Текст книги "Собор без крестов"

Автор книги: Владимир Шитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 46 страниц)

Угрюмый.

Утром Лариса осталась высыпаться в гостинице, а Лесник пошел к Лапе, куда, выспавшись, должна была

попозже прийти Лариса. Она категорически отказалась от его предложения прислать за ней машину, так как

хотела пройтись пешком, тем более что до дома Лапы было идти недалеко.

Встретивший Лесника Лапа, внимательно посмотрев ему в лицо, увидел синие круги под глазами и пошутил:

– Твоя подруга зря ночь не теряла.

– Все они, бабы, такие, – беспечно пробасил Лесник.

– Пока старуха там готовит шамовку, пойдем погуляем к реке, – предложил Лапа, которому захотелось

вдруг показать своему ученику природу, среди которой он решил доживать свою старость.

Пройдя к реке, берег которой был покрыт голышами разных размеров, они, выбирая гладкие маленькие

голыши, закидывали их в речку, стараясь, чтобы голыши, прежде чем утонуть, несколько раз вынырнули из воды.

И не спеша вели беседу.

– Я обдумал твою просьбу, но категорически ответить на нее пока не могу. Мне придется поехать с тобой во

Львов, где живет, если его не посадили за грехи, мой кореш по кличке Лось. Если мне не изменяет память, он

сидел за контрабанду и кражи с железки. У него, как он мне говорил, обширные связи с таможней, много путевых

корешей, которые по его просьбе тоже должны нам помочь.

Еще живет в Самборе Гуцул, но на него надежды мало, так как он вшивый фраеришка, занимающийся

спекуляцией. Зачем я его занес в свою тетрадь, сейчас сам удивляюсь. Больше на Украине никого не знаю.

– Не густо, – констатировал Лесник. – А через Прибалтику не легче перекинуть наши картины? – подал он

новую мысль Лапе.

– Можно, но я не рекомендую, – решительно ответил Лапа.

– Почему не воспользоватсья таким каналом? – удивился Лесник.

– Ты знаешь, я однажды отдыхал в Эстонии в санатории. Есть там такой город Пярну. Так он пукнул на меня

очень здорово, обида и сейчас в сердце.

– Что-то ты мне о своей обиде на Пярну никогда не говорил, – удивился Лесник, – если не трудно, расскажи.

– Купил я как-то у них в магазине электробритву. Продавец, подавая мне ее, что-то улыбаясь сказал. Я ему

на всякий случай сказал «спасибо». Один из местных русаков, который знает эстонский, отозвал меня в сторону и

спросил: знаю ли я, за что сказал продавцу «спасибо»? «Конечно нет», – отвечаю я ему. «А хочешь, я переведу

тебе его слова?» – «Валяй», – говорю я ему. «Русская ленивая свинья, проваливай к себе домой». Я его

попросил повторить оскорбление на эстонском языке. Он повторил. Слова были те, что сказал мне продавец. Я, подойдя к продавцу, спросил: «За что ты, падаль, оскорбил?» Он долго мне не отвечал, а потом зло бросил:

«Проваливай, Иван, отсюда, если не хочешь, чтобы тебя посадили». Между прочим, очень здорово шпрехал по-

русски.

Я понял, что мне там ловить нечего, и ушел. Сказал своему дружку из местных, Поцису, о конфликте. Тот мне

стал трепаться, что таких несознательных людей у них единицы, если бы он был со мной, то такого инцидента не

было бы. В санатории мне сказали, что таких хамов, каким оказался продавец, у них в городе хоть пруд пруди.

Здесь меня взяло за живое. Русские и иже с ними подняли им уровень жизни выше, чем себе, а теперь мы

стали свиньями. Я в политику не лезу, но за нацию обидно. Перед отъездом из санатория я вызвал к себе Лютого, Угрюмого с ребятами и показал им на говнюка, сказал, чтобы отдыхали, а когда я уеду, отрезали ухо у него и

привезли мне.

– Зачем оно тебе? – улыбнувшись, спросил Лесник.

– Я продавцу в магазин посылкой отправил на холодец, – злорадно, но вместе с тем удовлетворенно

сообщил Лапа.

– Как твой дружок из прибалтов реагировал на такую выходку?

