Текст книги "Собор без крестов"

Автор книги: Владимир Шитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 46 страниц)

«Повезло моему зятю с женой, – добродушно подумал Борода, – но и зятек попался, что надо, да еще с

такой редкой квалификацией».

Альбина находилась в декретном отпуске и на первый взгляд имела много свободного времени, но, не имея

опыта обращения с ребенком, у нее много времени уходило на уход за ним.

Она то замывала сына, то переодевала, то стирала ползунки, пеленки. Получалось так, что свободного

времени у нее почти не было, о чем она не жалела, но все эти заботы были для нее не обременительны, а в

радость. Пользуясь моментом, что сын спит, Альбина, оставив мужчин в зале, ушла на кухню готовить ужин.

Оставшись в зале одни, мужчины по привычке расставили на шахматной доске фигуры и приступили к игре.

Сделав несколько ходов, Борода прекратил игру.

– Я приехал к тебе с приятным известием.

– Наверное, еще одну хорошую дойную коровку нашел? – насторожившись, предположил Сарафан.

– Успокойся! Обойдемся пока без коров. Моя новость стоит огромного магарыча, но я его с тебя не буду

требовать, а по-родственному поделюсь бесплатно. Наша коровка, которую мы с тобой подоили, в тюрьме отдала

коньки, унеся с собой все свои секреты.

– Не может быть! – искренне удивился Сарафан. – Как все случилось?

– Менты раскрутили большую группу расхитителей, среди которых был и уважаемый нами человек. Ему не

захотелось менять мягкую постель на нары, и он покончил с собой. Можешь не сомневаться. Я был у него на

могиле.

– Действительно, хорошая новость, и ее надо обмыть, – согласился Сарафан, нисколько не сожалея о

случившемся. – Интересно, зачем он так жестоко поступил с собой? Ты говорил, что он был здоровым бугаем, мог прожить сто лет.

– Эх, Виктор, Виктор, да все тебе надо разъяснять. Неужели до тебя не дошло? Ты думаешь, он вот так тихо

ушел, прикрыв за собой дверь? – Борода снисходительно посмотрел на своего зятя, а потом продолжил: – Уйдя

из жизни, он вывел из-под удара свою семью, унеся с собой свои секреты.

– Крепкий мужик! – вынужден был признать Сарафан. – Честно говоря, мне его немного жаль. Он так много

сделал нам добра, – снисходительно пошутил Сарафан.

Между тем Альбина приготовила ужин и, зайдя в зал, спросила:

– По пять граммов будете?

– Только ради поддержания компании, – ответил Борода, довольный вниманием дочери.

Когда Альбина проходила мимо Сарафана, то он, легко толкнув ее в бедро рукой, шутливо сказал:

– Батя, она опять решила нас споить.

Любуясь разгоряченной около плиты дочерью, Борода по ее лицу видел, как она была довольна своей

жизнью, а на шутку зятя Борода заметил:

– Пущай этот грех будет на ее совести.

Чтобы проверить свои наблюдения, Борода подошел к зятю, положил ему руку на плечо и сказал:

– Я сейчас вернусь.

Зайдя на кухню, он подошел к Альбине и тихо, но требовательно спросил:

– Ну как, доченька, живется?

– Чего спрашиваешь, когда и так все видно, – сконфуженно улыбнувшись, ответила она.

– Так. Так, – задумчиво произнес Борода, возвращаясь в зал. – Там царский стол приготовлен, не пора ли

нам шикануть, зятек?

– Столько лет постился, почему бы теперь не наверстать упущенного, – согласился Сарафан, поднимаясь

со стула.

Критически осмотрев зал, Борода заметил:

– Обстановка в доме не на высоте.

– Того же мнения и я, – согласился с ним Сарафан. – Но наглость фраера губит. Зачем нам в такое время

показуха?

– Наглый фраер хуже бешеной собаки, а таких собак, сам понимаешь, пускают в распыл, – отвлеченно

заметил Борода.

Посмотрев в лицо Бороды, Сарафан подумал:

«Интересно, пустил бы он меня в распыл или нет? – Недолго подумав, он решил: – Сейчас нет, а раньше —

без сомнения».

