Текст книги "Лотосовый Терем (СИ)"

Автор книги: Тэн Пин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 60 страниц)

В горной тишине отозвалось лишь эхо.

Смуглый учёный почесал голову – странное дело, Ли Ляньхуа хоть и медлителен, но никогда прежде не прятался от него в страхе.

– Лжец! Ли Ляньхуа! – снова завопил он, добавив истинной силы.

Неожиданно из рощи с лаем выбежал пёс. Смуглый учёный подскочил от испуга, присмотрелся и увидел, что это рыжая местная собака.

– Неужто мошенник моими молитвами вошёл в круг перевоплощений и превратился в собаку… – не удержался он.

Пёс бросился к нему, схватил зубами за штанину и потянул.

Ничего себе сила. Смуглым учёным, конечно же, был «Учащийся до седин» Ши Вэньцзюэ. Услышав, что Фан Добин взял в жёны принцессу и теперь, скорее всего, покинет цзянху и будет смирно нести обязанности фума, он нарочно приехал поглазеть, как Ли Ляньхуа скучает и тоскует, вот только не ожидал, что тот станет прятаться.

– Гав-гав-гав… – Пёс, словно обезумев, тянул его за штанину, и на душе у Ши Вэньцзюэ слегка похолодело – аромат бамбука, что доносил лёгкий ветерок из рощи, смешивался с чем-то ещё.

Запах крови!

Ши Вэньцзюэ отпихнул собаку ногой, соскочил с козла и бросился вперёд.

Он ворвался в рощу – перед глазами тут же предстал знаменитый Лотосовый терем Ли Ляньхуа, но двери были открыты, и ему сразу бросилось в глаза…

По земле змеилась дорожка кровавых следов.

Уже высохшие пятна тёмной крови выходили из дома, извивались по крыльцу и наконец, капля за каплей терялись в опавших бамбуковых листьях.

Ши Вэньцзюэ с широко раскрытым ртом недоверчиво смотрел на следы крови.

– Ли… Ли Ляньхуа!

В доме никто не откликнулся, со всех сторон дул ветер и слышался шелест.

– Ли Ляньхуа! – Голос Ши Вэньцзюэ задрожал. – Лжец!

В бамбуковой роще стоял пёс, который только что яростно тянул его за штанину, и его вдруг охватил холод Ишуй и свистящего ветра*. Ши Вэньцзюэ судорожно вдохнул и шаг за шагом медленно вошёл в дом.

Отсылка к древнему стихотворению “Песня реки Ишуй”: Ветер свистит, воды Ишуй холодны, храбрый герой уже не вернётся домой.

В главной комнате Лотосового терема расплылось кровавое пятно.

По скоплению брызг крови на стене Ши Вэньцзюэ, естественно, сразу признал, что такие бывают, если, проткнув человека мечом, вытащить оружие. Хаотичные пятна на полу – это кровь брызнула из раны. Чтобы натекло так много, рана должна быть серьёзной, возможно…

Взгляд Ши Вэньцзюэ упал на валявшийся на полу меч.

Меч сверкал, на гладком и прямом клинке ни пятнышка, даже упав в лужу крови, он оставался совершенно чистым.

Ножны лежали рядом.

На полу остался след от удара тяжёлым мечом.

Рука Ши Вэньцзюэ цунь за цунем приближалась к этому легендарному мечу, и когда он дотронулся до него пальцем, от холода оружия его сердце затрепетало. Это ведь знаменитый меч, что принадлежал великому герою, который боролся против сильных, поддерживал слабых, способный устоять против десятитысячной рати, меч, что не изменился, утонув в море…

Меч.

Душа воина.

Меч Шаоши.

Душа Ли Сянъи.

Но столько крови, столько крови… Ши Вэньцзюэ сжимал меч всё крепче и крепче…

Возможно ли, что им… неужели им…

Убили Ли Ляньхуа?

Кто убил Ли Ляньхуа этим мечом?

Кто?

Кто…

Ши Вэньцзюэ задрожал, его смелость дала трещину.

Не прошло и нескольких дней, как в усадьбе «Сотня рек», ордене «Сыгу», Шаолине, Эмэе, Удане и других обществах цзянху все получили известие: хозяин Благого лотосового терема Ли Ляньхуа по неизвестной причине стал жертвой коварного нападения и бесследно пропал.

