Текст книги "Владимир Высоцкий без мифов и легенд"

Автор книги: Виктор Бакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

Застучали мне мысли под темечком:

Получилось, я зря им клеймен.

И хлещу я березовым веничком

По наследию мрачных времен.

Учился Высоцкий ровно, без всякой натуги, легко, даже как-то весело. Энергия и веселье били через край, и, естественно, он стал заводилой в классе. Вспоминает бывший одноклассник Высоцкого Владимир Малюкин: «Учились на «хорошо». И хулиганили. Потому нас в последнем классе разъединили: Акимова бросили в один класс, а мы с Высоцким остались в другом. Юность свою прожили весело. Ни в чем себе не отказывали. Занимались такими делами: шли в поликлинику, сами писали себе справки, сдавали в регистратуру, нам там печать ставили... Так законно пропускали уроки. У нас была нормальная детская дружба. А потом пути разомкнулись...»

Пропущенных уроков накапливалось много – в год набегало до месяца прогулов. Но это не очень влияло на качество учебы...

Любимым предметом был русская литература. Обладая феноменальной памятью, Владимир легко запоминал наизусть целые поэмы. Если по литературе и проскакивали порой четверки, то по французскому языку Высоцкий – круглый отличник. Тогда еще никто не знал, как ему это пригодится...

НА БОЛЬШОМ КАРЕТНОМ

Яскажу, что тот полжизни потерял,

Кто в Большом Каретном не бывал...

Дом № 15 в переулке Большой Каретный стал очень важной частью жизни, как самого Высоцкого, так и большого круга его друзей, избравших главной ценностью жизни дружеское общение между людьми. Собственно, именно с этого адреса и началась настоящая биография Владимира Высоцкого.

Дом был когда-то ведомственным. В нем жили работники ГПУ – НКВД.

Володя застал дом уже совсем иным – заселенным разными, не обязательно принадлежавшими управлению людьми. Особенно часто он бывал в двух квартирах – № 11 и № 15.

В квартире № 11 жила огромная чистопородная овчарка Фрина – существо с непростым характером и большой друг Володи. Хозяевами Фрины были начальник управления Александр Крижевский, его жена и дочь Инна, студентка Щукинского театрального училища.

В квартире № 15, большой и уютной, жила семья Утевских. Борис Самойлович – известный специалист в области уголовного права, доктор наук, профессор; Элеонора Исааковна – в прошлом актриса немого кинематографа студии «Межрабпом-Русь».

В этих гостеприимных квартирах двенадцатилетнему Володе были всегда рады – его любили за скромность, за умение держать дистанцию со взрослыми...

Большой Каретный переулок находился в центре Москвы в пределах Садового кольца, рядом улица Садово-Самотечная, Лихов переулок с хулиганскими компаниями и так называемая «Малюшенка» – двор домов, некогда принадлежавших купцу Малюшину, Крапивинский переулок, Центральный рынок, старый цирк, панорамный кинотеатр, школа № 186... Все это вместе называлось «Самотекой».

Во дворах Самотеки кипела жизнь, тесная, скученная, горькая, полная надежд и страстей, откровенная и в радости, и в печали. Владимир был частью этой жизни. И окружение, и время формировали характер. Острый глаз и врожденная исключительно цепкая наблюдательность запечатлевали в памяти образы, эпизоды, ставшие темами будущих песен. Здесь можно было получить самое «разностороннее» воспитание: если рядом были центры культуры (сад и театр «Эрмитаж», недалеко – Большой и Малый театры), то и центры обитания московской шпаны и блатного мира тоже расположились рядом.

«Эрмитаж» был в то время самой престижной сценической площадкой в Москве. Здесь выступали эстрадные звезды первой величины: К.Шульженко, Л.Утесов, А.Райкин, Э.Рознер... Здесь же проходили первые гастроли зарубежных «звезд» – «Голубой джаз» из Польши, джаз из Венгрии, перуанская певица Има Суммак... Ни одно из мероприятий в «Эрмитаже» не проходило мимо компании Большого Каретного. Сад «Эрмитаж» стал их вотчиной, их вторым домом. По выражению Аркадия Свидерского: «Сад с этим названием находился в районе нашей 186-й школы, но был академией жизни. Хочешь видеть друзей – иди в "Эрмитаж"».

