Текст книги "Пламенеющие Небеса. Книга Вторая. По ту сторону Нерушимой (СИ)"
Автор книги: Астромерия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 45 страниц)
Вот только ехала я отнюдь не знакомиться с его матерью, и не для того, чтобы восхищаться красотой поместья, хотя не отдать дань его многоцветью и воздушному изяществу я не могла, причины, приведшие меня сюда, были намного более низменными. Это было попыткой отделаться от чувств, осознание которых свалилось на меня, когда угроза миновала и мой ученик пошел на поправку, а я получила волей Императрицы Карсы свой первый отпуск. Я и до этого замечала иногда, что мне странно неловко в обществе этого человека, что я подчас забываю, как говорить самые простые слова, что ловлю улыбку, и каждое случайное прикосновение запоминаю, как девчонка свой первый поцелуй…
Замечала, но отмахивалась, списывала на какие-то глупости, на хлопоты. Однако теперь, когда я прокручивала в голове те часы, что мы провели почти втроем, и даже отчасти вдвоем, настойчиво крутилась мысль, от которой отмахнуться уже не получалось. Как и те, вызванные страхом, отчаянием, какой-то неосознанной попыткой найти утешение, найти тепло другого человека, объятия, осознание это не желало никуда уходить… Я и вправду влюбилась, как шутил над этим Дорр, который пока не считал нужным вернуться во дворец, оплакивая свою стаю, но прислал пару раз весточку, с духами, что он жив и здоров, ест зайцев и всякую мелкую дичь, все с ним хорошо, и скоро он успокоится и вернется. Я и вправду умудрилась каким-то образом влюбиться… И теперь – в правителя этой самой страны, в одном из поместий которой я теперь стояла, рассматривая домашний прудик, больше походивший на глубокую, по пояс, широкую лужу с удивительно чистой водой и какой-то неприлично правильной круглой травкой вроде ряски. У самиров все правильное, круглое и неестественно симметричное, хмыкнул мой внутренний голос. Не раса, а совершенство какое-то.
– В таком случае, я рада, – повела я плечами. – Надеюсь, я тебя не сильно смущаю? Ты рассчитывал отдохнуть, а тут я навязалась…
– Напротив, для меня это большая честь, – тонкие губы тронула тень улыбки. – Всегда приятно провести немного времени с хорошим другом, знаешь ли, – ладонь скользнула по плечу и волосам, и внимательные глаза уставились на мое лицо. – Но я хотел бы узнать, от чего ты решила сбежать. Я могу тебе как-то помочь?
– Ты иногда пугаешь меня своей проницательностью, – буркнула я. – Но вряд ли ты сможешь мне помочь, Бэнни, это так, мелкие неурядицы, личные. Просто я подумала, что провести пару дней в тихом месте было бы нелишним, коль скоро мне пожаловали две недели отдыха.
– В этом мы с тобой похожи, – усмехнулся он, вновь потрепав мои распущенные волосы. А мне вдруг вспомнились наши шутливые соревнования по кайджи-найзэ, незадолго до событий с харром, как оказалось, приведенным членами Особого Отряда, что порядком потрясло моего друга. Элиа, развеселившись, сдернула тогда с его волос ленту, и, наслышавшись о самирах, я ожидала, что Жами это разъярит. Однако он только улыбался… Тысяча мелочей, которые я видела, будучи близким другом семьи Фэрт, говорили о том, какие чувства царили между ними. Улыбки, взгляды, то, как Бэнджамин ухаживал за девушкой, когда мы все выбирались в свет… Казалось бы, только дружеские жесты внимания, если не знать, что они на самом деле… – Я тоже люблю тишину, покой, еще со Школы. Там они редко выпадали. К слову, – всполошился он. – Фаррух тебя не напугал? Я сперва не подумал, что ты не видела салма, а женщин у нас в поместье мало, в основном работают мужчины.
