Текст книги "Лотосовый Терем (СИ)"

Автор книги: Тэн Пин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 60 страниц)

– Раз так, прошу хозяина Ли поехать с нами.

– Я не против съездить в “Ваньшэндао”, – деловито ответил Ли Ляньхуа, – но вы вышибли мне двери, и если пока меня не будет, дом ограбят…

Брови мужчины в золотых одеждах слегка дёрнулись, он скрипнул зубами.

– Разумеется, союз “Ваньшэндао” починит вам двери, идёмте!

– Обещание господина Цзиня стоит тысячу золотых, отправляемся, – радостно встряхнул рукавами Ли Ляньхуа.

Мужчина ещё сильнее скривился – его фамилия не Цзинь! Но с таким трудом удалось поймать человека, и конечно, у него не было желания препираться с Ли Ляньхуа. Он поднял руку.

– Идём!

Видя, что дагэ тоже едет, Ван Баши преисполнился радости и, следуя вплотную за Ли Ляньхуа, вышел из дома за роскошно одетым человеком.

Снаружи ждала карета, они залезли в неё, и быстроногие кони тут же помчались, взметая пыль копытами.

Карета была скромная, ничем не украшенная. “Господин Цзинь”, с головы до ног разодетый в золотое, поджал под себя ноги и прикрыл глаза. Ли Ляньхуа слегка зевнул, скользнул взглядом вокруг и вдруг заметил в углу свёрток в три с лишним чи длиной. Предмет был завёрнут в жёлтый атлас, но кусок ткани оторвали, а не отрезали, и нарисовали на нём что-то густой тушью – вроде и не дракон, но нечто похожее на него. Он довольно долго разглядывал эту вещь.

– Господин Цзинь, что это? – вдруг спросил он.

– Я не меняю ни имени в пути, ни фамилии при остановке, – разозлился мужчина в золотом. – Меня зовут “Ветер, ревущий на тысячи ли” Бай Цяньли.

– А, – Ли Ляньхуа посмотрел на него с виноватым видом. – Так что это?

Бай Цяньли бросил взгляд на свёрток, и гнев его неожиданно ослаб.

– Меч.

– “Шаоши”*, верно? – спросил Ли Ляньхуа.

“Шаоши” – наставник юности.

Бай Цяньли замер.

– Да.

Ли Ляньхуа с теплотой посмотрел на свёрток, а через миг слегка усмехнулся.

– Вам знаком “Шаоши”? – удивился Бай Цяньли.

– Знаком.

– Этот меч в своё время носил на поясе Ли Сянъи, – сказал Бай Цяньли. – У него было два меча – твёрдый и гибкий, твёрдый – “Шаоши”, а гибкий – “Вэньцзин”*, и оба утонули в море вместе с ним. Несколько лет назад один человек ловил рыбу в Восточном море и случайно выловил “Шаоши”, с тех пор этот меч переходил из рук в руки и сменил сорок три владельца, пока не попал ко мне. – Он равнодушно добавил: – Вот судьба знаменитого меча…

Вэньцзин («吻颈») – целующий шеи. Вероятно, название происходит от выражения «刎颈之交», которое означает «друзья на всю жизнь, готовые умереть друг ради друга».

Ли Ляньхуа уже и не смотрел на меч, но после этих слов снова бросил на него взгляд.

– Этот меч…

– Хотите взглянуть? – холодно спросил Бай Цяньли.

Ли Ляньхуа закивал.

– Ну так смотрите. Я мечом не пользуюсь, выкупить его мне сказал старина Мо Цанхай, “Меч синего моря”, чтобы побольше людей увидели и запомнили его красоту.

– Большое спасибо, господин Цзинь, – серьёзно поблагодарил Ли Ляньхуа.

Бай Цяньли остолбенел – этот человек уже забыл, что его фамилия Бай, а не Цзинь! Ли Ляньхуа взял в руки свёрток, слегка встряхнул, и мягкий жёлтый атлас соскользнул по тыльной стороне руки, обнажив меч.

В пепельно-серой стали длинного меча проглядывала глубокая синеватая зелень, когда атласная ткань опала, от поверхности клинка, сумрачного как стенки колодца, но блестящего, повеяло холодом. Ли Ляньхуа держал меч через атлас, и пусть не видел рукояти, но знал, что на ней выгравирован Яцзы*, через пасть которого продета кисть. Пятнадцать лет назад ради улыбки Цяо Ваньмянь Ли Сянъи повязал на рукоять полосу красного шёлка длиной почти в чжан и на крыше зелёного терема* “Смех гор и рек” исполнил тридцать шесть приёмов “Опьяневшего до безумия”.

