Текст книги "Системный Кузнец. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Ярослав Мечников

Соавторы: Павел Шимуро
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 48 страниц)

Ориан замер, явно не ожидая прямого удара. Маска спала, и в чёрных глазах мелькнула растерянность.

– Что за бред ты несёшь, щенок? – быстро овладел собой, голос вновь заледенел. Алхимик склонился ниже, и я почувствовал запах трав и вони изо рта. – Ты хоть понимаешь, в чём ты меня обвиняешь?

Мужчина говорил тихо, но каждое слово наполнено угрозой.

– Если ты не заткнёшься прямо сейчас, никакой пьяница‑кузнец тебе не поможет. Я тебя не просто «уничтожу» – сварю отвар, от которого твои кости станут мягкими, как воск. Смешаю порошок, который заставит сердце биться, пока не взорвётся. И все будут думать, что ты умер от той же самой лихорадки. Никто. Ничего. Не поймёт.

Мужик говорил буднично и спокойно, будто рассказывал о том, как провёл день. Затем замолчал, ожидая, как страх сломает моё упрямство.

Я замолчал. Адреналин отступил, сменившись ледяным расчётом. Дальше идти нельзя – похоже перегнул палку. Сейчас я был слаб, одинок, и стоял лицом к лицу с монстром, который только что в деталях описал, как меня убьёт. Последствия могли быть катастрофическими и очень скорыми.

– Одно знаю точно, – продолжил мужик. – Ты каким‑то образом вернул себе контроль над волей. Обычный мальчишка, охваченный таким жаром, так просто этого бы не сделал.

В его чёрных глазах появился огонёк исследователя, наткнувшегося на уникальный феномен. Ориан отступил на шаг.

– Теперь можешь идти.

В голосе прозвучало разочарование – эксперимент провалился. Ориан не получил того, чего хотел, и видно, как в голове мужчины уже прокручиваются варианты, как объяснить эту неудачу тем, кто ждал другого результата.

Я мог бы просто уйти. Это был бы самый разумный поступок. Но меня душила смертельная усталость – не от лихорадки, а от лжи, от необходимости прятаться и изворачиваться. Слова Ориана о том, что меня «так просто не отпустят», прозвучали как приговор к пожизненному заключению в клетке подозрений. Не хотел жить именно так. Вместе с этим, возвращение контроля над Ци принесло не только силу, но и безрассудную уверенность. Чувство человека, которому нечего терять, и от этого тот становится опасным.

Бросил взгляд на безмолвный, омываемый ливнем Обелиск.

И тогда, повинуясь отчаянному желанию свободы, решил разорвать паутину лжи. Пусть будет что будет. Пусть камень покажет пустоту, и от меня отстанут. Или пусть покажет силу, и я встречу эту новую проблему лицом к лицу. Любая определённость была лучше постоянного бегства. Я спокойно сделал к шаг к камню и просто положил ладонь на мокрую поверхность, требуя ответа.

Мужчина застыл. Его глаза, до этого полные злобы, расширились от шока. Ориан бросал взгляд то на мою руку, то на лицо, не в силах поверить в происходящее.

Я тоже стоял и ждал, чувствуя, как сердце гулко стучит в груди, не зная, что покажет Камень. Возможно, снова пустоту, но просто хотелось, чтобы от меня отстали. Чтобы этот фарс закончился раз и навсегда, здесь и сейчас, по моей воле.

Как только ладонь коснулась камня, ощутил его – обелиск был не просто холодным и мокрым, но живым. Под рукой прошла глубокая вибрация, словно прикоснулся к груди спящего гиганта. Чувствовал, как камень пульсирует изнутри, и пульсация наполнялась колоссальной энергией – это была Ци, но другая – не горячая и яростная, как у огня, а глубокая, как океан. Она была в сотни раз мощнее, чем та, что полыхала в домнице. Она и откликалась на прикосновение.

Ориан вперился в камень взглядом, полным такого напряжения, будто от воли этого монолита зависела судьба всего мира. Мужчина ждал вспышки, свечения, любого знака, но камень, несмотря на то, что под ладонью он отчётливо гудел и пульсировал, внешне оставался безмолвным. Ни одна из глубоких рун, выбитых на поверхности, не зажглась. Обелиск молчал, хотя энергия внутри него билась с мощью ядерного реактора, готового пойти вразнос.

