Текст книги "Чернобог (СИ)"
Автор книги: Gusarova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 46 страниц)
– И впрямь интересно, – промурчала Яхонтова, не отрывая глаз от карточки.
– Ты почитай само письмо, – ткнул Борька в строчки.
«Друг мой, Севка! – гласило сбивчивое послание. – Не знаю, свидимся ли с тобой ещё или нет. Уезжаю опять на Качурку. Жизнь моя там, а может, и смерть, но смерти ли мне, ворону, бояться? Севка, давай я тебе скажу, пока могу, что ты лучший из ветрогонов, твоё сердце чище полярного воздуха, и доблестью тебя Стрибог не обделил. К чему я всё это? Ты был мне другом, надеюсь, я тебе тоже. И мне горько, что я вынужден просить тебя, Севка, но больше некого. Малюта смерти моей хочет, а раз он хочет, то своего добьётся, тут сомнений никаких. Причём, я грешен, каюсь, что связался с ведьмой, но если б Яхонтов копал под меня ради справедливой кары, а не ради присвоения родовой силы, Севка, я бы тебе не писал. Короче: у меня есть семья. Знаю, ты удивлен. Они из эрси, это далеко на севере, в тундре. Извини, что не успел зазнакомить очно, сам с ними бываю редко, да и они нас, городских пижонов, не жалуют. Её зовут Ачи Айваседа, она дочка местной шаманки Умси, считай, что ведьмы. А кулёк с нею – мой сын Истислав. Так-то, Севка. За себя не боюсь, раньше надо было язык придерживать в разговорах с Вием, а за них всей душой переживаю. Особенно за Иську. Он у меня, сам понимаешь, от ведьмы зачатый. Если не повезёт мне их увести в тундру и спрятать от Яхонтова, друг Севка, помоги, чем сможешь. Понимаю, может, ничем и не получится, но вдруг? Истислава не бросай, хороший парень мой сын, по всему видно, и в мою породу пошёл. Любознательный, шустрый, смекалистый, упорный. Будет возможность – воспитай его учёным. И не уставай говорить Иське, что отец его любил, просто не сопутствовала ворону удача. Надеюсь, что мы с тобой это письмо сожжём и посмеёмся вместе у костра на шашлыках, ну а нет – значит такова судьба, Севка. Моё сердце будет радеть за вас пением Священной Земли Калтысь.
С мольбой Стрибогу о твоём благополучии, твой преданный друг, Каримка-Ворон или просто В. Б.».
Саша дочитала и сунула бумаги обратно в конверт. Зажмурилась на миг, чтобы принять информацию. Разомкнула веки и покосилась на Бориса.
– Он скрывал это ото всех, – процедила Яхонтова.
– Да, и… Ёшкин кот, кто эти ребята? – Борька потыкал в письмо.
– К Велесу не чую, – соврала Саша, пряча конверт в карман домашних брюк. – Знаешь ещё что странно? – она решила отвести тему, пока Боря тянулся к её карману, не зная, как попросить обратно семейную реликвию. – Сева, когда его нашли, сжимал ринг в руке. Почему? Обычно он таскал его на шее на цепочке. Как думаешь, Бо?
– Да не знаю, ёшкин кот, – Борис пригладил бороду. – Последние года два дед его в мешочек прятал, говорил, что камень-тирон на свету портиться начал. Вроде, как от времени. Так и носил – на шее, но в мешочке. В тот день он его вынул – мешочек рядом на столе валялся. Я потом снёс перстень на Бобовую – Матвей Елисеич сказал, чушь, нифига камню от света не сделается.
– Ничоси, – напряглась Саша. – И что ты кнокаешь, с чего Сева так поступил?
Боря на это только руками развёл.
...Застолье было в самом разгаре. Пышно украшенная ёлка манила огоньками, переливалась блестящими шариками и конфетами, по торжественной зале плыл аромат цитрусов и свечей. И пока Валера с близнецами отвлекали младших детей, Саша с Иракли тайком заложили под ёлку подарки – якобы от Деда Мороза. Потом малышей, Владу и Стаса, позвали в гостиную, и маленькая ведьма, разумеется, сразу заметила красиво упакованные коробки.
– Мамочка, там подарки, – она указала на нижние ветви новогоднего дерева.