Яцзы – седьмой из сыновей дракона, любящий сражения, стоит на страже безопасности своей родины

Зелёный терем – публичный домТогда… В городе Янчжоу толпы людей сбежались только чтобы посмотреть на танец меча с красным шёлком, и многих затоптали.

Он помнил, что в итоге этим мечом срубил мачту на корабле Ди Фэйшэна, воткнул в защитную оплётку бака, а когда судно накренилось, палуба раскололась, и потерявший хозяина меч выскочил и погрузился в бездонную морскую пучину…

В груди вдруг защемило, и он едва не задохнулся, меч в руках мелко задрожал. Вспомнились слова Чжань Юньфэя: “Одни отказываются от меча, словно забыли о нём, а другие всю жизнь несут ответственность, у всех свои убеждения”.

Верно, убеждения в итоге у всех свои. Ли Ляньхуа многого стыдился в своей жизни, но более всего – что оказался недостоин меча “Шаоши”.

– Дагэ? – забеспокоился Ван Баши, видя, что он взялся за рукоять, но уже весь побледнел, ещё даже не вытащив меч.

Ли Ляньхуа с чистым звоном обнажил меч, и внутренности кареты наполнились слабым светом, сияющим потусторонним холодом.

В безупречно гладкий клинок можно было смотреться как в зеркало.

Бай Цяньли слегка удивился – вообще-то вытащить из ножен меч “Шаоши” весьма не просто. Когда меч затонул в Восточном море, его ножны упали на борт затонувшего корабля, а меч погрузился в ил и песок. К счастью, он изготовлен из необыкновенного материала, и моллюски на нём не поселились, так что пружинный механизм сохранился. Клинок “Шаоши” был невероятно гладким, а пружинный механизм, удерживающий меч в ножнах – очень тугим, и если силы в руках недостаёт, наверняка не вытащишь. Он присматривался к мечу больше года, и лишь два-три человека из десяти могли вытащить его из ножен, даже ему самому это едва удалось. Ли Ляньхуа могучим не выглядел, однако сумел вытянуть с одной попытки.

– Ли Ляньхуа знаменит своим искусством врачевания, а оказывается, и руки у вас не слабые, возможно, и опыт с обращением мечом большой?

Ван Баши испуганно смотрел на меч в руках Ли Ляньхуа, это же орудие… орудие… убийства… Но его дагэ смотрел на меч с какой-то теплотой, рассмотрев, вложил меч в ножны и вернул Бай Цяньли.

– Ну как? – не удержался и самодовольно спросил тот.

– “Шаоши” – прекрасный меч, – сказал Ли Ляньхуа.

Бай Цяньли завернул меч в жёлтый атлас и положил на место.

– Что именно произошло вчера ночью? – неожиданно зло спросил он, устремив взгляд на Ван Баши.

Ван Баши раскрыл рот, не в состоянии повернуть языком.

– Вче-вче-вчера… Вчера ночью? Вчера ночью я пошёл опорожнять ночные горшки, а когда вернулся, увидел, что у меня в доме висит свинья, клянусь Небом и Землёй, ни словом не лгу… Господин, пощадите! Пощадите меня!

– На свинье была надета женская одежда? – сурово вопросил Бай Цяньли.

– Да-да-да, женская одежда, – закивал Ван Баши.

– Было ли что-то необычное в этой одежде? – замедлил тон Бай Цяньли.

Ван Баши растерянно посмотрел на него.

– Просто белое ведьмино платье, всё белое, в кармане были деньги. – Он помнил только, что в кармане были деньги, Небеса знают, что необычного в этой одежде.

Бай Цяньли вытащил что-то из рукава.

– Не имелось ли в кармане вот этого?

Ван Баши посмотрел на листок золота на чужой ладони – эту вещь он ни за что не забыл бы, и немедленно закивал изо всех сил.

– Помимо бирки золотого листа было ли в одежде что-то ещё?

Свинья вместе с белым платьем сгорела в пожаре, но Ван Баши обладал прекрасной памятью.

– В кармане был золотой листок, красная горошина, записка и лист дерева.

Бай Цяньли и Ли Ляньхуа переглянулись.

– Записка? О чём в ней говорилось?

– Ну… – У Ван Баши вспотело лицо. – Я неграмотный, не знаю, что там было написано.

