Текст книги "Системный Кузнец. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Ярослав Мечников

Соавторы: Павел Шимуро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 48 страниц)

Глава 5

Тарк пообещал молчать – хотелось верить. Конечно, можно рассказать правду о практике Ци… Но в памяти всплыли слова шахтёра Йохана: «Умных здесь не любят, парень». К тому же, тайны культивации – это не то, что так легко получить. Для этого нужен опытный наставник, который проведёт по опасным ступеням, чтобы не навредить себе и не застрять на полпути.

В Вересковом Оплоте таких менторов было раз‑два и обчёлся. Алхимик Ориан – высокомерный и неприятный тип, которого Кай знал по той самой злополучной церемонии. Охотники Йорна же наотрез отказались иметь дело с бездарным пацаном.

Оставался один вариант: я узнал о таинствах Ци сам. Но если начнут допрашивать об этом так, как сегодня допрашивал Торгрим… Под давлением воли практика высокого ранга могу расколоться, и тайна вылезет наружу.

Пусть уж лучше Тарк думает, что видел Духа‑Уголька, и молчит. Надеюсь, что он сдержит слово.

Вернулись к работе. Разговор снял напряжение, и мы вновь действовали слаженно. Оставалось самое главное – поддерживать жар.

Время потекло тягуче. Качали рычаг мехов, подсыпали уголь, следили за цветом пламени, вырывающегося из жерла. Оно сменило свой оранжевый оттенок на почти белый, а гул домницы стал ровным и глубоким. В раскалённом чреве печи камень плавился, железо стекало вниз, а лёгкий шлак всплывал наверх.

Тарк прислушивался к гулу печи, всматривался в цвет дыма.

– Скоро, – пробормотал парнишка, когда пламя на вершине стало почти прозрачным и начало подрагивать. – Шлак готов.

Он взял длинный железный лом, на конце которого был приварен острый штырь.

– Отойди! – крикнул мне.

Пацан подошёл к основанию домницы, прицелился и с силой ударил ломом в каменную пробку, закрывавшую лётку. После нескольких мощных ударов та поддалась и вылетела.

Из отверстия хлынул поток шлака – светящаяся река расплавленного камня потекла по вырытому в земле жёлобу, наполняя воздух запахом серы и горячей земли. Завораживающее и страшное зрелище.

Когда поток иссяк, Тарк снова забил лётку новой глиняной пробкой.

– Теперь – самое долгое, – сказал работяга, вытирая пот. – Нужно дать ей остыть. На дне лежит твоя крица – горячая, как солнце. К ночи будем доставать.

К ночи? В голове всплыло заплывшее злое лицо смотрителя. Уговор был до вечера – толстяк может не на шутку разозлиться, что занимаем домницу так долго. С другой стороны, вряд ли они станут запускать плавку вечером. Скорее всего, третья печь останется холодной до утра. Буду надеяться, что пронесёт, и мужик не станет сильно бычиться.

Как и было оговорено, поблагодарил парнишку за помощь, отсчитав несколько медных монет – десяток. Для меня это была небольшая сумма, но когда увидел, как загорелись глаза работяги, понял, что для него это целое состояние. За целую смену каторжного труда тот получал почти втрое меньше. Протянул монеты, и тот принял их с такой благодарностью, будто это был слиток золота. Мы распрощались до позднего вечера. Парень уходил в приподнятом настроении, почти подпрыгивая.

А вот меня тревожила новая проблема. Если крица будет готова только к ночи, то когда же её проковывать? Выбивать шлак из раскалённого «каравая» – адски тяжёлая работа, требующая слаженных действий как минимум двух человек с тяжёлыми кувалдами. Один точно не справлюсь, даже с чуть‑чуть возросшей силой. В идеале – нанять для этой работёнки тех закалённых молотобойцев, которых видел в лагере – жилистых мужиков, чьи движения были отточены годами монотонного труда. Но как их нанять? Сколько это стоит? Пока не знал, как решить вопрос.

Отбросив на время мысли, отправился в сарай. Набрав ледяной воды, с наслаждением смыл липкий пот и въевшуюся копоть – грязь стекала чёрными ручьями. Затем пил воду большими глотками, пока не заболели зубы. Немного приведя себя в порядок, пошёл в сторону казарм – желудок сводило от голода, и я знал, что к этому времени однорукий громила‑повар как раз подавал обед.

