Текст книги "Пламенеющие Небеса. Книга Вторая. По ту сторону Нерушимой (СИ)"
Автор книги: Астромерия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 45 страниц)
***
Случайно или нет, но оринэйка оказалась совершенно права, когда заявляла, что самир и сам, протрезвев, глубоко пожалеет о своем недавнем поведении, и наказания сильнее, чем муки совести, ему не выйдет подобрать. Представший передо мной следующим вечером, по моему же приказанию, граф Карру Сэрхэ Карру по выражению лица мог сравниться с идущим на эшафот, а по бледности не уступал отшельникам, годами живущим в зибирских пещерах и не показывающимся на солнечный свет. Бэнджамин, по его же собственному сообщению, уже успел прочесть младшему другу нотацию и рассказать, что тот наделал.
– Ваше Величество, – выждав некоторое время и уверившись, что я молчу, Маг Разума сцепил пальцы за спиной в замок и закрыл глаза. – Вы можете приказать высечь меня розгами либо подобрать для меня иное наказание. Оно будет заслуженным…
– Карру, – я весьма редко обращался к другу Бэна по имени, и последний от удивления даже открыл глаза снова. – Я не буду тебя наказывать, я только хочу понять, для чего ты это сделал.
– Я только надеюсь, что не причинил Ниэни вреда, – выдохнул мужчина. – Я полюбил ее с самых первых недель нашего знакомства, она всегда была очень скромной, приветливой, она добрая и умная… – губы тронула едва уловимая тень грустной улыбки. – Герцогиня попросила меня оказать помощь, когда я стал заниматься по приказу Императора ее памятью, и я стал ближе общаться с леди Тангу… И немного времени спустя осознал, что стал часто думать о ней, и что мне хочется видеть ее, что я рад каждому случаю встретиться. Я знаю, у нее есть возлюбленный, и они помолвлены, и… она очень стыдится того, что с ней сделали… – Карру вздохнул. – Мой Император, я не желал никоим образом оскорбить честь кого бы то ни было, и, если мой поступок был слишком оскорбительным либо слишком… противонравственным… Я готов понести любое наказание.
– Но зачем ты пил?! – прорычал Бэнджамин, тряхнув приятеля за плечо. – Вице-Мастер Особого Отряда, которого выволок из чужих комнат Гранд-Мастер, и который на ногах не стоял! Это же…
– Я получил посылку от родных, хмельное. – Карру уткнулся глазами в ножки моего стола. – Я слышал, от людей, что хмель помогает забыться, и думал, что, возможно, немного… Мне было трудно скрывать свои чувства от всех. Что будут шептать? Граф и служанка? Про ее прошлое? Я этого не хотел…
– Зато теперь о твоих чувствах знаем мы все, – я понимал, что Бэнджамину пришлось немало похлопотать, чтобы замять эту историю, но во всем облике «обвиняемого» читалась такая удрученность собой же, что карать его рука не поднималась. – Полагаю, граф, на первый раз мы закроем глаза на случившееся, но я настоятельно советую вам принести извинения леди Алеандре и объясниться, будучи в трезвом уме, с госпожой Ниэни. Она вступилась за вас, к слову, уверен, она постарается вас простить.
