Текст книги "Собор без крестов"

Автор книги: Владимир Шитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 46 страниц)

решил затребовать из цирка список лиц оригинального жанра, – метателей колюще-режущих предметов, которые уволены оттуда за какие-либо провинности или способные корысти ради пойти на преступление.

Довольный ходом своих мыслей, он даже позволил себе отвлечься от них и закурил. Выпуская изо рта кольца

дыма, наблюдая, как они таяли в воздухе, Кройнер с сожалением был вынужден констатировать, что всех

русских, проживающих в Нью-Йорке, а их сейчас в городе проживает более четырехсот тысяч, на причастность к

убийству Даны Шумахер невозможно проверить.

«А зачем мне их всех проверять? А не лучше ли наоборот: всех одним махом отрезать от причастности к

преступлению и заняться проверкой русских, которые прибыли из России к нам в ближайший месяц?» —

развивал он свою мысль.

Просматривая список эмигрантов и туристов из России, который лишь за месяц уже состоял из полутора

тысяч человек, Кройнер, схватившись за голову, застонал:

– Разве такую армию мне по силам процедить, да и кто мне позволит ловить лишь на умозаключении, а

поэтому начальство не санкционирует работу с русскими ни мне, ни тем более другим сотрудникам нашей

службы. Чем я могу обосновать шефу свой вывод? Своим чутьем? Неубедительно и несерьезно.

Такие невеселые мысли лишили его полностью первоначального вдохновения. Машинально пробегая список

глазами, его взгляд неожиданно остановился на знакомой фамилии Гончарова-Шмакова Виктора Степановича.

Его память без особого труда подсказала ему имеющуюся информацию на него.

«Я подозревал его в ограблении сейфа миссис Кэрол. Стоп! Гончаров-Шмаков тоже медвежатник, как и

Жернов-Постников. У них даже фамилии у обоих двойные, что у русских бывает очень редко. Жернов-Постников

до ареста жил дома у Лакмана Давида Борисовича, по приглашению которого приехал к нему в гости. С

Лакманом был связан и Гончаров-Шмаков, – замыкая кольцо, подумал Кройнер. – Уж этим русским я

обязательно займусь, и никто мне не помешает», – с вдохновением подумал он, испытывая вновь интерес к

своей работе.

Задействованные Кройнером полицейские, агенты ФБР, в течение четырех часов установили, в каком отеле и

в каком номере остановился в Нью-Йорке Гончаров-Шмаков, когда прибыл в город.

На такую удачу и такой быстрый успех Кройнер даже не рассчитывал.

«Установить за Гончаровым-Шмаковым наблюдение и ждать, когда он попытается убить второго свидетеля

– бесполезная затея, так как одному ему такой план осуществить не по плечу. Поэтому мне нечего тянуть резину

с допросом этого русского, а надо ехать допрашивать его», – решил Кройнер.

Однако, прежде чем покинуть кабинет, Кройнер, подумав, решил: «Кашу маслом не испортишь, а поэтому

если я установлю за Гончаровым-Шмаковым наблюдение, то от этого хуже не будет».

Он позвонил по телефону спецагенту ФБР Виктору Крошту и поручил ему осуществление слежки за

Гончаровым-Шмаковым.

«Один Виктор будет охотиться на другого Виктора. Интересно, кто из них станет победителем?» —

направляясь к своему автомобилю, размышлял он.

Глава 22

Когда Лапу привели через длинные переходы в тюремную камеру и захлопнули за ним металлическую дверь, автоматически сработавший ригель замка которой поставил точку на его свободе, то он почувствовал себя

загнанным зверем, запертым в надежной металлической клетке. У него было звериное желание завыть по-

волчьи, но только присутствие в камере еще одного заключенного и сохранившееся еще какое-то человеческое

воспитание заставили его сдержаться от такого намерения.

Вместе с ним в камере находился по внешности добродушный здоровяк лет сорока, негр. Безразличный к

расовым предрассудкам, да и к личности самого сокамерника, Лапа лег на свою койку и задумался.

«Вот и погостил в хваленой Америке, увидел ее достопримечательности в лице настоящей «академии».

