Текст книги "Чернобог (СИ)"
Автор книги: Gusarova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 46 страниц)
– Ты превратишься в самую красивую принцессу, я тебе обещаю, – обрадовала Бусинка Борзого, приглаживая его пшенично-золотую бороду. Тот усмехнулся.
– Малышка, может быть, всё-таки принца из меня сделаешь?
Бусинка призадумалась и указала на стол:
– Но у меня для принцев ничего нет, только для принцесс. Так что, придётся тебе побыть принцессой.
– Ну ладно, – Тим прикрыл глаза, отдаваясь всецело умению маленького стилиста.
– Для начала я тебя причешу, а потом накрашу…
Тим радовался тому, что в этой комнате и поныне есть кому жить. Его старое пианино в углу, спортивная стенка, украшенная розовыми ленточками и наклейками – тоже, разумеется, работа Бусинки, двухъярусная деревянная кровать. Влада любила спать то внизу, то наверху. Место её обитания выдавала компания разномастных обряженных кукол, сегодня они свисали с верхней полки. В детстве Тима эту часть кровати оккупировал брат и никогда не сдавал позиции. Тим не обижался на Нико. Он вообще едва помнил хоть какие-то обиды. Что на брата, что на Борьку. А чудили те много и с удовольствием.
...Им было лет по одиннадцать-двенадцать, когда шалопут Нико открыл для всех новый вид развлечений.
– Парни! Есть маза после школы сбегать покататься на поездах, вы со мной? – да, брат отловил их с Борькой как раз на большой перемене.
– Нам влетит, – тут же категорично отрезал Тим, скрестив руки на груди. – Это незаконно и опасно, нас поймают и отцу с дедом пришлют нехилый штраф.
– Ой да ладно тебе, ссыкун! – передразнил его старший. – Я знаю место, где нет камер и перегон длинный. А ещё мы полетаем ветрами!
– Ёшкин кот, круто! – загорелся Борис.
– Вы-то ветрами, а я кем? – резонно уточнил Тим. – Я ж не летаю.
– А ты просто так поедешь, – рассудил Нико. – Ну, не будь ту-у-ухляко-ом! – он потряс Тима за голову. – Соглашайся.
И тот зачем-то согласился.
После школы Нико должен был забрать младших мальчишек и отвести домой, вместо этого вся троица отправилась на железную дорогу. В одном месте за дырой в заборе над путями проходили мосты коммуникаций. Ребята забрались на них и замерли, лежа посередине. Тим провожал тревожным взглядом проносящиеся под ним составы, один за другим. Идея брата казалась безумной и ужасно рискованной. И потому – заманчивой. Тим говорил себе: он только присмотрит за парнями, но внутренний голос отвечал – тебя до конца дней будут считать слабаком, если ты не поучаствуешь.
Очередной поезд дальнего следования пронесся мимо, мелькая вагонами и изредка искря подъёмником по контактному проводу. Напряжение, должно быть, тут нехилое. Жуть.
– План такой, – важно объявил Нико. – Тут недалеко станция, электрички притормаживают. Мы прыгаем вниз, цепляемся и катим. Надоест – обращаемся ветрами и с «сатнамом» тихо сходим.
– А я? – напомнил о своих особенностях Тим.
– А ты держись крепче до следующей станции!
Тиму крайне не понравился план Нико, но спорить он не стал. Старшего всё равно было не переубедить. Синебокая электричка пришла по расписанию, как и подсмотрел в мобильнике Нико. Притормозила. Тим до последнего не верил, что брат решится осуществить затею, но тот, глазом не моргнув, спикировал на крышу поезда.
– Ёшкин кот! – Борис шлёпнул себя по щеке, но, собравшись, прыгнул тоже.
