Текст книги "Чернобог (СИ)"
Автор книги: Gusarova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 46 страниц)
И была очень рада увидеть его там же, на раскопе, на следующий год, а Илья сделал вид, что он её не помнит. Убежал в степь и, угрожающе косясь на Касаткину, потрошил тушки сусликов, с размаху вытряхивая из них внутренности. А потом Светка помогла приготовить мясное рагу на костре, и таким образом отпраздновала возвращение в грязную научную среду.
– Светило солнышко и ночью, и днём, не бывает атеистов в окопе под огнём. Добежит слепой да победит ничтожный, – тут Айвазов перешёл на горловое пение, эпатировав всю компанию, – такое вам и не сни-и-лось!
Светка заулыбалась, прижимаясь к плечу научника и благодаря бога за возможность сидеть с ним вот так: совсем уже взрослой, на священной земле его народа под антимоскитным пологом с отверстием для дыма наверху, попивая крепкий алкоголь в кругу маститых учёных.
– Илюша, – пьяно рыгнул Спиридонов, как только Айвазов допел «Дурачка», – ты вот скажи. Ты живешь в городе. В цивили-зации, – он с трудом выговорил словечко, – а я в глуши. И всё равно, я толстый, а ты жилистый. Это от твоих корней эрсейских так? Ваши все поджарые. Какой тут секрет, а? – егерь похлопал себя по свисающему момону.
– Рот зашей, Палыч. Весь секрет, – бросил Илья, вызвав всеобщий смех, и больше прочих – у Инессы.
– Хорошая идея – зашить рот Спиридонову, – встряла она. – Сразу так тихо станет.
– Ой-ой-ой, – окрысился на профессоршу Палыч и продолжил донимать Айвазова. – Илюш. А ты почему Каримович? Не эрсейское отчество какое-то, а бусурманское. У тебя отец, что ли, тьмирец был?
– Я не Каримович, – пролетел пальцами по струнам тот.
– И не Илья, – буркнул изрядно набравшийся Кривоглядов.
– А кто ж ты есть? – хохотнул егерь. Илья зорко глянул на него и наиграл мотив следующей песни. – Не, стоп. Не заминай вопрос. Должен же я знать, с кем пью! – Палыч рукой сжал гитарный гриф. – Ты меня уважаешь? Если да, назови своё имя! Как там тебя… Мамка звала!
Светкино сердце заколотилось в грудину. Она не поняла, зачем егерь нарывался на конфликт. Илья отжал гитару и процедил, не сводя глаз с пьяного лица Палыча:
– А за что мне тебя уважать? За то, что ты мою ученицу с серийным убийцей один на один оставил? Это не твоя заслуга, что он её пожалел.
– Э-э-э, – опешил Спиридонов, выискивая взглядом Светку. – Дак, а что? Она ж тушёнкой откупилась…
Ответом этим словам стала ладонь Ильи, которой тот накрыл лицо егеря и одним махом опрокинул чуть ли не в костёр. Палыч тяжело брякнулся оземь и заныл:
– Ну ты что, Илюша-а-а? Пошутить нельзя?
– Доцент Айвазов! Это вам не тундра и не оленье стойбище! – грубо окликнул Илью Иван Дмитриевич. – Ещё одна такая выходка…
– Пусть извинится перед моей ученицей, – бархатным, пугающим тоном проговорил Илья. Светка тоже вскочила и, запинаясь, попросила:
– Ну зачем? Проехали же, не надо!
– Надо. Он упустил убийцу, – в тёмных глазах Ильи плясало алое пламя костра. – А должен был обеспечить безопасность.
– Доцент Айвазов, – это снова был Кривоглядов. – Я повторяю…
– Илюша, в самом деле! – пожурила Генриховна. – Лучше спой ещё.
– Илья Каримович, пожалуйста, не нужны мне его извинения! – попыталась утихомирить научника Светка. – Я жива же, всё хорошо! Честное слово, хорошо!
Тот быстро глянул на неё, и так же быстро покинул посиделки, откинув полог.