Теперь я, наверное, отсюда уже не выкарабкаюсь, разве только вынесут ногами вперед. Ну, смогу еще протянуть

лет шесть, а меня, по-видимому, ждет пожизненное заключение. Все, дурак старый, перечеркнул себе в жизни за

один присест», – бичевал он себя мысленно. В таком нервозном состоянии Лапа не был расположен к лириче-

ской беседе с кем-либо, тем более с негром, который, подойдя к нему, что-то стал оживленно лопотать, чрезмерно жестикулируя. Безусловно, Лапа не мог его понять, так как не знал английского языка, как негр не знал

русского.

Однако, когда негр попытался стянуть с его безымянного пальца бриллиантовый перстень, который почти что

врос ему в палец, тогда Лапа понял намерение своего сокамерника.

Негр был здоровый, как бык, а поэтому без хитрости справиться с ним Лапа даже не рассчитывал. Понимая, что без драки не обойтись, унижаться перед этим ниггером у него вообще не было мысли, поэтому, поднявшись с

кровати, Лапа молча поднял правую руку вверх, показал на потолок со словами:

– Посмотри туда, быдло.

Негр чувствовал себя хозяином камеры и, не видя в лице Лапы какого-либо противника, могущего оказать

ему сопротивление, беззаботно посмотрел туда, куда ему показал Лапа. Воспользовавшись предоставленной

возможностью, Лапа со всей силой, какая была в нем, срывая на негре свою неудачу и обиду, ударил ногой в

промежность. Негр, упав на пол, стал извиваться от боли и кричать, тогда как Лапа с наслаждением стал бить его

ногами туда, куда придется.

Прибежавшие охранники разняли их, переведя Лапу в камеру с четырьмя арестантами. Там Лапа, ни с кем не

вступая в разговор, как будто минуту назад не он дрался с негром, лег на свою кровать и стал размышлять:

«Интересно, а эти вахлаки вздумают ли меня прописывать или нет?»

К Лапе подошел один из арестантов и, показывая на него пальцем, спросил:

– Ти Москва?

– Русский, из России, – бросил ему слова, как милостыню, Лапа.

Вернувшись к сокамерникам, «переводчик» что-то оживленно стал им говорить. Если негр несколько дней

содержался один и не был в курсе тюремных новостей, то находящиеся сейчас вместе с Лапой заключенные уже

знали, что он арестован по подозрению в вооруженном групповом ограблении банка. Как шло ограбление банка, заключенные знали гораздо подробнее, чем об этом сообщалось по телевидению и радио. Они знали, что на банк

напала многочисленная, хорошо вооруженная банда, похитившая более девяти миллионов долларов. Сейчас

один из представителей этой банды находится среди них. Если его дружки не побоялись напасть на банк, ограбили его, то лучше не связываться с их человеком, пускай и стариком, тогда они избегут мести его клана.

Увидев, что сокамерники настроены к нему не агрессивно, Лапа решил лечь спать, подумать над той

ситуацией, в которой сейчас он оказался. Раздевшись, он хотел нырнуть под одеяло, но его остановили

сокамерники, которые с интересом стали рассматривать уже поблекшие его татуировки на теле, многие из

которых имели международное понятие и значение. Результат осмотра, по-видимому, удовлетворил зеков. Они

стали доброжелательно что-то говорить, улыбаться, предлагать закурить сигарету. Лапа, поблагодарив их за

внимание, лег отдыхать. Точнее, ему хотелось побыть наедине со своими невеселыми мыслями...

Нанятый Молохом защитник Альфред Скот обещал Лапе помощь в освобождении друзьями с воли. Ему

хотелось верить в такую возможность, но он сомневался в ее реальности, а поэтому попросил, чтобы он передал

Молоху его просьбу: вызвать из России ему на выручку, помочь выкарабкаться из этой ямы своего ученика.

– Зачем без толку вызывать вам своего друга? Что он тут может сделать один, когда помочь вам взялась

могучая мафиозная организация? Если окажется ей не по силам помочь вам освободиться, то один ваш друг в

поле – не воин.