– Был недоволен, но смолчал. Я его только успокоил, что не все русские за нанесенное им оскорбление

режут им уши. Мою новость он скушал, но обиду затаил, а поэтому в вашем деле ставку на него ставить не могу.

– Я на твоем месте поступил бы так же, – поддержал его Лесник. – Когда завтра поедем во Львов?

– Хоть завтра, но только не отсюда, а из столицы. Нам нужна путевая тачка, которая будет нашей визитной

карточкой.

– Вдвоем поедем?

– Возьмем с собой водителя, чтобы можно было в дороге отдохнуть.

– И то дело, – поддержал его Лесник.

Леснику и Лапе надоело уже ходить, и они присели на сухой ствол вербы, валявшийся на берегу. Дав

прикурить Лапе, Лесник тоже закурил сигарету.

– Ты знаешь, Виктор, – после затянувшегося молчания начал говорить Лапа, – у меня появилась одна

идея, и не мешает ее провернуть.

– У тебя этих идей, Остап Харитонович, хоть пруд пруди, с удовольствием выслушаю, – уважительно

согласился Лесник.

– Продадите вы там на Западе свои картины, откроете свои счета в банке, – покуривая сигарету, начал

Лапа, о ствол дерева сбивая с нее пепел. – Неплохое дельце провернете, но все это не то...

Лесник удивленно уставился на Лапу, как будто впервые его увидел, не ожидая такой оценки задуманному.

Между тем Лапа так же спокойно продолжал изложение своей идеи.

– ...Очутившись на Западе, тебе заодно не мешало бы несколько несгораемых сундучков проверить на

вшивость.

– А справлюсь ли я с ними? – обескураженно спросил Виктор, выбрасывая недокуренную сигарету в

голыши.

– Я доволен, что ты не отказываешься от работы. А насчет того – справишься ты с ними или нет, я тебе

отвечу так: если бы я не был уверен в тебе, как в самом себе, то такого предложения от меня не последовало бы.

– Спасибо за такую оценку моих способностей, но, Остап Харитонович, я свой инструмент туда взять с собой

не смогу, так как в первом же аэропорту его у меня обнаружат, конфискуют со всеми вытекающими отсюда

последствиями. Кроме того, там, где мне придется работать, я не буду знать их языка, не будет ни помощников, ни наводчиков, а сам все я быстро разведать не смогу.

– Я отлично понимаю все твои закавычки и проблемы, но они мною уже решены. У меня в Нью-Йорке уже

лет двадцать проживает кореш, Молохом кличут, правда, он еврей, но толковый мужик, признает наше братство, наши законы, и так как ты мой ученик, должен тебя поддержать в этом деле.

– Кто он такой, что из себя представляет? – решил побольше узнать о Молохе Лесник.

– Когда-то занимался нашим промыслом, учеников не имел, в среде медвежатников не очень котировался.

Однако смог накопить деньжат и купить в Нью-Йорке какой-то питейный ресторан или бар под названием

«Ночная фиалка».

Молох обеспечит тебя инструментом, сделает путевую наводку, поможет надежно спрятать добычу, решит

другие вопросы, с которыми ты к нему обратишься.

– Ты, Остап Харитонович, как я понял, уже успел все обдумать за меня, – задумчиво констатировал Лесник.

– А как же! Кто же еще, кроме меня, сможет оказать тебе такую помощь? Никто.

– Рискованно и страшновато, – признался Лесник.

– Тоже мне, открытие сделал, – проворчал Лапа. – Бабу в первый раз валяешь – и то страшно, а тут такое

дело. Конечно, страшно будет. Кто не рискует, тот не пьет, как воду, шампанское и не может содержать таких

девочек, как твоя Лариса.

– Стареешь, Остап Харитонович, уже и ехидничать начинаешь, – вяло заметил Лесник, сплюнув на голыш, но промахнулся мимо цели слюной. – А какая тебе корысть от твоего предложения?

– Никакой! – несколько раз отрицательно покачав головой, ответил Лапа. – Если не считать моральный

фактор, – с заблестевшими глазами признался он.

– И с чем его едят?

– Мой ученик вырос в медвежатника международного класса. Звучит?

