Текст книги "Владимир Высоцкий без мифов и легенд"

Автор книги: Виктор Бакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

«ИНТЕРВЕНЦИЯ»

В январе 1967 года режиссер Геннадий Полока дал интервью «Московскому комсомольцу», в котором поделился своими замыслами о съемках фильма «Величие и падение дома Ксидиас» по пьесе Льва Славина «Интервенция». Это было даже не интервью, а, скорее, провозглашался манифест отхода от кинематографических штампов в фильмах о Гражданской войне и создания первого советского киномюзикла.

В основу пьесы, написанной в 1932 году, Л.Славин положил подлинные исторические, но почти фантастические события, происходившие в 1919 году в Одессе. Правительство Франции прислало в Одессу свои экспедиционные войска, чтобы они не допустили в город Красную Армию и превратили Одессу в «вольный город» – оплот контрреволюции. Но подпольщики-большевики переманивают на свою сторону у интервентов их солдат, которые отказались быть палачами русской революции и пригрозили, что повернут штыки против собственной буржуазии. Пьеса впервые была поставлена на сцене театра Вахтангова, затем – во многих других театрах.

Г.Полока задумал фильм в жанре комедии-буфф: через цепь аттракционов, балагана, народного зрелища выразить содержание пьесы. Он запланировал все показать подчеркнуто театрально, условно. Условны декорации – замысловато раскрашенные задники, картонные щиты, причудливые перегородки. Действующие лица скорее маски, чем реальные исторические персонажи. Манера актерской игры должна существенно отличаться от привычно кинематографической. Режиссер хотел возродить этой картиной традиции, с одной стороны, русских скоморохов, а с другой – революционного театра 20-х годов. В интервью он просил откликнуться единомышленников.

И действительно, такие люди скоро появились. Первым пришел Всеволод Абдулов. Он с места в карьер начал рассказывать Полоке о Высоцком. Больше всего он рассказывал о песнях Высоцкого. Вскоре появился и сам Высоцкий. При первой же встрече Полоке стало ясно, что Высоцкий должен играть в «Интервенции». Но кого? После нескольких песен, пропетых Высоцким, режиссер понял: он будет играть Бродского. Трагикомическая сущность этой роли как нельзя лучше соответствовала личности Высоцкого – актера, поэта, создателя и исполнителя песен, своеобразных эстрадных миниатюр. Не случайно эта роль заинтересовала Аркадия Райкина, который показывал Полоке некоторые куски из пьесы.

На роль Бродского пробовались и Андрей Миронов, и Михаил Козаков... И на первый взгляд, может быть, их пробы выглядели убедительней, и худсовет Высоцкий проиграл. Было высказано мнение, что его достоинства – для театра, для эстрады. Режиссер пытался спорить, но его не слушали. Тогда он сказал, что так, как Высоцкий, будут играть все актеры, что это эталон того, как должно быть в картине. Полока стал шантажировать худсовет отказом от постановки. Вроде убедил... Но чем дальше, чем выше по чиновничьей лестнице продвигались кинопробы, тем проблематичнее становилась вероятность утверждения Высоцкого на роль в фильме. Для руководства он в это время был, прежде всего, автором известного цикла песен. В дело вмешался крупнейший художественный авторитет тогдашнего «Ленфильма» Григорий Козинцев. Он не только помог утвердить Высоцкого, но и, когда с картиной стали происходить сложности, он тоже пробовал помочь. По словам Полоки, Козинцев говорил, что Шекспир и Высоцкий где-то близко, и хотел бы снять фильм, где в главной роли – шекспировской роли – должен быть Высоцкий.

И действительно, по мнению киноведов, из актеров тех лет только Высоцкий и мог сыграть Бродского.

В картине Полока подобрал блистательный состав актеров: Ефим Копелян, Юрий Толубеев, Руфина Нифонтова, Ольга Аросева, Владимир Татосов, Сергей Юрский...

«15 июня начались съемки музыкально-комедийного цветного фильма "Интервенция"», – сообщалось в заметке под названием «Завершающий фильм года», опубликованной 30 июня 1967 года в ленфильмовской многотиражной газете «Кадр».

