Текст книги "Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время"

Автор книги: Владимир Кореняко

Соавторы: Хава Крис,Мая Абрамова,Татьяна Кузнецова,Владимир Дворниченко,Ольга Дашевская,Анна Мелюкова,Владимир Марковин,Валентина Козенкова,Марина Мошкова,Т. Мирошина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 59 страниц)

Могильные ямы ориентированы по линии север-юг, а погребенные лежали вытянуто на спине, головой на юг, иные ориентировки встречены сравнительно редко. Для погребений у с. Поповка была характерна посыпка пола известью; в других могильниках она встречается реже, так же, как угли, зола и красная краска; иногда дно могилы обмазывалось глиной и посыпалось известью и охрой.

Случаев трупосожжения в курганах VI в. до н. э. неизвестно, однако в могильнике у с. Поповка, большинство погребений которого относится к VI в. до н. э., почти над каждой могилой обнаружены следы огненного ритуала в виде кострища, разведенного на глиняной площадке над перекрытием; аналогичный обряд зафиксирован и в могильнике у с. Ярмолинцы. Начиная с V в. и в IV в. до н. э. применялся обряд сожжения погребального сооружения, при котором кости скелета оказывались обожженными.

Преобладающее большинство могил содержало захоронения мужчин-воинов, которые в 25 % случаев сопровождались женскими захоронениями; одиночные женские погребения составляют примерно 10 % от общего числа погребений, а один раз было открыто коллективное захоронение девяти человек в одной могиле (Махно Е.В., 1953).

Сопоставление погребального обряда Посулья и других групп лесостепи не приводит нас к выводу о его своеобразии, как это представлялось В.А. Ильинской. Сходные с посульскими деревянные погребальные сооружения неоднократно встречены на Правобережье и в Поворсклье.

Богатые воинские погребения Посулья обычно содержат полный набор вооружения (табл. 23, 5), включающий меч, топор, колчан со стрелами, копья. У стены складывалось защитное вооружение и запасное оружие. Справа от погребенного у восточной стены клали конские уздечки в количестве от двух-трех до 20 в одной могиле и навершия. Украшения личного убора встречаются в мужских погребениях только с V в. до н. э. Это гривны, части парадного головного убора, пронизи.

Женские погребения сопровождаются украшениями, бронзовыми зеркалами, каменными жертвенниками. Напутственную пищу клали в могилы как в виде части туши животного с железным ножом, так и в сосудах.

Керамика из погребений Посулья, хранящаяся в музеях, к сожалению, в значительной части депаспортизована. Однако сохранившие паспорта сосуды из погребений VI в. до н. э. очень важны, так как на поселениях столь ранняя посуда плохо известна. В.А. Ильинская пришла к выводу, что все типы керамики Посулья остаются неизменными с VI в. до н. э. до конца скифского периода, составляя своеобразный комплекс, восходящий к посуде позднесрубной культуры Северного Причерноморья. Исключение в этом комплексе, по мнению В.А. Ильинской, составляют лишь семь-восемь сосудов, близких к правобережным (Iллiнська В.А., 1957а, в). Однако такой вывод не соответствует действительности. Если мы обратимся к комплексам посуды из курганов VI–V вв. до н. э., то увидим, что правобережные формы в них занимают значительный процент: из 39 сосудов из курганов VI в. до н. э. 11 составляют миски (табл. 24, 15, 16), корчаги (табл. 24, 6), чарки (табл. 24, 1–3) правобережных форм, а четыре представлены формами, подражающими правобережным. Среди остальных сосудов многие хотя и не характерны для Правобережья, но встречаются здесь (табл. 24, 4, 12, 17, 33–35 и др.). Кроме того, среди депаспортизованных сосудов из курганов у сел Попонка и Аксютинцы имеются большие чернолощеные корчаги с выступами-упорами на тулове (табл. 24, 5) и чернолощеные миски, а из района г. Ромны происходит типичный для Правобережья черпак с резным и штампованным орнаментом. Ряд корчаговидных форм, мисок и сосудов типа кубков и биконических горшков, покрытых коричневым, серым и черным лощением, происходит из различных мест Посулья. Особенностью посульских погребений является положение в могилы большого количества мелких сосудов, возможно, чисто ритуального назначения.