– Ого, это Дед Мороз тут побывал! А ну-ка, доставайте! – Валера подтолкнул детей к ёлке. Те охотно принялись вытаскивать коробки с надписями.
– Это Савве! – выкрикивали наперебой малыши. – Это для Нико!
Колдуны, смеясь и радуясь, шуршали обёртками, Саша и Валера тепло переглядывались. Для Яхонтовой и Берзарина Новый год всегда оставался праздником волшебства не только по своей сути, но и потому, что в его канун, последним днём двадцать первого года произошло самое настоящее чудо – Валера сразил Вия, Малюту Яхонтова, считай, голыми руками, без всякого оружия. У Берзарина был с собой только комок кладбищенской земли с могилы Дарины Светлой, да непоколебимая вера в себя. Ну и ещё: Саша, Сева, братья Арцивадзе, Игорёк Чернов-Велесов, ныне улетевший жить в Арвинику, Паша Дрокин и все-все-все. Групповое убийство Малюты единогласно решили считать коллективным подвигом, совместным избавлением от зла.
– Мам. Мамочка, – к Саше пристала Влада, выдернув из воспоминаний. Она подсела к Яхонтовой с большой коробкой детской косметики в руках. – А моё письмо Дед Мороз видел?
Саша вздохнула, прекрасно зная, что написано в том письме. За неделю до праздника дочка старательно и беззастенчиво выводила буква за буквой, декламируя вслух:
– Дарагой Дедмороз. Я Влада. Я хочу, чтобы на Новый год ко мне пришёл папа. – И больше ничего. Потом они опустили письмо в первый встреченный на прогулке почтовый ящик, и Саша благополучно о нём забыла. А Бусинка, конечно же, нет.
– Солнышко, – поучительно сказала дочери Саша. – Не всем мечтам суждено сбываться. У тебя отличный подарок, стоит ему порадоваться. Дед Мороз, по ходу, не всесилен.
– Как это так? – напряглась Влада. – Он же самый крутой волшебник!
– Даже самый крутой волшебник может исполнить не любую мечту, – рассудила Саша. – Если мечта навредит тому, кто её просит, она не будет исполнена.
– Навредит? – Влада отложила подарок в сторонку и сдвинула брови. – Это папа мне навредит? Это Дед Мороз так считает?
Саше под её взглядом стало неуютно. Дочь нельзя было провести на мякине. Она росла с ярким даром Самохваловых и требовала к себе предельной честности.
– Мелкая, Деда Мороза не существует, – тут мельком бросил сестре, проходя мимо, Савва. – Подарки дарит мама. Хотя, ма, мы с Вахой уже говорили, от отца и я бы не отказался, слышь?
– Савва! – осадила сына Саша.
– Ну а что, всю жизнь ей врать что ли? – определил младший Яхонтов. – Лучше от меня узнает, чем в школе засмеют.
– Мам? – Саша видела, как глаза дочки наполняются слезами. – Мама, он правду говорит, а ты мне врёшь! Ты плохая, плохая! – Влада захныкала, растирая глаза кулачками.
Дорогущая коробка косметики оказалась напрочь забыта, хотя Саша точно помнила, Влада горячо умоляла купить её с месяц назад. В Яхонтовой взыграло раздражение дочерью, для которой она старалась, как могла. Саша понимала, что избаловать можно любого ребёнка, даже Бусинку, которой с какого-то дэша так сдался этот отец, ни разу её даже не обнявший! А Саша, пядь за пядью отдававшая дочери душу, вдруг превратилась в «плохую». Вот и вся благодарность за любовь и подарки.
– Ну раз я плохая, ты можешь поплакать об этом у себя в комнате, – безжалостно сообщила дочке Яхонтова.
Бусинка распахнула на мать глаза, не веря услышанному, и с резким рыданием сорвалась с места. Умчалась по ступеням наверх, хлопнула дверью – донельзя наигранно, точно, как показывают детское свинство в дешёвых мыльных операх. Стасик Арцивадзе побежал за подругой, принялся стучать к ней и проситься внутрь. Дверь открылась и снова закрылась, Саша скривила губы.
Валера подсел к Яхонтовой и толкнул её локтем:
– Не больно ты с ней строга?
– Со своим сыном отношения налаживай, – огрызнулась та на Вия. – А я со своей наследницей сама договорюсь. Она не знает, что такое дерьмовый отец. И не узнает, пока у неё есть мама.
