Текст книги "Пламенеющие Небеса. Книга Вторая. По ту сторону Нерушимой (СИ)"
Автор книги: Астромерия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 45 страниц)
– Сожалею, герцог, но в данном случае мое решение продитовано целями как безопасности принцессы Алеандры, так равным образом и вашей собственной. Императору нужен особенный повод, чтобы изменить свое официальное решение, каким бы ни было последнее, но в данном случае я не вижу не только повода, но и необходимости. Извиненияо от вашего имени были принесены даме, и она приняла их.
– И все же, – что-то в поведении мужчины выглядело весьма настораживающим. Как-то странно похлопывали по коленям широкие, нежные, как у любого чародея, руки, и как-то странно скользили прочь от меня, вниз, глаза подданного. – В таком случае, я хотел бы узнать, получен ли вами ответ от моей супруги, герцогини Буркадэ… Первый Советник уведомлял меня, что вы вели переговоры с ней о возможном непризнании развода законным, но я так и не получил известий в дальнейшем.
– Я не могу сообщить вам приятную весть, герцог, – не без сожаления заметил я, поведя плечами. – Герцогиня решительно отклонила это предложение, и даже я не вправе приказать ей обратное. Она сообщила, что не видит никакой возможности продолжать ваш союз – случившееся нанесло и без того большой удар по репутации вашей семьи. Ваша супруга, как и ваши дочери, отказались возобновлять отношения, ваш сын сообщил, что готов принять вас как своего отца, но едва ли сможет до конца забыть произошедшее. Мне жаль, – на какое-то совсем короткое, едва уловимое мгновение мне показалось, что во взгляде мужчины полыхнул какой-то зловещий, недобрый огонек, и тонкая улыбка растянула губы. Нервно постукивавшие по коленям руки расслабились, взгляд вперился в мое плечо, по правилам этикета не поднимаясь на лицо правителя, и весь чародей как-то расслабился, словно принял в борьбе с самим собой некое решение.
– Я могу понять мою семью и не могу обвинять их в этом, – подчеркнуто спокойно и холодно произнес дворянин. – Что ж, в таком случае, вероятно, вы не откажете мне, поскольку любезно предоставили право встретиться с вами в этот послеобеденный час, в небольшом обсуждении моих будущих обязанностей и будущего устройства моей жизни. Первый Советник и Герцог Фэрт, – намеренно, или нет, опустил мой визитер титул Гранд-Мастер, я не знал, но и это заставило насторожиться и подать Молчунам знак проявить внимание. Вот только оба присутствоваших в кабинете духа не выказывали беспокойства, как и окутавшие меня щиты застывших у двери членов Особого Отряда. – Уже оповестили меня, что Совет Семи Вилайров полон, на место председателя выбран Вилайр Сужэ, прекрасный и опытный маг, и я уважаю выбор Вашего Величества. Я не прошу вернуть мне прежние титулы и полномочия, о мой Император, и не буду досаждать Вашему Величеству такими глупостями. Но, тем не менее, я питаю желание послужить династии, дворцу и Империи, и прошу определить для меня дело более достойное, нежели праздная служба в Гильдии Чародеев Дариана… – Обороты его речи, как и голос, и само выражение лица, были удивительно почтительными, спокойными, даже слишком, в сравнении с тем, каким жалким и словно бы теплившим на что-то надежды, каким искренне печальным и растерянным он был в первые минуты. И именно это заставило меня еще сильнее насторожиться и внимательнее прислушаться к голоску интуиции, шептавшему, что в этом кроется нечто такое, что оставалось сокрытым даже от Молчунов и самиров, хотя и те, и другие в какое-то неуловимое краткое мгновение, пока я собирался ответить, как-то встрепенулись.
Однако же ни ответить, ни среагировать на странно сгущавшийся воздух, как в преддверии грозы или урагана, я не успел, как и моя безмолствовавшая по разным причинам охрана, и мои помощники-писари, ибо дверь кабинета безо всякого стука распахнулась, и перед нами предстал бледный гвардеец, из приставленной к Тионию стражи, о чем свидетельствовала темно-синяя лента на его короткой, церемониальной пике.