Бай Цяньли поразмыслил.

– А в этой… свинье было что-то странное?

– Свинью повесили в женской одежде, шея у неё была обвязана полосой белого шёлка, в её желудке находился обломок копья, – поспешил ответить Ван Баши. – Да везде… куда ни глянь, всё странно…

Бай Цяньли нахмурился и вытащил из-под сиденья обломок копья.

– Такой?

– Похоже, нет… тот более… блестящий и длинный… – внимательно рассмотрев его, запинаясь проговорил Ван Баши.

Выражение лица Бай Цяньли немного смягчилось. Он вытащил из-под сиденья ещё один обломок копья.

– Этот?

Ван Баши снова присмотрелся и кивнул.

А память у коротышки недурная. Бай Цяньли специально приготовил два обломка копья, чтобы проверить, насколько можно верить словам Ван Баши, но не ожидал, что тот сумеет так хорошо запомнить столько деталей. Пусть свинья с белыми одеждами и сгорели, однако потеря оказалась небольшой.

– У тебя неплохая память.

Ван Баши не слышал похвалы с тех пор, как выпал из материнской утробы, его прошиб пот.

– Ничтожный… ничтожному просто всю жизнь дают много приказов…

Ли Ляньхуа внимательно оглядел обломок копья – новёхонький и ослепительно сверкающий, пусть он и изменил цвет под воздействием огня, но это не скрывало его новизны, место слома было ровным, как будто его чем-то перерубили, а пятна крови и прилипшие к наконечнику волосы без остатка уничтожил огонь.

– Вы подозреваете, что то белое платье принадлежало барышне Фэн?

– Маленькая шимэй пропала уже больше десяти дней назад, – мрачно ответил Бай Цяньли. – С биркой золотого листа можно командовать всем союзом “Ваньшэндао”. В Поднебесной таких всего три: один носит при себе мой шифу Фэн Цин, другой – шимэй, а третий хранится в союзе. Когда бирка золотого листа появилась здесь, скажите, как “Ваньшэндао” не волноваться?

Карета покачивалась, Ли Ляньхуа поудобнее прислонился к спинке сиденья и сощурился.

– Ван Баши.

– Я здесь, дагэ, смело приказывайте что угодно. – Тут же заискивающе склонился перед ним Ван Баши.

Ли Ляньхуа дал знак ему сесть.

– В который час ты вчера вернулся домой и обнаружил… колдовскую свинью?

– Не сгорела и палочка благовоний после третьей ночной стражи, – мгновенно ответил Ван Баши.

Ли Ляньхуа кивнул.

– Почему ты запомнил так точно? – суровым тоном спросил Бай Цяньли.

Ван Баши оцепенел от испуга.

– В “Чертогах румянца”… по правилам гости могут оставаться только до третьей стражи, а потом их должны проводить, поэтому я выношу ночные горшки… примерно после третьей стражи.

– Третья стража? – нахмурился Бай Цяньли.

Во время третьей стражи уже глубокая ночь, пробраться в дровник Ван Баши несложно, трудность в том, чтобы притащить туда свинью, когда в борделе постоянно туда-сюда ходят люди…

– Эта красная горошина среди вещей, который ты нашёл в кармане белого платья, была обычной фасолинкой? – спросил Ли Ляньхуа.

Ван Баши пошарил в карманах, просветлел лицом и с трепетом передал ему фасолинку красного цвета.

– Вот-вот-вот, всё ещё у меня.

У него в карманах обнаружилась не только красная фасолинка, но и высохшая веточка дерева, на которой и впрямь держался сухой листок, а кроме этого – измятый лист бумаги.

Больше всего заинтересовавшись запиской, Бай Цяньли взял её в руки. Сверху густой тушью было наискось нарисовано несколько прерывистых линий, а с другой стороны написано: “Из четырёх может быть либо один сверху один снизу, либо один сверху четыре снизу, либо два сверху два снизу и так далее, выбрать одно”. Почерк был мелкий, но непохожий на руку Фэн Сяоци. Бай Цяньли перечитал несколько раз, но всё равно ничего не понял.

Ли Ляньхуа взял сухую ветку и призадумался.

– Ваша шимэй уже сочеталась браком?

Бай Цяньли сдвинул брови, так что образовалась складка.