– Ты передай ему то, что я прошу. Я в твоих рассуждениях не нуждаюсь, остальное тебя не касается, —

прервал адвоката Лапа жестко и требовательно. Так грубо разговаривать с адвокатом Лапа позволил себе

потому, что за свою услугу Скот брал огромные суммы денег, а поэтому на тон своих подзащитных он не

обижался.

– Конечно, я передам Молоху вашу просьбу. Только подумайте, а не будет ли он мешаться под ногами у

здешних ваших друзей?

– Не волнуйся, не будет, – заверил его Лапа.

Потом его мысли перескочили к инспектору Золтану Кройнеру, допрашивавшему его. Правда, допрос был

короткий, для Кройнера непродуктивный. На допросе Лапа заявил дословно следующее:

– Я до глубины души возмущен необоснованным обвинением меня в ограблении банка. Оправдываться и

доказывать, что я его не совершал, считаю ниже своего достоинства, а поэтому я не желаю давать каких-либо

показаний по делу.

Все попытки Золтана Кройнера убедить Лапу отказаться от избранной им тактики поведения оказались

безуспешными. Он знал, что в США каждое сказанное подследственным следователю слово служит

доказательством как в пользу следствия, так и в пользу самого подследственного. Однако не каждый

допрашиваемый знает, какие моменты могут сослужить службу ему, а какие против него. Не желая испытывать

судьбу, Лапа решил не рисковать и уйти в глухую защиту, тем более что от своих показаний пользы для себя он в

будущем не видел.

Так потекли дни содержания его в тюрьме. Они были однообразны и проходили по установленному годами

ритму, нарушаемому вызовами то к следователю, то к защитнику. С помощью последнего Лапа знал, какими

доказательствами следствие располагает против него и какие меры принимаются его сторонниками на воле по

освобождению.

Все они были пока неутешительными и не могли его радовать. Он воспрянул духом и получил моральное

удовлетворение, лишь узнав от Альфреда Скота о том, что прилетел Лесник, который тоже подключился к

оказанию ему необходимой помощи.

Находясь в тюрьме, в изоляции, Лапа никак не мог повлиять на ход предпринимаемых сподвижниками мер, а

поэтому ему ничего не оставалось делать, как ждать и надеяться на них и на Бога. Только они могли повлиять на

благоприятный исход следствия для него.

На второй день его нахождения в тюрьме, пользуясь правом на прогулку во внутреннем дворике тюрьмы, сокамерники Лапы поделились новостью со своими «друзьями» по несчастью из других камер, с кем они сидят в

камере, не упустив рассказать, как их старичок расправился со здоровенным негром, поведали о его наколках на

теле. Короче, Лапа стал для обитателей тюрьмы своего рода достопримечательностью, загадкой и темой для

разговора.

На третий день во время прогулки к Лапе подошел высокий парень, который на чисто русском языке сказал

ему:

– Слушай, пахан, у меня есть к тебе разговор.

– Давай валяй, только не в штаны, – с безразличием в голосе пошутил Лапа.

– Давай отойдем в сторонку и поговорим, – настороженно посматривая по сторонам и не принимая шутки, попросил незнакомец.

– Я знаю, что ты Лапа, а меня можешь называть Связником, – представился он.

– О чем ты хочешь со мной трескать?

– Вон видишь, напротив нас стоят двое с сигаретами в руках, один толстый и низкий, а другой высокий и

плотный?

Метрах в шести от себя Лапа действительно увидел тех, кого ему показывал Связник.

– Ну вижу, что из того? – небрежно бросил Лапа.

– Если ты им поможешь выбраться из этой «академии», то они позолотят твою ручку двумя «лимонами», —

понизив голос, сообщил Связник.

– Ты меня, паря, не за того принимаешь и канай от меня, пока я тебе твои фары на задницу не натянул, —

сердито прошипел на него Лапа, не желая идти на провокацию.

– Я от тебя другого ответа не ожидал, и ты мне можешь не верить, но твои дружки Ричард Простон, Клод

Уильямс и Брюс Харнер просили через наш канал передать тебе, что если у тебя есть такая возможность, то не

отказывай нам в своей услуге.