– Звучит, – признался Лесник, – но и по ребрам стучит. А если я откажусь? Зачем мне рисковать при моих

бабках?

– Ты знаешь, что я тебя никогда ни о чем не просил, тогда мне придется своего ученика просить о

единственном для меня одолжении в жизни, на которое ты не должен и не имеешь права ответить отказом.

– Прежде чем я отвечу на твою просьбу, разреши мне подумать, – обреченно попросил Лапу Лесник.

– Я с ответом подожду, – проникновенно согласился Лапа. – Я же тебе добра желаю, а не погибели. Не

хотел тебе говорить, но скажу: все, что останется после меня, завещанием я оформил на твоих сыновей.

Как видишь, в задумке моя корысть минимальная. Нам с тобой того, что у нас есть, хватит на всю жизнь за

глаза, но детям твоим, если ты не хочешь, чтобы они прошли через тюрьмы и лагеря, мы должны обеспечить

надежное будущее.

Нам с нашей профессией открывается такой фарт, не воспользоваться которым просто грех. Мне, старому

козлу, и то захотелось ломануть пару сейфов, пройтись по Бродвею, покупаться в фантастической роскоши и

вернуться домой, чтобы потом спокойно умереть.

– Мы же их языка не знаем, – высказал свой последний довод Лесник, которому щедрость Лапы помешала

в резкой форме отказаться от предложения.

– Сейчас в капстранах навалом наших соотечественников, как их называют журналисты в газетах, среди них

побывавших у хозяина с не меньшими, чем у нас, послужными сроками хоть пруд пруди. Найти их и установить с

ними контакты – пара пустяков, тем более я тебя посылаю не на голое место.

– Почти уговорил, но ты мне так и не дал подумать, – напомнил Лапе Лесник.

Поднявшись с дерева, не взяв носового платка, на котором сидел, удалившись метров на тридцать от Лапы, Лесник задумчиво стал смотреть в воду, которая живой массой проходила мимо него...

Минут через двадцать глубокого размышления Лесник подошел к Лапе:

– Ты знаешь, что твоей просьбе я отказать не могу. Будем считать ее первой и последней.

– Я очень доволен, что ты меня понял, и сообщу тебе следующее: по моей просьбе Фостер купил у себя в

Штатах и привез к нам в контору два новейших сейфа последних, более сложных конструкций замков. Ты на них

потренируешься, набьешь руку и только после того, как они будут колоться перед тобой даже от взгляда, только

тогда я тебя благословлю на дело.

– Так вы, я вижу, не теряли времени даром и давно готовились к настоящему разговору со мной? —

удивился Лесник.

– А как же? – согласился Лапа. – Я твой учитель и должен видеть вперед дальше своего ученика.

Потренировавшись с замками новых сейфов, с которыми вначале были небольшие заминки, Лесник понял, что все новые дополнения в устройстве замков касались второстепенных деталей, тогда как основной принцип

оставался неизменным.

В Москве Лапа объяснил Душману, зачем и для чего он берет с собой во Львов Лесника. Когда Лесник

предложил ехать вместо себя Душману, чтобы познакомиться с лицом, которое будет переправлять картины за

границу, тот охотно согласился. В связи с предстоящей поездкой к Молоху Лесник обговорил с Лапой

возможность поездки во Львов вместо себя Душмана.

Поэтому согласие Душмана на поездку не было неожиданностью. Конечно, Лапе интереснее было бы ехать

на Украину вместе со своим учеником, но последний перед поездкой за рубеж хотел побыть в кругу семьи.

Против такого убедительного довода Лапа уже никак не мог устоять.

Глава 68

Приехав к себе домой, Лесник застал там в гостях свою родную сестру Татьяну с синяками под глазами. Она, улучив свободную минуту, «украла» его от жены и детей и, закрывшись в спальне, стала жаловаться на своего

сожителя Николая, который, живя у нее в доме, в примаках, приходя домой пьяным, часто придирается, бьет.

Она несколько раз жаловалась на Николая в милицию за мелкое хулиганство, его уже несколько раз там

привлекали к ответственности. После отбытия наказания Николай зверел, не давая спокойно жить ни ей, ни

детям.