– Маленькой шимэй едва исполнилось семнадцать, она ещё не замужем. Она родилась, когда шифу было уже за сорок, и шинян скончалась от болезни вскоре после её рождения. Говорят, маленькая шимэй родилась очень похожей на мать, шифу души в ней не чает и разбаловал так, что характер у неё своеобразный. Шифу… глава союза за последние два месяца присмотрел нескольких талантливых молодых людей из цзянху, подходящих на роль её жениха, но она ни за кого не вышла, да ещё и устроила большой скандал. Шифу был в поездке по делам в Дяньнани*, услышав, что шимэй безобразничает, поспешно вернулся в одиночку, но когда приехал, в тот день случилось происшествие с Цинлян Юем*, она бесследно исчезла. Шифу несколько дней провёл в поисках, но безрезультатно.

Дяньнань – юг провинции Юньнань

Цинлян Юй – “прохладный дождь”

Ли Ляньхуа пристально разглядывал красную горошинку. Алая словно голубиная кровь, по форме она напоминала сердечко с бордовым кружком посередине – и в самом деле красивая вещица.

– Акации плоды приносит жаркий юг. Но много ли взойдет, весною пробужденных?..* – пробормотал он, рассмотрев её. – Это явно плод акации, дерева тоски…

Цитата из стихотворения Ван Вэя (дин. Тан) “Тоскуем друг о друге”, пер. Г.В. Стручалиной:

Акации плоды приносит жаркий юг.

Но много ли взойдет, весною пробужденных?

Желаю, все же, Вам побольше их сорвать:

Хранят они навек тоску и грусть влюбленных.

Бай Цяньли передал бумагу Ли Ляньхуа и взял в руки фасолинку.

– Если белое платье принадлежало маленькой шимэй, то и эти вещи – её, вот только я никогда не видел, чтобы у неё был плод акации, и почерк совсем не похож.

– Если платье не её, то возможно, бирку золотого листа у неё забрала владелица этой одежды, – сказал Ли Ляньхуа. – Или же кто-то взял её вещи и засунул в карман белого платья, которое надел на свинью…

– Дело слишком странное, как доберёмся до владений союза, обсудим всё с главой, – покачав головой, тяжко произнёс Бай Цяньли.

Спустя день в дороге Ли Ляньхуа увидел самое богатое, процветающее и прославленное в Цзянчжэ священное место Улиня – владения союза “Ваньшэндао”.

Карета ещё не остановилась*, а издалека уже доносились звуки хуциня, кто-то играл, и мелодия тянулась, нежная и чарующая, словно жалобный плач. Он ожидал увидеть внушительный и великолепный дворец, но куда ни глянь – простиралось море цветов.

Хуцинь – китайский смычковый музыкальный инструмент. Обычно хуцинь состоит из круглого, шести– или восьмиугольного корпуса и прикрепленного к нему грифа. У большинства разновидностей хуциня две струны (хотя бывает и три, и четыре), и два настроечных колка, а дека изготавливается из змеиной кожи или тонкого дерева. Для смычка обычно используется конский волос из хвоста лошади.

Ван Баши отдёрнул занавеску кареты и при виде пейзажа снаружи цокнул языком от удивления – поразительно, что кто-то посадил в одном месте столько пурпурных цветов.

В начале дороги росли мелкие фиолетовые цветущие травы, затем разноцветный шиповник и красные абрикосы, одни за другими появлялись древовидные пионы и азалии. Карета ехала долго, прежде чем среди моря цветов глазам открылся двор.

Двор занимал большую площадь, всюду резные балки и расписные стропила, с ворот и гребней крыш свисали гроздья глициний. У ворот стояло двое учеников в красном, высоких и стройных, с пронзительными взглядами. Если бы вокруг цвело поменьше цветов и кружило не так много пчёл, то это место и правда могло бы вызывать благоговение.

Звуки хуциня не умолкали, тонкая, но сильная мелодия по-прежнему струилась, о чём-то горюя, и всё не умолкала.

– Кто это играет? Я уже давно не слышал такой прекрасной игры на хуцине, – от всего сердца восхитился Ли Ляньхуа.

– Шао-шиди, – отмахнулся Бай Цяньли.

– Не скромничайте, игра вашего шиди превосходна и несравненна, вот только отчего он так печалится, играя столь скорбную мелодию?

Бай Цяньли всё больше терял терпение.

– Шао-шиди молод и наивен, недавно он завёл друга из злодейской секты, и глава союза запер его в пионовом саду, чтобы он переосмыслил своё поведение.

– Из злодейской секты? – замер Ли Ляньхуа.

Бай Цяньли кивнул.