Показалось, что алхимик тоже это чувствует – видел, как расширяются его зрачки и напряглась челюсть. И то, что камень молчал, явно шло вразрез с тем, что подсказывали ему его чувства. Глаза мужчины наполнились смесью дикого раздражения и растерянности.

– Да чтоб тебя! – выругался мужик сквозь зубы, обращаясь то ли ко мне, то ли к камню, то ли к кому‑то из духов.

Я вздрогнул от его выкрика и инстинктивно дёрнулся, чтобы убрать руку.

– Нет! Стой! – резко оборвал Ориан. – Ещё не всё.

Алхимик шагнул ближе, и я увидел, как дрожат его руки.

– Жди, пока Камень выполнит работу, щенок, – мужик дышал глубоко и часто, почти хрипел, а его чёрные глаза выглядели безумными. В них горел огонь фанатика, столкнувшегося с невозможным. – Он не может молчать. Не сейчас. Не с тобой.

Одержимость алхимика пугала больше, чем угрозы. Я вновь посмотрел на свою ладонь, лежащую на камне, теперь и сам с тревогой рассматривал каждую выбитую на нём руну, словно опасаясь, что в следующий момент любая из них может вспыхнуть внутренним светом, вынося приговор, от которого пытался убежать.

Глава 19

Беззвучная вспышка молнии пронзила темнеющее небо, и тут же грянул раскат грома, сливаясь с рёвом проливного дождя. Стена воды обрушилась на двор алхимика, заставляя пригнуться и стоять на полусогнутых ногах, чтобы порыв ветра не сбил с ног.

Мой взгляд замер на рунном камне, на каждой прорези в твёрдой породе – вода стекала по ним, как безудержные слёзы. Я не знал, покажет ли он что‑то или нет, и уже сомневался, правильно ли поступил, приложив к нему руку, но выбор сделан.

Алхимик, казалось, перестал дышать. Дождь заливал его лицо, но он не моргал, чёрные глазницы вперились в руны с такой одержимостью, будто в них решалась его жизнь.

Прошло десять секунд. Затем двадцать. Целая вечность, растянутая шумом ливня и гулом камня под ладонью, но обелиск, несмотря на пульсирующую энергию, внешне не показывал ничего.

Стало ясно – уже не покажет.

Медленно отвёл руку от его поверхности, и гул под ладонью стих. Моё сбитое до этого дыхание выровнялось, стало спокойным и глубоким, контрастируя с грохотом в небе и рёвом стихии.

Перевёл взгляд на Ориана – тот тоже глубоко и часто задышал. Мужчина пытался осознать то, что только что произошло – могущественный обелиск оказался ему непонятен.

Алхимик бросил на меня растерянный взгляд, а затем его глаза хищно сщурились так, что чёрных провалов почти не стало видно.

– Ты пуст, щенок, – сказал мужик с неопределённой интонацией, которая не принесла успокоения. – Можешь идти. Ты здоров. Я излечил тебя.

Ориан смотрел на меня, внушая эту мысль, заставляя поверить в неё, а затем кивнул в сторону хлипкой калитки, ведущей на улицу. От яростных порывов ветра и ливня та раскачивалась и протяжно скрипела на ржавых петлях.

Уже собирался сделать шаг прочь из этого проклятого места, когда мужчина вновь окликнул.

– И ещё, щенок.

Я замер, не оборачиваясь.

– Запомни наш разговор. Не вяжи узел на своей шее собственными руками, – угрожающе прошипел алхимик в спину. Слова заставили посмотреть на него в пол‑оборота.

Мужик вновь кивнул в сторону калитки, окончательно отпуская меня. Было ясно – тот хотел, чтобы то, что было здесь, здесь и осталось. Чтобы молча принял тот факт, что Ориан каким‑то неведомым способом ввёл меня в состояние лихорадки и галлюцинаций, манипулировал мной и подвёл к камню против воли. Алхимик хотел, чтобы я спустил это на тормозах и проглотил.

Вдруг накрыла волна ярости, смешанной с отвращением, будто меня использовали как инструмент для какого‑то зловещего эксперимента, и это было омерзительным. Но сквозь ярость пробивалась прагматичная мысль: Может быть, это не самый худший вариант? Если промолчу и сделаю вид, что поверил в его «лечение» – меня, наконец, оставят в покое и позволят заниматься тем, чем хочу?