– Ваше Величество, государь милостивый и просвещенный, простите, что я дерзнул прийти к вам без дозволения, – на одном дыхании выпалил мужчина, а я теперь увидел и обильно струившийся по его лицу пот, и засохшее крошечное пятнышко крови на щеке, и то, что наконечник оружия был покрыт густой, темной почти до черноты кровью, источавшей довольно резкий, тошнотворный запах, словно от хорошо подгнивших кухонных отходов, которые забыли на недельку на жаре в закрытом помещении. Спутать эту вонь с чем-то было просто невозможно, и я, забыв о формальностях и положениях протокола, вскочил с кресла с высокой спинкой. – Ваше Императорское Величество, во дворец пробрались полдесятка харров, и атаковали нас. Один из них пробрался в Залы Магических Наук, там идут занятия у Его Высочества, – расширившиеся серые глаза и перекошенное лицо красноречиво показывали, что молодой стражник забыл о правилах обращения совершенно не из-за грубости и неуважения ко мне. В Залах Магических Наук шли занятия… Во время которых там оставались лишь Тионий… И принцесса Алеандра… При всем уважении к девушке, сумевшей одолеть многие трудности за довольно короткую и непростую жизнь, я слишком хорошо осознавал, что такое харры, и что магу из числа людей в одиночку практически никогда не справиться с подобным ящером.
– Фламберг к учебным залам принца Тиония, – под моим взглядом один из писарей мгновенно скрылся за дверью, в то время как я, сопровождаемый самиром, гвардейцем и Молчуном, оставив Буркадэ на второго писаря, чтобы тот продолжал обсуждать дело, торопливо направился к учебным классам сына. Все мысли о делах выветрились из головы, и в ней воцарилось лишь осознание того, что мой единственный ребенок был в смертельной опасности, что ему угрожало то же, что когда-то едва не отняло у него отца. Что я просто не имел права опоздать, так рискуя его жизнью…
Едва мы свернули за угол, как глазам предстала ужасающая сцена – залитые кровью ковры и каменный пол, растерзанное ящерами тело самира и два обугленных, пахнущих горелым мясом трупа харров, и еще один самир, с дрожащими от напряжения руками отбивавшийся от наседавших на него с двух сторон ящеров. Острое заклятье лезвия скользнуло по лапе одного из харров и оставило на ней глубокий след аккурат в тот миг, когда слуги, спотыкаясь и спеша со всех ног, принесли мне меч, не тот игрушечный мечик, что висел в ножнах на правом боку, но настоящий, закаленный боями, фамильный фламберг. По каменному полу гулко застучало железо набоек чьих-то сапог, и нас, вместе с заозиравшимися на новых врагов ящерами, окружила добрая полусотня самиров Бэна, во главе с последним, черные глаза которого скользнули по снесенной с петель двери в учебную залу, по убитому самиру и второму, чья куртка на плече пропитывалась понемногу кровью, и по мне, добравшемуся, предоставив им право разбираться в коридорах, до своей цели – отсутствовавшей на месте двери в пустую залу, с разбитыми склянками каких-то отваров и порошков, смешивавшихся, шипевших, образовывавших кашицы… С перевернутыми стульями и покосившимися низкими шкафчиками, к другой, повисшей на одной петле двери в комнату, обшитую мягкими панелями и застланную коврами и одеялами, из которой доносилось нечто вроде тихого свиста и приглушенного рычания.