Лапа задумался, дружески положив руку на колено своего собеседника, как бы прося извинения за свою

грубость и мирясь с ним.

– Что я должен сделать, чтобы помочь им?

– Ты из своей камеры сможешь ночью выйти?

– Если будет спица, то выйду в любое время.

– Надо будет в одно конкретное время выпустить их из камер, и на этом твоя миссия будет выполнена.

– Ты знаешь, за что я сижу?

– Знаю! – заверил его Связник.

– Так вот, у меня есть шанс выкарабкаться из этого дерьма, а вы мне предлагаете, наоборот, погрязнуть

еще глубже в нем.

– Но два «лимона» – две тысячи кусков, – решил подзадорить его Связник.

– У меня, паря, этих «лимонов» хоть задницей ешь, – пренебрежительно сообщил ему Лапа, – и из-за них

я его есть не собираюсь.

– Ну, а как же наше братство, взаимовыручка, помощь? Тебе же в помощи друзья не отказывают.

– Вот ваши друзья пускай вам и помогают, как мои мне. А пользы от их помощи, как от козла молока, —

сокрушенно заметил Лапа.

– А может быть, подумаешь над нашим предложением?

– Вы мне должны помочь, чтобы я подумал над вашим предложением, чтобы я убедился, что вы те, за кого

себя выдаете, а не шушера, – покидая Связника, считая, что разговор окончен, произнес Лапа.

Он направился к своим сокамерникам, которые познакомили его с несколькими американцами, выходцами из

бывшего СССР, с которыми он мог беседовать на отвлеченную тему, не боясь осложнения от сказанного лишнего

слова.

Так, без особых осложнений Лапа вписался в тюремную жизнь. Ему пришлось сменить еще несколько камер, где были арестанты, говорящие по-русски. Их чрезмерное любопытство его персоной, интерес к тому, как было

совершено ограбление банка, показали ему, что он имеет дело с секретными сотрудниками (сексотами) фараонов. Лапа мог отшить их от себя, а во внутреннем дворе тюрьмы натравить на них зеков, учинить над ними

расправу, но он поступал с ними иначе. Он говорил то, что было изложено в его показаниях следователю, возмущался дурными американскими законами, произволом, творимым в тюрьме.

Золтан Кройнер, поняв, что Лапа его дурачит через агентов, оставил его в покое. Читатель, безусловно, понимает, что такого человека, как Лапа, с его послужным списком пребывания в тюрьме, жизненным опытом, ни

один, даже самый выдающийся агент не смог бы расколоть и выведать для себя интересную информацию.

Однако Кройнеру надо было испробовать все имеющиеся у него возможности по сбору доказательств вины

Лапы в содеянном, и, только применив их на практике и убедившись в их бесплодности, он мог позволить

отказаться от того или иного своего метода.

Лапа, как медведь, привыкший на зиму впадать в спячку, попав в тюрьму, смирился с данным фактом и

пытался наладить свою тюремную жизнь с меньшим ущербом для себя.

Друзья с воли регулярно делали ему передачи в тюрьму, да и со стороны других зеков он получал

постоянную пищевую подпитку. Такое отношение к нему со стороны сокамерников вызывалось многими

причинами. Одни поступали так, чтобы таким способом познакомиться поближе с ним, другие из уважения, как к

авторитетному вору, третьи из уважения к его возрасту. В тюрьме находилось много профессиональных воров, которые только в совершении преступлений видели свой источник существования. Они понимали, что если не

изменят свой образ жизни, то, как и Лапа, на старости лет будут вынуждены доживать свой век в тюрьме, то есть

в лице Лапы, как в зеркале, они видели свое будущее.

В силу изложенного у Лапы не было оснований высказывать недовольство условиями содержания в тюрьме, в которой у него было практически все для жизни, только не было свободы, а именно в ней сейчас он больше

всего нуждался.

Глава 23

Появлению Золтана Кройнера в своем номере Гончаров-Шмаков не был ни удивлен, ни обрадован. Он

встретил его как неизбежное, как утро или наступление вечера.

Поздоровавшись с Лесником, Кройнер через переводчика объяснил ему цель своего визита.