Неизвестно, разгадал его мысли Борода или нет, но, пропуская зятя на кухню, изрек:

– Хватит о скучном говорить. Сейчас проверим кулинарные способности хозяйки. – Он азартно потер руки, предвкушая приятный ужин.

Глава 21

Прошло пять месяцев с того момента, как Серебряков приступил к расследованию уголовного дела, связанного с хищением группой расхитителей мясопродуктов с бойни заготконторы и мясокомбината.

За время расследования дело превратилось в многотомное исследование, доказательства по которому

опирались на научные выводы и логические выкладки.

По делу было проведено много разных экспертиз: почерковедческих, бухгалтерских, криминалистических, технологических и других, которыми расхитители были полностью изобличены в совершенных ими

преступлениях.

Белозерский смог осуществить свое намерение и покончил жизнь самоубийством, введя в вену кончик иглы, которая нашла путь к сердцу. Однако, кроме него, еще восемь должностных и материально ответственных лиц

было привлечено к уголовной ответственности по данному делу.

Расследование уголовного дела приближалось к завершению, но Серебряков и помогавшие ему сотрудники

ОУР были не удовлетворены своей работой, тогда как работники ОБХСС считали свою работу выполненной и

теперь занимались другими делами.

Если по вопросу хищения мясопродуктов Серебрякову было все ясно, в похищении ценностей из сейфа

Белозерского было много неясного. Поэтому Серебряков по настоянию прокурора Шувалова был вынужден

эпизод с сейфом выделить из уголовного дела в отдельное производство и даже на время приостановить над

ним работу, так как необходимо было закончить расследование по факту хищения мясопродуктов до истечения

шестимесячного срока.

Ознакомление обвиняемых с материалами уголовного дела, составление обвинительного заключения до

такой степени утомили следователя, что этого не заметить со стороны было нельзя, и Шувалов в категорической

форме потребовал:

– С завтрашнего дня ты пойдешь в отпуск.

– Я не собирался отдыхать. Вы знаете, я по сейфу в тупике, – возразил Серебряков.

– Таким измочаленным, каким ты сейчас являешься, тебе не сейфом заниматься надо, а глюкозу в вены

вводить. Короче, ты идешь в отпуск. Я приказываю тебе. Жена вместе с тобой поедет отдыхать. У нее на работе

я договорился с начальством. Вот тебе две путевки в семейный санаторий. Деньги потом отдашь, – наступал на

него прокурор.

Искренне обрадованный таким вниманием прокурора к себе, Серебряков согласился пойти в отпуск.

Месяц отпуска на море в летнее время у семьи Серебрякова пролетел как одно мгновение. К своему

удивлению, Герман Николаевич редко вспоминал о работе, много времени с женой проводил на пляже, не

отказывался и от туристических поездок.

Коллектив прокуратуры тепло встретил на планерке в первый день выхода на работу Серебрякова. Все

завидовали его бронзовому загару, а он едва успевал отвечать на шутки и комплименты.

Когда Шувалов и Серебряков остались одни в кабинете, то Шувалов, подав Серебрякову конверт, сказал:

– Прислали материалы криминалистической экспертизы. Эксперты дали заключение, что сейф Белозерского

открыт не его родным ключом, а с помощью отмычки...

– Не видел ни одного медвежатника, – произнес Серебряков.

– Вот как раз у тебя есть случай найти его и познакомиться. Не забудь и меня с ним познакомить, – пошутил

прокурор, а потом добавил: – Способ, которым пользовался преступник, открывая сейф, близок с почерком

медвежатника ООР Жернова-Постникова Остапа Харитоновича. Я на него сделал спецпроверку и узнал, что он

семь лет уже просидел в ИТК и еще осталось отсидеть 3 года. ИТК для Жернова-Постникова железное алиби, но

не исключено, что в сейфе Белозерского побывал один из его учеников, и тебе предстоит проверить эту версию.

Можно было сделать отдельное поручение, но кто будет его допрашивать? Сможет ли он осветить все вопросы, которые у нас есть и которые могут возникнуть в процессе допроса? Так что иди, готовься к командировке.

