Текст книги "Собор без крестов"

Автор книги: Владимир Шитов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 46 страниц)

помещениями. Это была своего рода гостиница в миниатюре. Ему повезло, что сделка была совершена до

прихода к власти демократов. Теперь его домовладение по рыночным ценам обошлось бы ему не менее чем в

пять—десять миллионов «деревянных» рублей.

Поддавшись на уговоры Марии Ильиничны, Лапа согласился выделить первый этаж своего дома под сдачу

квартирантам, но ее поползновения в этом плане на второй этаж категорически пресек, так как берег эти

апартаменты для своих гостей, которые приезжали к нему со всей России, стран СНГ без предупреждения, ставя

его перед свершившимся фактом.

Медвежатник почти полностью отошел от преступной деятельности не потому, что стал неуверен в своем

мастерстве, а потому, что не было достойного его внимания объекта. На мелочи, на два-три миллиона

«деревянных» рублей, он не желал рисковать, предпочитая беспечно коротать свое свободное время то за

просмотром видеофильмов по своему «Сонику», то посещая концерты знаменитых эстрадных певцов, то загорая

на море с удочкой в руках.

Лапа был еще здоровым и подвижным стариком. Жизнь, происходящая вокруг, никак не устраивала

медвежатника, и он был ею больше чем недоволен. Его не устраивала действительность, когда сопливый юнец

из хулиганов, проходя мимо, не считал нужным остановить свой почтительный взгляд на нем, не видя в нем

достойный для себя объект внимания. Лапе больше нравилось окунаться в воспоминания сорока-

пятидесятилетней давности, когда он был бесшабашным, пробивным, удачливым вором, прошедшим не только

войну с немцами, но и с ворами, о торжестве своей воли в преступной среде, росте авторитета, избрании в

лагере для особо опасных рецидивистов паханом, вором в законе.

Особенно приятно ему было вспомнить о своем ученике, теперь уже матером медвежатнике и тоже воре в

законе Гончарове-Шмакове Викторе Степановиче по кличке Лесник, который сам оказался в «работе» более

удачливым, чем он сам. Сейчас Лесник уже имел в Западной Европе вклад на три миллиона долларов, кроме

этого, примерно на такую же сумму у него был капитал и в России. Несмотря на толпу лет, прошедшую со дня их

знакомства, близкие, дружественные отношения между ними не прерывались, и мнение Лапы для Лесника

оставалось на настоящее время важным, и он к нему прислушивался, а если не находил выхода в возникшей

проблеме, то обращался к Лапе за помощью, зная, что тот всегда ему поможет, так как любил его, как сына.

Лапа не сожалел, что все свои богатства завещал детям Лесника, так как в лице его детей видел свое

продолжение.

Из-за удачного географического расположения Геленджика у Лапы недостатка в гостях не было. Он к ним

привык, как месяц к дням недели, а поэтому принимал как неизбежное, спокойно, но только появление

ближайшего окружения семьи Гончарова-Шмакова оживляло, будоражило и радовало его. Таким радостным

событием был для Лапы приезд в гости Иллариона Константиновича Перепелкина, тестя Лесника, фронтового

товарища, с которым воевал в штрафбате, вместе рискуя и проливая кровь, имевшего, как и все зеки того

времени, кличку Борода. Последний приехал к нему в гости вместе со своей сожительницей Полиной

Геннадиевной Жильцовой.

Гости к Лапе приехали в августе, когда летний сезон на берегу Черного моря был в самом разгаре. Борода и

Полина Геннадиевна в течение нескольких дней утомили на море своих гостеприимных хозяев, которые его

воспринимали, как верблюд песчаный ландшафт, поэтому Лапа и Мария Ильинична быстро сдались и позволили

гостям самим без них принимать морские, солнечные и песочные ванны, и только вечером, встречаясь в доме, хозяева и гости могли общаться между собой.

У женщин был свой разговор, тема которого мужчин не интересовала, точно так же женщинам неинтересно

было слушать, о чем говорят их сожители. Поэтому постоянно после общего ужина мужчины уединялись на

веранде, где, вдыхая влажный морской воздух, не спеша вели непринужденную беседу за бутылкой легкого

сухого вина.