Все последовавшее заняло не более нескольких мгновений, и на бумаге выйдет куда дольше, нежели было на самом деле. Моим глазам предстал прижавшийся к дальней стене, насмерть перепуганный Тио, огромный, в холке немногим ниже взрослого мужчины ящер с темно-красным гребнем, когда-то являвшимся мне в кошмарах, нависший над самым ребенком, занося огромную трехпалую правую лапу. Четвертый палец я отрубил ему в тот день, и порядком укоротил хвост. И именно тремя уже когтями он прочертил отметки нашей встречи на моем лице…
Я даже не успел занести меч, чтобы обрушить удар сверху на покрытый прочной чешуей хребет, удар, разваливший бы человека надвое, но харра едва ли поцарапавший бы всерьез. Только отвлечь его от Тиония, заставить переключиться на меня, и закончить начатое в день моей коронации… Однако я даже не успел занести меч, когда наперерез когтистой лапе метнулось нечто небольшое, зеленое, оторвавшееся от пола слева от нас. Лапа опустилась, и в тишине я почти наяву услышал треск рвущейся одежды и кожи, когда когти, таившие на себе яд, встретились с человеческой плотью. Уже наполовину поднятый фламберг замер, когда та, кто по всем мыслимым законам должна была лишиться сознания, даже не упала, и с ее губ не сорвалось крика, хотя зеленая, свободная тренировочная штанина, под задравшейся измятой туникой, у самого колена, окрасилась на бедре кровью. Лицо оринэйки исказила боль, отчаянная, но застыть даже меня заставил ее вдруг потемневший взгляд, упершийся в самые глаза ящера, исполненный не боли, но страшных сил, готовых вырваться на свободу.
– Ты его не тронешь… – на оринэйском, не отводя глаз от чудовища, прошипела, срывающимся от невозможных усилий голосом, Целительница. – Не дам… – то, что стояло за ее глазами, вырвалось, ее ли волей, или вопреки ей, наружу, и тело сковала странная, парализующая, палящая изнутри плоть и кости, сворачивающая кровь боль, залившая бурой пеленой глаза, заставившая впиться в меч, чтобы не выронить его. Однако пелена исчезла, вместе с болью, менее чем за половину мига, и я осознал, что харр отскочил от девушки, а его злое рычание превратилось в полный изумления визг, однако же и сама оринэйка, схватившись за рану, рухнула на колени, явно из последних сил борясь с ядом ящера, и мой фламберг, прежде чем зверь мог опомниться, опустился на его спину, сверху-вниз, точно там, где голова соединялась с туловищем. Сталь скребнула панцирь, ошалевший ящер обернулся, чтобы схватиться со мной, в глазах его мелькнуло узнавание, но рык все еще напоминал визг, и движения были какими-то замедленными. И где-то за стенами, где-то справа, в коридорах, что-то оглушительно разорвалось, послышались панические крики, страшный грохот, и сотряслось на мгновение все здание дворца, и харр, оскалившийся уже, готовый броситься на меня, легко даже в таком состоянии отбивший левой лапой выпад, отвлекся на поднявшийся гул и грохот, и совсем немного открыл уязвимое место на шее, в сочленении крупных, подобных стали чешуек, и я, сделав обманный выпад сверху, заставив его потянуться чуть выше, сильнее открывая шею, задирая для контрудара лапы, в последнее мгновение изменил движение меча, и последний своей уже вожделевшей крови сталью впился в толстую кожу со всей силой, что я мог вложить в этот удар, со всей ненавистью к нему, злобой, страхом, что он успел нанести вред моему ребенку, яростью к харрам, тысячи лет убивавшим подданных и королей Империи. Красноватые глаза вытаращились, когда острие клинка показалось в разверзнутой в шипении пасти, упершись в твердое небо, и по долу моего боевого друга потекла темная, дурнопахнущая кровь. Единственное уязвимое место спереди у харра, и если знать, куда бить, и приложить достаточно сил, можно совладать, однако же я, резким, отрывистым движением поведя меч на себя, разрывая сильнее плоть умиравшего ящера, расширяя его рану, осознавал, что он реагировал самую толику медленее, чем нужно, и что этот грохот (к слову, а чем он был вызван?!) сыграл мне на руку, отвлек на миг внимание ящера, и только это позволило справиться так легко, и когти отчего-то, в его выпады, что я отразил, снизу вверх, в живот, были совсем рядом, но не задели… Однако об этом не хотелось думать, харр умирал и более не был опасен, и я, передав чьей-то ладони эфес, крепко прижал, забыв о положении, о протоколах, сына к груди. На вид вполне целого, только очень испуганного.