– Я так виноват перед ней, – на губах самира вновь мелькнула грустная улыбка. – И перед миледи Алеандрой. Мой Император, я не понимаю, как мог допустить такое, и впредь я не позволю себе вести себя столь безрассудно, и порочить тем самым честь Империи и Особого Отряда. Я осознаю свою вину и раскаиваюсь в содеянном…
– Будет вам, – вздохнул я. Я знал этого молодого мужчину с самого детства, знал, что он всегда был весьма дружелюбным, застенчивым, трудолюбивым и беззаветно преданным Империи, знал, что Карру возвел Бэнджамина в ранг своего кумира, еще со школьных лет, и был верен ему не меньше, чем сам Фэрт был верен мне. И понимал, что подобная оплошность не могла привести к суровой каре, что едва ли нечто такое имело бы место в будущем. – Разумеется, такое поведение никак не может быть оправдано, но, учитывая ваши заслуги и ваше раскаяние, на первый подобный случай я сделаю вид, что ничего не произошло. Если герцогиня что-то потребует, вы немного… навели переполох в ее гостиной…
– Разумеется, я исправлю последствия своей оплошности в кратчайшие сроки, – поклонился Карру. – Благодарю, мой повелитель, вы незаслуженно милостивы ко мне. Я никогда впредь не допущу столь ужасного поведения, – с новыми поклонами руководство Отряда оставило мой кабинет, предоставив мне возможность работать, однако вместо того пришли иные размышления – Пиу и ранее не слишком стремился объяснять свои действия, но сейчас, когда мы фактически уличили его в сокрытии наиважнейших для дела сведений, при учете того, что принцесса Оринэи уже несколько раз рисковала погибнуть, и вовсе повел себя довольно странно, отказавшись хотя бы как-то пояснить дело и пообещав некую мифическую встречу «как только смогу». Суметь он, и я за годы знакомства изучил это весьма неплохо, мог с равным успехом и через несколько дней, и через пару лет, впрочем, столь длительных перерывов в общении со мной и ранее отцом он практически никогда не допускал. Однако же теперь было лишь строго рекомендовано, а между строк приказано, блюсти безопасность Целительницы пуще моей собственной. И сие было ни в коей мере не удивительно – Алеандра была Ключом, притом к Стражам Первого Колена, в то время как я – всего только Хранителем Ключей. Эту роль без труда мог перенять Тионий, и даже если я не успел бы показать сыну все Стражи и Ключи, что необходимо было показать, это бы сделал сам Полуночный.
Однако подобное открытие не только не могло оставить равнодушным в том отношении, что девушку ведь стоило оберегать, словно зеницу ока, но и поднимало иной, весьма существенный вопрос. У всех Ключей истории, по крайней мере тех, о которых я читал или слышал, был Хранитель, и большинством Хранителей выступали люди, короли, маги, сменявшие друг друга вереницей лиц и имен. Какие-то Ключи хранили вары, какие-то – самиры, какие-то и вовсе сами науры или высшие духи. Но кто, во имя Бартиандры, мог выступать Хранителем живого Ключа? Сам Пиу? Или же кто-то иной? И как этот некто может воздействовать на оринэйскую принцессу? И как, если Полуночный наотрез отказался разговаривать, можно было узнать, кому же выпала столь необыкновенная роль и не стоило ли от этого ожидать очередных подвохов?
К этим измышлениям примешивался и иной тоненький голос, тщательно прогоняемый рассудком прочь, и все же проявлявшийся снова. Слова Карру, и те, что были высказаны самиром во хмелю, и те, что он с робкой улыбкой озвучил, представ перед моими очами, как-то своевольно накладывались на совсем другие лица. И даже ряд моих полуосознанных ранее поступков обретал, как ни стремился я прогнать эти мысли, смысл, и прояснялось, почему я достал из чаши тот злосчастный медальон, зная о предрассудках и традициях, почему старался защитить от харра не только Тио, но и его наставницу, почему мне хотелось, чтобы она все же стала обращаться ко мне по имени, в укромной обстановке, немного менее формально.