Основная масса посуды из городищ, большая часть слоя которых датируется V–III вв. до н. э., представлена фрагментами и целыми формами горшков с высоким днищем, округлым туловищем, невысокой шейкой и дуговидно отогнутым венчиком, край которого орнаментирован пальцевыми вдавлениями или насечками и сквозными проколами под ним (табл. 24, 20, 22). Эта категория керамики наиболее близка северодонецкой и сейминской. Столовую посуду Посулья, состоящую из мисок с прямым или отогнутым внутрь краем и узкогорлых кувшинов с ленточными ручками, украшенными продольными желобками, отличает тщательность обработки поверхности, которая покрывалась лощением (табл. 24, 18, 20). Реже встречаются горшочки с носиком-сливом, кружки, вазочки и миниатюрные сосудики. Небольшое количество фрагментов горшков с налепным валиком и чернолощеные черпаки, найденные при раскопках Басовского городища, свидетельствуют о близости посуды раннего слоя с правобережной керамикой.

Не вполне верен и вывод В.А. Ильинской о незначительном месте украшений правобережно-ворсклинских типов (гвоздевидные серьги и булавки) в архаических комплексах Левобережья. Этих украшений на Посулье мало, но мало и женских могил. В тех же случаях, когда украшения имеются, они представлены в VI в. до н. э. исключительно правобережными формами (Герасимовка, Сурмачевка, Ярмолинцы и др.), как и в Северодонецкой группе и на Сейме. Таким образом, основные элементы культуры: характер поселений и жилищ, погребальные сооружения и обряд, керамика и формы украшений Посулья – находят целый ряд параллелей на Правобережье. Это не снимает вопроса о локальном своеобразии Посулья и других левобережных групп, но невозможно не отметить, что близость этих групп к правобережным наиболее отчетливо проявляется в VI в. до н. э. Особенности же каждой из групп более выразительно выступают в следующем, V в. до н. э. В то время в Посулье складывается действительно своеобразный комплекс керамики (табл. 24, 18–22, 26–29) и украшений (крупные гвоздевидные булавки и рубчатые браслеты, серьги в виде опрокинутого конуса и т. п.; Ильинская В.А., 1968, с. 171).

Своеобразие Посулья проявляется в широком употреблении кости для изготовления деталей конской узды и в разработке образов звериного стиля, украшающих преимущественно оружие и узду. Уже с VI в. до н. э. наблюдаются некоторые особенности в трактовке отдельных образов, отличающие их от найденных в других местах. В середине V в. до н. э. происходит оформление локальных вариантов скифского звериного стиля (в лесостепи это Правобережный, Левобережный и Среднедонской), причем искусство Левобережья этого периода, представленное в основном материалами из Посулья, характеризуется большой художественной замкнутостью и самобытностью (Шкурко А.И., 1976, с. 90 сл.).

Среднедонская группа памятников охватывает бассейн среднего Дона в его правобережной части, включающей бассейн р. Тихая Сосна, а в левобережной – междуречье Дона и Воронежа в его нижнем течении. Памятники по левому притоку Дона, р. Битюгу, плохо исследованы, но те, которые известны, позволяют предполагать наличие здесь населения с иной системой хозяйства (Либеров П.Д., 1965, с. 6, 7).

В настоящее время на указанной территории изучены два крупных могильника – Мастюгинский и Частые курганы (Либеров П.Д., 1960а, 1961, 1965, где имеется полная сводка данных о раскопках и публикациях разного времени). Несколько курганов исследовано у сел Русская Тростянка и Дуровка (Пузикова А.И., 1962, 1966).