– Тио, малыш… – даже говорить было невыносимо трудно, и страшно тряслись руки, когда я похлопал задрожавшую узкую спину. – Тио, ты цел?
– Амари Алеандра… – взгляд на этих его словах скользнул в сторону, на фигурку в зеленом, недвижно простершуюся на коврах, покрытых у ее ног кровью, лицом вниз. И сжали сердце когти то ли вины, то ли боли, и знание, что вместо нее лежать там должен был мой сын. – Амари Алеандра воспользовалась очень страшной, темной магией. Дурная сила. Но она повлияла на… на… на харра…
– Сир, харр сражен вами, – невозмутимый голос Бэнджамина над плечом заставил вернуться в реальность и постараться изобразить подобающее деловое выражение лица. – Он, как и его пять собратьев, что находились в коридорах, найдены и убиты. Погибли представитель Особого Отряда и воин личной гвардии кронпринца, двое самиров Особого Отряда получили серьезные ранения и отправлены в Лекарский Дом к Целителю. С вашего позволения, Вице-Мастер Карру, – я обернулся к другу и только теперь увидел, что его глаза метали молнии в мой адрес, едва заметные, – осмотрит Его Высочество и окажет необходимую помощь и поддержку. Полагаю, кронпринц очень испугались. – Черные глаза скользнули на распростершуюся девушку, и самир, пока я, передав Тиония Карру, проследовал за ним, коснулся тонкой шеи, послушал что-то, прижав ухо к груди, бережно перевернув ее на спину, коснулся кисти, по которой пробежались искорки магии, и резко поднялся на ноги.
– Придворного Целителя в покои принцессы Алеандры немедленно, – приказал он своим подчиненным, – и отправить сообщение Полуночному Пиуэргардрану, – это адресовано было Молчуну, которому единственному было по силам разыскать Пиу сейчас достаточно быстро.
– Гранд-Мастер Фэрт, – недоуменно, и почти спокойно уточнил Тионий из своего угла. – Но для кого? Яд харра в таком количестве смертелен.
– Амари Алеандра еще жива. – Отрезал сухой голос. – Я рекомендую Его Величеству пригласить в скорейшие сроки во дворец Целителя Баруя, из Таунака, он гостит в Дариане. Он обучался лично у амари Танры и сумеет оказать ту помощь, которую едва ли окажут Целители Империи. Состояние принцессы Алеандры очень нестабильно и тяжело, полагаю, в ближайшие сутки все решится. Сожалею, мой принц, – черные глаза с едва уловимым теплом устремились на моего мальчика, – но вы должны быть готовы к худшему. Амари Алеандра может не справиться с ядом.
– В таком случае я окажу Целителю Барую ту помощь, которую смогу, – Тиония трясло, серые глаза сына то и дело скользили на мертвого ящера, голос срывался от страха, и все же мальчик старательно храбрился, пытаясь показать, что он в порядке. Такой маленький и такой взрослый. – Амари Алеандра спасла мне жизнь, и я перед ней в долгу. Вице-Мастер Карру, благодарю вас, но не нуждаюсь в вашей помощи, со мной все хорошо. Думаю, амари ваша помощь сейчас нужна больше, – и действительно, кровь продолжала стремительно пропитывать одежду девушки, темная, и понемногу темнели от яда жилы тонких шеи и рук. И без того бледное лицо приобрело синеватый оттенок, губы, чуть приоткрытые, побелели, и совсем немного запотело стекло прижатого к ее губам поспешившим к ней самиром, которого отпустил Тионий, зеркальца. Короткие отрывистые команды, и к помощнику Бэна подскочили трое самиров, окружившие подхватившего на руки девушку, которой он успел невесть когда остановить кровь, Карру, торопливо прокладывая путь через столпившихся в комнатах и у них самиров, гвардейцев и слуг. Еще жива… Еще… Я знал Дамского Угодника уже много лет, чтобы не понять, что стояло за этими словами, и откуда такая резкость движений. Жизнь девушки, заслонившей в последнее мгновение моего единственного сына, мое сокровище, висела на волоске, и шансы выжить у нее были крайне малы. Вот только по всем канонам и законам Бартиандры этого удара, как я видел его, хватило бы, чтобы она сознания лишилась мгновенно, однако же ей хватило сил нанести харру удар. Как выразился Тионий, недобрая и страшная сила была в этот удар вложена, только откуда у дочери Аланда могла