Когда это произошло, я не мог бы сказать, но с неожиданной яркостью осознал, почему так снисходительно отреагировал на поступок Карру, и почему даже… в какой-то мере понял его, – я и сам был влюблен, в немного прямолинейную, горделивую, решительную и деловитую девушку, обучавшую моего сына основам магии и Целительскому делу. Словно издеваясь, жизнь вывернула очередную петлю весьма забавным образом, и я, некогда отвергнувший предложение короля Оринэи Аланда Девятого о помолвке и браке с его малолетней дочерью, спустя добрых полтора десятка лет, будучи уже глубоко немолодым человеком, в эту самую дочь влюбился. И, разумеется, ответными чувствами ко мне молодая особа не пылала, хотя и относилась с уважением и весьма доверительно, пожалуй, можно было говорить даже об отношениях дружеских…
Однако же дело оставалось прежде всего, и я, в редкие свободные дни, пытался найти время и на то, чтобы покопаться в архивах эпохи перед войной Оринэи и Алого Тигра, в документах, касавшихся так и не завершившегося вступления Зеленого Королевства в состав Круга Тьмы, инициированного Полуночным Островом и с нашей стороны Империей, и в бумагах, засвидетельствоваших то, как западная часть Мискарта, принадлежавшая Оринэе, внезапно была безвозмездно передана Аландом в пользу Рокканда и Басскарда, мол, исторически это их земли, и им они и положены. Со мной данный вопрос никто не обсуждал, отец, который, возможно, знал больше о мотивах своего друга, оставил мир живых почти десяток лет назад, и поиски в архивах не давали итогов, тем более будучи весьма редкими и разрозненными. Другой живой свидетель закулисных игр тех лет и вовсе с достопамятного заявления, что Алеандра (и когда только я стал мысленно звать ее просто по имени?) есть один из Ключей, но он не скажет, зачем и для чего, не объявлялся, время от времени соизволяя передавать через духов короткие сообщения, что вот здесь Страж перемещен вот сюда, или в таком-то месте найдены следы, что да, Внемлющие копаются, но следы пока сами по себе ничего не докажут.
Однако же и подобная неопределенная, но вполне деловитая жизнь продлилась недолго – успел настать новый год, и миновать Праздник Жизни, с привычным размахом и беззаботностью встреченный жителями Империи, и уже катился к концу первый месяц года, Цветень, когда мою устоявшуюся рутину будней нарушило сообщение о том, что во время занятия с наставником дел ратных Его Императорскому Высочеству внезапно сделалось дурно и кронпринц лишились сознания. И последнее до сих пор к нему, дескать, не вернулось, а Целителя придворного во дворце нет, они уехали в Фар за снадобьями необходимыми, только завтра поутру ожидаются. За лекарем уже, закончил писарь, принесший известие от имени Илли, заставившее напрочь забыть о том, чем я, собственно, до появления барона занимался, послали.
– Я разумею, мой Император, – добавил немолодой уже человек, поклонившись, – что стоит послать за леди Оринэйской, она, как известно, Целитель. Возможно, она будет любезна и окажет до возвращения Целителя Сайгу помощь Его Высочеству. Если, разумеется, вы дозволите.
– Да, пошлите, – кивнул я, растерянно обегая взглядом кабинет. Бумаги, чернильницы, свечи… Все расплывалось перед глазами, и руки сами собой привычно закрывали флакончик чернил колпачком, переворачивали документы, убирали их в ящики, запираемые на ключ. – Сообщите герцогу Сайрау, что я желаю немедленно видеть его в гостиной покоев Его Высочества, и передайте это же принцессе Милэсайна.
– Слушаюсь, мой Император, – поклонился писарь. – Герцога Фэрта уведомить?
– Нет, у Гранд-Мастера много дел сейчас, полагаю, его помощь не понадобится. – В прежние времена случалось, что часть обязанностей или дел я перекладывал в подобных ситуациях на Особый Отряд, и подобный вопрос не был удивителен. Но прямо сейчас и без того шло весьма активное разбирательство с недавними покушениями, отбыл в Зибир Вилайр Мэжрэ, была повешена уже его супруга, и необходимости отрывать Бэнджамина от прямых обязанностей не было. – Но прежде всего пошлите за… за принцессой Алеандрой… – это я приказал уже в самых дверях, отгоняя прочь дурные мысли, и заставляя себя думать, что дело может быть и не страшным. Перенапрягся, или что-то такое… И все же Тио никогда не падал в обморок, и даже болел очень редко, и неприятный голосок внутри шептал, что все совсем даже не хорошо. В подобной внутренней борьбе мыслей я и добрался, не заметив дороги, до комнат сына, и едва не толкнулся в дверях спальни с торопливо скользнувшей оттуда фигуркой.
– Ваше Величество? – перед глазами возникло узкое бледное лицо. – Императрица Карса сообщили мне, что кронпринцу сделалось дурно, и я поспешила оказать помощь.
