Текст книги "Имперский повар. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Сергей Карелин
Соавторы: Вадим Фарг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 46 страниц)
С этими словами он фыркнул, развернулся и с гордым видом удалился в свою нору, оставив меня одного наедине с гулкой тишиной, запахом специй и совершенно новыми, пугающими и абсолютно неконтролируемыми ощущениями в этом молодом и таком чужом для меня теле.
* * *
В воздухе плотно висела усталость, сладковатая, как сироп, и тонкий, едва уловимый аромат специй, смешанный с едким запахом чистящего средства.
Я обвёл взглядом своё царство. Всё блестело. Стальные поверхности отражали тусклый свет дежурной лампы, стопки тарелок стояли идеально ровными башнями, ножи в деревянной подставке сверкали, как хирургические инструменты. Всё было на своих местах. Всё было правильно. Впервые за всё это безумное время, проведённое в чужом теле и чужом мире, я почувствовал не только дикую измотанность, но что‑то ещё. Странное, почти забытое чувство глубокого удовлетворения.
Это место оживало. Оно переставало быть просто заброшенной забегаловкой, которую я в одиночку пытался вытащить из грязи. У него появлялась душа. Здесь, в этом ежедневном хаосе, рождалось нечто большее, чем просто закусочная на углу. Здесь рождалась команда.
Я решительно расстегнул верхние пуговицы кителя, который уже успел стать моей второй кожей, закатал рукава и снова встал к плите. Но в этот раз я готовил не для клиентов и не для отработки нового блюда. Я готовил для себя. И для своего единственного, пусть и хвостатого, наперсника в этом странном мире.
В недрах холодильника нашлись припасы: небольшой бумажный пакет с тёмными, плотными грибами, пахнущими лесом и влажной землёй – недавний трофей Рата; кусок настоящего сливочного масла, а не маргарина; одинокая головка чеснока и остатки сливок в бутылке. Ужин простого солдата после тяжёлого, но победного боя.
Процесс готовки всегда был для меня сродни медитации, но сейчас – особенно. Я никуда не торопился. Каждое движение было выверенным, спокойным, приносящим удовольствие. Тонкие, почти прозрачные пластинки чеснока медленно плавились в сливочном масле, наполняя кухню густым, тёплым и таким родным ароматом. Затем к ним отправились грибы. Они тут же зашипели, жадно впитывая масло и отдавая взамен свой лесной дух.
Кухня наполнилась запахом осени, прелых листьев и чего‑то ещё, неуловимо волшебного. Я плеснул в сковороду немного белого вина, оставшегося от готовки, – оно сердито зашипело и окутало плиту облаком пара. Добавил сливки, щепотку мускатного ореха и оставил соус тихонько булькать на самом малом огне, превращаясь в кремовое совершенство.
– Ты выглядишь почти довольным
На край стола, деловито вытирая лапки своим «полотенчиком», взобрался Рат. Он уселся, аккуратно обвил хвостом лапы и уставился на меня чёрными глазками. В них плясали хитрые огоньки.
– Не рановато ли расслабился, шеф? Праздник через пару дней. Город гудит, как пчелиный рой перед грозой. А ты тут пасточки готовить удумал.
Я усмехнулся, откидывая идеально сваренную до состояния «аль денте» пасту на дуршлаг.
– Я не расслабился, хвостатый гурман, – ответил я, смешивая горячее спагетти с бархатным соусом. – Я подвожу итоги и собираю армию.
Словно подтверждая свои слова, я выложил дымящуюся пасту на большую тарелку, а крошечную, почти кукольную порцию, отложил на маленькое фарфоровое блюдечко. Это блюдце я давно выделил для своего шпиона, и он этим несказанно гордился. Поставив угощение перед крысом, я сел напротив и с наслаждением накрутил на вилку первую порцию. Божественно. Просто, но гениально.
– Армию? – переспросил Рат, уже успев запустить свою наглую серую морду в блюдце. Он говорил с набитым ртом, отчего его слова звучали ещё комичнее. – Громко сказано для компании из двух девчонок и одного плаксивого недотёпы, который боится собственной тени.
