Текст книги "Пламенеющие Небеса. Книга Вторая. По ту сторону Нерушимой (СИ)"
Автор книги: Астромерия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 45 страниц)
– Я сделала лишь то, что должна была сделать, – легкая улыбка тронула губы оринэйской чародейки. – Что сделала бы любая девушка-Целитель на моем месте. Я не была уверена, что сумею спасти и герцогиню, и ее ребенка, но я не могла не попытаться. И для меня не могло быть более ценной награды, чем то, что новорожденную нарекли моим именем.
– Вы поразительно добры, – полуосознанно вырвалось у меня. – И очень скромны…
– Моим воспитанием занимались люди, вложившие в меня нужные и правильные ценности. С глубоким уважением к отцу, Наставнице Сарине и Наставнице Танре я следую их заветам и мудрым пожеланиям. – Украшенная зеленой лентой коса неприятно почему-то, будучи символом брачных уз дамы, резала взгляд. – Я, право, не понимаю, сир, Целителей, берущих за свое дело большие деньги. Целители могут брать пищу, одежду, принимать кров как оплату, брать деньги, но небольшие, чтобы покрыть расходы на лекарства и дорогу. Многие совмещают призвание и иное дело, которое приносит доход. Обычно Целители живут скромно, посвящая себя служению людям – так, моя Наставница, аманэ Сарина, всю жизнь исцеляла людей и трудилась в Школе Магии, обучая азам Целительства и алхимии будущих чародеев. Когда мне исполнилось одиннадцать лет, я стала помогать ей в свободное от уроков время и сами уроки стали практическими. У меня были больные, которых лечила от самого начала и до конца только я, и Наставница лишь давала мне советы и следила, чтобы я не ошибалась. Ее уроки оказались бесценными и именно благодаря ее терпению, стараниям и любви ко мне я достигла успеха как Целитель.
– Вы обучались в прекрасной Школе, принцесса Алеандра, – заметил я, когда девушка умолкла и сделала небольшой глоток воды. – К сожалению, я слышал, недавно Школа потеряла одного из Наставников.
– Наставник Нарус, – кивнула девушка, под моим изучающим взглядом. Я прекрасно знал, почему и как умер Наставник Нарус и кем он был. Глава Внемлющих Алому Тигру, смерть которого наделала переполох среди них, внесла раскол и смуту – Карлон объявил себя новым лидером секты, и, как сообщали проверенные источники, согласны с этим оказались не все Внемлющие, многие из которых откололись от обезумевших соратников и ушли в «подполье». – У него случился приступ, слабое сердце, почтенный возраст. Говорят, все произошло ночью, когда он отослал слуг и ужинал. Большая потеря для Минаура, я была там, когда все случилось, и, признаться, известие стало для меня ударом… – я не мог не восхититься ее выдержкой и блестящей игрой. Не знай я, какую роль в смерти Наруса сыграла эта безобидная с виду девушка, не подумал бы, что на ее счету жизни немалого количества людей, так или иначе павших от ее руки. – Школа не столь давно потеряла и аманэ Сарину, она бесследно исчезла, после кончины Наруса. Вероятно, кто-то счел ее врагом, либо потеря близкого друга и наставника оказалась слишком тяжелой для нее и она стала отшельницей.
– Жаль, что рядом с Наставником Нарусом не оказалось вас… – я едва заметно улыбнулся. – Вы сумели бы, вероятно, оказать ему необходимую помощь и спасти его жизнь…
– Как говорили в Оринэе, каждый уходит в свой срок. Срок Наставника Наруса подошел, и Диада призвала его к себе. – Изумрудные ободки ее глаз завораживающе замерцали в рассеянном свете, пламя играло отблесками на бледной коже, тонких скулах, черных витках блестящих, шелковых на вид волос, пушистых ресницах… Немного неправильные черты лица, чуть большие, чем нужно, передние зубы, тонкий белый рубец на скуле… Худые, но изящные руки, запястье которых сейчас чуть обнажались рукавами ее платья. Мелькнула, и была старательно изгнана, мысль о том, что даже при всей скромности одеяния, худобе и неправильных, не похожих на образцы женской красоты чертам девушка приковывает взор какой-то другой, внутренней красотой и обаянием.