– Нет, – покачала я головой. – А как он разговаривает, как Дорр? У него…
– Салмы разговаривают так же, как мы. Фаррух перевертыш, он может скопировать облик каждого человека, которого хотя бы раз хорошенько разглядел, и даже голос подделать. Собственно, он этим и промышлял, в Дариане на рынке притворялся хорошенькими девицами и обкрадывал зазевавшихся мужчин. А одного, с голодухи, съел, салмы вообще едят мясо, чаще всего. Вот во время зачистки рынков и площадей от такой живности мы его и словили, а дорога одна – либо на тот свет, либо кто-то из ребят сжалится и к себе возьмет. У многих в Отряде своя живность имеется. У Карру тоже салм, только он его к родителям отвез.
– Отец Карру ведь тоже работал в отряде? – уточнила я.
– Да, у нас у многих это семейное дело, мой тоже до одного случая был из Особых, – фыркнул Бэнджамин. – У меня еще пара зверят есть, не столь очеловеченных, но они в основных владениях. А Фаррух вот, сначала у нас с Эль пару дней пожил, но в покоях втроем тесновато было, а потом я его матери привез. И присмотрит, и ей он понравился, он забавный, хотя и прохиндей тот еще.
– Я думала, у тебя тут все более очеловечено, – не выдержала я, когда взгляд упал на идеально ровный розоватый камешек на берегу пруда. До невозможности все правильное, даже как-то неловко становилось.
– Я предупреждал, что даже во дворце живу как у нас принято, – ущипнули меня под ребра тонкие пальцы. – Уверена, что ничего не хочешь рассказать? – взгляд снова посерьезнел, и я, отведя глаза и приобняв мужчину, покачала головой в знак отрицания. Рассказать, что на самом деле я сбежала от своих мыслей о некоторых чувствах, было для меня слишком сложной задачей. Я не должна была и не могла влюбляться в этого человека, и знать никому не следовало… Даже тому, с кем я столь для самой себя неожиданно поехала отдыхать, понимая, что лучшей компании, за отсутствием Дорра, найти не могла…
Мы провели в поместье герцога Фэрта четыре дня против намеченных сперва двух, и дни эти были наполнены тишиной, покоем и уютом, когда не нужно было ни о чем думать, никуда идти, и можно было сполна наслаждаться сладкими ароматами и яркими красками имения, цветочным садом, фруктами, выращенными на землях семейства моих друзей, мягкими перинами кровати, одной из самых богатых домашних библиотек, что я успела увидеть в Дариане – целый ярус, под первым этажом, был отведен на библиотеку и небольшой, уютный кабинетик, и стеллажи ломились от книг, написанных на верхне-арракском, на самирском, на наанаке, на фаргаре… На каких-то менее знакомых мне языках.
Вечера мы втроем проводили за книгами и беседами, при которых я с нараставшим восхищением отмечала, что герцогиня оказалась женщиной не только восхитительно тактичной, но и очень умной, за осмотром многочисленных коллекций семьи, которые собирали еще далекие предки, вплоть до дедушки Бэнджамина, его отца, увлекавшегося метательным оружием, но оставившего все сыну. Как оказалось, действительно все, все свои коллекции, завод в Саммирсе, мельницы в Милэсайне, в основном герцогстве, дома, сбережения…
И только теперь, увидев роскошь отделки поместья и обычный рацион его обитателей, где каждая трапеза была не только обильна, но и состояла из продуктов весьма дорогих, я осознала и еще одно – мой друг, всегда удивительно скромный, живущий во дворце, одевавшийся неброско и внешне никоим образом не выпячивавший этого, был довольно-таки богат. И оплачивать за всех нас походы в театр и музеи, дарить мне и остальным друзьям недешевые подарки, активно, хотя и весьма тихо, помогать сиротским домам столицы и Империи, приютам при храмах, пострадавшим от пожаров, наводнений и прочего, было для него не столь затруднительно, как мне казалось. Вот только узнала я о его благотворительной деятельности случайно, столкнувшись однажды при этих самых пожертвованиях прямо в Сиротском Доме и услышав, что уважаемый герцог – один из самых щедрых благодетелей приюта…
А днем мы гуляли, болтали о каких-то пустяках, интересах, прошлых деньках – об учебе, о Саммирсе, о моей недолгой работе в Королевском Совете Магов Великого Рокканда, где роль моя сводилась к помощи чародеям более опытным – в поиске одаренных детей да запугивании колдунов и знахарей, о мечтах на будущее, Бэнни учил меня самирскому… И мысли, приведшие меня в это уединенное тихое местечко, растворились где-то в глубине, до поры, уступив удивительному ощущению легкости, тепла, уюта, которое когда-то бесконечно давно, в самом начале наших отношений, я испытывала в обществе Алкира.
