Текст книги "Пламенеющие Небеса. Книга Вторая. По ту сторону Нерушимой (СИ)"
Автор книги: Астромерия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 45 страниц)
– Но разве, – снова послышался голос принца Алкира, и Фаха отчего-то на мгновение вздрогнула. – Это не нарушает законов Сархара?
– Эти законы, кронпринц Алкир, не прописаны.
– А законы Империи будут изменены, по случаю такого события, – добавил Император Карлон. – Нам бы хотелось увидеть принцессу Маюри и принцессу Фаху, Каор Мунго. Смею надеяться, вы выполните скромное желание моего сына увидеть своих будущих невест до помолвочных церемоний… – «будущих невест». Смысл слов доходил до Фахи как никогда трудно и медленно, и глаза против воли расширялись и не отрывались от бледного, вытянутого лица принца Алкира. Казалось, он и сам не слишком рад был тому, о чем шла речь и что здесь происходило… Таких законов нет, по которым бы двух сестер не отдавали замуж за одного и того же мужчину, отец сказал правду. Но это невиданное дело, особенно для дочерей Каора, что их жених – один и тот же молодой мужчина. Что она, Фаха, не просто будет делить мужа с другой, как бы ни мечтала она всю жизнь быть единственной. Она бы приняла это, ведь так у них принято от века, что жена редко бывает одна, у Каоров и богатых людей. Но… но делить супруга с собственной сестрой? Не названной, как это обычно, но настоящей сестрой, от одного отца и даже от одной матери!
Император Карлон единственный здесь, кто так и светится, мама Сайбини украдкой плачет, как и иные матушки, и жены братьев отводят глаза, и отец весь сник, осунулся, мрачный и удрученный. А этот… с севера… кажется, и не замечает, что его собственный сын глаз не отрывает от стола с опустевшими блюдами и кубками. Довольный, радостный. Не в пример своему мрачному сыну. Похоже, только ему это и нравится, грустно подумала Фаха, и принца Алкира и невесты-то не интересуют…
Маюри позвали первую, и она пошла, медленно, не отрывая глаз от кончиков своих туфелек, вышитых бисером. Саюджи на ней красивое, розовое с молочным, белым жемчугом вышито. Братья на минувший День Именин поднесли, вместе с венцом, который покрывало удерживает, ожерельем и серьгами. Тоже жемчужины, и совсем маленькие, и большие, белые. Когда-то Фаха, малышкой еще, думала, что они сладкие, и проглотила нечаянно одну, а мама Сайбини потом ругалась долго и волновалась очень… Вспомнилось сейчас некстати, пока Мэй, с собранными в узел, так непривычно, волосами, в темно-розовом покрывале, стояла, пряча лицо, перед своим будущим мужем. Руки омгой украшены, темные узоры по темной коже вьются, растительные какие-то. И браслеты все самые лучшие подобрала, наряжалась, и накрасила глаза очень ярко, как замужняя уже. И ни взгляда теперь на Фаху, словно и нет ее. Но разве же это Фаха виновата?! Разве это она такого захотела?! Да будь у нее возможность отказаться, разве бы не сделала она этого?!
Покрывало тяжелое, даже и не думала никогда, что оно такое, когда видела на матушках и названных сестрах, и волосы как-то странно тянет, непривычно, в узел собраны, не в косу пока еще…
Ее тоже накрасили сильно, Фаху, так и кажется теперь, что эти румяна и помада кожу жгут, непривычно, неудобно. А руки почему-то расписывать пока не стали, наверное, надеялись, что все-таки не случится этого странного, недоброго дела. А оно случилось…
Алкир, будущий муж, задал какие-то вопросы Маюри, только ведь он даже ее ответы не слушает, а Фаха, украдкой на сестру посматривая, и вовсе не слышит, о чем они говорят. Странное дело, и никогда такого не случалось, чтобы две сестры за одного мужчину замуж шли. Неправильно это, нехорошо. Нельзя так.
Ожерелье тяжелое, и серьги, но красивые очень, золотые, с рубинами, красными и какими-то фиолетовыми. И саюджи такое, его только сегодня мама Сайбини подарила, фиолетовое, золотыми цветами вышитое, и браслеты на руках только тоненькие золотые – Фаха не любит, когда украшений слишком много и они слишком роскошные, ей неуютно в них.
