Текст книги "Системный Кузнец. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Ярослав Мечников

Соавторы: Павел Шимуро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 48 страниц)

Глава 22

Староста отвесил неохотный поклон, его лицо побагровело от сдерживаемой ярости и унижения. Народ, прижавшись к стенам домов, горестно загудел, послышались тихие и сдавленные женские всхлипывания. Пронизывающий утренний ветер гулял по площади, трепля плащи всадников и раздувая густые гривы и хвосты их беспокойных коней. Воины о чём‑то вполголоса переговаривались, сверяясь со списком на пергаменте и указывая на дома тех, кто был им нужен.

– Не отдадим! – вдруг послышался отчаянный женский крик. – Не отдадим наших мужчин!

– Не отдадим! Нам они самим нужны! – гулким эхом вторила ей ещё одна женщина, чей голос был ниже и злее.

– Заткнитесь, дуры! – тут же прорычал грубый мужской голос откуда‑то из толпы. – Хотите, чтоб нас всех тут на площади на копья подняли⁈

Я невольно попытался отыскать глазами говоривших, но не смог – было уже не до этого. Успел увидеть, как несколько солдат барона, услышав выкрики, одновременно повернули головы, бросив на толпу хищные взгляды. Один из них – бородатый детина с секирой у седла дёрнул поводья, намереваясь направить коня прямо на недовольных.

Но капитан Родерик, не поворачивая головы, лишь едва заметно поднял руку, и этого сдержанного жеста хватило, чтобы воин замер, с силой натягивая поводья и проклиная что‑то сквозь зубы.

А я понял, что нужно спешить рассказать обо всём мастеру, как мы и договаривались. Сердце уже привычно зашлось в груди отчаянным стуком. Развернулся и побежал вниз по улице, всё ещё не в силах до конца осознать то, что произошло.

Подмастерьев оставляют, а мастеров‑оружейников забирают.

Так вот почему Грифоны остановились возле нашей кузни – солдаты не просто смотрели, они сверялись со списками и отмечали, куда нужно будет явиться, чтобы забрать ремесленника.

Бежал что есть мочи, и сквозь панику с удивлением отметил, что моя скорость заметно выросла – первая ступень «Закалки» давала о себе знать. Я долетел до дома кузнеца меньше чем за минуту и почти не запыхался.

Без стука распахнул тяжёлую дверь и влетел внутрь.

Гуннар сидел за столом и молча ел кашу, зачерпывая её из миски огромной деревянной ложкой. Мужчина мрачен, взгляд устремлён в одну точку, и казалось, тот что‑то предчувствовал. А может, просто знал. Реакция старика на появление Грифонов с самого начала была какой‑то особенной, словно он понимал, что такое может случиться.

Услышав, как я ворвался, старик замер с поднесённой ко рту ложкой, медленно опустил её, вытер рукавом уже надетой холщовой рубахи испачканные кашей усы и просто посмотрел на меня – в глазах не было удивления, только выжидательное спокойствие.

– Беда, мастер, – вырвалось у меня встревоженным голосом.

– Ну, – кузнец даже не шелохнулся. – Говори уже.

– Солдаты барона забирают кузнецов‑оружейников в Чёрный Замок, – выпалил на одном дыхании. – Оставляют только старого Торина для хозяйственных нужд… и ещё…

Замолчал, не решаясь продолжить.

Мужчина нахмурился, выжидая – в комнате повисла тяжёлая тишина.

Я опустил голову, отчего‑то вдруг чувствуя себя предателем. Следующую фразу совсем не хотелось говорить ему в глаза.

– … оставляют всех подмастерьев.

Гуннар медленно отложил ложку на стол, раздался тихий стук дерева о дерево. Затем со скрипом отодвинул тяжёлый табурет, положил свои массивные руки на колени и тяжело вздохнул.

– Вот же… гниль паскудная… – устало протянул старик.

Я молчал, продолжая сверлить взглядом земляной пол.

– Ну, а ты‑то чего поник? – послышался его голос. Я поднял глаза. – Думаешь, я хотел бы, чтоб и ты со мной в эту кабалу поехал? То, что ты остаёшься – так ведь и лучше будет. Людям здесь кузнец нужен. – Мужик сделал паузу, глядя очень серьёзно. – А ты уже кузнец, считай – гвозди делать умеешь, клинки точить лучше меня, поди, можешь. Даже мехи вот новые мастеришь. Со всеми их проблемами справишься, если захочешь, и люди это оценят. Так что не тоскуй почём зря и не вини себя. Усёк?