На пике Сяоцин Фу Хэнъян уже два дня как узнал новости, ему сообщили вовсе не первому, но нельзя сказать, что промедлили. Ли Ляньхуа хоть и числился лекарем «Сыгу», очень мало времени проводил в ордене – в последнее время участились стычки с бандой «Юйлун», но этот человек никогда не появлялся, предпочитая держаться подальше от бурь и штормов. После истории с гробом Лун-вана Фу Хэнъян уже понимал, что этот человек не так-то прост, обладает и умом, и везением, и теперь от известия, что он стал жертвой и бесследно пропал, неизвестно, жив или мёртв, его охватило странное, неописуемое чувство.

Что за человек мог замышлять недоброе против Ли Ляньхуа?

В это же время в усадьбе «Сотня рек».

Ши Вэньцзюэ пил чай.

Не то, чтобы ему не нравилось, но сейчас даже самый превосходный чай для него не имел ни вкуса, ни аромата.

Он проторчал в «Сотне рек» уже три дня.

Цзи Ханьфо находился рядом, Бай Цзянчунь ходил по комнате взад-вперёд, Ши Шуй сидел в углу, поджав под себя ноги – не то медитировал, не то изучал какое-то невиданное боевое искусство.

В комнате висела тишина, пусть здесь и находилось несколько человек, но все с мрачными лицами хранили молчание, никто не проронил ни слова.

Через половину большого часа Ши Вэньцзюэ наконец допил свою чашку чая и кашлянул.

– Всё ещё нет новостей?

Обладая превосходным цингуном, Бай Цзянчунь двигался беззвучно, услышав вопрос, он проделал по комнате ещё несколько кругов, прежде чем ответить.

– Нет.

– Великая «Сотня рек», чьё имя гремит в цзянху, всеобщая надежда и место, где судят добро и зло, не может даже одного живого человека найти… – возмутился Ши Вэньцзюэ.

– Откуда ты знаешь, что он ещё жив? – холодно спросил Бай Цзянчунь. – Я осмотрел место с городком Атай, и, судя по пролитой крови, боюсь, он не выжил. Если его разрубили на куски и скормили собакам, даже тридцать «Сотен рек» не отыщут его живым.

Ши Вэньцзюэ даже не разозлился, плеснул себе ещё чая, словно вина, не боясь обжечься.

– Цзянчунь, – медленно проговорил Цзи Ханьфо после долгого молчания, но речь повёл не о Ли Ляньхуа. – Сегодня утром Цзяо Лицяо послала людей атаковать седьмую тюрьму.

Бай Цзянчунь замельтешил ещё быстрее, так что у присутствующих закружилась голова и перед глазами поплыли круги.

– Седьмая тюрьма под скалой Юньдянь… – наконец проговорил он.

Седьмая тюрьма Поднебесной находилась под скалой Юньдянь, на пике Цзунъюнь – высочайшей из девяти вершин Цзунхэна. Самое высокое место пика Цзунъюнь – скала Юньдянь обрывалась в глубочайшую бездну – над этим-то обрывом и располагалась седьмая тюрьма. Без карты такое место человеку, не знающему дорогу, ни за что не найти.

Кто-то из четверых «Фобибайши» выдал карту.

Цзи Ханьфо прикрыл глаза, Бай Цзянчунь явно не находил места от беспокойства, Ши Шуй мрачно сидел, держа в руках плеть Цинцюэ. Как только седьмая тюрьма падёт, не только все в «Сотне рек», все в цзянху узнают, что кто-то из «Фобибайши» выдал карту, а уж намеренно или случайно, судить будет каждый сам. Цзянху и так заполонили романтические истории о четверых «Фобибайши» и Цзяо Лицяо: о роковой страсти и вражде между талантливыми молодыми людьми и красавицей, о том, как из любви родилась ненависть, и даже о том, как человек и демоница полюбили друг друга – подобное передавалось из уст в уста, рассказывалось взахлёб, слушатели были в восторге.

– Цзянчунь, – открыв глаза, спокойным тоном сказал Цзи Ханьфо. – Позови Бицю.

– Глава… – Бай Цзянчунь резко обернулся. – Я не верю, я не могу поверить! И хотя… хотя… Я просто не верю!

– Позови Бицю, – негромко повторил Цзи Ханьфо, и в голосе его не было ни радости, ни гнева.

– Жирный гусь, – мрачно вмешался Ши Шуй. – Двенадцать лет назад ты тоже не верил.

Бай Цзянчунь онемел от возмущения.

– Не верю я, что человек, предавший раз двенадцать лет назад, снова предаст теперь, – зло бросил он.

– Разве не естественно, что предавший однажды, может предать снова? – мрачно вопросил Ши Шуй. – Когда я хотел расправиться с ним, это ведь ты просил его пощадить.

