Текст книги "Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время"

Автор книги: Владимир Кореняко

Соавторы: Хава Крис,Мая Абрамова,Татьяна Кузнецова,Владимир Дворниченко,Ольга Дашевская,Анна Мелюкова,Владимир Марковин,Валентина Козенкова,Марина Мошкова,Т. Мирошина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 59 страниц)

Совсем недавно появилась еще одна точка зрения на эту проблему, в основе которой лежит посылка об ухудшении климатических условий в степях Северного Причерноморья начиная с середины III в. до н. э. Следствием явились упадок Скифии, резкое сокращение численности ее населения, остатки которого концентрировались в наиболее благоприятных районах низовьев Днепра и долинах рек предгорий Крыма. Сарматские племена, спорадически проникавшие в Днепро-Донское междуречье в III–II вв. до н. э., переселяются сюда лишь в конце II–I в. до н. э., когда началось улучшение климатических условий. Сарматы, по мнению автора концепции С.В. Полина, не сменили и не вытеснили скифское население, а заполнили пустовавшие степные пространства (Полiн С.В., 1984, с. 33, 34). Пока что эта позиция не получила поддержки других исследователей.

С изучением истории сарматов после расселения их на запад, юго-запад и юго-восток с территории первоначального обитания связан ряд очень важных проблем, работа над большинством из которых еще впереди. Практически во всех случаях не изучены как формы взаимоотношений появившихся сарматских племен и местных аборигенных, так и механизмы аккультурации и их результаты. Особенно своеобразны эти процессы, например, на территории лесостепной зоны Украины и Молдавии, где культура и образ жизни кочевников подверглись наибольшему изменению (Покровська Е.Ф., Ковпаненко Г.Т., 1961; Рикман Э.А., 1975а). Почти не разработана проблема трансформации археологического комплекса сарматской культуры по мере удаления ее носителей от территории их первоначального обитания. Эта тема касается не только областей Северного Причерноморья и среднего Дона, где сарматы столкнулись со скифами, племенами лесостепной зоны, населением греческих городов, но и районов восточных римских провинций, т. е. территорий Румынии и Венгрии. Так же актуальны эти вопросы для Прикубанья, Предкавказья и особенно для областей Казахстана и Средней Азии, куда в III–II вв. до н. э. устремилась часть сарматов южного Приуралья. Вероятно, в одних районах (бассейн Зеравшана) какое-то время они существовали монолитно, в других (восточное Приаралье), по-видимому, сразу же влились в местные кочевые орды и во многом утратили первоначальный облик своей культуры и свою этническую целостность.

Одной из самых серьезных, трудных и методически слабо разработанных считается проблема выделения отдельных этнических групп из общей многочисленной массы сарматских кочевых объединений. Связано это с отсутствием необходимых для данной процедуры критериев как для признаков погребального обряда, так и набора инвентаря, а также с ограниченными интерпретационными возможностями археологии.

Однако попытки анализа археологического материала именно в этом направлении предпринимались очень давно. Еще П.С. Рыков при обработке раскопанного им Сусловского могильника обратил особое внимание на разнообразие форм погребальных сооружений памятника и скоррелировал различные формы могил с некоторыми признаками погребального обряда и отдельными категориями и типами вещей. Одну из выделенных им групп он отождествил с аланами, другую – с аорсами (Рыков П.С., 1925, с. 25).

В конце 40-х годов такую же попытку предпринял К.Ф. Смирнов. Все сарматские захоронения конца II в. до н. э. – I в. н. э., открытые в Поволжье и междуречье Дона-Днепра, совершенные в больших квадратных или прямоугольных ямах с деревянной рамой на дне или облицовкой деревом стен могилы, в которых погребенные лежали по диагонали ямы головами на юго-запад, реже – юго-восток, юг или восток, были оставлены, по его мнению, представителями роксоланов (Смирнов К.Ф., 1948).

Предложенная концепция прочно вошла в археологическую литературу и нашла широкую поддержку у многих исследователей (И.В. Синицын, М.И. Вязьмитина, В.Б. Виноградов, М.П. Абрамова, С.П. Толстов). Не поддержали ее лишь Б.Н. Граков и В.П. Шилов.