Мужик говорил это наставническим голосом, глядя на меня прямо и твёрдо. В какой‑то момент в его суровом взгляде промелькнуло что‑то тёплое – то, чего я никогда раньше не видел.

Хотелось сказать, как обидно расставаться именно сейчас, когда мы только‑только сработались, нашли подход друг к другу, когда впереди маячили наши новые мехи и столько других свершений, но я не позволил себе этого – прозвучало бы слишком сентиментально, да и не нужно было. Старик и так всё понимал, как показалось. Вместо этого лишь спросил:

– А надолго это, как вы считаете?

Гуннар пожевал губы, а его взгляд ушёл куда‑то в сторону, в прошлое.

– Кто их знает. Духи их разбери, – глухо вырвалось у него. Мужчина медленно покачал головой. – Никогда такого не было, чтоб кузнецов из Оплота силой тащили. Чтоб мой отец на это сказал… а дед… Да они бы в жизнь не подчинились. Плюнули бы им в хари.

В голосе заклокотала бессильная ненависть и тот снова замолчал.

– Но нынче времена другие, – продолжил уже тише. – Оплот безвольным стал. Крохи с баронского стола подъедаем, как крысы.

Было видно, как напряглось его огромное тело и тяжело вздымаются и опадают плечи.

Пока мастер сидел, погружённый в мрачные мысли, мне в голову пришла совершенно неуместная, и почти постыдная мысль: «А можно ли мне будет жить здесь? В его доме?» Я тут же одёрнул себя. Чёрт, и о чём я только думаю в такой момент? От этой мысли невольно закусил губу, и стало неловко. Конечно, хотелось улучшить свой быт. И если Гуннара заберут надолго… может быть…

Мужик внезапно поднял на меня уставшие и налитые кровью глаза.

– Что‑то ещё сказали эти бесы? – спросил, вырывая из корыстных размышлений.

Я тут же принялся лихорадочно припоминать всю сцену на площади.

– Сказали… забирают половину ополчения и треть всех мужчин от восемнадцати до сорока, – слова вылетали быстро и отрывисто. – Кожевника Грома… его тоже.

Старик медленно кивнул, переваривая услышанное. Было видно, как трудно ему собраться с мыслями и тяжело начать действовать. Та самая апатия, с которой я боролся в нём всё это время, казалось, снова накрыла тяжёлым одеялом. Гуннар просто сидел, глядя в пустоту.

– Мастер, – вырвалось у меня.

Тот поднял пустой взгляд.

– М?

Я сжал кулаки так, что ногти впились в ладони до боли. Отчаянно хотел сказать что‑то важное, что могло бы вырвать его из оцепенения, но все слова казались какими‑то не теми, пустыми. Уже благодарил его и говорил о партнёрстве… Что ещё? Что сказать человеку, у которого только что отняли его дом, его дело и его жизнь? Не знал.

И вдруг, посреди внутреннего смятения разум прояснился, а дыхание выровнялось. Хаос в голове уступил место одной‑единственной, простой и ясной мысли. Посмотрел на старика прямо, и взгляд стал твёрдым.

– Я сделаю так, чтобы вы, вернувшись, гордились этой кузней, – слова вырвались сами, но в них не было ни капли фальши. – Я не дам ей заглохнуть и закончу мехи, буду выполнять заказы и постараюсь сделать так, чтобы имя мастера Гуннара не было посрамлено. Чтобы кузня процветала до самого вашего возвращения.

Говорил это не для того, чтобы утешить, а потому что это была правда – именно то, что собирался делать, чтобы старик не переживал и знал, что его дело всей его жизни не умрёт.

Гуннар криво усмехнулся.

– Чтоб не посрамить имя, говоришь? – с горькой иронией пробасил мужик. – Так ведь я его уже сам давно посрамил – теперь бы отмыться от этого срама.

Замолчал, и на лице появилась уставшая улыбка.