– Ладно, ладно, ладно! Мне плевать на разборки в вашем любовном гнёздышке, захват тюрьмы меня не интересует, только скажите, будете вы заниматься кровавой расправой на горе за городком Атай? Ли Ляньхуа пропал, а вам совсем безразлично? Раз вам всё равно – так и скажите, и я уйду, – мрачно сказал Ши Вэньцзюэ. – Шпион Цзяо Лицяо среди вас рано или поздно покажет свой лисий хвост, а «Сотня рек» пользуется огромной славой, вершит справедливость – и тогда придётся вам покончить с собой, чтобы покаяться перед цзянху за свои ошибки! – Он вскочил и взмахнул рукавом, намереваясь уйти.

– Не спеши! – звучно и отчётливо заговорил Цзи Ханьфо. – Дело хозяина Ли «Сотня рек» никак не может оставить без внимания. В мире найдётся не так много тех, кто хотел убить его, отыскать злодея несложно.

– Несложно? Несложно? – холодно усмехнулся Ши Вэньцзюэ. – Я просидел тут целых три дня, а вы даже волоска с его головы не отыскали, и ещё хватает наглости хвастаться? Три дня прошло, если его скормили собакам, то теперь уже ни косточки не осталось!

– Цзянчунь, – Цзи Ханьфо поднялся и тяжело произнёс, – мы идём в Сад горечи.

Сад горечи – маленький дворик, где жил Юнь Бицю, всего несколько чжанов в окружности, очень тесный дом состоял всего из двух комнат, и обе были завалены книгами. Когда Цзи Ханьфо сказал, что пойдёт лично, Бай Цзянчунь понял, что глава по-настоящему разгневан, и уже никак не спасти положение – он уверен, что виноват Юнь Бицю, и никто не убедит его в обратном. Так что Бай Цзянчунь притих как цикада зимой и вместе со всеми последовал за Цзи Ханьфо.

В Саду горечи всегда было тихо, здесь царил хаос из множества лекарственных трав, все из которых росли на горе Цинъюань и буйно разрослись у дома Юнь Бицю. Дикие травы цвели и увядали со сменой времён года, Юнь Бицю никогда их не подрезал и не позволял прореживать другим, и они росли пока не погибали, утрачивая цвет, словно хозяин жилища.

Они ступили в Сад горечи – среди множества деревьев веяло прохладой, воздух звенел жужжанием насекомых, место было пусть маленькое, но укромное. С жужжанием смутно смешивались звуки кашля, надсадного и беспомощного, как будто больному оставалось жить считанные мгновения.

У Ши Вэньцзюэ лопнуло всякое терпение.

– У Юнь Бицю такая слава, а он, оказывается, чахоточный.

Цзи Ханьфо не проронил ни слова, сделал вид, словно и не слышит кашля, и стремительно прошагал к дому. Он как будто ничего не сделал, но двери неожиданно открылись и в лицо ударило запахом книг и свитков. Ши Вэньцзюэ увидел, что внутри повсюду книги, по меньшей мере, больше тысячи томов, горы на востоке, стопки на западе, будто бы в полном хаосе, но расположенные в некоем порядке, вот только по этому построению выходило так, что в комнате шагу некуда ступить, нет ни стола, ни стула – лишь простая деревянная кровать.

Лежащий на кровати человек кашлял так, словно вот-вот испустит дух, словно не может остановиться, и не откликнулся, даже когда вломился Цзи Ханьфо.

– Кх-кх… кха-кха-кха… – Кашель был частым, но всё более слабым, как будто он не мог сделать ни единого вдоха.

Сдвинув брови, Цзи Ханьфо надавил ему на семь акупунктурных точек на спине.

От этого тёплый поток привёл в движение истинную ци, человек медленно вдохнул и наконец нашёл в себе силы подняться, опираясь на кровать, и взглянуть на всех, кто к нему ворвался.

Виски его поседели, лицо выглядело измождённым, но всё же в нём смутно угадывалась прежняя красота – таков был Юнь Бицю, кто некогда потрясал цзянху под прозвищем «Прекрасный Чжугэ».

– Что с тобой? – Бай Цзянчунь оставался довольно мягкосердечным, после тяжёлого ранения Юнь Бицю всегда был нездоров, но основание его боевых навыков было мощным, и никогда прежде он не задыхался от кашля, как сейчас.

– Третий… третий глава… четвёртый глава… – послышался за дверями боязливый голос подростка. – Он уже несколько дней ничего не ест, лекарств не пьёт, и… не выходит из комнаты.