– Ну вот ведь! Что за человек! – услышала Светка в спину возглас Лихоимцевой, так как побежала догонять научника. Её тут же атаковали кровососы, и Касаткина поздно смекнула, что антимоскитную сетку на лицо она забыла у костра. Не возвращаться же за ней! Туда. Крепкая спина Ильи маячила у ручья. Забурившись в капюшон штормовки и отплевываясь от мошки, Светка добежала до Каримыча. Тот, мрачный, сидел на камне и глядел в бегущую воду. Касаткина с удивлением обнаружила, что комары и мокрецы облетают его фигуру стороной. Илья заметил ученицу и проворчал:
– Чего ты? Иди назад, закусают.
– Я к вам.
Илья вздохнул, и будто бы пустил её под собственный полог – невидимый человеческим глазом. Комары тут же перестали атаковать Светку, а та открыла рот на такое чудо.
– А как?...
– Новый спрей, – объяснил Илья. – Хорошо берёт.
– А, – Светка схватила себя за косицу, – вы зря так. Не ссорьтесь с ними.
– Я тебя защитить хотел. А тебе и не надо.
– Простите, – вздохнула Светка, хотя и не была виновата.
– Он убил двоих. – Айвазов смахнул пот со лба и перетёр его в ладони. – Твой Борзой. Наши сегодня рассказали. Тебе и впрямь повезло.
– Тоже злых шаманов? – округлила глаза Светка.
На это Айвазов только усмехнулся.
– Как тебе тут? У меня на родине? Я не про трупы, если что.
– Красиво, – кивнула Касаткина. – Ночи белые. Медведь кричит, птички.
– Медведь, – хмыкнул Илья. – Знаешь, зачем мы здесь? На священной земле, по которой сами эрси не смеют ходить босиком?
– Зачем?
– Чтобы спасти её. Я хочу добиться для этих мест охранного статуса. Потому, как скоро может статься, что всё тут – и мегалиты тоже – будет снесено ради добычи адамантовых руд. Компанией «ГосПар». Местная аномалия тут как раз из-за высочайшей концентрации этих ценных ископаемых.
– Какой ужас, – шепнула Светка, искренне страшась за будущее Качурки.
– Неосвоенных мест на земле остается не так уж много. И тут – одно из них. Я знаю, что защитит этот край от посягательств на его богатства. Межправительственная комиссия Фонда Всемирного Наследия.
– Я думала, «ГосПар» нефтью и газом занимаются, – проговорила ошарашенно Светка.
– Нефти и газа почти не осталось, сама знаешь, и к их добыче давно угасает интерес. А вот энергетически богатые руды – это лакомый кусок для людей, подобных нашему профессору. Людей без совести и жалости. Заинтересованных лишь в получении наживы, – кулак Айвазова яростно сжался. – Поэтому нам крайне важны эти исследования.
– Тогда тем более не ссорьтесь с группой, – толкнула его плечом Касаткина.
– Ты права, – смягчился Айвазов и, помолчав, прислушался. – Шаманы говорят, эта земля поёт. Ты ничего не слышишь?
Светка напряглась, но кроме ветра в еловых ветвях, одинокой кукушки и пьяного хохота в отдалении ничего не различила. Помотала головой.
– Может быть, тебе нужно время, чтобы услышать, – Айвазов болезненно потёр виски.
– Непростой день, – поняла его Светка. – У вас палатка не поставлена. Давайте помогу?
Он растянул морщинки улыбки и сказал:
– У эрси установкой чума целиком занимается женщина, а не «давай помогу». Иди спать. Я справлюсь.
– Вы собираетесь ставить чум? – засмеялась Светка.
– Иди.
Касаткина оставила научника у ручья и пошла в лагерь, попутно изумляясь тому, что комары и теперь облетают её кожу стороной. Наверное, репеллент Айвазова работал даже на расстоянии от него. Она оглянулась. Илья направлялся к ельнику, негромко приговаривая:
– Келе-келе.
Келе – так эрси называли духов, и добрых, и злых. Порой Светка слышала эту присказку от Ильи и на кафедре. Особенно, когда он нуждался в помощи высших сил для решения важных задач. Илья тогда выгонял ученицу, запирал дверь кабинета, и из-за неё как раз доносилось это отрывистое «келе-келе». Охваченной любопытством Касаткиной очень хотелось вернуться и подглядеть за доцентом, но нечто внутри неё совершенно ясно подсказывало: не для тебя это зрелище.
Наутро Светка вылезла из палатки, и даже нацепив очки, не поверила своим глазам. В ельнике вырос чум.
