Текст книги "Имперский повар. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Сергей Карелин
Соавторы: Вадим Фарг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 46 страниц)
– За службу, усатый.
Рат тут же оказался рядом и подбежал к своему вознаграждению. Сначала он с видом профессионального дегустатора обнюхал жульен, потом аккуратно попробовал кусочек сыра.
– Недурно, – с набитым ртом пробурчал он. – Вкус, конечно, уже не тот. Сливки немного потеряли свою воздушность. Но в целом… съедобно. Весьма.
И с этими словами он с головой зарылся в свою порцию, чавкая так, что было слышно, наверное, на другом конце улицы. А я вернулся в кровать. Червячок сомнения ещё шевелился, но уже не так настырно. Ладно. Посмотрим. Пробный рабочий день для этого Кирилла всё покажет.
* * *
Понедельник – день тяжёлый. Есть такая поговорка, и кто бы её ни придумал, он точно знал, о чём говорит. Особенно когда ты провёл всё воскресенье, мечась по кухне, как белка в колесе, заменяя собой сразу трёх, а то и четырёх человек. Ноги гудели так, будто я не у плиты стоял, а пробежал марафон. Спина отказывалась разгибаться и ныла тупой, ноющей болью. А в голове стоял густой туман.
Единственное, что могло спасти меня от окончательного превращения в унылого зомби, – это большая, нет, огромная кружка крепкого, чёрного, как душа налогового инспектора, кофе.
Я медленно, почти с благоговением, засыпал порошок в турку, залил водой и поставил на самый маленький огонь. Процесс нельзя было торопить. Я уже предвкушал первый обжигающий глоток, который должен был прогнать остатки сна и заставить шестерёнки в мозгу наконец‑то закрутиться.
Именно в тот момент, когда на поверхности начала собираться аппетитная пенка, в кармане завибрировал телефон.
Я поморщился. Кому я понадобился в такую рань? Поставщики обычно отсыпались до обеда.
– «Очаг», слушаю. Говорите быстрее, у меня кофе сбегает.
– Белославов? – раздался из трубки низкий, скрипучий бас. Я узнал его сразу. Дед Матвей.
– Он самый. Доброе утро, Матвей Семёнович. Что‑то случилось? Ваш знаменитый картофель колорадский жук поел?
– Картошку мою никто не пожрёт. У меня жук ещё на подлёте дохнет от одного моего вида. Дело в другом. Мне тут звонили.
– Кто звонил? – я поставил турку на самый край плиты, понимая, что быстрый кофе мне сегодня точно не светит.
– Людишки какие‑то. Говорят, из соседнего города, из Усольска. Прознали, чью картошку ты в своём «Очаге» подаёшь. Начали расспрашивать, а потом предлагать. Цену предлагали. На треть выше, чем ты платишь.
Внутри у меня что‑то неприятно ёкнуло. Конкуренты. Или кто похуже. Они начали действовать, и действовать не через меня, а через моих поставщиков. Хитро.
– И что вы им ответили, Матвей Семёнович? – спросил я как можно спокойнее, хотя сердце забилось чуть быстрее.
– А что я им ответил? – хмыкнул он в трубку. – Послал их лесом. Подальше. Сказал, что моя картошка – она для Белославова. Для «Очага». Мы с тобой по рукам ударили, парень, слово я дал. А моё слово – оно покрепче любой вашей бумаги с печатями будет. Но ты имей в виду. Зашевелились они, гады. Чуют, откуда ветер дует. Хотят тебе кислород перекрыть.
– Спасибо за звонок, Матвей Семёнович. И за верность. Я это очень ценю. Правда.
– Да ладно, – буркнул он. – Работай давай, повар. Не отвлекайся.
В трубке раздались короткие гудки. Я медленно положил её на рычаг. «На треть выше…» – пронеслось в голове. Неприятно, но не смертельно. Дед Матвей – кремень, его не купишь. Но сам факт…
Не успел я даже сделать шаг к плите, как телефон зазвонил снова. На этот раз с такой силой, будто в него вселился бес. Я снова поднял трубку.
– Да?
Глава 20
– Игорюха, здорово! Это Коля‑Гром! – заорал в ухо весёлый и громогласный голос Николая. – Ты как там, живой после выходных? Весь город только о тебе и гудит!