Кроме курганов, известны 18 городищ и около 20 селищ, из которых раскапывалось около 10. Городища сосредоточены в междуречье Дона и Тихой Сосны. Из 22 поселений этого района 18 составляют городища. Совершенно иная картина прослежена в междуречье Дона и Воронежа, где на 17 поселений приходится только одно городище (у с. Дальняя Чижовка). Преобладают мысовые городища небольшого размера площадью 1,5–8 га (табл. 18, 2), наиболее крупные достигают 15 га. С напольной стороны они ограждаются одним или двумя-тремя рядами валов и рвов. Ограждения по всему периметру встречаются редко (Волошино I–II, Стрелецкое). Валы относительно небольшого размера, земляные, но в ряде случаев в основании вала встречены остатки деревянных конструкций (Большое Сторожевое, Русская Тростянка). Жилища наземные (табл. 18, 13) и полуземлянки с каркасно-глинобитными и столбовыми конструкциями стен. Среди тех и других есть как небольшие по размерам (10–13 кв. м), так и крупные постройки размером до 170 кв. м с несколькими очагами (Архангельское городище). Кроме того, встречаются каркасно-глинобитные наземные длинные дома с углубленной центральной частью, в которой находятся три-четыре очага (поселение Титчиха I). Эта форма постройки не имеет аналогий среди лесостепных памятников скифского времени, а восходит к позднебронзовому периоду Подонья (Москаленко А.Н., Пряхин А.Д., 1969). Все обнаруженные очаги оказались открытого типа с глинобитным подом, иногда на каменном основании; основание очага или несколько возвышалось над полом или, напротив, было заглублено на 10–40 см. Находки на поселениях представлены главным образом глиняной посудой местного производства, импортная керамика немногочисленна. Встречены, кроме того, наконечники стрел IV–III вв. до н. э., фрагменты меча, пращевые камни, ворворки, бляха от конской узды, многочисленные бусы, подвески, перстни, бронзовое зеркало IV–III вв. до н. э., гемма III в. до н. э., железные ножи, топоры, шилья, проколки.

Знакомство населения с бронзолитейным и железоделательным производствами отражают находки бронзовых и железных шлаков, бракованных железных изделий, глиняные льячки, а многочисленные пряслица различных форм, иглы, проколки, кочедыки, отпечатки тканей свидетельствуют о развитии ткачества.

Культовые предметы на городищах представлены глиняными фигурками животных, каменной антропоморфной статуэткой и жертвенными «блюдами» диаметром около 100 см. Вблизи них найдены человеческие черепа, которые А.И. Пузикова (1969а, с. 79) связывает с человеческими жертвоприношениями.

Для погребального обряда Подонья (Либеров П.Д., 1965; Пузикова А.И., 1971) характерны захоронения под насыпями земляных курганов. Курганы располагались группами по 40–50 насыпей на возвышенных местах в 2–8 км от поселений. Большинство погребений основных, но известны и впускные в курганы эпохи бронзы. Погребения в насыпи и на уровне погребенной почвы сравнительно немногочисленны, но встречаются до IV–III вв. до н. э., в то же время на уровне погребенной почвы сооружаются и деревянные столбовые гробницы (табл. 23, 11) с шатровым перекрытием и изредка срубы.

Преобладающей формой могилы с рубежа VI–V вв. до н. э. является прямоугольная грунтовая яма, ориентированная северо-восток – юго-запад и северо-запад – юго-восток (Мастюгино, Русская Тростянка, Дуровка) и север-юг (Частые курганы), в которую иногда ведут спуски – дромосы (Мастюгино, Дуровка). Встречаются ямы, перекрытые деревянным накатом, стены которых в ряде случаев облицованы досками, и наряду с ними – сложные деревянные конструкции на 4-17 столбах (табл. 23, 7, 7а, 8, 8а). Последние характерны для богатых погребений местной знати.