Друзья Высоцкого вспоминают, как в то безденежное время они проходили туда бесплатно – не принято было тратить деньги на входные билеты туда, куда и так можно попасть. Там всегда были билетеры, высокие заборы. Высоцкий, проходя мимо контролера, говорил всегда не «здравствуйте», а «датуйте», с дурацким выражением лица и странно перебирая пальцами при этом. Контролер думал: «Ну, сумасшедший, больной... Черт с ним, пусть идет без денег».

Послевоенная Москва была переполнена малолетней шпаной, и естественно, в московских дворах и школах того времени стала модной «блатная тема». Дворовый кодекс чести Большого Каретного чем-то походил на жесткие правила, по которым жили герои уличных мальчишек – уголовники и политзаключенные, вернувшиеся из лагерей. Быть «блатным» или знаться с ними по тем временам считалось особым шиком. «Блатной» в кепке-малокозырке, сапогах в «гармошку» и зубом-фиксой во рту для многих был примером настоящего мужчины. Не из-за грабежей и убийств, а потому что постоянно рисковал своей жизнью и не терял чувства собственного достоинства. В жестоких законах двора далеко не все было правильно, но были и очень важные принципы: «лежачего не бьют», «семеро одного не бьют», «драться до первой кровянки», держать слово, не предавать своих ни при каких обстоятельствах.

Первым другом Володи по Большому Каретному стал Толя Утевский, юноша на четыре года старше. Когда они познакомились, Высоцкий учился в шестом, Утевский – в девятом классе. Друзья почти постоянно были вместе, и некоторые считали Владимира младшим братом Анатолия, другие принимали их за дядю и племянника. Володя любил бывать в их доме. Его привлекал уют, домашнее тепло и... огромная библиотека.

А.Утевский вспоминал: «Уже тогда Володя проявил большую любовь к книгам. Читал он все подряд – и Киплинга, и Майна Рида, и Вальтера Скотта. Особенно понравившихся ему героев любил изображать в эпизодах: становился то Маугли, то Багирой, то прекрасным рыцарем, то вдруг показывал какие-то сценки из жизни Баку, где ему удалось побывать. Выходило правдоподобно и увлекательно. После одного из таких показов моя мама сказала: «Володя, из тебя когда-то получится великий актер». Она оказалась пророчески права!»

В библиотеке Утевских были книги по юриспруденции, детективная классика с подвигами Ника Картера и Ната Пинкертона, мемуары знаменитого правоведа А.Кони. И это тоже очень интересовало мальчика. Ему разрешали брать с книжных полок все, что его душе заблагорассудится. Интересными были рассказы Толиного отца о знаменитых сыщиках, адвокатах и людях криминального мира. А рядом была действительность: «хрущевская оттепель» открыла ворота ГУЛАГа, и на свободу вышли сотни тысяч заключенных. Из лагерей, рассчитанных на скорое физическое уничтожение, вышли выжившие: те, кто сидел «без права переписки за антисоветскую агитацию», и те, кто заслуженно отбывал срок за воровство и разбой. В жизнь городов и сел вливались люди, на которых лежала печать лагерных лет.

А девочка из второй квартиры на Большом Каретном, Инна Крижевская, выйдет замуж за Левона Кочаряна, и тогда двери их гостеприимной квартиры будут открыты для всех. Перед взорами компании Большого Каретного прошли как представители репрессированной интеллигенции, так и бывшие уголовники. По воспоминаниям друзей, Высоцкий мог ночами выслушивать рассказы «отдыхавших в раю», живо интересовался лагерным языком и бытом. В стране, где каждый пятый сидел, а каждый десятый охранял, понимать и использовать элементы блатного языка («ботать по фене») не считалось необычным, и Владимир вбирал лагерный и уголовный фольклор и жаргон для будущих стилизаций:

А в лагерях – не жизнь, а темень-тьмущая:

Кругом майданщики, кругом домушники...