– Живой, Коля, живой, – я потёр висок, пытаясь отогнать начинающуюся мигрень. – Что у тебя? Тоже из Усольска беспокоили?
– А ты откуда знаешь⁈ – искренне удивился он. – Колдун, что ли? Точно! Они самые! Какие‑то хмыри скользкие на машине приехали. Машина блестящая, чёрная, как жук‑навозник. Ходили вокруг моих свиней, цокали языками, будто что‑то в этом понимают. А потом давай мне золотые горы сулить! Говорят, давай, мужик, заключай с нами контракт, мы у тебя всё мясо заберём, какое есть! По двойной цене!
Двойная цена. Это уже серьёзная заявка. Против такого аргумента может не устоять даже самая крепкая мужская дружба.
– И что ты, Коль? – спросил я, чувствуя, как во рту резко пересохло.
– Я⁈ – возмущённо рявкнул он, да так, что мне пришлось отвести трубку от уха. – Да я им так и сказал: вы что, ребята, с дуба рухнули? Или белены объелись? Я с Белославовым работаю! Он из моего поросёнка такое делает, что люди потом плачут от счастья! А вы что сделаете? В порошок свой магический его замешаете? Нет уж, дудки! Но ты пойми, Игорь, – его голос вдруг стал серьёзнее. – Это ведь всё из‑за тебя. Из‑за славы твоей. Раньше мы тут сидели на окраине, никому не нужные, продавали мясо за копейки перекупщикам. А теперь на нас как на золотой прииск смотрят. Это ведь только начало. Сегодня они ко мне приехали, а завтра приедут к Павлу, к другим мужикам. Начнут их обрабатывать, деньги в нос тыкать. Не все такие крепкие, как я. У кого‑то дети, кредиты… Так что давай решать, как нам дальше жить будем. Вместе решать.
Я молчал, глядя в окно. Настал тот самый момент, который отделяет маленькую уютную забегаловку от начала чего‑то большего. От настоящей империи. Моя слава, моё шоу на телевидении, моя победа над Фатимой – всё это сделало меня не только героем в глазах горожан. Оно, как огромный прожектор, высветило и всех, кто со мной работал. И теперь на моих честных, простых фермеров началась настоящая охота.
– Ты прав, Коля, – твёрдо сказал я, принимая решение. – Абсолютно прав. Ничего им не обещай. Скажи, что подумаешь. И вот что… Собираемся сегодня вечером. У меня в «Очаге». Часов в восемь. Будем разговаривать. По‑серьёзному.
– Вот это по‑нашему! По‑мужски! – обрадовался Коля. – Будем, Игорь! Вечером все как штык будем! Я сам всех обзвоню!
* * *
В телестудии царил привычный хаос. Люди с озабоченными лицами носились по коридорам, кто‑то тащил мотки проводов, кто‑то кричал в телефон. Но сегодня в этой суматохе чувствовалось что‑то новое. Какое‑то электрическое возбуждение, будто все выпили по три чашки крепкого кофе.
Когда я вошёл в тесную гримёрку, похожую на чулан, дверь за мной тут же распахнулась, и внутрь влетела Светлана Бодко. Её глаза горели азартом.
– Игорь, это бомба! – выпалила она вместо приветствия. – Просто фурор! После субботнего ужина и твоего трюка с разоблачением весь город стоит на ушах!
Она плюхнулась на стул напротив и подалась вперёд, понизив голос до заговорщицкого шёпота, будто сообщала военную тайну.
– Слушай сюда. Мы снимаем не один выпуск, как договаривались. Мы снимаем сразу три! Подряд! Директор сказал, что даёт нам лучшее эфирное время и полный карт‑бланш! Делай что хочешь, говори что хочешь! Ты понимаешь, что это значит?
Я молча кивнул, пытаясь переварить этот поток информации. А Светлана, казалось, только разогревалась.
– Но и это ещё не всё! – её глаза стали ещё больше, и в них заплясали черти. – Мне сегодня утром звонили. Из губернской столицы. С главного телеканала. Самого главного! Они видели наш выпуск в Сети. И… – она сделала драматическую паузу, наслаждаясь моментом, – … они хотят нас с тобой видеть там. Хотят наше шоу. В сетку вещания на всю губернию! Ты представляешь⁈
Она выдохнула и откинулась на спинку стула, глядя на меня с победным видом. Она ждала, что я подпрыгну от радости, начну кричать «ура» или потребую шампанского. А я просто сидел и смотрел на неё. И думал б утренних звонках.