– Скажи этому мудаку, что он мне чертовски надоел, а поэтому без своего адвоката Альфреда Скота я с ним

не желаю беседовать, – сердито обронил Лесник переводчику.

– Вы, мистер, будьте осторожней с ним. Он официальное лицо, нанесение оскорблений которому карается

законом, – предупредил его переводчик.

– Что он сказал? – спросил переводчика Кройнер.

– Он без своего адвоката Альфреда Скота не желает с вами беседовать, – опустив оскорбление, сообщил

ему переводчик.

– Почему мистер Гончаров-Шмаков стал вдруг ко мне недоброжелательным? Я вроде бы не давал ему для

этого повода.

Переводчик перевел слова Кройнера Леснику.

– Скажи ему, что он мне надоел своими подозрениями, раздражающими меня и мешающими нормально

отдыхать. Я ему не щенок, которого можно дергать за уши из стороны в сторону.

– Но он не знает даже, по какому вопросу я к нему пришел, – удивился Кройнер, выслушав переводчика.

– У меня с фараонами ничего общего нет, а поэтому и говорить нам с ним не о чем, – пояснил Лесник.

– Я инспектор ФБР, а не частное лицо, а поэтому хочет он или нет, но говорить с собой я его заставлю, —

жестко произнес Кройнер, требуя от переводчика дословного перевода своих слов Леснику.

– Возможно, – усмехнувшись, произнес Лесник, – но не так часто, как ему хочется и только с участием

моего адвоката.

Убийство Даны Шумахер им было выполнено чисто и без помарок – свидетелей. Разный камуфляж, женская

одежда, которые он использовал себе для грима, в настоящее время им уничтожены, заблаговременно

подготовлено надежное алиби. Так почему бы теперь не поиграть в возмущенного, обиженного и недовольного

господина, которого инспектор ФБР Кройнер своим посещением оскорбляет подозрением в каком-то

преступлении? Он понимал, что требует от Кройнера всего лишь исполнения норм закона, а поэтому последнему

ничего другого не оставалось делать, как пойти навстречу ему и удовлетворить его требования.

Поиски адвоката Альфреда Скота заняли у Кройнера целый день. Он приезжал к Альфреду Скоту в его

адвокатскую контору тогда, когда тот за несколько минут до его приезда успевал уехать в другое место. Все же к

концу рабочего дня Кройнер смог поймать его в суде. Раздражение и недовольство собой так рвалось из

Кройнера наружу с желанием вылить накопившееся на кого-нибудь, но это было чревато для него большими

неприятностями, а поэтому, взяв себя в руки, он по-прежнему оставался корректным и предупредительным в

разговоре со своими собеседниками.

Пока он бегал и ловил адвоката, Лариса отпечатала на машинке, конечно, с ошибками, но все равно

понятный текст записки их сообщнику, проживавшему этажом выше над ними в номере. В ней Лариса сообщала, что к ним приходил инспектор ФБР Золтан Кройнер, который скоро явится с адвокатом и будет Лесника

допрашивать. В связи с этим Лесник просил Связника в этот вечер его не беспокоить до особого сигнала.

Лесник мог не предупреждать сообщника запиской, так как тот, вставив в отверстие в потолке «жучок», отлично слышал весь разговор, который состоялся в номере между ним и Кройнером.

Присутствовавшая при данном разговоре Лариса позже с удовольствием сообщила, что в прослушанной ею

беседе не было слов, которым она не знала перевода и не поняла.

– Как, переводчик правильно переводил мои слова ему? – выжидательно спросил он ее.

– В основном правильно, только не перевел твоего оскорбления инспектора. Вообще-то наглеть тоже не

надо, – предостерегла она его.

Понимая, что поступил по-мальчишески несерьезно, он сердито бросил:

– Ну хватит болтать о нем, перемалывать ему кости, итак достаточно потрепались. Хреново то, что наши

помощники оказались нерасторопными и не замочили вторую свидетельницу. Теперь она исчезла из дома и

запрятана следователем до суда так, что вряд ли они теперь ее найдут, – выразившись нецензурной бранью, заметил он.