Комментарий к 9. Дурачок ¹ – песня группы «Гражданская оборона» – «Про дурачка».
² – так называют детей, воспитанных дикими животными.
====== 10. Ирондель ======
1830 год, июнь, пригород Люжана, Фретция.
После мягкого перелёта на духах карета казалась тряской и медлительной коробчонкой. Но что поделать – не являться же к почтенному отцу потенциальной невесты, как невежественный олух, верхом на Ерёме! Афанасий решил представиться в наилучшем виде и оделся соответственно положению. Теперь же его донимала одна мысль – чтобы моднейший приталенный сюртук и блестящий цилиндр-дымоход не провоняли свиным навозом, которым несло в окна прямиком из сельской пасторали.
«Знал ли Силушка в какую дыру отправляет своего верного слугу? – про себя вздыхал Афанасий. – Мудрено представить, что в просвещенной Фретции, да и недалеко от столицы встречается подобное захолустье. Верно поступил Дёмушка, оставшись дожидаться на постоялом дворе».
Афанасий уговорил князя Тиронова составить ему компанию в поездке ради укрепления решимости. Боялся, что не хватит духу загубить жизнь невинной девицы, пусть и не самых лучших личностных качеств. И пока Берзарин понуро раздумывал о предстоящем, его карета остановилась у потрепанного жизнью имения. Афанасий соскочил на землю и тут же угодил начищенной до блеска туфлей в свежий собачий помёт. Брезгливо потряс ногой и кликнул:
– Ерёмушка, друг, оботри!
Синий фамильный дух, доставшийся Берзарину ещё от деда, легендарного Вия Балясны Якова Викентиевича, тотчас припал к туфле и обчистил её бархоткой.
– Что за место? – бормоча сам себе, Афанасий промокнул лоб платком. – И где искать хозяина?
Он заметил калитку в покосившемся заборе и, попытавшись приоткрыть, чуть не свернул её со ржавых петель. На скрип мгновенно примчалась свора крупных собак: пепельно-серых, поджарых, на тонких ногах, и принялась облаивать графа. Тот припомнил, что обнищавший Ирондель в последние годы имеет доход почти исключительно с продажи лошадок да псов для охоты. Граф оценил небывалую красоту этих самых псов, хоть они и были очень сердиты. Однако, такой приём Афанасию не пришёлся по душе, и он набрал в грудь воздуха, чтобы выдуть несносных тварей. Но тут дверь потемневшего от времени дома распахнулась, и сгорбленный мужчина с клюкой замахнулся на свору.
– Sors de ma cour, bête puante!¹
Берзарин, слыша эту неслыханную грубость в свой адрес, побледнел и замер. И пока он раздумывал, что ему делать – то ли попросить злобного старика объясниться, то ли приготовиться к поединку, тот запустил клюку в самого крупного пса. Клюка пришлась тому по хребтине, едва не задев ногу графа, пёс, жалобно взвыв, бросился наутёк. За ним ринулись остальные и скрылись в пристройке. Симон Ирондель, его Афанасий узнал по чертам с показанного Силой портрета, нацепил на нос пенсне, и, вскинув узловатые руки в радушном жесте, поковылял встречать гостя.
– О, бог мой, покорнейше прошу прощения! – его тон моментально сменился на дружественный, как только он понял, кто стоит перед ним. Берзарин немного отступил, когда старик поднял свою клюку, но тот благожелательно и заискивающе уставился на гостя через сильно увеличивающие стекла пенсне. – Граф, мне чрезвычайно приятно, что вы удосужились посетить моё скромное жилище. Эти собаки напрочь от рук отбились, а у меня подагра, да такая, что все кости ломит.
Афанасий не без опаски пожал протянутую ему грубую руку.
– Вы не пробовали одолень-траву, месье Ирондель? – участливо спросил он.
– О, как не пробовать! – воскликнул фретцуз. – И её, и толчёный коготь василиска, и припарки с молоком индрика – всё без толку. От старости спасения нет, многоуважаемый граф Берзари́н, – он произнёс имя графа на свой манер, с ударением на последнем слоге.
– Мне искренне жаль, – Афанасия уже вовсю вели по каменному двору, столь же плешивому от прорастающей сквозь кладку травы, как и голова его владельца.
– Довольно обо мне! Как прошло ваше путешествие, граф?