Находясь у себя в кабинете и составляя план предстоящего допроса, Серебряков увидел, что в его кабинет

входят две женщины. Окинув их профессиональным взглядом, он в одной из них узнал мать своего бывшего

подследственного Арбузова, осужденного несколько дней тому назад по ст. 117, ч. 4 УК РСФСР за изнасилование

малолетней на 15 лет лишения свободы и на 5 лет высылки.

О результатах рассмотрения уголовного дела в суде ему сообщил Иван Владиславович, которому областной

прокуратурой было поручено поддерживать обвинение по этому делу в суде.

Ничего хорошего не ожидая от данной встречи, Серебряков подготовил себя к неприятному разговору.

– Я вас слушаю! – отрываясь от работы, официально обратился он к посетительницам.

– Вы неправильно вели дело моего сына, а поэтому я буду на вас жаловаться, – выпалила Арбузова.

– Мы на вас управу найдем, – вставила реплику другая.

Глядя на плачущую Арбузову, Серебряков искренне жалел ее. Рушились все надежды и планы, которые мать

возлагала на сына...

– Вы зря на меня сердитесь. Хорошо ведь знаете, что в случившемся моей вины нет, – заметил

Серебряков.

Перестав плакать, Арбузова обиженно заметила:

– Вы могли сыну помочь, но не захотели.

Намек Арбузовой был неприятен, а поэтому он его стал раздражать:

– Помогать вам и ради этого идти на нарушение закона я не намерен. Вы забыли, кого он обидел?

Ссориться с вами у меня нет времени, а поэтому давайте по-хорошему расстанемся.

– Мы с вами поговорим в другом месте! – многозначительно заявила спутница Арбузовой, последней

покидая кабинет.

Состоявшийся неприятный разговор выбил Серебрякова из равновесия, и он, чтобы упокоиться, вынужден

был оставить работу и пойти немного погулять по городу.

«Что нового даст мне предстоящая командировка?» – думал он, гуляя по городу.

Результаты командировки в ИТК, где содержались особо опасные рецидивисты, для Серебрякова оказались

мизерными, – так он считал. Допрос Жернова-Постникова Остапа Харитоновича никакой интересной

информации не дал. От такого человека ее ни теоретически, ни практически невозможно было получить, так как

он на вопросы отвечал односложно: «Да! Нет!»

От вопросов следователя Жернов-Постников был защищен ИТК, где он находился, и своим жизненным

опытом.

В ИТК Серебряков взял официальную справку за три последних года. На основании этой справки видно было, кто из ООР отбывал наказание в интересующий его срок и куда убыл на постоянное место жительства.

Из данной справки было видно, что только Гончаров Виктор Степанович был его земляком и уехал жить по

прежнему месту жительства. Когда Серебряков спросил оперативного работника, почему у земляка такая чудная

кличка «Сарафан», тот объяснил ему:

– Сарафан пользовался популярностью у женщин, умел с ними заводить знакомства, был бойкий на язык.

Если учесть, что у нас все полосатики, то такая кличка у них не считается позорной.

Доложив Шувалову о результатах своей командировки, Серебряков представил ему справку ИТК.

Внимательно прочитав ее, Шувалов заметил:

– Выходит, зря тебя посылал. Такую информацию мы могли получить и по отдельному поручению.

Изучая справку, он продолжал говорить:

– Личность Сарафана мне знакома. С ним у меня связан неприятный инцидент. Работники милиции его

задержали по подозрению в совершении какого-то тяжкого преступления, кажется, в убийстве. Подробности уже

немного подзабыл. Кому-то он здорово мешал, его пытались опутать в преступлении, которого он не совершал.

Следователь почти клюнул на приманку злоумышленников, чем кончилось бы дело, трудно сейчас сказать, но

вовремя явился настоящий преступник с повинной. Пришлось извиняться следователю перед Сарафаном.

Внимательно слушавший информацию прокурора Серебряков спросил:

– Как теперь поживает наш Сарафан?

– Напуганный нашей милицией, он от нас уехал, а куда – никто не интересовался, – не спеша подытожил

прокурор.