====== 66. Два кило картошки ======
2045 год, декабрь, Новосвирьск.
– Седрик, иди сюда, кис-кис-кис.
Вместо того, чтобы помогать украшать кафедру к Новому году, Илья Каримович лежал на полу в музее со включенной камерой мобильника. Перед ним расстилалась красная атласная дорожка, усыпанная еловыми ветками, и по ней вальяжно вышагивал чёрный кот со связкой золотистых шариков на шее. Седрик за корм мог сотворить что угодно, а уж красиво пройтись на камеру – легко и с удовольствием.
– Какой у нас кот красивый, Светоч, – приговаривал Айвазов, делая едва ли не сотый дубль подряд. Светка помахала перед его носом большим клеевым степлером.
– Илья Каримович, Инесса Генриховна велела вам притащить из общаги ёлку ещё три часа назад. И чем вы заняты?
Илья сердито глянул на неё, словно его голословно обвиняли в чём-то ужасном.
– Я снимаю шедевр на века. А за ёлкой схожу через полчаса. – Он кинул требовательно каркающему коту пару сухариков корма. – Никуда она не убежит, она пластиковая. Кстати, о пластике. Светоч, ты помнишь, как вкусно готовить картошку?
Он оторвался от съёмки и расселся на полу с Седриком в обнимку. Светка нависла над ними.
– Пожарить, испечь, нафаршировать, помню, конечно. А что такое?
– Там у нас в холодильнике, глянь. Я купил два кило на сабантуй, – Айвазов с видом мецената изогнул брови.
– Два кило? – ахнула Касаткина. – Это что, была вся ваша премия?
– Я должен вам с лета, – объяснил Илья. – Вместо той, которую сжёг, помнишь? Вроде свежую купил. Ты на этот раз сама ею займись, чтобы точно все поели. Хорошо?
– Ох. Хорошо.
Светка прикинула, что картошку в магазин уже точно не вернёшь, и заодно представила, как обрадуются коллеги такому лакомству. А глазки с очисток можно сохранить и посадить в горшок – авось что и вырастет к весне. Илья, получив её согласие, поднялся, отнёс Седрика в дальний конец дорожки, вернулся на исходную позицию, лёг на живот и продолжил съёмки:
– Седрик, кис-кис-кис. Иди сюда, хороший кот.
Светка поняла, что ёлку кафедра ещё долго не увидит.
– Света, вот ты где, – на выходе из музея поймала Касаткину за локоть завкафедрой. – Я думаю, лучше всего устроить попойку в «девятке», она самая большая. И традиционно, – Инесса саркастично хмыкнула, похлопав Светку по спине, – к нам уже напросились геологи, историки и картографы. Мы опять все перепьёмся, готовь запасную печень, девочка моя.
– Почему у нас каждый Новый год репетиция экспедиционной жизни, Инесса Генриховна? – подначила Лихоимцеву Светка.
– Потому что алкоголь, Светлана, это топливо для работы мозга археологов, – многозначительно заявила Инесса. – Ты молись, чтобы к ночи никто в коридоре палатки не поставил и не устроил раскоп. И где там наш пластиковый кусок тундры? Он до сих пор не мигрировал из общаги?
– Илья Каримович сказал, через полчаса принесёт, – Светка поняла, что завкафедрой намекает на ёлку.
– Пойди, закажи продукты, а я с ним разберусь, – подбоченилась Лихоимцева и устремилась в недра музея: – Илюша, где твоя сознательность? Илюша! И… Где ты сам? Безобразие!
На крик Инессы из бывшего кабинета Кривоглядова высунул светлую голову Михаил Тихонович, посмотрел долгим, страдающим взглядом в сторону музея и вздрогнул, приметив в коридоре Светку.
– Ой, Света. Вам с чем-нибудь помочь?
– Да, – Касаткина отдала Памятову степлер. – Если можно, венки и гирлянды прибейте, пожалуйста. Вы высокий.
– Я просто длинный, – смутился Михаил Тихонович. – Охотно.