– Вероятно, вы правы… Позвольте задать немного личный вопрос, миледи… – я заметил, что девушка не прикасается к кубку с вином. – Вам не нравится вино? Мне, быть может, распорядиться принести другие напитки для вас?
– Нет, сир, нет необходимости, простите, – чуть зарделась девушка. – Просто… Я не пью хмельное.
– В таком случае, если желаете, я прикажу подать вам другой напиток. Чай или кофе… Возможно, сок…
– Кофе? – расширились и без того притягивающие взгляд глаза. – Я никогда не пробовала кофе… Я думала, он есть только в Кальре и Сархаре, но мы, даже оказавшись в обеих странах, не пробовали этот напиток, у нас были иные цели и задачи…
– В таком случае, – я подозвал мгновенно явившегося слугу, почтительно кланявшегося. – Принесите для принцессы кальрийский кофе. – Слуга, юноша лет двадцати пяти, откланявшись, испарился, а девушка вновь смерила меня ледяным взором.
– Для герцогини (ну и чего она там будет герцогиня), сир, смею напомнить.
– Ваш полный титул звучит как герцогиня Никтоварилианской Империи и островов Фархат, кронпринцесса Оринэи Алеандра Дарна Оринэйская. – Я вздохнул. – Уверяю вас, никто не позволит себе забыть, каково ваше происхождение, и, если это станет возможным, я лично исключу вас из числа подданных Империи, понимая положение, в которое это ставит вас и ваш народ.
– Простите… Я была разгневана условием науров и, вероятно, вела себя чрезмерно жестко. Что же касается кофе, я действительно его не пробовала.
– Ваша ситуация понятна. Кофе закупается короной в Кальре, уверен, вам понравится этот напиток. Мне доводилось его пить, во время визитов в южные страны, признаюсь, сархарский кофе бесподобен. Надеюсь, вам случится его попробовать.
– Я немного обманула вас, – она вновь чуть покраснела и улыбнулась уже светлее и чуть более тепло. – Я пробовала хмельное, просто мне не очень нравится состояние опьянения и последующее. Как Целитель, я не одобряю такие напитки и стараюсь их, по возможности, избегать.
– Весьма верное решение, Ваше Высочество, – согласно кивнул я. – Я всецело одобряю его, поверьте.
– Ваше Величество, у меня есть небольшая просьба, если позволите, – неожиданно скромно начала девушка, зачерпнув ложечкой немного творожной запеканки. – Я прошу вас и ваших людей не обращаться к варсэ-тангу Дорру по имени и не прикасаться к нему руками. Он очень тактичен и терпит, но как его духовная жена, я защищаю его интересы. Варсэ-тангу очень не любит, когда его зовут по имени и еще более не терпит прикосновений. Он делал исключение для наших друзей и для меня, мы могли звать его Дорр, но это были только исключения и следовать моему примеру не стоит. Я ближайший друг и жена Дорра, я уже одним этим ставлюсь в иное по отношению к нему положение. Пользуясь правом вара избирать, кому служить, и служить ли кому-то, варсэ-тангу в присутствии Темнейших сообщил вам, что не признает вашей власти над собой и будет подчиняться только мне. Прикасаться к нему, отдавать приказы могу, простите, сир, только я. Во избежание неловких ситуаций, ибо даже терпение варов не безгранично, я убедительно прошу вас и ваших людей впредь учитывать его интересы, – мягкий тон и весьма жесткое выражение лица, контрастируя между собой, производили внушительное впечатление. Словно она сидела не на кресле в трапезной зале моего замка, а на троне в Ориусе.
– Разумеется, – подтвердил я, несколько озадаченный подобной переменой в ее обычно очень скромном поведении. До этой минуты девушка не позволяла себе никоим образом ставить условия мне. Но сейчас Алеандра явно была полна уверенности в себе и решимости. – Мы учтем ваши интересы и интересы вашего духовного супруга.
