Текст книги "Владимир Высоцкий без мифов и легенд"

Автор книги: Виктор Бакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 64 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

Профессионалы в своем Монреале

Пускай разбивают друг другу носы,

Но их представитель (хотите – спросите!)

Недавно заклеен был в две полосы.

Чемпионат показал, что наши хоккеисты-«любители» не уступают «профи» по классу. Но ясно было и другое – невозможно занимать призовые места в мировом спорте, не занимаясь им профессионально. И Высоцкий пишет «Песню о хоккеистах», высмеивая пропаганду советского «любительского» спорта.

Профессионалам по всяким каналам

То много, то мало – на банковский счет,

А наши ребята (за ту же зарплату)

Уже пятикратно выходят вперед.

Вячеслав Старшинов: «После возвращения сборной с венского чемпионата мира 1967 года мы услышали его песню о профессионалах-хоккеистах. Хохотали от души. Ну, сколько сочных деталей, ярких фактов, сразу же запомнившихся фраз, которые мы потом, перебивая друг друга, вспоминали! Сразу же всю песню не запомнишь, но фразы отложились. Вообще, разными его фразами, к месту, конечно, мы пользовались и на тренировках, беззлобно подначивая партнеров.

Как-то, помню, подарили мы ему клюшку с автографами хоккеистов. Он страшно обрадовался такому знаку внимания. Он с уважением относился к нашему делу, понимал, что оно трудное, поэтому и реакция была такая на клюшку, которую он забрал с собой и хранил все эти годы, перевозя с квартиры на квартиру».

И еще будут клюшки с автографами, подаренные Высоцкому игроками сборных других составов. Их фамилии страна знает лучше чем членов Политбюро – Рагулин, Кузькин, Старшинов, Фирсов, Майоров, Давыдов, Якушев, Викулов, Блинов, Александров... Это для них пел Высоцкий свои песни, поднимая дух и волю к победе. Это ему они дарили свои автографы, которые он берег и которыми гордился.

В этом году Высоцкий принимает участие в озвучивании мультфильма режиссера Е.Гамбурга «Шпионские страсти». Режиссер озвучил голосом Высоцкого ресторанную певицу, которая поет полторы строфы романса «Очи черные». Знаменитый голос неузнаваем из-за увеличенной скорости записи.

«ПОСЛУШАЙТЕ!»

Работа над спектаклем по произведениям В.Маяковского, начатая в феврале прошлого года, подходила к концу. В середине марта спектакль был готов и ждал публику.

Ю.Любимов для написания инсценировки спектакля привлек В.Смехова, который страстно любил Маяковского и еще шестиклассником победил на конкурсе чтецов с его стихами. В спектакль вошло много стихов, воспоминаний – целая история жизни. Н.Эрдман, хорошо знавший Маяковского, предложил за основу инсценировки взять его раннее произведение «Облако в штанах». Е.Евтушенко настаивал на обязательном внесении в спектакль стихотворения «Послушайте!..», название которого и легло в название спектакля. Речь шла о диспутах и врагах, одиночестве и борьбе последних лет, о гибели и бессмертии поэта...

Художник Энар Стенберг предложил очень оригинальное оформление – кубики с азбукой. С ними работают: из них строят станки-площадки для мизансцен, из них возникают пьедесталы памятников двух великих поэтов – Пушкина и Маяковского, из них складываются неожиданные лозунги или слова-пародии. Зрителя, входящего в зал, интригует темная открытая сцена, на портале которой с двух сторон наверху затворенные ставнями окна. На одном – крупная буква «М», над другим «Ж». Оттуда – это только потом становится ясно, – как из отхожих мест, будут лить на поэта потоки грязи, хулы, несправедливых обвинений, пошлостей и откровенной злобы.

С самого начала работы над спектаклем возникла идея сделать спектакль «о разных Маяковских» – расчленить роль Маяковского. Ю. Любимов распределил роль поэта между пятью актерами, и все пятеро одновременно находятся на сцене. Спектакль от этого не упрощался, а становился сложнее. Каждому из пяти актеров предстояло сыграть только одну грань поэта и человека. Смехов, Высоцкий, Хмельницкий, Золотухин и Насонов играли так, что образ Поэта получался от такого расчленения очень цельным, но и многогранным. Это была еще одна загадка и достоинство любимовского метода.