– Прекрасно, благодарю вас. – Афанасий отдал цилиндр и трость подбежавшему слуге и зашёл в дом.
В контрасте с разрухой на дворе, тут оказалось ухоженно, хоть и бедно. Было видно, что семья Ирондель старается поддерживать благородный статус несмотря на трудности. В воздухе витал аромат свежего сырного пирога, где-то гремели посудой и звучало фортепиано, ветхий слуга, под стать своему хозяину, ощипывал забитого гуся.
– Вы нашли место, где остановиться? В Люжане есть несколько приличных постоялых дворов, но я мог бы предложить вам комнату.
– Благодарю вас, не стоит беспокойства, – легко поклонился граф, осматриваясь и находя семаргла не таким гадким, как на первый взгляд.
– Предпочитаете безотлагательно обсудить детали сделки? – догадался Ирондель, видя неуют респектабельного гостя.
– Если вам угодно, я готов, – постарался ровным тоном заверить семаргла Берзарин, хотя внутри у него всё сжалось. Но, в самом деле, не подводить же Силу из человеколюбия!
«Колдун ты или инок?» – подбодрил сам себя Афанасий, перебирая перчатки в пальцах. Ирондель завёл его в кабинет и попросил одного из слуг принести вина.
– Урожай позапрошлого года, – объяснил он, – с моего лучшего терруара. К сожалению, теперь уже единственного, но и его придётся продать, если и нынешний год не выдастся плодоносным. Разруха в стране после этой революции – будь она проклята – лишение титула и части родовых земель, ах, граф, история наша печальна и поучительна. Если бы я знал, как рано болезнь отберёт у меня силы, я не наплодил бы столько детей.
– Их у вас восемь? – граф грациозно разместился в скрипнувшем кресле, пытаясь не думать о том, что от любого неосторожного движения может очутиться на линялом ковре.
– Да, с сыном восемь. И моей Мари вздумалось оставить нас с детьми при рождении младшей дочери. Сесили всего четыре года.
– А Анне-Луизе? – нервно спросил граф.
– Восемнадцать, сударь мой, уже почти старуха, – скрипуче рассмеялся Симон Ирондель. – Её давно пора приладить к делу. Иначе зачем вы здесь, не так ли?
– Именно, – раздул тонкие ноздри Афанасий.
– Князь Яхонтов – мой давний друг и покупатель собак, – продолжал улыбаться Ирондель через окуляры пенсне. – Мне очень польстило его предложение устроить ваше счастье, любезный граф.
– Равно, как и мне, – Берзарин потупился и снова помял перчатки.
– Так вы готовы купить Анну-Луизу за сумму, указанную в письме князем? – продолжил наступление семаргл.
«Он говорит о дочери, как о собаке», – мелькнула в голове Афанасия мысль, сделавшая его межбровную морщинку чётче и глубже.
– Все верно.
– Тогда прошу, – Симон подвинул ему нотариально заверенный листок. – Я подготовил свидетельство о покупке и поставил в известность Верховный Шабаш. Вы желаете посмотреть товар?
«Боже-Стрибоже, какой ужас, – металась душа, – что я делаю? Душегуб, подлец, неужели я поставлю сигнатуру Берзариных на этот отвратительный документ?»
Перед глазами встало прищуренное лицо Силы в отблесках жаркого камина.
«Не манерничай, Фоша. Ты хорошо поступишь в отношении всей их семьи. Лучшего повода зачать не найдётся, поверь мне».
Охти Господи. Обложили со всех сторон.
Афанасий постарался, чтобы подпись на документе смотрелась ровно и красиво, хотя от переживания едва мог различить нужную строчку.
– Что ж! Поздравляю вас с прекрасным приобретением, сударь! – воскликнул фретцуз и потряс руку поникшего Афанасия. Тот сидел так, словно ему самому только что зачитали смертный приговор.
– Месье Ирондель, – пробормотал он. – А ваша дочь знает о нашей договоренности?
– Ах, к чему ей? – довольный благосклонностью судьбы, возразил семаргл. – Узнает, как только деньги поступят на счёт и вы, милейший зять, решитесь на действия. У неё в голове пустота: ветер и ласточки!
«Ветер и ласточки, – звенела кровь в ушах от чувства вины и непоправимости содеянного. – Ветер и ласточки».