Тим понял, что у него нет иного выхода, кроме как последовать за ребятами. И он оттолкнулся от моста. Приземление было жестким и скользким – на улице стоял сырой сентябрь. У Тима получилось ухватиться за какие-то поручни, наверное, приделанные к поезду специально для ремонтников, и вжаться в холодный металл корпуса. Он поднял глаза – впереди Нико восторженно показывал ему большой палец, рядом с ним приткнулся Борька. Электричка заехала под навес станции и спустя пару минут с фырчаньем тронулась дальше. Через станцию от этой уже начиналась лесистая область. Тим обречённо глядел, как мимо отмелькали родные кварталы Цветково. Ветер сорвал с него капюшон и противно задувал в уши, Нико хохотал, скаля зубы, и что-то кричал. Из-за свиста ветра Тим не мог различить, что именно, но тут и думать было нечего. Брат радовался жизни. Бледно-серый от страха Борька изо всех сил сжимал поручень. Электричка приехала на соседнюю станцию. Тим решил переместиться поближе к ребятам, как только состав тронется в путь. Ему не хотелось, чтоб его заметили взрослые на станции. Он дождался закрытия дверей и, когда поезд проехал станцию, силой заставил себя отпустить поручень. Выпямился на крыше и начал пробираться к Нико.
– Давай смелее, трусишка, – махал ему брат. – Тут не очень скользко!
Тим протянул руку и ухватился за что-то – он толком не понял даже за что и что стряслось дальше – но его внезапно подбросило в воздух, бликнула вспышка, и сознание накрыл короткий провал. Опомнился он уже сидя на рельсах. Электричка отъезжала дальше в лес, кожу невообразимо жгло, и Тим не сразу смог сообразить почему, потом же с визгом боли принялся кататься волчком, сбрасывая с себя остатки горящей куртки. Кроссовки лишились подошв – они оплавились, носки обуглились. Тим перекатился за насыпь, плача от ужаса и боли, ощупал голову – его светлые волосы превратились в труху.
– Тимон! Тимоха! – с двух сторон раздались голоса Нико и Борьки. Тим понял, что парни слетели ветрами с крыши поезда, когда его ударило током. Брат прижал его к себе.
– Тимоха! – Тим чуть ли не впервые в жизни услышал как Нико плачет навзрыд. Брата бил озноб, он оказался напуган ничуть не меньше Тима. Борька беспомощно засунул пальцы в рот.
– Я цел, – не веря собственным словам, констатировал Тим. – Реально, я цел.
– Ты весь чёрный и обгорелый, – промямлил Борис.
– Только одежда и волосы.
Нико ещё раз ощупал его голову и плечи.
– Пр-ронесло! – всё ещё всхлипывая, обрадовался брат.
– Нет, – Тим потрогал брови и понял, что от них также ничего не осталось. – Нам капитально влетит от мамы!
– Ну и пусть влетит, – Нико накрыл его половиной куртки. – Я заслужил. А Борьку не сдадим, типа его с нами не было.
– Ещё чего! – взял себя в руки Борис. – Получать, так вместе.
Все трое понимали, что от Насти, ведуньи грибовской, причину резкого облысения младшего скрыть не удастся, даже если отмывать его два часа. Пропажу одежды – тем более. Проказничай Тим в одиночку – другое дело. Но тот бы и не стал.
Памятное происшествие на железной дороге имело для мальчишек двоякие последствия. Во-первых троица понесла наказание недельным домашним арестом. Мальчикам понадобилось приложить всё старание, чтобы убедить взрослых в отсутствии необходимости постоянного присмотра Ёремы. А во-вторых – они поняли, что Тим бессмертен. И с той поры их забавы, как только они вновь избавились от контроля, стали ещё опаснее. Тим не мог сосчитать со скольких крыш и парапетов он по велению брата спрыгнул, сколько литров гадости выпил и как часто шокировал школьных друзей разными экстремальными трюками. Затолкать карандаш на всю глубину ноздри. Облить руку серной кислотой. Съесть старый ртутный градусник, хрустя стеклом. Наступить босой ногой в костёр из бумаги и пустых бутылок. Поцеловать старшеклассника-хулигана на спор. Когда Борька освоил «Мантас», он даже пытался развеивать племянника, а тот, невредимый, только орал и крутился в воздухе. Довольно скоро неуязвимость Тима стала его негласной визитной карточкой в школе. Разумеется втайне от учителей и взрослых. Тим же умалчивал ещё кое о чём – боли, которая сопровождала каждый его подвиг, никто не отменял. Но то была плата за популярность.
– Ну вот, какой ты теперь хорошенький, загляденье! – вернула Тима из воспоминаний Влада. Она довязывала ему бантик на бороду. – Мы тебе на ушки наденем алмазные клипсы, и будешь самая красивая принцесса в мире.