ЛЕВОН КОЧАРЯН

После окончания школы Анатолий Утевский по семейной традиции поступает в МГУ на юридический факультет.

Как-то в конце 1955 года Анатолий привел на Большой Каретный своего коллегу по факультету Левона Кочаряна, который к этому времени уже заканчивал юрфак. Посидели, попили чайку и спустились этажом ниже, к Крижевским. Так Левон Кочарян познакомился с Инной. Кочарян все чаще и чаще стал бывать в этом доме и в 1958 году поселился здесь навсегда. Инна Крижевская стала Инной Кочарян. А их трехкомнатная квартира № 11 стала главной квартирой в этом доме на Большом Каретном переулке.

Дом Кочарянов – гостеприимный, хлебосольный, душевный, открытый для всех – обладал удивительным притяжением. Кочарян был всем и отцом, и старшим братом, и другом. К нему тянулись нуждающиеся в помощи, тепле и поддержке.

Михаил Туманишвили: «Это был родной дом, куда мы могли прийти когда угодно и с кем угодно. И мне всегда было жалко жену Левы – Инну Кочарян. Ведь на ее плечах лежали заботы о всей нашей банде. Дом был абсолютно открытым – с утра до вечера. Ей было, конечно, очень трудно – всех нас и накормить, и приютить, и со всеми справиться. Ведь были времена, когда мы встречались там почти ежедневно».

И даже после рождения у Кочарянов в 1963 году дочери Оли вся компания продолжала у них собираться. Там постоянно кружил поток самых разнообразных людей: актеры, милиционеры, начинающие писатели, юристы, художники, режиссеры, офицеры, врачи, спортсмены, космонавты, каскадеры, какие-то совсем иные люди, о роде занятий которых никто не спрашивал.

Через десять-пятнадцать лет большинство из посетителей квартиры Кочарянов потом станут незаурядными и выдающимися творческими личностями, гордостью отечественной культуры. Вот самый краткий список «круга Кочаряна» из книги А.Утевского «На Большом Каретном»: «Лева подружил нас с режиссерами Иваном Пырьевым, Эдмондом Кеосаяном, Алексеем Салтыковым, Алексеем Габриловичем, Михаилом Туманишвили, Алексеем Сахаровым, поэтом Григорием Поженяном. Здесь бывали актеры Кирилл Лавров, Олег и Глеб Стриженовы, Анатолий Солоницын, Семен Соколовский, Владимир Лапин, Нонна Мордюкова, Людмила Гурченко, писатель Юлиан Семенов. В компанию вливались и друзья Артура Макарова: актер, режиссер и писатель Василий Шукшин, художник Илья Глазунов, режиссер Андрей Тарковский, актер Евгений Урбанский. Володя Высоцкий, в свою очередь, познакомил нас с Володей Акимовым, Игорем Кохановским, Георгием Епифанцевым, Всеволодом Абдуловым. В общем, «палитру» товарищества составляли разные «краски» – от сыщиков и следователей (Аркадий Вайнер, Борис Скорин, Юрий Гладков), моряков (Анатолий Гарагуля, Олег Халимонов) до спортсменов (Михаил Таль, чемпион по боксу Эдуард Борисов, известный баскетболист Аркадий Бочкарев).

Всех нас, несмотря на разные профессии, интересы, характеры и возраст, объединяло нечто общее. И лучше всего об этом говорил, а позже писал, сам Высоцкий».

Здесь ценилось не служебное или жизненное благополучие, которого не было у большинства, но желание помочь, мужество, непременная порядочность между собой и в отношениях с женщинами, умение держать себя с достоинством при любых обстоятельствах и в любом окружении, умение дать отпор хаму или подлецу. Это была атмосфера, в которой формировался Высоцкий. Иногда он по нескольку дней жил у Кочарянов, когда Евгения Степановна уезжала к мужу.