– Вот ты этим и займёшься, Кай – отмоешь. Чтоб все в Оплоте ошалели, какого подмастерья старый пьяница Гуннар воспитал. Когда ты начнёшь им ножи ковать направо и налево, да топоры делать, что дубовое бревно с одного удара колют. Вот так и работай. А до меня в Чёрном Замке, глядишь, и слухи дойдут.

Мужчина закончил речь, излив то, чего, наверное, никогда и никому не говорил. Такая степень откровенности и отчаянная надежда в его голосе, невольно развязала мне язык и побудила спросить о главном. О том, что мучило с самого первого дня.

– Мастер.

Гуннар молча смотрел на меня.

– Можно спросить… почему вы меня взяли? – спросил осторожно, готовый к любому ответу – даже к тому, что тот взорвётся и погонит тумаками. Спросил, вкладывая в вопрос весь накопившийся интерес. Что стояло за всей той жестокостью и этим внезапным доверием?

Мужик смотрел на меня очень долго – в глазах мелькали отблески каких‑то давних и болезненных воспоминаний.

И тут меня словно ударило молнией – вспышка памяти такая яркая! Тот самый первый день, когда очнулся в этом теле, когда старик окунал меня в бочку. Тогда ругался, и сквозь ругань прорвались слова… «…если б не твоя мать…». Тогда я не придал этому значения, было не до этого, а сейчас вспомнил!

Сердце застучало чаще, гулко, отдаваясь в ушах.

Неужели там что‑то было? Между ним и матерью Кая?

Нет, не может быть – бред. Эта мысль полностью противоречила всем воспоминаниям Кая, всей той благоговейной памяти о любви матери к отцу‑герою – это было невозможно, грязно и неправильно.

Увидел, как глаза мужика наполнились влагой – не слезами, но какой‑то застарелой внутренней тоской. Стало видно, что старик хочет что‑то сказать, но слова застревают в горле, и это даётся ему невообразимо тяжело. Он, кажется, и сам был не уверен, стоит ли вообще об этом говорить. Гуннар сглотнул ком в горле, замер и почти не дышал, сдерживая рвущиеся наружу эмоции.

– Не твоего ума это дело, – наконец проговорил кузнец медленно. Голос был глухим, почти неслышным, и в нём смешалось всё: застарелая злость, острая боль и что‑то ещё очень тёплое и горькое. – Не лезь, куда тебя не просят, Кай.

Ясно – мужик не хочет или не может об этом говорить. Но я, кажется, что‑то понял… Та зависть из моего лихорадочного сна – Гуннар, стоящий у наковальни и смотрящий на мою смеющуюся, влюблённую в отца мать. Взгляд мужчины был полон боли и чёрной зависти. К отцу?

– Простите. Не хотел… – Замолчал – лучше было не продолжать.

Старик сидел так, наверное, с полминуты, глядя под ноги, огромные плечи ссутулились. Зря я затронул старую рану – вот же идиот.

А затем увидел, как Гуннар очень медленно поднимает глаза – взгляд кузнеца размяк.

– Есть в жизни такие вещи, которым сбыться не суждено, хоть ты тресни, – сказал он тихо, и на мгновение показалось, что сейчас громила может по‑мужски всплакнуть. – Ты мне её напомнил.

Мужчина сказал это без всяких объяснений.

– Глазами, наверное, и упрямством своим. – Криво усмехнулся. – За это и ненавидел тебя, поди, но за это же и взял.

Больше ничего не сказал, но мне и не нужно было – всё встало на места. Неужели этот грубый, вечно пьяный мужик всё это время был влюблён в мать Кая?

Решился задать последний и, наверное, самый болезненный вопрос. Слова сами вырвались из груди.

– Но… потом… когда отец умер, мать ведь осталась одна. Почему вы…

– Думаешь, не пробовал⁈ – резко вскинул голову, и в глазах вспыхнула старая обида. – Получил от ворот поворот – гордая она была слишком. Верная твоему отцу даже после его смерти. Вот и всё. А потом… потом померла. В своей гордости и в нищете, а ты остался. – Сделал паузу и закончил почти шёпотом: – Сынок Арвальда.

Последние слова произнёс с такой сложной интонацией, какой у него ещё никогда не слышал – в ней, казалось, смешалось всё: застарелая ненависть к отцу‑сопернику, чёрная зависть к его удаче, безграничная и безответная любовь к Лире, жгучая вина за то, что не смог помочь, и стыд за собственную слабость.