– Он считает себя моим питомцем, – неожиданно призналась она, чтобы, что я узнал из ее мыслей, смягчить предыдущие слова. – Большой пушистой кошкой, как он говорит. Я всегда любила животных, у нас были лошади, на скотном дворе держали кур и коз, пару коров… У отца были волкодавы, он обещал подарить мне щенка, когда я вернусь, но мне всегда хотелось кошку. Теперь у меня есть крупный и своенравный кот…
– В нашем дворце всегда держали питомцев. У моей сестры есть кот, бабушка увлекается рыбками, а у меня есть сокол.
– Как его зовут? – еще несколько минут назад важная, чуть сердитая королева уступила место, при всей внешней холодности, любопытной девочке с горящими глазами и сияющим лицом.
– Им обычно не дают имен. – Пожал я плечами. – Я подзываю его свистом.
– Вам бы больше подошел орел… – ляпнула оринэйка и тут же залилась густой краской. – Простите, сир, говорю глупости…
– Орлы крупнее и своенравнее, их трудно приручить. Наблюдать за полетом сокола, когда он парит в небе, бросается вниз, снова взмывает… Это завораживающее зрелище.
– Моего любимого волкодава звали Рекки, – на сей раз ее улыбка стала искренней окончательно, пробивая лед гнева, и я поневоле улыбнулся в ответ. – Вы охотитесь с соколом, верно?
– Да. – Кивнул я.
– Никогда не понимала, какое развлечение люди находят в охоте, – в точности как Тионий поморщилась девушка. Сын терпеть не мог охоту и злился на меня из-за двух убитых мной сливовых медведей с раннего детства. – Убить живое существо ради веселья.
– Мне известно, что в Оринэе охоту не одобряли, только ради пищи и лекарств… Уверяю вас, я всегда добывал только тех зверей и птиц, которых было возможно съесть и применить их тела с пользой. Олени, медведи, зайцы.
– И сливовые медведи, – еще более недовольно и совсем тихо буркнула девушка. – Вы их тоже добывали, сир?
– В молодости мне довелось добыть двух сливовых медведей. Сейчас я все реже позволяю себе длительные отъезды на охоту. Дела и проблемы, много работы…
«И слава Диаде», – мысленно отметила она, уставившись на мои руки.
– Я хотела бы увидеть сливового медведя. Не добыть, просто увидеть. Я слышала о них от кронпринца Тиония, что они очень красивы…
– Если желаете, в теплое время я узнаю, где были обнаружены сливовые медведи и постараюсь вам показать их… – тут же, сам не понимая с чего вдруг, предложил я. Принцесса Оринэи отрицательно покачала головой.
– Не стоит отвлекаться от дел Империи ради моего желания, сир. Гранд-Мастер Фэрт уже обещал мне устроить поездку в имперские заповедники. Он очень любезен, – мысли ее показывали мне искреннюю симпатию к самиру и даже легкую заинтересованность в последнем. – Удивительно тактичный, внимательный и интеллигентный мужчина. Признаться, я испытываю большую симпатию к Специальному Вашего Императорского Величества Особому Отряду и его представителям. Удивительные создания, у которых вежливость и дружелюбие сочетаются с честью и решимостью. Отвага с добротой. Умение принимать жесткие решения и совершать подчас жестокие поступки, если это нужно, с вниманием к окружающим и гармонии с миром… – Я мысленно сделал пометку отрезвить «заигравшегося» с выполнением приказа Бенджамина, памятуя о том, сколько дев были жертвами его обаяния прежде и о том, что сейчас нам это не нужно.
– Вы удивительная девушка. Обычно Особый Отряд сильно недолюбливают. И распускают всевозможные слухи. Конечно, делают это те, кто попадает под интерес самиров – взяточники, чиновники, применяющие положение во вред народу, и прочий сброд неприятных личностей. Впервые слышу о любви к самирам, право.
