Текст книги "Собор без крестов"

Автор книги: Владимир Шитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 46 страниц)

– Есть такой человек, – подтвердил Капрелян, настораживаясь.

– Так он мне пожаловался на тебя, что ты его бабки присваиваешь и нехорошо с ним поступаешь.

– Паслушай, дарагой, кто ты такой, чтобы учить меня, да еще разбираться со мной? – вскакивая с кресла и

размахивая руками, закричал он.

На крик Капреляна в кабинет заскочили два его друга, которым Капрелян стал жаловаться на своем родном

языке, от волнения вставляя порой в разговор русские слова.

Схватив Лапу за руки, друзья Капреляна попытались вытащить его из кабинета во двор со словами:

– Зачем такого хорошего человека обидел?

С нестариковской ловкостью Лапа, вывернувшись из их рук, возмутился, умышленно накаляя ситуацию:

– Я не пьяный, а вы не легавые, чтобы меня тащить.

– Ага, напугался! – самодовольно констатировал Капрелян, глубоко ошибаясь в своем предположении.

– Еще бы! Вы же бить будете, – серьезно для Капреляна, но с юмором для себя и для своих сообщников

ответил Лапа.

– Старый пердун, пришел меня пугать, а сам и укакался, – захохотав, пошутил самодовольно Капрелян, торжествуя свое превосходство. – Гоните этого шелудивого ишака в шею, – приказал он своим подручным.

Такого оскорбления и унижения Лапа не слышал и не получал уже несколько десятилетий, тем более что его

сообщники прослушивали беседу и могли сделать для себя неверные выводы в отношении его настоящих

способностей.

Когда «шестерки» Капреляна попытались вновь схватить его за руки и вытолкнуть из кабинета, Лапа, рывком

освободив правую руку от захвата, ударил ею одного из нападавших в промежность, отчего последний от боли

гортанно заревел, согнувшись в три погибели.

Увидев такое развитие событий, второй из нападавших обхватил Лапу руками в охапку, а Капрелян стал

беспорядочно наносить ему удары кулаками по телу.

В кабинет ворвалась четверка подручных Лапы, которые со знанием дела уложили противников на пол. В

горячке досталось и армянину, корчившемуся у двери в момент драки.

Ишак, приставив лезвие ножа к горлу Капреляна, таким подъемником поднял его огромную тушу на ноги и с

нескрываемым презрением стал возмущаться:

– Ты, ишак, ты знаешь, на кого руку поднял? На самого пахана! Да я за это сейчас кишки из тебя выпушу!

Не пришедший в себя от быстрой смены декораций Капрелян затравленно молчал, а Ишак, обращаясь к

Лапе, просительно произнес:

– Пахан, позволь мне, я ему хочу калым из бурдюка выпустить.

В его голосе было столько мольбы, что у присутствовавших не зародилось никакого сомнения в искренности

его просьбы.

Утреннее внутривенное вливание морфия пробудило в нем желание действовать, ломать и рушить, но он

себя сдерживал и подчинялся требованиям товарищей, действовавших по указанию Лапы, который был для него

живым богом. Ишак понимал подспудно, что если будет слушаться и угождать Лапе, пока он ему нужен, дозы

«кайфа» будут пробуждать в нем интерес к жизни.

– Остепенись! – потребовал Лапа. – Пока ты с ним травил, один хрен куда-то убежал.

Убежавшим был тот, кто лежал у порога, первым получив отпор от Лапы.

– Догнать? – услужливо предложил Ишак.

– Зачем? Он побежал за подмогой. Они сейчас сами явятся, – убежденно сообщил Лапа.

В кабинет с арматурными прутьями и ножами вместе с беглецом ворвались три кавказца, но, увидев в руках

Лапы пистолет, они опустили руки.

– Кладите свои железки у порога и идите к своему хозяину, – жестко, не терпя возражений, произнес Лапа, выстрелив для устрашения два раза им под ноги.

– Вай, вай! – заголосили они, подпрыгивая и подчиняясь его требованию.

Подойдя к Капреляну, Лапа, погладив его по огромному носу, поучительно пошутил:

– Я же тебе, индюк сраный, говорил, что желаю с тобой поговорить один на один, а теперь придется вам

немного помять бока, чтобы не только знали хозяина, но и уважали.