Однако в конце 60-х – начале 70-х годов по этому вопросу развернулась бурная дискуссия. И.П. Засецкая вновь подняла все материалы по диагональным погребениям, количество которых во много раз увеличилось, и выступила главным образом против категорических высказываний Е.К. Максимова (1966), полностью поддерживавшего первоначальную концепцию К.Ф. Смирнова, к тому времени уже несколько видоизмененную автором. Хотя К.Ф. Смирнов по-прежнему связывал диагональные погребения с роксоланами, он допускал теперь, что данная форма погребений не была единственной для роксоланского племенного союза. К тому же, по мнению ученого, эти погребения могли принадлежать также отдельным родам других сарматских племен, в частности аланам и аорсам. Оставлены они, как думал К.Ф. Смирнов, представителями господствующей аристократии, выделившейся из среды роксоланских и алано-аорских племен в первые века нашей эры (Смирнов К.Ф., 1959, с. 319).

Проведенный И.П. Засецкой анализ всего имевшегося археологического материала позволил ей, как представляется вполне справедливо, утверждать очень малую вероятность отождествления роксоланов с диагональными погребениями (1974, с. 121).

Раскопки 60-х годов в южном Приуралье и увеличение числа ранних диагональных погребений, бесспорно, связанных с могилами женщин-жриц, позволили М.Г. Мошковой говорить об отражении, очевидно, социальных явлений и каких-то религиозных представлений в диагональном обряде захоронения (1972а, с. 71). Отказался от отождествления диагональных погребений с роксоланами и К.Ф. Смирнов, подчеркивавший именно «различное социальное положение отдельных представителей родовых групп кочевников, что, вероятно, часто определяло и разные формы захоронений, особенно формы могил, как это известно по этнографическим данным» (1974, с. 34).

Дискуссия, происходящая по поводу диагональных захоронений, является частью очень сложной теоретической проблемы – можно ли рассматривать форму погребального сооружения как один из основных этнических признаков для выделения отдельных племен из многоплеменной сарматской общности. Высказывалось, например, предположение, что подбойные погребения Нижнего Поволжья и Северного Кавказа II–IV вв. н. э. принадлежат гуннам (Нечаева Л.Г., 1961). Не менее жаркие споры идут и по поводу соотношения катакомбных погребальных сооружений с ранними аланами (Мошкова М.Г., 1983, библиография).

Множество самых разноплановых вопросов связано с последним периодом в истории сарматов, когда почти синхронно (вторая половина I в. н. э. и первая половина II в. н. э.) происходят два события: в письменных источниках появляется название нового мощного кочевого объединения алан, а на просторах Азиатской Сарматии формируется позднесарматская археологическая культура.

Неминуемо возникла проблема – являются ли аланы создателями и носителями позднесарматского археологического комплекса, а если нет, то когда, откуда они появились и как соотносятся с сарматским этносом? Все эти вопросы дискутируются очень давно, но однозначного решения пока не имеют.

Впервые П. Рау в конце 20-х годов в одном из своих первых исследований отождествил археологические памятники стадии В (III–IV вв. н. э.) нижнего Поволжья с историческими аланами. Он представлял себе, что мелкие разрозненные сарматские племенные объединения раннеримской стадии к III в. н. э. сливаются в единую народность, известную древним авторам под именем аланов (Rau Р., 1927, s. 79, 111, 112). Б.Н. Граков (1947в, с. 120, 121) и К.Ф. Смирнов (1947, с. 82) придерживались этой же позиции. В одной из своих работ К.Ф. Смирнов достаточно определенно заявил, что аланы «вызревали как самостоятельная политическая и военная сила внутри сарматской конфедерации III–II вв. до н. э., возглавленной аорсами. Первые исторические известия об аланах застают их на тех же местах, где до того времени жили аорсы» (1950а, с. 108). Вообще появление нового мощного объединения кочевых племен следует объяснять, скорее, какими-то политическими перегруппировками внутри сарматской этнокультурной общности, чем миграционными процессами.