«Я хочу быть понят своей страной» – эта строфа начинала спектакль, и она же повторялась перед финалом. Круг замыкался. Проблема не только оставалась, она трагически обострялась в конце спектакля, когда один за другим покидали зрительный зал пять актеров, игравших Маяковского. Уходили, как уходил когда-то поэт из зала, вынудившего его уйти.

Вряд ли можно назвать какой-либо спектакль «Таганки», рождение которого происходило легко и безболезненно. Это положение было настолько ненормальным, что выработался особый критерий ценности спектакля – по количеству сделанных замечаний на просмотрах или по числу этих самых просмотров. В этом смысле судьба «Послушайте!» традиционна – особых претензий нет, все вроде бы «за», но инстинктивное чиновничье «не пущать!» срабатывает и здесь.

О ситуации, когда искусством ведали люди в искусстве несведущие, скульптор Э.Неизвестный, который тоже страдал от их произвола, сказал так: «История знала художника-жреца, художника-философа, художника-безумца, художника-революционера... Соцреализм родил монстра – художника-чиновника. Это так же противоестественно, как пожарный-поджигатель или доктор-убийца». Обычно комиссия из 15 – 30 человек: из райкома и горкома партии, из районного отдела и городского управления культуры, республиканского и союзного министерств культуры – решала, «быть или не быть» спектаклю. И в эти годы роль режиссера сводилась не к тому, чтобы поставить спектакль, а к тому, чтобы «пробивать спектакль». Представители органов культуры искали в новой постановке «идеологические неточности», «ненужные ассоциации», а художественный совет театра пытался спасти спектакль ценой минимальных потерь. Протоколы заседаний худсоветов документируют противостояние между Театром и Управлением культуры.

Из протокола обсуждения 8 апреля 1967 года:

B. Золотухин:        «Мы просим, чтобы сейчас мы знали судьбу нашего спектакля, мы год работали и хотим слышать правду».

Б.Родионов (начальник Управления культуры): «Сказать о судьбе. Вы сыграли очень ответственный спектакль – ив понедельник мы обсудим. Нотки беспокойства ни к чему – нужно играть. Благодарим театр за большую работу и доведем работу до конца. Зритель будет смотреть».

«Искусствоведы в штатском» ушли с обсуждения. Их не интересовало мнение оставшихся в зале специалистов. Они ушли, чтобы выяснить мнение «высоких инстанций». О.Ефремов, присутствующий на обсуждении, сделал вывод: «Те, кто ушел, не решают сами». Худсовет продолжался.

C.  Кирсанов             (поэт): «Сегодня звучали те слова Маяковского, которые раньше были многоточиями. Спектакль – первый шаг к правде».

A. Арбузов  (драматург): «Меня этот спектакль потряс. Это одно из самых лучших представлений, которые когда-нибудь я видел».

Н.Эрдман: «Этот спектакль – лучший венок на могилу Маяковского в этот юбилейный год».

Б.Львов-Анохин (режиссер): «Сегодня у меня было одно из самых сильных потрясений».

B. Шкловский:    «Вы открыли нашей молодежи Маяковского... Это исторический спектакль, он освежает нам историю настоящую и будущую, глубоко партийный спектакль. Маяковский любил говорить: "Поэт хочет, чтоб вышло, а чиновник, мещанин... как бы чего не вышло..."»

А.Анастасьев (критик): «Мне думается, что у этого спектакля будет сложная судьба, и нам нужно всем постараться помочь пробить ему дорогу».

А.Анастасьев как в воду смотрел – на разборе в Управлении культуры в назначенный понедельник спектакль запретили показывать публике до внесения изменений. По их мнению: «...Выбор отрывков и цитат чрезвычайно тенденциозен. Например, обыватель-Калягин с торжеством заявляет, что В.И.Ленин похвалил только одно стихотворение Маяковского «Прозаседавшиеся», а вообще вождь ругал поэта, не любил его. Причем ленинский текст издевательски произносится из окошка, на котором, как в уборной, написано «М», "...B спектакле Маяковского играют одновременно пять актеров. Но это не спасает положения: поэт предстает перед зрителями обозленным и затравленным бойцом-одиночкой. Он одинок в советском обществе. У него – ни друзей, ни защитников. У него нет выхода. И, в конце концов, как логический выход – самоубийство"».