Еще не утвержденный сам на роль, Высоцкий помогал режиссеру в подборе актеров на роли в фильме. Сначала на роль Женьки Ксидиаса пробовались В.Абдулов и В.Носик. По сценарию, Женька Ксидиас – это человек ничтожный, слабый, обиженный на весь мир за свою несостоятельность, карикатура на Гамлета, то есть гамлетовские притязания сочетаются в нем с ничтожной сущностью, со стремлением любой ценой утвердить «свое Я». После просмотра проб Высоцкий очень расстроился. Полоке он предложил другую кандидатуру на эту роль: «Севочке эту роль играть нельзя. Он хороший артист, но это не его дело. Я знаю, кто тебе нужен...» Наверно, очень трудно совершить поступок – отказать своему другу. Это требует мужества. Как нельзя лучше этому образу соответствовал Валерий Золотухин. Высоцкий привел его и представил со словами: «Я с Севочкой поговорю – он поймет, а Валерочка – то, что надо». (В момент эмоционального взрыва, когда Высоцкий стремился что-то внушить, он переходил на уменьшительные имена – «Севочка», «Валерочка»...) И он не ошибся – «Валерочка» сыграл свою роль великолепно. Это был тот случай, когда актер и герой стопроцентно соответствовали друг другу. Высоцкий это разглядел...

Он полюбил «Интервенцию» еще до создания и приезжал при первой возможности, даже если не был занят в съемках. Несколько раз вместе с ним в Одессу приезжала Людмила. Его появление, улыбка воспринимались присутствующими «прекрасным сюрпризом». Потом шел обряд обниманий, похлопываний, поцелуев – от переполнявшей его доброжелательности доставалось всем. Затем он шел смотреть отснятый материал.

Вспоминает Г.Полока: «Он вносил дух бригадной какой-то работы, коллегиальной, когда все были раскрепощены. Это всегда. Отсюда его подарки всем, отсюда участие в личной жизни... Если у кого-то несчастье, он включался, доставал что-то, привозил и т. д. Хотя особых возможностей он тогда не имел. Были случаи поразительные. Когда нужно было собирать на съемку людей, а людей не хватало, то он лез на эстраду и пел.

Однажды жена первого секретаря Одесского обкома пыталась выгнать нас со съемочной площадки – их жилой дом стоял рядом, мы им мешали: громкие команды раздавались. Володя туда пошел, что-то говорил, шумел, убеждал – нам разрешили.

Задолго до утверждения в «Интервенции» Высоцкий стал заниматься эскизами к фильму, выяснять, где будет натура. Встречался с композиторами, ходил на съемки других актеров. Вообще, когда о нем говорят, что он был жесткий человек, я ничего не могу вспомнить. Я вспоминаю такую располагающую доброту, которая открывала людей. Все были свободны с ним, было всегда легко. Я только одного вспоминаю актера такой же щедрости, как он, – это Луспекаев. Он так же раздаривал детали, краски, как и Высоцкий. Я могу по каждой роли в картине сказать, что подсказывал Высоцкий даже для таких актеров, как Копелян, который был мастером...

Его партнерами были корифеи, просто букет замечательных актеров. Но его положение все равно было особое, хотя он не был в то время так знаменит и известен, как, скажем, в последние годы. Он был моим сорежиссером по стилю. Мы задумали с ним мюзикл, но не по принципу оперетты, которая строится на чередовании диалогов и музыкальных номеров. Мы решили обойтись практически без номеров. Зато все действие насытить ритмом и только в кульминации вдруг «выстрелить» номер. Решили ставить фильм так, чтобы не было просто бытовых разговоров, а все сцены, все диалоги были музыкальны изнутри».