На предложение брата выгнать Николая Татьяна резонно возразила, что в ее возрасте не так легко найти

мужчину для жизни. Когда же дети вырастут и разлетятся, ей не хочется оставаться одной.

– А может быть, и по другим причинам? – грустно улыбнувшись, пошутил Лесник, взяв ее тремя пальцами

за подбородок и подняв опущенную голову.

Татьяна, нежно толкнув его ладонью в руку, держащую голову, пробурчала шутливо:

– Ну и жалуйся после этого такому оболтусу.

Лесник, поправляя прядь седеющих волос на ее голове, строго заявил:

– Я же его, засранца, за тебя испепелю!

– Ты не очень-то его пепели, я же с ним, дуралеем, жить хочу.

Предстоящий отъезд за рубеж вынудил Лесника не затягивать разрешение конфликтов с Николаем на потом.

Уже на второй день после приезда домой, несмотря на недовольство Альбины, он ехал с сестрой к ней домой на

своей машине.

В доме у сестры было запущенно, грязно и убого. «Я же ей помогаю, и довольно прилично – почему же у нее

так бедно в доме?» – удивился про себя Лесник.

Дверь в дом была открыта, но Татьяна, пропустив туда брата, предусмотрительно решила побыть во дворе.

Николая Лесник нашел лежащим в спальне на кровати, слушающим магнитофонную запись блатных песен.

Вместо приветствия, похлопав его ладонью по плечу, Лесник сказал:

– Колек, у меня к тебе есть разговор.

– Давай валяй, – беспечно, как родственнику, ответил тот, слегка приглушив звук в магнитофоне.

– Сколько ходок у тебя к хозяину?

– Две! – как давно посчитанное и подытоженное сообщил Николай.

– За что тебе лапти плели?

– Двести шестые, первый раз часть вторая, а второй раз часть третья.

– И с каким предметом ты выступал во второй раз? – с профессиональным знанием статьи спросил Лесник.

– С кухонным ножом, – выключая магнитофон, ответил Николай и сел на кровать.

– Ясно! Короче, по сестре я породнился с гладиатором.

Николай, почувствовав неладное, обеспокоенно спросил:

– А чего ты вдруг вздумал меня пытать?

– Как-никак мы же родня, а познакомиться с тобой поближе, ты сам видишь и знаешь, у меня времени не

было.

– Понаслышан я о тебе, – уважительно сообщил Николай свою информацию.

– Если ты обо мне наслышан и знаешь меня, нам легче будет с тобой беседовать.

– Такие авторитеты, как ты, в тех лагерях, что я сидел, не сидят.

– Как хорошо у нас с тобой складывается беседа, – криво ухмыльнувшись, вкрадчиво пошутил Лесник. От

такой его «нежности» с Николая моментально слетело благодушие и, насторожившись, он превратился в слух.

– Ты помнишь, с какими тузами преступного мира ты гулял на крестинах моего сына?

– Нет слов! – не скрывая восхищения тем, что он с ними не только был знаком, но сидел за одним столом, подтвердил Николай. – А какой выпивон и закусон был! – мечтательно закрыв глаза, произнес он.

– Мы почти все можем, и нам многое позволено. Ты такую истину знаешь?

– Семь лет у хозяина был, не дурак, – обидевшись за долгое поучение, сообщил Николай.

– Ты живешь с моей единственной, – Лесник поднял вверх указательный палец правой руки и помахал им,

– любимой сестрой, – уважительно констатировал он. – Ты у нее дома устраиваешь хулиганку, дебоширишь, прикладываешь к ней свою грязную руку. Тебе, «гладиатору», уже под сраку лет. Как, ты считаешь, я должен с

тобой поступить, чтобы твои финты в отношении ее пресечь?

Вскочив с кровати и пройдясь по комнате в возбужденном состоянии, при полнейшей беспечности и

неподвижности Лесника, Николай, подскочив к нему, возмущенно выпалил:

– Так ты приехал открывать ликбез, учить меня?

– Присядь и не мельтешись, – спокойно посоветовал ему Лесник, – а то, не дай Бог, вдруг да обидишь

меня, тогда за последствия, ты уж извини меня, негодяя, я не отвечаю.

Николай не послушал и продолжал стоять перед ним.