– Что это значит? – мрачно посмотрел на него Цзи Ханьфо.

Юнь Бицю снова закашлялся, молча глядя на сапоги всех присутствующих, даже на Цзи Ханьфо не посмотрел.

– Карта ста восьмидесяти восьми тюрем пропала из моей комнаты.

– У каждого из нас была часть этой карты, как же все они оказались у тебя в комнате?

– Я украл их в этом году на праздник Юаньсяо, когда все в усадьбе напились до бесчувствия, – прямо ответил Юнь Бицю.

– Вот как? – на лице Цзи Ханьфо не отразилось никаких эмоций.

– И ещё… – он снова кашлянул. – В городке Атай… Ли Ляньхуа из Благого лотосового терема…

Едва прозвучали эти слова, все невольно переменились в лице. То, что кто-то из «Фобибайши» вступил в сговор с Цзяо Лицяо, подозревали уже давно, признание Юнь Бицю никого не удивило, зато всех потрясло, когда он вдруг упомянул Ли Ляньхуа.

– Ли Ляньхуа? – вскрикнул Ши Вэньцзюэ.

– Ли Ляньхуа убил я, – равнодушно ответил Юнь Бицю.

Утратив дар речи, Ши Вэньцзюэ в ужасе уставился на него.

Даже всегда спокойный Цзи Ханьфо едва не утратил самообладание.

– Между вами не было ни вражды, ни ненависти, зачем тебе его убивать? И где тело? – тяжёлым голосом спросил он.

– Между нами не было ни вражды, ни ненависти, – тихо ответил Юнь Бицю. – Я и сам не знаю, почему убил его, может, с ума сошёл. – Он произнёс эти слова с таким хладнокровием, что ничуть не походил на безумца.

– Где тело? – наконец не сдержавшись, рявкнул Цзи Ханьфо. – Где тело?

– Тело? Его тело я… подарил Цзяо Лицяо, – улыбнулся Юнь Бицю и пробормотал: – А вы не знали, что она очень хотела получить его труп? Мёртвый Ли Ляньхуа – лучший подарок для Цзяо Лицяо.

Ши Шуй со звоном выхватил меч. Он лучше владел плетью, и меч, висевший на поясе, давно не извлекал из ножен. В прошлый раз он обнажал этот меч двенадцать лет назад, намереваясь убить Юнь Бицю – и двенадцать лет спустя, снова вытащил его из ножен, и снова – с намерением убить Юнь Бицю.

Когда Ши Шуй обнажил оружие, Юнь Бицю прикрыл глаза, приготовившись к смерти, лицо его стало ещё более спокойным, до странного умиротворённым.

– Постой.

Прежде, чем Ши Шуй ударил, Бай Цзянчунь вдруг заговорил.

– Похоже, он что-то скрывает. Никогда не поверю, что Бицю способен на такое, я убеждён, что эти двенадцать лет он искренне раскаивался. К тому же, ни сдача врагу карты ста восьмидесяти восьми тюрем, ни убийство Ли Ляньхуа не несут ему совершенно никакой выгоды…

– Жирный гусь, он очарован Цзяо Лицяо, что выгодно этой ведьме, то выгодно и ему, – колко бросил Ши Шуй. – Ради ведьмы он предал главу ордена и бросил друзей, смерти не боится, что ему ничтожная карта да человеческая жизнь?!

– Нет! Нет! В этом деле есть сомнительные места, – покачал головой Бай Цзянчунь и пристально посмотрел на Цзи Ханьфо. – Глава, можешь дать ему десять дней? Бицю всё равно так болен, что далеко не убежит. То, что карту раскрыли – дело серьёзное, если в «Сотне рек» есть другие предатели, он лишь несёт ответственность за чужие проступки, если убить его сразу, разве не лишимся свидетеля?

– М-м, – кивнул Цзи Ханьфо, равнодушно глядя на Юнь Бицю, а затем медленно, серьёзным и веским тоном проговорил: – В этом деле за день вода не спадёт и камни не обнажатся, живи пока, «Сотня рек» – не место резни, а ты – не безвинно погибший.

Юнь Бицю остолбенело слушал, его поначалу ясный взгляд постепенно затуманивался, и неожиданно он снова закашлялся.

– Глава. – Пусть Ши Шуя и обуревала жажда убийства, всё же он послушался Цзи Ханьфо – раз тот сказал не убивать, он и вложил меч в ножны. – Он ранен.