Ю.Любимов не смог сдержать свои эмоции: «Все эти ваши высказывания меня чрезвычайно угнетают и убивают за все эти три года, в течение которых я руководил театром. Не проходило ни одного спектакля, чтобы ваше Министерство культуры РСФСР все время тенденциозно не било в один бок, и било наш театр... Почему вы считаете, что вы всегда правы? Причем вы берете на себя необоснованную смелость говорить от имени всего советского народа, от имени партии и всех советских зрителей. Вы говорите, что так нужно. А почему у вас нет никогда сомнений, почему вы думаете, что, может быть, в чем-то вы не правы».

В.Высоцкий: «Я хотел бы выступления, которые были с обеих сторон, прочитать в газете, чтобы вышел спектакль и я читал бы критическую статью о нем. Я хотел бы прочитать в статье, что возникает тема одиночества. Почему об этом говорят перед выпуском спектакля? Сейчас идет речь, чтобы спектакль начали играть, потому что мы год жизни отдали за него. Я так же волнуюсь, как все. Мы можем растерять все».

Из письма в театр от Управления культуры: «Просим Вас направить в Главлит тексты к спектаклю «Послушайте!» В.Маяковского. Эти тексты в композиции залитованы, но так как их разбрасывают артисты в зрительный зал, необходимо отдельно послать их в Главлит».

Актеры по ходу действия раздавали зрителям листки со стихами Маяковского. Это казалось опасным в эпоху, когда был запрещен прямой эфир на телевидении, и если прямой контакт со зрителем нельзя было полностью уничтожить в театре, то его необходимо держать под контролем чиновников от культуры.

После всех баталий, тяжелых для обеих сторон – настоящей культурой и Управлением культуры – 16 мая 1967 года состоялась премьера поэтического представления в двух действиях, четырех частях: любовь, война, революция, искусство...

Из статьи критика Т.Шах-Азизовой, опубликованной в журнале «Театр» № 12 за тот год: «Кто сейчас один сыграл бы Маяковского, где найдется конгениальный актер? Слишком нетипичен, из ряда вон, несравним Маяковский. Мы поверим только кино– и фотодокументу. Актер самый яркий, все равно окажется непохож – а приблизительность в данном случае недопустима. Величина и вечность Маяковского для театра бесспорная истина. Это спокойное убеждение высказано однажды, в инсценировке «Юбилейного», но устами не кого иного как Пушкина.

Высоцкий читает «пушкинский» текст с мягкой стилизацией, юмором, в немного приподнятой, размеренной манере. На Пушкина – на памятник Пушкину – только легкий намек: характерная «поникшая» поза, цилиндр, плащ... Актеры вообще не думают о буквальном сходстве с оригиналами, но почему-то проникаешься полным доверием к происходящему, как будто это действительно Маяковский «подсаживает» Пушкина на пьедестал. В этой сцене, самой поэтичной в спектакле, охватывает высокое волнение. То ли чувствуешь «связь времен», то ли входишь в особый, возвышенный мир, где нет ничего житейского, где живут гении и существует только поэзия.

...О чтении стихов. Нельзя, разумеется, требовать от актеров «Маяковского» темперамента, но донести эти стихи в их чеканном ритме, тяжелой значительности, на широком дыхании – актеры обязаны.

Высоцкий более опытный, чем другие, имеющий школу «Галилея». Он может быть и патетичным, и театральным – без фальши, при полной искренности, хотя не обладает, как другие, пламенным «нутром» трагика XX века. Или А.Калягин, остро изображающий разного рода «дрянь». Ему, как и Высоцкому, легка синтетическая форма, он свободно включается в сложный монтаж, все делает с заразительным азартом».

По словам О.Ефремова, этот спектакль не только выявил многих прекрасных актеров-мастеров Театра на Таганке, но продемонстрировал наличие особой, любимовскойшколы актерского искусства.

Актеры школы Любимова не прятались за грим и жанр, они играли впрямую от себя. Персонаж и актер как бы существовали на равных, один был интересен, значителен для другого, а оба – для зрителей.

ДАВИД КАРАПЕТЯН

Общались мы с Владимиром не в тусовках.

Родство душ дорого стоит.

Давид Карапетян

В третьем томе пятитомного издания Собрания сочинений Высоцкого, вышедшего через 17 лет после смерти поэта, есть такое стихотворение:

Тоска немая гложет иногда,

И люди развлекают – все чужие...