Будучи старше Высоцкого на восемь лет, Кочарян был не просто примером для подражания, он опекал Володю и был его другом. Сегодня это имя известно лишь тем, кто занимается изучением биографии Высоцкого или, по крайней мере, знаком с соответствующей литературой. Между тем, по единодушному признанию всех, кто его знал, Кочарян был необыкновенно талантливым человеком. По выражению М.Туманишвили, «Лева – человек громадной эрудиции и сильного концентрирующего начала». Он превосходно знал литературу, кинематограф, музыку, на съемках водил танки, показывал изумительные фокусы.

В.Акимов: «Кочарян мог и умел делать ВСЕ: промчаться на лошади, водить танк, впервые сев в него, вывести теплоход из порта, шить, играть на гитаре, петь, драться, если иного способа защитить кого-либо не было».

Компания Большого Каретного условно делилась на две возрастные группы. В первую входили ребята повзрослее, вроде Левона Кочаряна, Артура Макарова, Анатолия Утевского, Юрия Гладкова... Самому старшему из них – Василию Шукшину – было в 54-м году 25 лет, Утевскому, Макарову, Тарковскому – по 22.

Во второй подобрался молодняк – шестнадцатилетние ребята, которых привел Высоцкий: Володя Акимов, Игорь Кохановский, Яша Безродный, Аркаша Свидерский, Лева Эгинбург, Миша Горховер...

Высоцкий был одним из самых младших в компании и носил кличку «Шванц» (по-немецки – «хвост»), поскольку всюду бегал за старшими. Это было обычное желание любого подростка – скорее стать взрослым. Кличка не унижала – с ним держались на равных, и он отвечал тем же. То, что мальчик, школьник восьмого класса, стал полноправным членом компании взрослых, определившихся в жизни людей, говорило о многом. В школе среди своих сверстников он выделялся также тем, что мог что-то организовать, мог повести за собой...

У взрослых ребят тогда была мода ходить в ресторан «Спорт», что возле Белорусского вокзала. При ресторане был танцевальный зал, бильярдная, пивбар, и молодежи было где развлечься. Обитали там и «урки».

Вспоминает А.Макаров: «Мы были знакомы со знаменитой компанией «урки с Даниловской слободы», профессиональными «щипачами». Хотя Володя никогда в «блатных» делах «замазан» не был, он знал довольно серьезно и крепко людей из этого мира, хорошо знал. Некоторые из них очень любили его, и он их тоже, надо сказать».

Артур Макаров – приемный сын режиссера Сергея Герасимова и актрисы Тамары Макаровой – отличался даже во взрослой части компании довольно жестким характером. Для «пацанов» он был авторитетом, от него они учились незаурядности поведения – «умей достойно держать удар!»...

Был и еще один канал познания «той» жизни – Анатолий Утевский проходил студенческую практику на Петровке, 38, в МУРе, и иногда приглашал Высоцкого и других в качестве понятых. Тогда Владимир впервые увидел настоящий уголовный мир. Стал понимать неоднозначность психологии этих людей. Он своими глазами увидел, что человек, совершивший преступление, не всегда подонок, а способен на чувства и поступки, характерные для нормальных законопослушных людей. Через тридцать лет исследователи и толкователи творчества Высоцкого этим фактором будут объяснять «человеколюбивую направленность» его «блатных» песен.

Находясь в компании взрослых ребят, Высоцкий и сам быстро взрослел. Обычно на его день рождения Нина Максимовна пекла вкусный пирог. 25 января 1953 года число свечей на пироге равнялось пятнадцати. После ритуала задувания свечей Владимир сказал: «Мамочка, не пеки мне больше пироги. Я уже взрослый и сам буду встречать день рождения».

К семнадцатилетию действительно уже взрослого сына мама купила ему самую популярную среди подростков вещь – гитару, присоединив к подарку самоучитель известного русского гитариста Михаила Тимофеевича Выготского.

Кохановский стал первым «гитарным учителем» Владимира. Ему купили гитару еще в седьмом классе, а к концу девятого Игорь считался «виртуозом» в их компании. Он исполнял почти весь репертуар А.Вертинского, П.Лещенко, В.Козина и похоже подражал им.