взяться такая сила? Та же самая, что она боялась выплеснуть, и попросила Бэна заковать ее дар? Та же самая, что помогла ей спастись у самой Нерушимой, и, по донесениям, вырывалась наружу перед ее первым пленением и перед пыткой углями? В любой иной ситуации это насторожило бы меня или и вовсе заставило бы вновь потерять доверие к подруге моих родных, но сейчас эта сила, отголосок которой – я не сомневался, что только отголосок, – прошелся по мне, спасла жизнь моему сыну, возможно, и мне, ведь после этих чар харр как-то словно бы замедлился, как если бы он превозмогал муки, и они помешали ему сразу же нанести новый удар. Возможно, мелькнула мысль, эта магия спасла и ее саму – да, я потерял сознание тоже не сразу после удара, я еще нашел в себе силы сделать один взмах и рубануть голову ящера, но ведь и когти скользнули не так глубоко, и я все же крепкий, рослый и физически здоровый мужчина, а не довольно хрупкая девушка.
Как бы то ни было, Тионий, когда Карру ушел, дернул меня за рукав, часто дыша, но понемногу успокиваясь.
– Отец, если вы позволите, я хотел бы сказать кое-что, – нервно улыбнулся он. – Эти ящеры не могли прийти так просто, не показавшись нигде. Не через двери они вошли, я уверен. Если будет необходимо, завтра я приду к Гранд-Мастеру Фэрту и запишу свои показания, но сейчас мне необходимо немного отдохнуть и прийти в себя, с вашего разрешения.
– На несколько дней ты освобожден от всех дел, – кивнул я, бросив взгляд на слуг. – Охрана будет усилена, Целитель зайдет к тебе, как только приедет приглашенный из Таунака, и я попрошу тетю или бабушку Карсу побыть с тобой сегодня.
– Благодарю, – малыш на миг прижался ко мне. – Но я отдохну и пойду к амари Алеандре. Я не могу не помочь ей сейчас. Она спасла меня. – Коротко кивнув, в окружении приставленной тут же стражи, мальчик оставил нас в разоренных классах, и Фэрт, склонившийся вместе со своими заместителями над ящером, выпрямился.
– Через час все, кто несут сегодня службу, все новобранцы, у которых были сегодня тренировки, все, кто заступали на службу в прошлые два дня, включая моих заместителей и Вице-Мастера Карру, – ровно заговорил он, но длинные пальцы с хрустом стиснулись в кулак. – Должны построиться в соответствии с Уставом Особого Его Императорского Величества Отряда на плацу. Причиной неявки может быть только нахождение в Лекарском Доме.
– Так точно, Гранд-Мастер Фэрт, – поклоны-кивки, и мы незаметно остались наедине, и только сейчас взгляд коснулся меня.
– Сир, завтра к вечеру я предоставлю вам полный отчет о случившемся, но предварительно могу сказать, что даже мысль об этом, к сожалению, мне неприятна. Вероятно, в случившемся приняли участие представители Особого Отряда. Однако я не могу говорить с уверенностью, пока не будут известны все обстоятельства дела. Я прошу у вас дозволения, сир, лично заняться этим случаем. – Я не мог не отпустить самира, понимая слишком ярко, что на самом деле его сейчас трясло, и это дело было для него делом чести, и отчего-то вспомнились предупреждения принца Бэнедикта о том, что в Особом Отряде есть Внемлющие. А если в тот день слова самира были не провокацией, а настоящим предостережением? За хлопотами и суетой дел я совершенно забыл рассказать о том разговоре Фэрту и его вечному спутнику, не придавая особенного значения словам младшего сына Джэсамгу-шри, и совсем уж было запамятовал о нем и сам. Но что, если те слова были правдой? Что, если и впрямь среди моей специальной службы есть те, кто приности Бартиандре вред? Что, если зло укоренилось среди нас, и уже так глубоко? Война была неизбежна, и было только вопросом времени, когда мнимый мир сменится тем, чем уже давно должен был смениться, но с новыми открытиями все чаще нависала над головой мрачная мысль о том, что даже если мы как-то победим сейчас, враг укоренился в Бартиандре слишком глубоко. И если среди нас даже в столь суровые и избирательные места, как Особый Отряд, ухитрялись протиснуться служители чужого Бога, как можно было броться, когда ждешь ножа еще и в спину?