– Неужели ты думаешь, мне не хочется поиграть на твоих ребрах, заставить тебя нюхать свою задницу?

Если думаешь, что у меня руки коротки, то ошибаешься, Колек, я решил провести с тобой дружескую беседу, так

как Татьяна хочет с тобой, дураком, жить. Вот причина моего тормоза и сдержанности. Если ты по себе

чувствуешь, что у вас совместной жизни не получится, потихонечку умотай от нее. Если думаешь жить с ней, живи. Я вам помогал и буду помогать, попробуй пропей мои подарки. Если ты посмеешь еще раз поднять на нее

руку, то отсидку в курятнике у хозяина ты сочтешь за рай. Усек, что я сказал?

Николай, возбужденный и злой, слушая его требования, имел огромное желание показать свой характер, но

понимал, что вор в законе потребует с него ответ за каждое неверное, оскорбительное слово, а поэтому

сдерживал себя. Оказывается, когда хулиганам нужно, они тоже умеют сдерживать себя.

– ...Ты не подумай, что я хочу тебя унизить или оскорбить, упаси Бог. Я хочу, чтобы до тебя дошло, как мне

дорога единственная сестра, на какую жестокость и подлянку я пойду ради нее, чтобы потом тебе не пришлось

сожалеть, что ты меня не послушал.

Николай понял, что его карта бита более высокими козырями, что ему устанавливать свой закон уже никогда

не придется. Он только про себя мог со злостью подумать:

«Удавы вонючие, нет на вас, как на хулиганов, управы, позалазили в хоромы и возникаете, разные угодные

себе законы поустанавливали. Попробовали бы сейчас, как я, прожить на одну зарплату, за которую тебя еще

пинают и ноги вытирают, поневоле дома будешь скопившиеся газы травить».

Однако вслух он сказал другое:

– Я подумаю над твоими словами. Больше эту тему не будем требушить. Или я оставлю Татьяну, или мы с

ней начнем другую жизнь.

Довольный таким его ответом, Лесник решил несколько его растормошить. Ему стало жалко поникшего

«гладиатора».

– Ты не обижайся на меня. Мы с тобой не ругались. Наш разговор здесь и умрет. Если ты на меня не

обиделся и согласен выпить на мировую, нет проблем. У меня в машине все, что надо, есть.

«Был бы я помоложе, у нас с тобой другой получился бы разговор», – ехидно и зло подумал Николай. Из

всего сказанного Лесником ему было понятно, что тот привез спиртное, которым согласен угостить.

– Пускай будет так! – ответил Николай, устав от такой беседы.

– Вот и хорошо! – воскликнул Лесник, которому состоявшаяся беседа тоже была неприятна, и он был

доволен, что она так мирно закончилась.

Глава 69

Перед отъездом из Москвы во Львов Душман взял в фирме напрокат за валюту «форд» последней модели.

Загрузив его продуктовым дефицитом, вместе с Лапой и своим водителем отправился в путь.

Во Львове они Лося не нашли, так как он второй год находился в местах лишения свободы и не скоро можно

было его оттуда ждать. К своему удивлению, они нашли себе помощь и поддержку там, где вовсе не ждали.

Гуцул, живший в Самборе, сообщил, что его зять работает проводником в поездах международного

сообщения, и тот может от Львова до Вены провезти их товар. Они не стали говорить Гуцулу, чьей кисти картины, какова их стоимость, а он не пытался расспрашивать, но цинично и крохоборски потребовал плату за услуги в сто

тысяч рублей.

«Вот жмот ненасытный», – подумал Душман, глядя на жирное, довольное лицо своего собеседника.

Сидя в зале двухэтажного особняка Гуцула, в конце сговора Лапа сказал:

– Мы принимаем твои условия и согласны заплатить сто косых, но ты подумал о тех последствиях, которые

тебя ожидают, если наши картины попадут к таможенникам?

– А какие они могут быть? – играя под дурачка, осклабился Гуцул.

– Дом твой станет нашим. Ты из него будешь топать в том, что надето на тебе, – жестко сообщил Лапа.

– Ишь ты, куда замахнулся! – перестав улыбаться, удивленно пробасил Гуцул.