Не дожидаясь команды, кореши стали обрабатывать свои жертвы, испытывая удовольствие от их крика и

унижений.

Убедившись, что урок воспитания прошел успешно, Лапа бросил:

– Хватит! Достаточно!

Прохаживаясь среди поверженных противников, Лапа поучающе информировал их:

– Почему мои парни «подрались» с вами, – он умышленно заменил слово «побили», – да потому, что твоя

милость, – толкнув ногой в бок Капреляна, напомнил Лапа, – со своими дружками стала бить пожилого

человека. Кто потерпит такое безобразие? – И сам себе ответил: – Никто. Ты со мной гостеприимно обошелся

или нет?

– Виноват, кацо, не разглядел я большого и хорошего человека, – постанывая и поглаживая рукой

ушибленные места, произнес тот.

Лапа разрешил ему вновь сесть в кресло, а его «шестеркам» подняться с пола.

– Ты теперь согласен со мной поговорить один на один?

– Конечна, дарагой! – с надеждой, что кончился кошмар, воскликнул Капрелян.

– Все выйдите и помиритесь между собой. Выпивон и закусон возьмите в машине. Мы же приехали с

дружескими намерениями, – пояснил он Капреляну, – но, как видишь, не получилось, сам виноват.

Имея такого учителя, Капрелян, чтобы вновь не пробуждать в Лапе зверя, дипломатично помолчал, так как

вертевшийся на кончике языка ответ мог не понравиться собеседнику.

Оставшись вдвоем в кабинете, Лапа сел напротив Капреляна и продолжил так неудачно начавшуюся беседу:

– Скажи мне честно, чем тебя не устраивает Игнатий Давыдович, чем он перед тобой провинился, что ты так

неуважительно с ним поступаешь? К слову сказать, где он сейчас?

– Поехал в Ростов очень нужную и дорогую запчасть доставать, – ответил Капрелян.

– Вот видишь, какой он деловой, а ты его обижаешь и грабишь.

– Я его не обижаю, – попытался возразить Капрелян.

– Ты не темни, зачем кусаешь от его пирога? Своего мало? Зачем ты держишь этих четырех дармоедов?

– Они у нас работают снабженцами, – неудачно брякнул Капрелян.

– Ничего себе снабженцы! Сидят у себя дома, наедают будки, а нами с тобой уважаемый Игнатий

Давыдович бегает, как молодой олень, достает запчасти.

Капреляну такой довод нечем было опровергнуть, и он надолго задумался.

Между тем Лапа продолжал развивать свою мысль:

– Если ты себе позволяешь такую роскошь и содержишь за счет предприятия нахлебников, то оформляй и

моих парней на работу, кем хочешь, лишь бы они не работали, но получали такую же зарплату, как и твои

боровы. Как выгонишь с работы своих, так и мои вас сразу покинут.

– Зачем мне твои парни? Чтобы я все время помнил, как они нас побили?

– Они будут охранять Игнатия Давыдовича от твоих быков.

– Я от своих родичей постараюсь избавиться, – пообещал Капрелян, – но только мне надо с месяц

времени, а то сразу увольнять как-то нехорошо.

– А моих драчунов ты можешь уволить с работы сразу, как уволишь своих, и они тебе еще скажут спасибо, так как находиться им долго на одном месте для здоровья плохо.

– Ой, какой ты настырный, – сдаваясь, согласился Капрелян.

– Ты мне об Игнатии Давыдовиче так ничего и не сказал, – напомнил Капреляну Лапа.

– А чего о нем говорить, мужик хороший, сговорчивый, не такой, как ты, – болезненно улыбнувшись, ответил Капрелян.

– Вот и живите мирно. В том, что произошло сегодня, твоя вина полностью, а поэтому на своего компаньона

не обижайся. Ты слышал, что меня мои головорезы называли паханом. Если вздумаешь переплясать то, о чем

мы сейчас договорились, я привезу сюда десять, двадцать, сто им подобных, то есть сколько потребуется, но

тогда у меня к тебе снисхождения не будет. Теперь понял, какой я старик?