Простое понимание, что-то духовно общее, когда даже молчание иногда оказывалось лучше слов, когда можно было просто смотреть на водную гладь, положив голову на жилистое твердое плечо под атласными рубашками, и это не казалось неправильным. И воспоминания о жизни, оставленной за Нерушимой, не уходили, но сменялись на приятные. Ведь не все в той моей жизни было ужасно, в ней было и кое-что хорошее: моя дружба с Алкиром, переросшая в роман, и с Файги, Фэрном, да и Эстер… И многие другие, кого я безумно хотела хотя бы просто повидать. Жук, Диана и Том, брат, с его громким голосом и ручищами, с мою голову каждая…
Об этом я молчала, и все же Бэнджамин, едва ли не лучше меня, по некоторым причинам, историю моей жизни знавший, понимал, что было у меня на душе. И, словно пытаясь подбодрить, кое-что о том, как сейчас дела за Нерушимой, мне шептал. Не о войне, скорее, а о том, что некто господин Умбра после случившегося по пути к Дукону прибыл в Таунак и был теперь при Танре, что отряд Фэйзера Нарги вовсю борется с врагом, в Эмптии и немного Сархаре, и с ним видели-таки рыженькую девушку-воительницу и молодого мужчину, неизменно державшего при себе добротный никтоварилианский клинок. Новости, которые имели для меня сейчас огромное значение и, выслушивая которые, я чувствовала пусть и легкое, но все же успокоение.
Однако в наше последнее утро в поместье, когда Фаррух, оказавшийся забавным зверьком, так и прозвавшим меня «Красивая Госпожа» и неоднократно пытавшимся в меня превратиться, за что был жестоко обруган, на самом примитивном наанаке, Бэнджамином, и, покаявшись, попытки свои Фаррух прекратил, собирал мой немудренный багаж, произошло событие, несколько нарушившее уже сложившееся душевное равновесие и привычный ход мыслей. Герцогиня, источавшая с самого первого завтрака с ними радушие и тепло, пригласила меня для беседы более приватной, дескать, ей хотелось бы кое-что показать и объяснить…
– Фэртэ-ши, – я склонила голову, когда слуга-самир пропустил меня в личную гостиную дамы, весьма небольшую, скромно обставленную, как и все в их жилищах, и скользнула взглядом на стройную женщину, восседавшую на низком диванчике у одной из стен. – Мое почтение и долгой вам жизни…
– Мне всего только шестьдесят с небольшим хвостиком лет, – улыбнулась леди. – Для нашей расы это совсем еще не возраст, но мне уже так надоело, – я понимала, что, не имей я такого опыта общения с самирами, я никогда бы не догадалась, что это каменное лицо выражает улыбку, однако же для нее это было весьма ярким проявлением эмоций. – Долгой жизни и крепкого здоровья тебе, милая девушка. Надеюсь, я не слишком фамильярна, обращаясь к столь благовоспитанной даме на «ты»? – уточнила она.
– Нисколько, – я, с кивка хозяйки комнат, опустилась на кушетку подле нее и заметила, что на столике рядом красовались какие-то изящные большие шкатулки на резных ножках, с крышками, украшенными резными же волками. – Ваши пожелания приятны моему сердцу, герцогиня. Да будут Ильдаран и Диада всегда милостивы к вам и вашим близким.
