Текст книги "Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время"

Автор книги: Владимир Кореняко

Соавторы: Хава Крис,Мая Абрамова,Татьяна Кузнецова,Владимир Дворниченко,Ольга Дашевская,Анна Мелюкова,Владимир Марковин,Валентина Козенкова,Марина Мошкова,Т. Мирошина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 59 страниц)

М.И. Артамонов (1949, с. 150) видел в каллипидах не особое племя, а выходцев из самых разных племен Скифии, как кочевых, так и оседлых. К.К. Марченко (1983, с. 67–78) поддерживает этот вывод и предлагает видеть в каллипидах варваров, обосновавшихся в греческих поселках нижнего Побужья. Однако мне представляется, что здесь допускается явное насилие над текстом Геродота, в котором каллипиды выступают как самостоятельный этнос.

Локализация ализонов (алазонов) зависит от локализации горького источника – Эскампея, которая до сих пор спорна, и от того, какое именно сближение Буга и Днестра принимается во внимание. Чаще всего землями ализонов считается северная окраина степи между Бугом и Днестром. По К.К. Шилику, южная граница должна была проходить в районе впадения р. Синюхи в Южный Буг или южнее, северная – в истоках Эксампея (р. Гнилой Еланец). Там же примерно берут начало истоки рек Мертвовода и Громаклеи – притоки Ингула, а также Черного Ташлыка.

Б.А. Рыбаков северную границу ализонов проводит по границе степи и лесостепи от г. Первомайска на Буге на запад через Балту к излому Днестра. В широтном протяжении он предполагает кочевание ализонов между Днестром и Ингулом или Ингульцом. Примерно так же размещал ализонов М.И. Артамонов. Б.А. Рыбаков считает западными соседями ализонов, кроме агафирсов, еще и тиритов (1979, с. 125). С этим положением трудно согласиться, так как Геродот называет тиритами греков, живших в устье Тиры (Геродот, IV, 51). Они хорошо известны археологически, находятся по левому берегу Днестровского лимана, т. е. далеко от тех мест, где жили ализоны. А.И. Тереножкин и В.А. Ильинская связывают с ализонами Молдавскую группу памятников в лесостепи междуречья Днестра и Прута, что явно находится в противоречии как с Геродотом, так и с археологическими материалами (Тереножкiн О.I., Iллiньска В.А., 1971, с. 34). Молдавскую группу, скорее всего, следует исключать из пределов Геродотовой Скифии и считать принадлежавшей агафирсам, основные земли которых размещались в северо-западной Румынии по р. Марешу (Мелюкова А.И., 1954, с. 101, 102; Рыбаков Б.А., 1979, с. 125–126).

Археологические памятники в предполагаемом районе расселения ализонов пока не изучены, если не считать ализонскими курганы VI–V вв. до н. э. нижнего Побужья, которые, как говорилось выше, могли принадлежать каллипидам.

Скифы-пахари жили выше ализонов и к западу от Днепра. Это единственное безусловно оседлое земледельческое племя, которое большинство исследователей локализует в исконно земледельческом районе лесостепи между Южным Бугом и Днепром, там, где находятся поселения, городища и курганы Днепровской Правобережной и Побужской локальных групп (Либеров П.Д., 1951, с. 178 сл.; Тереножкiн О.I., Iллiньска В.А., 1971, карта 3). М.И. Артамонов в ранних работах связывал со скифами-пахарями археологические памятники Буго-Днестровского междуречья, т. е. Западноподольскую группу памятников (1949а, с. 155). В последней своей книге он считал скифами-пахарями все оседлое земледельческое население лесостепи Восточной Европы от Днестра до Дона (Артамонов М.И., 1974, с. 94).

Б.Н. Граков предполагал, что скифы-пахари обитали где-то на северной окраине степи в Буго-Днестровском междуречье, и не связывал с ними какие-либо археологические памятники (1971а, с. 17).