Клипсы больно прижали мочки ушей, но Тим решил потерпеть ради Бусинки. В конце концов, кто ещё на это согласится? Влада подвела его к зеркалу, и Борзой сдержался снова, на сей раз от хохота. С синими тенями на веках, яркой розовой помадой и румянами он был похож на подержанного трансвестита. Влада накрасила его аккуратно, но по-детски радужно. Великолепный образ дополняли пластиковые бусы, заколки со стразами и бантики в бороде.
– Тебе нравится?
– Спасибо, малышка, получилось очень красиво, – поддержал Бусинку Тим.
– Вот! Я же тебе говорила, – просияла та. – Ну пойдём, тёте Насте покажем, какую я из тебя принцессу сделала.
Конечно, как не показаться. Без публичного позора не обойтись. Тим вздохнул и потащился за Владой к маме. Та уже закончила греть еду и резать салат, обернулась, прыснула смехом, спрятала лицо.
– Тётечка Настечка смотри, какой Тим нарядный стал! Я бы ему ещё ноготки покрасила, но у меня нужный лак кончился, – и похвалилась, и пожаловалась Влада.
– Прекрасно. Детка, ничего, что Тим – мальчик? – красная от смеха Настя вытерла слёзы.
– Ничего, мы же играем, – пожала плечами Бусинка и вприпрыжку убежала в комнату. Настя покачала головой и буркнула сыну:
– Мягкую жену тебе придется отыскать.
– С чего это? – Тим аккуратно почесал прядь под заколкой.
– Терпила ты, вот с чего.
Тим расхохотался, приобнял Настю и чмокнул её в щёку, измазав розовым.
– Не терпила я, мама, а покладистый. Разве это плохо?
Бусинка снова оказалась в кухне, протянула Тиму пеструю от блёсток коробочку.
– Вот, это тебе, я сама сделала. Там много интересного, – она, видя намерение Тима открыть подарок, прижала его руку ладошкой. – Нет, сейчас не открывай. Потом откроешь. Пусть это будет наш секрет.
– Пусть будет секрет, – согласился тот и убрал коробочку в карман куртки.
– Ну, давайте, что ли, есть, – Настя вытерла руки о полотенце и присела за стол.
====== 35. Граффити ======
Тим проснулся в ночи на разложенном диване в бывшей комнате родителей и уже не смог заснуть. Мама осталась с Бусинкой в детской, заняла нижнюю кроватку. Чуткое ухо Борзого улавливало шелест дыхания ведьмочек. Сам же он таращился в темноту, раздираемый воспоминаниями, светлыми и гнетущими вперемешку. Идея приехать на два дня в родной дом, поначалу казавшаяся спасением, плавно превратилась в пытку. Тиму всё казалось, что вот-вот ещё минута и домой явится отец. Увидит его на любимом диване и выгонит во второй раз. Борзой не должен был появляться в Балясне. Каждый год он говорил себе это прежде, чем купить маме подарок и приехать за новой порцией её нежностей. Но всякий праздник имеет свойство кончаться, и теперь Тиму стоило исчезнуть. Так же неожиданно, как он и явился.
Борзой по-скорому оделся и призвал Ерёму с Зефом.
– Дружок, будь добр, собери в рюкзак краски, – велел он синему духу. – И найди мне гладкую стенку подальше от камер.
– Барин, да где ж теперь возьмёшь подальше-то? – посетовал Ермолай. – Везде одни камеры.
– Ну, сообрази уж как-нибудь, – буркнул Тим, на цыпочках пересекая коридор. – Не первый раз, чай.
– Как изволите-с. – Дух поклонился и сгинул. Тим нацепил куртку, вдел ноги в кроссовки и, прислушавшись, замер. В закрытой комнате заскрипела прикроватная лестница.
Владка проснулась и слезала вниз. Босые ножки прошлёпали по полу, дверь открылась и заспанная девочка ткнулась в ноги Тиму. О бок стукнула подаренная ею коробочка – вещица провела ночь в кармане куртки Борзого.
– Зачем ты встал?
– Закрой за мной дверь, я ухожу¹, – шепнул Тим, пригладив Бусинку по щеке.
– К моему папе? – отчего-то спросила та.
Борзой аж вздрогнул. Владка, обладая ведовским талантом, бывало говорила сущую несуразицу, которая впоследствии негаданно обретала смысл.