Таким образом Светка отделалась от должности декоратора и вступила в должность кулинара. Ей взялись помогать бывшие кривоглядовские аспиранты, а также две студентки, прикреплённые к кафедре. Время поджимало неумолимо, резка, варка, смешивание и запекание стали единственными функциями Касаткиной на ближайшие два часа. В конце концов недовольный Илья припёр-таки ёлку и показал Светке нововыложенный видос. Нарядный Седрик и впрямь смотрелся франтом. Светка посмеялась грации кота на дефиле и перепостила видео к себе на страничку. Вскоре кафедра наполнилась двумя-тремя десятками трезвых голосов, явно не желавших уползти домой таковыми, и Касаткина принялась рассаживать гостей по местам. Повинуясь странному чутью, она выбрала место для Михаила Тихоновича рядом с местом Инессы. Благо супруг той, Егор Павлович, будучи несильным любителем посиделок учёных, уехал на пару дней к родителям.
«Что я делаю, – думала Светка, раскладывая приборы, – ей это точно не нужно. Она ещё от Кривоглядова не отошла. Да и вообще, несолидно как-то».
Но Касаткиной очень хотелось, чтобы её карточное предсказание Памятову сбылось, и она коварно способствовала этому, как могла.
«Ладно, не захотят сидеть вместе, рассядутся, не проблема, – определила Светка. – Взрослые люди, в конце концов».
Входя в девятую аудиторию и видя своё место рядом с Инессой, Михаил Тихонович побледнел и затушевался, но пересаживаться не стал. Скромно притулился у бока Лихоимцевой, а та покосилась на профессора с молчаливым интересом, каким одаривала его ещё в экспедиции.
Полился алкоголь, зазвучали тосты, раздался звон фужеров и стопок. За встречу, за проводы старого года, за успех будущего, за науку, за памятники истории, за Палыча с Угрюшей… Светка пробовала салаты собственной готовки и смотрела на часы – скоро надо было вынимать из духовки фаршированную картошку. Айвазов кивнул ей, невербально вопрошая о том же, и Светка отправилась за противнем. Когда она внесла жаркое в аудиторию, учёные загудели – многие из них не пробовали картошки больше года. Сюрприз доцента Айвазова удался на славу. Илья наполнил стопку водочкой и поднявшись, сказал:
– Я бы хотел выпить за наших наставников. За тех, кто в поле, за тех, кого нет с нами и за тех, кто нас любит и ждёт¹. За наших учителей, живых и мёртвых.
Аудитория притихла. Светка поняла, что все подумали, будто Илья поминает Ивана Дмитриевича. Инесса помрачнела и вздохнула, Михаил Тихонович нервно провёл салфеткой по лбу.
– За Ивана, – пьяно опрокинул в себя водку один из геологов.
– Да, за Ивана, – поддакнул хорошо знавший Кривоглядова профессор с соседней кафедры. – Надеюсь, Инна будет лучшим командиром полка архи, чем был он!
Светка хлебнула водки и присела на место. Ей стало противно от лицемерия Ильи, и она незаметно для всех стукнула его по коленке.
– Что дерёшься? – шикнул Айвазов.
– «За тех наставников, которых я убил», – передразнила его Касаткина.
– Эй, – зло прищурился Илья. – Я не сказал, что пью за Ивана. Можно подумать, у меня не было наставников. Один из них – дедушка Миши, и он ещё жив. Другого не стало в уходящем году, но я благодарен Небу за то, что он был в моей жизни.
– Ха, и отчего же умер ваш тот наставник? От сердечного приступа, наверное? – пьяно наехала на научника Светка, нисколько не предполагая, что попадёт в цель.
Илья отвернулся от неё, поморщился и опустошил очередную стопку.
– Он сам так решил, – услышала Светка негромкое признание. – Я подарил ему возможность выбора последнего часа. И он ею воспользовался, когда стал немощным. Я должен был убить его, так как он принимал участие в казни моих родителей, но он посвятил мне жизнь. И я подарил ему смерть в любой момент. Мне его очень не хватает, Светоч. Но я и сам теперь наставник, защитник. Мне надо думать о вас.
Светка, слыша это, почти забыла, где и с кем они находятся. Айвазов, судя по всему, тоже не сразу восстановил контроль над своими высказываниями. Благо, те, в чьей компании они сидели, тоже были заняты алкоголем, едой и трёпом и не обращали на них внимания. Михаил Тихонович во все глаза пялился на Инессу, пока та хохотала от шуток Толика и прочесывала распущенные по плечам волнистые волосы. Лихоимцева не то, чтобы не замечала дышавшего ей в шею Памятова, но поглядывала на него украдкой и не спешила отстраняться.