– Он…
– Он пришел в себя, – девушка мягко коснулась моего предплечья и тут же убрала руку. – Я осмотрю его и начну лечение. Вам не стоит волноваться… – взгляд застыл на едва заметных искорках в ее глазах, очень близких сейчас ко мне. – Если желаете, мой государь, вы можете остаться в покоях, – я кивнул, и Алеандра посторонилась, пропуская меня внутрь и устремившись к растянувшемуся на простынях мальчику, разметавшемуся, покрытому влажными капельками пота и даже для него необыкновенно бледному. Тионий часто, прерывисто дышал, однако глаза сына были открыты, взор скользнул на меня и губы попытались сложиться в улыбку.
– Папа…
– Тише, – мягко, но настойчиво заметила оринэйка, присев на край постели, и сжала его руку в своих. – Расслабься, пожалуйста, мне нужно…
– Я знаю, вы хотите меня осмотреть, – прошептал малыш, серьезно кивнув. – Я потерплю. – Я замер у изголовья постели, не решаясь подойти, чтобы не помешать закрывшей глаза девушке, от быстро забегавших над грудью и головой Тио пальцев которой заискрились золотистые искорки, и губы внезапно сжались в тонкую полоску, выражавшую недоумение. Руки ненадолго замерли и вновь принялись вырисовывать замысловатые фигурки, и вновь замерли.
– Ничего не понимаю, – пробормотала волшебница, открывая глаза. – Степная лихорадка, весьма характерная для весны и осени, но в ней есть что-то странное. Я не могу проследить, что, чары обрываются.
– Степная лихорадка? – мальчик чуть приподнялся. – Мы до нее еще не дошли… Она сильная, да?
– Очень, но, если ее правильно лечить, она быстро проходит. И, в отличии от луговой, у нее нет язвочек, и шрамы не остаются, – казалось, меня не замечали, однако, стоило так подумать, Тионий повернул ко мне голову, тихонько застонав.
– Я скоро поправлюсь, Ваше Величество. Амари Алеандра и Целитель Сайгу очень опытные и умные. К тому же мне совсем не так плохо, только кружится голова и небольшой жар… – ладонь с узкими бледными пальцами при этом осторожно опустилась на его лоб, свет упал на пунцовую от жара щеку, и оринэйка едва заметно покачала головой.
– Жар сильный, – констатировала она, поднимаясь. – Думаю, постараемся обойтись без излишнего вмешательства магии. Я пошлю за леди Тангу, она поможет мне, покуда Целитель Сайгу в дороге. – Поклонившись, девушка выскользнула в гостиную, где отдала какие-то распоряжения и вернулась к Тио, и вновь тонкие быстрые пальцы сплетали какие-то узоры, рваное хриплое дыхание сынишки стало ровнее, немного отлила алая краска от щек, и вскоре, с появлением помощницы оринэйской принцессы, по спальне разлился приятный запах трав и снадобий, тщательно отбираемых волшебницей, завариваемых, растираемых… Мне, выдавшему подоспевшим Ладару и Иларде распоряжения, поскольку думать о чем бы то ни было, кроме мальчика, пытавшегося стоически изобразить, что ему не так уж плохо, не выходило, оставалось только сидеть неподалеку от постели сына, пытаясь подбодрить последнего.
Один вид вытянувшегося посеревшего лица, один звук частого, прерывистого, сиплого дыхания говорили лучше слов, что обморок Тиония был совсем не следствием чего-то пустячного, и что легким недомоганием его состояние назвать никак нельзя. Об этом же говорило и другое, то, с каким напряженным лицом, против обычной для Целителя улыбки, Алеандра то снова и снова плела магические сети, в такт каким-то своим мыслям качая головой, то принималась за отвары и мази, приготавливаемые Ниэни Тангу, казалось, с одного слова понимавшей, о чем говорила ее Госпожа, то лихорадочно кусала, замирая на несколько мгновений, тонкие губы.