Ясно было одно – сами харры не могли бы пройти во дворец, им кто-то помог отсюда, да и само появление ящеров холодной еще весной было событием из ряда вон выходящим. Они еще в спячке в это время, для них еще слишком холодно. Научились переносить большие холода? Им и в этом кто-то помог, или сами развиваются до такой степени? Кем бы ни был тот, кто помог им в такую раннюю весну добраться до третьего этажа через многолюдный дворец, не подняв тревоги, и напасть на моего сына, явно не был простым слугой. Кто-то достаточно высокопоставленный, хорошо осведомленный, умный и проницательный, кто-то, кто знал, когда охрана Тио будет минимальна, а рядом с ним и вовсе будет одна только принцесса Оринэи, женщина, которую я, составляя план заговора, во внимание бы и вовсе не принял. Как она же показала недавно, зря, но тем не менее…
Однако и эти размышления прервало новое сообщение, заставшее меня уже в коридоре, где я отдавал приказы о восстановлении и ремонте учебных комнат – в тот самом кабинете, где я беседовал с герцогом Буркадэ, произошел взрыв. В кабинете обрушилась частично внешняя стена и потолочные перекрытия, разумеется, от мебели остались лишь обрывки и обломки, затронуло и коридор, и кабинеты напротив, и кабинеты по бокам – где-то просто осыпалась каменная кладка, немного, да покололись вазы и статуи, а где и обрушились фрагменты стен, образовав спешно убираемые слугами завалы, на нижних этажах тоже тряхнуло изрядно, пошла трещинами краска, треснули панели на стенах, сломалось кое-что из мебели, многие украшения и декоративные пустячки разбились и раскололись, под пресловутым кабинетом и вовсе зияла в потолке огромная дыра, и завалило под ней камнями да бревнами.
– Герцог Буркадэ, сир, погибли, – доложил мне помощник, – барон Голро тоже, они оставались в кабинете, как и стражник. Погиб один слуга, он был под кабинетом и его завалило после взрыва, трое слуг, все мужчины, получили раны, они отправлены в Лекарский Дом. Еще одна служанка сломала руку, но она в положении, и ее тоже отправили к лекарям, есть опасения, что она может потерять ребенка. Дамы и господа дворяне не пострадали, но некоторые дамы достаточно сильно напуганы.
– Почему произошел взрыв, удалось установить? – известие о взрыве в кабинете нельзя было назвать рядовым явлением, более того, холодило кожу осознание, что я должен был находиться в том самом кабинете, и ушел лишь потому, что весть о нападении на сына заставила меня забыть об обязанностях правителя. Ненадолго, и я за это себя осудил бы в иной ситуации, но сейчас это спасло мне жизнь. И не меня ли должен был этот взрыв прикончить? И не почтенный ли герцог его и осуществил? Но если я был его целью, почему он не дождался моего возвращения? Или по какой-то причине начать работу начал, но прервать ее не смог?
– К сожалению, государь, причины пока неизвестны, но Особый Отряд уже выясняет их. Гранд-Мастер Фэрт приказал поднять весь контингент, кроме двух сотен, что отправлены в Милэсайн расчищать гнездовья харров, и вернуться в Дариан.