– Но ее все равно надо будет найти, иначе наш труд пропадет даром. – Она умышленно не стала говорить, что убийство Даны Шумахер будет бесполезным.

– Конечно, эти волчары слишком долго раскачивались и вот докачались. Я предупреждал их, чтобы они

сработали свое дело синхронно с моим. Теперь уже надо здорово побегать, чтобы найти свидетельницу, и лишь

потом думать, как ее ликвидировать. К счастью, это не наша забота, пускай они и ломают над ней свои головы.

– А ты разве не хочешь им помочь?

– Я и так им помог сварганить «мокрое» дело, но всю черную работу за них делать не собираюсь. Девять

миллионов долларов грабанули они из банка, а не я, а поэтому пускай отрабатывают свою зарплату.

– Как ты думаешь, они найдут ее?

– Кто может ответить на этот вопрос заранее? Никто! У меня есть идея в этой части, но я ее уже даром им

не отдам. Пирог у них огромный, и если я не откушу от него кусок, когда они захотят воспользоваться моей

помощью, то я себя уважать перестану.

Осторожный стук в дверь прервал их беседу. Пройдя к двери, Лесник ее открыл, впустив в номер своего

адвоката, переводчика, Кройнера и миловидную стенографистку.

Когда Кройнер ехал с адвокатом Лесника от суда к нему в номер, то с огромным удовлетворением для себя

узнал, что Альфред Скот защищает в настоящее время Жернова-Постникова, то есть он выявил для себя еще

одно подозрительное совпадение, на котором не мог не остановиться, не выяснив причины.

– Я же в совершенстве владею русским языком. Русские, проживающие в Америке, приезжающие к нам в

гости, с удовольствием пользуются моими услугами.

– Как они узнают о вашей способности?

– Не знаю. У русских есть такая поговорка: «Земля слухом полнится».

– А почему вашими клиентами стали Гончаров-Шмаков и Жернов-Постников? – продолжал «беспечно»

интересоваться у Альфреда Скота Кройнер.

– Случайность! – не моргнув глазом соврал ему адвокат.

Выполнив необходимые процессуальные формальности, Золтан Кройнер приступил к допросу Лесника:

– Вы недавно были в США, зачем вновь вернулись сюда из России?

– Прежде всего, я имею такое же американское гражданство, какое имеете вы, а поэтому имею право

прилететь в Америку тогда, когда хочу. Во-вторых, я бизнесмен, а поэтому все мои поездки связаны с деланием

денег. К примеру, в четверг я в частном банке мистера Петручетти по чеку получил полмиллиона долларов, большую часть полученных денег я перечислил на свой счет в один банк, находящийся в Западной Европе.

– Что за химия была вами провернута на эту сумму? – ехидно улыбнувшись, спросил Лесника Кройнер.

– Мистер Кройнер, я протестую против такой постановки вопроса своему клиенту, так как он оскорбителен

для него, – вступил в беседу Альфред Скот.

– Не возражаю, свой вопрос снимаю. Я его поставлю иначе. Что за товар был вами продан клиенту на сумму

пятьсот тысяч долларов?

– Я являюсь владельцем нескольких подлинных полотен кисти знаменитых на весь мир художников.

Открыв стенной шкаф, Лесник достал из него семь полотен и показал их Кройнеру.

– Это все копии, но если какому-нибудь ценителю или коллекционеру они понравятся и он захочет стать

обладателем подлинников, и мы сойдемся с ним в цене, то я могу ему продать. Подлинники этих полотен стоят в

порядке трех-четырех миллионов, если вы пожелаете, то я могу по знакомству уступить вам за три миллиона

долларов, чтобы не торговаться.

– Таких денег у меня нет, да и ваши полотна мне не нужны, – ответил ему Кройнер, знакомясь с купчими на

картины.

– Продавая свои полотна и выручая за них деньги, я не считаю, что химичу или совершаю незаконную

сделку.

Кройнер, внимательно ознакомившись с помощью переводчика с купчими на картины, был вынужден

признать, что Гончаров-Шмаков не бравирует перед ним, а действительно говорит правду. Его доводы были

убедительными, но Кройнеру не хотелось сдаваться, признавать свое поражение.