Бросил на алхимика последний взгляд, полный холодной ненависти. Тот стоял под стеной проливного дождя – тёмная и неподвижная фигура, похожая на идола. Вся его одежда вымокла насквозь, но мужчина, казалось, не чувствовал холода.

А затем я развернулся и двинулся в сторону калитки. Сначала медленно, а затем быстрее, ускоряясь с каждым шагом. Резко дёрнул ржавое кольцо – калитка со стуком ударилась о столб. Выскочил на размытую грязью улицу и, не разбирая дороги, помчался прочь.

Сегодня произошло нечто более важное, чем странная болезнь и жуткая встреча с Орианом. Пока бежал, захлёбываясь холодным дождём и собственным дыханием, в голове наконец‑то всё встало на места.

Понял: Кай мечтал быть охотником и ненавидел кузницу, запах угля и жар горна – пацан видел в этом ремесле символ своей нищеты и рабства. Все мои импульсивные порывы – это его глухое недовольство и стремление к славе воина, наследие и призрачная воля, живущая в этом теле.

Но теперь здесь другой человек, и у него совсем другие желания. Наконец, смог чётко отделить одни чувства от других.

Я – Дима, человек из другого мира, хочу стать кузнецом.

Боевую технику, «Путь Тлеющего Угля», буду оттачивать, но использовать только для защиты своей жизни, и тех, кто дорог. Я не собирался становиться воином, что ведёт за собой людей, прорубаясь сквозь орды тварей или сражается с могущественными врагами. Мой путь – путь созидания. Путь ремесленника. Путь Мастера, который создаёт, а не разрушает – это то, чего жаждала моя душа, а не Кая.

Бежал вниз по улице. Потоки воды превратили её в скользкую реку. Несколько раз чуть не упал, поскальзываясь в наступающей темноте.

Когда подбегал к кузне, из её тёмного проёма вышла огромная и бородатая фигура. Вспышка молнии на мгновение выхватила из мрака хмурое лицо мужчины.

Гуннар, судя по всему, не выдержал и направился обратно к алхимику, чтобы проверить меня. Мужик что, беспокоился?

Старик остановился, увидев мой бегущий силуэт. И когда подбежал ближе, мне не показалось – тот правда облегчённо выдохнул, выпуская облачко пара в холодный воздух.

Остановился перед ним, тяжело дыша. Дождь стекал по лицу, но я его почти не замечал. Старик молча разглядывал меня несколько секунд, взгляд очень внимательный.

– Поставил на ноги тебя этот болотный червь? – прорычал Гуннар голосом, в котором смешалось облегчение и недоверие.

Я кивнул.

– Да, мне легче, мастер. Спасибо, что позаботились.

Слова прозвучали искренне, ведь правда был благодарен. Старик не бросил меня, а отвёл к тому, кто мог помочь. В этом жестоком мире это было сродни подвигу.

Взгляд кузнеца, едва различимый во мраке и сквозь плотную стену дождя, на мгновение потеплел, потеряв обычную жёсткость. Его глаза дрогнули.

– Да… – мужик хрипло откашлялся. – Пошли в кузню. Согреешься.

Коротко кивнул на тёмный проём двери, откуда тянуло теплом и запахом угля.

Не говоря больше ни слова, я прошёл мимо него, зашёл в согретое и уютное помещение. Мужчина вошёл следом и с глухим стуком закрыл за тяжёлую дверь, отсекая рёв бури.

Дождь барабанил по стенам и соломенной крыше, его монотонный стук перекрывал даже треск углей в остывающем горне. Из нескольких дыр в крыше с тихим звоном капала вода в подставленные миски на полу. «Нужно будет заняться ремонтом,» – машинально отметил про себя.

Здесь, в своём мире, сразу стало теплее и спокойнее. Опустился на табурет у стены и поднёс озябшие руки ко рту, согревая горячим дыханием. Не скажу, что сильно замёрз, но так было легче.

Кузнец прошёл вглубь мастерской. Несколько секунд молча стоял, глядя на пляшущие в очаге языки пламени, широкая спина была напряжена. Затем, не поворачиваясь ко мне, Гуннар сказал:

– Знаешь, щегол…

Голос дрогнул так сильно, что старик осёкся на полуслове и замолчал, явно пытаясь взять под контроль эмоции, которые грозили вырваться наружу. Было видно, как огромные пальцы нервно теребят друг друга, затем мужчина сжал их в такой массивный кулак, что костяшки побелели. Тишина в кузне стала тяжёлой, нарушаемая лишь стуком дождя и шипением углей.