Взгляд у Алкира внимательный, глубокий, умный, прямо в глаза. И так и светится в его взгляде, что он видит ее, Фахины, эмоции, и ему тоже не нравится происходящее. Он ведь, по сути, осознала в краткую встречу глаз девушка, совсем не плохой человек. Усталый, серьезный, мрачный, но не плохой. Он не злой. Просто, как и Фаха, он по всем законам не может отказаться. Или у него какие-то свои, ей пока еще неизвестные, причины, по которым он не в силах это условие не исполнить.
– Принцесса Фаха, – опустила глаза, опомнившись, и выдохнула… Ничего не поделаешь, отец не может отказаться, если бы мог, он не стал бы на такой шаг идти. – Весьма рад возможности познакомиться со столь очаровательной, и, как я слышал, умной девушкой. Смею лишь надеяться, что сложившаяся ситуация не приносит вам излишних неудобств. Я понимаю, что выглядит она несколько неоднозначно, принцесса Фаха, уверяю вас. Но…
– Как отметил совершенно справедливо Каор Мунго, мой почтенный отец, нет законов, в нашей стране, которые бы это запрещали. Я очень рада, что смогу оставаться и впредь с сестрой, принц Алкир. – Сама своему голосу удивилась, как он ломко, хрипло зазвучал, и как сильно он дрожит. Маюри ни взгляда в ее сторону, ни жеста, словно и правда обиделась. Но в чем же Фаха-то виновата? В чем?!
– Что ж, – мрачно кивнул мужчина, оглянувшись на своих спутников и послав Фахе какой-то почти сочувствующий взгляд. – Вероятно, мне следует принести извинения от нашего имени Фахе Мунгошике, с позволения почтенного Каора. Мы настаивали на том, чтобы не сообщать девушке известие, но виной тому служили некоторые мои сомнения… Я не был уверен, что подобный поступок допустим. – Кронпринц низко опустил голову, отведя взгляд от будущей жены, потупившейся, щеки которой пошли пунцовыми пятнами. – Если наш поступок принес принцессе Фахе боль, я искренне сожалею о нем. Равно как и искренне прошу принцессу Маюри не обвинять династию Мунго и принцессу Фаху. Это было моим желанием, – взгляд скользнул на Маюри и губы изобразили почти правдоподобную улыбку. – Принцесса Фаха и иные члены вашей семьи здесь не при чем, и вам следует сердиться только на меня…
***
– Мягкие лапки, да когти больно острые, – Маюри, когда наконец служанки оставили их наедине, присела на край широкой кровати – по старым законам и обычаям, спали сестры до замужества вместе. Ну, до замужества старшей, естественно, горько подумала Фаха. – Все бы хорошо, жених красивый, семья императорская, говорят, кронпринц Алкир искусный воин и маг… И очень образован. Но… – покачала она головой. – Знаешь, недобрые они, эти северные гости, неправильные.
– Ты по одному человеку обо всех не суди, – Фаха даже обрадовалась, когда сестра-то все-таки с ней заговорила. – Мне только отец жениха не нравится, зло в нем лежит, а даже если змея в дракона нарядится, змеей она быть не перестанет. Он вот улыбается…
– А по спине мурашки идут, – кивнула сестра. – Улыбка у него страшная, ты права, как будто оскал. Но… Отец говорил ведь, таким предложениям нельзя отказывать. Но чтобы вот так, чтобы двух сестер один муж брал, это же… – смуглые пальцы зарылись в распущенные длинные волосы. – Фахи, давай с тобой поклянемся, что ссориться из-за этого не станем. Я с тобой росла с детства, знаю тебя, и ты меня знаешь. Отец говорил брату Суиту, что в противном случае Император Карлон угрозы Сархару ставил, если, мол, от брака отец откажется. Сама ведь понимаешь, война дело ненужное, да и просто, когда отношения между странами плохие, это опасно.
– Я знаю, Мэй, что отказаться мы не можем, иначе бы отец не стал на такое идти, – вздохнула Фаха. – Я тебе обещаю, ревновать не буду, сердиться тоже. Ссориться с сестрой не хочу. – Девушка крепко обняла Маюри, усаживаясь рядом.