– Целитель Сайгу… – бормотала она вперемешку на оринэйском и наанаке, совершенно забыв обо мне, и непрестанно что-то делала, делала, делала. – Еще Сайгу посмотрит, может быть, мой дар бунтует… Если степная… Почему так трудно… Ничего не понимаю… – впрочем, продлилось это недолго, и Целитель Династии Фамэ, ожидавшийся только поутру, прибыл значительно раньше, едва покатилось к западу Солнце за окнами, и с порога, поздоровавшись со мной, поторопился к Тионию. Впрочем, было, почему…
Я не мог бы винить Оринэйскую в том, что она бездействовала, даже если бы мне безумно захотелось – несколько часов Алеандра только и делала, что окутывала Тио целебными чарами, давала ему отвары, делала примочки, и, справившись с растерянностью, тараторила при этом, словно стараясь отвлечь его от его состояния, какую-то чушь про леса, цветы, бабочек, книги, варов… Дома и игрушки… И снова леса. Чушь была совершенно не связана, глаза Целительницы при этом оставались серьезными, и у меня закралось к прибытию Сайгу подозрение, что этот бред она несла даже не столько для Тио, сколько… Для меня ли, стараясь тем самым отвлечь от все нараставшего мрачного предчувствия, или для самой себя, пытаясь прогнать то, что так страшно таилось в глубине ее глаз? То, что она отчего-то не произносила вслух…
Я не мог бы винить Алеандру в том, что она ничего не делала, но почему-то при всех ее стараниях лицо сынишки приобретало все более восковой блеск, все острее выделялись скулы и нос, побелели тонкие губы, и Тио почти не открывал глаза, поясняя, что ему больно это делать. Еще совсем маленькие детские руки бессильно лежали поверх одеяла, неестественно угловатые и бледные. И, едва появился Целитель Сайгу, старый уже маг, служивший еще при дедушке, с длинной седой бородой и длинными волосами, оринэйка, едва не опрокинув чашку с очередным зельем, тошнотворно пахнущим, подскочила из-за стола.
– Ниэни, дай Его Высочеству полстакана отвара наш-травы, и будь осторожнее, – скомандовала она. – Целитель Сайгу, мне нужно с вами поговорить, наедине, если государь позволит. Это займет минутку, – виновато улыбнулась она. Целителям я доверял, и выдавил кивок, подсаживаясь к малышу и сжимая в руках его тонкую, огненную сейчас от жара руку. Он оставался в сознании, не бредил, и все же недобрым казался блеск красивых, изумрудно-зеленых глаз. И не менее недобрым показалось то, что Целитель Сайгу, пошетавшись о чем-то в гостиной с принцессой Оринэи, принялся за осмотр Тиония, и лицо его на глазах вытянулось.
– Миледи Алеандра, я не менее растерян, чем вы. Самая обыкновенная степная лихорадка, но в ней что-то не так, и я не могу понять, что. Чары действительно словно обрываются… – он покачал головой. – Я часто сталкивался со степными лихорадками, я проверил ваши действия, но вы все сделали верно. И отвары… Да, наш-трава, настой салдура, ягода буга, – посыпались какие-то еще малопонятные названия. – Все совершенно правильно, и я не понимаю, почему при такой усиленной атаке на лихорадку нет улучшений. – Он снова покачал головой. – Вы не ошибаетесь, миледи Алеандра, это не ваша вина, вы совершенно напрасно беспокоитесь. – Он снова принялся плести кончиками пальцев тонкие магические нити, покуда криво улыбнувшаяся девушка вернулась к своим настоям, и внезапно подняла голову, уставившись на меня.
– Ваше Величество, – почтительно даже сейчас произнесла она. – Полагаю, Целитель Сайгу и я вместе сумеем понять, в чем причина лихорадки, вам не стоит волноваться, – говорила она это, глядя чуть в сторону от моего лица, и с большим блеском скрывая от дара мысли, но все же было то, что выдавало в ее словах тщательно укрываемую попытку обнадежить меня. Едва заметно дрогнул голос и огонек в глазах приобрел довольно мрачный блеск.
– Сир, – кивнул Сайгу, опустив руки на грудь Тиония и продолжая обволакивать малыша сетями чар. – Ситуация весьма странная, буду откровенен, но миледи Алеандра предприняла верные меры, смею надеяться, совместными усилиями мы преодолеем хворь.