Во время еды ко мне то и дело подходили охранники, с которыми успел познакомиться. Мужики садились рядом, хлопали по плечу, расспрашивали, правда ли я покидаю лагерь. В их словах и хмурых взглядах читалось сожаление. Было видно, что отпускать меня не хотели, и это грело душу. За время, проведённое здесь, успел привыкнуть к этим суровым и прямолинейным людям. Отличные ребята – слаженная, надёжная команда, так похожая на товарищей по части.

Отвечал им, что таков приказ и обещал, что буду заходить в лагерь, если пойдёт караван и меня отпустит кузнец. Так или иначе – это отличный способ и подзаработать, и повидаться с новыми приятелями. Каждый заточенный клинок здесь – не просто деньги, а вклад в чью‑то жизнь. И это было по душе.

– Ага, опять Кнут какого‑нибудь растяпу притащит, – с досадой проворчал один из охранников, сидя напротив за столом. – Поселит в сарае, и будет тот нам хорошую сталь портить!

– Перебрался бы лучше к нам насовсем, Заточник! – громко вторил ему другой мужик, сидевший рядом. Его тяжёлая ладонь хлопнула по спине так, что я чуть не уткнулся носом в миску с похлёбкой. – Отлично же сработались! Если захочешь, научим тебя не только точить, но и мечом махать как следует. Ну? Не упускай шанс!

Мужчины смеялись, и я, отмахиваясь, улыбался в ответ. Честно говоря, уходить вновь не хотелось. Даже несмотря на то, что всем здесь заправлял не самый приятный тип – Торгрим, удалось найти в этом суровом месте что‑то настоящее: уважение, основанное на деле и простое мужское товарищество.

– Ладно, ладно, я подумаю! – сказал, поднимая руки в знак примирения.

После еды образовался свободный день. Работы не было, и я, откровенно говоря, не знал, чем себя занять. Такое простое понятие, как отдых, почти забылось. Забрался на жёсткую койку в углу казармы и просто лежал, закинув руки за голову. Смотрел на бревенчатый потолок, думал о своей новой жизни. Вспоминал прошлое – такое далёкое и нереальное. Перебирал варианты будущего: разговор с Гуннаром, модернизация кузницы, деньги, которые теперь лежали в мешке…

Вокруг кипела жизнь казармы: мужчины чистили оружие, некоторые играли в кости, кто‑то в углу тихо чинил порванную кожаную амуницию. Я прислушивался к их разговорам – оказывается, завал в старом забое был не таким уж и сильным. Шахтёры его уже разобрали, и работа возобновилась.

В какой‑то момент увидел, как в помещение тихо проскользнул Кнут. В обществе вооружённых охранников тот вёл себя скромнее, чем с работягами. Увидев меня, старик сложил губы трубочкой и издал беззубый свист, подзывая к себе.

Спустился с койки и подошёл к бригадиру.

– Пойдём‑ка выйдем, – сказал он резким тоном и кивнул на выход.

Внутри похолодело, ну что опять стряслось? Недоволен тем, что я использовал печь без его ведома? Молча последовал за ним, готовясь к неприятностям.

Вышел на улицу, прохладный воздух тут же взбодрил. Кнут прошёл несколько метров вдоль тёмной стены казармы, а затем резко остановился и повернулся ко мне.

– Что, щегол, без спросу хозяйничаем? – начал старик металлическим голосом. – Кто тебе печь использовать разрешил? Смотритель сказал, сам Глава дал добро. Так это?

– Да, так, – ответил ему ровно, глядя прямо глаза. – Спросил у него разрешения, и он его дал. Проблем нет.

– А то, что целая домница пошла в расход только ради твоей руды… это он тоже разрешил? – настойчиво спросил мужчина, подавшись вперёд.

Последствий избежать не удалось – враньё редко приводит к хорошему результату.

– Нет, – с трудом скрыл досаду, голос прозвучал глухо. – Такого указания не было.