– А как ты думал иначе заработать такую кучу бабок? – строго напомнил ему Лапа. – Ты знаешь меня, я

получу сполна с тебя все до копейки, если ты меня подведешь. Финтить и что-то ловить у меня бесполезно.

– Я знаю тебя, ты мужик серьезный, – почесывая ширококостной волосатой рукой голову, пробурчал Гуцул.

– Тогда, прежде чем я дам окончательный ответ, мне придется посоветоваться с зятем и домочадцами, чтобы

при плохом исходе они меня не винили. Сегодня вечером зять возвращается домой с рейса, завтра приходите за

нашим решением.

Вечером Гуцул узнал от зятя, что тот в хороших отношениях с таможенниками, к тому же имеющийся у него в

вагоне тайник его ни разу не подводил, а поэтому зять посоветовал Гуцулу стотысячных клиентов ни в коем

случае не упускать, так как за такую сумму клиенты легко смогут найти других посредников.

Утром следующего дня между Лапой и Душманом, с одной стороны, Гуцулом и его зятем, с другой стороны, состоялось заключение сделки, где план предстоящей операции был отработан до полного понимания обеими

сторонами.

Глава 70

Корвин Фостер предпринимательским чутьем сразу почувствовал и увидел огромные возможности, которые

создали ветры перемен, развязавшие руки частному предпринимательству.

Некомпетентность, неопытность большинства новых предпринимателей страны, которые еще не овладели

присущей ему хваткой, к тому же не имевших, как он, достаточного капитала в валюте, не могли создать ему

конкуренции в осуществлении задуманного и предложенного проекта правительству республики, от внедрения

которого он реально видел баснословные для себя дивиденды.

Такие радужные и серьезные перспективы, когда можно вложить в дело несколько миллионов долларов, полностью захватили Корвина Фостера, не оставив ему свободного времени на посещение увеселительных

учреждений.

Несмотря на то что рабочий день Корвина Фостера был экономно запланирован до минут, он не посмел

отказаться и уклониться от встречи со своими компаньонами по малому предприятию, которые предложили ему

встретиться по делу в ресторане «Надежда».

Фостер был акционером малого предприятия, но компаньоны так мало продали ему акций, что он решил

продать имеющиеся у него акции Гончарову и Малащенко, чтобы не распыляться по мелочам.

Общаясь с господами Гончаровым и Малащенко, Фостер видел, что имеет дело с решительными людьми.

Отказавшись от встречи с ними, он мог нажить в их лице врагов, чего не желал.

Встретившись вечером в ресторане, Фостер после ознакомления с их предложением забыл о своем

неудовольствии, что он занят, что его оторвали от работы, проявил исключительную заинтересованность к

предлагаемой сделке.

– Я хорошо знаком со Стивенсоном, и он мне по секрету говорил о своем неудавшемся бизнесе в вашей

столице. Он мне говорил, как купил картины и как потом по-глупому лишился их. Не знаю, как картины вновь

попали к своему хозяину, но очень здорово, что вы стали их законными владельцами, – рассматривая купчие и

заключения экспертов на полотна, констатировал он. – Вы предлагаете мне быть посредником при продаже

ваших полотен с аукциона в Лондоне. Я вроде бы не возражаю, но, как мне говорил Стивенсон, они являются

достоянием народа, а поэтому власть вывезти их из страны вам разрешения не даст.

– Вас эта проблема не должна беспокоить. Картины мы вывезем и доставим вам, куда скажете, откуда вам

никто не будет мешать доставлять и перевозить по любому адресу. От вас потребуется лишь сделать нам обоим

официальное приглашение к себе в Штаты.

– Если вы беретесь сами вывезти ко мне свои картины, то остальное решится без проблем, – вдохновляясь, маленькими глотками попивая пиво из бокала, сообщил Фостер. – Но что я буду иметь за свои хлопоты?

Лесник и Душман переглянулись между собой. Они уже давно ожидали данного вопроса, имея на него

готовый ответ.

– Десять процентов от вырученной суммы, – сообщил Лесник.

– Десять мало, согласен на двадцать, – сразу возразил Фостер, пытаясь повысить ставку.

– Ничего не мало, – вступил в разговор Душман. – В твоем «мало» будет где-то полмиллиона долларов.