Светке захотелось в туалет, и она покинула «девятку». Её уже прилично вело, но она старалась держаться. Да, на сегодня с выпивкой стоило остановиться. В самый миг этого откровения по дороге обратно телефон Светки отозвался уведомлением.
«Вашу запись оценили: Der Vierte Reiter».
«Что за чертовщина?» – Светка поначалу не поняла, какую запись, и почему группа почитания таланта Борзого вдруг решила лайкнуть ей что-либо. Потом мысли прояснились, Светка ткнула уведомление и увидела лайк на видео с Седриком от фейковой страницы. Ни аватара, ни информации. Даже создан не ранее, чем только что.
– Что за шутки? – Касаткина опустилась в кресло в коридоре. Оказалось Der Vierte Reiter за короткий срок успел облайкать ей почти все фото. Светка сглотнула и мигом протрезвела.
«А что, если это он?»
Мысль о Тимуре просветила сознание подобно молнии. Вспотевшими пальцами Касаткина набрала сообщение:
«Привет».
Которое тут же сменило цвет на прочитанное. Внутри стало больно от страха, и тут же захотелось стереть отправленное слово. Но Светка решила – Борзой всё равно уже увидел её «привет», так что на попятную идти поздно.
Der Vierte Reiter: привет, Света. Что делаешь?
– Мамочки, – пискнула Касаткина, понимая, что попалась. Ей отвечал Тимур. Она как наяву вспомнила глубокий, благородный голос и представила, как бы шевелились губы Борзого, говори он ей эти простые слова. – Ох, да что я делаю, мило бухаю, вот, с твоим злейшим врагом.
И написала в ответ:
«У нас корпоратив, а у тебя?»
«А я на другом конце мира. Сижу в джунглях Намтяма, скучаю по родине».
Светоч Касаткина: ого! У вас тепло, наверное?
Der Vierte Reiter: дождливо.
Следом он прислал песню. Светка точно знала, если парень шлёт песни, это уже многое значит. Забыв обо всём на свете, она включила трек:
– В моем доме не видно стены, в моем небе не видно луны. Я слеп, но я вижу тебя, я глух, но с слышу тебя. Я не сплю, но я вижу сны, здесь нет моей вины, я нем, но ты слышишь меня, и этим мы сильны.²
Светка помнила эту песню наизусть. Очень часто она слышала её в экспедициях от Ильи, и вот теперь теми же нотами души с ней общался второй чернобог – Тимур Борзой. В этом оказалось столько родного и привычного, что Светка неосознанно пропела:
– И снова приходит ночь, я пьян, но я слышу дождь, дождь для нас… Квартира пуста, но мы здесь, здесь мало, что есть, но мы есть. Дождь для нас…
Der Vierte Reiter: тебе нравится песня?
Светоч Касаткина: я пою её сейчас.
Der Vierte Reiter: здорово. А я умею играть на пианино.
Светоч Касаткина: ого, как-нибудь сыграешь мне?
Der Vierte Reiter: да, хорошо. Ничего, что я тебе написал?
Светоч Касаткина: это же я тебе написала)))
Der Vierte Reiter: а, точно. Света, ты прости за нудизм.
Светоч Касаткина: ты имел в виду занудство? Ты не занудный, Тимур.
Der Vierte Reiter: да нет, за ту голую попу в сентябре. Мне до сих пор неудобно, что так вышло. Я что-то с тобой мастер дурацких появлений. То тушёнку сворую, то попу покажу.
Светоч Касаткина: ничего страшного!
Snow Crow: Светоч, какого хрена мне кто ни попадя лайкает видосы и фотки? И где ты вообще? Эти надмозги меня сейчас споят.
– Ой.
Светка поняла, что Каримыч её потерял, а кроме того, что лайк от Борзого перепал и Айвазову. Она встрепенулась, подскочила с кресла и побежала на кафедру. Из «девятки» всё также доносились звуки празднества. Голоса учёных уже звучали довольно нестройно, а если честно, то они галдели, как крачки на базаре. Инесса опять смеялась и кокетничала с кем-то, кого Светка плохо знала, а Памятов сидел с потерянным видом и тянул выпивку из фужера. Он пересёкся глазами со Светкой, и та кивнула профессору мол, смелее, больше веры в себя. Михаил Тихонович постучал себя ребром ладони по горлу, показывая, как ему плохо, Светка в ответ погрозила кулаком. Сидевший в стороне от всех с телефоном Илья видел их безмолвные препирания и осклабился. Тут собеседник Инессы вздохнул в шутку:
– Эх, Кабарга, ты всё так же горяча, как в молодости. Сколько парней за тобой увивалось, и чего ты выбрала Егора?