– Так какого хрена ты своевольничаешь, щенок⁈ – прошипел бригадир. Он ткнул в меня костлявым пальцем. – Думаешь, можешь тут хозяйничать⁈ А⁈ Заточил десяток клинков и ходишь теперь, весь из себя важный⁈ Знай своё место, пацан! И в следующий раз спрашивай разрешения у меня! Усёк⁈

Не люблю, когда на меня кричат. Внутри закипел гнев, а гордость потребовала ответить резко, но её остудила холодная мысль – в чём‑то мужик прав. Не во всём, конечно, но я соврал – поставил его в дурацкое положение перед его же подчинённым.

Внутри боролись самоуважение и вина. А что ещё оставалось? Плавить нужно было срочно, иначе не успел бы получить крицу до ухода охотников.

Сделал глубокий вдох, усмиряя гнев – конфликт здесь не нужен.

Решив признать неправоту, посмотрел Кнуту прямо в глаза без вызова. И это, кажется, подействовало на него сильнее, чем если б я начал орать в ответ.

– Я понял, Кнут. Ты прав, – произнёс ровно. Признавать вину всегда непросто, но порой необходимо. – Не нужно было так много на себя брать. Надо было тебя дождаться. Но пойми и ты, – чуть понизил голос, переходя от извинения к объяснению, – Я мог не успеть. Руда была, печь была, а времени до ухода – в обрез.

Выдержав паузу, добавил:

– Не хотел тебя обходить или унижать. Просто решал проблему. Но был неправ, что не поставил тебя в известность. Не держи обиду, вину свою признаю.

Теперь всё зависело от того, как старик воспримет сказанное.

Тот долго глядел на меня, затем шумно вздохнул.

– Ладно, – проскрипел бригадир, и злость уступила место усталости. – В одном ты прав, сопляк. Руду, что ты нашёл… нельзя в общую кучу кидать. Это всё равно что породистого жеребца на мыло пустить. Породу уважать нужно.

Кнут помолчал, ковыряя землю носком своего стоптанного сапога.

– Завтра уходишь? – спросил старик неожиданно.

Я кивнул.

– Ага. С охотниками, на рассвете.

Старик шмыгнул носом и, отвернувшись, смачно высморкался прямо на землю.

– А с крицей‑то своей что делать станешь? – спросил мужик, беззлобно усмехаясь. – На горбу потащишь?

Я развёл руками.

– Сам вот голову ломаю. Как из неё шлак выбить, ума не приложу. Хотел вашими услугами воспользоваться, заплатить медяками молотобойцам… или тебе сразу, чтобы помогли. Да не рассчитал – сырьё только к ночи будет готово.

Говорил с искренней досадой, как есть. И вдруг, прямо во время разговора, в голове родилась идея.

– Слушай, бригадир… – шагнул к нему ближе. – А можно с тобой договориться?

Старик прищурился, взгляд стал внимательным и заинтересованным.

– Говори, чего удумал.

– Я крицу оставлю здесь. Вам. И под честное слово попрошу её обработать. Проковать, в нормальные слитки‑болванки превратить. За работу заплачу, сколько скажешь. И… – сделал паузу, – … сверху ещё куплю у тебя пару слитков. Можно из обычной, менее чистой руды – неважно, я их на инструменты пущу. А эту, хорошую, – кивнул в сторону домницы, – потом в настоящий меч превратить попробую. Но не сейчас, сперва руку набить надо. А, Кнут? Можно попросить о такой услуге? На чистом доверии.

Смотрел на мужчину, затаив дыхание, предлагая сделку, основанную на доверии, с предоплатой.

Кнут долго молчал, почёсывая щетинистый подбородок, и глядя то на меня, то в сторону шахты, словно что‑то прикидывал в уме.

– На доверии, значит… – протянул он наконец. – Хитрый ты, щегол. Ишь, как повернул.

Бригадир сплюнул на землю и впился в меня глазами.

– Ладно, сделаем, – сказал он неожиданно твёрдо. – Молотобойцы завтра с утра твою крицу прокуют. Работа будет стоить… – старик задумался, – … пятьдесят медяков. За два обычных слитка – 1 серебрянный. Итого – полтора. Идёт?

Быстро кивнул, не веря своей удаче.

– Идёт!