Самоучитель, подаренный мамой, был отложен в сторону, и несколько аккордов, перенятых у Кохановского и ребят во дворе, превратили на некоторое время жизнь окружающих в сплошной кошмар. Первой песней, на которой отрабатывались примитивные аккорды, была «Ехал цыган на коне верхом...». Он часами терзал гитару и пел: «...ны-ны-ны, есть ведро – в нем нет воды, значит, нам не миновать беды». Но «беды» не случилось, а прирожденная музыкальность позволила довольно скоро и более-менее сносно подражать Вертинскому... В то время очень популярным был ритм «буги-вуги», и Владимир пытался с помощью нескольких аккордов изобразить этот ритм и петь его на сленге. Особенно здорово он копировал хрипящий, бархатный голос Армстронга.

Он подражал и копировал... К нему еще не пришло осознание своего собственного редчайшего дара – абсолютного музыкального и поэтического слуха и неповторимого баритона уникального тембра.

В это время Володя Акимов из своей большой комнаты переселяется в меньшую в том же доме, и в компенсацию разницы площадей ему дарят старенький магнитофон «Спалис» – один из первых образцов.

Захотелось пропетое записать на пленку. Высоцкий стал записывать сначала чужие, а позже и свои песни. Друзья, ставшие первыми слушателями, были и его первооткрывателями, и первыми критиками. Их мнение внимательно выслушивалось и появлялись новые пять-шесть вариантов.

Вспоминает А.Свидерский: «Нам не казалось тогда, что он гениальный, – он был просто наш товарищ, из нашей компании, который играет на гитаре и поет. Ведь никто же не знал, что это разовьется в такую большую силу. Если бы знать и сохранить тот магнитофон и первые вещи...»

Почему Высоцкий назвал период Большого Каретного «самым запоминающимся временем» в своей жизни? Что постоянно влекло его туда, когда он выехал из этого дома и стал жить с матерью? Немного позже он сам ответит на поставленные вопросы:

«Мне казалось, что я пишу для очень маленького круга – человек пять-шесть – своих, близких друзей и так оно и будет всю жизнь. Это были люди весьма достойные, компания была прекрасная. Мы жили в одной квартире в Большом Каретном переулке у Левы Кочаряна, жили прямо-таки коммуной. И, как говорят, «иных уж нет, а те далече». Я потом об этом доме даже песню написал «Где твои семнадцать лет?». Тогда мы только начинали, а теперь, как выяснилось, это все были интересные люди, достаточно высокого уровня, кто бы чем ни занимался.

Мы собирались вечерами, каждый божий день, и жили так полтора года. Только время от времени кто-то уезжал на заработки. Я тогда только что закончил Студию МХАТ и начинал работать. И тоже уезжал где-то подрабатывать. Мы как-то питались; и главное – духовной пищей. Помню, я все время привозил для них свои новые песни и им первым показывал: я для них писал и никого не стеснялся, это вошло у меня в плоть и кровь. Песни свои я пел им дома. За столом, с напитками или без – неважно. Мы говорили о будущем, еще о чем-то, была масса проектов. Я знал, что они меня будут слушать с интересом, потому что их интересует то же, что и меня, что им так же скребет по нервам все то, что и меня беспокоит.

Это было самое запомнившееся время моей жизни. Позже мы все разбрелись, растерялись и редко-редко видимся. Но я все равно убежден, что каждый из нас это время отметил, помнит его и из него черпает.

Можно было сказать только полфразы, и мы друг друга понимали в одну секунду, где бы мы ни были; понимали по жесту, по движению глаз – вот такая была притирка друг к другу. И была атмосфера такой преданности – друг другу мы были преданы по-настоящему, – что я никогда и не думал, что за эти песни мне будут аплодировать. Сейчас уж нет таких компаний: или из-за того что все засуетились, или больше дел стало, может быть».

В 1956 году Большой Каретный переулок переименовали в улицу Ермоловой, но для обитателей дома № 15 адрес не изменился.