Понеслось, – пронеслось у меня в голове. – Вот оно. Теперь я медийное лицо. И это одновременно и броня, и огромная мишень на спине. Броня – потому что теперь меня так просто не уберёшь, не подставишь, не закопаешь в лесу. Слишком много шума будет. А мишень – потому что каждый мой шаг, каждый мой промах будет виден всем. И врагам в том числе.
Слава – это палка о двух концах. И второй её конец сегодня утром больно ударил по моему самому слабому месту. По моим людям. Они стали мишенью только потому, что работают со мной.
– Это отличные новости, Света, – ровным голосом сказал я. – Прекрасные. Я готов. Когда начинаем?
Нужно было ковать железо, пока горячо. И на телевидении, и сегодня вечером, у меня в «Очаге». Потому что я прекрасно понимал: вся эта слава, все эти шоу и рейтинги не будут стоить и ломаного гроша, если я потеряю своих людей, которые поверили мне первыми, когда я был никем. Потеряю их – потеряю всё. И никакие эфиры в столице меня не спасут.
* * *
Стоило мне переступить порог, как беготня на секунду стихла. Люди, которые ещё неделю назад не замечали меня в упор, теперь сворачивали с пути, кивали, а некоторые даже пытались изобразить на лице что‑то похожее на улыбку. Слава – забавная штука.
– Игорь, привет! – ко мне подлетел оператор Саша, растрёпанный парень с вечно горящими глазами. – Мы тут всё выставили, как ты просил! Свет – огонь! Еда будет выглядеть так, что зрители телевизоры облизывать начнут!
– Отлично, Сань, – я по‑дружески хлопнул его по плечу. – Главное, чтобы я на фоне этой еды не смотрелся как помятый пельмень. Ночь была так себе.
– Да ты что! – из‑за гигантской камеры высунулась голова звукорежиссёра Миши. Его усы были настолько пышными, что сержант Петров мог бы ему только позавидовать. – Ты, парень, после субботы – герой! Моя жена вчера решила повторить твой «Вкус правды». Знаешь, чем кончилось? Сожгла новую кастрюлю, наорала на меня, что я не тот розмарин из аптеки принёс, и в слезах заказала пиццу. Так что давай, учи народ уму‑разуму, а то в Империи скоро демографический кризис из‑за твоих рецептов начнётся.
Ну да, ну да, слухи разносятся быстрее ветра. Особенно, если их подтолкнуть в правильном ключе. Что я, собственно, и сделал, благодаря нескольким прекрасным дамам из Попечительского Совета и их подругам, которых они пригласили на тот самый ужин по моей просьбе. Что ж… Фатима заслужила такую славу.
Я невольно рассмеялся. Атмосфера и правда была другой. Какой‑то… своей. Мы больше не были просто набором специалистов, собранных для проекта. Мы стали командой. Эти ребята видели, как я выкладываюсь, пробовали то, что я готовлю, и, кажется, поверили в мою идею. Это было чертовски приятно.
– Ну что, маэстро, готовы зажигать? – в павильон, словно небольшой ураган, влетела Светлана. Сегодня на ней был строгий брючный костюм, в котором она походила на генерала, отдающего приказ о наступлении. – У нас сегодня три выпуска по плану. Времени в обрез, так что…
Договорить она не успела. В дверях, тяжело дыша, нарисовалась полная ассистентка директора.
– Светлана… Игорь… господин Белославов, – сбиваясь, пролепетала она. – Василий Петрович к себе вызывает. Немедленно.
Светлана мгновенно подобралась. Её боевой настрой улетучился, сменившись тревогой. Вызов к директору за пять минут до съёмок – это как чёрная кошка, перебежавшая дорогу похоронной процессии. Ничего хорошего не жди.
– Пойдём, – коротко бросила она мне. – Послушаем, какой ещё гениальный план родился в этой светлой голове.
Кабинет директора студии, Василия Петровича Гороховца, был точной копией своего хозяина. Большой, безвкусный и отчаянно пытающийся казаться круче, чем он есть. В центре стоял стол. На нём – позолоченный орёл, который, видимо, должен был символизировать мощь, но выглядел как дешёвая цыганская побрякушка.