Стиль Полоки заключался в том, что он ничего не навязывал, не разъяснял. А Высоцкий прекрасно чувствовал себя в ситуации, когда на него не давили. Он все время искал свои ходы – наиболее естественное поведение человека, попавшего в определенную ситуацию. Но в то же время он все брал на себя, вел действие и партнеров увлекал за собой, то есть все начинали играть в его ключе. Его персонаж складывался в процессе работы над ролью. Бродскому симпатизируешь, ему веришь. Его идеализм, его рыцарство производят сильное впечатление. Так что в картине много режиссуры Высоцкого – Полока это позволял.

Именно финал очень поразил Высоцкого и в пьесе, и в сценарии. Он за это ухватился, считая, что здесь – соединение судьбы актера и героя. Он предложил написать «Балладу о деревянных костюмах». Этой балладой должна кончиться роль и должна кончиться жизнь этого человека.

Кроме «Баллады о деревянных костюмах» Высоцкий предложил для фильма «Песню Саньки» («У моря, у порта живет одна девчонка...»), «Передо мной любой факир – ну просто карлик...», «Гром прогремел...», «До нашей эры соблюдалось чувство меры...». Но в фильм вошло не все.

Музыку к фильму и песням Высоцкого написал один из наиболее ярких советских композиторов того времени Сергей Слонимский. Широкую известность на родине и за рубежом ему принесли оперы «Виринея», «Мария Стюарт», балет «Икар», восемь симфоний, оратория «Голос из хора»... То есть Слонимский – композитор-симфонист, а тут «Интервенция» – «балаганная буффонада».

С.Слонимский: «Обидно бывает слышать, будто симфонисты не в силах сочинить простой мотивчик. Право же, это не так. Высоцкий – единственный, кто сразу же не усомнился в «мелодической дееспособности» члена Союза композиторов. Он охотно дал свои стихи для фильма «Интервенция» и необычайно точно выучил мелодию и аккомпанемент «Деревянных костюмов». А в записи у меня есть еще одна, не вошедшая в фильм, моя песня, спетая Высоцким, – «Песенка бандитов». Эти две песни – редкий в практике Высоцкого случай исполнения не своей, а «чужой» музыки к его стихам. Общение с ним и с режиссером Г.Полокой было простым, работа над этим фильмом вспоминается как хорошо прожитая молодость.

...С первого своего появления Высоцкий произвел на меня впечатление большого труженика. Колоссальный трудяга! Роль давалась ему легко. Она была сразу рождена для него и им. И удивительно ему подходила: хлыщ-пижон – и вдруг глубоко серьезный, с несколько утомленной маской, и чуть хмуроватый красивый человек. Это поразительно было им воссоздано. Над песней он работал, как оперный певец – с пианистом учил, не под гитару. Песня сложная: в трех периодах разная, с разными вариациями. Он это идеально точно выучил, добавив чисто свою неповторимую интонацию. Я писал специально для него, хорошо зная его по спектаклям на «Таганке». А после фильма он мне сказал, что напишет для «Деревянных костюмов» свою, несколько упрощенную мелодию, чтобы можно было петь под гитару...»

Роль бандита Филиппа играл Ефим Копелян, который до этого фильма никогда не пел в кино. Когда он услышал песню своего героя в исполнении Высоцкого, он был буквально подавлен и сказал, что никогда не сможет так спеть. «Напеть – пожалуйста, а пения вы из меня не выколотите!» – решительно заявил он. Высоцкий принялся убеждать Копеляна, что он прирожденный шансонье, и тут же начал разучивать с ним песню, аккомпанируя на гитаре. Прославленный Копелян смотрел в рот молодому, еще только начинающему приобретать известность, Высоцкому. Он слушался его во всем... В результате, на съемках он спел свободно, легко, иронически подчеркивая блатной одесский колорит. Но за этим стояла долгая, многочасовая работа...

По роли Высоцкому достались довольно сложные трюковые сцены, но он отказался от дублера-каскадера. В одной из сцен Бродский-Высоцкий должен был прыгать с балкона. Актер делал это сам. И в каком-то из дублей сорвался, полетел вниз. Всем было видно, что он очень смутился, когда упал. Но он не прервал сцену. Была небольшая заминка, секундная пауза... и он дал знак продолжать. Никто не успел спросить – сильно ли он ударился? – съемка продолжалась. Этот дубль и вошел в картину.