Оценивая период Большого Каретного, можно сказать, что Володе Высоцкому просто повезло. Он мог оказаться в любой другой компании, для которой «коридоры кончаются стенкой». В израненном войной и голодном мире никто не мог быть застрахован от того, что не перейдет черту закона. Было такое время, что если пацан вылетел из школы, то дальнейшая его дорога была почти определена:

Сперва играли в фантики,

В пристенок с крохоборами,

И вот ушли романтики

Из подворотен ворами...

Редко кто выравнивался, разве что после «ремеслухи» попадал на хороший завод, в хорошие руки. А чаще всего – блатная компания, привод в милицию, суд, колония для несовершеннолетних или тюрьма.

Да, так могло бы случиться в те годы. Но им повезло дважды: влияние семьи оказалось сильнее влияния сомнительной дворовой компании, а компания разносторонне одаренных, близких по возрасту молодых людей на Большом Каретном, людей с моралью, явно отличимой от дворовой, сеяло добрые зерна в их сердца. Юноши выросли и стали личностями. В этой компании все были личностями, причем личностями самостоятельными, незаурядными.

И артисты, и юристы —

Тесно держим в жизни круг,

Есть средь нас жиды и коммунисты,

Только нет средь нас подлюг!

Именно благодаря старшим друзьям примером для подражания стали не «урки» с Малюшенки, а студенты ВГИКа и МГУ, будущие знаменитые писатели, кинодраматурги, режиссеры, юристы... Аркадий Свидерский стал врачом, Яков Безродный – зам. директора Театра на Таганке, Владимир Баев – офицер милиции, Лев Эгинбург – художник, Владимир Малюкин – инженер, Михаил Горховер – музыкант, Григорий Хмара – работник дирекции на «Мосфильме», Алексей Акимов – ученый, лауреат Госпремии, Владимир Акимов – киносценарист и писатель, Игорь Кохановский – поэт, публицист... Все твердо встали на ноги. «Все мы родом из детства», и, добавим, из юности.

А.Макаров был глубоко убежден в том, что именно на Большом Каретном Высоцкий сложился как самостоятельная личность: «Наш несколько прямолинейный девиз – «Жизнь имеет цену только тогда, когда живешь и ничего не боишься» – он очень близко принял к сердцу. Потому что Володя, если не всегда мог делать то, что хотел, никогда не делал того, чего не хотел. Никогда!»

В летнее время семья Утевских обычно отдыхала в минюстовском поселке в подмосковном Подберезкове. Анатолий сдружился с соседом по даче Сашей Биненбоймом, который занимался в драматическом кружке при Доме учителя Свердловского района. Однажды Анатолий попросил Сашу устроить протекцию: «У меня есть сосед, замечательно способный парень Вовка Шванц, послушай его».

Вспоминает А.Биненбойм: «Володя был моложе нас всех, но страшно тянулся к старшим. Высоцкий стал читать мне всякие басни: «Слон-живописец», «Волк на псарне». Читал смешно и интересно – он вообще от природы острохарактерный артист. А так как у него был идеальный слух, он еще умел всякие диалекты, нюансы передавать. Он мне страшно понравился, и я привел Володю к Богомолову, моему первому учителю».

Руководил кружком артист МХАТа Владимир Николаевич Богомолов, впоследствии профессор Школы-студии МХАТа. Занятия кружка проводились на втором этаже дома № 46 по улице Горького, принадлежавшего когда-то купцу первой гильдии, почетному гражданину Москвы Николаю Капырину. Главный зал – с высокими окнами и большими зеркалами, с мраморными колоннами и античной пластикой – становился и репетиционной комнатой, и сценой...

Из воспоминаний В.Богомолова: «Помню, как он пришел в наш театральный кружок при Доме учителя – очень юный, обаятельный. Почти сразу стало ясно, что это еще и необычно искренний и жизнерадостный человек. Он любил смеяться и смешить других – последнее ему нравилось особенно, и поэтому он хохотал, кажется, громче и заразительнее тех, кого смешил. Первым моим вопросом к нему было:

–  Что ты умеешь?