В этот момент густой тишины, когда, казалось, были сказаны все самые важные слова, в дверь с силой ударили.

– Именем барона фон Штейна! Кузнец Гуннар, сын Боргара, выходи! – раздался снаружи низкий рёв. – Приказ барона!

Это говорил не капитан Родерик, голос был другим – грубым, нетерпеливым, полным злобной силы. Реальность врывалась, не спрашивая разрешения.

Старик сидел почти не шевелясь, но его взгляд стал тяжёлым.

– Инструмент заберу самый необходимый, – сказал уставшим и безжизненным голосом, будто из него разом высосали все эмоции. – Дом тебе оставляю – можешь жить. Только не спали, он мне ещё от отца достался. – Сделал паузу, взгляд стал ещё твёрже. – И ещё – это не в дар, а в пользование. В Оплот я вернусь – здесь и помру. Родина, как‑никак.

Затем с усилием, будто каждый сустав был наполнен свинцом, поднялся и поплёлся к выходу из дома, даже не взглянув в мою сторону.

А я стоял и молча проклинал себя за то, что затронул дурацкую тему. Хотелось надавать себе по голове за эту мальчишескую наглость, снова хотел извиниться, но не стал – времени уже не было.

Дверь распахнулась, и я развернулся.

В дверном проёме, почти полностью его заслоняя, стояли три фигуры: впереди – огромный бородатый воин из отряда Грифонов, за ним маячили ещё двое, держа под уздцы трёх мощных коней.

Кузнец стоял в проходе, не двигаясь. Два гиганта – один уставший и сломленный, другой полный агрессивной силы – смотрели друг на друга.

– Кузнец Гуннар, – пророкотал бородатый воин. – Приказ капитана. Через час отряд выступает. Тебе велено взять личный инструмент, самый ценный. Сейчас подгонят телегу к твоей мастерской, погрузишь всё, что считаешь нужным. Чтобы через двадцать минут всё было готово, понял? Без глупостей, старик.

Воин говорил медленно, разъясняя, как тупому ребёнку. Гуннар, к удивлению, не взорвался, лишь спокойно прервал его:

– Полчаса.

Бородач нахмурился.

– Что ты сказал?

– Полчаса, – повторил кузнец ровным голосом, глядя воину в глаза. – Мне нужно полчаса, чтобы собрать то, что принадлежит мне и передать дела. Через полчаса я буду готов.

В воздухе повисло напряжение. Бородач сверлил Гуннара тяжёлым взглядом, решая, как отреагировать на эту дерзость и, наконец, криво усмехнулся.

– Ладно, старик. Полчаса, но ни минутой больше.

Гуннар с натужным скрипом закрыл тяжёлую дверь прямо перед носом Грифона, а затем медленно повернулся ко мне. И я увидел то, чего, казалось, не могло быть: в усталых глазах появилась мягкая улыбка – не просто усмешка, а искренняя доброта. Видеть такое в этом ожесточившемся человеке было чем‑то из разряда невозможного.

Мастер выпрямился, высоко подняв лохматую голову, и плечи расправились.

– Ну что, щенок… готов принимать кузню? – улыбка расползлась по толстому и бородатому лицу. Мужик увидел растерянность и тут же добавил: – Не обижайся за щенка! Это на прощание.

И кузнец засмеялся громко и раскатисто.

– Что бы ты там ни говорил, а ты всё‑таки ещё щенок, Кай.

Я тоже улыбнулся, не чувствуя ни капли обиды.

– Вот только когда вернусь… – Гуннар стал серьёзным, а взгляд его глубоким. – Щенком ты уже не будешь. Эта зима… эта деревня… они тебя закалят. Поверь мне, опыт своё дело сделает. Станешь мужчиной и мастером.

Кивнул, будто ставя точку в пророчестве.

– Пошли в твою мастерскую.

Последние слова мастер произнёс с особым нажимом. Не «в нашу» и не «в мою», а «в твою». Гуннар передавал не просто стены и инструменты – он передавал мне дело всей своей жизни.

Глава 23

Практически вся деревня вышла на центральную улицу, чтобы проводить своих. Под моросящим дождём выстроился живой коридор.