Вспоминает режиссер трюковых эпизодов А.Массарский: «Летом 67-го в Одессе, где снималась натура картины, мы встретились с Высоцким. Невысокий, хорошо сложенный, выглядит старше и мужественнее своих неполных тридцати. Разговаривая, смотрит в глаза собеседнику. Уважительно выслушивает. Быстро и четко формулирует свою мысль.

До «Интервенции» у меня за плечами был опыт работы в тридцати картинах. Постановщик трюков должен быть психологом, чтобы безошибочно определять психоэмоциональное состояние актера или каскадера перед съемкой, их готовность и решимость выполнить задуманное, а в непредвиденных ситуациях мгновенно принять правильное решение, часто единственное.

Чтобы выяснить, на что способен Высоцкий, начинаю завуалированные расспросы, но Володя, сразу поняв, куда я клоню, стал меня успокаивать, утверждая, что все, написанное в сценарии, и все, что потребуется, он выполнит без дублеров. После первой же репетиции я убедился, что мои опасения были напрасными. Володя не только легко повторял предложенное, но и сам предлагал все новые усложнения действий».

Вообще, Высоцкий по физическому развитию намного превосходил обычный средний уровень. Далеко не всегда творчески одаренные люди обладают прекрасными физическими данными, но Высоцкий – по мнению многих специалистов – вполне мог стать и профессиональным танцором высокого класса, и классным спортсменом.

Н.Губенко: «Высоцкий был очень тренирован, очень мускулист. Могу сказать точно: он был сильный, жилистый, мощный мужичок. Он научился почти по-енгибаровски держать «позу крокодила», произносить монолог Галилея, стоя на голове...»

Полока рассказывал, как Высоцкий на кинопробах делал несколько танцевальных па на вертикальной стенке, а тренер по каратэ Алексей Штурмин восхищался тем, как он «крутил переднее сальто с места».

Вспоминая съемки фильма «Вертикаль», альпинист Леонид Елисеев рассказывал: «...Когда Володя приехал на съемки, он физически очень отличался от того, каким он стал, скажем, года через два, – у него стало атлетическое сложение: красивая грудь, накачанные плечи, походка стала более легкой и спортивной. А раньше у него в походке было что-то от Карандаша, знаменитого нашего клоуна».

Е.Садовникова – врач-психиатр из Института Склифосовского: «Как-то раз мы были в Дубне. Володя давал там концерт. Мы поднимались по лестнице, он что-то рассказывал моему сыну Жене. И вдруг произнес: «Ну, вот так...», встал на руки и пошел вверх по ступеням. Мне потом объяснили, что сделать это необычайно трудно – настоящий акробатический трюк».

Партнеры по картине вспоминают, что Высоцкий никогда не капризничал, всегда терпеливо ждал, когда его загримируют, побреют, оденут. А преображаться ему приходилось часто! Его «старили» – все время белым мелом седили виски, немного поднимали – каблуки делали очень большие, даже лавочки подставляли, когда в кадре были партнеры повыше ростом.

О.Аросева, игравшая в фильме, в шутку называла Высоцкого «герой с надстройкой»: «С Высоцким мы познакомились в Ленинграде на пробах к картине «Интервенция». Высоцкий очень смущался своего роста. Я была на высоких каблуках, он потребовал скамеечку, чтобы выровнять наш рост. Я, помнится, сказала: "Что это за герой с надстройкой?" – но он упорно становился на скамеечку. В конце концов мы пробу сделали».

И еще из воспоминаний О.Аросевой: «Так как в Одессе он не выступал, то разряжался на нас – пел нам буквально каждый вечер, а потом... мы наладились ходить к морякам – куда-то на окраину Одессы, в какие-то старые дома. Там собиралась очень разношерстная публика: какие-то инвалиды, старые моряки. Когда Володя пел, они плакали».

Съемки закончились. Картина получилась двухсерийной. Последний съемочный день выпал на 25 января 1968 года – день тридцатилетия Высоцкого.