Цзи Ханьфо протянул руку и надавил ладонью на точку байхуэй на темени Юнь Бицю, и, когда прощупал истинную ци, на его лице отразилось изумление. Бай Цзянчунь стоял рядом, помахивая рукавами.

– Он ранен? – полюбопытствовал Ши Вэньцзюэ.

– Три меридиана нарушены, девять точек заблокированы, – Цзи Ханьфо был слегка поражён. – Тяжёлое внутреннее повреждение.

Все присутствующие растерянно переглянулись – Юнь Бицю много лет провёл в затворничестве, почти не выходил из дому, так когда же и где получил такое тяжёлое ранение?

И кто его ранил?

Цзи Ханьфо пристально посмотрел на Юнь Бицю – тот много лет был его другом, и много лет был его врагом.

Какую тайну скрывало это измождённое лицо?

Что он скрывает?

Ради кого?

Юнь Бицю сидел на кровати, кашляя и задыхаясь, под пристальными взглядами он закрыл глаза и притворился, что не видит их, словно теперь, пусть даже Ши Шуя и удержали, он больше не надеялся и не хотел жить дальше.

Глава 92. Запятнанный кровью меч

– Эй… Как думаешь, он умрёт?

В пустой комнате между четырьмя вбитыми в пол железными столбами стояла полностью металлическая кровать, прикреплённые кольцами к вершине каждого столба, к ней тянулись цепи из чёрной стали, приковывая человека на кровати за руки и ноги. На столбах висели металлические фонари с горящим маслом, освещая его до мельчайших подробностей.

Двое подростков двенадцати-тринадцати лет перевязывали лежащего на кровати – его принесли уже почти пять дней назад, но он так и не очнулся. Глава приказала лечить его лучшими средствами, и они использовали лекарства на вес золота одно за другим. Пусть он не умер, и рана не ухудшилась, но не наблюдалось и никаких признаков, что выживет.

Всё-таки ему грудь насквозь проткнули, сломали ребро и пронзили лёгкое – кто после такого не останется едва живым?

– Тсс… Как думаешь, зачем глава приказала спасти этого человека? Я здесь уже три года и видела только, как глава убивает, ни разу она никого не спасала, – прошептала девочка в красном. – Он красивый и стройный, неужели… Неужели он… – Её лицо стало пунцовым.

– Что? – не понял мальчик в синем, ещё не познавший чувств.

– Возлюбленный главы, – промямлила девочка.

Подросток в синем расхохотался и с загадочным видом указал на соседнюю комнату.

– Юйде, ты ошибаешься, возлюбленный главы – там, и это может быть только он.

– Там? – удивилась Юйде. – Я знаю, что там уже давно кто-то заперт, но даже голоса не слышно. Кто в той комнате?

– Не знаю, – покачал головой мальчик. – Этого человека глава принесла сама, каждый день лично кормит его и поит – значит, он точно мил её сердцу! – Он указал на лежащего на кровати. – А этот тут уже четыре-пять дней, ни жив ни мёртв, глава даже не взглянула ни разу, точно не он.

– Но он похож на хорошего человека… – Девочка в красном закончила менять повязки и, подперев щёки обеими руками, посмотрела на лежащего. – Как думаешь, почему главе он не нравится?

– А тебе какое дело? – закатил глаза мальчик в синем. – Закончила, так пойдём скорей, хочешь, чтобы глава тебя прибила?

Девочка вздрогнула, собрала вещи, оба они тихо вышли из комнаты и заперли дверь на замок.

Лежащий на кровати был одет в пурпурный халат из блестящего и мягкого атласа, окрашенного соком из определённого вида морских моллюсков, цвета яркого, словно сверкающие розовые облака на заре – совершенно очевидно, что наряд этот принадлежал не ему. Мужчина спал несколько дней – возможно, принял слишком много чудодейственных лекарств, но цвет его лица, сначала желтоватый, теперь значительно улучшился. Черты его лица были тонкими и изящными, с закрытыми глазами он не выглядел растерянным и бестолковым – неудивительно, что девочка-подросток по глупости назвала его красивым.

Когда подростки ушли, человек на кровати медленно раскрыл глаза и чуть приоткрыл рот – лёгкие были сильно повреждены, в горле застрял сгусток крови, но он не кашлял. Перед глазами стояла кромешная тьма, и лишь спустя долгое время начал различать хоть какие-то краски, плавающее тёмное пятно искривлялось, становилось то больше, то меньше, колыхалось, словно дым. Он устало закрыл глаза – долго смотреть на беспрестанно колышущуюся тень было больно, уж лучше не смотреть вовсе. Единственное преимущество – теперь пятно не намертво держалось по центру, и, когда уплывало в уголки глаз, он мог видеть, что перед ним.