Впереди, во главе колонны, ехал капитан Родерик со своим знаменосцем, а за ними, под конвоем «Каменных Грифонов», брела колонна обречённых – половина ополчения, а также лучшие мужчины деревни в простой крестьянской одежде. Шли с опущенными головами, как преступники, ведомые на плаху.

Следом, скрипя и чавкая по грязи, ехали реквизированные телеги, гружёные ремесленным скарбом. На них было свалено всё самое ценное: наковальни, завёрнутые в мешковину, связки молотов и клещей, тяжёлые ящики с инструментом. Рядом с поклажей, хмурые и молчаливые, шли сами мастера. Видел братьев‑оружейников, один из которых придерживал перевязанную руку, и Гуннара – старик шёл прямо, не глядя по сторонам.

Тишину нарушал только плач – маленькие дети бежали за колонной, выкрикивая «Папа! Папа!», пока их не оттаскивали матери. Женщины стояли вдоль дороги, беззвучно плача и утирая слёзы краем платка. Но были и те, кто переносил всё со стоической гордостью – стояли прямо, и лишь шёпот выдавал боль – может быть, люди молились духам предков и леса, прося позаботиться об уходящих мужчинах и сохранить Оплот в их отсутствие.

Все понимали, что сегодня деревня лишилась щита и кулака, и теперь ей придётся несладко, а мужчинам, которых забирали, неизвестно, сколько осталось жить.

– Охотники должны разобраться с этой напастью! – вдруг раздался из толпы злой голос. – Вот на ком вся ноша! И где они⁈

– Да разберутся, не язви, – устало ответил кто‑то. – Вот соберутся все вместе, отправятся в горы. Увидишь – не пройдёт и двух недель, как этой беде конец придёт – Йорн не посрамит своего рода.

Холодный ветер гонял по земле пожухлую листву. С некоторых соломенных крыш тянулся едва заметный дымок от утренних очагов, но завтрак, казалось, никому не пошёл впрок. Настроение в деревне было упадническим.

Я стоял у порога теперь уже моей кузни и с тяжёлым сердцем смотрел на эту картину. Гуннар шёл рядом со своей телегой и ни разу не обернулся. Массивное тело ступало грузно, а взгляд устремлён вперёд, в серую даль. Что ждёт старика в замке барона? Справится ли? Не сломается и не запьёт ли снова, оставшись один? К этому ворчливому мужику успел по‑человечески прикипеть, и было горько вот так прощаться.

Но чувствовал и другое – облегчение и свободу, ведь теперь могу больше не скрываться и делать так, как считаю нужным сам. Главное – не забывать: ни кузня, ни дом, в котором старик разрешил жить, не были моими по‑настоящему. Нужно следить за оставленным наследством и думать, что делать дальше.

В этом мире никогда не знаешь, что будет завтра – в любой момент может произойти что угодно: либо за мной придут так же, как пришли за ним, либо падальщики нападут на ослабленные стены деревни.

Смотрел на скорбные лица людей и хотелось хоть чем‑то им помочь, ведь сегодня кто‑то из них видел своих сыновей, мужей, братьев в последний раз. А дети, что так жалобно смотрели на уходящих в неизвестность отцов? Те, кто постарше, уже всё понимали, и их лица были по‑взрослому серьёзны, а самые младшие просто смотрели на удаляющуюся спину папы и, наверное, думали, что сейчас тот вернётся, подхватит на руки и подбросит к самому небу.

Моя задача теперь – делать лучшее оружие и обеспечивать людей всем необходимым для достойной и безопасной жизни. Так многому предстоит научиться, справлюсь ли?

Неожиданно накрыла волна тревоги, ведь по сути, я – никто. Сковал несколько неплохих гвоздей, починил ведро, заточил меч и нарисовал на коре схему… Смогу ли заменить трёх мастеров? Смогу ли нести этот груз?

Телеги уже добрались до ворот, с протяжным скрипом створки начали открываться. Всадники остановили коней, пропуская вперёд живую дань.

– Тпр‑р‑ру… – доносились их команды. – Пошевеливайтесь! В колонну по двое! Отстанете – станете ужином для тварей!

Подгоняли людей, выкрикивая инструкции о том, как вести себя в пути до Чёрного Замка.

