молча и не шевелясь, только глаза его разгорались всё ярче и ярче. Они, как теплом походного костра, наполнялись признательностью, доверием и надеждой. Однако потом Айвазов зажмурился и скептически усмехнулся.