Прикованный за руки и ноги, тяжело раненный и на краю смерти.

Не попади он в руки Цзяо Лицяо, его бы уже съели собаки, оставив лишь груду обглоданных костей.

Цзяо Лицяо решила спасти его – не потому, что он Ли Ляньхуа, а потому что он был Ли Сянъи.

Жив или мёртв Ли Ляньхуа, не имело значения, а жизнь или смерть Ли Сянъи могла стать разменной монетой в игре, способной пошатнуть положение дел в цзянху.

Глядя на крепкие балки потолка, он мог представить, что Цзяо Лицяо, спасши ему жизнь, использует его, чтобы шантажировать орден «Сыгу» и усадьбу «Сотня рек», примется бесчинствовать, а они, сдерживаемые славным именем Ли Сянъи, будут вынуждены уступить. И тогда Ли Сянъи, который должен был умереть, но выжил, будет навеки опозорен.

Ли Ляньхуа прикрыл глаза ненадолго, а когда открыл, не удержался от смеха: будь он прежним… пожалуй, сам разрушил бы себе меридианы, покончив с собой, лишь бы не предоставить Цзяо Лицяо столь унизительной возможности.

Будь он прежним…

Будь он прежним… Возможно, уже убил бы Бицю, когда тот пронзил ему грудь.

Он вздохнул – к счастью, он уже не тот.

Возможно, из страха, что он умрёт, или попросту не принимая во внимание те немногие силы, что у него остались, Цзяо Лицяо не лишила его боевых навыков. Секретная техника «замедление вселенной» оставалась при Ли Ляньхуа, вот только у него и так были повреждены три меридиана, а когда от удара Юнь Бицю пострадал меридиан лёгких, течение истинной ци стало особенно затруднено. Спустя долгое время его наконец вырвало застрявшим в горле сгустком крови, а затем он уже не мог остановиться и вынужден был сесть, пока не выкашлял всю застоявшуюся в лёгких кровь до конца. Но неизвестно откуда взявшийся на нём пурпурный халат, покрытый большими пятнами тёмной крови, теперь приводил в ужас, словно он с головы до ног искупался в крови.

Раз уж Цзяо Лицяо не хотела, чтобы он умер, Ли Ляньхуа, выплюнув застоявшуюся кровь, восстановил дыхание и замахал руками, так что цепи застучали по железным колоннам, заполняя всё беспрестанным звоном.

Услышав грохот, двое подростков перепугались и поспешили вернуться в комнату – совсем недавно лежавший без сознания человек теперь сидел на кровати, пурпурный халат он скомкал и бросил на пол, а сам, обнажённый по пояс, железными оковами на запястьях стучал по кровати.

Едва девочка в красном вошла в комнату, увидела, как он улыбнулся ей виноватой, но тёплой улыбкой, указал на своё горло и пальцем написал в воздухе слово «чай». Она вдруг поняла, что раз у него повреждено лёгкое, то воздуха не хватает, вдобавок пострадало горло, и он не мог говорить – потому, как только увидела знак, побежала за чаем.

Увидев его неожиданно очнувшимся, мальчик в синем удивился.

– Почему ты бросил одежду? Этот халат пожаловала тебе глава, сказала, что получила его много лет назад, почему же ты так обращаешься с дорогой вещью? – Подобрав халат из угла комнаты, он увидел пятна крови и вздрогнул от испуга.

«Грязный, – начертил Ли Ляньхуа в воздухе. – Хочу новый».

Новый? Мальчик в синем разозлился: еле живой, а ещё каллиграфию тут изображает, едва очнулся – потребовал чаю, а теперь ещё и новую одежду ему подавай.

– Нового нет, глава дала тебе только этот, носить или нет – твоё дело.

«Холодно,» – начертил Ли Ляньхуа.

Подросток указал на тонкое одеяло на кровати.

– Одеяло есть.

«Уродливое,» – упорствовал Ли Ляньхуа.

Подросток едва не задохнулся со злости и чуть не начал сам писать в воздухе, к счастью, успел сдержаться, вспомнил, что может говорить и принялся ругаться.

– В тюрьме какая разница, уродливое или нет? А в одежде красавцем будешь, что ли?

Тут девочка принесла чашку чая, Ли Ляньхуа много дней провёл в забытьи, с трудом очнулся, и она очень волновалась. Кто мог подумать, что он опрокинет чашку и продолжит писать в воздухе: «Новую одежду». Девочка вытаращила глаза, мальчик ещё сильнее разозлился.