– Тогда так и поступим, – Кнут деловито кивнул, довольный сделкой. – Как завтра всё подготовим, пойдёт наш караван через твой Оплот на Чёрный Замок. К вечеру должен быть у вас. Жди у ворот, когда солнце к закату склонится. Погонщику главному отсчитаешь пару десяток медюшек – полтора за товар, половину серебрянного за доставку. Тот тебе укажет, где твои болванки. Но, малец, – старик ткнул в меня пальцем, – с тебя ответная услуга. Если понадобится нам инструмент заточить или починить, вызовем тебя сюда. За плату, конечно. Условились?

– Конечно, Кнут. Спасибо за помощь, – искренне улыбнулся и протянул ему руку.

Он взглянул сначала на протянутую ладонь, потом мне в лицо. Затем его потрескавшиеся губы расплылись в ухмылке. Мужчина крепко пожал руку.

– И не скажешь, что ты ещё щегол, – проскрипел бригадир, а затем залился дребезжащим смехом. – Ишь, как дела крутишь‑вертишь!

Что ж, всё было решено, груз свалился с плеч. Остаток дня провёл в казарме, впервые за долгое время по‑настоящему отдыхая. Я мог, наконец, расслабиться, дать мышцам передышку и просто побыть наедине с мыслями. Всё складывалось наилучшим образом. Первый этап моего становления в этом мире подходил к концу. Завтра – в путь.

Когда солнце окончательно скрылось за вершинами гор, пошёл к себе в сарай. При свете горящего факела попробовал практиковать «Дыхание Жизни», но сразу остановился – я переполнен. Огненная Ци, которую впитал от домницы, бурлила внутри, требуя выхода. Казалось, дай сейчас молот и наковальню – смог бы выковать настоящий меч. Не знаю, может, это обманчивое впечатление, но ощущение силы было мощным. Всё‑таки меч – вершина мастерства, особенно тот, что я хотел создать.

Отправился к третьей домнице, дожидаясь Тарка. Сев на холодный валун у частокола, запрокинул голову. Надо мной раскинулось чёрное небо, усыпанное мириадами звёзд. В тишине громко стрекотали какие‑то ночные насекомые. Тихо напевал под нос печальную мелодию, всплывшую из глубин памяти Кая. Что‑то похожее на колыбельную, может, её пела ему мать? Уж очень она была тоскливой и пронзительной, но когда пел, на сердце становилось тепло. И это тепло, смешиваясь с огнём Ци внизу живота, согревало в эту промозглую ночь.

Наконец, в темноте послышались шаги. Появился парнишка, а с ним ещё двое крепких шахтёров с длинными ломами.

– Пора, – коротко сказал Тарк.

Домница почти остыла снаружи, но внутри ещё дышала жаром. Работяги разбирали глиняную кладку у основания печи, создавая большой пролом. Когда отверстие стало достаточно широким, они завели внутрь длинные клещи.

– Тяни! – скомандовал парнишка.

Втроём, упираясь ногами в землю и кряхтя от натуги, мужчины начали вытаскивать из печи крицу. Сначала показался лишь край. Затем, с треском и скрежетом, на землю вывалился огромный, светящийся изнутри ком. Он был похож на метеорит, из трещин которого сочился остаточный жар. Вокруг плясал раскалённый воздух.

Шахтёры оставили его остывать, пока цвет не сменился с красного на тёмно‑серый. Затем, облив несколькими вёдрами воды, обрушились на крицу кувалдами. Глухие удары раскололи её на четыре больших куска – примерно по одному каждую корзину. Тарк помог сложить сырье в безопасное место.

– Слушай, Тарк, у меня к тебе последняя просьба, – обратился я к парню. Парнишка стоял рядом, с удовлетворением глядя на результат работы.

– Завтра утром, когда смена начнётся, отнеси их, пожалуйста, старику Кнуту. Он знает, что с ними делать дальше. Поможешь напоследок? – я протянул ему руку.

Пацан шмыгнул носом и без колебаний пожал руку в ответ.

– Помогу, – сказал мне просто. – Доброй тебе дороги, Кай.

В темноте его глаза блеснули.

Кивнул на прощание и медленно побрёл к казарме. Лагерь затих, погрузился в сон. Внутри большинство охранников спали, утомлённые тяжёлым днём: кто‑то тихо посапывал, кто‑то похрапывал. Завтра для них начнётся новый день, полный тревог и рутины, а меня ждала дорога.