Поднял на кузнеца глаза, ожидая, что тот скажет дальше.

– Я ведь думал, что ты никчёмный, – произнёс это тихо, глядя в огонь. – И относился к тебе…

Старик снова замолчал, собираясь с духом.

– … скверно относился, – с трудом закончил, подобрав, наконец, слово. – Ты не держи на меня обиды, щегол. Я ведь не самый приятный человек, если посудить.

Гуннар закончил и замолчал – просто стоял, огромный и неподвижный. Огонь из горна отсвечивал на его мокром профиле, на выступающих скулах и огромной бороде, с которой всё ещё стекали капли дождя. Не знал, что ответить – то было не раскаяние в привычном смысле, скорее грубая и неуклюжая попытка мужчины, не умеющего говорить о чувствах, признать свою неправоту.

И суть была в том, что я почему‑то уже не злился на него. Может, потому что понимал, что за жестокостью скрывалась боль и разочарование от жизни, а может, потому что Кай – тот мальчик, который был во мне, просто устал ненавидеть.

– Мастер. Всё в порядке, – сказал тихо и просто.

Старик не пошевелился. И тогда я сам решил разрядить тишину.

– Вы конечно меня тогда чуть не утопили, – припомнил нашу первую встречу в этом теле, когда мужик окунал меня головой в бочку. Уголок рта невольно дёрнулся в улыбке. – Но с кем не бывает, в конце концов?

Тихо усмехнулся и смешок получился нервным, но искренним. Гуннар нахмурился, медленно переводя на меня тяжёлый взгляд. Глядел, как я пытаюсь сдержать неуместную, на первый взгляд, весёлость.

И вдруг суровое лицо старика дрогнуло. Один‑единственный глухой хохот вырвался из его лёгких, будто кашель. Затем ещё один, уже громче. А потом его огромное тело затряслось, и кузню наполнил низкий раскатистый хохот. Мужчина смеялся, запрокинув голову и хлопая себя по колену.

– Ну ты сказанул, недоносок! – пророкотал сквозь смех, утирая выступившие слёзы тыльной стороной ладони. – Ну, насмешил! С кем не бывает… Ах, чтоб тебя!

И я, глядя на кузнеца, тоже рассмеялся открыто и свободно – впервые за всё это время. И этот совместный смех в маленькой кузне, под аккомпанемент дождя, смыл всю старую боль, обиды и страх. В этот момент мы перестали быть мастером и рабом, но будто стали двумя кузнецами, стоящими в начале чего‑то нового.

– Но мастер Гуннар, – вырвалось у меня неожиданно серьёзно, прерывая его затухающий смех.

Тот сразу напрягся, и веселье испарилось.

– Если вы пореже будете называть меня такими словами, – я тщательно подбирал выражения, – так будет лучше. Для дела.

Мужчина замер, глядя на меня несколько секунд, а затем задумчиво почесал красный нос‑картошку.

– Так если ты щенок, как тебя по‑другому‑то называть? – абсолютно серьёзно спросил мужик, глядя на меня как на ходячую загадку.

Я пожал плечами.

– Не знаю, – сказал тоже серьёзно, без тени улыбки. – Кай, например. Мне нравится, когда меня называют Кай.

Мужчина стоял очень долго, глядя на меня так, будто видел впервые. Не забитого сироту или неуклюжего подмастерья, а кого‑то, кто имеет право просить. Затем Гуннар едва заметно кивнул.

– Ну хорошо, Кай, – старик вздохнул тяжело, словно прощаясь не просто со словом «щенок», а с целой эпохой, где всё было просто и понятно. – Кай, так Кай. Какая, в конце концов, разница.

– А про алхимика… – начал тут же, не давая и секунды паузы, пока кузнец был в состоянии согласия. – Вы не платите ему ничего за моё «лечение». Не нужно.

Выпалил жёстко, с нажимом, и тут же поймал себя на том, что вновь поддался импульсу. Злость на себя обожгла изнутри. Это было нелогично и опасно, но образ Ориана с его змеиной улыбкой и угрозами был слишком свеж в памяти. Я не знал, но предполагал, что его «помощь» обойдётся Гуннару в приличную сумму, и этот ублюдок не должен получить за манипуляции ни единого медяка. Это было дело принципа.