Возвращая Серебрякову справку, Шувалов заметил:

– Пока перед нами больше вопросов, чем ответов. Дело сложное, и его нахрапом не раскроешь. Составь

план оперативно-следственных действий с мероприятиями месяца на два-три. Если в течение указанного срока

не раскроем, то дело это может стать «глухим».

Изучение уголовного дела Кислякова Ивана Николаевича, осужденного по ст. 108, ч.2 УК РСФСР, привело

Серебрякова к мысли, что Кисляков ударил Соколову ножом не просто от нечего делать. За преступлением какая-

то тайна.

«Кисляков не знал Соколову, ударил ее ножом, скрылся с места происшествия, а когда узнал, что она умерла, то явился в милицию с повинной. Почему он не ударил ножом Гончарова, а избрал своим объектом слабую

женщину? Точно так же можно поставить вопрос, почему он должен был ударить ножом Гончарова, а не

Соколову?

Гончаров в преступлении не виновен, но кто-то заранее украл у него из общежития нож и подбросил на место

происшествия, испачкав предварительно его в крови. Кому-то надо было «додавить» Гончарова до

определенного момента», – размышлял Серебряков, готовясь к докладу прокурора по этому делу.

Знакомясь с рапортом начальника конвоя по поводу конфликта его с Гончаровым около прокуратуры, Шувалов зачитал вслух: «Безмотивно учинил ссору с конвоем, свистел...»

– Прямо соловей-разбойник, – пошутил прокурор. – А может быть, он подал кому-то сигнал?

– Иван Владиславович, Сарафан не какой-нибудь хулиган типа Кислякова, а знающий себе цену рецидивист.

Если он засвистел, то его свист послужил сигналом для кого-то к определенному действию друзей на свободе.

Результаты этих действий вам известны.

Слушая Серебрякова, прокурор не спеша ходил по кабинету.

Когда Серебряков высказал свое мнение, то Шувалов, поправляя галстук на шее, заметил:

– Логика в твоих рассуждениях есть, но почему следователь по делу Кислякова не увидел ее?

– Потому что Кисляков был запуган и не пожелал разубеждать своего следователя в его заблуждении

относительно мотивов преступления. Сейчас он успокоился, осмотрелся, имеет в зоне определенное положение

с приличным сроком отбытия наказания. Обидно ему? Обидно, а почему с нашей помощью не расправиться со

своими обидчиками? Пошлите меня к нему в гости, – попросил Серебряков.

– А он возьмет и откажется от дачи показаний, как Жернов-Постников!

– Кисляков отбывает наказание у нас в области, и я за день-два управлюсь с ним, – продолжал настаивать

на своем Серебряков.

– Уговорил! – согласился наконец с предложением Серебрякова прокурор. – Завтра с утра пораньше

поедешь на моей машине к нему в ИТК, думаю, за день управишься.

Приехав в учреждение 102/9, Серебряков нашел административное здание, поднялся на второй этаж, где по

трафаретам на дверях нашел кабинет начальника. Открыв дверь, он увидел лысеющего брюнета лет сорока

пяти, среднего роста, с погонами подполковника. Серебряков представился ему. Когда брюнет поднялся и стал

здороваться с ним за руку, то сразу бросилось в глаза, что выступающий живот хозяина не только портит его

фигуру, но из-за него форма на начальнике учреждения сидит мешковато. Об этом начальник, по-видимому, знал, потому что часто одергивал на себе форменную рубашку.

– Строев Борис Гаврилович, – представился он Серебрякову.

Узнав о цели его командировки, Строев по телефону вызвал к себе оперативного работника, которым

оказался молоденький лейтенант с жиденькими усиками, с помощью которых лейтенант, по-видимому, пытался

выглядеть старше своих лет.

– Сергей Антонович, следователю прокуратуры нужен Кисляков для допроса. Приведи его из рабочей зоны в

следственную камеру.

– Прошлыми его грехами интересуетесь? – спросил лейтенант.

– Хочу узнать кое-что о грехах других, если получится, – удовлетворил его любопытство Серебряков.

Через множество переходов и дверей лейтенант наконец привел Серебрякова в следственную комнату с

двумя стульями и столом. Зарешеченное окно скупо пропускало свет через свой перевернутый металлический

козырек.