В один такой августовский вечер между ними состоялся следующий разговор:

– Тебя, меня и многие тысячи нам подобных воры назвали суками за то, что мы не пожелали сидеть с ними у

«хозяина», а согласились идти воевать с немцами, взяли оружие и пошли на фронт. Вспомни, в какие только мы

не попадали переплеты, что нам пришлось на себе испытать, какое к нам было отношение и обращение со

стороны начальства и скольких нас унесла «косая»? Помню, в отряде было перед боем восемь тысяч человек, а

после боя едва «наскреблась» вместе с легкоранеными одна тысяча. А сколько было таких боев, пока война

кончилась? Не мне тебе говорить, а потому на нашей участи тех лет я не буду останавливаться. Я хочу тебя

спросить о другом. Нарушили мы тогда воровской закон или нет? – наступательно, как у своего противника, спросил у Лапы Борода.

– В том, что мы тогда нарушили воровской закон, спора нет, – не спеша начал говорить Лапа. – Если мы

воры, то мы должны быть вне политики, и оружие не имели права брать в руки и применять его против немцев.

Как видишь, мы нарушили воровские принципы. Воровской закон вырабатывался веками, но, как и у «хозяина», наш закон тоже не может угнаться за временем и шагать с ним в ногу. Если его не совершенствовать, то он

станет балластом и будет мешать нашей жизни.

– Выходит, мы обновили воровской закон? – удовлетворенно заметил Борода.

– А ты как думал! – убежденно заверил его Лапа. – Из-за дурных принципов воров: не работать, не воевать

и других – красношапочники столько их выявили и пустили в распыл, что дух замирает, а воры, не видя в нас

своих спасителей, еще и воевали с нами.

– Действительно! – задумчиво пробурчал Борода. – Сколько законников пришлось нам уложить в

«деревянные бушлаты», – с сожалением заметил он.

– Воры тоже нашего брата немало отправили к праотцам, – задумчиво напомнил ему Лапа. – Взяли бы

тогда воры и суки полюбовно договорились по всем позициям без поножовщины и погромов, – посоветовал он

запоздало своим злейшим и непримиримым врагам.

– Куда там, чтобы вор снизошел сесть за стол переговоров со своим злейшим врагом, опуститься до такого

унижения, лучше быть зарезанным, как баран, – язвительно возразил Борода.

– Да, некоторые ночные схватки доходили до сотни трупов, не считая раненых, на проволоку лезли, но нам

так и не покорились, – напомнил Бороде Лапа.

– Вот и поплатились жмурики, – беззлобно, как о своих друзьях, произнес Борода.

– Раньше в колонии до тридцати и более тысяч содержалось зеков. Как прибывает этап, так и начинается

выяснение отношений: кого с этапом прибыло больше – сук или воров. Если воров, то они гоняют и режут сук, если наоборот, то мы устраиваем им бойню, – вспомнив беспокойное время, вздохнул Лапа.

– А красношапочники под шумок с помощью сексотов вырезали злостных нарушителей режима, – напомнил

ему Борода.

– И такое было, – согласился с ним Лапа.

Нахлынувшие воспоминания не оставили их равнодушными к прошлому. Они выпили по фужеру вина. Не

спеша закусили ягодами, фруктами.

– Вообще воры тогда в отношении нас здорово просчитались. Как-никак мы прошли через жерло войны, насобачились и резать, и убивать, да и сочувствующих нам среди зеков было более чем достаточно. Мало у кого

из них фашисты не сократили семью, а уж о покалеченных, пропавших без вести в их семьях и говорить не

приходится, – продолжил воспоминания Лапа.

– Бывшие фронтовики, не являющиеся ворами, нам тоже хорошую поддержку сделали, – напомнил ему

Борода.

– Конечно! – согласился с ним Лапа. – А вообще-то, Илларион Константинович, давай закончим

воспоминания и поговорим о Леснике. Как у него сейчас обстоят дела? Я его уже месяца два не видел.