Б.А. Рыбаков вслед за Л. Нидерле считает, что обозначения племен «скифы-аротеры» и «скифы-георгой» употреблены Геродотом по отношению к одному и тому же народу, т. е. эти названия синонимы. Исходя из убеждения о существовании двух гилей, одна из которых находилась на р. Ворскле, а вторая – в низовьях Днепра, Б.А. Рыбаков размещает пахарей и земледельцев там, где археологам известны лесостепные (в междуречье Днепра – Днестра и Ворсклинская) группы археологических памятников (Рыбаков Б.А., 1979, с. 127–144).

Замечу, однако, поскольку Геродот дает разные представления о территориях скифов-аротеров и скифов-георгой, трудно предполагать, что это один и тот же народ, обозначенный двумя синонимами. Выявленная археологическая близость памятников правобережной лесостепной Украины и бассейна Ворсклы не может иметь решающего значения для локализации племен. Кроме того, помимо близких черт, между группами имеются и довольно существенные различия. Территориально наиболее вероятна локализация геродотовских пахарей в пределах Днепровской Правобережной и Побужской групп археологических памятников.

Что касается скифов-георгой, то, если строго следовать за Геродотом, их невозможно оторвать от нижнего Днепра. Наиболее близким к истине мне представляется размещение этого племени на обоих берегах нижнего Приднепровья. Отсутствие поселений VI–V вв. до н. э. в этих районах лишь подтверждает предположение В.И. Абаева о том, что георгой не земледельцы, а кочевники или полукочевники. Связать с георгой какие-либо группы курганов, исследованных в нижнем Поднепровье, пока не представляется возможным.

Ряд исследователей предлагает видеть область обитания скифов-земледельцев в посульско-донецкой лесостепи (Ильинская В.А., 1968, с. 174), что плохо согласуется с Геродотом.

Основным населением степи были скифы-номады и скифы царские. Спорность идентификации рек Пантикапа, Гипакириса и Герроса с современными реками привела к разногласиям во мнениях ученых относительно локализации этих племен и границы между ними. Ясно лишь, что область кочевников располагалась к востоку от Днепра, вероятно, до Северского Донца, тогда как скифы царские жили в северной части Приазовья и степном Крыму (Граков Б.Н., 1971а, с. 14 и карта; Тереножкiн О.I., Iллiньска В.А., 1971, с. 128, карта; Рыбаков Б.А., 1979, с. 115).

М.И. Артамонов помещал скифов-кочевников в степном Крыму (1949а, с. 142, 144; 1974, с. 70). На современном уровне наших знаний археологические памятники скифов-кочевников и скифов царских разделить невозможно. Вместе с тем нельзя не отметить, что археология свидетельствует о принадлежности к каким-то кочевым скифским племенам населения степных просторов не только к востоку от Днепра и в степном Крыму, но и к западу от Днепра вплоть до нижнего Дуная. Эта территория, по Геродоту, входила в пределы исконной, или старой, Скифии, однако никаких племен на ней он не называет. Пет ясных свидетельств о насельниках степей Днестро-Дунайского междуречья и у более поздних античных авторов. Правда, Помпоний Мела (II, 7), как уже говорилось выше, называет реку Асиак (Тилигул), а между ней и Тирасом помещает племя асиаков, близкие упоминания асиаков содержатся у Клавдия Птолемея (III, 5, 6) и Плиния (Естественная история, IV, 82). Однако неизвестно, к какому именно времени относятся источники, использованные этими авторами. М.И. Ростовцев полагал, что в географической и этнографической картине, нарисованной Мелой, нет поздних источников и добавлений, но вряд ли можно относить упоминание об асиаках к геродотовскому времени, иначе Геродот должен был упомянуть и реку, и племя. Но даже если асиаки и населяли названные земли в эпоху, близкую к Геродоту, все равно мы ничего не знаем об этом племени и его отношении к населению Скифии VI–V вв. до н. э., поскольку этнографическая характеристика асиаков отсутствует.