– Почему вы выкачиваете деньги из наших банков и перекачиваете на Запад? – поинтересовался он

недовольно.

– Видите ли, такие господа, как вы, например, так стараются действовать на мою психику, здоровье, что я

подумываю, а не продать ли мне свою виллу в Штатах и не переехать ли жить, скажем, в Швейцарию?

– Кстати, у вас есть вилла, а вы на ней не живете, а живете в отеле, чем вы можете объяснить мне такой

несуразный факт? – не считая нужным вступать с Лесником в полемику, спросил Кройнер.

– Я сдал свою виллу в аренду на два года. Практически на этот срок я не являюсь ее владельцем. Почему я

должен теснить и сковывать проживающих на ней господ, если на то не имею права, да и желания?

– Я считаю, что ответы на ваши вопросы точны и убедительны, – заявил Альфред Скот.

– Я не возражаю, – согласился с ним Кройнер, а потом, обращаясь вновь к Леснику, поинтересовался:

– Кто эта женщина, которая проживает с вами в одном номере?

– Мой секретарь и переводчик, – предъявляя Кройнеру соответствующий договор, сказал Лесник.

– Она выполняет, по-видимому, и другие функции у вас?

– Этот вопрос не по существу, и вы можете на него не отвечать, – дав возможность переводчику задать

данный вопрос Леснику, заметил Альфред Скот, обращаясь к Леснику.

– Почему? Я отвечу на него, так как не собираюсь делать из него тайны. Да, мистер Кройнер, она оказывает

мне и другие услуги, если наши желания совпадают. Она – моя слабость, и я, отдыхая сейчас в городе, намерен

потратить на нее так тысяч пятьдесят – сто.

– Благодарю за откровенность, мне кажется, она этих денег стоит, – улыбнувшись, заметил Кройнер.

– У меня хобби на все дорогое, – пошутил Лесник, показывая в улыбке свои прелестные зубы.

Мельком посмотрев на стенографистку, он увидел, что та с пониманием отнеслась к его ответу, доброжелательно окинув его глазами, пряча улыбку в наклоне головы над блокнотом.

Даже Альфред Скот позволил себе улыбнуться, не видя оснований для своего беспокойства.

– Ответьте мне еще на один вопрос, и если он меня удовлетворит, то я больше не намерен вас беспокоить, но предупреждаю, что все ваши показания мною будут перепроверены, а поэтому советую говорить только

правду, – сосредоточившись, предупредил Лесника Кройнер.

– К чему такое вступление? Лгать я не намерен, – понимая, что они подошли к главным вопросам, тоже

напрягаясь, заявил Лесник.

– Расскажите мне подробно, до минут, что вы делали с утра до двадцати четырех часов в прошедшую

субботу? – наконец-то задал свой главный вопрос Леснику Кройнер.

– До минут я вряд ли смогу разложить свои действия в субботу, но по часам попытаюсь. Так с чего начать? В

субботу мы спали с Ларисой Александровной Прокофьевой в одной постели до одиннадцати часов. Приводили

себя в порядок где-то до тринадцати. Потом спустились в ресторан, где сразу и позавтракали, и пообедали.

После ресторана, выйдя из отеля, мы взяли первое попавшееся нам такси и поехали в универсальный магазин, расположенный где-то на Десятой авеню. Там я кое-что купил своей подруге в подарок. Вон в углу лежат коробки

с покупками. В них находятся оплаченные чеки. По ним можно узнать местонахождение универсального

магазина, где мы едва не потеряли ноги от ходьбы. Такси мы не отпускали, а поэтому на нем вернулись назад в

отель где-то в восемнадцать часов. Поужинали в ресторане и поднялись в свой номер. Отдохнули немного, послушали музыку.

– Какую? – задал наводящий вопрос Кройнер.

– Магнитофонные записи русской эстрады, так как за день чужой язык мне чертовски надоел. Потом госпожа

Прокофьева стала примерять и надевать на себя свои обновки. Я ж не железный, а поэтому с безразличием не

мог созерцать ее обнаженной... Короче, мы легли спать и до утра из своего номера больше никуда не выходили.