– Ах ты…

Ли Ляньхуа вежливо улыбнулся и снова начал изображать «Одеж…».

Не успел закончить, как подросток в синем пришёл в ярость – будь на его месте другой человек, он бы уже избил его, но ничего не поделаешь, перед ним был едва живой, на последнем издыхании, и он столько сил приложил, чтобы спасти его, так что всё же сдержался.

– Юйде, сходи, достань ему одежду.

Обрадованная, девочка в красном снова убежала.

– Я налью ему ещё чая.

– Да ты хоть знаешь, что это за место? – ещё сильнее разозлившись, зло закричал мальчик. – С чего такой наглый? Если бы не доброе расположение главы к тебе, я бы тебя уже зарубил!

Ли Ляньхуа как приличный человек завернулся в тонкое одеяло – он был осторожен, когда его вырвало кровью, и оно осталось чистым, без единого пятнышка. Затем он улыбнулся и написал в воздухе целую последовательность знаков.

К несчастью, мальчик был слишком юн, не обладал ни прекрасной памятью, ни особой понятливостью, долго таращился, но так и не сообразил, что от него хотят.

Видя, что подросток по неведомой причине уставился на него, Ли Ляньхуа радостно улыбнулся и принялся писать в воздухе более терпеливо, вот только тот мрачно смотрел на его жесты, и всё так же совершенно ничегошеньки не понимал.

Отчего Ли Ляньхуа развеселился ещё сильнее.

Тут Юйде вернулась со свежезаваренным чаем и перекинутым через плечо длинным халатом глубокого иссиня-чёрного цвета, правда, ношенным. При виде одежды на лице пленника отразился восторг, он снова начертил в воздухе много знаков.

Юйде растерялась, беспомощно переглянулась с мальчиком в синем.

– Циншу, что он говорит? – шёпотом спросила она.

– Демоны знают, – закатил глаза подросток. – Скорее всего, у него с головой проблемы.

Юйде вручила Ли Ляньхуа одежду и чай, он наконец сделал глоток и начертил девочке «спасибо». Та очаровательно улыбнулась – несмотря на юный возраст, она уже научилась кокетству.

С повреждением кровеносных сосудов лёгких, Ли Ляньхуа не осмеливался пить горячий чай, только подержал во рту, Юйде подала платок, он послушно прополоскал рот и сплюнул – ткань окрасилась кровью.

Затем Юйде принесла ему жидкую кашу. Раз уж Цзяо Лицяо пока не желала его смерти, Ли Ляньхуа самодовольно лечился в этой тюрьме, хотелось ему чая – пил чай, хотелось мяса – ел мясо, пользуясь тем, что не может говорить, знаками он командовал подростками, посылая их в огонь и воду, а им деваться было некуда – и на небо пути нет, и в землю не спрятаться – приходилось доставать всё, чего бы он ни пожелал.

Они промучились с ним таким образом двенадцать-тринадцать дней, и раны Ли Ляньхуа наконец стали заживать. Юйде и Циншу теперь прекрасно знали, что этот изящный и нежный избалованный господин на самом деле страшен, что-то в его словах заставляло повиноваться – не говоря уже о прочем. Одно только то, что Ли Ляньхуа звал их посреди ночи, стуча о кровать железными цепями, уже было невыносимо, и уж тем более, не стоит упоминать о его оригинальных способах безмолвно устраивать сцены вроде «сперва в плач, потом – скандалить, а затем вешаться», сопротивляться которым дети никак не могли.

Спустя тринадцать дней, Цзяо Лицяо наконец ступила за порог тюрьмы.

Предводительница Цзяо по-прежнему выглядела прекрасной как фея – даже в бледно-сиреневом платье, без яшмы и жемчуга в волосах, своим обликом она могла разрушать города. Ли Ляньхуа с улыбкой посмотрел на неё – за все долгие годы он путешествовал и к югу, и к северу от Янцзы, бывал в пустынях Западного края, но нигде не видел человека прекраснее. И что бы ни скрывалось под внешним обликом, посмотреть на красавицу всегда приятно.

Шелковистые волосы цвета воронова крыла уложены в свободный узел сбоку и завязаны одной только лентой – казалось, стоит Цзяо Лицяо пошевелиться, как они распустятся, и невольно хотелось помочь ей затянуть их потуже. В атласных туфельках она ступала беззвучно и, наряженная как юная девушка, совсем не выглядела на тридцать с лишним лет. Юйде и Циншу удалились, когда она вошла плавной походкой и с улыбкой посмотрела на Ли Ляньхуа.