К мнению К.Ф. Смирнова безоговорочно присоединился В.Б. Виноградов (1963). В своих более поздних работах К.Ф. Смирнов, опираясь главным образом на сведения Аммиана Марцеллина («аланы – бывшие массагеты»), немного изменил свою позицию. Он считал, что формирование позднесарматской культуры и соответственно появление аланских племен связаны с передвижениями каких-то восточных ираноязычных кочевых группировок, родственных сарматам, которые были включены затем в сарматскую этнокультурную общность. О несомненной принадлежности аланов к группе сарматских племен писал и Ю.С. Гаглойти (1966), считая аланов бывшими аорсами. Анализируя сведения тех же письменных источников, что и Ю.С. Гаглоев, Д.А. Мачинский пришел к совершенно противоположным выводам. Он вообще не включает аланов, как, впрочем, и роксоланов, в состав сарматских племен и считает тех и других последовательными волнами переселений далеких восточных кочевников, массагетское происхождение которых представляется ему несомненным (Мачинский Д.А., 1971).

Изучение и анализ всего объема археологического материала позднесарматской культуры, известного в настоящее время, позволили А.С. Скрипкину выступить с новой гипотезой. По его мнению, эта культура сформировалась в степях Заволжья на основе местного сарматского субстрата с включением какой-то части среднеазиатских кочевников, носителей подбойно-катакомбного обряда захоронения, которые в значительной своей части представляли население сако-массагетского и сарматского происхождения. Кроме того, в нижнее Поволжье могла продвинуться и часть племен Западной Сибири и степей Казахстана, представителей таких культур, как гороховская, саргатская и тасмолинская (Скрипкин А.С., 1973, с. 18, 19). В то же время в других своих работах А.С. Скрипкин подчеркивал, что процесс «вызревания» алан из аорской конфедерации племен не идентичен процессу формирования позднесарматской культуры. Появившись на исторической арене, аланы первоначально должны были являться носителями среднесарматской археологической культуры (Скрипкин А.С., 1982, с. 52). Пока эти высказывания являются только рабочей гипотезой, все положения которой требуют проверки и серьезной аргументации.

Особую позицию в отношении позднесарматских подбойных погребений с деформированными черепами заняла в 20-х годах В.В. Гольмстен (1928), которая не считала возможным отождествлять их ни с аланами, ни с сарматами. В 60-х годах очень близкую точку зрения отстаивала Л.Н. Нечаева, считавшая, что подбойные погребения нижнего Поволжья принадлежат гуннам (1961, с. 157).

Изучение савромато-сарматских памятников, которое продолжается более полувека и особенно интенсивно в послевоенное время, чрезвычайно расширило диапазон проблем и вопросов, поднятых исследователями. Сюда следует отнести изучение торгово-экономических отношений савроматов и сарматов как с внешним миром, так и внутри своих племенных объединений, направленность этих связей для различных регионов сарматского мира и для различных периодов тысячелетней истории савромато-сарматских кочевников.

Характеру общественных отношений евразийских кочевников – носителей савромато-сарматской археологической культуры, как и вопросам производства и торгово-экономическим связям этих племен, посвящены немногочисленные специальные статьи исследователей. Наиболее полно изучены ранние эпохи их развития – савроматская и раннесарматская. В монографии К.Ф. Смирнова «Савроматы» в той или иной степени затронуты все вопросы, связанные с историей нижневолжских и приуральских кочевников савроматского времени.

Однако спектр проблем, имеющих отношение к истории кочевых племен этих регионов, не только не сужается, но, напротив, растет по мере накопления археологического материала и расширения территории исследования. Поэтому охватить все сферы изучения савромато-сарматских памятников не представляется возможным, и мы ограничились упоминанием лишь наиболее важных.

Савроматская и раннесарматская культуры.

(Смирнов К.Ф.)

Савроматская культура.