Сам Гороховец, грузный мужчина, на котором дорогой костюм висел мешком, сидел в кресле. Он медленно оторвал от бумаг свои маленькие, глубоко посаженные глазки и уставился на нас.
– А‑а‑а, вот и наши звёзды, – протянул он, изображая радушие. – Заходите, садитесь.
Мы сели.
– Ну что, творцы, готовы к новым свершениям? – Гороховец сцепил пухлые пальцы на огромном животе. – Сегодня, как и условились, пишем три выпуска. Для народа стараемся, так сказать. А вот что дальше…
Он сделал паузу.
– А вот дальше, ребятки, я и не знаю. Посмотрел я ваши рейтинги… Ну, так себе. Прямо скажем, не блеск. Еле‑еле окупаетесь. Так что если мы и продолжим наше, кхм, сотрудничество, то ваш контрактик придётся серьёзно пересмотреть. В сторону уменьшения моих расходов, само собой.
Я молча слушал этот бред. Светлана рядом со мной окаменела. Я видел, как у неё заходили желваки. Она‑то знала, что он врёт. Нагло, беспардонно врёт. Я тоже это знал. Но вида не подал. Просто слушал и улыбался про себя.
Контрактик… – пронеслось в голове. – Уже начал сюсюкать. Почуял запах больших денег, старый хряк. Увидел, что шоу выстрелило, что им заинтересовались столичные шишки, и решил, что я такой же наивный провинциал, как и он. Хочет сбить цену, забрать права на шоу за копейки, а потом продать его втридорога. Ну‑ну. Давай, поиграем, Василий Петрович.
– Я вас услышал, – я вежливо кивнул. – Спасибо, что ввели в курс дела, Василий Петрович. Очень ценная информация. Но, может, мы сперва отработаем то, что уже запланировано? Снимем эти три выпуска, как договаривались. А о будущем поговорим, когда будет что обсуждать. Когда зритель увидит новые серии и мы получим реальные цифры.
Моё ледяное спокойствие, похоже, выбило его из колеи. Он‑то ждал, что мы начнём возмущаться, торговаться, умолять. Что Светлана впадёт в истерику, а я, испугавшись потерять свой единственный шанс, соглашусь на любые его подачки. А я взял и… согласился. Просто отложил разговор.
Гороховец несколько раз моргнул, переваривая услышанное. Его примитивный план пошёл насмарку.
– Кхм… да, – наконец выдавил он. – Это… это разумно. Сначала дело. А потом уже… контрактики. Идите, работайте, таланты. Эфир не резиновый.
Мы молча встали и вышли. Уже в коридоре Светлана развернулась ко мне. Её глаза метали молнии.
– Ты это слышал⁈ Рейтинги не блеск! Да он врёт, как дышит! Нас вся губерния смотрит! Звонят, пишут, на улице узнают!
– Тише, Света, успокойся, – я мягко взял её за плечо. – Я всё слышал. И всё понял. Это дешёвая игра. Он хочет за гроши купить то, что, по его мнению, скоро будет стоить миллионы.
– И что мы будем делать⁈ – её голос дрожал от бешенства и обиды.
– Мы? – я усмехнулся. – Мы будем делать то, что умеем. Ты – снимать лучшее кулинарное шоу в истории этой дыры. А я – готовить. Пускай эта жирная акула думает, что загнала нас в ловушку. Он просто ещё не в курсе, что связался не с мальчишкой‑поваром, а с человеком, который знает сотню рецептов приготовления рыбы. Даже такой скользкой и зубастой. Пойдём. У нас сегодня в меню три шедевра. И мы не имеем права облажаться.
* * *
Стоило надеть рабочий китель, как спина сама выпрямлялась.
Осветители что‑то кричали друг другу, поправляя софиты. Мой рабочий стол из стали сиял под их лучами. На нём уже было разложено всё необходимое. Ножи – заточены. Сковороды – чистые и сухие. И, конечно, продукты. Я придирчиво осмотрел ножку молодого ягнёнка, с тонкими прожилками жира. Идеально. Рядом лежали пышные пучки зелени и крепкие головки чеснока. Всё свежее.
– Всё в порядке, шеф? – ко мне подошёл опертор.
– Более чем, – кивнул я. – Камеру на продуктах держи подольше. Люди должны видеть, с чем мы работаем. Они должны захотеть это ещё до того, как я начну готовить.