И далее:

Мой друг, мой самый друг, мой собеседник!

Прошу тебя, скажи мне что-нибудь.

Давай презрим товарищей соседних

И посторонних, что попали в суть.

В издании это посвящение датируется 75-м годом со знаком «?» и без обозначения лица, которому оно посвящено. И вот в 2002 году вышли воспоминания Давида Карапетяна, из которых все выяснилось. Стихотворение было написано Высоцким в марте 70-го и посвящено другу – Давиду Карапетяну. Они дружили более 10 лет, но долгое время даже исследователям биографии и творчества Высоцкого этот человек был абсолютно незнаком. Никто из ближайшего окружения и вездесущих журналистов никогда не обмолвился о нем. Причины этому могут быть самые разные, и не будем их исследовать. Главное, что благодаря этим воспоминаниям прояснились многие белые пятна биографии поэта и актера.

Их свела Татьяна Иваненко, познакомившаяся с Давидом двумя годами ранее. Родители Татьяны были соседями молодой семьи – Давида и Мишель. Жена Давида – Мишель Кан – была гражданкой Франции и по рекомендации Французской компартии работала переводчицей в издательстве «Прогресс». Сам Давид к моменту знакомства с Высоцким заканчивал Институт иностранных языков им. Мориса Тореза и успел поработать переводчиком с итальянского на Московском кинофестивале в 65-м году. Потом работал в съемочных группах советско-итальянских фильмов «Красная палатка», «Ватерлоо», «Невероятные приключения итальянцев в России»...

Заочное знакомство Давида с Высоцким произошло после того, как Иваненко дала ему прослушать кассету с записями ранних песен поэта. Таким образом, когда они встретились, Карапетян уже был влюблен в песни Высоцкого и понимал масштаб и значение его дарования. Знакомство, переросшее в дружбу, Давид назвал «самой счастливой «случайностью» в жизни», а для Высоцкого это была отдушина в часто посещавшем его одиночестве, возможность передохнуть в гостеприимном доме на Ленинском проспекте от очередного загула или после спектаклей. Здесь можно было встречаться с Татьяной. Среди их друзей почти не было семейных пар, а общаться с кем-то из Театра на Таганке – значит, давать повод для сплетен. К тому же Таня не любила приятелей Высоцкого, ей казалось, что они его спаивают.

Д.Карапетян: «В любое время суток, чаще всего поздно, звонил телефон и раздавался дурашливый голос с хрипотцой: «Это Высесъкий. Я приеду, Давид, жди!» Я был счастлив оттого, что, как настоящий друг, оказался в этот момент ему нужнее, чем остальные».

Высоцкий часто ночевал здесь – в этой квартире у него был «его» персональный синий югославский диван.

Д.Карапетян: «Хотя Володя приходил без гитары, каждое появление у нас было маленьким праздником. Обаяние его было беспредельным. Уже с третьей нашей встречи мы с Мишель были от него без ума. Он властно вошел в нашу жизнь. Навсегда».

Мишель вскоре превратилась в хозяйку богемного салона. Здесь стали бывать друзья Высоцкого – Артур Макаров с Жанной Прохоренко, кинооператор Алексей Чардынин, Андрей Тарковский, Лариса Лужина, актеры с «Таганки»...

Несколько раз Высоцкий принимал активное участие в устройстве на работу (то на «Мосфильм», то в Морфлот) Давида, выпущенного из института со свободным дипломом: «Он просто, без лишних слов, без эффектных прелюдий, добровольно поддерживал меня в трудную минуту. Какая вереница «друзей» и знакомых воспользуется впоследствии его добротой! Володя помогал, не унижая, на что способны морально очень чистоплотные люди».

Очень ценила эту дружбу Нина Максимовна. Она говорила сыну: «Может быть, он и плохой муж, зато хороший друг. К тебе он относится бескорыстно». Одну из книг воспоминаний о сыне она сопроводила надписью: «Давиду в память о нашем Володе, с глубокой благодарностью за доброе отношение к его творчеству и личности...»

31 мая этого года произошло еще одно очень важное событие в жизни Высоцкого и всего Театра на Таганке – творческий вечер Высоцкого в Доме актера ВТО – первое его официальное выступление в Москве.