– Он замуж позвал, вот и выбрала, – бесстыдно призналась Генриховна. – Да и Егор оказался неплохим вариантом, чтобы родить детей, остепениться. А в любовь я, Адамушка, не верю.
Тут Михаил Тихонович саданул фужером по столу, отколотив от него ножку, и хмуро поднялся.
– Тихо, у Миши, кажется, созрел тост! – привёл аудиторию к порядку Илья.
– Да. – Памятов собрался с духом. – Я очень рад быть здесь, среди вас, и хочу привести слова одного дахрийского мудреца: «Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало, два важных правила запомни для начала: ты лучше голодай, чем что попало ешь, и лучше будь один, чем вместе с кем попало»³. Так вот я хочу пожелать, чтобы мы все… – Он абсолютно недвусмысленно уставился на Инессу, – чтобы мы были с теми, кто предназначен нам Небом. И никогда – с кем попало.
Лихоимцева замерла с недонесённым до рта коньяком. Её улыбка улетучилась, лицо стало серьёзным, и она перестала обращать внимание на трясшего её за руку «Адамушку». Видно было, что слова Михаила Тихоновича задели профессоршу за живое. Она выпила и сказала в ответ:
– А я тогда пью за то, чтобы «не кто попало» конкретнее выражал свои пожелания, и не заставлял бедную женщину тратить жизнь херпойми на кого.
– Мне было четырнадцать лет! – вдруг взвился Памятов. – Ты сама меня отвергла!
– А тебе хотелось, чтоб меня посадили за совращение малолетнего члена экспедиции, Миш? – фыркнула Лихоимцева. – Куда ты делся, когда тебе стукнуло восемнадцать?
– Я ушёл с головой в науку. – Памятов уселся обратно и поправил очки. – А ты вышла замуж.
– И я об этом не жалею, – во всеуслышание сообщила Лихоимцева, обводя осоловелым взглядом притихших коллег. Илья закрыл лицо руками и трясся от смеха. Памятов, осознав свой позор, резко поднялся, схватил со стула пиджак и вылетел прочь из «девятки», напоследок бросив:
– Всё напрасно. Всё, всё бессмысленно! Зачем я только начал…
– Тьфу ты, – наигранно сплюнула себе под ноги Инесса и сказала Илье: – Я тогда не думала, что он серьёзно. Пойди, найди его… Хотя нет, Илюша, пойду сама, так и быть.
Лихоимцева зашуршала юбкой и удалилась с праздника. Её тихая поступь смолкла в коридоре кафедры и, как показалось Светке, аккурат у бывшего кабинета Ивана Дмитриевича, куда забурился расстроенный Памятов. Касаткина выдохнула напряжение и подсела к Илье.
– Ну и ну, – поделилась она. – Вот это сейчас неожиданно было.
– Ты сама ему нагадала начало отношений под цифрой «девять», – напомнил Айвазов, и Светка поняла, что Михаил Тихонович уже ему обо всём растрещал. – Наш йуный вундеркинд с дедовой подачи поехал с нами тогда на Калтай. И, вроде как, под конец раскопок изволил сделать Инессе предложение руки и сердца. Но, поскольку ему было примерно как тебе в первой экспедиции, наша Генриховна его высмеяла и отправила к маме.
– Ничего себе! – удивилась Светка, вспоминая своё гадание. – Выходит, зря высмеяла!
– Ничего не зря. Вон он от спермотоксикоза в тридцать восемь уже профессор. Не то, что я, беспутный бездарь, – посетовал Илья. – «И на каждой спине виден след колеи, мы ложимся, как хворост, под колёса любви». Да. – Айвазов смахнул пот со лба и потёр его в пальцах. – Светоч. А теперь ты мне скажи. Почему «четвёртый всадник» лайкает мои фотки?
Комментарий к 66. Два кило картошки ¹ – знаменитый тост археологов, с подачи моей несравненной Sинички.
² – песня «Дождь для нас» группы «Кино».