– Будет сделано, – он сглотнул, глядя на мясо. – Уже хочу.
Режиссёр махнул рукой.
– По местам! Три… два… один… Мотор!
Яркая красная лампочка на камере ожила. Я сделал глубокий вдох, нашёл взглядом тёмный зрачок объектива и улыбнулся. Не широко, а так, уголком рта. Уверенно и немного нагло. Мол, смотрите, сейчас я покажу вам то, чего вы никогда не пробовали.
– Добрый день, – мой голос прозвучал спокойно и ровно, без капли того беспокойства, что царило во мне совсем недавно. – С вами снова я, Игорь Белославов, и наше шоу «Империя Вкуса». Сегодня мы снова будем творить волшебство.
Рядом со мной возникла Светлана. Она тоже преобразилась. Ушла утренняя злость на начальство, появилась профессиональная улыбка и азарт в глазах. Она была прирождённой ведущей.
– Волшебство, Игорь? – она подыграла мне с лёгкой иронией. – Заинтриговали. Надеюсь, нам не понадобится волшебная палочка?
– Нам понадобится кое‑что получше, – усмехнулся я. – Мы возьмём обычный, понятный всем продукт. Вот эту прекрасную ножку ягнёнка. – Я с уважением провёл по мясу ладонью. – И превратим её в блюдо, от которого вы сойдёте с ума.
Я взял в руки пучки зелени. Камера Саши послушно приблизилась, показывая их крупным планом.
– Посмотрите. Мята, базилик, петрушка. Для большинства из вас это просто трава. Что‑то зелёное для украшения. Но сегодня это будут наши главные инструменты. Вот мята. – Я сорвал пару листиков и растёр их между пальцами. – Она даст нашему блюду свежесть, лёгкую прохладу. Она успокоит яркий, чуть дикий вкус баранины, сделает его благороднее.
Я видел, как Светлана незаметно прикрыла глаза и втянула носом воздух.
– Дальше – базилик, – я взял следующий пучок. – Его ещё называют царской травой. Не просто так. Он даст нашему соусу тёплый, пряный, южный аромат. Запах летнего вечера у моря. А вот эта скромница, петрушка, подарит нам свежесть луга после дождя. Она не будет кричать о себе, она просто создаст фон, на котором мята и базилик заиграют всеми красками.
Пока я говорил, мои руки уже работали.
Острый нож легко скользнул по мясу, срезая тончайшую плёнку. Затем я сгрёб всю зелень, бросил в чашу блендера, добавил несколько очищенных зубчиков чеснока, щепотку соли, и плеснул немного масла. Короткое жужжание мотора – и через несколько секунд в чаше была густая, ярко‑изумрудная паста с невероятным запахом.
– Игорь, я уверена, многие хозяйки сейчас задаются вопросом, – вовремя вставила Светлана. – Зачем такие сложности? Не проще ли просто запечь ножку, как есть?
– Проще, но не вкуснее, – ответил я, выкладывая ароматную пасту на мясо. – Смотрите. Когда мы сворачиваем мясо в рулет, оно пропекается равномернее. Все соки, все ароматы остаются внутри. Каждый кусочек пропитывается соусом. Это как… как упаковать дорогой подарок. Вы же не сунете его в первый попавшийся пакет? Вы завернёте его в красивую бумагу, перевяжете лентой. Так и здесь. Мы упаковываем вкус.
Я втирал соус в мясо, нежно, но настойчиво, проникая в каждую складочку. Затем аккуратно свернул его в тугой, ровный рулет и ловко перевязал специальной нитью.
Саша за камерой снова сглотнул, звукорежиссёр, забыв о работе, высунулся из своей будки и с тоской смотрел на мои руки. Вся съёмочная группа, которая ещё недавно вяло пила остывший кофе, теперь сидела с голодными и восхищёнными глазами.
Я поставил на огонь тяжёлую сковороду. Когда она раскалилась, я аккуратно положил на неё рулет. Раздалось громкое, агрессивное шипение, и к запаху трав добавился главный, самый крышесносный аромат – запах жареного мяса.
– А теперь главный фокус, – сказал я, понизив голос и глядя прямо в камеру. – Никогда не ставьте сырое мясо сразу в печь. Сначала его нужно «запечатать». Обжарить со всех сторон на сильном огне до румяной корочки. Эта корочка – как дверь в сокровищницу. Она не выпустит наружу ни капли драгоценного сока, пока мясо будет томиться в духовке.