Известные в настоящее время археологические памятники VI–V вв. до н. э., т. е. геродотовского времени, ясно показывают, что западная граница скифских кочевий в то время шла по нижнему Дунаю и низовьям Прута, там, где он течет по степи. Далее на юг и запад начинались земли гетов. Предложенное В.А. Ильинской и А.И. Тереножкиным расширение территории Геродотовой Скифии вплоть до Олта явно ошибочно, поскольку на ней нет скифских памятников, а известны лишь фракийские (Мелюкова А.И., 1969, с. 61 и сл.).

Нет у исследователей единого мнения относительно этнической принадлежности населения нижнего Дона (Танаиса), где, по Геродоту, проходила восточная граница Скифии. Выявленные здесь археологические памятники VI–III вв. до н. э. и прежде всего Елизаветовское городище и его могильник V–III вв. до н. э. одни археологи связывают с меотами (Каменецкий И.С., 1965а, с. 18; Граков Б.Н., 1971, с. 17), другие – с сарматами (Гайдукевич В.Ф., 1963, с. 297–298), третьи – со скифами (Артамонов М.И., 1949а, с. 29–30; Шилов В.П., 1962, с. 69; Брашинский И.Б., Марченко К.К., 1984), а четвертые предполагают смешанный скифо-меото-савроматский состав населения (Смирнов К.Ф., 1964а, с. 265–267; Шелов Д.Б., 1970, с. 69–70).

То скифскими, то савроматскими считаются курганы воинов VI в. до н. э., известные ныне в окрестностях г. Ростова-на-Дону (Максименко В.Е., 1983). Наиболее убедительной мне представляется гипотеза о скифской принадлежности Нижнедонской группы археологических памятников, хотя нельзя не признать, что эта группа весьма своеобразна и содержит элементы, не свойственные скифским памятникам основной зоны степей Северного Причерноморья. Однако скорее всего это объясняется пограничным ее положением на стыке с савроматской и меотской территориями.

Не менее спорны и противоречивы мнения ученых относительно локализации соседних со Скифией племен, особенно таких, как будины и гелоны, андрофаги и меланхлены, и отождествления с ними археологических памятников.

Наиболее благополучно обстоит дело с размещением восточных соседей скифов – савроматов, которым отводятся волго-донские степи, занятые памятниками савроматской культуры VI–IV вв. до н. э. (Смирнов К.Ф., 1964а), а также невров – северных соседей скифов-пахарей. Последних в настоящее время большинство ученых вслед за О.Н. Мельниковской (1967) помещает в области расположения милоградской культуры VI–III вв. до н. э. Начинаясь в верховьях Збруча и Случи, эта культура простирается в Северо-восточном направлении за Припять и Днепр, захватывая низовья Десны, Сожа и Березины. Только Б.Н. Граков в связи с предложенной им локализацией скифов-пахарей на северной окраине степи видел в неврах носителей локальных групп скифообразной культуры правобережной лесостепи от Днестра до Днепра (1971а, карта).

Восточными соседями невров по Геродоту были андрофаги – особое нескифское племя кочевников (IV, 100, 102). Они же ограничивали Скифию с севера, а на востоке граничили с меланхленами. Следуя не слишком ясному указанию Геродота, ученые отводили андрофагам очень разные территории и памятники, преимущественно к северо-востоку от Днепровских порогов. Так, Б.Н. Граков помещал андрофагов непосредственно в области порогов, считая, что им принадлежат курганы Надпорожья, лучше всего представленные Кичкасским и Волошским могильниками. П.Д. Либеров видел в андрофагах обитателей нижнего течения рек Сулы, Псла и Ворсклы (1969, с. 15). В бассейне Сулы помещает указанное племя Б.А. Шрамко (1962а, с. 233), тогда как В.А. Ильинская (1970, с. 23–29) отводит эту территорию скифам-земледельцам. Б.А. Рыбаков, как и А.И. Тереножкин, полагает, что андрофаги жили севернее Припяти и им принадлежала одна из групп памятников так называемой штрихованной керамики (Тереножкин А.И., 1961, карта; Рыбаков Б.А., 1979, с. 97). М.И. Артамонов не связывал с андрофагами никакой определенной группы памятников, по его мнению, андрофаги и меланхлены входили в состав большого племени будинов и жили в среднем Поднепровье ниже р. Рось (1949а, с. 160).