– Я все же предпочту оставаться здесь, – возразил я, возвращаясь в свое кресло в углу, и пытаясь читать какую-то книгу, но строки просто проходили ровной чередой перед глазами, пока серьезные мрачные Целители, так непохожие друг на друга, изредка о чем-то переговариваясь на верхне-арракском, продолжали усилия по исцелению моего сына. Часы пролетали за часами, борьба шла с переменным успехом, и иногда Сайгу и Алеандре удавалось даже привести Тиония в весьма приличное состояние, но вновь и вновь результаты их работы срывались, и паузы между ними становились все длительнее. За окнами успело стемнеть, снова посветлеть и вновь покатился день к закату, когда Целители внезапно поклонились мне и выскользнули в гостиную, откуда донеслись низкие, рваные голоса, словно бы о чем-то спорившие, однако, прежде чем я успел стряхнуть с себя оцепенение, охватившее растерянный, испуганный и встревоженный разум, как разномастная пара вернулась в опочивальню, переглядываясь. В минувшие долгие сутки они оставались напряженными и бледными, однако сейчас при одном только взгляде на подернувшееся зловещей пеленой лицо оринэйки скрутившиеся в тугой узел внутренности словно взорвались, и все стало ясно еще до того, как Сайгу открыл рот. Они поняли, в чем было дело, и новость эта была… весьма страшной.
– Ваше Величество, – обычно спокойно-доброжелательный тон старика сменил странный, шипящий хрип. – Ваше Величество, вы можете приказать казнить меня, и я приму ваше наказание как должное. Я допустил огромную ошибку, определяя болезнь.
– То… – Договорить мне не дал женский голос, звучавший так, словно она зачитывала кому-то смертный приговор:
– Это не степная лихорадка, мой Император, это магическая лихорадка. Она… Она иногда происходит у людей, которые по некоторым причинам длительное время не могут выплескивать дар, когда его… скажем так, скапливается слишком много. Кронпринц волшебник, однако же он весьма активно прибегал к магии для его возраста, и я не могу понять, – выдохнула она, – что могло толкнуть его дар воспалиться, притом столь внезапно…
– На ранней стадии очень трудно отличить степную лихорадку от магической, – добавил Сайгу. – В защиту принцессы я скажу, что она проводила осмотр именно на ранней стадии, и даже куда более опытные Целители не всегда могут отличить эти болезни. Магическая лихорадка именно этим и опасна – в первые сутки ее очень легко вылечить, однако определить ее весьма трудно, и чем острее она становится…
– Каковы могут быть последствия? – я впился пальцами в каретку кресла, невольно обращая взгляд на бледное, с темными кругами личико мальчика, то ли дремавшего, то ли пребывавшего в забытье.
– Магическая лихорадка имеет всего два исхода, мой Император, – Сайгу зажмурился, словно не будучи в силах смотреть сейчас на меня. – Либо она исцеляется полностью, либо, и этот исход куда чаще наступает, она оканчивается… смертью.
– Мы долго не могли понять истоки болезней, нам лишь совместными усилиями, притом очень большими, удалось пробить то, что мешало определить их. – Алеандра держалась чуть крепче, однако стиснутые в кулаки тонкие руки девушки заметно дрожали. – Мы упустили благоприятные часы, мой повелитель, и применяли не совсем то лечение, что полагается. Мне искренне жаль, но мы не можем давать никаких… прогнозов. – Мир впервые за много лет разлетелся прочь, и холодная змея ужаса вползала в голову, вытесняя из нее хлопоты и дела. Внемлющие, проблемы Империи, слежка за Карлоном, разгадка тайн Оринэйской войны… Все это сейчас осталось где-то далеко во внешнем мире, за пределами покоев, в которых даже тени стали как-то чернее и больше после этих слов, и я почти наяву увидел, как от дальних углов тянутся к широкой постели тонкие щупальца пустоты. Никаких прогнозов… Я слышал такие речи от Сайгу, когда умирал отец, и ранее перед тем, как не стало матери. Никаких прогнозов. Тионий… Они хотят сказать, что Тионий умирает? Мой… мой сын?