– Нет, – Тим присел перед ней на корточки. – По делам. Береги тётю Настю и маму.
– Ты приведёшь мне папу? – настойчиво повторила малышка и внимательно посмотрела на Тима. – Мама его прячет. А я хочу, чтобы он обо мне узнал.
– Сладкая, я бы с радостью, – обнял Владу Тим. – Но я и сам о нём ничего не знаю.
– Больше, чем другие, – совершенно осознанно сказала Влада.
– Я тебе обещаю, если я узнаю о нём, я вас познакомлю, – обрадовал её Тим. – А теперь проводи меня и беги спать.
Озадаченный просьбой Бусинки Борзой вышел в густую летнюю ночь, оседлал Зефа и покатил на окраины города. Кругом метались хлопья тополиного пуха, создавая иллюзию пышного снегопада. Ерёма нашёл для хозяина отличную огрунтованную стену – бывший завод хотели отдать под лофт, но стройка пока не двигалась с места. Тим достал баллончики с красками, надел респиратор и приступил к работе. Эскиз он сделал ещё позавчера на альбомном листе, теперь же дело стояло за малым – перенести изображение на грунтовку. Джермаль на время замьютил камеры, Тим включил фон невидимки. Если бы кто появился рядом, увидел бы, как на белой стене сами собой появляются орнаменты и контуры, линия за линией, краска за краской. Тим работал споро и не прерываясь, времени было мало.
Он начал заниматься граффити от безысходности, когда осознал в полной мере собственную непригодность ни к чему доброму. Придумал соответствующий псевдоним, отыскал в Невгороде бесхозную стену и выплеснул на неё всё, что его мучило. Картинка получилась депрессивная и готичная, но результатом Тим остался доволен. Так он лечил раны, нанесённые отцом и природой, отправившей его в круг рождения без инструкции, что с собой делать. Искусство росписи стен как-то незаметно превратилось в постоянного спутника Борзого. Наравне с фастфудом, братьями-духами, косою и хандрой. После каждого выполненного заказа он считал за должное испортить очередную муниципальную собственность. Неузнанный наскальный художник орудовал по всему миру. Со временем у него нашлись поклонники, они-то и завели Борзому группу в «Юничате». Сам Тимофей не решился бы, да и не хотел: каждый арт, каждый выброс боли и скорби по невозвратимо ушедшему счастью становился для него скомканным листом в урне. Разворачивать и читать его было тяжко. Но людям нравилось. Некоторые из них предполагали, что «Der Vierte Reiter²» получил образование художника, и были правы. Отец не смог сам окончить Двадиаковскую академию, хотя и обладал большим талантом. Его мечта осталась мечтой: родились дети, начался виндбендинг и победы с рекордами скорости. А потом Вий увлекся селекцией кофе и создал свой шедевр – линейку сортов арабики «Black dog», чем очень гордился. Любовь к рисованию же Валерий Берзарин передал обоим сыновьям. Нико стал авиаконструктором, а Тим – графиком компьютерных игр. Когда он в детстве проводил ночи за планшетом, оттачивая навыки, то знал – это лучший способ получить похвалу отца. Валера неизменно радовался хорошим рисункам сыновей и часто твердил Тиму, что тот грозится превзойти его в мастерстве. Тиму это очень льстило, но отца он так и не превзошёл.
Выводя лицо опутанного проводами робота, Тим снова оставил его без глаз. Их никогда не получалось изобразить живыми. Все творения Тима – безупречно выполненные фигуры, мастерски выписанные лица – напоминали кукол. В них не было души. А у отца каждый персонаж выходил живым и эмоциональным. Это добивало Тима отчасти потому, что тот знал причину. Мёртвое не рождает живое. Ничего удивительного.
В каждом граффити Тим использовал черепа и скелеты, считая их своей визитной карточкой. Вот и на этой стенке рождался дуэт девушки-робота и обвившего её скелета с механической розой в зубах. Готика и киберпанк, изящное обаяние мимолётности бытия. Уже завтра картину могут закрасить какие-нибудь возмущённые вандалом хозяйственники. Тим довёл последний штрих, отошёл, любуясь результатом многочасовой работы, достал телефон и снял граффити во всех проекциях. Он питал слабую надежду, что поклонники его творчества найдут арт раньше коммунальных служб. И тогда в группе появится новое фото. Сам он, конечно же, ничего выкладывать не станет, да и пересматривать картинки тоже. Разве что, для сравнения прогресса.