– У него все о’кей! – беспечно бросил Борода, оживляясь, довольный, что наконец они переключились в

разговоре на более интересную тему.

– В мохнатые зембеля давно руку не запускал? – поинтересовался Лапа.

Борода, оглядевшись по сторонам и убедившись, что их никто не подслушивает, все равно, понизив голос до

шепота, заговорщицки сообщил Лапе:

– Лесник с Альбиной сейчас значится находящимся на своей вилле в Америке. Ты же знаешь, что он имеет

двойное гражданство: российское и штатовское.

– Чтобы беспрепятственно мотаться туда и обратно, – догадливо заметил Лапа.

– Само собой разумеется! – согласился с ним Борода.

– Как же американцы пошли так легко на предоставление ему двойного гражданства? – поинтересовался у

него Лапа.

– Когда будешь иметь на счете три миллиона долларов, то и у тебя с американским гражданством проблемы

не будет, – заверил Лапу с улыбкой Борода.

– Так что он там делает? Мне не верится, что он туда поехал подышать свежим воздухом и отдохнуть. У нас

отдых не хуже ихнего.

– Правильно ты мыслишь, – согласился с ним Борода. – Его поездка в Америку – ширма, за которой

провернутое нами махровое дело.

– Ты не тяни резину, а быстрее выкладывай, – не вытерпев затяжки, потребовал у Бороды Лапа.

– Короче, он по подложному американскому паспорту возвратился назад. В столице он грабанул один

коммерческий банк и втихаря смылся опять к себе в Америку. Теперь ожидаю всем семейством его возвращения

с «отдыха», но только официально.

– Стоило ли ему из-за этого дела городить такой сложный забор?

– Стоило! – заверил его Борода, показав ему разжатых четыре пальца, гордо прокомментировав: – Между

прочим, с семью нулями.

– Тогда молодец! – восхищенно похвалил за глаза Лесника Лапа.

– Мне пришлось немало повозиться, пристраивая такую кучу бабок в дело, чтобы не пропали и не упали в

цене, – хитро скривив физиономию, а потом улыбнувшись, поведал сокровенное Борода.

– Как вы узнали, что такая куча наличных денег хранится в банке?

– Это долгая история. Если вкратце, то двумя словами можно сказать так: его племянник, здоровенный бык, между прочим, служил в морской пехоте, закрутил с одной вертихвосткой, работающей в этом банке, любовь. Эта

«сорока» часто делилась с ним своими новостями по работе. Какой промышленник или фермер берет в банке

ссуды или кладет на свой счет наличные деньги, но это нас сильно не интересовало. Нас заинтересовало то, что

руководство коммерческого банка, получая безналичный кредит, постоянно переводит его в наличность за

тридцать пять процентов годовых, кроме этого, отдает в «рост» из расчета один процент дивиденда в день. Узнав

о таком факте, мы не могли не воспользоваться такой благоприятной возможностью. Правда, пришлось нам

воспользоваться помощью Душмана и его дружков, – довольный произведенным эффектом, пояснил Борода.

После затянувшейся паузы Лапа посоветовал Бороде:

– Вашему племяннику надо под благовидным предлогом расстаться с болтливой «пташкой».

– Уже расстался, – успокоил его Борода.

– Надо было расставание провести чисто, чтобы «птаха» не затаила на вашего племянника злобу, —

поучающе заметил Лапа.

– Мы так и сделали, – довольный собой, своей идеей, заверил его Борода. – Наш родич пошел с ней в

одну компанию, как надо накачал ее спиртным, попросил своего дружка соблазнить пьяную «сороку». Она

клюнула на приманку. Наш родич устроил ей сцену ревности с обидой, возмущением и последующим

вынужденным расставанием с ней. Так что пускай «сорока» сама на себя обижается, что из-за слабого своего

передка потеряла такого парня.

– Молодцы! Неплохо сыграли в поддавки. – Подумав, Лапа поинтересовался: – А как насчет вашего

племянника? Он не наследит?

– Парень в такой среде рос, что учить его где и как себя вести, держать рот за зубами не надо, – сообщил

Борода Лапе. – Виктор как-то заикался мне, что не мешало бы парню передать свои знания, но, как всегда, у

него на это дело не хватило времени.