– Верное решение со стороны Его Благородия, – кивнул я. – Молчун, остававшийся в кабинете, что-то показал?
– Ваше Величество, не гневитесь на меня за это известие, – барон опустил голову, сложив у груди в жесте вины руки. – Взрыв оказался магическим и был столь силен, что Молчун погиб. Самиры сообщили предварительно, что он пытался остановить чары, и существенно их смягчил, но отвести не смог.
– Молчун погиб? – новой болезненной иглой кольнуло это сообщение. Духи, столетиями защищавшие моих предков, начиная от королей Дариана, присутствовавшие подле меня с самого появления на свет, добродушные и преданные, приставленные самой Богиней-Матерью… Убить Молчуна, заставить его прервать существование было невероятно трудно, и за полторы тысячи лет только трое их пало в деле защиты нашей семьи. Теперь четверо… Добродушные к Фамэ и нашим друзьям, они были неумолимы и насторожены ко всем прочим, отводили все чужие чары, не получив иного приказа. Я же приставил двоих Молчунов к Оринэйской, после случая с лже-Дорром, понимая, что лучшей стражи не отыскать.
Они не умели разговаривать, за что получили свое прозвище, но прекрасно видели и слышали, как на вещном уровне, так и на всех магических, и могли общаться иначе – разворачивая картинку перед мыслью человека. Впрочем, ответом они удостаивали, разумеется, не всех, и пыткам были неподвластны… Но если бы Молчун был жив, он бы отозвался сейчас. Ощущение утраты скребнуло коготком, и присутствоваший подле меня дух получил приказ собрать вечером всех своих братьев в моих покоях – чтобы почтить память их героически павшего товарища, спасшего, вероятно, многие десятки жизней тем, что он смягчил эти чары… Какова была их настоящая мощь, знать не хотелось.
Так или иначе, завалы были убраны, начались работы по ремонту, по дворцу посыпались повсеместно пересуды и разговоры о невиданном деле – сразу и кабинет, где Его Величество временно работали, порушился, и на кронпринца харры напали, однако же, кроме этих разговоров и засновавших повсюду самиров, молчаливо и деловито расследовавших, что случилось, жизнь во дворце пыталась идти как обычно. Пыталась потому, что никто не мог отбросить мысли ни о чудесном совпадении, которое в итоге спасло меня и Тиония, потому, что оплакивали погибших при взрыве и от лап харров, и уже тем же вечером весь дворец знал, что герцогиня Алеандра Оринэйская героически встретила удар харра и сейчас боролась с ядом. И если дамы и господа, шептавшиеся об этом, едва ли не ставки делали, выживет она или нет, как мне докладывали, то слуги практически единодушно выражали надежду, что милостивая принцесса союзной страны, добрейшая женщина, которая никогда никого не обидела (именно так и описали мне ее мужики в людской, куда я, пытаясь как-то отделаться от эмоций и думать здраво, заглянул пропустить кружку эля, что делал время от времени, и слуг это даже радовало – сам Император не гнушается с ними пить!), и всем помогала, пересилит смертоносный яд.
– Ваше Величество, отец наш милостивый, – один из плотников оглядел товарищей и поставил свою полупустую кружку на стол. – Вы только прикажите, мы и стены за неделю починим, и мебель, что можно починить. Вот ведь какое дело – хоть благодари харров, чтоб им посмертия не было. И вы, и принц наш молодой… Да в один день, – на глазах мужчины блеснули слезы. – Знать, какие твари такое задумали, порвали бы на куски голыми руками… – мне оставалось только усмехнуться, когда его товарищи подхватили эту простую горячую речь. – На государя руку поднять! На государя, который за нас грудью стоит! Таких правителей средь бела дня на пустой площади не найдешь, кто только способен на такое… Мы, Ваше Величество, теперь тоже бдение проявим, ни одна мышь дурная не проскочит, животами клянемся! За вас и за царевича нашего маленького, да будет его жизнь легка и светла, шкуры вывернем, но долг свой исполним.