И вот, когда последний из уходящих пересёк черту, ворота с глухим стуком закрылись, отрезая жителей от тех, с кем только что попрощались.

В этот момент плотина прорвалась – по деревне разнёсся открытый женский плач. Кто‑то, обезумев от горя, побежал к воротам и начал колотить по ним кулаками, а другие молча развернулись и побрели в свои дома, чтобы пережить горе в одиночестве.

Я обернулся – на вершине холма, в конце опустевшей улицы, всё ещё виднелась одинокая фигура Борина. Староста стоял и смотрел на то, что произошло, и как он в очередной раз прогнулся под барона. Интересно, какие мысли были у него в голове? Был ли у него вообще выход?

Рядом с ним появилась его жена – Инга. Женщина молча коснулась руки мужа, а затем, не говоря ни слова, первая развернулась и ушла в дом. Борин постоял ещё несколько секунд, а потом отправился следом.

Прошло ещё минут десять, постепенно деревенская улица затихла, а люди разошлись. Оплот – осиротевший и ослабленный, готовился жить дальше.

А я, оглянувшись на оставленные дом и кузню, сжал в кулаке тяжёлый железный ключ, который Гуннар сунул перед уходом. Понимал, что нужно время, чтобы сориентироваться в изменившейся жизни.

На душе тоскливо, хотя должно было быть наоборот, ведь жизнь в каком‑то смысле наладилась – у меня теперь настоящий дом, а не дырявая нора. Достойная койка, а не куча гнилой соломы. Больше не придётся думать о том, как спать под капающей крышей, как и из чего вообще готовить еду – в доме Гуннара всего в достатке. Кузня тоже была полностью в моём распоряжении, а человек, который поначалу казался главной проблемой, исчез из жизни.

Но почему же тогда так грустно, чёрт его дери?

Наверное, потому, что я всегда ценил людей больше вещей. В прошлой жизни мог горой стоять за отделение и мужиков, даже если приходилось жертвовать собственным благом. Начальство иногда, посмеиваясь, называло мучеником. Предлагали ведь пойти выше и перебирать бумажки в тёплом кабинете, вместо того чтобы лазить по дымящимся завалам, а я не мог. Может, это и глупо, но своих ребят и тех кого удавалось спасти всегда ценил больше, чем карьеру.

Ветер задул ещё сильнее, растрепав волосы и забираясь под рубаху. Взглянул на дверь дома Гуннара и отправился внутрь – необходимо сесть и всё обдумать.

Отворил дверь и сразу почувствовал тепло и уют. Бросил взгляд на чугунок с остывающей кашей, который старик оставил на столе. Прошёл к маленькому окошку и проверил ставни – плотно пригнаны. Даже самый хитрый шпион не сможет увидеть, чем тут занимаюсь. Это хорошо – нужно практиковаться как можно чаще.

В любую свободную минуту – «Дыхание Жизни», чтобы заполнять резервуар Огненной Ци. Использовать её в ковке, вплетая в сталь. Практиковать «Путь Тлеющего Угля», оттачивая каждое движение до автоматизма.

Нужно становиться сильнее, ведь в этом мире никогда не знаешь, когда тебе это понадобится. Сила здесь – не амбиция, а единственная гарантия выжить.

Проверил и второе окно – тоже в надёжном состоянии. Затем подошёл к столу, взглянул на недоеденную кашу в миске Гуннара и тяжело вздохнул.

Нет, я уверен, что с мужиком всё будет в порядке. Казалось, что за эти несколько дней удалось вдохнуть в старика искру новой жизни. Надеялся, что, оказавшись в суровых условиях замка, тот проявит себя – начнёт ковать отличное оружие, вспомнит, что он – Мастер, и не посмотрит в сторону выпивки. Может, однажды мы ещё увидимся. Может быть, здесь, в деревне, когда кузнец вернётся, а может…

Перед глазами встал образ Чёрного Замка. Кай никогда там не был, но почему‑то тот представился мне не просто крепостью, а огромным монолитом, вросшим в чёрную скалу, а под ним – тесный городок из двухэтажных домов, окружённый второй, более низкой стеной. Образ был ярким и детальным… Может фантазия, а может и нет, но с чего бы вдруг? Откуда деревенский мальчишка мог знать, как выглядит главная крепость провинции?