Преобладает обряд трупоположения. Погребенные кладутся вытянуто на спине, головой на северо-восток и юго-запад, остальные ориентировки встречаются значительно реже. Отмечены в основном одиночные погребения, но примерно в 35 % случаев встречаются парные, а изредка и коллективные. Ложе покойника часто бывает выделено с помощью растительных подстилок, глиняных подмазок или деревянных помостов, иногда с деревянным ограждением в виде гроба. Каких-либо заметных изменений в обряде на протяжении VI–III вв. до н. э. не наблюдается.

В 10 % случаев отмечен обряд трупосожжения (Мастюгино, Русская Тростянка, Дуровка), при котором сжигалось все погребальное сооружение, а остатки кострища иногда сбрасывались в яму (табл. 23, 9, 10). Погребения с трупосожжениями встречены лишь в курганах IV в. до н. э., однако исследователи считают, что они органично входят в культурный комплекс Подонья (Башилов В.А., 1963).

Погребенных сопровождали напутственная мясная пища, в которой преобладали части туш лошади и крупного рогатого скота, и разнообразный инвентарь, включающий предметы вооружения, конского снаряжения, украшения, посуду и орудия труда. В погребениях обнаружены довольно много золотых и серебряных оковок деревянных сосудов и металлическая посуда – бронзовые котлы, чаши, гидрия, серебряные ритоны и кубки. Особенностью среднедонских погребений является наличие в инвентаре разнообразных орудий труда. Украшения в отличие от других лесостепных групп, как вооружение и конская узда, имеют общескифские формы, булавки практически не встречаются. Своеобразие вооружения здесь проявляется в значительном проценте железных наконечников прел в колчанных наборах, широком употреблении дротиков и наличии большой группы крючков с зооморфными изображениями, употреблявшимися для застегивания пояса, ремней портупеи, одежды, подвешивания оружия (Гуляев В.И., 1969). Следует отметить, что в погребения из местной посуды ставили преимущественно кувшины (табл. 24, 39) и чашевидные сосуды с проколами (табл. 24, 54–57), из привозной – амфоры.

Кухонная керамика среднего Дона представлена в основном горшками, которые по форме тулова и отогнутости венчика делятся на пять типов. Керамика рубежа VI–V вв. до н. э. орнаментирована налепным валиком с защипами или насечками, в следующий период преобладает орнаментация пальцевым или ногтевыми вдавлениями по краю; сквозные проколы, характерные для украшения посуды левобережной лесостепи, встречаются очень редко (табл. 24, 43, 44, 45, 47). Среди столовой посуды наиболее часты миски, в большинстве случаев покрытые лощением и лишенные орнаментации (табл. 24, 48, 50). Наряду с ними известны чашки-плошки (табл. 24, 50, 52). Характерной особенностью посуды среднедонского комплекса являются кувшины. Среди них преобладают узкогорлые, одноручные, покрытые светлым лощением, но встречаются и двуручные, и без ручек (табл. 24, 39, 40). Орнаментировались на кувшинах только ручки. Особой разновидностью кувшинов являются вазообразные сосуды, украшенные налепными орнаментами (табл. 24, 38).

Только для данной группы памятников характерны некрупные чашечки на выделенных поддонах разной высоты, орнаментированные рельефными полосами и снабженные сквозными отверстиями на противоположных сторонах венчика, вероятно, для подвешивания (табл. 24, 53–55). На основе этой формы здесь возникают в III в. до н. э. подражания античным канфарам (табл. 24, 56, 57).

Положение Среднедонской группы обусловило тесные контакты ее населения с савроматами, племенами ананьинской и городецкой культур, что, в частности, отразилось на появлении отдельных форм ананьинских украшений, орнаментации керамики мотивами, свойственными савроматам, формировании своеобразного искусства звериного стиля (Шкурко А.И., 1976, с. 99–100).