– Ох, как же вы милы, – растаяла самирка окончательно. – Право, я так сожалею, что вы провели у нас столь немного времени и я не имела счастья познакомиться с вами ближе. Однако же, смею надеяться, вы, как наша будущая родственница, в скором времени вновь почтите визитом мой скромный дом. – Я нахмурилась было и открыла рот, чтобы уточнить, не ослышалась ли я, но женщина продолжала тараторить, не давая и слова вставить. – Мой сын всегда был очень скрытным, признаться, для меня это оказалось огромной неожиданностью, хотя, вероятно, он опасался, что я не приму девушку иной расы. Но я не столь склонна к предрассудкам и чистота крови весьма сомнительная привилегия. А вы так восхитительно подходите моему мальчику… – смысл этих речей начал понемногу до меня доходить, и в голове заметался шок, смешанный с попытками сформулировать возражения потактичнее, когда леди прищелкнула пальцами и одна из шкатулок со стуком открылась. И взору предстали золотые с изумрудами и рубинами браслеты, какие-то запонки, цепи, серьги, кольца… Фибулы и булавки. Алое покрывало, все изукрашенное золотыми нитями, крошечные сафьяновые башмачки, видимо, для младенческих ножек, и еще одной Диаде было ведомо что. А матушка Гранд-Мастера Фэрта, не замечая моего вытянувшегося лица, утратившего всю старательно приобретенную околосамирскую невозмутимость, продолжала щебетать, доставая эти самые башмачки, вышитые все той же золотистой нитью:
– Как же я давно не видела их на детских ножках, мой Бэнни так давно вырос, – в уголках ее глаз предательски заблестела влага. – Он был таким очаровательным малюткой, донимал меня вопросами, был ужасно непослушным… Надеюсь, вы скоро порадуете меня таким же очаровательным крошкой. Знаете, это такая радость… Я теперь очень жалею, что Диада осчастливила меня только одним сыном, – окончательно прослезившаяся женщина крепко обняла сбитую с толку меня, – Алеандра, девочка, как же я рада, что ты появилась в жизни моего… Бэнджамин очень хороший, поверь, но иногда с ним будет непросто. И помни, я всегда буду на твоей стороне, милая. Ох, к слову, – она всучила мне башмачки и кивнула на шкатулку. – Это наши семейные свадебные драгоценности, но большую их часть надевает жених, не бойся, вся эта тяжесть не для тебя. Для тебя ножные браслеты, ожерелье, но его закажет Бэнни специально, оно у каждой женщины свое, и вот это покрывало. Ты снимешь его только, – щеки ее, к моему удивлению, потемнели от прилившей к ним крови. – Только когда вы останетесь наедине впервые после свадьбы. Не бойся, это совсем не страшно, и ведь ты Целитель, ты об этом уже слышала. Я знаю, ты очень скромная девочка, но, уверяю тебя, не стоит опасаться. Я перед своим венчанием была в ужасе, мне казалось, все будет страшно… – меня снова сгребли в охапку тонкие сильные руки. – Оно будет тебе к лицу, ты будешь так красива, что Бэнджамин снова в тебя влюбится…
– Но… – наконец-то она остановилась, чтобы перевести дух, и я воспользовалась паузой. – Герцогиня Фэрт, я опасаюсь, вы неверно что-то поняли. Я не выхожу за Бэнджамина замуж, и мы не намерены венчаться. Я только его друг, и он был очень любезен и пригласил меня посетить ваше поместье. Не более того…
– Неужели… – женщина осеклась и некоторое время молчала, часто моргая, и опустила руки. – Как же неловко вышло, – пробормотала герцогиня, – миледи Алеандра, но… Просто Бэнджамин о вас так хорошо писал, и вдруг оповестил меня, что вы прибудете с ним. И здесь мне показалось, что вы очень ладите. Я подумала, что вы хотели познакомиться со мной, прежде чем оглашать помолвку. – Она виновато улыбнулась. – Это моя оплошность, принцесса, право. Я очень давно мечтаю, чтобы мой сын все же встретил свою нареченную, и когда я увидела вас вместе, я подумала, что вы были бы для Бэнджамина прекрасной супругой. Вы ведь, кажется, весьма дружны?
– Но не более того. Герцог восхитительно умен, образован, проявил большое участие в моей жизни, когда я только прибыла сюда, и, признаться, я искренне рада праву называть его своим другом, но мы никогда не думали о большем, – отозвалась я, понимая, что истинная причина того, почему мой никтоварилианский друг не имел ни жены, ни даже невесты, была неведома его родительнице. – Мне жаль, что мы дали вам повод испытывать неловкость и огорчение, но я не думаю, что было бы уместно с моей стороны оставить вас в заблуждении.