Выслушав Бороду, Лапа, выкурив сигарету, задумчиво произнес:

– Если вы с Лесником уже насытились, то почему же ему и не передать свои знания?

– Я тоже так думаю. Вот почему сейчас и советуюсь с тобой в отношении его, – наконец-то признался

Борода, давая понять Лапе, что приехал к нему не только отдыхать, но и решить насущные проблемы.

– Своих внуков ты не думаешь обучить нашему ремеслу? – улыбнувшись, пошутил Лапа.

– На их век, век их детей наших бабок хватит, так зачем нам рисковать и подвергать детей опасности? —

резонно возразил Борода, не склонный шутить на такую тему.

– Я думаю, племянник Виктора так не рассуждает? – поинтересовался Лапа.

– Ему выбирать не приходится. Парень любит одеваться в импорт, а где у матери на такие покупки бабки, если живет с алкашом и хулиганом? Поэтому парню ловить нечего и надо рисковать, тем более что имеет к этому

охоту.

– Разве он знает, что его дядя – медвежатник?

– Шила в мешке не утаишь. Его мать, сестра Виктора, живет в доме, который купил и подарил ей брат. Она и

посвятила своего сыночка.

– Мне-то что. Моя хата с краю, но нежелательно подвергать Виктора опасности из-за родича.

– Ты думаешь, я за него не пекусь, а хочу, чтобы дочка жила одна, без мужа? – заметил Борода с обидой в

голосе.

– Не то шпрехаешь, кореш. Я только предостерегаю и предупреждаю, так как Виктор для меня больше, чем

родня, – напомнил ему Лапа, – чтобы потом у нас с тобой разговора не было на эту тему и не пришлось охать и

ахать.

Борода, налив Лапе и себе виноградного вина, чокнувшись своим фужером о фужер Лапы, молча выпил.

Проследив, как Лапа опорожнил свой фужер, Борода после долгого молчания, обняв Лапу за плечи, что делал

впервые за долгие годы своего знакомства с ним, проникновенно произнес:

– Мы с тобой жили его заботами и, наверное, с ними умрем.

Такой подход Бороды к его ученику вполне устраивал Лапу, а поэтому, тоже обняв Бороду, кивая головой, произнес:

– И никуда нам от этого не деться.

– А я и не хочу жить без таких хлопот, – храбро бросил свое заявление Лапе Борода.

– Да и я тоже такого мнения, – признался Лапа, не спеша пощипывая гроздь винограда, выбирая самые

крупные ягоды и бросая их себе в рот.

– Послушай, Остап Харитонович, а почему бы тебе не поехать в гости к своему корешу Молоху в Америку?

Перед смертью посмотришь, как живут богатые люди, как они проводят свое свободное время? —

встрепенувшись, поинтересовался у Лапы Борода.

– Ты думаешь, что я против такого турне? Отнюдь, я жду официального приглашения от Молоха, которого

пока не получил.

– Я скажу Виктору, чтобы он там пошурудил Молоха и напомнил ему о тебе.

– Молох и без вашего напоминания помнит обо мне, но он – очень осторожная устрица. Если он

приглашения пока не шлет, то, по-видимому, на то есть причина, и он осторожничает...

Они еще долго беседовали между собой, не торопясь идти спать, так как знали, что завтра им не надо будет

спешить на работу, рано вставать, а будут они спать столько, сколько пожелают, после все равно останется

много свободного времени и опять придется думать, куда его девать.