– Я слышал о паханах, мне говорили об их силе и власти, но встречаться не приходилось, – подавленно

признался Капрелян, поняв, что сегодняшнее соглашение ему уже не переплясать.

Когда они вышли во двор и прошли к столовой, которая находилась в пассажирском вагоне, то увидели там

идиллическую картину.

Бывшие противники, весело переговариваясь, дружно расправлялись со спиртным и закуской. Один Ишак не

разделял общего веселья и с угрюмым видом сидел в стороне.

Остающиеся на предприятии новые рабочие вышли проводить Лапу к автомобилю. Каждому из них в

отдельности он дал указание и напутствие. Лютого он оставил за старшего, потребовав от остальных

беспрекословного ему подчинения.

С Лютым он дольше говорил, дав ему соответственно и больше ценных указаний. Когда подошла очередь

поговорить с Ишаком, то Лапа, пригласив его к себе в автомобиль, достал из бардачка три ампулы морфия и

отдал их ему со словами:

– Не вздумай сразу всю партию принять, коньки откинешь.

– Чё я, маленький и не хочу продлить кайф, – согласился с ним Ишак, – но мне их хватит на пару дней, а

потом как? – забеспокоился он.

– Обращайся к тому борову, – показывая на Капреляна, предложил Лапа. – У него связи большие, достанет. Только культурно проси, с ножом к горлу, как сегодня, не приставай.

Обрадованный таким «ценным» подарком, Ишак вновь ожил, повеселел и, ободренный предложением Лапы, пробурчал:

– Я знаю, как с таким ишаком говорить. – В его голосе чувствовалась беспечность и расслабленность.

За частое употребление в речи слова «ишак» он и получил такую кличку.

Говоря Ишаку о воздержании и неприменении силы в отношении Капреляна, Лапа улыбался, смиряясь с тем, что Ишак его не послушается и поступит по-своему.

Весь задуманный план настоящей операции Лапа построил именно на непослушании Ишака.

«Наркоманами на расстоянии управлять практически не только нельзя, но и невозможно, – убежденно думал

Лапа, – вот это как раз и сыграет нужную роль».

Где-то в конце второй недели «работы» Ишака на предприятии он уговорил Капреляна достать ему морфий.

Капрелян долго не соглашался, но бесконечные его приставания, да и любопытство, с другой стороны, посмотреть, как себя будет вести после принятия укола морфия наркоман, побудили его поехать в больницу, где

у знакомой медсестры за два четвертака купил две ампулы наркотика.

Получив от Капреляна желаемое, Ишак стал целовать ему руки и униженно благодарить, отчего Капреляну

стало неприятно и противно, как будто он коснулся слизняка.

Капрелян с Коростылевым построил отношения сугубо официально, но ущемлять материально, как прежде, и

обижать уже не решался.

В душе он был согласен с мнением Лапы, что держать четырех, а теперь восьмерых нахлебников на шее

небольшого предприятия нерентабельно и так долго продолжаться не должно.

Об условии, поставленном ему Лапой, он сообщил друзьям, которые доводились ему родственниками с

четвертого на пятое колено.

После бурного обсуждения они были вынуждены согласиться с тем, что пришла пора им расстаться.

Их примеру последовала и «бригада» Лапы. Однако Лютый не повез ее домой, а, переехав в райцентр, поселил на частной квартире, куда Лапа пригнал свою старую «Волгу», и они периодически выезжали в поселок

проведать Ишака, который с ними ехать домой отказался.

Жизнь Капреляна от приставаний Ишака с одной просьбой достать ему морфий стала невыносимой.

Ишак преследовал его со своей единственной просьбой везде и всюду.

Если первоначально Ишак просил его достать ему наркотики, то теперь он стал требовать, чтобы он

познакомил его с тем человеком, через которого тот ему достал их.

О том, чтобы познакомить Ишака с медсестрой, Капрелян и мысли не допускал, так как считал, что Ишак съел

бы ее в первый день знакомства вместе с добычей, а он был бы еще и соучастником убийства.

– Послушай, будь другом, избавь меня от Ишака. Совсем от него покоя не стало.

– Чего вдруг он к тебе привязался? – как бы ничего не понимая, спросил Пончик.

– Да вот видишь, я его несколько раз пожалел и достал ему наркотики, а теперь от него покоя нет.