Заметил, что в последнее время всё реже вспоминаю прошлую жизнь – всё чаще воспринимаю эту реальность как свою собственную. Словно та, прошлая жизнь Дмитрия, с её сиренами, пожарами и однушкой на окраине, была далёким сном. А я всегда жил здесь, в Оплоте, дышал этим воздухом и чувствовал этот холод.

Это немного пугало – не хотелось потерять себя, раствориться в мальчишке и забыть, кем был.

Нужно всегда помнить: я в первую очередь – взрослый человек с жизненным опытом.

Быть в теле, в котором когда‑то находилась другая личность, оказалось не так‑то и просто – это постоянная борьба. Приходится сталкиваться с огромным количеством давящих на тебя чувств и мыслей, которые кажутся твоими, и с воспоминаниями, которые цепляют детскими эмоциями. И, в конце концов, с реакциями тела, которые кажутся абсолютно естественными, пока не поймёшь, что это не твоя реакция, а эхо Кая, всё ещё живущее в его плоти. И с этим нужно научиться жить, не давая поглотить себя.

Взял миску с недоеденной кашей. Поискав глазами, куда можно вычистить, нашёл на небольшой полке деревянный чан, куда, видимо, сбрасывались пищевые отходы. Та же система, что и в шахтёрском лагере – общий тазик, в котором все мыли свои тарелки, пока вода не превращалась в жирную взвесь. Я выскреб остатки, помыл миску, а затем ополоснул её чистой водой из небольшого ведра, стоявшего на полу.

Наложив себе полную миску едва тёплой каши, сел за стол и принялся есть.

На удивление, сегодняшний хаос подстегнул мысль сильнее, чем что‑либо прежде. Не верилось – всего десять дней назад был бесправным рабом, которого топили в бочке за малейшую провинность, а теперь сидел здесь, в крепком доме кузнеца, которого считал личным тираном. Сейчас я здесь практически хозяин – четырнадцатилетний паренёк, в распоряжении которого оказалась целая кузница.

Едва заметно улыбнулся этой мысли. Конечно, когда есть крыша над головой, которая не течёт, и еда в миске, а в мешочке припрятано приличное количество медяков, гораздо легче думать о глобальных целях и задачах. Бытовая устроенность развязывала руки и освобождала разум – теперь можно было не только выживать, но и по‑настояшему жить и строить.

На самом деле, всё было не так просто, как казалось на первый взгляд. Кузница – это не автономный механизм, а живой организм, зависящий от множества внешних факторов, и теперь вся эта сложная система лежала на мне.

Перед уходом Гуннар, торопливо собирая инструменты, посвятил в некоторые из нюансов – его инструктаж был коротким и грубым, но жизненно важным.

– Главное – уголь, – прохрипел старик, заворачивая в кожу ручник. – Без него горн – просто куча камней.

В деревне за уголь отвечают углежоги – клан Рыжих Бород. Это замкнутая семья, которая валит деревья в относительно безопасном участке леса, а затем пережигает их в уголь в огромных дымящих ямах. У них отдельное поселение, окружённое частоколом с дозорными вышками – оно расположено ниже по склону, там, где лес реже, а концентрация Ци, как говорят, ниже, поэтому духовных зверей меньше.

– Раз в неделю, в рыночный день, их старший – Рыжий Хорст, присылает телегу с углём, – продолжал Гуннар. – Ты ему – заказ, он тебе – уголь. Но учти, Кай – Хорст – жмот и хитрец, всегда пытается подсунуть сосновый уголь по цене дубового. Ты его носом ткни, покажи, что не дурак. Хороший дубовый уголь – твёрдый и тяжёлый, звенит, если бросить. Сосновый – лёгкий и трещит в огне, как сволочь. За дубовый платишь железом: за три мешка – один хороший топор или два лемеха. За сосновый – больше двух ножей не давай, и то много. Понял?

Я кивнул.

– Дальше – руда, – Гуннар взвалил на плечо тяжёлый мешок с клещами. – С этим и проще и сложнее одновременно. Старик Борг сам присылает, когда у него есть, но присылает крицу – грязную, со шлаком. Приходится её самому проковывать, а это работа адская, ты не справишься – силушки не хватит пока, придется кого‑то попросить. или болванки покупать, но тут не все так просто – может не быть в наличии, все ценное уходит барону, а затем в столицу. Но ты и так с рудознадцами уже успел познаться, может подход найдёшь. Главное следи, чтоб не обвешивал и молись духам, чтобы в крице хоть немного стали попалось.