Теплые руки опустились на плечи, вырывая из охватившего голову отчаянного безумия, и в сознание ворвался мягкий, исполненный сочувствия голос, мешая… Я даже сам не знал, что готов был сделать в следующее мгновение, броситься ли с кулаками на Сайгу и девушку, сообщивших мне это, зарычать от боли ожидания потери, или…
– Я сделаю все, что смогу, – зашептал рядом чей-то голос, и ладони невольно легли на теплые тонкие плечи, и понемногу туман перед глазами прояснялся, открывая узкое вытянутое лицо. – Арэн, поверьте мне, я не отступлю, покуда есть хотя бы маленькая надежда. Я не знаю, кто и зачем мешал нам раскрыть причины хвори, но мы еще не опоздали, все еще не потеряно. Вы должны быть сильным, вы должны помочь ему, он должен бороться… – я только сейчас разглядел на ее щеках соленые капли слез, и понял, как сильно дрожит ее голос. – Я клянусь вам, я не опущу руки…
– Эти щупальца, из углов, тянутся к нему, – прохрипел я. – Смерть…
– Я не сдамся, – даже заплаканная, испуганная и отчаявшаяся оринэйка старалась держаться стойко, и я не сразу осознал, что Сайгу нет в покоях, как и Ниэни, и других служанок. – Не дотянутся, пока я смогу хоть что-то сделать, – нервно улыбнулась она.
– Я хочу вам верить, – мне действительно хотелось верить этой безумной, отчаянной надежде, этому блеску глаз, этому голосу, твердому сквозь боль. Она не собиралась отступать, она готовилась бороться до конца, и это вселило тень надежды. Тогда, перед смертью отца, лекари умыли руки, сказав, что сделать ничего нельзя. И отчего-то мелькнула мысль, что, быть может, кое-кто из Целителей и лекарей мира счел бы тогда иначе. И, быть может, я сейчас не был бы тем, кем тогда стал.
Вернулись вновь суетливые и состредоточенные лекари, сиделки, слуги, наполнились людьми покои, кто-то приносил мне чай, и даже попытались пару раз принести обед, но еда не лезла в горло, вокруг хлопотали люди, и ночь снова сменилась днем, и снова день сменился ночью. И только теперь стало ясно, когда уже стемнело за окнами, и почти настала полночь, почти пришло двадцатое Цветеня, что хлопоты Целителей так и не принесли плодов. Тио почти все время спал, как и в тот миг, когда Оринэйская отпустила служанок и горько улыбнулась своего товарищу по ремеслу.
– Думаю, Целитель Сайгу, вам следует отдохнуть. Потом вы смените меня, – с моего разрешения старик и впрямь удалился, и я только теперь осознал, что не сплю уже порядка трех суток, да и не ем, и ведь моя «соседка» не отдыхает ровно столько же, как и только что оставивший нас Целитель.
– Амари Алеандра, – внезапно послышался в тишине совсем слабый шелестящий голосок сына. – Вы не поговорите со мной? Мне так нравятся ваши рассказы… И ваши песни…
– Конечно, – впервые за трое суток Целительница не плела магические формулы, не готовила отвары, разве что совсем немного облегчала состояние малыша. Неужели сдалась? – Что вы хотите услышать?