Вопрос о происхождении населения, которому принадлежат памятники среднего Дона, остается пока открытым. П.Д. Либеров (1965) выдвигал гипотезу о местном происхождении культуры раннего железного века. Однако, не говоря уже о памятниках эпохи бронзы, даже немногочисленные комплексы VIII–VII вв. до н. э., открытые на территории среднего Дона, не могут быть связаны непрерывной линией развития с культурой, которую мы знаем здесь только с рубежа VI–V вв. до н. э. В.А. Ильинская считала, что происхождение носителей Среднедонской группы памятников объясняется миграцией скифского племени гелонов с нижнего Дона (1977, с. 90–92). Однако на известных сейчас материалах обосновать и эту гипотезу трудно.

Культура тавров.

(Крис Х.И.)

Вопрос о происхождении названия «тавры» остается пока не вполне ясным. М.И. Ростовцев считал, что это грецизация местного названия племени по принципу народной этимологии (созвучное греческому слову tauvri – «быки»). В последнее время и топонимисты, и историки убедительно доказывают, что этноним «тавры», вероятнее всего, происходит от одноименного названия горной гряды. По Малоазийскому тавру античные авторы называли и другие горные хребты от Кавказа до Пиренеев, что в свою очередь позволяет предположить перенесение этого термина на прибрежную горную часть Крыма, названную Таврикой. Следовательно, не тавры дали название местности, а, наоборот, народ был назван по местности (Соломонiк Е.I., 1976, с. 50).

Геродот так описывает юго-западное побережье Крымского полуострова, заселенное таврами до «Херсонеса Скалистого»: «От Истра уже начинается собственная (старая) Скифия, обращенная к полудню и к ветру ноту до города, называемого Керкинитидою; отсюда страну, прилегающую к этому же морю, гористую и выступающую в Понт, заселяет племя тавров до так называемого Скалистого полуострова; этот последний выступает в море, омывающее его с востока» (Геродот, IV, 99). Несмотря на столь четко указанные Геродотом границы обитания тавров, в настоящее время нет единой точки зрения на их территорию. Основные противоречия проявляются в том, как тот или иной исследователь определяет таврскую и кизил-кобинскую культуры. Последнюю, о чем мы говорили выше, некоторые ученые рассматривают как наиболее ранний этап таврской культуры и в связи с этим определяют северную границу расселения тавров предгорной частью Крыма.

В настоящем очерке тавры рассматриваются в качестве обитателей собственно горной и прибрежной части юго-западного Крыма, соответственно свидетельству Геродота (Крис Х.И., 1981, с. 34–42). Эта часть полуострова и по рельефу, и по природным условиям резко отличается от степи и предгорий; она была мало пригодна для обитания. Не случайно здесь нет ни стоянок каменного века, ни поселений эпохи бронзы, известных на остальной части Крыма. Тем не менее, именно в прибрежной и горной частях юго-западного Крыма найдены многочисленные могильники из монументальных каменных гробниц, которые с конца XVIII в. привлекали внимание путешественников П.С. Палласа и Дюбуа де Монпере, сравнивавших их с дольменами Кавказа и Бретани.

Исследование этих памятников во второй половине XIX в. носило эпизодический характер (Уваров, Кеппен, Чекалев, Филимонов), систематические же раскопки были начаты в 1906 г. Н.И. Репниковым (1909, 1910, 1927, 1935), продолжены А.С. Семеновым-Зусером (1931, 1940) в 30-х годах. Так был получен основной, наиболее значительный и хорошо документированный материал. В послевоенные годы проведены фиксация сохранившихся могильников и раскопки на некоторых из них. Прежде всего поражает при таком обилии могильников (более 50) полное отсутствие поселений. По свидетельству Плиния, на побережье были порты тавров (Plin., IV, 86). Однако создание искусственного берега в наше время и строительство курортов изменили береговую линию, а строительство современных городов окончательно стерло с лица земли остатки таврских поселений на берегу (карта 9). Подтверждением свидетельства Плиния является расположение могильников на возвышенных плато выше береговой линии на 1,5–2 км у источников воды – основного места для поселений. Чаще всего могильники состоят из двух групп, в каждой более 50 гробниц. Расстояние между группами не превышает 400 м.