–   Утесова могу изобразить , – отвечает.

–   Ну, давай!

–   «Раскинулось море широко...»

Это было похоже и очень смешно.

–  А еще что можешь?

–  Аркадия Райкина могу показать».

Богомолов был первым, кто заметил у Высоцкого актерское дарование. Критерии у педагога были очень высокие и очень жесткие. Будущее показало, что на занятиях в этом самодеятельном кружке Высоцкий получил основательную базу для будущей специальности. Из драматического кружка Богомолова вышло немало настоящих профессионалов: народная артистка СССР Алла Борисова, заслуженные артисты РСФСР Виктор Павлов, Юрий Комиссаров...

А Саша Биненбойм впоследствии станет Александром Исааковичем Сабининым – актером Театра на Таганке, профессором Щукинского училища, и Высоцкий назовет его «крестным отцом на актерскую профессию».

Природный дар не спрячешь – талантливого молодого человека распирает от желания проявить себя, самоутвердиться. И Владимир беспрерывно разыгрывал всякого рода скетчи, фантазировал. Он в это время находился в естественном состоянии юношеского эпатажа, когда хочется обратить на себя внимание, удивить окружающих.

И.Кохановский вспоминает: «В десятом классе мы вдруг взялись за ум, стали хорошо учиться, чтобы получить хороший аттестат или даже медаль и попасть в институт. Первую четверть мы с ним окончили прекрасно, ну буквально только с 2 – 3 четверками, но отметки нам еще не успели выставить, когда нас 5 ноября 1954 года пригласили в соседнюю, 37-ю женскую школу на праздничный вечер. Мы пришли на этот вечер, но было как-то скучно. И Володя говорит: «Надо что-то придумать, потому что девчата сидят скучные, носы повесили, какие-то стихи нам читают, кому все это нужно? Я сейчас расскажу...»

А тогда были очень популярны анекдоты, переделанные из басен Крылова на современный лад. И вот Володя вышел на сцену и с кавказским акцентом рассказал басню Крылова, как медведь, охраняя сон охотника и желая согнать надоедливую муху, севшую на нос охотника, взял булыжник и осторожно опустил его на голову мухе, – правда, охотник при этом скончался. Басня имела громадный успех в зале, но Володе за нее поставили тройку по поведению в четверти. После этого мы поняли, что медаль Володе не дадут, мне тоже не нужно, и поэтому стали немножко по-другому учиться».

Несколько домов на Первой Мещанской реконструировали, и жильцов переселяли во вновь отстроенные квартиры. Чтобы Нина Максимовна могла рассчитывать на большую площадь, весной 55-го года Володя с Большого Каретного снова переехал к матери. Изменилась нумерация домов – их дому был присвоен № 76. В 1957 году изменится и название улицы – Первая Мещанская станет называться проспект Мира.

В обновленный дом вернулось много соседей из старого, с которыми дружили Высоцкие. Нина Максимовна с Володей и Гися Моисеевна Гофман с сыном Мишей получили на две семьи трехкомнатную квартиру № 62 на четвертом этаже с окнами на Проспект Мира и жили в ней, по сути, как родственники.

В 1960 году Семен Владимирович и Евгения Степановна переезжают на улицу Кирова, 35а, но Владимир продолжал посещать друзей на Большом Каретном. Порой ни отец, ни мать не знали, где он ночует: мать думала – у отца на Кировской, отец – у матери на Мещанской. А ему были рады и Кочаряны, и Акимов, и Туманишвили, и Утевские...

Инна Кочарян: «Бездомным он был тогда. У Нины Максимовны – Жора Бантош, у Жени – тесно, так что остаться ночевать он мог где угодно: в общежитии МХАТа, у Миши Туманишвили, а у нас иногда просто жил».

Много позже, рассказывая о себе на концертах, Владимир скажет:

«Я настоящий дворовой, безнадзорный мальчишка, выросший в послевоенных московских дворах... Мои родители были разведены, поэтому я жил то у отца, то у матери. Но вырос я, конечно, под валиянием не родителей, а друзей. Я редко бывал дома, всегда – на улице...»