«Они никогда не оживут, – сказал сам себе Борзой. – Как и я никогда не перестану жить прошлым».
Он покинул стройку верхом на Зефе и, пока летел, отчего-то решил заглянуть в группу, почитать, что пишут люди. По правде, он не заходил сюда с октября. С той поры, как попал под оползень. Тысячи лайков и сотни репостов под прежней картинкой – украшенным этническими узорами птичьим черепом с круглым камнем в клюве. Идею того арта Тиму подсказал перстень дяди Иракли, доставшийся от истреблённого рода ветрогонов Бабогуровых. Мёртвый род колдунов, мёртвый ворон. Правда, Иракли пользовался силой Бабогуровых, и даже второго ребёнка, сынишку, назвал по традиции рода – Стасом. Кажется, Владка говорила, что они большие друзья. Бусинка чуть ли не замуж за него собралась. Дети…
Рассеянно пролистывая комментарии, Тим вспомнил прощальную просьбу Бусинки и её странные слова.
«Больше, чем другие. Как можно знать такое о ком-то, кого никогда не видел? – Тим задумался, гадая, но ему в голову пришёл лишь один вариант, уж совсем невероятный. – Нет, малышка, мы найдём тебе папу получше и подобрее. А мерзавец, убивший Севу и четырёх скоморохов, рано или поздно встретится со мной и ответит за свои деяния. Вот это я точно могу тебе пообещать».
Тим понял, что злится, а ещё – что если бы тот, второй, вернее, первый, увидел его граффити, что бы он сказал? А если он видит? Комментарии под записью разом стали интереснее. Тим вдруг задержал внимание на одном. Ничего особо не значащем, просто «очень красиво», всего-то. Но имя девушки заставило Тима прийти в волнение.
Светоч Касаткина.
«Светоч, это же Светлана? – сообразил Тим. – Да ну, не может быть».
Он ткнул на профиль и, несмотря на душную ночь, разом продрог. Да, это оказалась та самая девчонка из тундры. Новая фотка, сделанная только вчера. Те же лучистые, полные доброты глаза на обветренном лице. Светлые волосы, а Тим помнил их, вроде бы, русыми. Здоровый румянец, большие очки и за спиной карта Свири. Судя по всему, какая-то кафедра. Куда деваться, учёная же! Важная птица. Светлана так располагающе улыбалась, что дурное настроение Тима мигом улетучилось. Он будто нашёл потерянное сокровище и обрёл повод для радости.
«Ещё и мои картинки любит, – добавил себе позитива Борзой. – Ах, знала бы ты, милая и добрая девушка, что за гнусный вор их рисует! Правильно, незачем тебе. Но – спасибо, очень приятно. Хоть бы и новую кто-нибудь в группу успел закинуть. Посмотрим, что ты скажешь!» – и подумав так, Тимофей Берзарин ощутил неловкость.
Следующим днём в Новосвирьске Светка Касаткина пролистнула ленту «Юничата» и ахнула. Новое граффити от «Четвёртого всадника»! Потрясающие, слившиеся в объятьях влюблённые, девушка-робот и парень-скелет. И не поверишь, что это всего лишь краска на городской стене! Аспирант и по совместительству старший лаборант Касаткина хлопнула дверью своего крохотного кабинетика и чуть ли не вприпрыжку пересекла коридор, миновала пустующие аудитории. Забежала в помещение кафедрального музея, посвященного этнографическим исследованиям Свири, мимоходом причесала олений мех на манекене охотника и провела рукой по стенду с фотографиями и мелкими находками археологов. Прогремела кроссовками по гулкому, ветхому паркетному полу и завернула к дальнему кабинету в конце музея, откуда уже доносились злые эрские звуки.
– Илья Каримович! – огласился звоном Светкиного голоса весь музей.
Касаткина знала, что в такую рань тут могут находиться только они с Ильёй. Собственно, за час до того оба намотали десять километров по парку ради чистого кардио. Вне экспедиций Илья старался держать себя в форме, и Светка компании ради часто присоединялась к научнику.