– А чего ты раньше со мной не посоветовался, давать ему наркотик или нет?

– Я на тебя был тогда сердит, – признался Капрелян. – Я его, идиота, бил и завозил в другой район, а он, скотина, все равно возвращается, что с ним делать – не придумаю.

– Одним словом, не человек, а ишак, – поддержал его Пончик. – Ты сам видел, что я несколько раз

прогонял его с предприятия.

– Видел, – согласился Капрелян.

– Может быть, тебе на время куда-нибудь уехать, – предложил Пончик. – Он покрутится без тебя здесь и

тоже умотнет.

Подумав, Капрелян возмутился:

– Ой, какой ты хитрый, хочешь меня с кресла спихнуть.

– Разве мы с тобой так раньше не делали? – возразил ему Пончик убедительно. – А теперь ты начинаешь

кругом видеть подлость.

– То было раньше, а то сейчас, – только и смог ему возразить Капрелян.

– Ты извини меня, Петр Васильевич, разве я тебя когда-либо обманывал?

– Нет, Игнатий Давыдович, но теперь можешь.

– Судишь по себе? – язвительно задал вопрос Пончик.

– Ах, кацо, кацо, как дружно мы с тобой раньше жили, – мечтательно произнес Капрелян.

– Так давай и дальше будем так жить, – в душе обрадованный откровениями Капреляна, предложил

Пончик.

– Если бы! – мечтательно протянул Капрелян. – Но один твой друг мешается под ногами.

– Извини, дорогой Петр Васильевич, то друг твой, ты ему делал услуги, а не я. У меня с ним никаких дел не

было, и он меня не ищет.

– И где он взялся на мою голову? – с детской наивностью причитая, пробурчал Капрелян, уходя от Пончика.

После работы Капрелян на своей машине уехал в город, где допоздна веселился в ресторане с друзьями и

знакомыми.

Примерно в первом часу ночи, приехав домой, он увидел сидящего на лавочке Ишака.

Выйдя из машины, чтобы открыть ворота во двор, Капрелян был вынужден вновь встретиться с

намозолившим ему глаза Ишаком.

– Ты мне привез обещанное? – встретил его своим вопросом Ишак.

– Пошел ты... (Капрелян высказал столько нецензурных слов в адрес Ишака, что другой под их тяжестью

упал бы и свалился замертво).

– Ты иди сам туда, – парировал наркоман, умышленно воздерживаясь от оскорблений своего благодетеля.

Капрелян, будучи в нетрезвом состоянии, потерял над собой контроль.

– Ты, животное, еще смеешь меня оскорблять? – завопил он.

Схватив руками за горло изможденного, высохшего от наркотиков противника, Капрелян с наслаждением и

яростью стал его душить, почти не чувствуя сопротивления.

Обмякшего в его руках Ишака Капрелян брезгливо бросил от себя на землю, не сознавая, что он его удушил.

Когда он это понял, то был не так напуган, как удивлен. У него не было намерения лишать Ишака жизни. Другое

дело дать ему трепку, прогнать, но к убийству он не был готов.

Выключив на уличном столбе электрический свет и в машине подфарники, он открыл багажник, легко поднял

с земли и положил туда труп Ишака.

Он еще не решил, но знал, что надо куда-то отвезти труп и закопать.

Он сходил к себе во двор, взял там лопату и бросил ее в салон автомобиля.

Капрелян считал, что действует без свидетелей, но глубоко ошибался. Вся сцена проходила на глазах одного

из «корешей» Ишака, который по рации информировал о происходящем своих друзей, сидевших примерно в 300

–400 метрах от места драмы.

Капрелян сел в машину, чтобы, как преступники говорят, спрятать концы в воду.

Неожиданно он увидел, как из-за угла вышла машина с дальним светом в фарах, движущаяся в его

направлении.

«Пропущу ее, а потом поеду», – решил он благоразумно.

Однако движущийся автомобиль, перекрыв путь движения его автомобилю, остановился.

Из «Волги» вышли двое бывших его «рабочих». Третий, информировавший их о происходящем, свое

присутствие решил не проявлять.

Лютый, подойдя к Капреляну, сказал:

– Хозяин Ишака сказал, что он к тебе пошел. Ты его не видел?