Дорога назад, в Оплот, который, как я с удивлением понял, начал считать домом. В кузницу, которая, возможно, станет моей мастерской. И к Гуннару… который, я очень на это надеялся, будет чуть‑чуть менее строптивым.

Лёг на койку, слушая дыхание спящих воинов. Всё сложилось – я выжил и стал сильнее. Заработал первые деньги и добыл бесценное сырьё. Но знал, что это лишь начало – настоящие испытания ждали впереди.

Глава 6

Ночью спалось отвратительно. Постоянно просыпался от храпа мужиков, что сотрясал стены казармы. Ворочался на жёсткой койке, сбрасывая с себя колючее одеяло. Тело горело – было ощущение, будто в животе медленно плавится котёл, наполненный жидким огнём. Последствия припадка? Похоже на то. Мысль об этом не приносила облегчения.

Не знал, сколько сейчас времени и долго ли ещё до рассвета. Несколько раз за ночь выходил на улицу, пытаясь остудиться и проветрить голову. Горные ночи были проморзглыми, но холода я не замечал. Стоя в одной рубахе, совсем не мерз. Было странное ощущение, что мог бы простоять так всю ночь.

Вернувшись на койку, вновь пытался уснуть, но тревожные мысли не давали покоя. Главная из них – деньги, где хранить гору медяков? В Оплоте мало кто имел дело с наличными – там царил бартер: ты мне курицу, я тебе – стул; я тебе десяток яиц, ты мне – починку сапог; таков деревенский уклад. Деньги водились разве что у ремесленников, торговавших с Чёрным Замком, да у старосты – он расплачивался монетами с ополчением. В мире, где у большинства нет ничего, мой мешок с монетами – это целое состояние.

Оставить в лачуге? Смешно. Туда может залезть кто угодно, там и двери‑то нормальной нет. Зарыть в землю? Самое разумное, но неудобно – каждый раз откапывать, когда понадобится пара медяков. В кузнице? Тоже нет. Не то чтобы не доверял Гуннару… хотя, если честно, не доверял. Кто знает, что взбредёт тому в голову по пьяни? Проснётся с бодуна, решит, что ему срочно нужно выпить, и пропьёт всё.

Так я и крутился без сна почти всю ночь, лишь урывками проваливаясь в тревожную дрёму. То и дело поглядывал на дверной проём, на тонкую полоску света под дверью, пытаясь угадать, не начинает ли светать.

Наконец, когда непроглядная тьма за дверью стала приобретать серый оттенок, не выдержал. Спустился с койки, наспех заправил, чтобы не оставлять беспорядка. Достал мешок с деньгами, крепко перевязал его и пошёл наружу.

На улице умылся ледяной водой, прогоняя остатки сна. Аккуратно сложил точильные камни в отдельный мешочек и был готов.

Сев на пенёк возле казармы, стал ждать охотников. За дальними хребтами небо уже вовсю серело, окрашиваясь в холодные тона. Оглядывался по сторонам, но лагерь ещё спал. Охотники, видимо, ночевали в доме Торгрима – в общей казарме я их видел только во время ужина, значит, появятся оттуда.

Мужчины вышли примерно через пятнадцать минут, бодрые и готовые к долгому пути. Брок в отличном настроении – тихо насвистывал какую‑то мелодию, но, увидев меня, тут же скривился.

– Опять будем плестись с этой мелюзгой, – проворчал усатый, его взгляд недобро сверкнул, задержавшись на моём мешке, который был в руке. Невольно прижал добычу к себе.

Охранники у ворот молча кивнули нам на прощание, и тяжёлые створки со скрипом отворились. Шагнули наружу, и меня тут же сбил с ног ледяной ветер. За пределами частокола тот выл ещё яростнее, чем внутри. Но я почти не ощущал холода, научившись направлять внимание вниз живота, чувствуя, как скопленный там внутренний огонь разливается по телу глубоким теплом.

Йорн приказал держаться рядом с ним и не отставать, чтобы «поглазеть по сторонам», как в прошлый раз. Молча кивнул ему, и пошёл за воинами.