Глава 2

Золтан Кройнер, находясь в своем служебном кабинете, сидя в глубоком кресле, углубившись в

размышления, анализируя проделанную работу по находящимся у него в производстве уголовным делам, был

недоволен результатами своей работы. Являясь практиком с солидным стажем работы, он был вынужден

констатировать, что по факту ограбления миссис Кэрол преступление осталось нераскрытым и ближайшей

перспективы на его раскрытие не предвидится. Миссис Кэрол была богатой миллионершей, лишившейся в

результате преступления всех своих драгоценностей. С таким фактом она не могла смириться. Она давила на его

начальство, требовала не только того, чтобы инспектор ФБР Золтан Кройнер работал по раскрытию

интересующего ее преступления, но чтобы был виден результат его работы, чтобы драгоценности были

возвращены ей. Фактический результат был противоположный ее желанию, а поэтому ни о каком продвижении по

службе на ближайшие месяцы ему нечего было и рассчитывать, тогда как уже четыре года он работает в

занимаемой должности и по всем основаниям его время для служебного роста пришло. Его коллега Роберт

Штейн, пришедший позже его в отдел, уже стал старшим инспектором, тогда как по стажу работы в отделе это

звание должно быть присвоено ему.

Размышления Кройнера прервал неожиданный телефонный звонок, который его слегка напугал, что, безусловно, еще в большей степени испортило и без того плохое его настроение. Приложив недовольно

телефонную трубку к уху, он бросил:

– Слушаю!

По голосу, раздавшемуся из трубки, он узнал говорившего. Им оказался его специальный агент Виктор

Крошт. Последний сообщил ему, что интересующий его мистер Гончаров-Шмаков вместе со своей женой в

настоящее время находится в своей загородной вилле под Нью-Йорком.

– Когда они туда прибыли? – с пробуждающимся интересом спросил он у агента.

– Не знаю! – удивил его своей нерасторопностью агент. – Его с женой я только что обнаружил дома и

сразу же позвонил вам. Такое было ваше указание.

Кройнер вспомнил, что он действительно приказывал Крошту так действовать. От исполнительного

специального агента сейчас ему новой информации о Гончарове-Шмакове нельзя было требовать, так как он ее

еще не получил. Поблагодарив своего агента за его сообщение, Кройнер положил трубку. Довольно потерев

ладони рук о стол, Кройнер решил немедленно проверить на Гончарове-Шмакове одну из своих рабочих версий

его причастности к преступлению. По этой версии не исключалось, что деньги и драгоценности у миссис Кэрол

мог похитить русский промышленник Гончаров-Шмаков, который в тот период находился в Нью-Йорке и

перечислил крупную сумму денег в Австрийский банк, тогда как до прибытия к ним в страну у Гончарова-Шмакова

не было ни таких денег, ни счета в банке. Из МВД России, куда он делал запрос в отношении Гончарова-

Шмакова, к нему поступило ошеломляющее сообщение: так называемый русский промышленник ранее был

четырежды судим, в том числе за вскрытие сейфа и похищение из него нескольких килограммов золота.

Сообщали и кличку Гончарова-Шмакова – Сарафан.

Информация была подробной, но частично устаревшей. Теперь у Сарафана была уже другая кличка —

Лесник, но, как бы там ни было, Золтан Кройнер, отправляясь на своем «линкольне» на виллу Гончарова-

Шмакова, имел огромную заинтересованность в предстоящей беседе.

Глава 3

Супруги Гончаровы-Шмаковы прилетели в США на виллу не одни. Они прихватили с собой Федора

Михайловича Камалетдинова по кличке Цыган, который должен быть телохранителем Альбины во время

отсутствия дома Лесника. В разработанной операции Лесника и Бороды Цыгану отводилась второстепенная, но

вместе с тем и необходимая роль. Больше всего Лесник нуждался в помощи Молоха, имевшего обширные связи

как среди бизнесменов, так и в кругу многих мафиозных групп.

С помощью Молоха Лесник заключил договор на обслуживание его адвокатом Альфредом Скотом. Другой

договор Лесник заключил с врачом Буно Почивано на оказание его семье медицинской помощи, если надобность

в таковой возникнет. Договоры с указанными специалистами были заключены на тот срок, пока супруги

Гончаровы-Шмаковы будут находиться в Штатах.

Каждый из этих специалистов был дока по своей специальности. Они сотрудничали с мафией, которая

производила им оплату услуг тем щедрее, чем их услуга была сложнее и противозаконнее. Как Буно Почивано, так и Альфред Скот работали самостоятельно, не знали о существовании друг друга, но действовали в одном

плане, лили воду на мельницу Лесника.