Весь лепет Капреляна нет необходимости воспроизводить, так как Лютый в разговоре обратил внимание на

лежащую в салоне автомобиля лопату, а потом потребовал открыть багажник автомобиля.

Капрелян бросился убегать, но не сделал и десятка шагов, как был сбит Лютым на землю.

С помощью напарника Лютый его связал и, подведя к машине, открыл багажник. Увидев труп Ишака, он

возмутился и, чтобы свое возмущение выразить более убедительно, несколько раз ударил Капреляна по ягодице.

Тот побои переносил как должное, молча. Он уже теперь думал не о настоящем, а о будущем, которое ему

казалось кошмаром и адом.

– Вот так, дорогой, сейчас поедем в милицию и там расскажешь, как ты убил нашего товарища, расскажешь

как на духу, – потребовал Лютый, став теперь со своим дружком главным свидетелем тяжкого преступления.

Посадив Капреляна на заднее сиденье его автомобиля, Лютый сел сам за его управление. Они на двух

машинах уехали с места преступления.

По дороге в милицию Капрелян сначала просил Лютого за большие бабки отпустить.

– Отпусти, любые бабки дам, – умолял Капрелян.

– Ты меня оскорбляешь, хочешь, чтобы я тебе за пятьдесят косых продал товарища. Обижаешь, кацо, мы

друзей не продаем, – наслаждаясь своим благородством, возразил ему Лютый.

– Я же не хотел его убивать, но он ишак. Ты понимаешь, что он ишак.

– Он не ишак, а человек, и надо было с ним обращаться как с человеком, – нравоучительно пояснил Лютый, заранее зная, что его слова не найдут поддержки у Капреляна.

Так оно и получилось.

– Ваш Ишак своими просьбами меня доконал. То дай ему уколоться, то найди анаши покурить.

– Вот ты и дал ему покурить, – язвительно пошутил Лютый.

– Хоть теперь оставит меня в покое, – подавленно, но вместе с тем с облегчением выдавил из себя

Капрелян.

Располагая его к признанию в милиции, Лютый сказал:

– Ишак – нам товарищ, но в милиции я не буду отрицать, что он наркоман и у всех навязчиво просил

наркотики. Особенно у тех, кто их ему доставал. Что поделаешь, его уже не вернешь, тебя не хочется гробить до

конца, – посочувствовал наконец он Капреляну.

– Ой, дорогой, будь другом, не забудь это сказать. Всю жизнь буду делиться с тобой хлебом, денег дам, сколько скажешь.

– Ну зачем же давать деньги, если я всего лишь скажу правду? За нее вроде бы неудобно брать деньги.

– Ничего, бери, – настойчиво посоветовал Капрелян.

– Нас двое, – напомнил Лютый Капреляну.

– И ему дам, – пообещал Капрелян.

– Ну если ты настаиваешь, то мы согласны. Но только чтобы бабки были до суда, знаю я вас.

– По паре тысяч на нос хватит? – поинтересовался Капрелян.

– Пойдет! – согласился Лютый.

«То, что мы скажем в отношении Ишака, и без нас всем известно, а лишние бабки не помешают», —

блаженно думал Лютый, ведя автомобиль с несчастным Капреляном.

Глава 50

Выполнив «заявку» Пончика, Лапа один приехал к нему за платой.

– Ну как, доволен нашей работой? – вместо приветствия спросил он Пончика.

Поздоровавшись с Лапой за руку, Пончик недовольно пробурчал:

– Я же не хотел его сажать.

– Я его тоже не заставлял убивать Ишака, – резонно напомнил ему Лапа. – Зато ты теперь единоличный

руководитель и вон видишь, как хорошо смотришься в кресле руководителя.

– Мне оно не нужно. Зачем мне такая ответственность на одного?

– Ты теперь можешь раскрутиться, как хочешь.

– Я тебе говорил, что производство так налажено, как я лучше все равно не придумаю. От Капреляна я

получил письменное согласие на превращение нашего предприятия в акционерное товарищество. Мы на

миллион продадим акций, половину выкуплю я, половину Капреляна реализую нашим рабочим и желающим.

Вырученные деньги от продажи акций Капреляна я положу на его счет в банк.