– Ты мыслишь слишком узко, – возразил я, отправляя в рот ещё одну вилку чистого блаженства. – Даша – мой первый лейтенант. Надёжный, исполнительный и с таким огнём в глазах, что им можно костры разжигать. Вовчик, при всей его неуклюжести, – верный знаменосец. Его слепая преданность, если её правильно направить, способна свернуть горы. А моя сестра Настя – это мой начальник штаба. Она держит на себе весь тыл и не даёт мне окончательно сойти с ума.
Я сделал паузу, загибая пальцы, словно перечислял свои полки.
– Сержант Петров, который теперь жить не может без моих пончиков, – это мой человек в городской страже. Мясник Степан, который рубит мясо одним ударом, но нарезает стейки с нежностью ювелира, – это мой верный поставщик провизии и мой авторитет среди простого люда. Кузнец Фёдор, – это оружейник. Понимаешь теперь?
Рат прекратил чавкать и поднял на меня взгляд. В его глазах промелькнуло что‑то похожее на уважение. Он задумчиво пожевал, проглотил и тщательно облизал усы.
– Крепость, говоришь… – пробормотал он, и в его голосе исчезли привычные ехидные нотки. – Хм. А звучит‑то как солидно.
Он с наслаждением доел последний гриб со своего блюдечка и снова посмотрел на меня.
– Ну что ж. Тогда вашему сиятельству, коменданту крепости, не помешает свежее донесение от полевого агента.
Я вопросительно поднял бровь, откладывая вилку.
– Кабан сегодня днём встречался с какими‑то очень мутными типами у старых портовых складов, – вполголоса, будто опасаясь, что нас подслушают, сообщил Рат. – Я мимо пробегал по своим крысиным делам. Их было трое. Здоровые, как быки, но одеты в какое‑то рваньё, и глаза у всех пустые. И пахло от них, шеф, очень нехорошо.
– Нехорошо – это как?
– Горелой шерстью и самым дешёвым самогоном, – уточнил крыс, брезгливо сморщив нос. – Знаешь, таким, от которого даже портовые грузчики нос воротят. Они о чём‑то шептались, постоянно оглядывались по сторонам, а Кабан совал им в руки деньги. Готов поспорить на кусок лучшего сыра, они к твоему празднику готовятся. Хотят тебе такой салют устроить, что весь город запомнит.
Я замер. Паста, ещё секунду назад казавшаяся верхом кулинарного искусства, мгновенно перестала быть такой восхитительной. Горелая шерсть… Это словосочетание эхом отозвалось где‑то в глубине сознания, разбудив неприятные воспоминания из книг, что я читал об этом мире. Это был маркер. Фирменный знак определённого сорта наёмников, которые не гнушались использовать низкоуровневую, грязную боевую магию. Поджоги, порча, мелкие, но очень пакостные проклятия.
Я медленно опустил вилку на тарелку. Приятная усталость и чувство тихого триумфа испарились без следа. Их место заняла ледяная, колючая тревога. Пока я тут, в тепле и уюте, строил свою маленькую крепость и расставлял на воображаемой карте своих оловянных солдатиков, враг не дремал. Он уже готовил осаду. И его солдаты были далеко не оловянными.
Праздник «Сытого Горожанина» больше не казался мне просто кулинарным состязанием. Он стремительно превращался в настоящее поле битвы. И я, кажется, только что получил первое донесение с передовой.
Глава 3
Сон не шёл. Вообще. Я ворочался с боку на бок, подминал под себя подушку, считал овец, баранов и даже целые отары, но всё было зря. Слова Рата, сказанные его писклявым, но на удивление серьёзным голосом, впились в мозг, как занозы. «Люди с запахом горелой шерсти». Звучало как название дешёвого фильма ужасов, но тревога, которую я почувствовал, была вполне реальной. Холодная, неприятная, она сначала просто щекотала нервы, а потом… потом сменилась чем‑то другим. Чем‑то знакомым и давно забытым.
Азартом.
Тем самым щекочущим чувством в груди, которое я испытывал в прошлой жизни перед открытием нового ресторана. Или когда на кухню вваливалась делегация каких‑нибудь арабских шейхов, требующих приготовить им нечто эдакое, чего нет в меню и вообще в природе. Вызов. Вот как это называется. Кто‑то бросил мне под ноги перчатку. Грязную, вонючую, но всё‑таки перчатку. И я не собирался её просто поднять. О нет. Я собирался набить её соломой, приделать ей рога и повесить над входом в свою маленькую кулинарную крепость как трофей.