– Я была очень рада встретить Пиуэргурдрана. Я знаю, что он помог мне появиться на свет, и очень сильно помог в минувший год… Для меня было честью встретить его и для меня честь то, что я получила ваши доверие и помощь, – и вновь мерцающие на ободке ее глаз искорки света.
– Темнейший действительно очень добр к людям, – кивнул я, не желая смущать ее сильнее. – Но иногда у него бывает странное чувство юмора. Однажды он своеобразно наказал Гильдию Магов на западе Империи. Он заставил всех, кто работал там, в течение года заниматься земледелием на зачарованном им поле. Утром все их достижения исчезали, и работа появлялась вновь, и маги работали с раннего утра до полуночи, с перерывами лишь на еду. Когда наказания закончились, почти все чародеи ушли в отставку и стали земледельцами, – рассказал я, тихо посмеиваясь над очередной шуткой в исполнении Пиуэргурдрана. Целительница, прикрывая ладонью рот, тихонько посмеивалась, окончательно развеселившись, и я с удовольствием отметил, что впервые вызвать ее улыбку и смех удалось мне.
– Простите, сир… – справившись с собой, девушка постаралась вернуть чинное выражение на лицо. – Забавное наказание, и я несколько не удержала… Свои эмоции… – в это мгновение произошла случайность, оказавшаяся очень приятной для меня. И я, и Алеандра одновременно потянулись к медовым булочкам, поскольку во время моего рассказа о шутке Пиу слуга принес кофе для меня и моей гостьи, и настало время десерта. И на короткое, едва уловимое мгновение, наши кисти соприкоснулись. Ощущение теплой ладони, по случайности накрывшей мою кисть, длилось меньше мгновения и тепло исчезло, а щеки девушки вновь залила краска. Но на эти доли секунды теплая искра вспыхнула где-то глубоко в душе.
– Простите, – даже извиниться у нас вышло как-то в унисон, и губы невольно дрогнули в улыбке.
– Думаю, – чтобы разрядить обстановку и успокоить стушевавшуюся даму, добавил я. – Вам пора попробовать кофе, горячий кофе вкуснее, миледи…
***
Мои старания успокоить разгневанную оринэйку и наладить контакт не прошли даром, и уже к концу той же недели, в которую я впервые отужинал наедине с ней, ярость исчезла, уступая смущению, охватывавшему Алеандру, стоило мне появиться где-то рядом. По отзывам Бенджамина и Карру, по моему приказу понемногу «устанавливавших дружбу», в их присутствии ее такое стеснение не охватывало, она вполне позволяла себе шутить, проявлять эмоции, вновь заинтересовалась культурой, историей и народами страны, в которой ей предстояло провести некоторую часть своей жизни. Вот только мои «соглядатаи» раз за разом сообщали, что никаких, ни единых, расхождений в ее словах, никаких тревожащих мыслей или действий, ничего, что могло бы говорить о ее приверженности врагу и паче того о том, что она послана сюда умышленно, что все подстроено, не было. Ее общение с тигром, остававшимся при девушке практически всегда, исключая только ту единственную нашу приватную встречу, когда мы коснулись друг друга (и факт этот, пустячный, не шел из головы), предоставляло возможности отслеживать и их беседы, частично даже мысленные, между собой, но кроме того, что произошло с остальной делегацией, и предположений, как сложилась сейчас жизнь тех, кто откололся от них раньше, ничего интересного в этих «задушевных разговорах» тоже не оказалось. Гневливые высказывания волшебницы в свой адрес, о которых мне, разумеется, сообщали, я за интересные сведения не считал, понимая, что она имела основания ненавидеть нас, да и, более того, я знал еще одну причину именно подобных ее проявлений. Король Аланд отличался незаурядным даже для дипломата терпением, но было кое-что, способное вызвать его ярость сразу и настолько глубоко, что меня и за пять лет, и то, окончилось все с его исчезновением, правитель Зеленого Королевства не простил за всего лишь одну, сказанную впопыхах и сгоряча, фразу.