– Какую прибыль вы думаете получать в год?

– Ты меня проверяешь или забыл, будем получать не менее 30 процентов годовых.

– Имей в виду, я на два стольника акций покупаю, – предупредил Лапа. – А теперь давай поговорим о

плате нам за работу. Ты нам должен двадцать косых.

– Остап Харитонович, это слишком много, – возразил испуганно Пончик.

– Ты забыл, как меня уговаривал заступиться за себя, а теперь, когда опасность миновала, ты вздумал со

мной торговаться? Нехорошо! Если ты со мной торгуешься, то я предлагаю тебе компромисс. С ребятами я

рассчитаюсь за работу своими бабками, а ты в счет погашения долга пустишь в распыл одного типа. Он чертов-

ски мне надоел, – страдальчески скривив лицо, пробурчал Лапа.

– Что ты говоришь, Остап Харитонович! – воскликнул Пончик. – Я мокрыми делами не занимаюсь.

– Тогда выбирай: или принимай мой заказ, или гони бабки на кон за работу. Вот так всегда: каждый думает

только о себе. А мне надо еще матери убитого что-то подкинуть и на жизнь, и на похороны, – объяснил он

причину завышения платы.

– У меня сейчас таких наличных денег нет, – попытался освободиться от захвата Пончик.

– Ты не темни. У тебя за прошлый год дивиденды составили полторы сотни косых.

Пораскинув мозгами, Пончик был вынужден полностью удовлетворить требования Лапы.

Перед расставанием Пончик поинтересовался у Лапы:

– Ты мне на три стольника еще не найдешь желающих?

– Поинтересуюсь в одном месте, – пообещал тот.

С предложением стать акционером прибыльного предприятия Лапа решил обратиться к Бороде и Сарафану-

Леснику.

Когда он приехал к ним домой и в дружеской беседе предложил им стать компаньонами, объяснив выгоды

такого участия, то Борода, подумав, сказал:

– Наш капитал, ты знаешь, в кубышке, и по такому времени лучшего места его хранения не сыскать.

– Илларион Константинович, кому ты пудришь мозги? Ты хвостом не виляй, а скажи прямо, что тебя пугает в

данном мероприятии?

– Честно?

– Честно! – потребовал Лапа.

– Тогда слушай. Мне не нравится, что бывшие зеки из одного лагеря вдруг стали владельцами одного

предприятия.

Полученную информацию Лапа стал переваривать. Затянувшееся молчание прервал Виктор:

– Пахан, а, может быть, мы зря осторожничаем и теряем прибыльное дело?

– Ты сам подумай, есть ли нам необходимость в таком риске, пройдет пять лет перестройки, тогда и

развиднение, может быть, начнется. Тебе, Остап Харитонович, тоже подумать не мешает, есть резон рисковать

или нет.

– Пончик вон какие бабки вложил, при своей трусости, а не побоялся, так чего нам штаны со страха

снимать?

– Поступай, как знаешь, а мы погодим, – сказал свое окончательное решение Борода.

На этом деловой разговор между ними был закончен.

Пораскинув мозгами, Лапа решил больше ни к кому с аналогичным предложением не обращаться. Как

выяснилось позже, такое решение оказалось верным, но сам все же купил акции на двести тысяч рублей.

На триста тысяч рублей акций купили рабочие и служащие предприятия, чему были несказанно обрадованы, так как знали, какие дивиденды их ожидали в будущем.

Получив свои деньги, переведенные ему Пончиком в сбербанк, Капрелян начал сведение счетов со своими

обидчиками.

Он написал в Прокуратуру СССР пространное письмо, в котором рассказал о Пончике все, что знал и о чем

догадывался.

Капрелян сообщил, что Пончик сидел в местах лишения свободы двенадцать лет за преступление, что

Коростылев утаил от государства ценностей на 500 тысяч рублей, которые полностью вложил в строительство

кислородного цеха.

Такая информация, безусловно, не могла не заинтересовать Прокуратуру СССР. А ее работникам не

составило особой сложности запросить на Коростылева Игнатия Давыдовича сведения о судимости, копии

приговора суда.

Полученная информация не только раскрыла личность Пончика, но и дала ответ, откуда у него появилось

такое богатство.