Кузнец замолчал, глядя на меня.

– И последнее – заказы. Люди будут приходить: бабы – с вёдрами дырявыми, мужики – с топорами тупыми. Не отказывай, даже если мелочь. Починка – это не деньги, а уважение. Починишь старосте засов – он закроет глаза, когда у тебя уголь будет дымить на всю деревню. Заточишь охотнику нож – он, может, куском вепрятины поделится. Кузня живёт не продажами, а долгами и услугами. Ты мне – я тебе. Запомни – это главный закон Оплота. А монеты делаются на оружии, но сейчас не знаю как с этим будет.

Теперь сидел за его столом, собирался есть его кашу и понимал, что предстоит не просто ковать, а быть переговорщиком, снабженцем, бухгалтером и дипломатом. Нужно наладить бесперебойную поставку угля, выбивать у Борга качественную руду, выполнять десятки мелких заказов, чтобы поддерживать репутацию кузни. И всё это – в одиночку. Груз ответственности, который свалился на меня, оказался гораздо тяжелее любой кувалды.

Чем больше обо всём этом думал, тем отчётливее понимал: мне определённо понадобится помощник – возможно, даже не один, ведь я всё ещё был щуплым пареньком, который едва выдержит целую смену в кузне. Да, в шахте пришлось пахать как проклятому, но тогда мотивация была вопросом жизни и смерти, в такие моменты организм мобилизует все скрытые резервы. А теперь предстояла работа иного рода – методичная и постоянная, требующая не героического рывка, а марафонской выносливости, чтобы оставались силы и на следующий день.

Начал прокручивать в голове лица, которые знал и тут же столкнулся с главной проблемой Кая – социальной изоляцией. Мальчишку здесь не любили – молодые охотники презирали за отсутствие Дара, а обычные ровесники сторонились, потому что пацан был «сыном Арвальда», но при этом странным, угрюмым и нелюдимым, с ним старались дел не иметь. Да Кай и сам всегда отстранялся от компаний, погружённый в мрачные мысли… Кто знает, как сложилась бы его жизнь, если бы я не оказался в теле. Вновь стало жаль этого сломленного паренька.

Ладно, потерял нить. Итак, кто же может помочь? Нужно искать кого‑то среди своих ровесников – тех, кто так же, как и я, находится на дне, кому нечего терять и кто готов вкалывать за нормальную еду и возможность научиться ремеслу.

Ларс – подмастерье кожевника, с которым успел познакомиться лично – крепко сбитый и уверенный в себе парень с ухмылкой на лице. Сильный, да, но уже пристроен. Теперь, когда мастера Грома забрали в замок, парень остался единственным кожевником. Уверен, что он слишком ценит своё положение, чтобы променять стабильную кожевенную на неопределённое будущее в кузне с таким же щенком, как он сам. К тому же, в глазах пареньках сквозило лёгкое превосходство – нет, не подойдёт.

Нильс – сын рыбака. Худой и вечно простуженный паренёк, который целыми днями помогает отцу чинить сети и смолить лодку. Пацан привык к монотонному труду, но он из тех, кто травил Кая в детстве, бросаясь грязью. Отец – забитый и вечно жалующийся на жизнь мужик. Яблоко от яблони… Связываться с такой семьёй – себе дороже.

Тарк – тот самый парнишка из шахты – вот это уже интереснее. Забитый и испуганный, но я видел, как у пацаненка горели глаза, когда вместе плавили сталь. Парень знает цену тяжёлому труду, а ещё он – чужак, в каком то смысле как и я. Мы уже прошли вместе через огонь, и парень – единственный, кто знает часть моей тайны, пусть списывая это на Духа. Идеальный кандидат, вот только он в шахте, в кабале у Клана «Каменного Сердца», и вытащить его оттуда будет непросто.

Дальше вспомнился «Малыш Тим» – сирота, что живёт на улице. Мальчишке лет семь, не больше. Как работник – пока бесполезен, но он может быть предан и ему нужна защита. Вот только взять его – значит не найти помощника, а взвалить ещё большую ответственность.