– Вы поступили верно, – кивнула герцогиня Фэрт, сумев вернуть себе обычное для ее народа спокойствие. – Однако я удивлена, буду откровенна, вы действительно произвели впечатление совершенно иное, я никогда не видела прежде, чтобы сын достигал с кем-либо такого понимания, исключая, быть может, Карру и государя, – она покачала головой. – Право, вы обескуражили меня, – самирка забрала наконец у меня обувь, и с легким сожалением на нее взглянула. – Знаете, эти башмачки заказал Энеган, мой супруг, когда мы узнали, что ждем первенца. Мы были женаты уже три года, когда Бэнджамин появился на свет, и тогда мы были юны… Бэнджамину было уже лет семь, когда мы стали осознавать, что наш брак оказался не совсем счастливым, мы были очень разными, мне было трудно принять, что Энегана почти никогда не было дома, он часто уезжал, всегда то тренировки, то смена, то парады, – она совсем по-человечески грустно улыбнулась, убирая все обратно в шкатулки. – Наши родители договорились о нашем браке, когда мы еще были почти детьми, и для нас это выглядело единственно верным, правильным, мы даже убедили себя и друг друга, что влюблены. И делали вид, что счастливы, хотели, чтобы у мальчика было беззаботное детство. Я не виню ни Анжари, ни Энегана, – тонкие пальцы опустились на мое плечо. – Теперь не виню. Он правильно поступил, не став никого обманывать, он отдал все сыну, и просто ушел, и я поступила очень некрасиво, ведомая напрасной злостью.
– Для вас это был удар, – я мягко сжала ее руку в своей, убирая от плеча, ненавязчиво, но решительно. – Для любой женщины болезненно, когда муж вдруг находит себе другую жену. К тому же вы уже много лет прожили вместе, вам, конечно, было трудно.
– А пострадал в том числе и сын, – повела она плечами. – Я ведь именно тогда забрала его из Школы магии, и отправила в Саммирс, и он прожил там почти десяток лет. И запретила мужу его навещать. Больше они и не встречались, а я и вовсе вот уже более двадцати лет почти всегда одна. Я не виню сына, у него есть право сердиться на меня, и я понимаю, что более не стоит мне лезть в его жизнь, он взрослый, очень умный, я горжусь им. И даже если вы просто его друг, я очень рада этому – вы хороший человек. Я мало знаю вас, но то, что я видела, говорит мне, что вы достойная женщина.
– Он вас любит, – я бросила взгляд на резную дверь, на красивые воздушные занавеси на окнах, на свечи в изящных светильниках, витой резьбы, на низкие кушетки и диванчики, на полки с книгами и вазами, и пожалела, что мне придется через пару часов оставить уютный дом, столь радушный и спокойный, и вернуться туда, где все вновь напомнит, от чего я сбежала. – Он мне о вас рассказывал, и много хорошего. Пожалуй, только одно вносит раздор между вами, сейчас.
– Элиа, – кивнула женщина. – Да, мне было трудно принять, что он стал опекать ее, хотя сейчас я и это понемногу принимаю. Она ведь, по сути, неплохая девушка, я о ней слышала много хорошего. И, как и Бэнджамин, она все еще одинока. Видимо, такой у них семейный рок, – эти слова окончательно подтвердили, да, впрочем, и Бэнни еще в столице дал мне это понять, что об истинной природе их одиночества и продолжавшейся жизни в одних покоях герцогине было неизвестно. Однако мы лишь мирно простились, я получила приглашение в скорейшем времени снова навестить добродушную самирку, и немного отдохнуть душой в ее доме, и пришлось-таки ехать обратно.