– Это ещё почему? – нахмурившись, спросил мужчина. Его брови снова сошлись на переносице, возвращая лицу суровое выражение. – Он поднял тебя на ноги. Сам ж видел – ты чуть не сдох у меня в кузне. У тебя бред уже начался.

Я замолчал, лихорадочно пытаясь придумать убедительное оправдание, но в голову, как назло, ничего, кроме правды, не приходило. Сказать старику, что Ориан, возможно, сам и вызвал эту болезнь? Что он проводил надо мной какой‑то ритуал? Что‑то мне подсказывало: если скажу, тогда этот прямолинейный и яростный мужик не раздумывая схватит свой самый большой молот и пойдёт разбираться, а это могло привести к необратимым последствиям.

– Просто не стоит оно того, мастер, – наконец выдавил, тщательно подбирая слова. – Это моя болезнь. Значит, и мне за неё платить. Я сам с ним разберусь. Позвольте мне это сделать, мастер Гуннар.

Смотрел на него прямо и внимательно, ожидая реакции.

Мужчина долго молчал, затем вздохнул, провёл пятернёй по спутанной и мокрой бороде, о чём‑то размышляя. Гуннар действительно оценивал просьбу, взвешивая её.

– Решение не мальчика, а мужика, – сказал кузнец едва слышно. В этом ворчании впервые прозвучало уважение. – Дорого тебе это встанет, Кай. Ориан с тебя три шкуры сдерёт.

Старик предупреждающе посмотрел на меня, давая последний шанс передумать.

– Ничего, – ответил без тени сомнения. – Сочтёмся.

Повторил слова алхимика, и в голосе прозвенела холодная сталь.

Гуннар снова посмотрел на меня так, будто увидел клинок, который только что прошёл закалку. И, кажется, клинок старику понравился.

– Ну, будь по‑твоему, – наконец выдохнул мужчина, сдаваясь. А затем неожиданно кивнул в сторону горна. – Ну что, готов ковать?

Я усмехнулся.

– Вы хотели сказать, мехи качать?

– Нет, – посмотрел на меня прямо, и в глазах громилы не было насмешки. Гуннар замолчал, подбирая слово. – Вместе ковать будем.

Сделал паузу, давая осознать сказанное.

– Глядишь, и я у тебя чему‑нибудь научусь. – хмыкнул, но беззлобно. – Уж не буду спрашивать, откуда ты так много знаешь. Думаешь, поверил, что ты один раз взглянул на мехи братьев‑оружейников и тут же всё понял и запомнил? – спросил он строго. – Неужто думаешь, что я совсем мозги пропил, чтобы в такую сказку поверить?

Моё сердце застучало как сумасшедшее, сидеть на месте стало трудно. Я вцепился в края табурета, чтобы не подскочить. Мужик знает и всё время знал, ну или догадывался.

– Но я не буду спрашивать, – спокойно добавил Гуннар. – Есть у тебя способность, тут и ежу понятно. Ну так пусть она пойдёт на благо нашему делу. – Старик шагнул к верстаку, где оставил свои наброски мехов. – Давай. Объясняй, как ты это видишь. С какой стороны подойти к ковке тяги для маховика? Говори как есть, объясняй, если нужно, а я скажу, что думаю. Что в кузне происходит – в кузне и останется. Даю слово.

Мужчина подошёл ко мне в полумраке, освещённый лишь отблесками огня, бросив серьёзный взгляд. Затем протянул огромную руку для рукопожатия.

Всё было как во сне. Трудно было поверить в происходящее. Волнение настолько сильное, что к горлу подступил горячий ком, а в глазах защипало.

Я медленно встал. Маленький мальчик, всё ещё смотрящий на этого гиганта снизу вверх. Теперь чувствовал, что Гуннар говорит абсолютно серьёзно. Старик оказался гораздо мудрее и глубже, чем мог представить – он не испугался чуда, но решил поставить его себе на службу.

Медленно протянул свою руку в ответ и крепко пожал его ладонь.

В этот самый момент снаружи с оглушительным треском прогремел гром. Но здесь, в кузне, было тепло и по‑своему тихо, несмотря на барабанную дробь дождя по крыше. Треск углей в очаге вдруг стал увереннее и громче, будто сам огонь приветствовал наш союз, заполняя собой пространство.