³ – рубаи Омара Хайяма.
====== 67. Меч Берзарина, телефон Яхонтовой ======
Декабрь 2045 года, джунгли Намтяма.
– Ты видишь мою звезду, ты веришь, что я пойду. Я слеп, я не вижу звезд, я пьян, но я помню свой пост. Ты смотришь на Млечный Путь, я – ночь, а ты – утра суть. Я – сон, я не виден тебе, я слеп, но я вижу свет…
Странно всё это. Странно, сомнительно. Неудобно. Хотя кому говорить об удобствах?
«Точно не мне», – подумал Тим, пока стряхивал с водонепроницаемого телефона новую порцию сырости.
Тропический ливень перестал, но лишь на краткий миг – Борзой видел на непроглядном сером небе очередное тёмное пятно муссонных ливней, неумолимо движущееся на его шалаш, и ожидал, что небесный вентиль опять сорвёт. Два месяца он мариновался в тропиках, пытаясь выследить семью колдунов-шантажистов, за деньги снимавших собственные моровые чары, и все два месяца лило, как из душа. На совести было так же мерзко, как и снаружи шалаша. У Тима в мешке лежали три головы – мужа, жены и их семнадцатилетней дочери. Вина всех троих была доказана, жертвы исчислялись десятками, но тем не менее – обезглавить девушку, только что потерявшую родителей и умолявшую о спасении оказалось чересчур даже для стальных нервов Борзого.
Долг, есть долг, но… Она чем-то напоминала Светлану, может, круглым личиком, а может – косичками.
«Не стоит смешивать работу и личное, – подсказывала совесть. – Эта маленькая злодейка вряд ли пощадила бы тебя, если б могла напустить чар на чернобога».
В детстве и отрочестве Тим видел довольно много фильмов про одиноких героев, которые жили себе и не тужили, сражаясь с чудовищами, пока им на пути не попадалась красивая и беззащитная девушка. Потом сценарий выглядел примерно одинаково – у героя привычный уклад жизни начинал катиться к чертям, и чаще всего он трогательно и красиво умирал, жертвуя собой ради любви. Так вот, Тиму никогда не хотелось оказаться в шкуре такого героя. Но после ликвидации последней в задании цели его вдруг потянуло зайти на страницу к Свете. Просто, чтобы убедиться – она непохожа на убитую колдунью. Увы, Света оказалась похожа. А кроме того у неё появилось новое видео, сделанное на коленке, но не без толики таланта – большой чёрный кот под наложенную музыку устраивал модный показ. Тим, даже будучи в дурном настроении, заулыбался, потом от нечего делать послал видео маме – поздравить с наступающим Новым годом. Мама прислала в ответ неожиданное сообщение:
«Ты откуда это скачал?»
Тим признался, что взял кота со страницы подруги и спросил что так встревожило ведунью грибовскую.
Nasty_100: Тимош, глаза разуй. Это Сидор.
После чего Тим чуть не поперхнулся присланной тётей Сашей самбукой.
Старый ворон Сидор из Берзаринского парка почил стараниями Тима давным-давно, и переродиться в домашнего холёного кота для него стало явной удачей. Тим несколько раз пересмотрел видео с котом. Без единого белого пятнышка, кот вышагивал размашисто и грациозно, точь-в-точь как Сидор по веткам дубов, и выражение зелёных глаз у него было всё то же, что в детстве Борзой подмечал у старой птицы – хитрое и самодовольное. Тим поверил маме сразу, а ещё – первоисточником видео стал некто Snow Crow, иначе – снежный ворон. Тим ради интереса залез к оператору на страницу и офигел во второй раз – Snow Crow выкладывал обновления нечасто, но предыдущей сентябрьской фотографией был тот же кот, пригревшийся на капоте матово-чёрной «Хонды».
Совпадение за совпадением или…?
Тим принялся лихорадочно листать другие фото и альбомы Snow Crow в поисках лица автора, но нашёл лишь сделанные с любовью макрофотографии таёжной природы – спелые ягоды, веточки, увитые бусинами росы, грибы и пегие от лишайников камни. Ткнув по стрелке вперёд к очередной фотографии Snow Crow, Тим рефлекторно вздрогнул: на него вблизи глядел крохотными, туповатыми глазками очень знакомый рыжий качурский медведь. Наполнившись сумбурными мыслями, Борзой вернулся к Светлане. Ему безумно хотелось спросить – кто автор видео с котом, но было неудобно приставать к девушке.