Безусловно, на имевшийся у него капитал Коростылев не смог представить декларации, а поэтому все его

акции и капитал были конфискованы в доход государства, что пошло в счет возмещения причиненного ему когда-

то ущерба.

На сто тысяч рублей Лапа тоже не смог представить декларации, тогда как на другую половину у него в

сбербанке были и поступали вклады, когда он находился в местах лишения свободы. Преступного происхождения

вкладов не было доказано, а поэтому они у него и не были изъяты уже в виде ценных бумаг.

Такой удар Пончик перенести не смог и повесился в своем кабинете, унеся с собой ответы на многие

жизненно важные вопросы, интересующие как дознание, так и следствие, чему покупатели бриллиантов были

рады.

Как все интересно получается в жизни и непредсказуемо. Смерть Пончика принесла в его семью горе, несчастье, слезы, тогда как Лапа, Борода, Лесник, Душман такое известие получили с облегчением.

Постигший его удар страшной силы Лапа перенес мужественно, но он вывел его из равновесия на несколько

дней.

Уединившись у себя дома, он ни с кем не желал встречаться, а сочувствие принимал болезненно и сердито.

От Пончика Лапа знал, где отбывал наказание Капрелян. Взяв с собою Лютого, он поехал к Капреляну в

гости, уже имея конкретный план мести. Связавшись с паханом зоны, Лапа в подробной записке сообщил ему о

себе и постигшей его и Пончика неприятности, попросил поговорить его с Капреляном, чтобы он добровольно

написал жене письмо, поручив ей отдать ему двести косых.

За такую услугу Лапа обещался передать в зону пахану пятьдесят косых.

Трудное поручение пахан зоны взялся исполнять, так как огромный куш за такую работу служил допинговым

средством.

Его разговор с Капреляном оказался затянувшимся на целую неделю и, возможно, так и закончился бы

безрезультатно, но опытные «колуны» и «переводчики» сломили волю Капреляна.

Когда Капрелян понял, что деньги он может сохранить и отстоять только ценой своей жизни, он, по-звериному

воя и плача, как ребенок, проклиная себя за подлость, злополучное письмо в Прокуратуру СССР, сдался и

подчинился требованиям своих мучителей.

Смело задуманная и тонко проведенная операция была завершена в два месяца. Сюда ушло время на

свидание Капреляна с женой, на их «мирный» разговор и увещевание, написание доверенности, получение денег

женой и другие так же необходимые формальности и процедуры.

Лапа исполнил свое обещание и передал в лагерный общак пятьдесят косых, которые пробудили в зоне

дремавшие и непозволительные возможности.

За четыре месяца с момента постигшей его неприятности и до того, как Лапа, возместив понесенные убытки, успокоился, он сильно не только похудел, но и состарился, в чем наглядно убедился сам, вечерами разглядывая

свое изображение в зеркале.

Как бы ни был занят Лапа своей проблемой, но решение Бороды стать его компаньоном в малом

предприятии его сильно удивило.

– Не люблю допускать ошибки, лучше учиться на ошибках других, – пошутил Борода.

Наученный горьким опытом своих друзей, Борода поехал в Москву и там попросил Душмана, чтобы тот

познакомил его с денежным человеком, заработавшим их честным путем.

Душман познакомил его с популярным эстрадным певцом, покровительство которому он оказывал.

Уединившись в кабинете ресторана Центрального дома туристов, они втроем завели разговор.

Борода вкратце сообщил артисту, для чего ему нужны деньги в сумме пятисот тысяч рублей. Он сказал:

– Деньги у меня есть, но в декларации я не смогу указать настоящий их источник приобретения. Поэтому

прошу тебя снять такую же сумму со своего счета в банке в Москве и внести их на свой счет, скажем, в

Ленинграде.

Мы оформим с тобой договор займа через нотариальную контору, а в другой такой же конторе состряпаем

документ, что я долг тебе вернул.

– А если дяди в красных фуражках спросят, с какой стати я занял вам столько денег?

– Резонный вопрос, – согласился с ним Борода. – Ответ на него может быть двоякий. Ты от суммы займа

будешь получать от меня 50 процентов годовой выручки, а если я не верну тебе деньги в срок, то ты

автоматически вместо меня можешь стать акционером прибыльного дела.