Савроматская археологическая культура в VII–IV вв. до н. э. занимала среди прочих культур скифского типа обширный регион евразийских степей: левобережье Дона, междуречье Дона и Волги, Заволжье, северный Прикаспий и значительную часть южного Приуралья, включая все Оренбуржье, западный Казахстан, южную часть Челябинской и всю Актюбинскую обл. (карта 12). В ней выделяются два основных локальных варианта – Волго-Донской и Самаро-Уральский, которые различаются деталями погребального обряда и набором вещей погребального инвентаря. Однако все эти памятники, оставленные родственными племенами, имеют между собой больше общего, чем различий. Их связывает прежде всего единый в целом погребальный обряд. Всюду распространены, кроме впускных, и основные могилы. Захоронения совершались в насыпях, грунтовых прямоугольных ямах (табл. 63, 3, 8, 9, 11), обширных могилах (табл. 63, 1, 2, 4, 7, 13), очень редко – в ямах округлой формы. В восточном ареале культуры изредка встречаются большие подбои и катакомбы, особенно на Илеке (табл. 63, 12; Смирнов К.Ф., 1975а) и под Орском, в Новокумакском могильнике (Смирнов К.Ф., 1977а). Везде господствует западная, реже встречается восточная ориентировка погребенных, на востоке ареала в VI–V вв. до н. э. появляется южная (табл. 63, 9, 12). Над могилами в большинстве случаев делали плоские деревянные перекрытия (табл. 63, 5, 6) из плах, бревен и травы (куги). Над обширными могилами, особенно в Самаро-Уральском регионе, часто встречаются и более сложные деревянные сооружения, иногда в виде шатров (табл. 63, 7). Изредка, главным образом в восточных районах, в погребальных сооружениях применялся камень (табл. 63, 10, 12) – насыпи из щебня и камня, кромлехи, заклады из камней. Нередко могилы заваливали хворостом и кугой, из которых, как и из коры, делали подстилки. Значительную роль в погребальном обряде играл культ огня в виде сожжения надмогильных сооружений, разведения кострищ над могилами и засыпки их горящим костром, углями, золой. При этом иногда сильно обгорали погребенные. Полных трупосожжений на месте очень немного (табл. 63, 10). Довольно часто огонь заменялся положением в могилы отдельных угольков и золы, а еще чаще – белого вещества в виде мела (куски и посыпка меловым порошком дна могилы, погребенных и инвентаря), белых раковин, иногда кусочков реальгара, охры и серы. Не исключено, что в идеологических представлениях этих кочевых племен, объединенных савроматской культурой, центральное место занимал комплекс «солнце-свет-огонь». Огненный ритуал был более распространен в Самаро-Уральском регионе.

Карта 12. Памятники савроматской культуры.

а – курганы; б – случайные находки.