Вся группа с нетерпением ждала выхода фильма на экран. Но вдруг пошли слухи, что картину замариновали, «положили на нары». Почему?! Потому, что необычные ходы режиссера Г.Полоки пришлись не по вкусу тем, кто определял, что хорошо, а что плохо для отечественного зрителя. Говорили, что умалена роль подполья, что бандиты действуют лучше подпольщиков, что режиссер сильно отошел от пьесы и снял не юбилейную картину об Октябрьской революции, а какую-то клоунаду-буффонаду. То есть для комиссии, принимавшей картину, неприемлемым оказался ее художественный язык. В то время в кино существовали жесткие каноны того, как должен выглядеть фильм о революции – никакого балагана в этом жанре не допускалось. Чиновники от искусства и вообще-то не жаловали любые методы, кроме метода социалистического реализма, а уж снимать фильм о революции и гражданской войне в стиле фарса с песнями и танцами было делом неслыханным.

В числе основных обвинений в адрес «Интервенции» было «изображение большевика Бродского в непозволительно эксцентрической форме». Как будто все борцы за Советскую власть всегда должны быть чинными и степенными, как будто всех их нужно было показывать, уподобляя кому-то одному, взятому за образец, заштампованному. Говорили даже, что кадровому чекисту начальнику Пятого (идеологического) управления КГБ Филиппу Бобкову не понравилось, что главаря бандитов зовут Филиппом – он в этом усмотрел намек на себя...

На протяжении почти всего 68-го года шла жестокая борьба за жизнь «Интервенции». Некоторые критики считали картину гениальной, гениальной игру актеров, но она для эстетов, для специалистов-кинематографистов, а не для широкой публики. Стали угрожать, что в случае неповиновения прикрепят к монтажу другого режиссера. И прикрепили... Второй режиссер фильма Анатолий Степанов без участия Полоки попытался слепить приемлемый для руководства студии вариант картины. Причем «монтаж» шел по линии сокращения кадров с Высоцким – настолько велика была неприязнь чиновников от культуры к не укладывавшемуся в стандарты певцу и поэту. Только после того как Славин и Полока заявили о снятии их фамилий с титров, работы над фильмом были прекращены.

Актеры написали коллективное письмо-прошение Л.Брежневу в защиту фильма. Искренний, взволнованный текст, лишенный демагогии, и привычного для таких писем чинопочитания, остался без ответа...

Картина, изувеченная поправками и сокращениями, была окончательно закрыта 29 ноября 1968 года приказом председателя Комитета по кинематографии А.Романова: "Фильм «Величие и падение дома Ксидиас» является очевидной творческой неудачей киностудии «Ленфильм» и режиссера Г.Полоки, не сумевших найти точного художественного решения картины и тем самым допустивших серьезные идейные просчеты... Дальнейшую работу над фильмом... признать бесперспективной... Затраты... списать на убытки киностудии «Ленфильм»". И было дано распоряжение смыть уже готовый фильм. Режиссеру помогли выкрасть не искореженную цензурой копию картины, которую он нелегально показывал на «почтовых ящиках» страны.

Только через восемнадцать лет после завершения картины и через шесть лет после смерти Высоцкого было принято решение о выпуске «Интервенции» на экраны.

«СЛУЖИЛИ ДВА ТОВАРИЩА»

Почти параллельно со съемками «Интервенции» Высоцкий снимается в фильме Е.Карелова по сценарию В.Фрида и Ю.Дунского «Служили два товарища». Режиссер сразу выбрал Высоцкого на роль поручика Брусенцова, человека талантливого, смелого, сильного, умеющего воевать и любить. Сюжет фильма охватывает короткий промежуток времени, когда войска Врангеля покидали Крым. В фильме через образ Брусенцова была показана трагедия белого движения.