Спускаться было гораздо легче, чем подниматься. Вообще, ощущал себя другим человеком, хотя не прошло и недели с тех пор, как попал в лагерь. Очень многое изменилось – появились деньги и уверенность в собственных силах, в своём мастерстве.

Но изменилось и ещё кое‑что: из редких разговоров охотников я впитывал новости из Оплота: староста мобилизовал ополчение – многие мужчины, до этого занимавшиеся хозяйством, бросили лопаты и взялись за копья. В деревне готовились к худшему – ждали нашествия падальщиков.

Троица провожатых были предельно внимательны – двигались быстро, но бесшумно, периодически замирая и вслушиваясь в звуки леса. Когда скалистые хребты закончились и мы ступили под тёмный полог хвойного бора, напряжение стало осязаемым. Йорн предупредил, что падальщики могут появиться внезапной волной, словно из под земли. Моя задача в случае чего – держаться за их спинами, не творить глупостей и ни в коем случае не пытаться бежать. Я молча кивал, стараясь запомнить каждое слово опытного воина.

Смотрел на одноглазого теперь совсем по‑другому. После того, как своими глазами увидел, как эти трое вырезали десятки чёрных хитиновых тварей за считанные минуты, их сила перестала быть для меня абстракцией.

Снова в памяти всплыла та сцена у Обелиска: Кай, полный отчаянной надежды, и затем – пустота, полное отсутствие Дара. Вспомнил взгляд Йорна тогда – полный разочарования. Наверное, он хотел обучать сына своего лучшего друга, а потом, когда увидел, что мальчишка пуст, подумал то же, что и многие в деревне? Что Кай – вовсе не сын Арвальда? Это многое бы объяснило – его холодность и отстранённость, почти презрение ко мне.

Что ж, это просто данность. Я не Кай и не ищу одобрения. Главное, что сейчас шёл с ними, под защитой их клинков и в относительной безопасности.

В какой‑то момент стал узнавать места – вот крутой изгиб тропы, за которым начинается резкий спуск. Здесь колея разбита колёсами телег, а справа – густые заросли того странного папоротника с кроваво‑красными прожилками на листьях. Семенил за спинами охотников, невольно оглядываясь, и понимал – мы уже близко.

И тут случилось самое жуткое.

Тишину леса разорвал писклявый визг. Ударив по ушам, отразился от крон деревьев и, казалось, звучал отовсюду одновременно.

Охотники замерли как один, в одно движение обнажив мечи. Тут же шагнул ближе к спине Йорна. Это был звук падальщиков, но в нём появились новые ноты. К писку добавился какой‑то трескучий скрежет, будто кто‑то скребёт камнем по стеклу. Звонкий писк – и затем несколько секунд этого мерзкого клокотания.

Сердце ушло в пятки – снова увидеть тварей не хотелось… В памяти всплыли слова однорукого повара о том, что существа из окрестных пещер гораздо опаснее шахтных. Лихорадочно глазел на воинов, пытаясь прочитать по ним, что происходит – ждать ли нападения? Но лица мужчин были непроницаемыми.

Прошла, казалось, вечность. Визг повторился, но уже дальше. В какой‑то момент командир, не сказав ни слова, плавно опустил меч и вложил в ножны. Мы двинулись дальше. Мужчины ничего не обсуждали – казалось, и не нужно было – следопыты понимали друг друга без слов, в отличие от меня.

После этого эпизода внутри заворочались тревожные мыслишки: Если падальщики кишат в лесах, что соседствуют с Оплотом, выпустят ли караван из шахты? Пусть даже с охраной. Усомнился, правильно ли поступил, оставив там своё добро.

– Охотник Йорн, – окликнул командира, когда деревья впереди начали понемногу редеть, и сквозь них пробились лучи солнца.

Тот не ответил, продолжая молча шагать вперёд, его единственный глаз внимательно сканировал лес. Обернулся лишь Брок. Увидев моё встревоженное лицо, мужик фыркнул.

– А почему падальщики полезли именно сейчас? – спросил то, что интересовало больше всего.

Усатый вновь фыркнул, бросив взгляд на одноглазого соратника, проверяя его реакцию.

– Не знаю, – резко отрубил Йорн, не оборачиваясь.