– Осмелюсь спросить, какая школа в Улине теперь стала неправедной? – ещё более учтиво и серьёзно спросил Ли Ляньхуа.

– Вы не знаете? – изумлённо посмотрел на него Бай Цяньли.

Ли Ляньхуа отрицательно покачал головой – откуда бы ему знать?

– Вы же целитель ордена “Сыгу”, как можете не знать? Герой Сяо уже объявил банду “Юйлун” злодейской сектой и приказал беспощадно уничтожать по всей Поднебесной. Праведные учения не могут существовать в цзянху вместе с Цзяо Лицяо.

– Герой Сяо так сказал? – опешил Ли Ляньхуа.

– Раз орден “Сыгу” принял решение, само собой, все в Улине последуют приказу, что в этом удивительного? – нетерпеливо ответил Бай Цяньли.

– Это… Скорее всего, не собственная идея героя Сяо… – пробормотал Ли Ляньхуа.

Идея, вероятно, принадлежала советнику Фу, едва не понёсшему большие потери в истории с гробом Лун-вана. И хотя намерения у него были неплохие – не позволять Цзяо Лицяо добиться успеха в законных и преступных начинаниях, такой решительный разрыв вряд ли хорошо обдуман. Неясно, чего таким образом рассчитывает добиться одарённый советник Фу?

Пока разговаривали, доехали до ворот. Они втроём вылезли из кареты и вошли в опутанные цветущей глицинией ворота. Сад впереди утопал в распустившихся цветах.

– За оградой из роз – покои Фэн Сяоци? – полюбопытствовал Ли Ляньхуа.

Бай Цяньли указал, что первые слева покои принадлежали ему, за оградой из роз жил взаперти Шао Сяоу, а покои пропавшей Фэн Сяоци находились во внутреннем дворе, рядом с жилищем Фэн Цина.

Внутренний двор, как и передний, пестрел цветами словно отрез парчи. Длинноусый мужчина около пятидесяти лет с черпаком из тыквы-горлянки в руках поливал цветущее дерево.

– Глава союза! – подбежал к нему Бай Цяньли.

Длинноусый мужчина развернулся к ним.

– Ли Ляньхуа к вашим услугам, – улыбнулся ему “целитель”. – Повстречать главу союза “Ваньшэндао” – редкостная удача.

Длинноусый тоже улыбнулся.

– Хозяин Ли спасает умирающих и облегчает страдания больных, разве такой заурядный человек, как я, сравнится с вами? Не нужно церемониться.

По характеру глава союза казался гораздо спокойнее своего ученика.

Бай Цяньли подтолкнул Ван Баши вперёд.

– Глава союза, одежда уже сгорела, и видел её только этот человек. Я не уверен, принадлежало ли то белое платье маленькой шимэй.

Мужчиной с длинными усами был Фэн Цин.

– Ступай в комнату Сяоци и собери платья, которые она обычно носит, чтобы этот… – Он дважды глянул на Ван Баши, не определившись, назвать его “сяогэ”* или “господин”?

Сяогэ – вежливое обращение к подростку или молодому человеку

– Братец, – подсказал Ли Ляньхуа.

– Чтобы братец сравнил, – легко подхватил Фэн Цин. Когда договорил, ему показалось это забавным, и он слегка улыбнулся Ли Ляньхуа.

Бай Цяньли отправился выполнять приказ.

– Мой ученик несколько несдержан в делах, если он вас чем-то обидел, прошу прощения, – с улыбкой снова обратился к гостям Фэн Цин.

– Нет-нет, герой Бай образец порядочности и добродетели, я премного признателен ему, – очень серьёзно заверил его Ли Ляньхуа.

Фэн Цин замер, не в силах представить, что сделал Бай Цяньли, чтобы заслужить признательность Ли Ляньхуа.

– Слышал, хозяин Ли тоже видел странную обстановку в том доме, может, вспомните ещё какие-то детали? Моя дочь своевольна по молодости, и пусть я и не преуспел в её воспитании, всё же очень тревожусь, куда она могла пропасть.

Глава союза “Ваньшэндао” был весьма учтив и держал себя в руках, хотя на сердце у него было неспокойно. Ли Ляньхуа старательно попытался припомнить, но покачал головой.

– В последнее время память у меня не очень, боюсь, не идёт ни в какое сравнение с братцем.

Взгляд Фэн Цина упал на Ван Баши, который почтительно преподнёс ему плод акации и лист бумаги, невесть когда вытащенные им из кармана колдовской свиньи.