И все же уже в те часы, что мы провели в пути, занимавшем почти половину суток, если ехать каретой, а мне, как даме, верхом было все же не вполне подобающе, к и без того метавшимся размышлениям прибавились иные. Герцогиня ведь в какой-то мере отметила довольно-таки интересные вещи, которые навели ее на размышления о том, что происходит между мной и Бэнджамином. Мы действительно нашли много общего, быстро сошлись характерами, и сама легкость, невесомость и приятность общения очень напоминала мне отношения с Алкиром. Но ведь в последнего я была-таки влюблена… Отчего же сейчас в голове витают мысли о совсем другом человеке? Ведь я даже почти никогда с ним не общалась. И едва ли эти мои чувства имели хоть какие-то шансы стать взаимными и привести к чему-то серьезному…
И разве не казалось еще недавно, что именно эта дружба, это наше понимание должно было перерасти в нечто большее, и разве не шептался дворец, что между мной и Бэном что-то есть? И его матушка подумала точно так же, да и тогда, на балу по случаю Дня Именин Его Высочества?! Ведь это вышло случайно, но мы были в одних цветах, и без репетиции спели вполне складно… И тут же, при мыслях о том вечере, вырастали в памяти теплые мускулистые руки на талии, расчерченное неровными шрамами лицо, чуть скользнувшая вниз ладонь, тогда смутившая меня так, что я предпочла ретироваться. Он, возможно, действительно сделал это случайно, но отчего-то стало так горячо, и по коже пробежало незнакомое ощущение, словно волной мурашек. И эта забота о сыне, эта бесконечная надежда на меня и Сайгу в карих глазах, эти бессонные дни…
И все же отношения с тем, чье поместье я посетила, и кто вместе со мной возвращался во дворец, чтобы через пару дней уехать на неделю в близлежащие города по службе, а потом вернуться на пару дней, и снова уехать, надолго, в Милэсайн, казались куда более уместными, куда более возможными. И, вероятно, чувства могли бы быть ответными. Ведь с Эль у него ничего не могло быть, и да, пусть я иной расы, но чарваны ведь и появились от таких союзов…
Я понимала, что это лишь работа ума, что сама убеждала себя во всем этом, что на самом-то деле ничего не было и в помине, но пыталась в первую проведенную в столице неделю, коротая отдых за книгами и прогулками по Дариану в обществе Эль, Ниэни и вернувшегося Дорра, пытавшего меня о причинах задумчивости, но безуспешно, себя убедить в том, что я влюблена вовсе и не в государя, имя которого как-то само отпечаталось на губах. Арэн. Такое короткое, но произносить его вслух оказалось невероятно трудно, так, чтобы не дрожал голос. И ведь он настаивал на том, чтобы я звала его, без лишних свидетелей, по имени…
Я понимала, в глубине души, что только внушаю это себе же, что Бэнни мой друг, и не более, но в какой-то момент почти удалось поверить, что я влюблена в Фэрта, и, как оказалось, самовнушение сработало в какое-то мгновение не у одной только меня.
***
– Добрый день, очаровательная незнакомка, – когда я, напевавшая, уютно устроившись в беседке у Пруда Королевских Лебедей в дворцовом парке, оринэйскую балладу о любви, проводила взглядом пару уплывавших черных птиц с белыми хохолками-коронами, раздалось над ухом. Знакомый негромкий мелодичный голос и коснувшаяся моего предплечья теплая рука весьма красноречиво показали, с кем я имею дело.
– Сандарэ канмириэль сугражи, атэль Фэртэ-вэ, – откликнулась я, оборачиваясь.
– Очень приятно, – блеснули на долю мгновения глаза самира. – И очень чистое произношение…
– Я знала, что тебя порадует, и не оставляю мечты как-нибудь поговорить с тобой на родном тебе языке, – улыбнулась я, скользнув взглядом по привычному хвосту черных волос и черно-зеленым рубахам, по-самирски многочисленным и свободным – что показывало, разительно отличаясь от хлопковой туники с мельхианом на груди, что мой никтоварилианский друг сейчас не при исполнении обязанностей – следовательно, формальность общения не полагалась.
– Вынужден заметить, что фразу ты построила очень неправильно, – Бэнджамин искоса бросил на меня взгляд. – Мне приятно, конечно, и я понимаю, что ты стараешься, но прозвучало оно сейчас как «благам всем желаю тебя, друг». Правильно будет так: сугражи сандарэ канмириэль Фэртэ-вэ атэль.