Он очень волновался в ожидании этого вечера. Были основания: не было полной уверенности, что вечер состоится, что его не отменят, не запретят в последний момент, как это было совсем недавно – в ноябре прошлого года. Никаких афиш, никакой рекламы практически не было – «а вдруг придет совсем мало людей, зал окажется пустым». Опасения оказались напрасными – народ толпился у здания ВТО задолго до начала вечера.

Ю.Любимов был болен, и открыл вечер А.Аникст – член худсовета театра. Он начал с того, что он – в трудном положении. Обычно все знают хорошо того, кто представляет, и хуже – того, кого представляют. А тут, наверное, мало кто знает его, но зато все знают Высоцкого. Аникст подчеркнул, что это первый вечер «Таганки» в ВТО. И сам Высоцкий, и его товарищи рассматривали этот вечер как отчет всего театра. И как это хорошо, что у входа такие толпы желающих, как и перед театром... Вот и начали с опозданием, потому что он (Аникст) не мог войти. И только когда он сказал, что он и есть Высоцкий и без него не начнут, его пропустили. Зал развеселился.

Еще Аникст сказал, что вот пройдет несколько лет и в очередном издании театральной энциклопедии мы прочитаем: «Высоцкий Владимир Сергеевич, 1938 года рождения, народный артист» (из зала кто-то поправил: Семенович!).

Вот как это вспоминает сам А.Аникст: «...Директор театра Н.Дупак попросил меня открыть вечер Высоцкого в Московском Доме актера. Без ложной скромности скажу: я опытный оратор. Но в этот вечер мне пришлось испытать нечто для меня новое: я совершенно не мог овладеть аудиторией. Из зала шли новые волны настроения, которые нетрудно было разгадать: у всех была одна мысль – когда же он (то есть я) закончит и появится Высоцкий. Уступая нетерпению собравшихся, я скомкал тщательно продуманное выступление и ушел под жидкие хлопки».

Вел вечер В.Золотухин.

Начали с «Антимиров», потом отрывки из «Павших...». Высоцкий пел и читал и, чтобы дать ему чуть передохнуть, читали и пели другие актеры. Потом фрагмент из «10 дней...» с чередованием отрывков из фильмов «Я родом из детства» и «Штрафной удар». Затем финал «Галилея» и много песен – песен самых последних...

Оценка вечера В.Смеховым: «... Вечер как вечер. Отрывки из спектаклей, фрагменты из фильмов, приятные речи, краткий банкет за кулисами. Аплодисменты, всем спасибо, разошлись... И все-таки это был отдельный случай – тот вечер в Доме актера. Да, мы сильны, когда мы вместе. Да, сегодня ты главный герой, а завтра – в массовке. Да, четкое распределение в основной позиции: богу – богово, актеру – исполнительство. И мы сильны, когда мы вместе. Да, но все-таки... первый вечер актера на этой легендарной сцене не назван был иначе, он назывался: «Вечер Владимира Высоцкого». И это справедливо. Не только потому, что кроме отрывков звучал солидный (впервые на официальном вечере!) блок песен поэта-певца, и не только потому, что на экране Дома актера показали фрагменты из фильмов с его участием. И не потому, что о нем говорилось перед занавесом. Важнее всего то, что он был – первым среди нас...

Вот хорошее слово – вожак. Высоцкий, играя главные роли, не становился премьером труппы, капризным баловнем славы и толпы, нет. Он оставался вожаком племени».

По воспоминаниям современников Высоцкого, когда он появлялся в какой-то компании, все настораживались. Он обладал энергией лидера. Даже когда он ее не проявлял во взрывной форме, как в песнях, – по своей психофизике он был тем центром, вокруг которого тут же начинало что-то закручиваться. И хотя сам он держался достаточно скромно, но такое ощущение у присутствующих оставалось.

Это желание быть первым, верховодить было в крови, может быть с самого раннего детства, а с возрастом утвердилось в характере. Рассказывает однокурсник по Школе-студии Владимир Камратов: «...Он все время был озабочен тем, какое место он занимает в жизни. Я думаю, что до конца жизни это являлось основным свойством его характера. Огромное желание быть в числе первых стало и его традицией, потому что он это всегда переживал. И в то же время оно вытолкнуло его, заставило совершенствовать себя...»