Так же очень по-разному помещаются меланхлены. Ряд исследователей связывают с ними население юхновской культуры, распространенной на верхней и средней Десне и по Сейму (Iллiнська В.А., Тереножкiн О.I., 1971, с. 35). Однако это противоречит свидетельству Геродота о том, что меланхлены были северными соседями скифов царских, хотя и жили на 20 дней пути от Меотиды. Наиболее близкими к истине и одинаково возможными мне представляются точки зрения Б.А. Рыбакова, который отводит меланхленам область среднедонской культуры, исследованной П.Д. Либеровым (Рыбаков Б.А., 1979, с. 121), а также Б.Н. Гракова и Б.А. Шрамко, связывающих меланхленов с населением Северского Донца (Граков Б.Н., 1971а, с. 160; Шрамко Б.А., 1975а, с. 84).

Рядом с меланхленами на среднем Дону в районе расположения Воронежской группы курганов Б.А. Рыбаков помещает скифов-отщепенцев, отделившихся от скифов царских, о которых Геродот говорит в § 22. С таким положением исследователя трудно согласиться, поскольку Геродот помещает этих скифов «выше иирков, если отклониться к востоку». Иирков же обычно помещают за Волгой в области ананьинской культуры. Поэтому наиболее вероятным, на мой взгляд, является мнение ученых, располагавших этих скифов где-то к востоку от Уральских гор, в Оренбуржье или Казахстане. Что касается археологических данных, то Воронежские курганы, пожалуй, больше других локальных групп лесостепи ближе всего к скифским кочевническим погребениям, хотя и имеют немало черт савроматской культуры.

Остро дискуссионным остается вопрос о размещении на современной карте в связи с данными археологии геродотовских будинов и гелонов, а также города Гелона. Свидетельства Геродота об этих народах противоречивы и неопределенны. Ясно лишь что они живут к северу от савроматов (IV, 108), и это дает повод исследователям связывать их с разными территориями от Днепра до верхнего или среднего Поволжья и с разными археологическими памятниками. В специальных статьях П.Д. Либерова, В.А. Ильинской, Б.А. Шрамко, посвященных гелоно-будинской проблеме, подробно рассмотрены все существовавшие до недавнего времени точки зрения (Либеров П.Д., 1969, с. 5–26; Iллiнська В.А., 1970, с. 23–39; Шрамко Б.А., 1975а, с. 94–127). Из этих работ следует, что большинство советских археологов, касавшихся этой темы, придерживается локализации будинов на территории среднего Дона. Однако по-разному рассматривались ее границы. Так, В.А. Ильинская и К.Ф. Смирнов определяли земли будинов в пределах Воронежской и Харьковской областей; Б.Н. Граков связывал ее только со Среднедонской группой памятников. Более определенно эта точка зрения выражена в работах И.Д. Либерова, который отводит будинам вместе с гелонами территорию, занятую Среднедонской локальной группой памятников, существование которой он прослеживает на обоих берегах среднего Дона, включая его левые притоки – Воронеж, Битюг, Хопер и, возможно, Медведицу. При этом вся правобережная часть среднего Дона, в границах от р. Сосны на севере до Тихой Сосны на юге, была занята оседлыми земледельцами гелоно-будинами, а левобережная часть – кочевниками-будинами. На Правобережье среднего Дона П.Д. Либеров предлагает искать г. Гелон, которым, по его мнению, может быть система из четырех городищ у д. Волошино Воронежской обл. Однако эти городища маловыразительны, а то, что они были объединены в одно целое, пока не доказано, поэтому гипотеза П.Д. Либерова не имеет сторонников.