– И я тебе тоже обещаю, Фахи, что мы всегда будем дружными и добрыми сестрами, что бы ни было впереди. Даже и хорошо оно, мы друг друга знаем, и вместе разлуку переносить легче, с мамами и сестрами…
***СунгаРа, те же дни. Дворец Каора Мунго. Алкир Каэрри***
И все же они были совершенно разными, и тем сильнее он убеждался в этом, чем больше Алкир видел своих будущих жен, во время бесконечных, тягомотных на его неискушенный взгляд ритуалов, вроде очищения кожи, омовения рук, что символизировало снятие добрачных грехов, заплетания венков, которые пускали плыть потом по реке… Лампадки, подносимые Богине Матери членами семьи невест, бесконечные пения, пения, пения, речевки, танцы…
И это, размышлял Алкир сейчас, готовясь к последнему, самому важному дню ритуалов – заплетению невестам косы, надеванию уже руками Алкира покрывал, подарков семьи невест жениху и его спутникам, и, наконец, прощания с семьей и городом. И тем же вечером – долгожданная уже, что тут душой кривить, поездка домой.
Они были разными, как ночь в бездонном колодце и солнечный день на лесной полянке или даже на лугу. Старшая – капризная, избалованная, и неглупая, вроде бы, но неграмотная, да и едва ли всерьез чем-то кроме женских хлопот и нарядов интересовавшаяся. Младшая, молчаливая девушка, с огромными карими глазами, отличалась от своей старшей сестры разительно.
Умная, скромная в одежде и поведении, доброжелательная, но отнюдь не наивная, любознательная. И очень жаждавшая еще учиться. Именно этим, впрочем, Алкир и собирался занять их дома, после венчания – негоже принцессам и будущим Императрицам хотя бы писать не уметь и читать. В Сархаре харр с ним, пусть творят, что только чьей душеньке заблагорассудится, но в его доме все-таки будет по его решению. И все-таки, имей он право выбора, из них двоих, мелькнула мысль в глубине души, и пообщайся хоть так, немножечко, выбрал бы он Фаху.
Он ведь по глазам ее видел, что девушка, девочка еще совсем, все понимала не хуже, чем Алкир – кому это брак нужен, по сути дела, только, и что просто иначе поступить не могли ни он, ни отец ее, ни, собственно, тем более она. Женщины в Сархаре привыкли быть подчиненными, бесправными, привыкли, что над ними всегда кто-то довлеет. Они не… Не такие, как… Впрочем, что уж теперь об этом, жизнь у всех своя, и не у всех она добрая.
– Наверное, Ваше Высочество, – обратился к нему Каор Мунго, когда принц и его будущий тесть, в качестве свадебной церемонии, раздавали беднякам, которых в СунгаРе было видимо-невидимо, как и во всем Сархаре, за роскошными цветными крышами дворцов, горох, пшено, бобы, рис. Что попало, по приличному мешочку на каждые руки. И ведь в ноги кланялись, благодаря Каора Мунго, все эти изможденные, худые, с грубыми от постоянной работы лицами и руками мужчины. И совсем старые, и молодые, младше Алкира. И ребятня вокруг последних – дети. Редко у кого чумазый «хвостик» один… – Вам кажется странным, что по случаю свадьбы моей дочери я раздаю не золото и серебро, как это происходит во многих странах на севере, но еду…
– Да, немного, – подтвердил Алкир, передавая кувшин рисовых зерен трясущемуся тщедушному старику, в залатанной так, что уж настоящей ткани и не видно было, одежде.
– У кого нет и пшенного зернышка, чтобы накормить детей, мой принц, будет кувшину риса больше рад, чем золоту. Золото не съешь, и… Что одна, две монеты? Ведь уйдут быстро, и не заметишь. А когда человек и дети его сытыми спать ложатся, утро им успех принесет, ведь с силами, с улыбкой начнется. Вы сегодня вечером покинете СунгаРу, принц Алкир, но церемонии не будут закончены еще. По случаю праздника будут и лекарские услуги доступны, без денег, и деньги раздаваться. Но ведь у бедных людей первее всего нужда в еде горячей и сытной.