Основания злиться у гордой наследницы его имени были куда более серьезными, то, что тема ее народа для нее болезненна и остра, и не менее, чем для ее отца, а для меня – тема никтоварилианцев, было несомненно, и ее яростные изречения, которые мне изложили, я приказал забыть и не затрагивать более, тем паче, извинения за форму высказываний она принесла… А содержание… Что ж, содержание стоило того, чтобы покопаться в нем лучше. С частью ее слов я был согласен – ситуация с платьем прояснилась и нашу вину (пусть и не мою лично) я признавал, как и то, что держал ее на коленях непростительно долго. Но вот ее заявления о том, что именно я подстроил первое условие и возмущение по поводу того, что ей не выделили подобающие покои, поставили меня в тупик. Подобные комнаты, разумеется, во дворце были, но все они оказались заняты семьями некоторых министров и управляющих делами дворца, в частности, одни из таких вот семейных комнат занимали Фэрты… Алеандре должны были еще до аудиенции предложить либо простые комнаты, для одного дворянина либо семейной пары без детей, более скромных размеров, непосредственно во дворце, либо дом в Пятом Кольце, достаточно близко к Южным воротам Шестого кольца… И по дошедшим до меня отчетам, оринэйская принцесса покои во дворце выбрала сама и добровольно.
Не осознавай я, что ученица Танры, чего и стоило ждать от ученицы Танры, ранее проявляла себя совершенно скромной и разумной дамой, я бы счел ее заявления о комнатах не более чем капризом, красноречиво бы отразившим всю ее суть, но ситуация с платьем и то, что Алеандра в общем и не потребовала ее куда-то переселить, заставляли искать зерно в этих заявлениях – я решил, что ей, вероятно, хотелось иметь возможность заниматься магией или алхимией у себя, и ее не предупредили, что комнаты и для этого уже маленькие и не подходят. Или же… Как и с ее обликом на аудиенции, здесь было что-то не так. Придя к выводу, что в склочничестве и капризах оснований подозревать гостью у нас нет, я отложил выяснение дела до возвращения в столицу и предпочел забыть о случившемся недоразумении. Портить отношения между нами означало портить и долго, несколько столетий, выстраивавшиеся связи Никтоварильи и Оринэи, и навлекать на себя излишний гнев Пиу…
Когда последний намекал мне на отречение от престола и сообщил об условиях, он ни словом, ни делом не обмолвился о том, какими же эти условия окажутся. И, как мне показалось во время унизительного финала первого дня встречи, Пиуэргурдран, мой наставник, покровитель и тот, чьи замыслы мне приходилось, подчас выдавая за свои, претворять в жизнь еще до восшествия на трон, не слишком-то подобному раскладу радовался. Впрочем, после завершения аудиенции я его не видел, и когда случится следующая встреча, не знал, посему о его мыслях по поводу произошедшего судить не мог.
Нам оставалось до Дариана немногим менее двух недель пути, обратно мы двинулись системой Гунджа же, но несколько иным путем – я, дабы не терять понапрасну время на поездки, решил совместить путешествие к Темнейшим со своего рода короткой инспекцией по Империи. Праздник Проводов Зимы, древний, государственный, праздновавшийся даже на самом высоком уровне, хотя родился еще в королевстве Дариан из народной традиции, в этот год застал меня в дороге, погода выдалась сносная, но я, посоветовавшись с Беном, решил, что будет разумнее провести его в одном из крупнейших поселений на нашем предполагаемом пути. Поселение именовалось Высокий Холм, располагаясь, сколько хватало глаз во все стороны, на равнинах, где высокими были разве что кочки, что меня, не впервые проезжавшего этой дорогой, почему-то в молодости забавляло.