– Мне ваши деньги все равно не придется считать. Если не секрет, то каковы ваши дивиденды, что вы

решились на такую рискованную затею?

– Тридцать процентов годовых от суммы вклада, – сообщил Борода.

– Выходит 150 тысяч в год, – удивился певец.

– Выходит так, – подтвердил Борода.

– А мне нельзя войти к тебе в долю? – поинтересовался Душман.

– Пока можешь рассчитывать только на стольник, а там видно будет, – предложил Борода. – Устраивает?

– Считай, что договорились, – согласился Душман.

– Только крышу на свои бабки ищи другую, – улыбнувшись, посоветовал Борода.

– На стольник финансиста найти не проблема, – небрежно ответил Душман.

– Как мне взять такую уйму денег в сбербанке? – поинтересовался певец, сообщая собеседникам о

возникшей перед ним проблеме.

– А зачем тебе их оттуда брать? – удивленно спросил его Борода, давно имевший ответ на такой вопрос. —

Пускай они тебе выпишут аккредитив, чтобы был расход с твоего счета. А разве аккредитивы в банке уже не

выписывают и не принимают? – улыбнувшись, пошутил Борода.

– Ну, дед, ты и поешь! Не каждый профессиональный певец сможет тебя заглушить, – восхищенно

похвалил Бороду за изобретательность артист.

Пропустив похвалу миму ушей, Борода продолжал развивать свою мысль:

– Я понимаю, что наша возня сейчас для тебя до лампочки, поэтому сколько возьмешь с меня за оказанную

услугу?

Артист, посмотрев на Душмана, задумался, а потом, улыбнувшись, сказал:

– Чтобы мои яблоки не замерзли на снегу, как у некоторых. – Он намекнул на своего коллегу, которого

неизвестные накрыли более чем на триста тысяч рублей и побили к тому же. – Мой покровитель – ваш

товарищ, поэтому не будем размениваться на какие-то тысячи. Мне с вас ничего не надо, правда, хлопоты

определенные создадут мне некоторые неудобства. Не так я говорю? – спросил вдруг он Душмана.

– Если бы ты не был мне другом, то разве мы рискнули говорить о таких дорогих секретах? – успокоил его

Душман.

– Чуть не забыл, черт старый, – хлопнув ладонью себя по лбу, произнес Борода. – Ту песню, что я сейчас

пел, чур нигде не пересказывать.

– Не маленькие, – слегка обидевшись, заметил артист.

– Если потом возникнут какие-то изменения по акциям, утрамбуем вопрос с Тарасом Харитоновичем. Будет

он опять подкупать акции или нет – обо всем договоримся, чтобы дуть в одну дудку, – закончил поучать Борода.

Распив всего лишь две бутылки шампанского, они покинули ресторан. Доставив артиста к нему домой, они

поехали к Душману, где их ждала Лариса, тоже желавшая отметить прилично приезд земляка-гостя.

В машине Душман недовольно пробурчал Бороде:

– Почему у меня дома не предложил мне участвовать в деле?

– Потому что я седой, а ты всего лишь серый, – хлопнув дружески его по плечу, пошутил Борода.

Он рассказал Душману, в какой просак попал Лапа и как умело из него выкрутился, не упустив его

предложения ему участвовать в мероприятии.

– Ты представляешь, что было бы, если бы я клюнул на его предложение? Я пролетел бы под фанфары. С

кого спрашивать, кто виноват, с кого требовать убытки? С черта лысого!

– Выходит, я сам подписался тебе в компаньоны и сам буду расхлебывать возможные неприятные

последствия, – подытожил Душман.

– Точно так же, как и я, – подтвердил миролюбиво Борода.

Так Лапа, Борода и Душман стали владельцами 70 процентов акций своего предприятия.

Лапа, продав свои хоромы в городе, переехал жить в поселок Розовый, где купил себе дом еще большего

размера, но по цене почти вполовину дешевле.

От своих компаньонов он получил доверенности на руководство предприятием.

Первой его самостоятельной акцией было увольнение с работы сторожей-пенсионеров, вместо которых

принял на работу трех ближайших своих подручных, старшим из которых назначил Лютого.