За окном стояла непроглядная темень. Воскресное утро ещё даже не помышляло о том, чтобы начаться, и сонный Зареченск утопал в чернильной тишине. Но в «Очаге» уже было не до сна. В зале горела одна‑единственная лампа, и в её тусклом свете я склонился над стареньким принтером.
Он скрипел, как несмазанная телега. Стонал, будто ему было больно. Тяжело вздыхал, но, как старый, упрямый солдат, продолжал выполнять приказ. С натужным, прерывистым жужжанием он выплёвывал из своего нутра тёплые, пахнущие жжёным тонером листы бумаги.
Это были не счета за коммуналку и не новое меню для кафе. Это были карты моей предстоящей битвы.
Первыми на стол легли спутниковые снимки центральной площади. Я выудил из местной «Сети», и качество было, мягко говоря, отвратительным. Размытые пятна, которые с большой натяжкой можно было назвать зданиями. Но общую диспозицию я понял. Вот ратуша, вот фонтан, который никогда не работает, вот скамейки, на которых днём отдыхают местные любители дешёвого портвейна.
Следом пошли старые, пожелтевшие даже в цифровом виде архитектурные чертежи той же площади. Их я нашёл в открытых архивах городской Управы.
Наконец, принтер, натужно кряхтя в последний раз, выдал финальную пачку. Идеально чистые, пустые бланки. Святая святых любого профессионального повара. Технико‑технологические карты, или просто ТТК. Документы, в которых каждый грамм соли, каждая минута жарки, каждая потраченная калория просчитаны с безжалостной, математической точностью. Я собирался явиться в Попечительский Совет не с красивой идеей и горящими глазами. Я принесу им холодный, выверенный до последней копейки бизнес‑план.
Закончив с печатью, я не стал терять ни секунды. Схватив охапку ещё тёплых бумаг, я ворвался на свою кухню. В моих глазах, я это чувствовал, горел хищный, голодный огонь, которого ещё не видели ни Настя, ни Даша. Это был не взгляд повара, который собирается приготовить завтрак. Это был взгляд генерала, который раскладывает на столе карту перед решающим наступлением.
Я даже не подумал разжигать плиту или доставать продукты. Сегодня кухня была не местом для готовки. Она стала моим штабом. Мозговым центром.
Я нашёл в ящике рулончик дешёвого скотча, который постоянно прилипал к пальцам, и начал действовать. Лист за листом, схемы, карты и таблицы ложились на идеально чистые белые стены, на дверцы шкафов, на холодную нержавеющую сталь холодильника. Вот карта площади – здесь, в этом секторе, будут стоять столы для гостей. Основные жаровни ставим с подветренной стороны, чтобы ароматный дымок от мяса сносило прямо в толпу, заставляя их истекать слюной, а не в лицо моим поварам. Вот распечатанные рецепты с фотографиями – это мои ударные дивизии, каждая со своей уникальной задачей.
Когда последняя схема была приклеена, я достал самое главное. Несколько листов плотной бумаги, на которых всю ночь, подгоняемый внезапным озарением, я карандашом делал наброски. Это были чертежи. Мои собственные, нарисованные от руки чертежи. Я повесил их в самом центре, на самое видное место – туда, где обычно висело меню дня.
На бумаге было изображено нечто странное. Массивное, громоздкое и абсолютно непонятное для любого нормального человека. Конструкция из металла, похожая одновременно на гигантскую испанскую сковороду для паэльи, доменную печь из ада и алхимический аппарат для перегонки чего‑то запретного. Несколько уровней, сложная система заслонок, большие колёса для передвижения и хитроумная система труб, уходящая вверх, как на пароходе.
Идея пришла внезапно, как удар молнии. Я просто лежал, тупо смотрел в потолок, пытаясь уснуть, и вдруг понял. Праздник. Что такое праздник для этих людей? Это шанс бесплатно набить брюхо. Но я не собирался их просто кормить. Я собирался устроить им представление. Алиев и его шавки готовят мне мелкие пакости? Хотят поджечь палатку или подсыпать слабительного в еду? Как это мелко. Как предсказуемо. Это уровень уличной шпаны. Я же отвечу им так, как привык отвечать всегда – асимметрично. С размахом.
Праздник – это шоу. Спектакль. А у каждого хорошего спектакля должна быть своя сцена и свой главный герой. И героем будет не только еда, которую я приготовлю. Героем станет то, НА ЧЁМ я её приготовлю.