Я ожидал, что мужчина добавит что‑то ещё, объяснит, но тот молчал, продолжая двигаться вперёд, будто меня не было. Неужели такой опытный воин и следопыт как он, действительно не знает причин происходящего? Поверить в это трудно, скорее, просто не хотел говорить.

– А что это вообще за твари? – решил сменить тактику и задать более конкретный вопрос. – Ясно, что существа живут глубоко в пещерах. Но почему они зовутся падальщиками, если нападают на живых? Падальщики ведь едят мертвечину. Не понимаю.

Говоря это, чувствовал странный интерес к этим монстрам и не только его. Просто хотелось поговорить с одноглазым охотником, и это было не совсем моё желание. Скорее мальчишки Кая, что шло из глубины его детской души – болезненная потребность в одобрении этого человека, лучшего друга его отца. Потребность, которой, как было ясно, не суждено сбыться.

К удивлению, Йорн замедлил шаг и впервые за весь разговор повернул голову вполоборота, бросив на меня быстрый взгляд.

– Падальщиками их зовут потому, – сказал тот ровным голосом, – что они жрут своих же. В норах твари живут впроголодь. Стоит одному сдохнуть, как остальная масса тут же набрасывается на труп. За минуту от него не остаётся ничего, кроме нескольких ошмётков панциря. Они едят всё, вот поэтому они падальщики.

Мужик замолчал, снова уставившись на тропу перед собой. Ветки деревьев над нами тихо шелестели, создавая обманчивое ощущение умиротворения. На одной из веток звонко выводила свою трель какая‑то птица.

– Но это не всё, – неожиданно продолжил командир. – Есть и другое мнение. Их так прозвали из‑за их укусов. Оставят на тебе царапину – и рана начинает гноиться почти сразу. Их когти и жвалы несут в себе какую‑то гниль.

Он пожал плечами.

– Точного ответа нет, щегол. Имя пришло из давних времён. Не каждый задаётся вопросом «почему». Главное – знать, как их убивать.

Йорн замолчал и вновь ушёл в себя. Брок, шедший сбоку, демонстративно глядел перед собой, но чувствовалось, что мои вопросы его раздражают. А вот Киан, наоборот, обернулся и, встретившись взглядом, улыбнулся. Кажется, моя любознательность его позабавила.

За всё время, что я находился в этом теле, не слышал от старшего охотника такой длинной речи. Почти монолог, и в его словах было что‑то новое. Мужчина не просто убивал тварей, но изучал их. Воин любил своё дело, для него это были не просто монстры, а существа со своей историей и повадками, со своим местом в этом мире. Наверняка командир много думал об устройстве этой дикой экосистемы, было бы интересно послушать больше, но обычно из него и двух слов не вытянуть. Этот короткий разговор был редким исключением.

Через несколько минут увидел знакомый спуск. Тропа становилась шире, и сквозь стволы деревьев начали проглядывать заострённые верхушки частокола, а над ними – несколько струек дыма, лениво вьющихся в холодном утреннем небе. Наконец‑то мы подходили к Вересковому Оплоту.

Когда спустились с холма и вышли из леса, до слуха донёсся шум небольшой речушки, что ограждала деревню с востока. Или это был юго‑восток? Я привык ориентироваться по солнцу, но до сих пор не был уверен, было ли это светило тем самым солнцем из прошлого мира.

Наша группа шла вдоль частокола к воротам. Я глядел на потемневшие от времени брёвна, на простую сторожевую вышку, на крыши избушек, видневшиеся за стеной. С удивлением осознал, что возвращаюсь домой – в место, где меня, возможно, ждало будущее.

Ворота были плотно закрыты. Ополченец на вышке, узнав нас, поднял руку в приветственном жесте. Йорн молча ответил ему тем же. С протяжным скрипом, от которого закладывало уши, тяжёлые створки начали медленно расходиться, впуская внутрь.

Мы шагнули в пределы Оплота. И тут же троица, не сказав ни слова на прощание, просто двинулась вверх по центральной улице, куда‑то в сторону дома старосты. А я остался один, слушая, как за спиной с глухим стуком закрываются ворота.