По словам Симона, его дочь находилась в поле с крестьянами, объезжала молодую кобылу. Сила не обманул Берзарина. Многие хозяйственные работы Иронделям приходилось исполнять самим. Афанасий утешал себя тем, что, выкупив жизнь старшей девочки, обеспечил мало-мальски достойное будущее её брату – молодому юристу, только закончившему университет, и шести сёстрам. Это был благодетельный поступок. Если уж сына нельзя зачать без жертв, то пусть эта жертва не станет напрасной. Так думал Берзарин, опустив подбородок на трость и грустно отслеживая виражи бойких ласточек в высоком небе.
«Ирондель ведь тоже переводится, как ласточка», – припомнил граф.
С победой и мрачным настроением он возвратился в Люжан.
– Ну что, любезный мой, провернул ты дельце? – встретил его в номерах Демьян Максимович. Естественно, не один, а в компании двух пышногрудых полуодетых простушек. – Козетт, Жийона, моему другу невесело, а ну-ка, взбодрите его!
– Дёмушка, бога ради! – попятился от наступающих на него нимф, как давеча от собак, Афанасий и удрал в соседнюю комнату.
– Ну что ты, что кусаешься? – Демьян нарушил его уединение. – Ещё скажи, голубчик, что на попятную пошёл.
– Нет, – Афанасий сбросил туфли и улёгся на постель.
– Тьфу, от тебя псиной разит! И… Скотиной какой-то! Афонюшка! Ты бы ванну принял, – пристыдил его Тиронов.
– Да сейчас, – Берзарин перекинул рубиновый перстень с пальца на палец, и к нему явился дух. – Ерёма, будь другом, нагрей воды барину.
– Будет сделано-с! – отчеканил Джермаль и удалился исполнять поручение.
– Так что? – в манере фехтовальщика продолжил наседать Демьян. – Мне есть, чем порадовать Вия?
– Я сам порадую, – Берзарин расстегнул пуговицы жилета. – Да, я сделал… Это.
– Горжусь тобой! – хлопнул его по плечу Демьян. – Теперь уж не иди на попятную и на брачном ложе. Скрестишь со мной клинок сегодня, как жара спадёт?
– Отчего же… Да, – всё с той же мукой вздохнул Афанасий, залезая в большую дутую купель, поставленную Ерёмой и наслаждаясь струями тёплой воды, которую дух пускал ему по плечам.
– Ну, если понадоблюсь – я с девками! – подмигнул Тиронов. – И если возжелаешь одну…
– Дёмушка, прошу! – прикрикнул досадливо граф, уходя с головой в душистую пену.
Ответом ему стал хлопок двери. Афанасий вытянул ступни, и Джермаль принялся массировать их мягкой щёткой. Берзарин прикидывал, как напишет Силе об удачном исходе встречи с Иронделем и попросит совета: что дальше? Силу развеселит его растерянность, вне всяких сомнений, но, возможно, он подскажет, как отринуть слабоволие и уладить постельные дела. Пока граф думал, в окошко постучали. Джермаль отпёр засов, и к Берзарину влетел чужой дух, стройный, крылатый юноша, на которого вполне можно было засмотреться.
– Прошу простить за вторжение, хозяин просил передать вам письмо, – упав на колени, дух протянул графу записку. Тот повёл бровями, разворачивая послание, и прочитал на фретцийском:
«Многоуважаемый граф Берзарин! Моё имя – Патрис Ирондель, я наследник рода Симона Иронделя. Сегодня не имел чести застать вас у отца – я теперь живу и работаю в городе. Однако, считаю своим долгом предупредить вас: моя сестра Анна-Луиза – не лучшая партия для вас и неудачный выбор в деторождении. Она – полоумная. Если вас интересуют подробности, готов встретиться завтра в двенадцать у канала Монперри, прогуляться и обсудить мои слова.
За сим, выражаю вам глубочайшее почтение.
Патрис Ирондель».
– Любопытно, – Афанасий вернул записку духу. – Передайте вашему господину, что я не против встретиться там, где он сказал и в условленное время, но ему стоит знать, что сделка состоялась.
– Благодарю вас за любезность, я передам в точности ваши слова, – смиренно склонился перед графом юноша, пока тот заинтересованным долгим взглядом изучал его миловидное лицо.