– Знаете, – пробормотал задумчиво, словно бы про себя, молодой наследник престола Империи Великий Рокканд. – Ведь Сархар немногим больше многих стран. Королевство Оринэя было крупнее, не говоря уже об Империях. Но ведь правит там только одна семья. Один монарх, и советы при нем на все одни – магические, военные… А где и вовсе Советов почти нет. Каждый ведь на себя все выгоды тянет… А у вас… Пятьдесят Каорств, в каждом и людей немного, и земли мало. И, не желаю обидеть никого, но, с глубоким к вашим традициям уважением, Каор Мунго, очень роскошно живут семьи и помощники Каоров, и, вижу я, очень скудно обычные люди…
– Совет Всех Земель обычно приносит много прибыли стране, проводясь по традиции в СунгаРе, – возразил было мужчина, бородатый, темноволосый, в дорогом кафтане и тюрбане, отделанном чистым жемчугом.
– Стране, или пятидесяти Каорам? – в упор, отбросив почтительность, уточнил кронпринц Алкир. – Знаете, Каор Мунго, пятьдесят равноправных королей у власти – это слишком много. Когда на судне берутся командовать многие, судно идет ко дну, ведь матросы не знают, чьего приказа слушаться… Нет, я не встать во главе Сархара вам предлагаю, эти предложения способен делать только мой отец… Я лишь советую почтенному Каорату проявить большую сплоченность перед лицом будущих событий. И судить об ораторе лишь по тому, Жрец ли он, советник ли, правитель или нищий, как вы понимаете, есть последнее дело. От того, что человек надевает корону, он не становится царем. От того, что человек ходит в Храм, пусть даже провести там молебны, он не избавляется от грехов…
– Вы, как Жрец…
– Всемилостивого и Истинного Творца, – кивнул коротко Алкир.
– Безусловно, правы. Более того, как известно, нет большего зла и большего демона для живого существа, чем само оно. Но… – замялся собеседник. – Я хотел бы узнать… Для того, чтобы стать вашими супругами, Фахе и Маюри придется… Сменить веру на вашу?
– Официально – да, – мрачно улыбнулся Алкир. – Но что касается истинной веры, поверьте, я понимаю, почему вы задаете мне подобный вопрос. Указами человека не заставишь верить в то, во что он не хочет, и отказаться от прежней веры. Я понимаю, принцессы всю жизнь поклонялись Диаде. Они смогут и впредь, однако же было бы более уместно, если бы мой отец и его приближенные не знали об их воззрениях.
– Разумеется, – опустил глаза Каор Мунго, в голове которого стрелой сейчас пронеслась мысль, что в этом молодом еще мужчине, с постоянно мрачным и сосредоточенным взором, с жестким, сухим лицом, было нечто такое, что кронпринц Империи Великий Рокканд, самопровозглашенной, за которую на последнем Совете Всех Земель, где поднимался этот вопрос, высказывались только пятнадцать Каоров (и Мунго был не из их числа!), предпочитал скрывать. Очень странный, неоднозначный, непредсказуемый человек. Возможно – опасный. Возможно… И все же умный, это видно по глазам. Как видно и то, что дочери Мунго его совершенно не интересуют, просто, как и Каор, он не может отчего-то отказаться от этого странного брака. – Я понимаю ваше желание, и я просил бы вас самого объяснить, в таком случае, девушкам, как им надлежит вести себя в новых рамках. Они не имеют знаний о вашей религии… Она весьма…
– Она очень молода, – склонил голову Алкир, имитируя поклон и продолжая подавать пищу сархарским беднякам. – Разумеется, они будут обучены ее канонам, заповедям, истории. Более того, до недавней реформы в Империи, религиозной, я был, как вам может быть известно, Жрецом Трингула. Я отношусь с пониманием, поверьте, к иным религиозным традициям и воззрениям. Культурные особенности воспитания ваших дочерей все всякого сомнения будут уважены.