Мы стояли так несколько секунд – старый мастер и мальчик с душой из другого мира – скрепив рукопожатием рождение чего‑то нового.

Глава 20

Буря снаружи утихла, сменившись монотонной барабанной дробью дождя по крыше. Сидел на табурете, глядя на тлеющие угли в горне, и пытался унять дрожь – она была не от холода, а от пережитого – смесь адреналина, усталости и странной эйфории. Гуннар ушёл, ничего не сказав. Я остался один, и это лучшее, на что можно рассчитывать.

Дверь отворилась, заставив вздрогнуть. Старик вернулся, неся в руках свёрток из грубой ткани. Не говоря ни слова, мужик прошёл к верстаку, смахнул с него угольную пыль и развернул принесённое – запах жареного мяса и свежего хлеба наполнил кузницу, смешиваясь с ароматом угля и холодного металла.

– Ешь, – буркнул кузнец, не глядя на меня.

На тряпице лежали два щедрых куска жареной свинины, от которых ещё шёл пар, и половина каравая ржаного хлеба. Сглотнул слюну, молча подошёл, оторвал кусок хлеба, взял мясо и сел обратно на табурет.

Мы ели в тишине. Неловкой, но уже не враждебной. Я отрывал куски мяса, жадно жевал, чувствуя, как тепло и сытость растекаются по телу. Гуннар ел медленно, отщипывая хлеб огромными пальцами и отправляя в рот. Старик не смотрел на меня, а я не смотрел на него – оба глядели на огонь, каждый думая о своём. Старые отношения – хозяина и раба – умерли сегодня, а новые – товарищеские – ещё не родились. Зависли где‑то посередине, и единственное, что нас объединяло, была эта еда и огонь в горне.

– Тягу сегодня начнём, – произнёс кузнец хриплым голосом, дожевав последний кусок. – Завтра Свен придёт снимать уточнять мерки для рамы – к тому времени у нас должна быть готова хотя бы одна деталь, чтобы он понял, с чем работать.

Я кивнул.

– Какую сталь возьмём? – спросил у мужчины, переходя на деловой тон. Это было проще, чем пытаться говорить о чём‑то другом. Хотя мне многое было интересно из его жизни, но сейчас говорить об этом будет неуместно.

– Ту, что ты отложил. Из клинков, – Гуннар махнул рукой в сторону моего порядка. – Она пружинит. На изгиб и скручивание работать будет лучше, чем простое железо.

Я встал, подошёл к стопке и выбрал самую длинную и ровную полосу, принёс к наковальне и положил на поверхность.

[Полоса стали. Качество: 48%. Анализ: Высокое содержание углерода, следы марганца. Присутствуют микротрещины от усталости металла. Рекомендация: Требуется нормализация (полный нагрев и медленное остывание) перед ковкой для снятия внутренних напряжений.]

– Мастер, её сначала нужно прогреть целиком и дать остыть на воздухе, – сказал мужику, следуя рекомендации. – В ней могут быть старые напряжения. Если начнём ковать сразу – может лопнуть.

Гуннар подошёл, нахмурившись. Взял полосу, повертел, постучал по ней молотком, затем приложил к уху, щёлкнув по ней пальцем, вслушиваясь во внутреннюю вибрацию – это был старый метод проверки, который он, видимо, ещё помнил.

– Может, и прав, – неохотно проворчал старик. – Откуда знаешь?

– Чувствую, – ответил первое, что пришло в голову, стараясь не встречаться с ним взглядом. – Металл… он как будто уставший, поживший.

Старик хмыкнул, но спорить не стал.

– Ладно, умник. Раздувай горн. Посмотрим, на что годится твой нюх.

Встал к мехам. Заплатка, которую сделал кузнец, отлично держалась. Я качал, вкладывая в каждое движение вес тела, и одновременно дышал – втягивая живительную Огненную Ци, что доходила от горна. Полоса стали медленно погружалась в раскалённые угли.

Гуннар стоял рядом, не сводя глаз с огня. В этот раз он был другим – старик ждал, когда метал догреется до нужной температуры, словно вспоминая, почему вообще занимается тем, чем занимается. Когда полоса начала наливаться ровным вишнёвым цветом, по кузне раздался низкий рокот.