– Когда понадоблюсь, вызовите меня вон той кнопкой. – Он показал, где вделана в стол требуемая кнопка.

Оставшись в комнате вдвоем, Серебряков сказал:

– Ну что, Николай Ярославович, будем знакомиться?

– Я вас, Герман Николаевич, давно знаю.

– Если не секрет, то через кого? – поддерживая разговор, спросил Серебряков.

– Кому вы лапти плели, у нас сейчас сидит несколько десятков человек, всех и не перечислишь, – заметил

Золотой.

Серебряков задумался, решая, с какого вопроса приступить к допросу.

«Старший следователь прокуратуры приехал меня проведать – исключено, мы с ним не родственники. А

может быть, подвесить мокряк или малолетку?» – предположил Золотой.

– Вы, Николай Ярославович, не в поле наших интересов, – успокоил его Серебряков.

– А я, грешным делом, уже начал волноваться, – то ли серьезно, то ли пошутил Золотой. – Свое и то

тяжело нести, – глубоко вздохнул Кисляков, – а чужое я теперь и под расстрелом не возьму. Я чувствую, у нас с

вами будет долгий разговор, а поэтому, если можно, дайте покурить. Как говорят, «дай сигарету, а то так жрать

хочется, что негде и переночевать».

Серебряков молча достал пачку сигарет и коробок спичек.

Глубоко затянувшись сигаретным дымом, Кисляков заметил:

– Оказывается, ребята правду говорили, что вы не курите, но для своих подследственных сигарет не

жалеете.

– Твоя информация точная, – улыбнувшись, согласился Серебряков. – Но я угощаю сигаретами не всех, а

тех, кого мне по-человечески жалко.

– Значит, вам и меня жалко? – прервав глубокую затяжку, спросил Кисляков.

– Конечно!

– Обижаешь, начальник, я ведь в жалости не нуждаюсь и за сигарету не продаюсь, – начал ершиться

Золотой, возвращая Серебрякову пачку сигарет.

Вновь отодвигая Золотому пачку с сигаретами, Серебряков заметил:

– Тебя сейчас жалеть поздно. Как говорят, «поздно пить боржоми, когда в ж... дырка».

– Герман Николаевич, – подобрев и вновь беря пачку сигарет, начал Золотой. – Я тупой, как у воробья

колено, а поэтому тонкого намека на толстые обстоятельства не пойму. Говорите мне прямо, зачем вы ко мне

приехали. И вообще, говорим уже долго, а вы ничего не пишете, непорядок.

– Когда я только стал работать следователем, то один «шутник» дал мне показания на семи листах, а потом

говорит: «Порвите протокол: я говорил фуфло».

– Вы, конечно, протокол порвали, – предположил Золотой.

– Какой бы ни был протокол допроса, правдивый или имеет ложные сведения подследственного, его рвать

запрещено УПК. А с того момента я сделал для себя вывод: прежде чем приступить к допросу, я должен понять, желает ли подследственный говорить мне правду или нет. Я хочу вас спросить: вы действительно совершили то

преступление, за которое оказались здесь?

– Герман Николаевич, вы в шашки играете?

– Умею, но не увлекаюсь.

– Правильно делаете. Я же, дурак, сыграл в поддавки, а надо было играть на выигрыш или вообще не

садиться за игровой стол.

– Я считаю, что тебе с ними не стоило садиться за игровой стол, – прощупывая Золотого, намекнул

Серебряков.

– Так вы приехали ко мне по их душу? – довольный своим открытием, оживляясь, спросил Золотой. – Как

я, дурак, сразу не догадался! – ударив ладонью себя по лбу, воскликнул он.

– Вы расскажете, как у вас произошла игра с ними в поддавки?

– Рассказать можно, – задумчиво произнес Золотой, – и стимул есть: срок больно уж надоело

разматывать, но вы должны удовлетворить мой интерес: на чем они сейчас прокололись?

Не делая тайны из причины своего приезда в учреждение, Серебряков поинтересовался:

– Как ты сам считаешь, на какие подвиги способны «любители игры в шашки»? Может быть, кого-нибудь

убили? – предположил он.

– Не смеши, начальник, на такую работу у них хватит дураков таких, как я, до коммунизма.