Фэн Цин внимательно осмотрел вещи. Пусть он и посадил множество цветов и деревьев, но акаций среди них не было, что же до листа бумаги – он ещё меньше понимал, о чём в нём идёт речь.

– Когда я вернулся, двери были открыты… – неожиданно заговорил Ван Баши.

Фэн Цин слегка нахмурился, ожидая продолжения, однако тот снова онемел.

– Когда ты уходил, двери были открыты или заперты? – дружелюбно обратился к “младшему брату” Ли Ляньхуа.

Ван Баши радостно посмотрел на своего дагэ, стоило только тому сказать слово, как он признал в нём родственную душу.

– Когда я выхожу выливать ночные горшки в третью стражу, никогда не запираю двери, они остаются приоткрыты. Наверняка пока меня не было, кто-то воспользовался случаем и повесил эту жуткую свинью.

Фэн Цин слегка вздрогнул.

– Сколько человек знает, что ты не запираешь двери ночью?

Ван Баши застыл на месте.

– Кроме хозяйки борделя… зелёнщик Ван Эр, мясник Сань Гуай, старина Чжао, который ходит за дровами, и кажется… кажется, больше никто.

Между бровей Фэн Цина залегла ещё более глубокая складка, он распорядился, чтобы союз “Ваньшэндао” тщательно проверил этих людей.

Ли Ляньхуа с радостью наблюдал, как Фэн Цин с Ван Баши обсуждают детали той ночи. Он огляделся по сторонам – в оконном проёме пышно цвели розы, Фэн Цин явно обожал цветы, а та нежная и печальная протяжная мелодия лилась из окна.

– Эта игра на хуцине… и правда лучшая в Поднебесной… – пробормотал он, в свои романтические годы никогда не слышал столь прекрасного исполнения. Если бы музыкант перебрался на заработки в знаменитый на весь мир “Терем отражённого снега” клана Фан, там наверняка отбили бы все пороги.

– В семье несчастье, – вздохнул Фэн Цин.

– Герой Бай бегло упомянул, что герой Шао совершил проступок, – сказал Ли Ляньхуа.

– Мой непутёвый ученик связал себя глубокой дружбой со злодеем из неправедной секты и подорвал репутацию школы, – наморщил лоб Фэн Цин. – Мне неловко перед хозяином Ли.

– И кто же… этот злодей? – полюбопытствовал Ли Ляньхуа.

– Цинлян Юй, – вздохнул Фэн Цин.

Ли Ляньхуа замер.

– “Яд первого ранга”?

Глава союза кивнул.

Среди подчинённых банды “Юйлун”, в которой с самого начала смешались рыбы и драконы, Цинлян Юй был одним из отравителей. Никто не ведал, сколько лет этому повелителю ядов, какой он наружности, какими боевыми навыками владеет, каких красавиц предпочитает, и даже само имя “Цинлян Юй” явно было вымышленным. То, что столь загадочная личность подружилась с учеником Фэн Цина, нельзя было не назвать странным.

Ли Ляньхуа стало ещё любопытнее.

– Пусть и говорят, что Цинлян Юй искусен в ядах, однако я не слышал, чтобы он совершал какие-либо злодеяния. То, что ваш ученик завёл с ним дружбу, вовсе не обязательно дурное дело, почему же, глава, вы так рассердились?

Лицо Фэн Цина, отражавшее его превосходное мастерство совершенствования ци, слегка изменило цвет.

– Он творил бесчинства в моих владениях, притворившись работником… – Он не намеревался рассказывать об этом деле постороннему, однако раз уж начал в порыве гнева, само собой, пришлось продолжать. – Три месяца назад этот человек под видом работника проник сюда. Мой второй ученик оказался неспособен отличить плохое от хорошего и подружился с ним. Затем этот человек отравил главу братства “Циюань”* Мужун Цзо, а когда его раскрыли, мятежник не только не задержал его, но ещё и помог бежать, навлёк на школу несчастье, сделал из нас посмешище!

Циюань – семь начал, Солнца, Луна и 5 больших планет.

– Ну… возможно, у героя Шао были на это причины… – утешил Ли Ляньхуа. – Но зачем Цинлян Юю убивать Мужун Цзо? Учитывая его знаменитые боевые навыки, убивать Мужун Цзо таким путём, кажется… не было нужды…

И в самом деле, глава братства “Циюань” Мужун Цзо не считался в цзянху одним из сильнейших, пожелай Цинлян Юй его смерти, просто убил бы, вовсе не было необходимости на протяжении нескольких месяцев готовить засаду во владениях союза “Ваньшэндао”.