Тот усмехнулся и вдруг заговорил.

– Глава Цзяо владеет искусством сохранять наружность, всё ещё свежа и прекрасна, словно семнадцатилетняя девушка. – За прошедшие дни его горло восстановилось, он лишь боялся, что искренняя Юйде и юный Циншу, узнав об этом, снова разозлятся.

Ничуть не удивившись, Цзяо Лицяо обворожительно улыбнулась.

– Как тебе мой удар в доме Лю Кэхэ?

– Смело можно назвать потрясающим, даже Ян Юньчунь восхитился, – честно похвалил он.

– Похоже, за десять лет упорных тренировок я и правда продвинулась, а вот глава Ли сильно сдал, – ещё больше разулыбалась она.

Ли Ляньхуа слегка усмехнулся, но не ответил. Цзяо Лицяо вздохнула, понимая, почему он ничего не сказал – пусть она и совершенствовалась десять лет, пусть и научилась потрясающим приёмам, а всё же едва смогла сразиться с ним вничью.

Вот только Ли Ляньхуа – не Ли Сянъи, и неясно, кого высмеивали слова «глава Ли сильно сдал». Обладая живым и гибким умом, Цзяо Лицяо не разозлилась, а продолжила болтать и смеяться.

– Величие главы Ли тогда пугало такую юную девочку, как я, мне и присниться не могло, что в один прекрасный день сумею сыграть с тобой вничью. – Её светлый взор оживился, она оглядела Ли Ляньхуа с головы до ног и снова вздохнула. – Но глава Ли есть глава Ли, я и представить не могу, как ты докатился до такого… Много горечи хлебнул за эти годы?

– Сколько я хлебнул горечи, сколько выпил мёда, сколько съел риса и соли… пожалуй, лазутчикам главы Цзяо известно лучше, чем мне самому. Не страдала ли ты эти несколько лет? – ласково спросил он.

Цзяо Лицяо замерла, слегка нахмурив изящные брови – в мягком облике Ли Ляньхуа ничто не выдавало насмешки. За всю жизнь она ни от кого не слышала такого вопроса, потому сильно удивилась.

– Я?

Ли Ляньхуа кивнул, Цзяо Лицяо смотрела на него не отрываясь, неожиданно отбросила свои чарующие манеры и сменила тон.

– Ты ведь понимаешь, почему я тебя не убила.

Ли Ляньхуа кивнул, Цзяо Лицяо посмотрела на него, на сковывающие его цепи.

– Кровать изготовлена из чистой стали, цепи – из тысячелетнего чёрного железа. Ты умный человек и понимаешь, что покончить с собой будет нелегко, и я могу приказать, чтобы за тобой присматривали.

– Хочу спросить кое о чём, – усмехнувшись, невпопад сказал Ли Ляньхуа.

– О чём? – Брови Цзяо Лицяо оставались нахмуренными, она всегда любила улыбаться, и такое выражение ей было несвойственно.

– Вы с Лю Кэхэ сговорились и убили нескольких человек. Он делал это ради семьи, а ты почему? – Ли Ляньхуа взял одну из цепей и легонько подбросил вверх, звонко забряцали, наталкиваясь друг на друга, звенья, он поднял руку и придержал цепь. – Сколько дней ты провела в императорском дворце? Для чего Цинлян Юй, твой подчинённый, украл Шаоши, чтобы противостоять Шишоу? Чтобы свергнуть императора?

– Верно, – медленно проговорила Цзяо Лицяо, по её лицу словно пробежало облачко, с холодным выражением оно и правда сияло как лёд. – Кого хочу, того и убиваю, как и всегда.

– Хочешь занять трон?

Цзяо Лицяо поджала ярко-красные губы и не проронила ни слова.

Ли Ляньхуа улыбнулся, он провёл в молчании больше десяти дней, а теперь сразу наговорил так много, что уже устал, и речь его замедлилась.

– Орден «Сыгу», усадьба «Сотня рек», такие как Сяо Цзыцзинь, Фу Хэнъян, Цзи Ханьфо, Юнь Бицю и другие – тебе не противники, что почтенный Хуан Ци из Удана, что юные смазливые монахи из восемнадцатого поколения Шаолиня – все падают ниц перед твоими чарами. Ты можешь устраивать такие беспорядки в цзянху, какие пожелаешь – тебе это вполне по силам, вот только ты пресытилась – и поэтому возжелала занять императорский трон?