– А если я скажу, что они подозреваются в хищении ценностей из сейфа? – закинул удочку Серебряков.

– Я с ними сейфы не вскрывал, но деньгами они бросаются здорово. Если они работают по сейфам, то, конечно, чего им стоит кинуть таким собакам, как я, по паре кусков, чтобы натравить на тех, кто мешает им или

пытается перейти дорогу. Из интересующей вас шайки, что меня купила, видел двоих, но они были в масках, и о

них я предположительно знаю, что один молодой гамбал лет 30, а другой – пожилой. Встреча с ними была

ночью, вывел меня на них парень по кличке Рахол. Вот и вся информация.

Увидев, что Серебряков полученную информацию стал записывать в протокол допроса, Кисляков заявил:

– Уважая вас и желая мести этим бульдогам, я не забываю, где нахожусь. Здесь не санаторий, а учреждение

строгого режима, где свои понятия о чести и на все есть свои правила. Мои показания не записывайте, а если

запишете, то я их не подпишу, скажу, что вы все выдумали. Если узнают, что я раскололся в отношении

уважаемых в нашей среде «медведей», то мне дальше отбывать срок не придется. – Он описал указательным

пальцем вокруг головы и поднял руку вверх. – Мне будет хана, – глубоко выдохнув воздух из легких, сказал он.

– Считайте, что информацию вы получили не следственным, а оперативным путем.

– Трусишь? – спросил Серебряков, убирая в портфель заготовленный бланк протокола допроса.

– Не обижайтесь на меня, Герман Николаевич. Если бы вы оказались в нашей среде, я бы посмотрел, что с

вами до утра стало. Уверен, что вам бы не пришлось говорить: «А куда начальство смотрело?» Когда в зонах

будет наведен порядок, то тогда здесь будет проходить исправление человека, а сейчас мы из режима в режим

только звереем. На совесть мою давить нечего. Если бы я был трусом, то вообще ничего не сказал бы, а так дал

путеводную звезду. Если подумать, то бульдоги мне не должны, за работу рассчитались, не обидели.

– Тогда, Николай Ярославович, какие претензии вы имеете к своим нанимателям? – спросил Серебряков с

интересом.

– Я дурак, а они умные, зачем им надо было такого дурака подключать к своей игре? Теперь умные сорят

деньгами из сейфа, а я чинарики в зоне собираю, – пробурчал Золотой.

– Николай Ярославович, зря вы себя дурачите, просто у вас на свободе не было времени подумать, как

лучше устроить свою жизнь. А надо было тогда думать, не было бы и дураков, – защитил Золотого от его

собственных оскорблений Серебряков.

– Может быть, может быть, – соглашаясь с Серебряковым, задумчиво произнес Кисляков, закуривая в

процессе беседы, наверное, седьмую сигарету.

Раскурив сигарету, Кисляков сделал несколько затяжек и неожиданно спросил:

– Неужели вы думаете, что их найдете?

– Должны! – убежденно ответил Серебряков.

– Вряд ли, с деньгами у них весь Союз под крылом самолета, за ними вам не угнаться, – скептически

заметил Кисляков.

– Если бы вы сейчас дали и подписали свои показания, то в недалеком будущем могли бы их лицезреть, —

вновь закинул удочку Серебряков.

– Я не любопытный, хибара у меня сейчас надежная, не протекает, хорошо охраняется, зачем мне ваши

бури. Я вам сочувствую и замечу, что и ваши желания не всегда сбываются. Мои знакомые – крупные

покупатели, а поэтому их я не имею права продавать так, как вы хотите.

– Что ж, неволить я не имею права, и за то, что сказали, большое спасибо. Я согласен, что и на сказанное

вами нужно большое мужество. На прощание я советую вам подумать о предназначении человека на земле. У

вас впереди свобода, но путь к ней у всех бывает разный.

Серебряков, нажав кнопку звонка, вызвал лейтенанта, чтобы он увел Кислякова. Оба сидели молча, исчерпав

тему беседы, теперь каждый думал о своем.

«Недурной парень, а вот так запутался, заковав свои молодые годы в такие решетки». – Серебряков

задумчиво осмотрел комнату, похожую на каземат.