– Но в учебнике, который я взяла у Элиа…
– Я самир. А учебник, кстати, весьма странный, не знаю, зачем так издевались над учениками, но Элиа тоже до сих пор часто поправляю, – в самом уголке губ притаилось нечто вроде улыбки и исчезло. За полтора года знакомства я так и не привыкла к тому, что ему было порядочно за тридцать – внешность продолжала, как и в самую первую встречу, обманывать глаз, но все же стала куда привычнее.
– Значит, буду уточнять у тебя или Карру, – заключила я, всматриваясь в зелень на противоположной стороне пруда. – Откуда ты знал, где я?
– Ниэни сказала, что ты прогуливаешься, остальное – дело обычной смекалки. Я же прекрасно знаю, где ты любишь гулять.
– Давно вернулся? – я склонила голову, защищаясь от холодного ветерка.
– Три часа как прибыл во дворец. И недавно освободился, Элиа оказалась занята, я решил начать посещения друзей с тебя. Послезавтра любимая работа будет меня ждать… Впрочем, она все время рядом. – По блеску глаз, едва заметной нотке голоса и чуть дрогнувшей линии скулы я поняла, что мужчина жалуется… – А какие у тебя планы?
– Сегодня уже никаких, а завтра вновь начинаются уроки. Два занятия с Его Высочеством – по магии Стихий и теоретическое по Целительству, урок фарсана…
– И как успехи? Я про фарсин, – «насмешливо» уточнил самир, поддевая мою полную неспособность хоть как-то познавать язык Империи. Прекрасно говоря на наанаке, выучив верхне-арракский разговорный, даже – самостоятельно! – изучая самирский, будучи способной кое-как изъясниться на паре мелких наречий, я упорно не могла справиться с фарсином – освоив разве что ту его часть, что роднила его с наанаком.
– Сегодня у барона Мартэса впервые не родилось к концу занятия желания меня повесить.
– Это уже очень большие успехи, – похвалил Бэнджамин, невозмутимо рассматривая водную гладь, а я с трудом удержалась от желания столкнуть язвительного самира в воду. – Таким образом однажды ты овладеешь им в совершенстве и станешь мудрой наставницей, у которой все будут обучаться языку.
– Я когда-нибудь не удержусь и придушу тебя, – пригрозила я, накрывая ладонью его кисть. Черный браслет холодком обдал кожу.
– Я трепещу. – Кивнул собеседник.
– А еще я сегодня немного занималась кайджи-найзэ, – добавила я.
– С кем? – удивился самир. Так сильно, что даже выгнул бровь.
– С Элиа, – пожала я плечами. – Она решила потренироваться, а я заодно изучила парочку приемов. – Когда я уточнила каких, бровь изогнулась еще сильнее.
– Хм, стоит быть с ней поосторожнее, если сестрица владеет такими приемами, – Фэрт покачал головой. – Я ее, конечно, тренирую, да и она берет уроки у других самиров, но о таких ее успехах не знал…
– Теперь знаешь, – улыбнулась я, прекрасно понимая, что бояться Элиа у него необходимости не было… Мне было непросто осознать, что между ними далеко не братские чувства, но теперь, сумев это принять, я искренне жалела, что ничем не могу помочь в общем-то прекрасным самирам… Их выдержке и теплоте общения – не переходившего тонкую грань между запретной любовью и откровенным грехом, оставаясь трогательно-грустной историей, я могла только радоваться. «Ты представить себе не можешь, как это больно», – тихий голос Бэнни, полный горечи, лучше тысячи слов и выразительных жестов передавал, что они чувствуют… И тем больнее кололо осознание, что я могу лишь сопереживать и выслушивать то, чем поделиться можно было далеко не с каждым… – Она, кстати, очень скучает.