Иначе предлагает рассматривать границы территории будинов Б.А. Шрамко. По его мнению, земли будинов и гелонов простирались на запад от среднего Дона, охватывая бассейн этой реки, верховья Оскола, всю Ворсклу и бассейн Псла. На севере они доходили до Сейма. От собственно скифов будинов и гелонов отделяли меланхлены, которые обитали на Северском Донце. При этом бассейн Ворсклы считается западной частью территории будинов, на которой они жили вместе с гелонами – переселенцами из правобережного среднего Поднепровья. С будинами Б.А. Шрамко связывает памятники всей остальной территории левобережья лесостепи, ибо, «в культуре этого населения очень много общего, хотя и имеются определенные локальные отличия» (1975а, с. 124). Город Гелон Б.А. Шрамко вслед за В. Щербаковским (Scerbakovsky V., 1930), М.И. Артамоновым (1949а) и Б.Н. Граковым (1971а) помещает на Ворскле, на месте Бельского городища, полагая, что именно этот археологический памятник более всего соответствует описанию Гелона у Геродота.

Точку зрения Б.А. Шрамко подвергла критике В.А. Ильинская (1977, с. 73–93), одновременно признавшая большие заслуги автора в изучении Бельского городища. Не видит В.А. Ильинская и серьезных оснований для того, чтобы отождествлять Бельское городище с Гелоном. По ее мнению, гелоны – население, оставившее памятники среднего Дона типа Воронежских курганов. В отличие от И.Д. Либерова В.А. Ильинская считает это население не местным по происхождению, а пришлым из нижнего Подонья. Будинов же она склонна видеть в носителях ананьинской или дьяковской культур. Город Гелон исследовательница не решается связывать ни с одним из известных ныне археологических памятников. В работе 1987 г. Шрамко считает гелонов выходцами с Кавказа.

Внимание гелоно-будинской проблеме уделил Б.А. Рыбаков. Построение исследователя отличается большой внутренней логикой. Подробно анализируя упоминания Геродота о будинах и гелонах, он рассматривает в связи с ними все известные сейчас археологические материалы. Однако источники таковы, что и точка зрения Б.А. Рыбакова не может претендовать на окончательное решение гелоно-будинской проблемы, она является еще одной из возможных гипотез. Исследователь предлагает считать будинами носителей юхновской культуры. Вместе с тем он присоединяется к мнению Б.А. Шрамко и других ученых, которые отождествляют г. Гелон с Бельским городищем, и именно данное положение служит важным ориентиром для локализации гелонов. Гелоны, по мнению Б.А. Рыбакова, это пришлые из Скифии племена, оставившие памятники скифской культуры Посульско-Донецкого типа на Левобережье. В первой половине VI в. до н. э. скифы или родственные им племена вторглись в зону обитания племен бондарихинской культуры, частично ассимилировали их, а частично оттеснили в районы левобережного Полесья – на Сейм и Десну. Здесь в лесной зоне деснинского Полесья бондарихинское-протобудинское население создало юхновскую культуру. Таким образом, гелоны – это скифы по происхождению, которые завоевали все лесостепное Левобережье, занятое в предскифское время племенами бондарихинской культуры. Они подчинили себе и ассимилировали туземное не только протобудинское (бондарихинское) население, но и претогеоргойское (чернолесское) на Ворскле. Б.А. Рыбаков полагает, что население, оставившее Ворсклинскую группу памятников, «наряду с будинами входило в тот племенной союз, где гегемонами были гелоны» (1979, с. 163).