Первое, что ударило в нос – вонь. Густой запах экскрементов, гниющих отбросов и застоявшейся воды. Это было дно деревни – сточная канава. Сюда, вниз по склону, стекались все нечистоты. Прямо вдоль частокола тянулось подобие рва, наполненное мутной жижей. Местные старались не селиться здесь, но дома всё‑таки были – самые маленькие и кривые, некоторые – очевидно брошенные. Как раз в таком месте и находилась моя лачуга.

Стало не по себе. Невольно сравнил это место с казармой в шахтёрском лагере – там было шумно, но всегда тепло, сытно и по‑своему уютно. Кормили три раза в день по расписанию и, если попросишь, наливали добавку. Эх… вот и закончилось моё маленькое приключение.

Покрепче перехватил мешки – один с звенящими монетами, другой с точильными камнями – и поплёлся к своему «дому». Путь лежал через узкие тропинки, пробивающиеся сквозь густые заросли крапивы и лопуха, которые умудрялись пускать корни даже здесь. Вновь поймал несколько косых взглядов редких прохожих – они тут же отводили глаза, когда смотрел на них.

Подошёл к кривой двери и меня сбило с ног. Из щелей несло таким тошнотворным запахом тухлой копчёной рыбы, что я чуть не потерял сознание, прикрыв нос рукавом.

«Так, Дима, это было глупое решение,» – мысленно выругался на себя. Лучше бы отдал кому‑нибудь, чем так переводить продукты. Но я ж не думал, что задержусь в лагере так надолго – ладно, что уж теперь.

Нырнул внутрь, скинул свою ношу на лежанку и подхватил связку лещей. Рыба была ужасна, вокруг роилось облако мух, а под чешуёй копошилась живность.

Вытащил всё это наружу и тут же наткнулся на враждебный взгляд. У домика напротив стоял старик со спутанной седой бородой – дед сверлил меня глазами.

– Вот он, паршивец! – прошамкал он. – Мы тут носы воротим от твоей халупы, а он где‑то пропадает! Дурак, оставил рыбу в доме гнить!

Ничего не ответил. Стиснув зубы, посмотрел на связку, потом на старика, затем на частокол. Что с ней делать? Просто выбросить в канаву – будет вонять ещё неделю. Нужно решать проблему.

Вспомнив про огниво, решил не просто выбросить тухлятину, а уничтожить её, чтобы не плодить антисанитарию. Рядом с лачугой валялась старая доска с острым краем – подобрал её. За домом, у частокола, где земля была более рыхлой и влажной, принялся копать.

Доска плохо входила в землю, но я, используя её как рычаг, упорно рыл, пока не выкопал яму глубиной по колено.

Затем вернулся в лачугу и взял набор: огниво, кремень и остатки сухого трута. На дно ямы бросил несколько мелких щепок, которые откололись от доски во время копки. Сверху уложил трут, а на него – несколько сухих досок, которые валялись в доме.

Присев на корточки, высек искру. Трут задымился, затем разгорелся, охватив щепки.

Бросил в яму связку рыбы. Пламя зашипело и почти погасло, но жар от раскалённого жира подхватил его, и в небо ударил столб вонючего дыма. Быстро засыпал это дело выкопанной землёй, оставив небольшое отверстие для тяги.

Теперь оставалось только ждать, пока всё прогорит под землёй. Выпрямился, отряхивая руки. Старик‑сосед, увидев, что я взялся за уничтожение проблемы, что‑то пробурчал, но больше не кричал. Сплюнул и скрылся в своей лачуге.

Снова зашёл к себе в дом. Оглядел унылое убранство: земляной пол, дырявые стены, жалкая куча соломы в углу. Работы предстояло очень много. Первым делом – заделать щели в стенах и крыше, чтобы не дуло и не текло. Затем – соорудить нормальное спальное место. Найти или сделать хоть какую‑то посуду.

Прикинул финансы – хоть и заработал прилично, но после оплаты работы молотобойцев и покупки дополнительных слитков у Кнута, осталось шестьсот шестьдесят медяков – приличная сумма для сироты, но хватит ли на всё? Ладно, всё постепенно, шаг за шагом.

И первым шагом, как бы того ни хотелось, был визит к Гуннару. Нужно отметиться – показать, что вернулся. Взял с собой мешок с деньгами – возможно, придётся откупаться или договариваться. Туда же положил и мешочек с его точильными камнями. Разговор обещал быть непростым.