Посланные вперед самиры поведали старосте Высокого Холма о грядущем высочайшем визите, и к нашему торжественному въезду в деревню все было готово. Ровные линии стражи, целиком из Особого Отряда, окружили меня и Алеандру, так и ехавшую, после поломки еще в пути в Брилльдж кареты, верхом. И все же между их рядами проскальзывали улыбающиеся, заинтересованно-праздные лица, яркие многоцветные стены домов, рамы окон, крыши и коньки на них. Валил из печных труб густой дымок, пахло выпечкой, немного дегтем, сменившийся ветер донес тонкий запашок навоза – я не сомневался, что к моему приезду здесь состоялась огромная уборка, но деревня есть деревня, и скот – а зимой его на пастбище не выгонишь – есть скот.
Приветственные возгласы, большей частью уважительные, но изредка к ним примешивались молодые, почти детские задорные голоса, заставили улыбаться в ответ, приветливо поднимая руку. Моя реакция, вкупе с приветственными фразами самиров, вызвала еще более бурную радость, простую, житейскую. Дорра, и сейчас сопровождавшего принцессу, заслоняли многочисленные ноги лошадей и спешившихся стражников, а вот саму оринэйку, как и следовало ожидать, заметили, и я ощутил на нас уже заинтересованные взгляды – если меня здесь видели и раньше, да и узнать вполне могли, портреты для того в огромных количествах и копировались, то вот оринэйскую наследницу престола в Никтоварилье видели пока еще немногие люди, и интерес она вызвала живейший. Кто-то из женщин, относительно молодых, осмелел и приветствия, на фарсине, затронули робко уткнувшуюся в снег взглядом волшебницу, натянувшую плотнее капюшон.
– Они приветствуют вас. В таких случаях в нашей стране следует улыбнуться и помахать, – заметил я, улучив секунду.
– Я не понимаю, что они говорят, – честные, большие зеленые глаза уставились на меня. – Это не наанак. Мне как будто попадается что-то знакомое, но…
– Это фарсин, язык Никтоварилианской Империи. Вам лучше его изучать, не все жители Империи говорят на наанаке, более того, не все его понимают, – Алеандра, снимая капюшон, приветливо заулыбалась, помахав рукой и крепче впившись пальцами в поводья.
– Вас, кажется, встречают очень радушно. Вы сообщали о своем прибытии? – заметила девушка.
– Разумеется. Но у нас всегда встречают так, и подчас необязательно членов династии.
– Вас очень любят, – долгий взгляд, чуть мимо глаз, по правилам этикета. – На моей памяти, если позволите заметить, так встречали только моего отца. Приезды куда бы то ни было Императора Карлона проходили куда мрачнее и… – она тряхнула головой. – Никого не было на улицах, кроме старост или старейшин, да пары их помощников. А потом, уже ближе к тому, как я… покинула Гвенто-Рокканд, его неожиданно начали встречать радушнее. Падали под копыта лошадей и восхваляли… Если бы кто-то позволил себе помахать Императору…
– Есть одно существенное «но». – Усмехнулся я. – Я не Карлон Каэрри. Стража знает свое дело, если возникнет опасность, их поведение изменится. А запугивать народ я не вижу ни смысла, ни необходимости.