– Да, мы решили, что встретимся, когда она закончит дела, – самир поднялся, протягивая для помощи руку, подставил локоть и вместе со мной неторопливо зашагал по широким чистым ступеням обратно на четкие, усыпанные гладким гравием дорожки. Нас мгновенно окутали прочные щиты, показывая, что беседа может отклониться в не самый открытый характер. – Рассказывать о поездке не буду, сама понимаешь, да и ничего примечательного не было – самая обычная рутина. Наша работа вообще большая рутина…
– Не жалуйся, – я ущипнула-таки худой бок, увернувшись от ответной попытки меня пощекотать.
– Тебя что-то не устраивает?
– Самиры не имеют привычки жаловаться и показывать свои эмоции…
– Я и не показываю, – сообщило хладнокровное лицо. Рука вновь подхватила мою, неуловимо и очень бережно – вообще при своей тактичности, грациозности и каком-то изяществе друг не производил впечатления того, кто способен отправить в мир лучший голыми руками – ткнув в нужную точку на теле. Не производил, хотя, как и многие самиры, таковым являлся.
– Ну если смотреть с точки зрения человека – нет. А если учесть, что мы друзья и я понемногу разбираюсь в твоей мимике – очень даже.
– Вот именно – друзья, следовательно, я жалуюсь другу… – мы свернули на чуть более широкую, обрамленную аккуратно подстриженными деревьями и кустами аллею.
– Кстати, все забываю передать лучшие пожелания Гранд-Мастеру Фэрту, – самир остановился, неторопливо повернул меня лицом к себе и уставился в глаза. От вида широкого черного ободка, занявшего добрую половину глаза, становилось порой как-то не по себе… И сейчас – тоже.
– Долго будешь припоминать? – осведомился он.
– Всю оставшуюся жизнь, мой дорогой друг, – улыбнулась я. Уголки тонких губ чуть заметно дрогнули. – Между прочим, я минут за двадцать догадалась, кто ты на самом деле.
– И еще почти два часа молчала? – худощавая фигура скрестила на груди руки.
– Размышляла, так ли это. Лицо смущало. – Невинно захлопала я глазами. – На тот момент я видела всего трех или четырех самиров… Да и к вашей неэмоциональности не привыкла. – Рука коснулась локтя и в глазах мелькнуло какое-то странное выражение. – Это теперь я даже видела, как ты улыбаешься. Правда, всего пару раз. – Ответом послужили изогнувшиеся в жутковатом подобии улыбки губы, при неподвижности остального лица… – Прекрати немедленно, тебе не идет! – и все же смех удержать не удалось – самир выглядел одновременно странно и очень забавно… Рука чуть крепче сжалась.
– Кстати, я привез тебе подарок, «Сто тонкостей ягод саграя»… – эту книгу, стоившую в Дариане за две тысячи золотых, я давно мечтала приобрести. Но как-то стеснялась покупать такие дорогие вещи. – Я передал Ниэни, она ждет тебя дома. – Я уже почти не слушала, крепко обнимая друга и предвкушая приятный вечер за ценнейшей для Целителя книгой о составлющей большинства противоядий, когда талию обвили теплые сильные руки и губы накрыл поцелуй… Терпкий, чуть горьковатый вкус, удивительно легкое, почти неуловимое касание – разительно отличавшееся от похотливых поцелуев Алкира, да и от довольно жарких Фэрна. Вот только сейчас я, сперва от неожиданности невольно ответив, мгновением позже застыла, осознавая, что чего-то, что рождалось тогда, прежде, этот поцелуй не вызвал. Скорее возникло пугающее ощущение дикости происходящего. Неуместности и ненужности.
Я, ранее допуская мысли, что между нами могло бы что-то возникнуть, разрушив тем самым и его западню любви к Элиа, и мою недопустимую симпатию и притяжение к Императору, отвечая на поцелуй, осознала с новой силой и яркостью, что наши отношения – совершенно иного рода. И разрушать их попытками плотских не хотелось и не стоило…
Поцелуй занял несколько секунд, которых хватило, чтобы понять, что пробовать не стоит, и прервался. Руки, задержавшись на талии еще на миг, коснулись моих запястий.
– Прости…
– Что это сейчас было? – слова с трудом сползали с языка, комом застывая во рту. А обычно холодное лицо красноречиво отразило сожаление, горечь и все то же понимание, что и у меня – то, что между нами есть, касается не плотской сферы.