– По моему мнению, Цинлян Юй, естественно, прибыл не для того, чтобы убить Мужун Цзо, он прокрался сюда с иными скрытыми мотивами, – поколебавшись, сказал Фэн Цин. – Но, возможно, не добившись цели, случайно убил Мужун Цзо, дело провалилось, и ему пришлось уйти.

– Ах, вот оно что, – пробормотал Ли Ляньхуа.

Фэн Цин полагал, что на этом его любопытство по поводу “домашнего ареста ученика” должно быть удовлетворено, однако Ли Ляньхуа неожиданно продолжил расспросы.

– Где умер Мужун Цзо?

Вопрос даже у Фэн Цина вызвал лёгкое раздражение – это уже переходило всякие границы, однако он всё же снизошёл до ответа.

– В переднем саду.

К этому моменту Бай Цяньли с трудом отыскал платья, которые любила носить Фэн Сяоци, белые как снег, ещё источающие сильный аромат. Ван Баши тут же уставился на них.

– Да, такое… такое… белое-белое, длинное, с вуалью…

Едва прозвучали эти слова, Фэн Цин наконец побледнел – раз и бирка, и платье принадлежали Фэн Сяоци, это доказывает, что вещи в комнате Ван Баши и правда имеют к ней непосредственное отношение. Повешенная на балке мёртвая свинья, обломок копья, бирка золотого листа – с Фэн Сяоци несомненно случилось большое несчастье, иначе она не потеряла бы даже нательное бельё.

Вот только сейчас – платье Фэн Сяоци, бирка Фэн Сяоци, но где же она сама?

Где она?

– Глава союза, боюсь, маленькая шимэй и правда попала в беду, – тяжёлым голосом произнёс Бай Цяньли. – Я уже отдал приказ расследовать, но так и не удалось выяснить, кто оказался таким быстрым, что не прошло и большого часа, как все улики сгорели. Если бы Ван Баши с хозяином Ли, по счастливой случайности, не пошли поесть доухуа, боюсь, и единственный свидетель бы погиб.

На лице Фэн Цина отразилась ярость – впервые с самого основания союза “Ваньшэндао” кто-то осмелился дёрнуть тигра за усы, покусившись на его дочь.

– Бай Цяньли, возьми сто пятьдесят охранников из зала Золотых клёнов и переверните в деревне Цзяоян каждый камешек!

Внезапная вспышка ярости благовоспитанного главы союза напугала Ли Ляньхуа. Говорят, страшнее всего гнев спокойных людей – вот уж точно правда, никакого обмана. Он взглянул налево – Фэн Цин говорил, взглянул направо – Бай Цяньли кивал, похоже, у обоих не было к нему дел, он не удержался, шагнул в сторону и непринуждённо направился в играющий всеми красками сад.

Когда он вышел из главного зала, повеяло сладким ароматом – снаружи всё было засажено золотисто-оранжевыми розами неизвестного сорта. Он глубоко вдохнул и тут же почувствовал, как его окутал дурманящий запах, казалось, даже кости в теле как будто бы стали легче. Если бы Фан Добин увидел столько цветов, то счёл бы зрелище вульгарным, но Ли Ляньхуа с наслаждением любовался ими.

Звуки хуциня уже затихли, Ли Ляньхуа покружил по саду – хотел было из любопытства осмотреть покои пропавшей Фэн Сяоци, но двери в них были заперты, а в воздухе витало благоухание. Аромат уже был ему знаком – платья Фэн Сяоци пахли точно так же, однако не цветами. Он надолго замер у покоев с вытянутой шеей и вдруг сообразил, что это мускус. Просто во дворе смешалось слишком много запахов, и их трудно было различить. Едва распознав мускус, он поводил носом, однако аромат доносился не из комнаты.

Ли Ляньхуа некоторое время принюхивался как собака, и в конце концов обнаружил среди цветов и трав за дверями покоев Фэн Сяоци множество вышвырнутой и испортившейся еды, выброшенных жемчугов, яшмовых колец, шпилек и брошей, даже румян и пудры, в одной из яшмовых тарелок ещё осталась половина супа из красной фасоли – нрав у барышни был ещё тот.

Нахмурившись, он долго искал, пока не обнаружил источник мускусного запаха – маленькую курильницу, закинутую в сад за домом и погребённую в цветочных зарослях. Её трудно было заметить, если не искать специально. В курильнице ещё осталось немного тлеющего мускуса, неудивительно, что он всё так же сильно благоухал.