Комментарий к 10. Ирондель ¹ – «Убирайся с моего двора, вонючая тварь!» (фр.)
====== 11. Анна-Луиза ======
Патрис Ирондель оказался более молодой копией Симона, что, учитывая его происхождение, Афанасия ничуть не удивило. Среди колдовских родов фамильное сходство было широко распространено. Им славились и Берзарины – разве только Фёдор Яковлевич, покойный отец Афанасия, имел большую ширину в плечах и голос дюже громкий. А так – чёрные волосы, точёный профиль, избела-серые, «сорочьи» очи – те приметы, которыми Афанасий так гордился, передались ему вместе с силой стрибога-ветрогона. В Патрисе же угадывался семаргл. Фретция после нескольких веков инквизиции не могла похвастаться сильными колдунами – скоморохи и стрибоги оказались тут выжжены подчистую. Остались жить лишь затаившиеся среди простых смертных дажди и семарглы – не имеющие могущества, но умные, деловитые, проницательные. Так и Патрис Ирондель, невысокий, изящный юноша несколько болезненного вида, одетый аккуратно, хоть и скромно, взглянул на подошедшего графа внимательно и изучающе. Роговые очки, по-видимому, также составляли наследие семарглов: семейная любовь к книгам и, как следствие, близорукость. Патрис обнажил голову и учтиво поклонился, Афанасий ответил ему тем же. При ближайшем рассмотрении у Иронделя-младшего оказались русые шёлковые волосы, прелестные розовые губки и необычные серо-зелёные глаза. Ещё у Симона Берзарин отметил в глубине выцветших от старости глаз зеленоватые крапинки, у Патриса же они играли, будто листва в прохладном сумраке леса.
«Очень приятный молоденький юноша, – заключил про себя Берзарин. – Поистине интересно, что он расскажет такого возмутительного о собственной сестре. Иначе зачем бы называть её полоумной?»
– Реми поведал мне, вы заключили сделку с отцом? – уточнил Патрис.
– Признаться, да, я настроен решительно, – прогуливаясь вдоль канала, поведал Афанасий. Он припомнил духа Иронделя и про себя отметил их сходство с хозяином. Такое часто случалось с духами, как с животными – со временем они приобретали качества своих господ.
– Вот как, – Патрис поиграл тросточкой, – не был бы я на вашем месте столь уверен в правильности выбора, граф.
– Отчего же, милейший?
– Моя сестра – взбалмошная, дурно воспитанная особа, и к тому же, то ли глупа, как пробка, то ли вовсе не от мира сего.
Берзарин, слыша такую нелестную характеристику Анны-Луизы, от души рассмеялся.
– Неужели с ней всё так скверно? И вы хотите предупредить меня?
– Именно, именно предупредить, – Ирондель-младший чеканил шаг. – От принятия поспешных решений. Отец заинтересован в средствах, и это объяснимо, мы небогаты. Но предлагать столь знатному колдуну, как вы, порченный товар! Он даже с собаками себе такого не позволяет!
Этот чудесный юноша умел веселить, что Берзарин сразу и по достоинству оценил.
– Вы милейшее существо, месье Ирондель, – признался граф. – Но позвольте, ведь мы говорим о вашей родной сестре! Обыкновенно молодые люди стараются выгородить сестёр перед женихами, а не выдавать их тёмные стороны.
– Я лишь хочу, чтобы вы не попали впросак с наследником. Говорят, некие черты нрава могут быть переданы ребёнку и от матери. Я опасаюсь предположить, что за качества способна передать вашему сыну Анна-Луиза, и как они в дальнейшем повлияют на его судьбу.
– Но у меня есть достаточно веские рекомендации от Вия Балясны. Он сам изъявил желание стать посредником в сделке между мной и вашим отцом.
– Месье Яхонтов не жил с Анной-Луизой с младенчества, – холодно отрезал Патрис. – В этом отношении ему повезло куда более, чем мне. Говорю вам, как человек, знающий её – она сущее чудовище, порождение греха и беспутства!
«Не большее, чем я», – про себя добавил Афанасий, вслух же сказал:
– Дорогой Ирондель, ваши оценки Анны-Луизы приводят меня в замешательство. Но мне бы хотелось более тщательно разобраться в вопросе. Это возможно сделать?