Вы должны учесть, что мы будем продавать не ворованные картины, которые пытался купить Стивенсон, а свои

собственные с готовыми заключениями эксперта на них.

– Если вы не согласитесь на сделку с нами, то мы сами найдем в Лондоне нужного посредника в своем деле.

– Если дело такое простое, то почему вы сами не хотите продавать картины с аукциона? – осторожно

поинтересовался Фостер.

– У вас в Штатах хозяин своего имущества имеет право распоряжаться своим имуществом, как ему

вздумается, а у нас касательно наших полотен требуется согласие властей. Мы знаем заранее, что такого

согласия нам никто не даст. Вот нам и приходится хитрить и свои фамилии не афишировать, чтобы не

привлекать к себе наших властей, которые за нашу самодеятельность могут нам сделать неприятность, когда мы

вернемся от вас домой, – пояснил Душман.

– С большими деньгами и у нас можно неплохо жить, – намекнул Фостер.

– Среди разного сброда жить, изучать чужой язык, такое нам не подходит, – решительно заявил Лесник.

– Так я тоже сброд? – беззлобно поинтересовался Фостер.

– Кроме индейцев, коренных жителей Америки, остальные туда, как цыгане, понаехали, – показал свою

эрудицию Лесник.

– Так к нам ехали давно, – пояснил Фостер, – а теперь мы большинство эмигрантов заворачиваем назад, принимая тех, которые нам нужны. Лично я американец в четвертом поколении и думаю, что слово «сброд» ко

мне не относится.

– Мистер Фостер, я вас не имел в виду, когда говорил о сброде. Вы только подумайте, если к вам в Штаты

был бы беспрепятственный заезд, то ехали бы не только ученые и богатые.

– Да! Да! Много было бы разного сброда, – согласился Фостер.

Так что неприятный инцидент Лесник дипломатично ликвидировал. Потом он спросил:

– Так, мистер Фостер, вы наше предложение на наших условиях принимаете?

– Интересная у вас страна, – как бы не слыша вопроса, начал развивать свою мысль Фостер. Допив пиво, он поставил фужер на стол. – Еще интереснее законы, если такие, как вы говорите, и в такой стране живут такие

неуступчивые господа, – совсем изнасиловал слово «такие» Фостер. Широко улыбнувшись, он решительно

сообщил: – Я ваши условия принимаю, никакой риск брать на себя не желаю, договор между нами будет

заключен не здесь, а у нас в Штатах.

– Конечно, – выразил свое и мнение Лесника Душман. – За такой договор нас тут и посадить могут, —

пошутил он, невесело усмехнувшись.

– Если бы у меня в Штатах был такой запрет на продажу дорогих картин, то я не стал бы заключать с вами

такое соглашение, это во-первых, и во-вторых, я и сам не вижу ничего плохого в том, что один хозяин продает

другому свое имущество, пускай даже им окажутся шедевры искусства. У нас японцы скупили в некоторых

городах целые улицы с небоскребами, не говоря о концернах, и американцы не видят для себя ничего опасного и

незаконного, а вот вы почему-то не можете и не имеете права продать свои картины. Хоть убейте меня, но я

такой закон не понимаю и не уважаю, но это уже политика, а ею я в вашей стране заниматься не собираюсь.

После плотного ужина, проводив до автомобиля Корвина Фостера, Лесник и Душман, вернувшись в кабинет, продолжили прерванную беседу, но уже вдвоем.

– Мистеру Фостеру мы с тобой до хрена чего наобещали, а как практически будем переправлять через

границу картины, ума не приложу, – озабоченно сказал Душман Леснику, потирая пальцами рук виски. (Разговор

происходил до поездки во Львов.)

– А попроще ты не мог задать мне вопрос? – пошутил Лесник, а потом продолжил: – Я в контрабанде такой

же валенок, как и ты. – Подумав, он, размышляя вслух, произнес: – Придется обратиться к пахану за помощью.

После того как они обсудили все неясные вопросы и исчерпали свою фантазию по планам на будущее, Душман неожиданно предложил:

– А не встряхнуться ли нам от этих проклятых забот?

– В каком плане? – не понял Лесник.