Он искал, откуда взялась эта курильница, и вдруг увидел, что неподалёку, среди пестреющих всеми красками всевозможных цветов, неподвижно сидит невысокий и полный молодой человек, с головой как готовое треснуть яйцо, в поясе словно валун. В руках он держал хуцинь. При свете солнца казалось, что у толстяка нет шеи, голова как будто лежала на плечах. Неясно, где плечи переходили в грудь, между грудью и животом тоже не было особой разницы, и из-за этого голова словно росла прямо из брюха. Человек был необычайно круглым, однако отличался удивительно белой и румяной кожей и, несмотря на свою тучность, не казался уродливым – словно на огромную белоснежную маньтоу положили подрумяненную маньтоу поменьше. Обе ноги его были закованы в железные кандалы.

Определив по хуциню и кандалам, кто это, Ли Ляньхуа радостно окликнул толстяка.

– Молодой герой Шао, давно хотел с вами познакомиться.

Румяный толстяк потрясённо замер, в замешательстве посмотрел на медленно подошедшего учёного в серых одеждах. Человек этот показался ему незнакомым, прежде он его не встречал.

– Кто вы?

– Ли Ляньхуа к вашим услугам. – довольно поприветствовал его жестом незнакомец.

– А, так вы знаменитый целитель Ли, – отозвался толстяк.

Хоть он и признал, кто это, но явно не понимал, как чудесный целитель, чьё имя потрясает Поднебесную, очутился перед его глазами.

– Неужели в союзе кто-то подхватил странную болезнь?

– Нет-нет-нет, – замотал головой Ли Ляньхуа. – Все в вашем союзе в добром здравии, свежие и румяные, ловкие тигры и свирепые драконы… – Он помолчал и улыбнулся. – Я пришёл послушать, как вы играете.

Румяный толстяк поднял голову, несколько возгордившись.

– Так вы знаток. Неужто мой шифу пригласил вас нарочно, чтобы одурачить меня? – Он оглядел Ли Ляньхуа с головы до ног, и взгляд его напоминал мясника, занёсшего нож на свиньёй. – Пусть имя у вас и громкое, внешность приятная, но увы, выглядите вы человеком без вкуса… Не стану играть. – решительно отрезал он. – Пока знаю, что вы в саду, к струнам не притронусь.

– Почему это я выгляжу человеком без вкуса… – нахмурился Ли Ляньхуа.

Толстяк поднял жирный палец и указал.

– Ваше тело выглядит слабым, значит, не уделяете достаточно времени тренировкам, лицо изжелта-бледное и измождённое – очевидно, ночами предаётесь весенним утехам, ни на одном из десяти пальцев нет мозолей – вы явно не пишете и не играете на музыкальных инструментах. Боевые навыки ниже среднего, внешность нездоровая, да к тому же чужды четырём занятиям учёного* – если я, Шао Сяоу стану играть на хуцине такому человеку, разве это не будет унизительно, разве я не потеряю лицо?

Четыре занятия учёного – цинь, шахматы, каллиграфия, живопись.

– Ну… как говорится, не суди человека по наружности, – сказал Ли Ляньхуа. – Я не высказывал отвращения к вашей полноте, как же вы можете досадовать на то, что я выгляжу недостаточно благородно?

Шао Сяоу замер и вдруг расхохотался во весь голос.

– Ха-ха-ха, а вы занятный человек. – Он опустил хуцинь и посветлевшим взглядом посмотрел на Ли Ляньхуа. – Что вы хотите узнать?

Ли Ляньхуа тепло улыбнулся.

– Юный герой Шао и правда умён. Я лишь хотел узнать, кто завладел вещью – Цинлян Юй или ваша шимэй?

Шао Сяоу неожиданно окаменел, словно совершенно не представлял, что ему могут задать такой вопрос, хитрый плутовской блеск в его глазах исчез, затем снова потихоньку вернулся.

– Как вы… – Он вдруг разволновался, в глазах загорелся бесконечный восторг. – Как вы поняли, что нужно задать этот вопрос? Догадались?

Улыбка Ли Ляньхуа стала ещё более невозмутимой.

– Герой Шао всё ещё не ответил мне, это был Цинлян Юй или же ваша шимэй, Фэн Сяоци?

Шао Сяоу уставился на него маленькими глазками – вообще-то глаза у него были большие, просто под слоем жира превратились в узкие щелки.