Как почти всегда не обошлось без трений. Вот отрывок из письма Высоцкого к жене: «Мое утверждение проходит очень трудно. То есть все были за меня, а Гуревич, тот, что начальник актерского отдела на «Мосфильме», кричал, что дойдет до Сурина (в те годы генеральный директор киностудии «Мосфильм»), а Карелов тоже кричал, что до него дойдет. Тогда Гуревич кричал, что он пойдет к Баскакову (заместитель председателя Комитета по кинематографии) и Романову (председатель Комитета по кинематографии при Совете Министров СССР), а Карелов предложил ему везде ходить вместе. Это все по поводу моего старого питья и «Стряпухи», и Кеосаяна. Все решилось просто. Карелов поехал на дачу к больному Михаилу Ильичу Ромму (художественный руководитель творческого объединения «Товарищ», на котором снималась лента Е.Карелова), привез его, и тот во всеуслышанье заявил, что Высоцкий же его убеждает, после чего Гуревич мог пойти только в ж..., куда он и отправился незамедлительно...»

Не один Высоцкий страдал тогда от Адольфа Гуревича и ему подобных. После столкновения с этим начальником Олег Даль пишет в своем дневнике: «Какая же сволочь правит искусством. Нет, наверное, искусства остается все меньше, да и править им легче, потому что в нем, внутри, такая же лживая и жадная сволочь...»

В актерской среде долго ходила байка: «Хорошего человека Адольфом не назовут!»

После просмотра пробы режиссер и сценаристы поняли, что именно таким, как его играл Высоцкий, и должен быть Брусенцов. Невысокий, кряжистый, какой-то «непородистый». Зато в каждом движении – характер, яростный темперамент, а в глазах – тоска и ум.

Когда в просмотровом зале зажегся свет, оказалось, что пришел посмотреть на себя и Высоцкий. Он сидел, слегка смущенный, застенчиво улыбался, не очень верил в то, что роль отдадут ему: знал, что стереотип режиссерского мышления – великая и недобрая сила...

Перед этим Карелов на всякий случай уже пробовал на роль Брусенцова Ростислава и Олега Янковских. Ростислав пробу не прошел, да и у Олега получилось неинтересно: он играл на пробе всех поручиков, которых видел до этого в кино. А вот когда ему досталась в этом же фильме роль красного бойца Некрасова, он сыграл ее, по общему мнению, просто великолепно.

Роль Брусенцова строилась как серия роковых неудач: разгром Добровольческой армии, решение бежать с родины и само это унизительное бегство... Все это игралось Высоцким как катастрофа – полная и окончательная. Он показал человека, всю свою жизнь исповедовавшего определенные идеалы, храбро за эти идеалы боровшегося и в этой борьбе потерпевшего сокрушительное поражение. Критики отмечали, что у поручика Брусенцов а-Высоцкого та же эстетическая родословная, что и у Вадима Рощина из «Хождения по мукам» А.Толстого, и генерала Хлудова из булгаковского «Бега».

Критик Н.Крымова в 84-м году в статье, посвященной актерскому таланту Высоцкого, напишет: «Совсем молодым Высоцкий именно в кино сыграл одну роль, по которой можно было понять, какого масштаба этот актер. Никто не ждал, что поручик Брусенцов станет столь глубоким актерским созданием. Партнеры говорят, что все произошло от совпадения роли со стихийным, «нутряным» темпераментом Высоцкого. Стихия в нем, действительно, жила. Но, как обнаружил экран, было и другое. Равнодушие ко всем накопленным в подобных ролях приемам; способность пройти мимо этих штампов, даже краем их не зацепив; в момент наивысшего буйства темперамента – подсознательное ощущение кинокамеры и той точной меры, которая нужна кинопленке. Все это есть не что иное, как высший актерский профессионализм.

Он получил достаточно формальные задачи: перекричать толпу на пристани, провести через эту толпу коня и т. п. Экран обнажил, насколько неформально, осмысленно и одержимо выполнял все это Высоцкий. Ему дали коня. Он взял его так, как берет лошадь только тот, кто связан с ней жизнью. Взял и приблизил к себе конскую морду, как потом делал это только в песнях. Конь и человек слились в одно. И на экране конь стал символом жизни. Естественное и прекрасное братство коня и человека кончилось смертью – человек, потерявший веру, своей рукой уничтожал и этот высший природный союз, и самого себя. Высоцкий играл трагедию, безо всяких на то поправок, – крупно, резко, до конца. Роль Брусенцова осталась лучшим его созданием на экране».