– Безусловно, я бы сказал, нужно, и очень легко! – отвечал Патрис. – Я могу вас свести с ней, инкогнито, разумеется, и вы сами убедитесь, насколько я неголословен.
– Инкогнито? – переспросил Афанасий. – То есть, под иным именем?
– Да, вы можете представиться моим другом, скажем, по службе. Ваш фретцийский безупречен, – тут Берзарин польщённо поклонился, – я нахожу вас человеком сдержанным и аккуратным. В непринуждённой обстановке моя сестра обязательно выдаст свои многочисленные пороки.
– Это хорошая идея, месье Ирондель, – оценил Афанасий. – Я соглашусь с вашим планом. Вы правы, было бы неблагоразумно не познакомиться с будущей… с Анной-Луизой. Благодарю вас за предупреждение и хлопоты, я понимаю, что вам затруднительно было обращаться ко мне с подобным. Но, уверяю вас, я очень вам признателен.
На том они и распрощались. Берзарин придумал себе имя: Тимоте ЛеВан¹. Имя Тимофей² всегда ему нравилось, и он искренне жалел, что отец назвал его Афанасием³. В бессмертие Берзарин не то, чтобы не верил – не видел в нём смысла. К чему быть бессмертным, если твоя душа порочна? А вот чистота и богобоязненность его всегда привлекали, хоть он и не мог в полной мере развить у себя эти драгоценные качества натуры. Сила препятствовал, так оправдывался Афанасий. Но в решении сложных задач Берзарин часто спрашивал себя: а как бы ты поступил по совести? И действовал в соответствии с тем, что думал. Вот и теперь совесть подсказывала Афанасию, что забрать жизнь девушки, пусть и непристойной глупышки, даже с нею не знаясь – не по-людски.
«Знакомство ни к чему меня не обяжет, – определил граф. – А меж тем, быть может, там и впрямь жалеть не о чем, если она так дурна, как говорит её брат?»
Исполненный сомнений и переживаний, Афанасий постарался успокоиться, и почти пришёл в благодушие, когда Дёмушка вечером отвёл его в прославленную люжанскую оперу. Правда, опосля Тиронов потянул друга в публичный дом, и на все отказы только приговаривал:
– А как же ты собираешься со своей избранницей любиться? Поучился бы наперво по распутным девкам прыгать, а там, глядишь, и на ней умельцем окажешься, не только на Вие.
– Дёмушка, бога ради! – еле вырвался от него Берзарин.
Назавтра, согласно предварительному сговору с Патрисом, граф вновь отправился во владения Иронделей. Опасаясь наткнуться на отца семейства, он дождался сына в акациевой роще неподалёку от поместья. Патрис выглядел решительным и взволнованным.
– Она сказала, что соберёт лошадь и приедет, нам нужно немного подождать.
– Она – «амазонка»⁴? – с восхищением спросил Афанасий.
– Бестолочь, – бросил Патрис, кривясь. – Никакого нет изящества в ней, ни манер, ни обходительности. Пристрастия плебейки.
Тут мимо мужчин резвым аллюром пробежала свободная от упряжи гнедая в яблоко лошадь и скрылась в роще. И пока оба смотрели ей вслед, со стороны поместья прискакала ещё одна – тоже в яблоко, но серая, дахрийская. На её широкой спине восседала худенькая, хрупкая на первый взгляд, как бабочка, девушка. Афанасий ахнул, видя её манеру езды. Обдуваемая ветрами юбка платья колыхалась, как пиратский парус, тонкие ножки в кружевных панталонах крепко держались за бока кобылы с обеих сторон, и это притом, что та гарцевала непосёдланной. Граф пришёл в смятение. Не привыкший к таким зрелищам, он раскраснелся и, стыдясь увиденного, прикрыл глаза полем цилиндра.
– Анна-Луиза! – прикрикнул на сестру Патрис, задирая голову и щурясь от солнца. – Что за посадка, где твоё седло, и что всё это значит?!
– Нини опять убежала из левады! – прощебетала звонко девушка, поправила ленточки на шляпке. В ногах её лошади крутилась одна из тех собак, что разводил Симон. Она зарычала и вздыбила загривок на незнакомца.
– Сигна, нельзя! – прикрикнула девушка на собаку. – А моё седло, милый братик, папа́ продал, чтобы оплатить услуги учителя игры на фортепиано для девочек.