Я ловко переворачивал рулет щипцами. Шипение, пар, аромат, мои уверенные движения и блестящие от восторга глаза Светланы – всё это слилось в идеальную картинку. Это и было настоящее шоу.
– Что ж, друзья, – торжественно сказала Светлана, когда я переложил рулет в форму и отправил в разогретую духовку. – Самая ответственная часть нашего волшебства позади. Теперь нашему шедевру нужно немного отдохнуть и набраться сил. А что мы будем делать дальше, вы узнаете сразу после рекламы. Оставайтесь с нами!
– Снято! – крикнул режиссёр. – Отлично! Перерыв десять минут!
Красный огонёк погас. Я выдохнул и провёл рукой по лбу. Светлана тут же подбежала ко мне.
– Игорь, это было что‑то! – прошептала она, и в её голосе уже не было ни капли игры. – Я чуть не захлебнулась слюной, честное слово!
– Это только начало, – усмехнулся я, глядя, как вся съёмочная группа, словно по команде, как сурикаты, повернула головы в сторону духовки.
– Ты не человек, Белославов, ты садист! – простонал Саша из‑за камеры. – Как работать‑то теперь? У меня желудок к позвоночнику прилип!
Я только рассмеялся. Пусть этот Гороховец сидит в своём кабинете и трясётся над своими бумажками. Здесь, на моей территории, происходило то, что не измерить никакими рейтингами.
Глава 21
Все еле стояли на ногах. Снять три выпуска подряд – это было настоящее безумие.
Но усталость была какая‑то правильная, что ли. Мы сделали это. И сделали хорошо. Я это видел по тому, как двигалась команда. Никто не жаловался, никто не филонил. Все работали полноценно.
А потом по павильону поплыл сладковатый аромат запечённого ягнёнка, смешанный с острой ноткой чеснока и свежестью розмарина. Вся съёмочная группа как по команде втянула носом воздух. Усталость на их лицах сменилась чем‑то другим. Голодом. Таким диким, что у меня самого живот свело.
И да, я специально оттягивал этот момент, чтобы вознаградить команду по достоинству, но только после того, как мы всё завершим.
– Ну что, герои труда, – я криво усмехнулся, натягивая свежие прихватки и открывая духовку. – Кто не работает, тот не ест. А кто работает – налетай!
Из раскалённого нутра печи вырвалось облако пара. Я вытащил на свет божий свой шедевр. Он лежал на противне, румяный, блестящий от сока, с хрустящей корочкой.
Я переложил рулет на большое деревянное блюдо. Взял острый нож и сделал надрез. Корочка поддалась с тихим хрустом, и из мяса с шипением вырвался пар. На срезе оно было нежно‑розовым, а в самой середине виднелась сочная, ярко‑зелёная спираль начинки из трав.
Я быстро нашинковал рулет на толстые, щедрые ломти. Каждый кусок полил соусом – он был изумрудного цвета и пах так, что хотелось просто выпить его прямо из соусника. Тарелки передо мной появились будто из воздуха. Команда, забыв про всё на свете, сгрудилась вокруг стола. Никто ничего не говорил. Было слышно только, как звенят вилки и как кто‑то сдавленно мычит от удовольствия. Это был лучший комплимент.
Первым дар речи вернулся к Саше. Он прожевал свой кусок и закрыл глаза.
– Белославов… – выдохнул он с набитым ртом. – Я тебя ненавижу. Вот честно. Как мне теперь есть то, что дома готовят? Это… это просто… Я даже не знаю, как сказать. Мама, прости, но это лучше твоих пирожков. Только не говорите ей, умоляю.
Звукорежиссёр, только энергично закивал, он был слишком занят своей порцией, чтобы говорить. Светлана ела не спеша, маленькими кусочками, как и подобает леди. Но в её глазах плескался такой детский восторг, что это было красноречивее любых слов.
Но эту семейную идиллию, как это обычно и бывает, разрушили. Дверь павильона распахнулась, и снова появилась ассистентка директора.
– Господин Белославов… – произнесла она с лёгкой улыбкой. – Вас опять Василий Петрович к себе вызывает. Срочно. И велел блюдо принести. На пробу.