Мне представляется, что в построении Б.А. Рыбакова имеется две существенные «натяжки». Во-первых, Ворсклинская группа памятников и в скифский период остается близкой к группе днепровского Правобережья. Памятники VI–IV вв. до н. э., известные на ее территории, не содержат никаких данных, подтверждающих мысль об ассимиляции чернолесского населения скифами-гелонами (Ковпаненко Г.Т., 1967). Что касается Посульско-Донецкой группы, то ее связь по происхождению с пришельцами из Скифии вполне возможна, хотя пока не доказана. Но если даже считать ее скифской, то она появилась на столетие позднее, чем имевшие здесь место ранее племена бондарихинской (протобудинской) культуры. Следовательно, о гелонах в стране будин вряд ли можно говорить сколько-нибудь определенно. Те остатки бондарихинского населения, которые продолжали жить на левобережье до прихода сюда родственного скифам населения, едва ли могли восприниматься информаторами Геродота как какая-то часть многолюдного племени будин.

Таким образом, археологам и историкам предстоит еще очень большая работа для того, чтобы решить остро дискуссионную проблему о расселении племен Скифии и их соседей.

Локальные группы скифской и скифообразной культур Восточной Европы

Скифская культура формировалась на протяжении второй половины VII в. до н. э. В середине указанного столетия вещи скифского облика встречены в некоторых позднейших комплексах предскифской поры вместе с вещами новочеркасского типа. Но лишь к концу VII в. до н. э. скифская культура выступает в окончательно сложившемся виде, вытесняет предшествующую и в дальнейшем постепенно развивается, обогащаясь новыми элементами в зависимости от различных контактов, а старые формы ее совершенствуются.

Вопрос о происхождении скифов и их культуры продолжает оставаться дискуссионным. А.И. Тереножкин считал, что скифская культура принесена в Причерноморье из глубин Азии в уже готовом виде и не обнаруживает в своем комплексе местных традиций, механически сменяя старую на юге европейской части СССР (1971, с. 22). По мнению М.И. Артамонова (1968, 1974), скифская культура сложилась во время походов скифов в страны Передней Азии и широко распространилась в Причерноморье лишь после их возвращения. Однако в настоящее время становится все более и более очевидной генетическая связь с предшествующими формами черногоровского и новочеркасского типов раннескифских погребальных сооружений, черт обряда, а также многих элементов вещевого комплекса – керамики, предметов конского снаряжения, бронзовых наконечников стрел так называемого жаботинского типа, железных наконечников копий и акинаков (Лесков А.М., 1975; Шрамко Б.А., 1984в). Это не исключает заимствований и влияний, появления ряда пришлых извне элементов, таких, как звериный стиль и защитное вооружение, сформировавшихся под воздействием переднеазиатских форм, или железных боевых топоров, воспринятых скифами у населения Кавказа. Не исключается приход некоторых категорий вещей и из Центральной Азии (зеркала). Поэтому в настоящее время представляется наиболее соответствующим истине то представление о происхождении скифской культуры, которое сформулировал Б.А. Шрамко: «Скифская культура сформировалась на юге Восточной Европы на базе культурно-экономических достижений предшествующей киммерийской эпохи при активном участии других нескифских племен, при важной роли населения лесостепи» (1983, с. 95). В период формирования и на ранней стадии своего развития она не была изолирована от одновременных культур других ираноязычных кочевников Евразии и имела с ними много общего.

Собственно скифских памятников в степях Причерноморья VII в. до н. э. известно пока очень немного. Наиболее яркие комплексы этого периода представлены на Северном Кавказе. Элементы скифской культуры (отдельные черты погребального обряда, оружие, конское снаряжение, звериный стиль) уже во второй половине VII в. до н. э. начинают проникать на Правобережье среднего Приднепровья и Побужья, а также в бассейн Ворсклы, но достаточно широко распространяются там в VI в. до н. э. Тогда же они появляются и на большей части территории левобережной лесостепи – на Посулье, в бассейне Северского Донца, в Посеймье и на среднем Дону. По-видимому, проникновение скифских культурных элементов в среду земледельческого населения лесостепи было связано не только с влияниями, шедшими от степных кочевников, но и с появлением в лесостепи какой-то части степных племен. Однако выделить собственно скифские погребения на территории лесостепи не представляется возможным вплоть до IV в. до н. э. Лишь в это время на южной окраине правобережной лесостепи и в левобережной террасовой лесостепи появились типично скифские погребения в катакомбах степного типа, что явно свидетельствует о присутствии там населения степной зоны Северного Причерноморья.