– Вы… – бледное лицо покрылось густой краской. – Вы совсем другой… Простите…
– Когда-нибудь так будут встречать вас, – я не знал, почему, но мне почти нравилось, когда она вдруг на короткие минуты забывала о своем смущении и становилась чуть живее, как сейчас. – Я уверен, оринэйцы будут любить вас. Вы делаете для них все, что в ваших силах, и они непременно это оценят… – разговор прервался тем, что мы подъехали к зданию сельской управы, рядом с которым красовался двухэтажный добротный дом старосты, снежные горки для ребятишек, будущие лавки и палатки, которым уже следующим утром предстояло наполниться блинами, лепешками, медом, конфетами, горячим чаем, прямо из печки, медовухой и поделками-безделушками. Столб, куда подвесят позднее призы-подарки, мишени – для подков или для лучников, это зависело скорее от самого поселения, украшенные цветными ленточками деревья – символ скорой весны, скорого наступления нового года и нового цикла жизни…
Мне случалось встречать праздники во дворце, в школе, во время делегаций в иные страны, и вот так, в какой-то мере среди простого народа, и последний вариант я ценил более всего – уже в детстве меня всегда тянуло прочь из лоска и блестящих стен-полов-потолков дворца к обычной, простой, даже немного простоватой жизни, к мальчишкам, едва освоившим грамоту да арифметику, зато умевшим мастерить шалаши не хуже иных обученных дворянских мужей, да и подчас крепче, для которых состряпать рогатку, выкурить из норы суслика, нырнуть на спор с головой в омут было плевым делом. Для меня, как ни возмущалась по этому поводу мама и как притворно не грозился всыпать добрых розг отец, тоже. Вот только потом, когда я стал постарше и пришлось учиться и уже приниматься за часть важной непрерывной работы правящего дома, жизнь изменилась, и вместо ловли лягушек я был вынужден общаться с не менее скользкими типами в лице чиновников, иностранных визитеров, некоторых правителей, дворянства, у части которого без дара читать мысли на лице отображалось, что почтеннейшее лицо – свинья, каких не везде сыщешь. Жизнь-то изменилась, но любовь, своего рода привязанность к простодушным, незатейливым и живым людям, населявшим Империю за стенами богатых домов и Пятого Кольца Дариана, осталась.
Староста встретил нас, поминутно кланяясь и рассыпаясь в любезностях и извинениях, что у них ведь деревня, Император-отец всенародный, что серчать не стоит, они ведь скоту приказать не могут, – и впрямь, ветер снова донес легкие нотки запаха навоза. Что для нас местный постоялый двор готов уже, все сделали, ждали, и большая честь, что мы прибыли в их скромное поселение. Мои спутники как-то рассеялись к моменту, когда староста отчитался и о налогах и расходах – деревня числилась Имперской, не располагаясь в пределах, в настоящее время, ни одного из графств и герцогств. Под расходами разумелись траты лекарского пункта, крошечного дома, где трудился лекарь и его помощница, и куда стекались жители пары окрестных деревень меньшего размера, и школы, опять же, на несколько деревень, на которые средства выделялись из казны. Уже добравшись до приготовленных для меня комнат, двух, в одной из которых, дальней, имелась и ванна (воистину, принимали нас всегда настолько старательно, в Высоком Холме, и настолько пытались создать комфорт, что становилось неловко), староста, чуть не приложившись лбом о пол, поведал, что у них в деревне, дескать, завтра гуляния, ибо ведь Праздник Проводов Зимы, и если Императорское Величество пожелают, для деревни большая честь будет, коли они празднования посетят, и ненадолго на площадь придут. А если не пожелают, окна на другую сторону выходят, вид на реку, из всех комнат здесь самый красивый, беспокойства не доставят…
– Мы весьма охотно посетим празднования, – старосту этого я не припоминал, впрочем, помощник уже сообщил мне, что его назначили год назад, вот он, видимо, и старается угодить непомерно яро. Те, кому уже доводилось сталкиваться с моими визитами лично, с недоверием, но осознавали, что я не требую ни бесконечных расшаркиваний, ни каких бы то ни было иных «утешений для самолюбия». – Надеюсь, появление меня и моих спутников не нарушит ход праздника. Необходимости ограничивать жителей в чем-либо нет, они ждали гуляний и готовились к ним, к тому же мне последние не доставят никакого беспокойства. – Кареглазый, уже почти седой мужчина, удивленно на меня глядя и расшаркавшись, удалился, предоставив возможность поработать, как я и собирался, пока пополнялись запасы провианта и отдыхали кони и люди, с документами, частично переданными Наместником, частично прибывшими, прямо в дороге, из Дариана, от заменявших меня Иларды и Ладара. Среди последних затесалось и письмо от Тио, рассказывавшее, как прошел праздник, что «тетя Иларда устроила большой праздничный вечер», и раз меня не было, я сам виноват. Вчитываясь в ровные строчки, почерком сына, я радовался, что скоро увижу его лично, и уже твердо намеревался выделить в ближайшее время свободный день и провести его, полностью, с мальчиком, когда в дверь негромко постучали, я разрешил войти и взглянул на помощника.