С помощью все того же Молоха Лесник достал и выправил себе заграничный паспорт на имя Феликса Ходли, где на фотографии он был изображен с бородой и усами. Грим Леснику тоже обошелся в кругленькую сумму.

Подготовив себе надежный тыл, «Феликс Ходли» выехал в Россию, где у него была хорошая наводка на

коммерческий банк, из которого он намеревался похитить солидный куш, если наводка окажется клевой. Лесник

отлично помнил, что ранее неоднократно зарекался завязать, не потрошить сейфы и заняться честным бизнесом, но каждый раз, пораскинув мозгами, приходил к выводу, что еще рано завязывать и надо провести хотя бы одно

крупное дело. Только теперь, если все сложится хорошо по их плану, он окончательно намеревался завязать и

бросить потрошить «лохматых».

Из-за предстоящего ограбления банка, согласно плану, супруги Гончаровы-Шмаковы не стали нанимать

прислугу, а поэтому миллионерше Альбине пришлось самой управляться по хозяйству и на кухне. Альбине

повезло, что она в медицинском институте изучала английский язык, который в учебе ей давался легко. Она

могла читать газеты на английском языке, делать с них переводы, не обращаясь к помощи английского словаря.

В США ей здорово пригодилось знание английского языка. Она не очень быстро, но вполне сносно могла

изъясняться с американцами на их родном языке, вызывая восхищение и удивление своими способностями у

Цыгана.

Прошло уже четыре дня, как Лесник под чужой фамилией улетел из США в Россию. Размеренная, затворническая жизнь Альбины и Цыгана на вилле ничем и никем не нарушалась. Они уже строили с Цыганом

планы, на какой день ожидать возвращения Лесника домой, ориентировочно предполагая, что если не

произойдет никакого ЧП, он должен возвратиться или сегодня, или в крайнем случае завтра.

В половине одиннадцатого Цыган услышал электрический звонок. Выглянув в окно, он увидел на улице около

их виллы темного цвета легковой автомобиль и стоящего около калитки мужчину, который с любопытством

смотрел в его сторону. Не желая беспокоить Альбину, Цыган, выйдя из виллы, подошел к незнакомому мужчине, который что-то ему бормотал на непонятном ему языке, и грубо пробасил:

– Чего надо?

Медведеподобная фигура Цыгана возвышалась над Кройнером, а это был он, больше чем на голову. Если

учесть, что Цыган постоянно занимался физическим трудом и не был полным, а накачан мышцами, то его

внешний вид у собеседника вызвал уважение.

«Не дай Бог попасться ему когда-либо в темном месте», – подумал Кройнер, так и не сумев объяснить

Цыгану цель своего визита.

Цыган из его слов понял только «мистер Гончаров-Шмаков». Показывая свои лингвистические способности, Цыган, выдав на-гора слово «Гут!», оставив Кройнера за забором, пошел на виллу, где на кухне нашел Альбину, готовившую обед.

– Илларионовна, там на улице какой-то хмырь хочет видеть Гончарова-Шмакова, – сообщил он тревожно.

Альбина, посмотрев в окно, увидела стоящего на улице мужчину. Обеспокоенно размышляя о цели

появления незваного гостя, она, сорвав с себя фартук, сопровождаемая Цыганом, подошла к калитке.

Кройнер, поздоровавшись с ней, вновь был вынужден представиться, показав ей свой значок ФБР. Однако

этого Альбине оказалось недостаточным, и ему пришлось предъявить ей свое служебное удостоверение.

Ознакомившись с его содержанием, Альбина пригласила Кройнера на виллу, правда, дальше вестибюля его не

провела, предложила ему стул, сев тоже напротив посетителя.

Вид русской женщины в домашней обстановке, да еще с такими внешними данными, какие были у Альбины, ошеломил Кройнера. Все в ней ему нравилось, а особенно бюст. Ее груди, которые не помещались в

бюстгальтере, как бы последним пытались быть выдворены из своей темницы, но его усилий на это оказалось

недостаточно, а поэтому, задавленный ими, смирился со своей участью.