1 – Краснодворский; 2 – Шолоховский; 3 – Сладковский; 4 – Азов; 5 – Высочино; 6 – Койсуг; 7 – Алитуб; 8 – Арпачин; 9 – Веселый; 10 – Спорный; 11 – Криволиманский; 12 – Ясырев; 12а – Карнауховский; 13 – Соленый; 14 – Попов; 15 – Аксеновский; 16 – «Три брата»; 17 – Элистинский; 18 – Бичкин-Булук; 19 – Ачикулак; 20 – Бажиган; 20а – Семирублевое; 21 – Никольское; 22 – Кривая Лука; 23 – Старица; 24 – Горная Пролейка; 25 – Владимировская; 26 – Лебяжья; 27 – Даниловка; 28 – Норка; 29 – Гуселки; 30 – Меркель (Макаровка); 31 – Золотушинское; 32 – Батаевка; 33 – Сайхин; 34 – Джангала; 35 – Кара-Оба; 36 – Ленинск; 37 – Заплавное; 38 – 15-й поселок; 39 – Верхне-Погромное; 40 – Калиновка; 41 – Ново-Никольское; 42 – Быково I, II; 43 – Политотдельское I, II; 44–47 – Молчановка, Потемкино, Бережновка I, II; 48 – Шульц; 49 – Альт-Ваймар; 50 – Блюменфельд; 51 – Харьковка; 52 – Фриденберг; 53 – Иловатка; 54 – Визенмиллер; 55 – Ровное; 56 – Энгельс; 57 – Усатово; 58 – Суслы; 59 – Боаро (Бородаевка); 60 – Максютово; 61 – Марычевка; 61а – Соловка; 62 – Уральск, Чеган; 63 – Соболевская волость; 64 – Крыловский; 65 – Любимовка; 66 – Преображенка; 67 – Барышников; 68 – Абрамовка; 69 – Челкар; 70 – Лебедевка; 71 – Покровка; 72 – Тамар-Уткуль; 73 – Тара-Бутак; 74 – Мечет-Сай; 75 – Увак; 76 – Пятимары I–II; 77 – Ак-Жар; 78 – Каргала; 79 – Таксы-Карг; 79а – Сынтас, Бес-Оба; 80 – Кум-Сай; 81 – Матвеевский; 82 – Сара; 83 – Урал-Сай; 84 – Новый Кумак; 85 – Старый Кумак; 86 – «Три Мара»; 87 – Биш-Оба; 88 – Моячная гора; 89 – Бердинская гора; 90 – гора Сулак; 91 – Бис-Оба; 92 – Ивановка I, II; 93 – Комсомол IV–VI; 94 – Тавлыкаево; 95 – Аландское; 96 – Сибай I, II; 97 – Целинный; 97а – Альмухаметово; 98 – Малокизыльский; 99 – Черниговский; 100 – Варна; 101 – Куганак; 102 – Берлачева; 103 – Клястицкое; 104 – Черняки; 105 – Сосновский; 106 – Сухомесово; 107 – Чурилово.

Преобладают индивидуальные захоронения в могилах, но изредка встречаются коллективные (от 2 до 10 погребенных детей, мужчин и женщин) в одной могиле. Они были одновременными или последовательными. Таковы, например, могилы в Новокумакском могильнике (Мошкова М.Г., 1962, 1972; Смирнов К.Ф., 1977а). Они составляли целые склепы, вероятно, семейные, имевшие иногда два яруса погребенных.

Савроматские могилы содержат много оружия: особенно многочисленны колчаны с бронзовыми, очень редко – с железными наконечниками стрел (табл. 64, 1–5). Часто в могилах находят железные мечи и кинжалы (табл. 65, 1-15), довольно редко – копья (табл. 65, 21) и совсем редко – предметы оборонительного вооружения – чешуйчатые или пластинчатые панцири (табл. 65, 22) и шлемы.

Самое распространенное оружие в савроматских могилах, особенно в мужских, – бронзовые литые наконечники стрел. В VII–VI вв. до н. э. у савроматов были в ходу двулопастные, трехлопастные и трехгранные втульчатые наконечники, обычные для скифов и близких им племен евразийских степей (табл. 64, 1–3). Редко употреблялись черешковые бронзовые стрелы восточного происхождения (табл. 64, 3а, 5б). С VI в. на савроматской территории появляются типы, характерные именно для савроматской культуры. Особенно велик и разнообразен их набор в южном Приуралье и западном Казахстане (табл. 64, 3, 5; Смирнов К.Ф., 1959). Там известны не только трехгранные, но и четырехгранные наконечники, встречающиеся у саков Казахстана, Средней Азии и далее вплоть до Ирана (табл. 64, 5а). От поволжских они отличаются не только формой, но и своей массивностью. В основном с V в. до н. э. распространяются трехлопастные и трехгранные черешковые наконечники, характерные для восточных областей Евразии (табл. 64, 4, 5).

Савроматские колчаны, особенно в южном Приуралье, часто снабжены железными и бронзовыми крючками, нередко украшенными изображениями в зверином стиле (табл. 65, 23–26; 66, 15), различными бляшками и колокольчиками, в том числе и золотыми, ворворками для кистей и амулетами из кабаньих клыков, также в зверином стиле (табл. 66, 24–27).

В савроматских могилах очень часты находки железных мечей и кинжалов скифских типов. По форме и украшениям рукояток в зверином стиле особенно разнообразны мечи в южном Приуралье (табл. 65, 5–7, 10, 13–15). Они различны и по длине – от 25–30 см до 1 м и даже более. В Поволжье известно несколько мечей с почковидными перекрестьями без металлического навершия (табл. 65, 2). Как и колчаны, мечи часто снабжались зооморфными кабаньими клыками-амулетами или апотропеями (табл. 66, 23–26).