– Возьмем своих баб. Ты Ларису, я Жанну и рванем в финскую баню, тело полечим, душу отведем...

– Против твоего предложения, корефан, ничего не имею. С проклятыми полотнами совсем забыл о бабах, как будто в кичи сижу, – блаженно потягиваясь, признался он.

Нельзя сказать, что Лесник не любил Альбину, не ценил и не уважал, но разве мог он с ней совершать такие

половые вольности, которые допустимы и легко осуществимы с фартовыми девочками, к которым относилась

Лариса.

Напарившись вместе с Ларисой, насладившись ее любовью, Виктор, лежа в постели, попросил:

– Поласкай меня еще.

Исполняя его просьбу, в промежутке между ласками Лариса, воркуя, произнесла:

– Если бы я не знала, какой ты есть на самом деле, то могла подумать, что имею дело с котенком, а ты

самый настоящий тигр. – Она нежно укусила его за грудь.

– Не балуй, – погладив ее по голове, по-детски капризно попросил он. – Знаешь, если ты согласишься

оставить столицу и поселиться там, где я тебе скажу, то я гарантирую тебе работу секретаря-машинистки со

ставкой в штуку в месяц плюс еще моя материальная поддержка, а если родишь мне ребенка, то дам акций

столько, что будешь жить на их проценты лучше многих директоров, куплю тебе тачку, дом. Короче, проблема с

бабками у тебя полностью исчезнет...

Только почувствовав влагу у себя на животе, понял, что Лариса, сдерживая стоны, молча плачет.

– ...Ты чего вдруг вздумала плакать? – удивился он. – Я же тебя не обидел? Может, думаешь, что я

темню?

– Витя! – исступленно целуя его, начала она. – Как ты, меня никто не жалел, и я этого никогда не забуду, но я к тебе не поеду, так как детей у меня уже никогда не будет.

– Почему? – не удивившись, а скорее возмущенно спросил он.

– Потому что в молодости глупой бабой была, работала у одного хмыря секретарем-машинисткой, клюнула

на его подарки, расплата известно чем. Несколько раз делала аборты, а потом вообще беременеть перестала.

Когда встала на ноги и захотела иметь ребенка, врачи мне сказали – голый васер. Вот такие у меня накопления

от беззаботной бурной молодости.

Виктор не мог найти для нее утешительных слов, а запустив свою ладонь в ее густые волосы, нежно гладил

ее по голове, успокаивая.

– Я знаю, что ты денежный туз и можешь таких, как я, покупать штабелями. Мне приятно, что ты именно на

мне остановил свой выбор, но ты мне не по зубам, и я с тобой и за тобой долго не удержусь. За то, что ты меня

пожалел, ничего не потребовав взамен, проявил внимание, я так тебя обслужу, как тебе и не снилось...

Устало развалившись в постели, Лесник, не скрывая удовлетворения от ее ласк, пошутил:

– Ты так меня и замучаешь.

– Таких быков, как ты, можно в плуг запрягать и не замучаешь, – похвалила его тоже уставшая Лариса.

– Дело прошлое, но откуда ты узнала, что я денежный человек? – от нечего делать задал вопрос Лесник.

– Вся столица знает, что Душман одного наглого фраера воспитал. Тот хотел ему с дружками приписать

ограбление сейфа одного махрового кооператива. Они хотели его заставить поделиться с ним добычей, но у них

получилась осечка. Я пораскинула мозгами и пришла к выводу, что без твоей помощи ему тот сейф никогда бы не

осилить. Тем более я вспомнила, как ты отдыхал со мной на даче и когда уехал.

Резко оттолкнув от себя Ларису, отчего она свалилась на пол, Лесник зло выдавил из себя:

– Дура стоеросовая, вбила себе такую чепуху. Из-за своей фантазии ты можешь лишиться головы.

Лариса, поднявшись с пола, не обиделась на Лесника за грубое обращение с ней, а поняла, что из-за своей

несдержанности и длинного языка действительно может лишиться жизни.

– Если ты не потребуешь, чтобы меня лишили головы, то буду жить, – поняв свою опрометчивость, заметила она.

– Я буду вынужден сказать о твоей фантазии Душману, и если от кого другого услышу ее продолжение, то