Кроме собственной интересной работы над ролью Брусенцова, Высоцкому повезло в том, что с ним рядом работали очень талантливые актеры: А.Папанов, И.Саввина, Ростислав и Олег Янковские, В.Смехов, И.Будрайтис, Р.Быков, А.Демидова...

Во время съемок Е.Карелов знакомит Высоцкого со своим однокашником по ВГИКу польским режиссером и сценаристом Ежи Гоффманом. Пройдет несколько лет, и Высоцкий вместе с женой много раз будут дорогими гостями четы Гоффман в Варшаве.

Это была первая его работа с талантливыми сценаристами Ю.Дунским и В.Фридом. Позднее они будут писать сценарии специально «под Высоцкого», очевидно, под впечатлением общения с ним при работе над этим фильмом. Так, сценаристы предложили Высоцкому роль матроса в фильме «Красная площадь», который 1970 году снимал В.Ордынский, но режиссер кандидатуру не утвердил, и роль в фильме исполнил С.Никоненко.

А в фильме Е.Карелова «Высокое звание» (1973 г.) роль маршала Шаповалова, написанную «под Высоцкого», сыграл Евгений Матвеев. Белогвардейца ему разрешили сыграть, а вот роль маршала не доверили. Заключение начальства студии: убедительнее всех Высоцкий, но играть будет Матвеев.

В.Фрид рассказывал о Высоцком: «В общении он был чрезвычайно приятен – приветлив, тактичен, никакой «актерской» развязности, никакого актерского желания понравиться. В его суждениях о книгах и фильмах присутствовали и ум, и вкус, в оценках людей – терпимость и доброжелательность. Простодушия, свойственного персонажам его песен, в нем самом не было и в помине. Он был политичен и осмотрителен, прекрасно знал, выражаясь языком все тех же персонажей, «с кем вась-вась», а «с кем кусь-кусь». И в то же время, в самых различных ситуациях он держался очень естественно, всегда оставался самим собой. Роль Брусенцова он играл превосходно, и, кажется, сам остался доволен этой работой».

Высоцкий действительно остался доволен работой в этом фильме. Однако и здесь не обошлось без купюр. Режиссеру показалось, что благодаря яркой игре Высоцкого линия Брусенцова стала главной в фильме, а ведь по названию и сценарию главными в фильме должны быть роли, сыгранные Янковским и Быковым. И чтобы исправить крен, режиссер с согласия сценаристов вырезал несколько сцен с Высоцким.

В.Высоцкий: «...Когда они посмотрели, получилось, что этот белый офицер – единственный, кто вел себя как мужчина. А остальные... Один там молчит, а другой все время пытается нас потешать. Очень проигрывают Быков и Янковский, – но не они как артисты, а их персонажи рядом с моим. И поэтому что, значит, делать? – ножницы есть. И почти ничего не осталось от роли. Я думал, что это будет лучшей ролью, которую мне удастся вообще когда-нибудь сыграть в кино. И так оно, возможно, и было бы, если бы дошло до вас то, что снято. Но этого не получилось».

По этому поводу интересны воспоминания Ии Саввиной: «...нашу лучшую сцену с Володей вырезали и выбросили. Мне ее так жалко, ну просто не передать! Как он там работал, сколько было любви, сколько нежности у этого Брусенцова. По фильму он резкий, озлобленный, а тут был нежнейший человек, любящий. И вот эту сцену вымарали. Это была так называемая «постельная сцена», но с очень серьезным разговором, в котором, в общем-то, и раскрывается характер этих героев – людей, перемолотых тем временем, – их трагическая судьба...