«Я же был уже в санатории с длительными воздушными процедурами, и вот опять, дурак, угораздило сюда

залететь», – обозленно и вместе с тем отрешенно подумал Кисляков.

Эти мысли пришли к нему слишком поздно, осознание своих ошибок далось ему очень дорогой ценой.

Обиднее всего было то, что в происшедшем винить было некого, кроме самого себя.

Глава 22

Сколько времени проводит следователь при выполнении следственных действий в ИВС, тюрьмах, ИТК —

никто не подсчитывал. За восемнадцать лет следственной практики у Серебрякова такие часы складывались уже

не в недели, а в месяцы.

Вот и сейчас Серебряков после проведения очной ставки обвиняемому в изнасиловании с потерпевшей, покинув ИВС, зашел в дежурную часть ГРОВД.

– Василий Тимофеевич просил вас зайти к нему, – сообщил ему дежурный.

Зайдя в кабинет Простакова и поздоровавшись с ним за руку, Серебряков устало произнес:

– Что случилось? Я слушаю.

– Спешишь насильника обрабатывать? А, между прочим, и мой вопрос требует безотлагательного решения, но не скоропалительного.

Поняв, что предстоит длительный разговор, Серебряков резко опустился в кресло.

– Ну ты даешь! – пошутил Простаков. – Ты мне так всю казенную мебель переведешь.

Не обращая внимания на замечание, Серебряков спросил:

– Какой новостью ты меня обрадуешь?

– Как вчера ты мне сообщил, допрос Рахола, то есть Юрасова Геннадия Витальевича, положительного

результата не дал. Твой Рахол – просто трепло.

Серебряков хотел возразить и сказать: «Рахол такой же мой, как и твой», – но сдержался, понимая, что за

вступлением должно быть какое-то сообщение, важное для него.

– После того, как ты его допросил и отпустил, Рахол ушел на остановку автобуса и стоял там до тех пор, пока не остановил знакомого мотоциклиста и не уехал. Гнаться за ним было бесполезно, и, к счастью, мы этого

не сделали.

Как тебе известно, мы за Камалетдиновым, бывшим подельником Сарафана, установили наблюдение. Он

сейчас работает в автохозяйстве электриком. Так вот, Рахол приехал на работу к Камалетдинову и имел с ним

беседу тет-а-тет, поэтому содержание ее сообщить не могу.

– Оно и так ясно, о чем они могли там говорить, – убежденно заметил Серебряков.

– После беседы, которая продолжалась минут десять, Рахол уехал из автохозяйства с тем же

мотоциклистом.

Оставшись один, Камалетдинов пошел в сторожевую будку и оттуда кому-то позвонил по телефону. О чем

состоялся телефонный разговор, тоже нам неизвестно.

Доработав до конца смены, Камалетдинов ушел к себе домой и до 21 часа никуда не выходил. Потом пешком

пересек половину города и вернулся домой.

– Отдыхал на свежем воздухе после трудового дня, – иронически заметил Серебряков.

– Его путешествие для меня непонятно и необъяснимо.

– Может быть, он проверял наличие слежки за собой? – предположил Серебряков.

– Возможно.

На этом сообщении скупая информация Простакова была исчерпана.

Выполняя указание Бороды, в четверг Камалетдинов после работы не пошел домой, а городским автобусом

приехал в центр города.

Не поняв, чего хочет от него Борода, он решил все требования его исполнить, тем более они были не

сложными. «Если Борода приказал, значит, надо».

До 21 часа около бочки с пивом он успел попить разливного пива, побывать в шахматном клубе. В 21 час он

купил билет в кинотеатр и, зайдя в зрительный зал, стал смотреть кинофильм «Внимание! Всем постам».

Кинолента его захватила, но через 30 минут, согласно указанию Бороды, он покинул зал и пешком ушел к себе

домой, ругая про себя причуды шефа: «Старый пес, не дал досмотреть кино до конца!»

В 23 часа на велосипеде он подъехал к зданию почты, откуда по телефону-автомату позвонил домой Бороде.

После первого вызова на другом конце провода подняли телефонную трубку.