– Давай сюда, – скомандовал кузнец.

Выхватил полосу клещами – металл светился глубоким цветом.

[Оптимальная температура для нормализации достигнута.]

Поразился тому, насколько четко он почувствовал металл, словно старый медведь действительно пробудился от спячки.

Мужчина положил заготовку на край наковальни и просто оставил остывать. Мы ждали.

Когда заготовка остыла до тёмно‑серого цвета, Гуннар вновь сунул ту в огонь.

– Качай, – бросил мне.

Я налёг на рычаг. Через несколько минут мужик выхватил уже ярко‑оранжевую полосу.

– Держи, – протянул мне маленькие клещи.

Взял заготовку – та была тяжёлой, а жар обжигал лицо. Старик взял ручник и нанёс один точный удар, отмечая место будущего изгиба.

– Теперь ты, – кивнул на ручник поменьше. – По отметке и легко.

Я взял молот – тот самый, неудобный, с нарушенным балансом, на который ранее уже сетовал, проводя ревизию в кузне. Ударил раз, другой. Гуннар молча смотрел, а затем забрал клещи и сам продолжил.

Через несколько минут заметил, что старик держит заготовку под неверным углом – Система постоянно выдавала ошибку. Каждый его удар не вытягивал металл, а расплющивал.

– Мастер, может, немного повернуть? Вот так. Чтобы удар шёл вдоль волокон.

Кузнец замер с занесённым молотом. Медленно опустил инструмент, посмотрел на заготовку, потом на меня. Молча развернул заготовку так, как я показал, и ударил снова. Металл послушно потянулся в нужную сторону. Мужик хмыкнул, бросив на меня удивлённый взгляд и продолжил работу.

Мы трудились так больше часа. Я быстро уставал – тело после лихорадки было ватным, но приходилось терпеть, распределяя Огненную Ци по забитым мышцам, когда было особенно трудно. Несколько раз Гуннар, видя, как я шатаюсь, молча забирал у меня рычаг мехов и сам делал несколько мощных качков.

Когда формировали ушко для оси, вновь не выдержал работы со столь неудобным инструментом.

– Мастер, – выдохнул. – С этим молотом что‑то не так – он кривой. Ему бы хват поудобнее, и чтобы не заваливался при каждом ударе, а то он сейчас на себя всё одеяло тянет, а не помогает в работе.

Гуннар взял ручник, повертел в руках.

– Да уж, – проворчал старик. – Рухлядь. Давно пора было новый сделать. Как закончим с этими, – он кивнул на мехи, – сделаем новые. Один тебе, один мне. Нормальные.

Я кивнул, и улыбка сама расползлась по моему лицу.

– Отличная идея.

Закончили, когда на улице уже стояла глубокая ночь. Тяга лежала на наковальне, остывая, она была грубой и необработанной, но форма верной.

Сидел на полу, прислонившись спиной к холодной стене, и пытался восстановить силы с помощью «Дыхания Жизни». Гуннар стоял у верстака и молча смотрел на нашу первую совместную работу, затем подошёл к заготовке, лежавшей на краю наковальни – металл уже потерял яркий жар, превратившись в тёмно‑вишнёвый брусок, от которого всё ещё исходило ощутимое тепло.

– Почти остыла, – проворчал мужик, собираясь взять клещи, чтобы переложить деталь в угол, где та не будет мешать. – Завтра доведём до ума.

И вдруг я вспомнил про свой навык, который еще не использовал! Система подсказывала, что сейчас было самое подходящее время для его применения.

– Мастер, подождите, – сказал, быстро поднимаясь на ноги. – Секунду.

Кузнец вопросительно поднял бровь, рука замерла на полпути к клещам.

– Что ещё?

– Окалина, – выпалил первое, что пришло в голову. – Пока горячая, её счистить нужно, чтобы в металл не въелась. Позвольте, я сам.

Это было абсолютно правдоподобным предлогом – любой подмастерье должен был заниматься такой черновой работой. Гуннар хмыкнул, но отошёл, давая пространство и направившись к бочке с водой, чтобы ополоснуть лицо. И этого короткого мгновения мне должно было хватить.

Я подошёл к наковальне – жар от заготовки был мягким и обволакивающим. Склонился над деталью, будто внимательно разглядывая поверхность, и сделал глубокий вдох, втягивая в остатки Огненной Ци из остывающей стали.