Анатолий Утевский: «Для меня он всегда был тем Володькой, который звал меня Толяном и приходил в наш дом, когда заблагорассудится. Он мог позвонить в двери и рано утром, и поздно вечером, и ночью. Молча усесться в углу комнаты или завалиться спать, тем паче, что места в квартире было достаточно. Вспоминая то время, понимаю: он был одинок. Родители, бабушки, друзья, любимые женщины, работа – все это маленькие норки, в которые он все время прятался, а потом «вылезал» и стремительно мчался куда-то, словно хотел убежать от себя самого...»

В последние два года школьной учебы увлечение литературой стало еще более серьезным. У Семена Владимировича была собрана неплохая библиотека. Относясь к своему собранию бережно и ревностно, он держал книги под замком. Сыну приходилось искать книги на стороне. Читал Владимир все, что попадется: «Тихий Дон», «Игроки», «Петр Первый», «Порт-Артур», «Емельян Пугачев» и многое другое, предусмотренное и «неположенное» по школьной программе. Однако некоторая избирательность все же была – у Пушкина он предпочитал эпиграммы, у Гоголя что-нибудь жуткое, например «Вий», «Страшная месть»...

В десятом классе новая учительница литературы открыла для них мир поэзии 20-х годов. В школьной программе было белое пятно – как бы этот период не существовал. В воспоминаниях о школьных годах Высоцкого Игорь Кохановский пишет: «Литературой, в частности поэзией, мы увлеклись в десятом классе. Причем увлеклись серьезно. Узнав от учительницы о существовании В.Хлебникова (помню, нас совершенно потрясла строчка "Русь, ты вся – поцелуй на морозе"), И.Северянина, Н.Гумилева, А.Ахматовой, М.Цветаевой, Б.Пастернака, Саши Черного, И.Бабеля, мы ходили в читальный зал библиотеки имени Пушкина, брали там книги этих писателей, читали, что-то выписывали, потом заучивали».

Из тоненькой книжечки Н.Гумилева они выучили наизусть «Капитанов» и «Рабочего». Больше всего их интересовали неожиданные образы, метафоры или сравнения. Такие строчки, как «шампанское – в лилию, в шампанское – лилию!» или «так что сыплется золото с кружев, с розоватых брабантских манжет», вызывали у них восторг и удивление.

А когда на целый месяц к ним попал сборник рассказов И.Бабеля, они настолько были очарованы запоминающимся своими неожиданными деталями, сравнениями и лексикой одесским юмором, что стали говорить «языком» Бени Крика и Фроима Грача. В разговорах с одноклассниками они к месту и не к месту вставляли: «...потому что у вас на носу пенсне, а в душе осень», «пусть вас не волнует этих глупостей...» и т. п. А во взрослой жизни Высоцкий в своем шедевре «Кони привередливые» использует, чуть изменив, бабелевскую строчку – «Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!» из рассказа «Смерть Долгушова».

Увлечение словесностью подталкивало на робкие попытки сочинить что-то самим. Сначала это были веселые эпиграммы друг на друга, на одноклассников, на друзей по Большому Каретному.

И.Кохановский: «Я однажды получил травму, и мне надо было вставлять зубы. Мне вставили – и, как тогда было модно, один зуб стал золотым, и Володя написал в связи с этим вот такую эпиграмму:

Напившись, ты умрешь под забором,

Не заплачет никто над тобой.

Подойдут к тебе гадкие воры,

Тырснут кепку и зуб золотой.

В день «последнего звонка» они за четыре урока написали что-то вроде «отчета» за десятилетку – о школьной жизни, об учителях... Получилась целая поэма в двадцать строф.

24 июня 1955 года на торжественном выпускном вечере Высоцкому Владимиру Семеновичу был вручен аттестат зрелости за № 942136. В аттестате были проставлены отметки по 14 предметам, из которых пять были пятерки, остальные – четверки.