Копья, редко помещавшиеся в могилы, имели железные втульчатые наконечники с довольно массивным листовидным пером (табл. 65, 18–21). Предметы оборонительного вооружения встречаются еще реже. Это бронзовые шлемы и железные пластинки – чешуйки от панцирей. Иногда в довольно богатых савроматских могилах нижнего Поволжья IV в. до н. э. находили пластинчатые панцири (табл. 65, 22).

Предметы конского снаряжения обнаруживают в савроматских могилах довольно часто, хотя конские захоронения встречаются очень редко. Обычно это захоронения боевых коней во всем снаряжении, например, в Пятимарах I на Илеке (курган 8) – около могилы людей было обнаружено 5 скелетов коней, соответствующих 5 человеческим захоронениям; или в Старом Кумаке восточнее г. Орска (Смирнов К.Ф., 1981, с. 74, 75, рис. 4), где близ могилы воина находилось захоронение коня. Среди конского снаряжения много железных удил, чаще всего с железными, реже – с бронзовыми и костяными псалиями, иногда в зверином стиле. Встречаются также разнообразные предметы от уздечных наборов и сбруи: это бронзовые бляшки, подвески и амулеты в зверином стиле, чумбуры, пряжки, подпружные бляшки и кольца, тоже часто в зверином стиле (табл. 67, 1-51).

Из орудий труда чаще всего находят железные ножи, пряслица, костяные проколки (табл. 68, 9, 10, 35), бронзовые и железные иглы (табл. 68, 34) и каменные оселки. Ножи обыкновенных форм – с коротким черенком и горбатой или прямой спинкой (табл. 68, 5, 6, 8, 11, 36, 37). Изредка встречаются длинные ножи с цельной плоской железной рукояткой и прямым лезвием (табл. 68, 22) или с костяными ручками, сделанными из трубчатых костей животных или из Двух плоских накладок (табл. 68, 5, 7, 23). Среди встречаемых очень редко металлических орудий труда следует указать на уникальные железные коновальские щипцы из савроматской могилы VI в. до н. э. группы Лапасина у с. Любимовки на Бузулуке (табл. 68, 21). Пряслица, обычно глиняные, реже – каменные, бывают дисковидной, круглой, конической или биконической формы (табл. 68, 12–15, 38–41). Оселки, как правило, прямоугольные или круглые в сечении, часто сигаровидной формы (табл. 68, 16, 17, 19, 20, 32, 33). Реже встречаются другие абразивные инструменты – преимущественно плоские точильные плиты и плиточки различной формы (табл. 68, 18, 28–30).

Хозяйственная утварь состоит из бронзовой, медной и серебряной посуды, редко – каменной, деревянной и костяной (табл. 68, 1, 3, 26). Встречаются также так называемые жаровни (табл. 68, 4, 27). Самый массовый погребальный инвентарь составляет разнообразная глиняная посуда – горшки и кувшины (узкогорлые сосуды).

Типичными для савроматов являются рюмкообразные медные котлы с ножками на коническом поддоне и парой ручек, найденные в западной части Оренбургской обл. (табл. 68, 2, 24, 25). Дважды в Оренбуржье обнаружены лотки-блюда из лопаток лося. Одно из них (Пятимары I) богато украшено сюжетами в зверином стиле. Еще одно блюдо, обнаруженное под Орском, сделано из рога лося (табл. 69, 25). Известны каменные ступки и пестики (табл. 68, 31), деревянные лотки и кубки, но очень плохой сохранности.