Затем, притворившись, что собираюсь сдуть с поверхности самый мелкий мусор, медленно выдохнул.

[Активирован навык: Вливание Духа: Закалка (Уровень 1).]

[Применяется эффект: «Уплотнение Структуры».]

[Затраты энергии: Высокие. Внимание: потеря контроля приведёт к деформации заготовки.]

Вместе с потоком воздуха из лёгких хлынул невидимый поток Ци. Представил, как тот плотным лучом входит в металл, вдавливаясь в кристаллическую решётку, вытесняя микроскопические пустоты и шлаковые включения. Это требовало колоссальной концентрации – нужно не просто выдохнуть, а направить энергию, распределив равномерно по всей длине заготовки. Руки, которые держал у пояса, сжались в кулаки от напряжения.

Чувствовал, как энергия проникает в сталь, как вода просачивается в сухую землю. Металл жадно впитывал, а я держал поток до последнего, пока не почувствовал, что «внутренний котёл» почти опустел, а в лёгких не осталось ни капли воздуха. Голова закружилась, со лба покатился пот.

В этот момент Гуннар, закончив умываться, повернулся и увидел, что я стою, согнувшись над наковальней, и тяжело дышу.

– Ну чего ты там пыхтишь, как паровой котёл? – проворчал кузнец. – Окалину сдуваешь? Щётку возьми!

Я выпрямился, стараясь, чтобы лицо не выдавало запредельной усталости.

– Да так, мастер, смотрю, как цвет уходит. Ровно ли остывает.

Мужчина подошёл, взял большие клещи и небрежно подцепил уже почти остывшую тягу, чтобы перенести на пол. Но его движения были неловкими, и деталь, выскользнув из клещей с высоты полуметра, с лязгом ударилась об огромный точильный камень, лежавший у стены…

Раздался высокий и долгий звон, похожий на удар по колоколу. Звук повис в тишине кузницы, вибрируя и затухая.

Мы оба замерли.

Гуннар уставился на тягу, потом на меня, и в глазах старика читалось неподдельное изумление. Кузнец вновь подцепил деталь клещами и уже намеренно стукнул по наковальне.

Звук был таким же – чистым, без малейшего дребезга.

[Применение успешно. Прочность на излом увеличена на 15%. Сопротивление усталости увеличена на 20%.]

– Хм, – Громила положил тягу на пол и задумчиво почесал бороду. – Звенит иначе – плотнее стала, что ли. Видать, и впрямь от нормализации толк есть. Ладно, на сегодня хватит.

Старик развернулся и пошёл к выходу. но у самой двери остановился.

– Кай, – бросил через плечо.

Я поднял голову.

– Молодец.

И, не дожидаясь ответа, вышел в ночь, оставив меня одного в тёплой и пахнущей огнём и железом кузнице, с гудящими мышцами и чувством тихого триумфа. Уголки губ сами собой поползли вверх. Удивительно, насколько комфортно вдруг стало работать с этим ворчливым мужиком. Между нами ещё висела неловкость, но под ней прорастало ремесленное понимание – точно как в части, с мужиками. Мы начали чувствовать ритм друг друга.

Но тут же в голову пришли и тревожные мысли – почему Гуннар не спрашивает? Почему старый медведь, упрямый, как наковальня, так легко сдался? Он ведь не дурак – должен понимать, что знания о такой сложной конструкции не появляются в голове у четырнадцатилетнего мальчишки из ниоткуда. Неужели не сочтёт нужным доложить об этом… кому? Старосте? Или хуже того, рудознатцам? От последней мысли по спине пробежал холодок.

А может, ему просто не до этого? Старик наконец‑то вспомнил, каково это – создавать, а не просто отбывать номер, заливая горечь дешёвым элем. И ему нет никакого дела до того, что творится в голове мальчишки‑подмастерья, если этот мальчишка помогает ему снова зажечь огонь не только в горне, но и в душе. Хотелось верить именно в это.

Так или иначе, этот безумный день подошёл к концу. Дождь закончился, сквозь щели в стенах тянуло прохладой, и в воздухе висел озоновый запах, какой бывает только после сильной грозы. За стенами кузницы стояла тишина, лишь где‑то на окраине деревни несколько псов, сговорившись, затянули тоскливую песню, обращённую к луне.