Знаменательным было и то, что в июне впервые в центральной прессе появилось печатное свидетельство о сольном выступлении Высоцкого. Этот творческий вечер, состоявшийся в московском Доме актера, вызвал отклик газеты «Советская культура». На первой полосе газеты под заголовком «Поздравляем с успехом» была помещена небольшая рецензия Л.Львовой, в которой автор в частности отметила: «А потом песни под гитару, к которым он сам сочиняет музыку и стихи, и так необычайно поет, броско, открыто, без ложной значительности, в стремительном темпе, без передышки».

К этому времени творчество Высоцкого-поэта начинает стремительно совершенствоваться: расширяется тематика песен, точнее становятся рифмы, появляется способность к философскому осмыслению событий и явлений. Стало явно просматриваться влияние театра на поэзию Высоцкого.

Театральный критик Н.Крымова позднее даст оценку этому взаимовлиянию: «Придя в театр автором «дворовых» песен, Высоцкий стал художником-интеллигентом. В театре поэтический дар Высоцкого шлифовался, как наждаком, – Брехтом, Маяковским, Есениным, жестким репетиционным методом Любимова, средой, наконец. Можно было бы проследить влияние поэтики любимовского театра на поэзию Высоцкого».

Летом Высоцкий принимает участие в работе над фильмом режиссера Виктора Турова «Война под крышами» по роману Алеся Адамовича.

Роман Адамовича был посвящен людям не исключительным, а обыкновенным (но в ту пору и обыкновенные совершали подвиги); посвящен событиям, которые три долгих военных года были будничными, но это были события трагические и героические. Режиссер пытался рассказать о войне, о ее начале и о том, что происходило на самом деле, – по документам, по действительным событиям, очевидцем которых был и он сам.

Фильм снимали на Браславщине в городке Друя, и Высоцкий несколько раз в этом году и в следующие два года наезжал туда для показа песен, заказанных Туровым для фильма. Две песни Высоцкий предложил из своего старого репертуара – «Как призывный набат...», «У нас вчера с позавчера...». Специально была написана «Небо этого дня – ясное...», которая использовалась в фильме под титры. В одной из сцен Высоцкий снялся в массовке в роли полицая.

В это же время режиссер студии «Беларусьфильм» И.Добролюбов заказывает Высоцкому песню для фильма «Иван Макарович». По сценарию это должна была быть «вагонно-эшелонная» песня, каких было множество в русском военном фольклоре. Ее в фильме должен был исполнять мальчик – герой картины. В октябре песня «Полчаса до атаки, скоро снова – под танки...» была готова, ее вмонтировали в фильм... Однако неожиданно последовало распоряжение: песню из картины убрать. Причину никто не объяснил, а режиссер отстоять не смог.

Работая наездами на студии «Беларусьфильм», Высоцкий вместе со звукооператором К.Бакком записали для Турова большой цикл, где были почти все его «блатные песни». И каким-то образом это разошлось по студии. Не существовало ни одной съемочной группы, которая бы не имела этих записей. И когда во всех экспедициях зазвучал голос Высоцкого, пошли доносы, что якобы все слушают чуть ли не антисоветские песни. Завели дело – стали выяснять: что? откуда? каким образом?.. Многие пострадали: кому выговор, кому строгий... Звукооператор студии С.Шукман получил строгий выговор с предупреждением, и был поставлен вопрос на партбюро о возможности его работы в этой должности.

В.Туров: «...у нас было очень много его записей – мы писали Володю во всех экспедициях. И я, прекрасно понимая и отдавая себе отчет, чем все это может кончиться, попросил сделать для себя копию и сдал ее в фонотеку. И когда меня пригласили по этому поводу – мол, это еще что такое? – я ответил, что в силу своей профессии могу иметь любой материал, при условии что не буду его распространять. Да, у меня есть копии, но отдавать я их не собираюсь. И в результате я оказался единственным, кто не пострадал, – остальным крепко досталось: кому выговор, кому и похлеще. Вот такое отношение уже тогда было к песням Высоцкого».

Сезон на «Таганке» завершился 12 июля. По итогам театрального сезона Любимов получил 1-ю премию за режиссуру спектаклей «Послушайте!» и «Галилея», Высоцкий – 2-ю актерскую, Смехов и Золотухин – 3-ю актерскую.

Высоцкий выехал в Одессу на съемки картины «Интервенция». Его «одесский период» 67-го года был очень плодотворным: чуть позже он снимается в картине «Служили два товарища».