– Что ж, в таком случае, – кивнул Мунго, – это прекрасно, и я не могу не отметить, что вы весьма чудесная партия для моей до… Для моих дочерей, – Мать Барла, какая же это дикость, какое же это безумие, даже для страны, где разрешено многоженство! Кто-то из гостей, кто-то там, на севере, явно сошел с ума… Каор Мунго весьма долгое время лез из кожи вон, чтобы Сархар не терял дружеские отношения с опасной, агрессивной страной, взявшейся переворачивать устои, как и ряд иных Каоров. Они хотели отвести укус змеи, отвести проблемы. Но это уже за гранью, невольно думал пожилой соправитель Сархара. Что же дальше будет, если все так раскручивается? Там ведь, в Рокканде, какой только дряни уже не разрешили… Фаха и Мэй и не представляют, во что отец и братья их ввязывают.
– Вероятно, – наконец-то поток иссяк, радостно подумал Алкир, возвращаясь в воздушное, изящное здание богатого дворца, по чисто вымытым ступеням, вместе с будущим тестем. В глазах уже рябило от этих местных ярких одежд, даже у нищих и то ярких. Все пестрое, острое, пахучее, не то что дома. И эта, старшенькая, как ни увидит он ее, вечно вся увешана драгоценностями. Не девушка, а лавка ювелира, воистину. – Вы слышали о том, что наша религия придерживается весьма свободных взглядов на отношения между людьми? И, более того, на одежды и быт, например?
– Да, я слышал о том, что ее каноны принимают многие… вещи, которые запрещены иными религиями.
– В таком случае я понимаю ваши возможные опасения, Каор Мунго. И спешу их развеять. Я придерживаюсь весьма традиционных взглядов, буду откровенен, и мои будущие супруги, разумеется, не будут обязаны следовать воззрениям Империи. Следование им исключительно добровольно…
***
Красный и зеленый, красный и зеленый, красный и зеленый… И как только они не путаются в этих многослойных покрывалах и длинных юбках. Да к тому же расшито все это так обильно, что Алкир невольно задавался вопросом, глядя на сидевших по обе стороны от него девушек, насколько тяжелыми должны были быть эти тонкие, шелковые одежды, полупрозрачные на руках, открывавшие тонкую полоску живота, ключицы, предплечья…
Красный и зеленый на старшей, и на младшей тоже, впервые обе сестры были одеты в одних цветах. Руки обеих теперь уже расписаны узорами, растительными, темными как засохшая бурая глина. А почему как? Может, это и есть глина? Или не глина, харр ее знает. Массивные серьги, наверняка ведь тяжелые, в волосах украшение, название из головы вылетело, браслеты, сегодня на обеих как-то особенно много, и тоненькие пояса со множеством висящих цепочек, и при ходьбе позвякивает все это, а еще и ножные браслеты с колокольчиками…
Жрец Диады что-то читает тихо, нараспев, голос у него густой и низкий, слова не различишь в бормотании, и отец вторит. Решили, что помолвка по обеим верам пройдет, а свадьба уже по Истинной, девушек предупредили, Алкира тоже. Костер горит ярко, теплый, и запах приятный от дров… И от цветов тоже. И даже не жарко почти, хотя рубашка местная, закрытая, вышитая золотой нитью, и штаны тут широкие, забавно даже, и ходить, если приспособиться, в целом можно, хотя не слишком удобно.
Старшая сидит ровно, горделиво, словно не невеста кронпринца уже, а Императрица, накрашена густо, ярко, и саюджи очень богатое, дорогое, яркое. Даже слишком, как и все здесь, крикливое и пестрое, на взгляд Алкира. Ничего, в Рокканде они будут одеваться в более приятных цветах, хотя воину и удалось вечером, со скандалами, вытрясти у отца право для жен одеваться в приычные им одежды. С ними они умеют управляться и подбирать их тоже, а северное будет на них, как седло на кошке, этого только и не хватало. Более того, саюджи ведь несравненно труднее снять, без сноровки, и разорвать едва ли получится. А дома… Дома это будет весьма к месту, подобные одежды для женщины…
Младшая же, напротив, опустила голову, лицо прячет под покрывалом, и прическа всего лишь простая коса, только цветами украшенная и убранная все тем же украшением на проборе. Серебро с рубинами, неброско, изящно, красиво, как и сама Фаха. Ведь, если вдуматься, она весьма мила. Только на Алкира даже не смотрит, и едва заметно плечи подрагивают, плачет. Сейчас молитвы дочитают, нужно будет омывать руки, приносить жертву – лепестки цветов – огню, украшать их волосы краской и вновь надевать тяжелые покрывала, чтобы уже больше они их не снимали. И ожерелья, подарки от жениха, тоже…
Каор Мунго очень настаивал на том, чтобы Алкир, следуя традициям Сархара, тоже надел украшения, золотые, по случаю торжеств, но вот это делать принц отказывался категорически, только угроза Стунгой могла бы заставить его пойти на подобное, но отца к этой беседе, к радости Алкира, не привлекли. И пришлось только положить небольшой кошель с золотом в карман, для привлечения богатства.