Кройнер почувствовал, что женщина читает его тайные мысли, а поэтому, несколько смутившись, завел с ней

беседу:

– Кто вы будете? – поинтересовался он у Альбины.

– Я – Гончарова-Шмакова Альбина Илларионовна, – услышал он приятный для своего слуха голос. – Чем

мы обязаны вашему визиту? – поинтересовалась она, не спеша, старательно подбирая слова, говоря с

приятным акцентом.

– Мне надо допросить вашего мужа, – наконец-то объяснил он причину своего визита.

От его просьбы у Альбины защемило сердце. Если бы она не была дочерью пахана преступной банды и не

выросла на тревогах и волнениях, то просьба Кройнера ее «убила» бы, но Альбина давно научилась владеть

своими чувствами и собой, а поэтому бурлящие в ней эмоции не получили внешнего проявления. Несмотря на то

что Кройнеру было уже сорок лет и он не был новичком в своей работе, замешательства Альбины он так и не

заметил. Тут могли быть причиной как трудности в языковом общении, так и то, что, смущаясь, Кройнер старался

не смотреть в лицо понравившейся ему женщины, так как взгляд непроизвольно убегал в ложбинку ее грудей.

– К сожалению, ваше желание удовлетворить не могу, – по-прежнему не спеша, но жестко ответила

Альбина инспектору.

– Почему? – вскинув брови, удивленно спросил он.

– Мне неудобно вам говорить, и, если можно, я бы хотела не отвечать на ваш вопрос.

– Я нахожусь здесь по служебным делам, а поэтому попросил бы вас ничего от меня не скрывать, – найдя

себя наконец как представитель власти, жестко потребовал он ответа на свой вопрос.

– С моим мужем случилась беда. Как только мы прилетели в Штаты отдохнуть на своей вилле, у него была

обнаружена дизентерия. Он сейчас находится в спальне. Так как он является инфекционным больным, то визиты

гостей, не желающих заразиться, противопоказаны.

– Мне можно посмотреть на него? – удивленный неожиданным препятствием, ошалело спросил Кройнер.

– Нельзя! Я же вам пояснила, почему.

– Можно я поговорю с его сиделкой?

– У него нет сиделки. Я по специальности – врач, а поэтому решила сама ухаживать за мужем.

– Но как же тогда быть? – недовольный неудачно складывающейся беседой, поинтересовался он.

Не ответив на его вопрос, Альбина, обратившись к Цыгану, потребовала:

– Принеси мне из зала визитные карточки врача и адвоката нашей семьи.

Что сказала Альбина своему слуге, Кройнер не понял, но когда Цыган покинул их, то он на всякий случай

опустил свою правую руку в карман куртки, где у него находился пистолет. Уезжая на виллу к Гончарову-

Шмакову, он не поставил в известность сослуживцев о своем намерении, но его опасения за свою жизнь

оказались напрасными.

Возвратившийся в прихожую Цыган передал две визитки своей госпоже, которые она отдала Кройнеру со

словами:

– Если вы договоритесь с доктором Буно Почивано и адвокатом Альфредом Скотом, что больного можно

потревожить и допросить, то тогда я не буду возражать против вашего намерения.

Обложенному такими вескими козырями Кройнеру ничего не оставалось делать, как отказаться от своего

намерения допросить Гончарова-Шмакова до более подходящего времени. Положив предоставленные ему

Альбиной визитки себе во внутренний карман куртки, он, достав свою и отдавая ее Альбине, попросил:

– Убедительно попрошу вас передать мужу, чтобы он после выздоровления обязательно явился ко мне со

своим адвокатом по указанному адресу.

– Обязательно передам ему вашу просьбу, – показав ему в улыбке обворожительной белизны зубы, нежно

проворковала она.

Провожаемый Цыганом до ворот, Кройнер думал: «Вот это миссис. Да она любую мисс заткнет за пояс.

Лакомый кусочек, да только не мой».

Вспомнив свою жену – худую, как высушенная вобла, он с сожалением подумал, что она не имеет тех

женских прелестей, которые только что ему довелось увидеть.