Карта 9. Таврские могильники VI–V вв. до н. э.

а – Южнобережная группа; б – Южнобайдарская; в – Северобайдарская группа.

1, 2 – Планерское (бывш. Коктебель); 3 – Щеботовка (бывш. Отуз); 4 – Лагерное (бывш. Козы); 5–7 – Богатовка (бывш. Токлук); 8 – Судак; 9, 10, 17–19 – Алушта; 11 – Изобильное (бывш. Корбек); 12 – Шелковичное (бывш. Коуш); 13 – Лесниково (бывш. Стила); 14 – Счастливое (бывш. Биюк); 15 – Зеленое (бывш. Татар-Осман); 16 – Соколиное (бывш. Кокозы); 20 – Гурзуф; 21–26 – Ялта; 27, 28 – Чехово (бывш. Аутка); 29–31 – Гаспра; 32 – Кореиз; 33 – Симеиз; 34 – Голубой Залив (бывш. Лимены); 35 – Оползневое (бывш. Кекенеиз); 36 – Подгорное (бывш. Календо); 37 – Орлиное (бывш. Байдары); 38 – Павловка (бывш. Сахтик); 39 – Родниковое (бывш. Скеля); 40 – Россошанка (бывш. Саватка); 41, 42 – Новобобровское (бывш. Бага); 43–48 – Передовое (бывш. Уркуста); 49, 50 – Широкое (бывш. Биюк-Мускомья); 51 – Чернореченское (бывш. Чоргунь); 52 – Хмельницкое; 53 – Крепкое (бывш. Черкес-Кермен); 54 – Верхнесадовое (бывш. Дуванкой); 55 – Тургеневка (бывш. Тиберти); 56 – Баштановка (бывш. Пычки); 57 – Бахчисарай; 58 – Мраморное (бывш. Биюк-Янкой); 59 – Кроснолесье (бывш. Тавель); 60 – Заречье (бывш. Шумхай).

Крымские дольмены в отличие от кавказских опущены в землю и лишены отверстий в боковой стенке. Они состоят из четырех массивных вертикальных плит. В продольных плитах иногда имеются пазы для установки поперечных плит, концы продольных плит всегда выступают. Плиты покрытия особенно массивны, но толщине иногда превышают 0,5 м. Внутренние размеры каменных ящиков свидетельствуют о скорченном положении погребенных. Неоднократное использование гробниц и грабительские раскопки нарушили первоначальное положение погребенных. Но на основании остатков костяков устанавливается состав погребенных: каменные ящики представляли собой семейные гробницы, содержавшие по нескольку захоронений. Антропологический материал указывает на принадлежность погребенных к европеоидной расе с южносредиземноморским уклоном (Крис Х.И., 1981, с. 55).

Конструктивные особенности, ориентировка гробниц и некоторые детали погребального обряда позволяют в горной части юго-западного Крыма выделить три территориальные группы могильников: южнобережную, южнобайдарскую и северобайдарскую (Крис Х.И., 1981, с. 34–43). В южнобережную группу входит более 20 могильников (между Судаком и Балаклавой). Гробницы расположены рядами, без оград, ориентированы в направлении запад-восток (табл. 25, 63). Наряду с трупоположением в некоторых гробницах этой группы наблюдаются следы трупосожжения и обряда очищения огнем и белым веществом.

В южнобайдарскую группу входит четыре могильника. Все они сильно разрушены; у большинства гробниц отсутствуют ограды. Аналогично южнобережной группе они расположены рядами. Исключение составляют четыре каменных ящика у деревни Скеля, особенностью которых являются примыкающие ограды (табл. 25, 62). В отличие от южнобережной, ящики южнобайдарской группы ориентированы север-юг. В них отсутствуют следы трупосожжения.