У женщины этой не было другого таланта, кроме таланта любить и быть женщиной. Ведь когда он застрелился, у нее ничего другого в жизни не осталось. Ничего. И – гибель. А он – он тоже не представляет себе, как можно существовать без России. А Родину у него отняли, растоптали. Поэтому он в результате стреляется.

И уж больно хорошая сцена получилась, где два человека, оба выброшенные из этой жизни, рвутся куда-то от своей земли, но, кроме нее, ничего другого не могут себе вообразить. И ничего у них не осталось, кроме их любви. И выбросили эту сцену именно затем, чтобы не показать, будто белогвардейцы могут так любить. Они на фоне других персонажей очень выигрывали, становились главными. Допустить этого было нельзя...

Сцена наша снималась на «Мосфильме» в декорациях. Получилось прелестно, все были восхищены. А когда она вылетела, то там следует уже венчание, и становится просто непонятно: откуда это, почему? Какие-то эпизодики... Где они успели полюбить друг друга? А может, и не полюбили, а вообще неизвестно что... Жаль сцену. Володя ее тоже очень любил. Она делала характер Брусенцова шире, обаятельнее, мощнее, трагичнее».

Из-за вырезанных сцен финал картины получился несколько смазанным. В описанной сцене было ясно показано, что без Родины Брусенцову не жить. Поскольку это осталось за кадром, становятся не совсем понятными его дальнейшие поступки, особенно самоубийство. Ведь на корабль-то, куда Брусенцов так рвался, – он попал. Не из-за лошади же он стрелялся? И уж тем более не в лошадь! Хотя у многих зрителей сложилось именно такое впечатление...

Это был уже 67-й год. Но и тогда еще облик Высоцкого для многих не вязался с его песнями.

Вспоминает Ия Саввина: «...Самое смешное в том, что я знала: существует такой поэт – Высоцкий, песенник. Но эти две фамилии никогда в сознании не соединялись. И лишь когда мы начали сниматься – это был первый съемочный день – ив перерыве пошли перекусить, то там стояла гитара. Володе ее дали, и он начал петь. И первое, что я услышала от него лично, было «Лукоморье». Когда он спел, я в ту же секунду влюбилась в его песни. Ну, абсолютно. Вся целиком, без остатка. Вокруг тоже восприняли его песни с восторгом. Тогда он воодушевился. Спел еще несколько песен, и я, что называется, «с открытой варежкой», спросила: «Володя! А кто все это сочиняет?» Он посмотрел недоуменно, и вся труппа – с явным подозрением, что я немножко не в себе... И только поняв по моему лицу, что я не издеваюсь, а, действительно, темнота непробудная в этом плане, он спокойно сказал: «Моя жена! Все песни сочиняет моя жена». Вот после этого до меня и дошло, что это один и тот же человек».

В этом году в театр приходит работать Иван Бортник. Ученик Любимова в Щукинском училище, он семь лет проработал в Театре им. Гоголя.

Через много лет И.Бортник будет вспоминать свой приход на «Таганку»: «До прихода в Театр на Таганке я вообще не знал, кто такой Высоцкий. Песен его не слушал – у меня тогда и магнитофона-то не было. Так, в каких-то компаниях звучало что-то блатное, хриплое. Подумал тогда: черт, какой-то талантливый, сидевший человек. И все вокруг: «Высоцкий, Высоцкий». Да кто такой, думаю, Высоцкий? А в 67-м пришел в театр, ну и познакомились. На чем сошлись? Не знаю, наверное, детство одно – послевоенное, любовь к поэзии. А потом, видимо, характер у нас схожий».

«Ах, Ваня, Ваня Бортник, тихий сапа. Как я горжусь, что я с тобой на ты», – эти строчки посвятил своему близкому другу Высоцкий. Схожесть интересов и характеров, похожее московское детство, и, скорее всего, обоюдная симпатия очень их сблизили. Они, такие разные, в труппе «Таганки» были ближайшими друзьями, связанными по-мужски и в радости, и в бедах. Владимиру очень нравилось, что Иван любит поэзию и знает много стихов. В их отношениях была даже какая-то заботливость и нежность друг к другу. Так и осталось до конца жизни...