Несмотря на то что скифское воздействие в VI–IV вв. до н. э. сильно затронуло оседлые земледельческие племена лесостепи Восточной Европы, в их культуре сохранилось много местных особенностей, отличающих ее от собственно скифской культуры степей. Поэтому невозможно принять вывод А.И. Тереножкина, упомянутый выше, о существовании в VII–III вв. до н. э. единой скифской культуры на всей территории степи и лесостепи Восточной Европы: следует выделить лесостепные земледельческие племена в самостоятельную культурную общность, включающую несколько локальных групп или вариантов. В связи с этим особенности археологических памятников собственно скифов в степи Северного Причерноморья и лесостепных племен, воспринявших элементы скифской культуры, будут показаны отдельно в соответствии с принятым в настоящее время делением на локальные варианты. Характеристика вещевого комплекса в памятниках как степи, так и лесостепи Восточной Европы дается в особой главе. Скифские археологические материалы с территории Северного Кавказа будут описаны в III части настоящего издания на фоне культур кавказских племен.

Коротко следует остановиться на принципах хронологии скифских памятников, которой придерживаются исследователи нашего времени.

Еще А.А. Спицын (1918) разделил скифский период на три хронологических этапа – старшескифский, среднескифский и позднескифский. Такое деление сохраняется по сей день, уточняется лишь абсолютная хронология этапов и отдельных памятников внутри каждого из них. Старшескифский период, по А.А. Спицыну, в нашей литературе обычно называется раннескифским, датируется в пределах второй половины VII–VI в. до н. э., среднескифский занимает конец VI и V в. до н. э., позднескифский – IV – первую половину III в. до н. э. Кроме того, в позднейший скифский этап выделяются памятники III в. до н. э. – III в. н. э., исследованные на территории позднескифского царства.

Основными отправными точками при определении времени памятников являются импортные керамика и вещи, хронология которых хорошо разработана. Для раннескифского периода – это отдельные предметы ассирийского, урартского и малоазийского производства, а также родосско-ионийская керамика. Для средне– и позднескифского периодов – главным образом античная чернолаковая и расписная посуда аттического производства и особенно амфорная тара, поскольку именно она имеет наиболее короткий период обращения. По античной же керамике в основном определяется время позднейших скифских памятников. Но импортные сосуды и вещи встречаются далеко не в каждом памятнике, поэтому важное значение имеет разработка хронологии местных наиболее встречаемых вещей. Предпринятое еще в конце 20-х и в 30-х годах изучение местных комплексов (Рабинович Б.З., 1936) позволило исправить ошибки М.И. Ростовцева, исходившего только из импортных предметов и не учитывавшего развитие местных форм, в результате чего ряд памятников, содержавших достаточно яркие наборы раннескифских вещей, были отнесены им к позднему времени. Созданные советскими учеными типолого-хронологические классификации предметов вооружения, конского снаряжения, украшений, керамики и др., опирающиеся на датированные античные импортные древности, позволили выявить руководящие формы местных предметов для каждого из названных периодов (Rau Р., 1929; Манцевич А.П., 1941, с. 27–40; Iллiнська В.А., 1961б, с. 36–60; Мелюкова А.И., 1964; Ильинская В.А., 1968, 1973а, б; Черненко Е.В., 1968; Петренко В.Г., 1978; Гаврилюк Н.О., 1980, с. 19–22). Однако в пределах указанных периодов местные вещи, как правило, не позволяют производить более дробное хронологическое членение памятников, поскольку они меньше подвержены изменениям, чем античная керамика. Хронология последней постоянно уточняется, в связи с этим происходит уточнение времени сооружения курганов, в которых она найдена. В настоящее время скифологи широко пользуются работами антиковедов, советских и зарубежных, касающимися хронологии античной чернолаковой и расписной керамики или клейменой амфорной тары. Особенно важны для этой цели своды Н.А. Онайко, посвященные античному импорту в степи и лесостепи Приднепровья, отражающие современные представления о хронологии греческой керамики и вещей VII–III вв. до н. э. (Онайко Н.А., 1966, 1970). Не менее ценными для датировки скифских древностей являются труды И.Б. Брашинского (1965, 1980), успешно разработавшего хронологию клейменых амфор, в том числе и из царских курганов, и некоторых других. В последние годы важную работу по уточнению датировок царских курганов нижнего Приднепровья в пределах IV–III вв. до н. э. производит А.Ю. Алексеев (1982, 1985).