Весёлый гул за столом мгновенно стих. Вилки замерли на полпути ко ртам. Праздник кончился. Начинался очередной разбор полётов. Я молча взял чистую тарелку, выложил на неё самый красивый кусок рулета, щедро полил соусом и, подумав, украсил веточкой петрушки, которую держал для декора.
– Пойдём, Света, – ровным голосом сказал я. – Время слушать вердикт главного ценителя Зареченска.
Василий Петрович Гороховец, сидел в кресле и с важным видом листал какие‑то бумаги.
Я молча поставил тарелку прямо перед ним. Он медленно оторвал глазки от бумаг и посмотрел на блюдо. Затем взял вилку и нож. Держал он их так неуклюже, будто это были не столовые приборы, а какие‑то незнакомые ему инструменты.
Отрезал крошечный кусочек. Поднёс его к глазам, долго рассматривал на свет. Потом понюхал, сморщив нос. И наконец отправил этот кусочек себе в рот.
Мы со Светланой стояли и ждали. Я видел, как она сжала кулаки до побелевших костяшек. А я был спокоен, как удав. Я уже сотни раз видел этот спектакль.
Гороховец жевал. Долго. Очень долго. Он закатывал глаза к потолку, причмокивал, хмурил свой низкий лоб, изображая титаническую работу мысли и вкусовых рецепторов. Любой человек, хоть раз в жизни евший что‑то сложнее варёного картофеля, понял бы, что это дешёвый цирк. Он пробовал не еду, а проверял на прочность нас. Прикидывал, сколько можно будет сбить с нашего гонорара.
– М‑да‑а‑а… – протянул он наконец, промокая салфеткой пухлые губы. – Неплохо. Весьма неплохо. Я бы даже сказал, съедобно. Изысканно, пожалуй.
Он сделал театральную паузу, наслаждаясь моментом.
– Но… чего‑то не хватает. Понимаете, о чём я? Души в этом нет. Огонька. Нет какой‑то… изюминки. Просто вкусное мясо. А для нашего шоу, для нашего зрителя нужно нечто большее! В общем, идите, молодой человек. Думайте. Думайте, как добавить в ваши рецепты перчинку. А я… я тоже подумаю. Стоит ли вообще продолжать этот ваш… эксперимент.
Он махнул в сторону двери, даже не глядя на нас. Всё. Представление окончено. Можете убираться.
Мы молча вышли. Дверь за нами закрылась с тихим щелчком. Несколько секунд мы просто стояли и молча смотрели друг на друга. Я видел, как её лицо, только что державшее маску ледяного профессионализма, медленно бледнеет. Она поджала губы, и в её глазах мелькнуло что‑то похожее на отчаяние.
Ну вот, началось, подумал я. Сейчас будут слёзы, причитания, что всё пропало. Я уже приготовился произнести какую‑нибудь ободряющую банальность. Но вместо этого я вдруг вспомнил одного похожего типа из прошлой жизни. Тоже продюсер, только в Москве. Он так же сидел в огромном кресле, закинув короткие ножки на стол, и вещал мне, что в моих блюдах «не хватает души». А через полгода его ресторан прогорел, и он пошёл торговать шаурмой у метро.
Воспоминание было таким ярким и нелепым, что я не выдержал. Уголки моих губ дрогнули. Я тихо фыркнул, пытаясь сдержаться, но получилось плохо.
Светлана удивлённо моргнула, её растерянное выражение сменилось недоумением.
– Тебе смешно? – спросила она почти шёпотом.
– А тебе нет? – ответил я, и тут меня прорвало.
Смешок вырвался наружу. Светлана смотрела на меня ещё секунду, а потом её лицо тоже дрогнуло. Она прикрыла рот ладонью, но было уже поздно. Сначала тихий смешок, потом полноценный хохот. Через мгновение мы уже хохотали в голос, прислонившись к обшарпанной стене коридора, не в силах стоять ровно.
Это был не злой смех. Мы смеялись так, как смеются взрослые люди, которые только что посмотрели очень плохую, но очень смешную комедию.
– Искры ему не хватает! – вытирая выступившие от смеха слёзы, выдохнула Светлана, передразнивая его гнусавый голос. – Господи, какая же он напыщенная деревенщина! Он же ничего не понял! Он на полном серьёзе думает, что мы сейчас побежим обратно, будем стучать в его дверь и умолять взять нас в следующий сезон, предлагая работать за еду!