Среди могильников южнобайдарской группы наибольший интерес представляет комплекс из семи каменных ящиков в урочище Мал-Муз (из них только один ограблен; табл. 25, 64). Несмотря на их многократное использование, они оказались не потревоженными грабителями и поэтому важны для выяснения особенностей обряда и вопроса о дате каменных ящиков горного Крыма; из них происходит самое значительное количество могильного инвентаря: предметы вооружения и конской узды, украшения. Керамика, как и в южнобережной группе, отсутствует, исключение составляет каменный ящик 6 из Мал-Муза, в котором найдены три сосуда (табл. 25, 18–20).

В северобайдарскую группу входят тоже четыре могильника. Каменные ящики расположены рядами или грядами; каждый ящик заключен в квадратную или прямоугольную оградку из необработанных камней, что составляет специфику этой группы могильников. Гряды ориентированы в направлении северо-запад – юго-восток, ящики – северо-восток – юго-запад (табл. 25, 65), в некоторых случаях устанавливалось положение погребенных головой на северо-восток. В отличие от южнобайдарских и аналогично южнобережным в северобайдарских могильниках встречены следы трупосожжения.

Различия в конструктивных особенностях гробниц и деталях обряда трех указанных групп могильников горного и прибрежного Крыма проявились значительно четче, чем различия в погребальном инвентаре, вероятнее всего, из-за разграбления гробниц кладоискателями. Категории находок одинаковы для всех трех групп: они представлены предметами вооружения, конского снаряжения, украшениями (Крис Х.И., 1981, с. 44–51). Довольно редки находки кинжалов. Кинжалы скифского типа с антенным навершием и почковидным перекрестьем относятся к VI – первой половине V в. до н. э. (табл. 25, 1, 2). К этому же времени принадлежит большинство наконечников стрел (табл. 25, 7-17). Исключение составляют лишь два железных листовидных наконечника, найденные в южнобережной группе могильников, которые относятся к VII в. до н. э. (табл. 25, 6). Отсутствие столь ранних находок в южнобайдарской и северобайдарской группах, возможно, позволяет говорить о постепенном освоении этих районов прибрежными племенами.

Предметы конского снаряжения – железные удила и псалии – являются довольно редкой находкой; они известны во всех группах могильников и синхронны основной массе предметов вооружения (табл. 25, 3–5).

Наиболее многочисленны украшения, значительное число которых происходит из неразграбленных ящиков Мал-Муза, хотя многократное их использование для повторных захоронений не позволяет определить комплекс находок каждого погребения (в одном из ящиков Мал-Муза найдены останки 68 погребенных). Это бронзовые украшения головного убора и нагрудные, браслеты, височные кольца, перстни, детали пышных фибул гальштатского типа, серьги, пронизи, очковидные спирали, булавки, восьмеркообразные бляшки, бусы (табл. 25, 21–30, 32–49, 50–61). Все они синхронны предметам вооружения. Отсутствие надежных закрытых комплексов погребений не позволяет выявить различия между набором предметов, сопровождавших женские, мужские и детские захоронения, которые находились почти в каждой гробнице. Однако относительно хорошо сохранившиеся, не потревоженные ограблениями каменные ящики Мал-Муза дают возможность говорить о том, что некоторые типы украшений в разной степени характерны для различных групп могильников. Так, например, широко распространенные в южнобережной и северобайдарской группах могильников бронзовые восьмеркообразные бляшки найдены только в одном из ящиков Мал-Муза (южнобайдарской группы).

Относительно хорошая сохранность этого комплекса позволяет рассмотреть принципиально важный вопрос для характеристики могильников горного Крыма: следует ли керамику относить к предметам сопровождающего инвентаря? В разграбленных ящиках в некоторых случаях находили обломки разновременной керамики (эллинистической, средневековой и даже современной), и если поздняя керамика не принималась в расчет при датировке погребений, то керамика эллинистического и римского времени некоторым исследователям служила основанием для нее (Лесков А.М., 1965). Каменные ящики Мал-Муза, кроме одного, не содержали керамики; это позволяет говорить о том, что керамика, как правило, не входила в сопровождающий инвентарь таврских могильников. Три сосудика малых размеров из грубой глины, найденные в одном из ящиков (табл. 25, 18–20), ни по форме, ни по характеру обработки поверхности не похожи на сосуды из могильников предгорного Крыма, в которых они являлись основным сопровождающим инвентарем. Этот факт приобретает особое значение при рассмотрении вопроса о единстве и различиях в погребальном обряде племен, населявших горный и предгорный Крым.