– Ты не набегалась что ли? – пренебрежительно покосился на ученицу Илья и пощипал себя за отрастающие чёрные волосы. – Опять Толика надо припрячь, комп барахлит. Старьё, выбросить его пора. – Айвазов готов был бесконечно ворчать по поводу скудного финансирования кафедры.
– Вы тоже порой барахлите, но я же вас не выбрасываю, – Светка попыталась пробудить сенсорную клаву, но та была глуха. Илья уставился на неё с недоумением.
– Думала, умнее всех, да?
– А вы покелекайте, – отшутилась Касаткина, вспоминая удивительную поездку на Качурку. Илья не удержался от улыбки.
– Откупиться нечем. Тобой, разве что. Ладно, припряжём Толика. Ты чего прискакала?
– А, да, – Светка восхищенно показала научнику голограмму граффити, – «Чётвертый всадник» объявился со свежей наскальной живописью. Что скажете?
Илья на её восторги только спесиво скривил рот.
– Беды у него с башкой, вот что я скажу.
Светка уже опознала в ряду лайков знакомую иконку «Snow Crow».
– Вы ж сами плюсанули, – не преминула она обличить Каримыча.
Тот грустно оглядел Касаткину и вздохнул.
– И у меня беды с башкой.
– Ну и у меня тогда уж, раз мне тоже подобное нравится, – подмазалась Светка.
– У всех на этой кафедре так или иначе беды с башкой, Светоч, – философски изрёк Илья. – Кривоглядов тут не оригинален.
Касаткина присмирела, вспоминая бедного Ивана Дмитриевича. Он всё ещё проходил лечение в дурке. Впрочем, навестившая его два дня назад Инесса уверяла, что тот уже почти нормален. Почти.
Комментарий к 35. Граффити ¹ – строчка из одноименной песни группы «Кино».
² – «Der vierte Reiter» – нем. «Четвёртый всадник» – четвёртый всадник Апокалипсиса – Смерть.
====== 36. Признание ======
1830 год, июль, Люжан, Фретция.
Афанасий Берзарин сидел на винной бочке и с интересом наблюдал за поединком.
– А, сопляк! – подзадоривал Демьян противника. – Нападай, что ты ходишь вокруг да около? Или духу не хватает?
Мстислав и впрямь кружил по двору, повадками напоминая готовую к броску змею. Он не сводил с Тиронова угольков глаз и перекидывал нож из руки в руку.
– Ну что ты?
Демьян, не выдержав, полоснул шпагой по тому месту, где только что разгуливал мальчишка. Но Митя успел отпрыгнуть на добрых три сажени и теперь зло щерился, обнажив белые зубы.
– Пужай, пужай, не напужаешь! – Демьян вновь сделал выпад. – И не такими пуганые!
Мстислав упорхнул, подобно свечному пламени, снятому ударом хлыста, но тут же оказался сбоку от Демьяна. Успешно увернувшись от клинка, Митя бросился князю в ноги. Подсечка оказалась небрежной, теперь уже Демьян ловко подпрыгнул и с налёта попытался достать парнишку. Однако тот, столь же прыткий и вёрткий, исчез из-под руки Тиронова и оказался у князя на шее. Прижал нож тупым краем к горлу, захохотал торжествующе. Дёмушка поднял руку со шпагой, признавая поражение.
– Хорош, сопляк! А ну-ка, по новой! – Тиронов не любил оставаться без отыгрышей.
– Давай, Демьян-ойун, – Митя выпустил его и снова пригнулся, закачался, поигрывая ножом.