– Он не думает, – поправил я, отсмеявшись и переводя дух. – Он в этом абсолютно уверен. Он – царь и бог в своём маленьком болотце. И он искренне не понимает, что за границами этого болота есть океан.
– И что в этом океане водятся акулы покрупнее его, – закончила она. Смех в её голосе пропал, сменившись стальными нотками.
Она вдруг стала очень серьёзной. Вся весёлость испарилась, а в глазах, которые только что блестели от слёз смеха, загорелся холодный, азартный огонёк.
– Знаешь, Игорь, – сказала она медленно, словно пробуя каждое слово на вкус. – А может, оно и к лучшему. Может, этот жирный боров только что оказал нам самую большую услугу в жизни.
Я молча смотрел на неё, ожидая продолжения.
– Я сегодня уже говорила, что у меня есть хороший контакт в губернской столице, в Стрежневе, – её голос стал ниже, увереннее. – Там мой бывший преподаватель из университета, очень толковый мужик, сейчас возглавляет отдел новых проектов на главном губернском канале. Старый лис, учил меня журналистским расследованиям. Говорил, что из меня выйдет либо гениальный репортёр, либо гениальная мошенница.
Она хитро улыбнулась.
– Я ему ещё неделю назад отправляла наш пилотный выпуск. Тот, что с праздника. Просто так, на всякий случай. Попросила посмотреть, дать совет, так сказать.
– И что он? – спросил я, чувствуя, как внутри что‑то начинает гудеть в предвкушении.
– Он позвонил мне той же ночью, – коротко бросила она. – Орал в трубку, что это бомба. Что это именно то, что они ищут. Свежее, настоящее, без столичного снобизма, но с имперским размахом. Он сказал, что у них там всё забито либо пафосными передачами про жизнь аристократов, либо унылыми новостями. А тут – настоящая история. Они уже несколько недель ждут, когда я дам сигнал.
– Светлана, – спросил я так же тихо. – Какой сигнал они ждут?
Она вскинула на меня свои горящие глаза.
– Твоего согласия. Готов покорять губернию, маэстро?
Мои губы тронула уверенная улыбка. Я вспомнил, как Гороховец снисходительно называл меня «талантом». Что ж, этот талант собирался на гастроли.
– Звоните своему преподавателю, Светлана, – отчеканил я. – Скажите, что маэстро Белославов готов к выездному туру. Нам осталось только назначить день.
* * *
Обратно в «Очаг» я ехал, когда на Зареченск уже опускались сумерки. За окном старенького такси проносились редкие огни фонарей, выхватывая из темноты знакомые до боли улицы, кривые заборы, сонные дома с тёмными окнами. Я ощущал невероятный, пьянящий прилив сил. Адреналин бурлил в крови.
Впереди был Стрежнев. Губернская столица. Совсем другие деньги, другие правила, другие враги. Новый уровень сложности. Новые вызовы. И новые, головокружительные возможности.
* * *
Вечером «Очаг» был закрыт для посетителей. В центре зала, за длинным столом, составленным из трёх обычных, сидели фермеры. Атмосфера в зале была тяжёлой.
Дед Матвей сидел неестественно прямо. Свои растрескавшиеся от работы руки он положил на стол и уставился на них, будто видел впервые. Коля‑Гром сегодня превратился в грозовую тучу. Он не шутил, не смеялся, а просто хмуро пялился в окно, и его могучие плечи как‑то обмякли и поникли. Рядом с ним прижались друг к другу тихий Павел и его жена Анна.
– Начинаем, – тихо, почти шёпотом, скомандовал я своей команде, которая ждала сигнала на кухне.
Настя, Даша и Вовчик, все в чистых фартуках, принялись за работу. Чётко, слаженно, без единого лишнего движения. Они начали выносить из кухни блюда. Не маленькие ресторанные порции с тремя листиками салата. А нормальную, мужскую, понятную еду. Огромные миски с салатом из свежих овощей. Дымящиеся горшки с картофелем, запечённым с чесноком и травами. Гора свежего хлеба с такой хрустящей коркой, что от одного её вида хотелось жить.
Фермеры настороженно проводили их взглядом. Они ждали от меня разговора, каких‑то планов, обещаний. А я вместо этого решил их накормить. Старый поварской трюк: путь к сердцу любого мужика, особенно голодного и злого, лежит через его желудок.