– Ваше Величество, в Высокий Холм только что прибыли ходоки, из Саэрта-Капуджа, графство Борд. Они просят аудиенции.
– По какому делу? – стряхнув теплые домашние размышления, прищурился я. – Они пояснили причину своей челобитной?
– Они сообщают, что граф Борд ущемляют их права и, как они считают, Ваше Величество, неоправданно использует свои полномочия.
– Я встречусь с ними лично, – поймав взгляд и опережая вопрос, добавил: – Незамедлительно. – «Челобитчики» появились в комнате довольно скоро, четверо мужчин средних лет, в валенках, тулупах, с короткими густыми бородками, в заячьих шапках. Относительно новая, хотя и потрепавшаяся в дороге одежда наводила на мысль о том, что она у них, облаченных в расшитые рубахи и явно не знавших, куда деть шапки – тулупы у них быстро и проворно забрали слуги – нечто вроде парадного одеяния. Робкие взгляды совершенно не вязались с румяными улыбчивыми лицами жителей Высокого Холма, мужики, поклонившись и переглядываясь, неловко переминались с ноги на ногу, уткнувшись взглядами в деревянные полы.
– Мы… – начал самый смелый из них. – Мы, отец наш, просвещенный государь-Император, ежели вам угодно будет, и помощникам вашим расскажем.
– В этом нет необходимости, – прервал я. Самиры, застывшие у двери, равнодушно рассматривали мужиков. – Я внимательно выслушаю ваши просьбы и приму соответствующее решение… – еще немного осмелев (встречи со мной лично они явно не ожидали), просители начали рассказ.
Выяснилось, что граф Борд, пользуясь своими правами на землю и положением, урезал их наделы и заставляет по шесть дней на неделе работать на своем хозяйстве, превышая все допустимые порядки барщины. Наделы урезал, оброк увеличил, а школу, строительство которой началось при Имераторе Лихтере Третьем за пять лет до его смерти, никак не достроит… Только вот к своим хоромам за это время успел пристроить, рабочей силой мужиков графства, четыре здания, флигель, конюшню. Выслушав про введеную Бордом систему телесных наказаний – розги и плети, за провинности вроде того, что кто-то не шесть, а пять дней выходил на барщину, я жестом велел жалобщикам прерваться и отправил их, вместе с помощником, оформить жалобу и довести рассказ до конца. Один из стражников-самиров, бесшумно и без малейшего напоминания, скрылся в двери и через несколько минут в ней выросла жилистая фигура Бенджамина, все еще облаченного в дорожный плащ, и, судя по его виду, до комнаты до сих пор не добравшегося. Стража, поклонившись, оставила нас наедине, я изложил дело самиру, молча, почти небрежно выслушавшему описываемые мной «зверства».
– То есть чтобы дать послабление или сделать что-то для них полезное, он еще и вознаграждение просит, – ухмыльнулся он. – Люблю, сир, таких людей. Из них выходят прекрасные трудяги на Зибирских Шахтах. Я отправлю туда полдесятка ребят, с проверкой, разумеется. Вынесем предупреждение и дадим…
– Три месяца. Если ситуация не изменится или изменится незначительно…
– Арэн, – ласково и слегка ехидно улыбнулся друг, обойдя стол и склоняясь к моему уху. – Не учи меня, пожалуйста, работать. Я же не учу тебя, как тебе выполнять твои обязанности.
– Ты обычно не такой обидчивый…
– Ну… Как истинная леди, я немного капризна, – непревзойденное сочетание невозмутимого лица и пропитанных сарказмом слов заставили меня шутливо похлопать. В детстве, добрых лет двадцать пять назад, мы с Ладаром, подшучивая над Беном, стали звать его девочкой. Тогда нас было четверо, я и трое моих друзей, но четвертый наши шутки не оценил… Мы выросли, многое изменилось, а я уверился в самирской злопамятности – Бенджамин по сей день не забыл нам детских подшучиваний, не упуская случая съязвить на сей предмет.