Среди глиняной посуды преобладают грубые лепные плоскодонные горшки баночной, шаровидной и яйцевидной форм, похожие по форме и довольно бедному орнаменту на лепную посуду степной Скифии. В волго-донском районе сравнительно часто встречаются узкогорлые лощеные сосуды аккуратной лепки из хорошо отмученной глины с песком (табл. 70, 1, 3, 7, 8). Самая восточная находка сосуда подобного типа известна в кургане у хут. Барышникова на р. Кинделе в западной части Оренбуржья (Смирнов К.Ф., 1966; табл. 70, 42). Обычно они не орнаментированы, но иногда на тулове бывают налепы или резной орнамент (табл. 70, 1, 8). Эта керамика – кавказского и северопричерноморского происхождения VIII–VII вв. до н. э. На простых лепных горшках чаще всего наносился орнамент из ямок или горошин, расположенных под венчиком или нерегулярно по всему тулову (табл. 70, 4–6, 9, 10, 14, 16, 17, 19, 25, 26, 28, 48, 55). Такой орнамент встречается довольно часто на посуде в западной части савроматского мира – на Дону и в Поволжье V–IV вв. до н. э. Для всего савроматского мира типичен нарезной орнамент. Чаще всего это криволинейные композиции, возможно, сюжетного или символического характера (табл. 70, 33–35, 44, 49, 52, 54, 58–60, 63). Среди лепных сосудов Поволжья и Оренбуржья нередко попадаются большие горшки с трубчатым носиком-сливом (табл. 70, 5, 9, 14, 15, 28, 47, 72). Они очень характерны для савроматской керамики и связаны, вероятно, с производством молочных продуктов. В восточных районах «савроматского» мира южного Приуралья уже с конца VI века до н. э. появляется круглодонная посуда (табл. 70, 64–67), которая становится типичной для следующего, раннесарматского периода (прохоровская культура).

Среди предметов туалета особенно часто встречаются костяные и роговые ложечки (табл. 69, 10, 11, 26–29) и бронзовые зеркала (табл. 69, 4–9, 19–23). Ложечки обычны для женских захоронений. Их ручки часто трактуются в зверином стиле.

Среди зеркал как в Поволжье, так и в Приуралье преобладают довольно большие, круглые или чуть овальные, без ручек или с плоскими обычно длинными ручками. Диски зеркал плоские или с загнутым под прямым или тупым углом краем. В Поволжье найдены довольно массивные литые круглые зеркала с вертикальным бортиком и петлевидной ручкой (табл. 69, 9, 19). Они похожи на архаические зеркала скифо-сибирского типа. Обнаруженные в южном Приуралье (Ново-Кумакский могильник) экземпляры аналогичны зеркалам VII–VI вв. до н. э. из Уйгарака (Приаралья). Зеркала «ольвийского» типа (табл. 69, 4, 8) встречались в междуречье Дона и Волги (Калмыкия), в куйбышевском Заволжье, на Бузулуке и под Орском, т. е. по трассе существовавшего при Геродоте торгового пути из Ольвии на Восток через савроматские земли (Геродот, История, IV, 24).

Очень часто в могилах савроматских жриц вместе с ложечками и зеркалами находили раковины Grifea с различными красками или реальгаром, которые служили для туалета, а возможно, и для нанесения татуировки женщинам-жрицам. Один раз в могиле V в. до н. э. на Илеке (Пятимары II) был обнаружен самшитовый гребень – предмет импорта из стран Переднего Востока (табл. 69, 33; Савельева Т.Н., Смирнов К.Ф., 1972).

Украшения тела и костюма весьма разнообразны: браслеты и кольца, серьги или височные подвески, гривны, нашивные бляшки, головные булавки.

Браслеты, бронзовые, железные и золотые, чаще всего делали из круглого или овального в сечении прута обычно с несомкнутыми и часто с заостренными концами (табл. 71, 9, 10). Известны такие же по форме, но редко встречающиеся кольца. Серьги были круглые или овальные (табл. 71, 14, 15). Среди них выделяются золотые с подвесками, иногда на длинных золотых цепочках (табл. 71, 3, 4, 17–20). Встречаются также каменные или костяные подвески, оправленные в золото (табл. 71, 5–7, 12).