– Это не требуется, для этого есть войска и Особый Отряд, – мягко заметил я, вздохнув. Горячие, простодушные, и очень меня любящие люди, которые тех, кто дерзнул так откровенно напасть на нас во дворце, люто возненавидели всей широкой мужицкой душой. – Но ежели и вы проявите бдительность, и в скорейшие сроки стены залаете и потолки, то вам честь будет большая.
– Вы, Ваше Величество, не обессудьте, но и мы теперь никому спуску не дадим, кто только рот откроет, чтоб гадость сказать, или что делать недоброе станет. Мы люд простой, наукам не научены, все руками больше, а вы государь милостивый, просвещенный, в Школах учились, у людей великих опыта набирались. Вы за нас, чай, всегда стоите, и принцем когда были, и короновались когда, чтобы всем харрам глаза полопались, и как государем стали, нам как легче живется! И деньга в кармане всегда есть, даже у самого последнего работяги, и спокойнее стало – оборотни всяки досаждают меньше, как и при батюшке вашем… Даже рабы, и те говорят, что как в Империи, нигде так хорошо не живут! Вы за нас стоите, а мы за вас всегда встанем, и живота не пожалеем, это вам от всех нас слово. По первому вашему указу, – обветренное лицо, в рябых пятнах лихорадки, перенесенной в юности, с густыми усами, выражало сейчас самое глубокое и искренее почтение и уважение. – Пойдем.
– Да и принцесса оринэйская, такая хорошая девушка, всегда улыбнется, всегда совет даст, как ни спроси, сестренке моей больной зуб залечила, все никак до лекаря дойти не могли, – присоединился молодой мужчина, Кар, сын конюха, приставленного к моим лошадям. – И ни медяка не взяла, а сестре сладостей купила, – смущенно улыбнулся он. – Она хороший человек, государь наш, на вас похожа, никогда, даже как приказ дает, слова грубого не скажет, не то, что иные бывает. И напасть такая, харр лапою самой. Даст Богиня, выживет, мы для нее что угодно сделаем. Царевича собой закрыла… – эти простые слова, шедшие из их душ, лучше всего отражали и мою собственную благодарность девушке, защитившей моего сына. Я готов был что угодно сделать, чтобы отблагодарить ее за этот поступок, и Целителю, откликнувшемуся на зов и примчавшемуся во Дворец, почему-то тоже претила идея стребовать с нас за помощь денег, только разве на бинты и лекарства… И чем отблагодарить спасительницу Тиония, я не знал. – А самого принца Тиония во всем мире добрее и справедливее не сыщешь. Виноват – кара тебе по проступку твоему, а не виноват – стало быть, и обидеть тебя не за что. Правильно ведь говорит, а, Ваше Величество, сынок ваш?
– Конечно правильно, – мое согласие с их мыслями страшно обрадовало так и просиявших мужиков. – Кронпринц очень любит наших подданных, и всегда был справедливым и честным. Наказание только за проступок и должно идти, и никак иначе.
– Но за проступок по всей строгости карать надо. Курицу украл – это одно, человека убил – другое, – заметил Кар. – А вот так, на государя и его сына руку поднял, тут только одна кара. Смерть. Государя обидеть это равно что всю страну родную предать. Вы как самиры наши этих сыщут, тварей, вы их не щадите. Им смерть только теперь, и никак иначе. – Горящие праведным гневом глаза молодого слуги лучше слов показывали, что народ Империи жаждет казни тех, кто оказался повинен в ситуации с ящерами и взрывом. Вилайр Буркадэ погиб, но за его спиной, несомненно, стоял еще кто-то, и кто-то впустил во дворец полдюжины ящеров. И все же тот вечер в людской показал, не впервые, что мой народ был предан мне, что я, еще в молодости прослыв любимцем народа, за защиту рабов и простых сословий, за то, что в сражениях никогда не гнушался выйти в бой, а не отсиживался за спинами солдат, за то, что в детстве и ранней юности сбегал к крестьянским и рабочим мальчишкам, и бок о бок с ними бился стенка на стенку, сохранил и спустя немало лет искреннюю любовь народа.