Таким образом, советские исследователи внесли немалую лепту для определения времени изготовления вещей и совершения захоронений, в которых эти вещи были найдены. Однако предстоит еще большая работа для определения точных дат памятников.

Скифские памятники степи Северного Причерноморья.

(Мелюкова А.И.)

В степях Северного Причерноморья, включая степной Крым, достаточно определенно выделяются три локальных группы памятников или три локальных варианта скифской культуры (карты 5–7): первая (мы ее называем основной степной) занимает большую часть северопричерноморской степи от Дуная до Приазовья, за исключением низовий Дона; вторую составляют памятники нижнего Дона, третью – памятники степного Крыма. Особенности каждой из групп хорошо заметны для послегеродотовской эпохи, а именно для IV–III вв. до н. э., хотя следует предполагать, что они должны были сформироваться в более раннее время. В каждой, из групп между памятниками нет полного тождества. Так, в основной степной группе несколько своеобразны памятники Днестровско-Прутского междуречья и нижнего Побужья. В Крыму исследователи, отмечают отличия между памятниками восточного, центрального и северо-западного Крыма.

Карта 5. Локальные варианты скифской и скифообразной культур в Северном Причерноморье и средней Европе в VI–III вв. до н. э.

а – Потисская, б – Трансильванская группа, в – Гето-фракийская, г – основная степная скифская, д – Крымская, е – Нижнедонская, ж – Западноподольская, з – Побужская, и – Правобережная Среднеднепровская, к – Посульская, л – Ворсклинская, м – Северодонецкая, н – Среднедонская, о – Сейминская, п – северная граница степи.

Основная степная группа.

Поселения. В степях Северного Причерноморья, где в эпоху Геродота основное население составляли кочевники, скифских поселений VII–V вв. до н. э. пока не обнаружено. Только в конце V в. до н. э. в глубине нижнеднепровской степи скифами было основано первое хорошо укрепленное поселение, превратившееся в IV в. до н. э. в ремесленный, торговый и, видимо, политический центр Скифии; (Граков Б.Н., 1954). Оно располагалось на левом: берегу Днепра на землях г. Каменка и с. Знаменка Запорожской обл. Часть его в настоящее время покрыта водами Каховского моря. В IV в. до н. э. появилось и второе городище на нижнем Днепре – Белозерское под Херсоном. Одновременно с ними на берегах нижнего Днепра и его притоков в IV–III вв. до н. э. существовали небольшие неукрепленные селища скифов.

В IV в. до н. э. возникают скифское городище у с. Надлиманское и многочисленные поселения на левом берегу Днестровского лимана (Дзис-Райко Г.А., 1966; Мелюкова А.И., 1975). Их появление в степи трактуется исследователями как показатель того, что в IV в. до н. э. в Скифии происходил процесс интенсивного оседания кочевников на землю, вызванный рядом причин и прежде всего – изменениями, которые произошли в социально-экономическом устройстве Скифского царства.