«А вдруг этот Snow Crow её парень?»
В душу мгновенно вгрызлась такая бешеная ревность, что Тим испугался и в то же время испытал яркое желание как-то обозначить своё присутствие в жизни Светы – по-медвежьи пометить территорию, что ли? Заявить о себе…
Тим, не раздумывая, создал аккаунт и, осмелев, назвался «четвёртым всадником» – ведь он один и мог им по праву называться! А потом взял от отчаяния да натыкал Свете «сердечек» – причём, на все фото подряд. Сразу после решил, что сделал это зря – разве ей есть дело до каких-то самозванцев со страничками одного дня в «юничате»? Света выглядела девушкой серьёзной, учёной, приличной, в конце концов!
Но забирать «лайки» показалось полнейшим свинством. И пока Тим соображал, как ему теперь быть с содеянным, Света написала:
«Привет».
Вот тогда-то Борзой и ощутил себя в полной мере обречённым героем. Переписка длилась недолго, Света внезапно вышла из сети, а Тим так и остался сидеть, наблюдая голубоватые строчки «Юничата», висящие перед ним в душном и плотном воздухе.
«И зачем ты пообещал ей сыграть на пианино? Где и когда? Дурак».
Злость на себя смешивалась с желанием выполнить данное Свете обещание. И уж точно Тим не хотел прерывать общение с ней и Snow Crow. Кем бы он там ни оказался – мужиком на чёрной «Хонде» или вовсе левым парнем.
Тим убрал телефон и вытащил из кармана на вид простую, но вместе с тем дорогую и памятную вещь. Летом на мамин день рождения Влада Самохвалова подарила ему коробочку, полную секретов. Цветные леденцы с фруктовыми вкусами Тим давно съел. Маленький карандашик извёл на эскизы. И теперь из всех даров маленькой девочки у него осталась только карманная фотография двух улыбающихся ведьм. Светлые лица Насти с Бусинкой согревали Тиму душу в нелёгких странствиях, а на обороте карточки красовались неровные буквы, выведенные детской рукой: «дарагому дяде Тимоше от мамы и Влады».
Боясь, что фото отсыреет, Тим спрятал его обратно в коробочку и прислонился к стволу дерева, названия которого не знал.
Канун Нового года принёс воспоминания из того времени, когда семья ещё была цельной. Да, последний праздник перед тотальным раздором. Тиму было восемнадцать, и он обожал отца и брата. А отец обожал Нико. Кажется, это был шабаш? Да, предновогодний шабаш, и при сём немалом скоплении колдовского народа отец внезапно попросил слова:
– Минуточку внимания! – Валера поднялся и постучал краем ножа по бокалу с шампанским. – Уважаемые колдуны и милые ведьмы! – Среди ведьм, разумеется, тут же раздались недовольные возгласы «а что это мы не уважаемые», на что Валера примирительно помахал рукой. – Сегодня в предпоследний день уходящего года я, как глава рода Берзариных, хотел бы оставить в нём детство двоих всем известных колдунов. Мальчики, Нико, Тим, встаньте.
Братья Берзарины переглянулись, Нико состроил гримасу непонимания, но поднялся с места, Тим последовал его примеру, тоже не зная, что за сюрприз приготовил им отец.
– Мой первенец Нико, – Валера с отеческой гордостью сжал плечо старшего брата. – Ты уже совсем взрослый. Скоро меня вон перегонишь. – Нико заулыбался. – И поэтому я хочу подарить тебе фамильных духов – пришло время осваивать обращение с ними. Ерёма и Зеф отныне будут служить тебе.
Слыша это, Тим ахнул, а зал зааплодировал. Ещё бы, роскошный подарок наследнику!
– Это не всё. Сынок, – отец снял с пальца фамильный рубиновый перстень и протянул обомлевшему от таких почестей Нико: – носи с честью. Мне двух перстней многовато, – Вий подёргал себя за цепочку со вторым кольцом – безоаровым, более древним, которым призывал личного духа Хорэйн.
– Спасибо, пап, – лицо Нико, казалось, треснет от улыбки.
– Я горд и рад быть твоим отцом, – Валера обнял первенца и поцеловал его в щёку. – Тимоха!