– Безобразие! Анна-Луиза, в каком виде ты показываешься перед гостем?
– Братик, я должна вернуть Нини, пока с ней не случилось плохого, – Анна-Луиза подстегнула свою лошадку, и та поскакала в сторону дальних полей.
– Ну вы видели её? – махнул рукой Патрис. – Вот, это всего лишь малая часть её выкрутасов!
Афанасий промокнул лоб платком. Серая лошадь со своей непослушной всадницей мелькали в полях. Анна-Луиза крепко держалась (и не скажешь ведь, что в седле!) верхом, уверенно досылала кобылу и преодолела почти полверсты, только вторая лошадь, слабо заметная тёмная точка, всё равно стремительно двигалась от поместья.
– Сложно ей будет поймать Нини, – скептически заметил Патрис. – Она в два с половиной года уже такая резвая. Отец готовит её к продаже, и я уверен – эта кобыла подойдёт самому придирчивому всаднику.
– Что ж, – усмехнулся Афанасий, – в таком случае, допустить несчастье с Нини было бы преступно, как вы считаете?
Патрис непонимающе глянул на спутника, но тот отдал ему цилиндр, трость и сюртук и, подумав заклинание обращения, взвился ветром. Ирондель закрылся от дорожной пыли, поднятой стрибогом, тогда как Афанасий уже вовсю мчал к полям, пугая стрекоз и ласточек и оставляя в травах недолгий серебристый след. Он нагнал Анну-Луизу. С воздуха казалось, что девушка на серой лошади стелется над землёй, а чёрные ленты её шляпки – раздвоенный ласточкин хвост. Они скакали во весь опор, но колдун легко оставил их позади, поиграв ленточками и гривой, и устремился к Нини. Гнедая кобыла впрямь оказалась недурна. Круглая, лоснящаяся, с крепким крупом и длинной шеей, она летела, вольная, как туча, поди догони такую! Зная толк в лошадях, Афанасий сразу захотел заиметь себе Нини, и решил спросить цену у Симона. Но сперва норовистую негодницу нужно было вернуть хозяевам. Афанасий ещё в полёте смекнул, что у него с собой нет ничего, чем можно остановить лошадь – ни верёвки, ни кушака, и потому, приблизившись к пушистому уху Нини, он зашептал старый заговор:
– Царь Давид, царь Соломон, ты был кроток и смирен. Так бы и мой табун копытами не махал, меня наземь со спины не бросал. Губы, зубы, ключ, замок, язык.⁵
Нини зафыркала, замедлилась, перешла на размашистую рысцу, а потом и вовсе остановилась. Афанасий развихрился в человека, дабы не выдать себя перед Анной-Луизой, прихватил кобылу за гриву и принялся, как ни в чем ни бывало, отшагивать. Анна-Луиза подскакала и удивлённо воскликнула, никак не ожидав увидеть в поле братова приятеля:
– Боже мой! Что вы здесь делаете?
– Я поймал вашу лошадь, – не сдержался от скромной улыбки Берзарин.
– Благодарю вас, – Анна-Луиза спрыгнула с серой кобылы и надела на Нини прихваченную уздечку. – Ах, Нини! Какая же ты безобразница! Зачем ты убежала?
Девушка поглаживала беглянку по тёмной морде, а Нини фыркала и трясла ушами – на неё уже начали садиться слепни.
– Она любит свободу, – Афанасий похлопал кобылу по холке.
– Все любят свободу, месье.
Анна-Луиза подняла на Берзарина веснушчатое личико и улыбнулась так кротко и нежно, будто вовсе не она всего минуту назад неслась через поле без седла карьером. Глаза у неё оказались под стать Иронделям – та же мерцающая зелень в сером сумраке лесных теней. Только в зелени этой теперь переливалось июньское солнце, и она казалась Афанасию игристой, подобно молодому вину.
«Негоже так долго разглядывать девицу, – подсказало чувство меры, – поди, ей неловко станет».
Но тут искорки в глазах Анны-Луизы заиграли пуще прежнего, и она, будто от избытка душевного света, рассмеялась, потом, правда, опустив ресницы. Афанасий вдруг понял, что тоже улыбается, и спохватился: он вёл себя с юной особой очень невежливо.
– Прошу простить, я не представился – Тимоте ЛеВан, – с губ чуть не сорвалось неосторожное «граф».