– И вас никто не беспокоил? В смысле, не звонил, не стучал в дверь? – пояснил он.

– Кто нас может беспокоить в чужом и незнакомом городе? Мы здесь никому не нужны, да и мы тоже ни в

ком не нуждаемся. Кроме вас, нас тут беспокоить некому. Куда денешься, приходится отвлекаться на таких

настойчивых визитеров, – несколько раздосадованно пояснил Лесник.

Кройнер, подойдя к холодильнику, открыв его дверку, увидев в нем разные деликатесы, подумал: «Если

осетровая икра лежит в чашке горой, полные карманы денег, а под боком эротическая куколка, то понятно, почему он не желает общаться со мной, старается скорее избавиться от меня. Пока я ни в чем предосудительном

его не изобличил, но все равно чует мое сердце, что с него снимать наблюдение еще рано. Не может быть, чтобы

Лесник не был причастен к убийству».

Закончив допрос Лесника, Кройнер заодно допросил госпожу Прокофьеву, показания которой оказались

аналогичными показаниям Гончарова-Шмакова и не имели даже мелких противоречий.

Потеряв интерес к русским, Кройнер, простившись с ними, собрался покинуть номер вместе со своей

бригадой.

– С вашего позволения, я задержусь у своего клиента, – заявил Альфред Скот, обращаясь к Кройнеру.

– Для чего, если не секрет? – поинтересовался у него Кройнер.

– Он же должен со мной расплатиться за оказанные мною ему услуги, а то опять возьмет и улетит в Европу, а я не люблю, когда клиенты со мной не расплачиваются за работу. Уж лучше быть самому должником, чем когда

должны тебе, – беззаботно хохотнул он. – Да! Едва не забыл спросить у вас, мой клиент вами в чем-то

предосудительном подозревается? Если да, то в чем, если нет, то может ли он уезжать, куда ему вздумается или

нет?

«Ох, и хитрая ты лиса», – недовольно подумал Кройнер, понимая, что вопрос адвокатом задан не случайно и

на него надо отвечать.

– То, что меня интересовало и хотел узнать у него, я выяснил, а поэтому никаких ограничений в

передвижении мною ему не было установлено, да об этом и речи не было. Однако для сведения я бы хотел

узнать, как долго господин Гончаров-Шмаков намерен отдыхать в Нью-Йорке со своей подругой?

Выслушав вопрос переводчика, Лесник, подумав, ответил:

– Если нам, как сегодня, больше никто не будет мешать, то, исчерпав лимит денег, выделенный мною на

госпожу Прокофьеву и не найдя клиентов на свой товар, мы в течение двух недель намерены вернуться в

Россию. К слову сказать, пока мы туда не спешим.

Удовлетворенный ответом, Кройнер покинул их номер.

Глава 24

Оставшись втроем в номере, Альфред Скот попросил Ларису включить магнитофон, телевизор, пустить в

ванну воду. Когда она выполнила его просьбу, то адвокат, вновь обращаясь к Ларисе, сказал:

– Я знаю, что господин Гончаров-Шмаков вам доверяет и вы стоите его доверия, но когда человек знает

меньше, чем хотел бы знать, то ему легче живется, да и третьим лицам спокойнее. Поэтому оставьте нас с

господином Гончаровым-Шмаковым вдвоем. У меня к нему есть секретный разговор.

Лариса с пониманием кивнула головой, молча удалилась в другую изолированную комнату номера, прикрыв

за собой дверь.

– Виктор Степанович, – понизив голос, начал адвокат, – как вы и предполагали, известная вам троица

оказалась не на высоте. Она упустила свою добычу и теперь не знает, как ей быть и что делать.

– У них жиром заросли мозги. Пока расскачивались, поезд-то и ушел. Побыли бы они у нас в России в нашей

шкуре, то быстро поумнели или сгнили у «хозяина», – убежденно заявил Лесник, перебив адвоката. – Что же

теперь они намерены делать?

– Решили обратиться к вам за помощью, – с некоторым удивлением сообщил адвокат.