У князя Тиронова появился достойный соперник. За утро несколько раз то один боец брал верх, то другой, и это разжигало азарт в обоих. Берзарин смотрел на них, восхищался умениями и по-тихому завидовал. Ему самому Дёмушка пока запретил драться – хотел, чтобы рана на груди как следует зажила перед балом. Потому Афанасию досталась роль зрителя и кулёк засахаренных орехов, которыми граф с удовольствием похрустывал. Духи портные дошивали платье Анны-Луизы – небесно-голубого цвета с оборками, открытыми плечами и кружевом. Она уже выразила желание надеть к нему в тон те драгоценности, что чуть не оказались в ломбарде – ожерелье матери и жемчужные серьги. Берзарину не терпелось увидеть девицу в ослепительном наряде с ажурным веером и затейливой причёской. Правда, был нюанс, омрачавший ожидания Афанасия: невозможность появиться на балу у герцога де Коленкура под вымышленным именем. Тимоте ЛеВану предстояло каким-то волшебным образом стать Афанасием Берзариным. Либо обратить затею в шутку, либо повиниться перед Анной-Луизой и обо всем ей рассказать. Первый, гнусный вариант Берзарин не хотел рассматривать и надеялся, что торжественная обстановка бала поможет ему в сложном деле признания. Он догадался, Дёмушка тогда, при встрече с девицей Ирондель, нарочно подтолкнул друга к разоблачению, и был чертовски прав. Афанасий сам испытывал огромное стеснение от того, что общается с Анной-Луизой не под настоящим именем. Определённо, пришло время сознаться. А там…
Афанасий намеревался чуть позже, отзавтракав с друзьями-ветрогонами, отправиться к Анне-Луизе. И, быть может, набраться храбрости для откровения. Но ему не довелось. После разминки на свежем воздухе Демьян погнал Митю умываться, а сам налил им с графом аперитив.
– Толковый боец этот недоросль Багуркин, ты смотри-ка! – покачал он головой. – На моей памяти уж давно не встречалось мне достойного противника. Четырнадцать лет ему, а?
– Совсем птенец, – согласился Афанасий.
– Мужчина я! – настойчиво поправил его подошедший со спины Бабогуров.
– А я что говорю? – хмыкнул граф. – Самый что ни на есть мужчина. Мы не спорим, Митюшка.
– А раз не спорите, Афоня-ойун, то и на бал меня с собою возьмите, – Мстислав вытирался полой снятого кафтана. – А то отец никогда не пускает.
Афанасий сделал на вайкута «страшные глаза» и подал ему полотенце.
– Ещё чего выдумал! – вспылил Тиронов. – Да где это видано, чтобы дикий… Мужчина на балу тёрся! И Коленкур тебя не звал. На бал личное приглашение требуется, уразумел? – Демьян потряс пальцем перед Митиным носом, и тот надулся.
– Ну, будет, Дёмушка, —пожалел паренька Берзарин. – Он такой же родовитый колдун, как мы. Хочется маль… мужчине на бал, что ж его не взять-то?
При словах графа Митя загорелся надеждой.
– А без приглашения как? – резонно уточнил Демьян. – Коленкур его лично к себе не звал. Сам знаешь обычай – коли изнутри никто не рад колдуну, то и в дом хода нет.
Митя кивнул, соглашаясь. При всей неотёсанности он оказался посвящён в колдовские порядки.
– Я впущу его через окошко, – Афанасий почесал корешком трубки седеющий висок. – Он ловкий. Посмотрит чуток и только то. Чай не попадётся. Не попадёшься, мил друг? – граф запустил пальцы в смоляные волосы Мити.
– Не попадусь, – с готовностью отозвался тот и расплылся в довольной гримасе.
Видно было, как ему интересно попасть на праздник.
– Ох, дело ваше, – фыркнул Демьян и воздел руки, мол, ты ему протекцию обещал, с тебя и спрос, Афанасий.
Тут к колдунам постучал посыльный и доложил о письме, адресованном в их номер. Дескать, какая-то юная барышня, проходя мимо, оставила его в вестибюле. Афанасий почуял неладное. Он как можно скорее развернул письмо и прочитал вслух, переводя с фретцийского:
«Мой бесконечно любимый друг!
К несчастью, обстоятельства вынуждают меня прервать наши благословенные встречи. Такова незавидная судьба моя и воля отца, против коих любые чувства кажутся бессильны. Не сердитесь на меня и не думайте плохо. И пожалуйста, ни на миг не сомневайтесь, живая или мёртвая, я буду вечно предана только вам.
Благодарю вас, мой славный Ветер, за каждый вдох, проведенный под одним с вами небом.
Анна-Луиза Ирондель».
Берзарин застонал и чуть не выпустил письмо из пальцев. Демьян побарабанил по столу и, метнувшись в коридор, кликнул посыльного обратно.
– Скажите, милейший, а куда эта особа направилась?
– К Собору Великой Матроны, месье Тиронов. Дорога тут одна.
– Небо, что она задумала? – переполошился Афанасий. – И что сподвигло её принять такое решение?