– Куда я попал? – осторожно спросил Цыган.

– Куда надо, дорогой, – услышал он голос Бороды.

– Шеф, ты просил позвонить, – напомнил Цыган Бороде с недовольством в голосе, которое не скрывал от

собеседника.

«Другие люди сейчас телевизор смотрят или давят храпака, а я чепухой занимаюсь», – думал Цыган

обиженно.

– Послушай, любезный, – не называя Цыгана по имени, начал говорить Борода. – Хотел встретиться с

тобой и поговорить, но сегодня установил, что за тобой ментами установлено наблюдение. Не будь лопухом и

сделай для себя надлежащие выводы. Мне больше не звони, с Диспетчером не контачь. Я его предупрежу об

опасности.

Услышав потрясшее его сообщение, Цыган промычал в трубку:

– Шеф, ты не травишь? – При этом он настороженно повел глазами вокруг телефонной будки.

– Сейчас не время фуфло травить, – зло прошептал ему Борода. – Забудь все, что может навести на нас.

Учти, у мусоров против тебя нет никаких доказательств, а поэтому чем дольше они будут искать нас, тем дольше

ты будешь пользоваться свободой. Секешь? – процеживая каждое слово сквозь зубы, поучал Цыгана Борода.

– Секу! – оживляясь и приободрясь, ответил Цыган.

– Кончаем травить, а то нас могут на линии подслушать. Пока! – сказал Борода, прерывая связь.

– Пока! – ответил Цыган уже после того, как в трубке раздались гудки.

Только теперь ему стали понятны указания Бороды. «Он наблюдал за мной со стороны, выследил мента, который следил за мной. Но почему он меня не предупредил?» И сам же дал себе ответ: «Я стал бы нервничать, вертеться и усложнил бы наблюдение. Хитер волчара», – с уважением подумал он о Бороде, возвращаясь на

велосипеде домой.

Повернув за угол очередного квартала, он слез с велосипеда и закатил его за куст жасмина. «Если я весь

вечер вел себя лопухом, то, может быть, и среди ментов такие не редкость», – подумал он с надеждой.

Едва он поудобнее расположился в кустах, следом за ним из-за угла выехал мужчина и не спеша проехал

мимо него.

Цыган остался доволен своей проверкой: «А я еще не совсем дурак!»

Сев на велосипед, он другой дорогой поехал к себе домой.

Между тем Борода, переговорив с Цыганом по телефону, нервно положил телефонную трубку на аппарат и

глубоко задумался: «В добрые старые времена того, кто по своей глупости засвечивается, ликвидировали.

Теперь приходится тактику менять и, чтобы выжить, крутиться со всеми вместе. Надо сообщить новость своим, пускай Виктор немедленно снимается и уезжает к черту на кулички. Этот Серебряков землю роет под ногами, ему

надо прикрутить хвост. Завтра направлю «муху» в прокуратуру, может быть, она там что-либо разнюхает. Не

может быть, чтобы у Серебрякова не было никакого душка. Святые давно перевелись, а поэтому я тоже начну

под него подкапываться. Чистяков мне тоже должен помочь, – вспомнил он защитника. – Может быть, для

острастки устроить ему пожар в квартире? Следователь не дурак и должен понять, что из-за своей

принципиальности ставит под угрозу жизнь своей семьи. Однако такое щекотливое дело ни Диспетчеру, ни

Цыгану теперь поручать нельзя... Мой зятек шустрый малый, и теперь, хочешь не хочешь, а пока он не уехал, придется подключить его к осуществлению задуманного плана. А вдруг он заупрямится? Хотя... ему теперь

деваться некуда. Мы с ним теперь в одной упряжке и не в его интересах тащить воз в другую сторону. Тем более

за поджог наказание до 8 лет, а нам и без него горит по червонцу. Как говорят, семь бед – один ответ... Я

сегодня уже не усну, – обреченно подумал Борода. – Может быть, съездить в гости к дочери, обсудить с

Виктором ситуацию? Глядишь, он что-нибудь придумает путевое, – с сомнением в таких способностях зятя

подумал Борода. – Далеко ему еще до моего опыта. Следы заметать – это вам не сейфы открывать».