В то же самое время в Одессе снимались еще два фильма, которые удивительно похожи степенью участия в них Высоцкого – в обоих он запечатлен на киноленте, но на экране не появился, в оба им были написаны песни, но ни в том, ни в другом фильме они не прозвучали. Единственное отличие: одна из песен широко известна, другая не выяснена.

Режиссер-постановщик фильма «Особое мнение» Виктор Жилин жил в гостинице по соседству с номером Высоцкого. Однажды он услышал, как Высоцкий пробовал свою новую песню – «Спасите наши души!» Эту песню Высоцкий написал под впечатлением рассказов Георгия Юматова о его службе на флоте во время войны. Жилин попросил песню для фильма и пообещал на фоне ее сделать большой развернутый эпизод с участием автора. Был написан эпизод о списании с флота подводника, получившего большую дозу облучения. Он сидит на берегу с гитарой. Поет песню. А вокруг ребятишки маленькие, слушают. Ночная рыбалка, костер...

Ни песня, ни снятый эпизод не ложились в сюжет примитивного детектива, и началась борьба режиссера за этот эпизод с директором Одесской киностудии Г.Збандутом, который заявил, что этот не утвержденный эпизод режиссер снимает за свой счет. Жилин согласился. Однако в фильм попали только осколки от эпизода, и ни Высоцкого, ни песни там не оказалось.

Вторая неудача – фильм Леонида Аграновича «Случай из следственной практики». Режиссер заказал Высоцкому песню, которую должна была исполнять героиня фильма. Ее играла Любовь Стриженова. Но песня оказалась сложной для исполнения и в фильм не вошла. Агранович так и не вспомнил текста песни, и, по его мнению, Высоцкий ее никогда не исполнял на концертах. Возможно, она и существует, но никто ее не связал с данным фильмом.

Пожалуй, 67-й год можно назвать рекордным по количеству неосуществленных творческих замыслов Высоцкого-киноактера. В начале осени его в очередной раз «прокатили» при утверждении на главную роль. Это был фильм режиссера Георгия Натансона по одной из лучших пьес Э.Радзинского «104 страницы про любовь». На роль главной героини была выбрана Татьяна Доронина. На роль партнера-любовника со странным именем Электрон пробовалось несколько человек. В их числе – Высоцкий.

Вспоминает Г.Натансон: «Высоцкого я высмотрел на Таганке и очень полюбил. Володя попросил, чтобы для него изготовили ботиночки на 5-сантиметровой подошве. При движении в такой необычной обуви нарушалась органика походки. Было отснято несколько больших фрагментов, которые потом украли... Когда мы с Радзинским и Татьяной посмотрели отснятый материал, стало ясно, нужно срочно искать другого актера. Высоцкий со своим бешеным темпераментом «рвался» из кадра на волю...»

Ощущения Т.Дорониной были противоположными: «В фильме «Еще раз про любовь» я играла с Александром Лазаревым, а поначалу моим партнером в этой картине должен был быть Владимир Высоцкий. Мы с ним нашли общий язык очень быстро. Обычно, если ранее с актером нигде не работал, «притирка» идет... Ну, скажем, определенное время. А тут мы почти экспромтом даже не сыграли – «размяли» одну сцену, посмотрели ее в кинозале – именно то, что надо! Такая свобода, раскованность, фальши ни грамма. Но, к сожалению, Высоцкий не был утвержден на роль».

Неудачи в кино или сочинительстве сказывались на настроении, охватывало состояние одиночества, непонимания в среде друзей и родных.

«Друзей нет! Все разбрелись по своим углам и делам. – Пишет Высоцкий 25 июня в Магадан Кохановскому. — Очень часто мне бывает грустно, и некуда пойти, голову прислонить. А в непьющем состоянии и подавно. Часто ловлю себя на мысли, что нет в Москве дома, куда бы мне хотелось пойти».

Но уже осенью его настроение изменится. И причиной будет, прежде всего, творческая загруженность. Интересная работа в двух фильмах в Одессе и Измаиле, работа в театре над ролью Хлопуши заставит другими глазами смотреть на мир... Из дневника: «У меня очень много друзей. Меня Бог наградил. Одни пьют и мне не дают, другие не пьют, но на меня не пеняют. Все друзья на одно лицо, – не потому, что похожи, а потому, что друзья. И я без них сдохну, это точно. Больше всего боюсь кого-то из них разочаровать. Это-то и держит все время в нерве и в песнях и в бахвальстве моем».