– Сдается мне, всё то же! – воскликнул Тиронов. – «Живая или мёртвая», Афоня, нехорошие слова она написала! Надо разыскать её скорее, пока она не натворила непоправимого!
– Митя! Митюшка! – заозирался граф. – Найти её сможешь? Только не показывайся сам, мне доложишь, где она!
– Хорошо, – кивнул Мстислав и, не мешкая, прыгнул в окно.
– Охти Господи, – граф заметался по номеру, одеваясь в более-менее приличный наряд.
– Да брось ты свои банты! – притормозил его Демьян, уже просунувший руки в сюртук. – Летим вдогонку!
– Летим? – загнанно уставился на него Афанасий. – Ветрами?
– Так быстрее!
И они ринулись в форточку следом за Бабогуровым. Тот помахал им с дальней крыши, колдуны слетели к нему и спрятались за коньком. Отсюда отлично обозревалась улица, и по ней действительно шла Анна-Луиза. Чёрные траурные ленточки её капора развевались на ветру, вся фигурка была какой-то понурой и сникшей, словно ей не хватало сил распрямить плечи.
– Она идёт к Собору, – шепнул Берзарин. – Что она задумала?
Тиронов потряс головой в недоумении:
– Помолиться? Что если нам за ней пойти?
– Ох, Демьян Максимович! – вздохнул Афанасий. – Неловко как-то. Если девица самолично разорвала дружбу, то моё непрошенное явление может показаться ей назойливостью! А это недопустимо.
– Но ты же хочешь узнать причину? – насел на него Тиронов. – Стало быть, лучше всего объясниться.
– Я хочу, чтобы она оставалась благополучна, – возразил Афанасий. – Прочее меня интересует в меньшей степени. Нам нужно проследить, куда она отправится после молитвы.
Но Анна-Луиза не выходила из Собора достаточно долго. Колдуны снова начали волноваться.
– Митюша, друг, – попросил Берзарин. – Сбегай, отыщи её. Что-то боязно за неё.
Вайкут кивнул и спрыгнул с крыши. Его действие сопроводилось встревоженным возгласом Демьяна. Князь-то не был до конца знаком с Митиными фентилями! Но после пикирования с верхотуры паренёк благополучно отряхнулся и шмыгнул за угол дома. Колдуны было подумали, не решил ли тот сбежать, но скоро фигурка Мити появилась на строении, примыкающем к стене самого Собора. Естественно, Бабогуров не помыслил войти через дверь, а полез по выщербленному от времени фасаду, ловко переставляя ноги и подтягиваясь на руках. Афанасий смотрел на всё это, открыв рот. Затем вайкут прыгнул в нишу одной из обезглавленных революционерами статуй – кажется, это были древние короли¹. Оседлал казненного, переместился с него на балюстраду балкона, глянул в витражное окно внутрь Собора и, по-видимому, Анны-Луизы там не обнаружил. Задумался, поводил головой и, что-то смекнув, полез выше, к колокольням. Митя шмыгнул между колонн, украшающих верхний ярус Собора и вдруг явился снова. Он отчаянно замахал руками, требуя, чтобы колдуны летели к нему, и Афанасия не нужно было долго звать, он стремглав сорвался с места. Дёмушка свистел потоками позади. Граф в считанные секунды достиг колонн Собора. Митя тревожно крикнул ему:
– Она на колокольне стоит! Быстрее, Афоня-ойун!
Берзарин лишь успел увидеть как от каменной кладки отталкивается хрупкая девичья фигурка. Как ветер, тешась, подхватывает её ленточки и нижние юбки, делая похожей на летящую ласточку. Но Афанасий не сообразил, как сам оказался рядом. Ощутил на руках пружинящую тяжесть тела и испуганный писк, а затем – что его шею крепко обвивает спасённая Анна-Луиза. Граф понял, что подоспел вовремя и, опасаясь ротозеев, стремительно унёс девушку подальше от Собора. Анна-Луиза прижималась к нему и дрожала. Без сомнения, она оказалась очень напугана. Афанасий мягко опустил её на покатую крышу и всё не решался выпустить, боясь, что она сорвётся или улетит. Анна-Луиза подняла круглые, ещё немного безумные от куража глаза и, узнав спасителя, стиснула его шею сильнее.