– Расскажите о ваших приключениях, когда вы шли сюда. Наверное, в них было много забавного… – я подтянулся ближе, приставив стул к изголовью сына, и непроизвольно сжал тонкую руку в своих руках. Почему-то ее присутствие даже сейчас дарило какую-то надежду, придававшую силы жить. – Мы с папой послушаем, – вымученно улыбнулся сын, с трудом положив свою ладошку к нашим. – Пожалуйста…
– Хорошо, – оринэйка отвела голову, словно скрывая слезы, блестевшие на ее глазах, немного в сторону, – все началось с того, как однажды ко мне, я тогда трудилась в Совете Магов в Гвенто-Рокканде, подошла женщина из Уйтака, Диана Картер… – начала она…
***
– И потом Фэйзер и сказал, дескать, я не хочу, чтобы ты со мной туда ехала, – Алеандра умолкла, коснулась рукой лба наконец-то сумевшего уснуть малыша, убрала слипшиеся от пота волосы, с каким-то нежным, материнским теплом поправила одеяло и поднялась, не поднимая на меня взгляд, решительно направившись к двери в гостиную, и только уже за дверью я успел нагнать волшебницу, опустив на ее плечо руку. Девушка замерла и медленно обернулась ко мне, опуская голову с порядком растрепавшимися длинными волосами. Она старалась сделать свой рассказ легким и забавным, и я понимал только зная ее истинные приключения, о сколь многом она умолчала, рассказывая про разбойничьи будни, про то, как ее друзья сосватали ее за тигра, про то, как нанятая ими проводница через Ретен в первый же вечер съела ужин одного из членов отряда…
И как-то против воли руки сомкнулись вокруг ее тонкой, хрупкой талии, и коснулись длинных густых волос, от которых пахло травами, и вопреки всем канонам этикета женщина не отстранилась, лишь робко обняла меня в ответ, не поднимая глаз.
– Я не могу ничего сделать, – выдохнула она, уткнувшись лбом в мое плечо, пользуясь тем ли, что мы были одни в покоях, или забыв, попросту, о всех потерявших сейчас значение рамках. – Я все сделала, что только знаю. Прости меня… – хрупкое тело в моих руках содрогнулось от сдерживаемых дотоле рыданий, и прильнуло чуть сильнее. – Это грань, либо я найду тот единственный путь, либо…
– Либо не спасешь сына Императора, – вздохнул я, уже давно смирившись с тем, что люди видели титул, но не видели ничего за ним.
– Нет, – последовал сейчас ответ, искренний, и несколько секунд висела тяжелая тишина. – Неважно, чей он сын. Это ребенок, который только стал познавать мир, это самый светлый человек, которого я видела когда-либо, перед которым я преклоняюсь, перед его терпением и добротой, очень талантливый ученик… Хороший друг и ребенок из семьи, которая стала для меня друзьями, – чародейка подняла голову и заглянула мне в глаза, чуть отстранившись. – Я очень его полюбила, как младшего брата… Я так многих потеряла… А теперь Творцы забирают у меня Тио… – всхлипнула она.
– Он мой сын… – я с трудом нашел в себе силы улыбнуться. – Есть хоть немного надежды, только, прошу, скажи мне правду? – грани и формальности остались вдалеке в эту ночь, как и привычное обращение, и осознание иерархии. В ночной гостиной, тихой, залитой мраком и гнетущим ожиданием развязки, стояли не Император и его временная подданная, но два человека, связанных общим страхом и общей надеждой. И… моими чувствами к той, кто боролась за жизнь моего ребенка не потому, что боялась моего гнева, она ничем не была мне обязана, и могла попросту этого не делать. В те страшные дни я заметил, и только потом, когда все кончилось, осознал, что она полюбила моего сына, на самом деле. В отличие от всех тех женщин, с которыми я имел короткие романы, принцесса Зеленого Королевства не тщилась изобразить любовь к императорскому отпрыску, но действительно просто любила его, быть может, не как мать, но… как сестра, пожалуй, точно.
– Надежда есть всегда, пока есть хоть какой-то шанс, – грустно улыбнулась моя собеседница. – Я пытаюсь найти выход… Но я не знаю… – внезапно ее глаза сверкнули и слезы на них высохли. – Есть один путь, но очень опасный, и я не могу сказать, как он кончится. Я никогда такого не делала, – тонкие пальцы сплелись с моими. – Я могу попробовать, но… Ты позволишь мне рискнуть?
– Это даст ему шанс поправиться?
– Да. – Кивнула женщина. – Но я не могу сказать точно, получится или нет.
– Я доверяю тебе, – выдохнул я, не спеша разжимать кольцо рук, словно боясь отпустить не только ее, так неожиданно близкую, но и надежду, и без того ускользавшую прочь. – Если ты считаешь, Алеандра, что это может помочь, я разрешаю тебе сделать все, что ты сочтешь нужным.
– Спасибо, – едва слышно шепнули тонкие губы где-то рядом с моим плечом. – Я не дам ему уйти просто так…