Золотые или серебряные гривны обычно в виде круглого несомкнутого обруча (табл. 71, 1) носили не только как украшения, но, по-видимому, они служили символами власти для вождей или иных знатных лиц. Золотые нашивные бляшки (табл. 71, 26, 30) также нашивались на одежду знатных лиц, особенно женщин-жриц, которые имели иногда в костюме или на своих головных уборах тисненые золотые бляшки с зооморфными сюжетами. Очень редко для укрепления причесок употребляли головные булавки с округлым навершием на верхнем конце (табл. 71, 11). Для застегивания ремня использовались пряжки круглой или прямоугольной формы с подвижным язычком или прямоугольные в виде сплошной пластины с щелью для протаскивания ремня (табл. 71, 8; Новый Кумак, Старый Кумак). Вероятно, так называемые колчанные крючки использовались иногда и для застегивания ремня или борта одежды (табл. 65, 23–26).

Среди предметов ритуала следует обратить внимание на широкое распространение каменных переносных жертвенников или алтариков, которые являются обычной находкой в богатых могилах женщин-жриц Приуралья. Они составляют один из самых существенных признаков савроматской культуры южного Приуралья (табл. 66, 31; 69, 13–18, 24), хотя единицы их известны в Поволжье и даже западнее Дона (табл. 69, 1–3, 12). Каменные жертвенники, безусловно, служили для совершения каких-то обрядов, связанных с огнем. Их поверхность иногда носит следы огня, явно обожженных жирных пятен, сажи, угля или следы густой натертости красной краски – символа огня. Часто около них клали и многие «туалетные» предметы, связанные с отправлением религиозных церемоний женщинами-жрицами. Жертвенники бывают прямоугольной, круглой, овальной и ладьевидной форм, обычно на двух, трех и четырех ножках, иногда плоские. Их бортики и ножки часто украшены символическим криволинейным, зооморфным или рельефным орнаментом. Иногда жертвенники сопровождаются в погребениях глиняными курильницами со следами горения в них и с боковым отверстием для держания курильницы в горячем виде (табл. 69, 30–32).

На территории савроматской культуры Поволжья и южного Приуралья распространен особый вариант скифо-сибирского звериного стиля (табл. 66, 1-46), близкий и скифскому, и сибирскому, и среднеазиатскому (Смирнов К.Ф., 1976а). Как и на других территориях, им украшали главным образом оружие, зеркала, ручки ножей и костяных ложечек, ритуальные алтари-жертвенники, колчанные крючки, иногда золотые бляшки или предметы конской сбруи (псалии, подвески, пряжки, а также костяные подвески при оружии и конском уборе; табл. 67, 1-51). Савроматский звериный стиль использовался главным образом в качестве прикладного искусства, имел, как и везде, определенный магический смысл и отражал социальную дифференциацию в савроматском обществе, поскольку предметы, выполненные в зверином стиле, чаще всего встречались в особенно богатых захоронениях воинов и женщин-жриц. Происхождение савроматского звериного стиля так же неясно, как и в целом скифо-сибирского звериного стиля. Материальных следов его в конце эпохи бронзы на территории Поволжья и южного Приуралья нет. Наиболее ранние находки предметов звериного стиля на савроматской территории известны только с VI в. до н. э. Мотивы такого стиля у савроматов имеют много общего с мотивами его у скифов и других племен евразийских степей. Однако у савроматов преобладают изображения волка, медведя и полиморфных фантастических существ, великолепно представленные на зооморфных клыках из Блюменфельда и Привольного (нижнее Поволжье; табл. 66, 24–27). Савроматский звериный стиль не тождествен на всей территории распространения савроматской культуры. Так, на землях Волго-Донского локального варианта предметы, выполненные в зверином стиле, близки скифским Северного Причерноморья, Прикубанья и всего Северного Кавказа, а в самаро-уральских степях – сибирским и сакским Приаралья (Тагискен, Уйгарак). Композиции из зооморфных образов не характерны для савроматского звериного стиля, хотя в Приуралье они известны, но выполнены беспомощно и статично, как, например, на роговой пластине из Пятимаров (табл. 66, 30) или на одном из каменных жертвенников хут. Краснодворского (табл. 69, 2). Правда, отдельные образы порою переданы очень экспрессивно.