Внешний вид жены был непривлекательный, а скорее отталкивающий, и поэтому он старался удовлетворять

свои желания с ней ночью в постели без света, чтобы ее вид не отбивал половую страсть, но зато он стал

обладателем приданого жены и материально обеспеченным до гробовой доски.

Одни люди ради богатства идут на преступления, подлость, измену, другие жертвуют своей свободой, независимостью, любовью. Все они несчастны, так как поступают против своей совести и общечеловеческой

морали. Дай Бог не попасть нам в их содружество.

Проводив Кройнера, Цыган быстро возвратился в дом, где застал задумавшуюся Альбину, сидящую на

прежнем стуле, застывшую в неподвижной позе, уставившуюся бессмысленным взглядом в пол. Обхватив голову

руками, она вновь мысленно переваривала состоявшийся только что разговор.

– Илларионовна! Что этот мужик от тебя хотел? Что ты ему отчебучила, если он не солоно хлебавши от нас

отвалил? – зайдя в прихожую, засыпал ее вопросами Цыган.

Это было не праздное любопытство, а беспокойство за судьбу дорогих ему людей, купивших и подаривших

бесплатно его семье дом, оказывающих по настоящее время ему помощь и опеку. За себя он не переживал, так

как криминального в Америке ничего не совершил.

Как ни была у Альбины забита голова тревогой от неожиданного, несвоевременного визита инспектора ФБР, отвлекаясь от нее, она подробно пересказала Цыгану смысл и существо состоявшегося разговора, а потом

неожиданно спросила его:

– Как ты считаешь, какие меры мы с тобой сейчас должны предпринять, чтобы наша «химия» не выплыла

наружу и нас не взяли бы за жабры?

– Позвонить нашим тутошним корешам и сообщить о визите шпика, – посоветовал ей Цыган.

– Нет, Федя, никому мы не будем звонить, а займем выжидательную позицию, посмотрим, куда кривая

выведет, – возразила она ему.

– Почему ты так решила? – удивился он.

– А вдруг наш телефон ФБР прослушивается и за нами установлена слежка, тем более что такой возможный

ход со стороны фараонов нами был предусмотрен. Пускай хреново, но мы к нему подготовились. Нам сейчас

пылить с тобой нельзя, как говорится, поезд ушел.

– Поступай, как знаешь, – сдался Цыган, понимая, что голова Альбины по части разных выкрутасов петрит

лучше, чем его.

Решив так, Альбина вновь ушла на кухню продолжить готовить обед, хотя работа в этой части уже не так

спокойно ей давалась. Она оставила Цыгана в прихожей одного наедине с его сомнениями и тревогами.

Приехавший в восемнадцатом часу к ним на виллу доктор Буно Почивано, узнав от Альбины о визите

инспектора ФБР Кройнера, сообщил ей, в свою очередь, что тот звонил ему в клинику, справлялся о диагнозе

болезни его клиента.

– И что вы ему сообщили? – взволнованно поинтересовалась она.

– Мне ничего не оставалось, как подтвердить ваш «диагноз» и продолжить затеянную вами игру, —

страдальчески кривясь, как будто у него болели зубы, с тревогой в голосе сообщил он. – Когда, вы считаете, мистер Гончаров-Шмаков должен появиться дома? – не пытаясь скрыть своего волнения, поинтересовался он у

Альбины.

– Или сегодня вечером, или к завтрашнему утру, – задумчиво сообщила она.

– Дай Бог, чтобы так получилось, – вздохнув, с надеждой произнес он, покидая виллу своего клиента.

Глядя, как от виллы трогается его «паккард», Альбина подумала, что инспектор Кройнер звонил по телефону

не только врачу, но и в адвокатскую контору Альфреду Скоту, и то, что Кройнер их сейчас не беспокоил, явилось

результатом этих бесед.

Лишь через день ночью Лесник приехал на виллу из Вашингтона. За это время Альбина и Цыган истомились

в ожидании и в разных нездоровых, неприятных предположениях.

К счастью, за все время отсутствия Лесника Кройнер их больше своим визитом не беспокоил.

Говорить, сколь радостна и желанна была встреча вышеуказанной троицы, не приходится. Данная встреча