– Невестам надлежит надеть вымоченные в молоке браслеты, которые привлекут в дом гармонию и помогут родить многих детей, продолжить род, – в последнем Алкир порядком сомневался, после того случая в первое пленение Алеандры. Вернее даже не Алкир, а придворный Целитель в Гвенто-Рокканде. Ударила ведь она и впрямь сильно… – Затем жених украсит лоб невест жидкой глиной, полумесяцем, как символ женского начала, и наденет им покрывала и ожерелья. После подношения даров Богам они обойдут вокруг алтаря против Солнца семь раз и настанет время для ритуала прощания невест с семьей…
Ах да, лоб, а не пробор, хорошо, что Жрец это уточнил, отстраненно подумал Алкир. По сути, ему было решительно все равно, что именно украшать, лоб ли, пробор ли, руки. Он и брака-то этого не хотел, не то что прикасаться к ним… И все равно взгляд поймал, когда пальцы рисовали уже второй полумесяц, взор темно-карих глаз, в уголках которых искрились сдерживаемые слезы. Вот что она прятала под покрывалом, а не лицо, – то, что чуть не плачет. Бедная девочка, вздохнул Алкир, почти надеясь, что ей хотя бы есть шестнадцать. Бедная девочка…
Впрочем, в этом происходившем сейчас безумии, не последнюю роль в его согласии на которое сыграло известие о другом браке, выигрывал разве только отец. И ведь Фаха даже еще не знала до конца, какая грязь ждала ее в новом доме – впрочем, уж об этом-то Алкир постарался бы позаботиться, чтобы его жен, будущих принцесс, эта грязь не затронула. Жить будут вместе, так лучше и безопаснее, поближе к Алкиру и Стуни. Научатся хотя бы читать и писать, а там – как захотят. Смогут носить традиционные одежды, глядишь, это помогло бы им обвыкнуться в новой среде…
– Я читала, – шепнула Фаха, когда наклонился чуть сильнее, чтобы натянуть покрывало обратно на ее волосы, и удивление с трудом удалось скрыть. – Что в Рокканде на свадьбах обходят костер по семь раз в обе стороны. Мы тоже будем, Господин? – слово резануло слух, непривычное, неприятное.
– Да, тоже. Читала? – задерживается, отец стал недобро посматривать. И харр с ним, с отцом, пусть хоть глаза выпадут, затеял это, пусть не жалуется.
– Я грамотна… – поняла, что проговорилась, и даже побледнела. Говорили они тихо и Алкир был уверен, что их не слышали. И харр с ними, она ему почти жена, в конце концов, хочет – разговаривает.
– Сестра тоже?
– Нет. У нас нельзя… – еще сильнее побледнела девушка. – Отец и братья не знают… Вы…
– В нашей стране женщинам дозволено знать грамоту, если они из высоких и средних кругов. Как и мужчинам. И писать тоже умеешь?
– Да, Господин. – Выдохнула, опуская глаза и краснея.
– Это хорошо, мне это нравится, – успокаивающе тронул тонкую руку и отстранился. – И не называй меня Господин. У нас так не принято.
Впервые за всю неделю обрядов и песнопений Алкиру удалось увидеть хоть что-то хорошее в своей грядущей семейной жизни. Фаха, по крайней мере, казалась довольно смышленной девушкой, воспитанной, скромной, серьезной. Может быть, она даже смогла бы помочь ему со Стуни, подружиться с ней, ведь Алкир очень часто не в столице, а сестре нужен друг. Да и девочка не так проста, пойти вразрез с традициями, чтобы научиться запрещенной грамоте. Молодец, нельзя было не признать, молодец. Неплохой поступок, и требовал смелости…