Черкес-Керменский могильник, расположенный на северной границе северобайдарской группы, особенно интересен сочетанием разнородных элементов. Одна из гряд этого могильника – гряда Е резко отличается от основной его части и конструкцией ящиков, и характером сопровождающего инвентаря. Она находят аналогии в могильниках предгорного Крыма, принадлежащих кизил-кобинской культуре.

Сравнение конструкции сооружений и сопровождающего инвентаря позволяет четко определить различия могильников прибрежного и горного районов, с одной стороны, и района предгорий, где расположены поселения кизил-кобинской культуры, – с другой. Хотя антропологический материал недостаточен для категорических заключений, он позволяет отметить значительно большее сходство между могильниками предгорий, чем между последними и могильниками горного Крыма. Таким образом, на основании различий могильников удается выделить две группы населения в юго-западном Крыму во второй четверти I тысячелетия до н. э., одна из которых обитала в предгорьях и основала поселения кизил-кобинской культуры, а другая – на побережье и в горах, которую можно идентифицировать с историческими таврами.

Время их появления в прибрежном Крыму достоверно определяется не позднее VII в. до н. э. не только по инвентарю могильников южнобережной группы. Подтверждение этой дате мы находим и в письменных источниках. Описывая войну скифов с Дарием, Геродот сообщает: в ответ на обращение скифов к таврам, как и к другим соседним народам, оказать сопротивление персидскому царю, тавры отказались выступить в составе скифского войска, аргументируя свой отказ тем, что «ни тогда ничем не обидели этот народ (персов. – Х.К.), ни теперь не станем первые его обижать; если враг ворвется и в нашу землю и первый обидит нас, то и мы не стерпим этого, но пока этого не увидим, мы останемся в нашей земле» (IV, 119). По этому упоминанию, восходящему ко времени скифских походов в Переднюю Азию в VII в. до н. э., можно говорить о существовании этнического термина «Тавры» уже в VII в. до н. э.

Сведения письменных источников о таврах значительно пополнены археологическими материалами, однако единственные достоверно связанные с таврами мегалитические памятники – могильники из каменных ящиков – датируются не позднее V в. до н. э. Поистине загадочным остается полное отсутствие археологических источников, которые датировались бы позднее V в. до н. э. В письменных же источниках термин «тавры» существует до эпохи средневековья. После рубежа н. э. появляются новые термины – «тавро-скифы» и «скифо-тавры», которые отражают сложные этнические и культурно-исторические явления, происходившие на территории Крыма, однако в источнике IV в. до н. э. о войне боспорского царя Евмела с варварами (в том числе с таврами) мы находим прямое свидетельство о наличии этих племен в прибрежном Крыму при том, что археологических данных не имеется. Не исключено, что основание Херсонеса в V в. до н. э. сказалось на исторических судьбах прибрежных пиратских племен, не оставивших нам памятников позднее V в. до н. э. По свидетельству Плиния мы знаем о пиратских гаванях тавров на берегу, тавров упоминает Страбон, а у Аммиана Марцеллина говорится о трех племенах тавров, что любопытно при сопоставлении с результатами изучения таврских могильников, позволивших наметить три территориальные группы, возможно, соответствовавшие трем племенам, упоминаемым Аммианом Марцеллином. Эти свидетельства достаточно достоверны для вывода о том, что и в послегеродотово время юго-западный Крым и особенно его прибрежная часть остается областью обитания тавров.