Никаких жалких, убогих мангалов, на которых можно поджарить пару сосисок. Никаких чадящих костров, от которых больше дыма и слёз, чем жара. Я построю нечто грандиозное. Нечто, чего этот город ещё никогда не видел. Мобильную кухню‑крепость. Огромный стальной алтарь, на котором мясо будет проходить священный ритуал на глазах у сотен людей. Это будет зрелище. То, что они запомнят на всю жизнь.
И пока все будут смотреть на моё шоу, на мой огонь, на мою еду, загипнотизированные зрелищем, никто даже не заметит мелких пакостников, которые попытаются что‑то там поджечь в тёмном углу. Я заберу себе всё их внимание. Абсолютно всё.
Я отошёл на пару шагов и скрестил руки на груди, оглядывая результат своих ночных трудов. Кухня смотрела на меня десятками схем, цифр и чертежей. Она превратилась в мозг моей операции. И этот мозг только что заработал на полную мощность. Война за Зареченск переходила в новую, активную фазу. И я собирался выиграть её одним, но сокрушительным ударом.
* * *
Я как раз прилаживал скотчем последний, самый главный чертёж, когда за спиной раздался тихий скрип старой кухонной двери. Я не обернулся. Даже не дёрнулся. Я знал, кто это. Моя маленькая армия прибыла на утренний смотр, точно по расписанию.
– Ого…
Первой звук подала Даша. Это было не слово, а скорее короткий, удивлённый выдох. Настя же просто застыла на пороге, и я мог почти физически ощутить, как её огромные серые глаза становятся ещё больше, пытаясь охватить весь тот бумажный хаос, в который я за ночь превратил нашу кухню. Стены, холодильник, даже дверцы шкафчиков – всё было увешано листами с какими‑то схемами, расчётами и неровными надписями, сделанными толстым маркером.
Пауза затянулась. Я слышал их растерянное сопение за спиной. Они, должно быть, ожидали увидеть привычную утреннюю картину – меня у плиты в идеально чистом фартуке, тонкий аромат свежесваренного кофе и безупречный порядок. А вместо этого попали в логово сумасшедшего профессора или, скорее, в штаб подпольной организации, готовящей как минимум государственный переворот.
– Игорь, что… что это такое? – наконец нашла в себе силы спросить Настя. В её голосе смешались недоумение, растерянность и лёгкая, едва заметная нотка страха. Она, наверное, решила, что её брат окончательно съехал с катушек после всех наших приключений. – Ты решил нас к экзаменам готовить? Контрольная по кулинарной геометрии?
Я усмехнулся, не отрываясь от своего занятия. Прижал посильнее уголок чертежа, разгладил противную морщинку на бумаге.
– Это подготовка к бою, сестрёнка, – ответил я, всё ещё стоя к ним спиной. – Настоящая военная операция.
Даша, в отличие от оцепеневшей Насти, оказалась смелее. Я услышал её лёгкие шаги по линолеуму. Она подошла ближе, прямо к стене, на которой висела моя главная разработка. Я чувствовал её любопытный взгляд, скользящий по моим кривоватым, но вполне понятным чертежам.
– А это что за чудище? – её голос звучал не испуганно, а скорее заинтригованно. В нём слышались весёлые нотки. – Похоже на паровоз, который съел беседку. И зачем ему столько труб? А вот эта штука сбоку… это что, лебёдка?
Вот оно. Правильный вопрос. Не «зачем ты сошёл с ума», а «как это работает». В этой девчонке определённо был стержень. И инженерная жилка.
Я закончил со скотчем и медленно, с чувством собственного достоинства, повернулся к ним. На их лицах была написана целая гамма чувств. Настя смотрела на меня с откровенной тревогой, нервно теребя край своей футболки, словно ожидая, что я сейчас начну говорить на неизвестном языке и пускать изо рта пену. Даша же, наоборот, склонила голову набок, и в её зелёных глазах плясали азартные, любопытные искорки. Она смотрела не на меня, а на мои чертежи, пытаясь разгадать эту диковинную головоломку.
– Это, дорогая моя Даша, – я торжественно развёл руки в стороны, указывая на своё творение на стене, и почувствовал, как мои глаза блестят от предвкушения, – наш главный козырь. Наше секретное оружие. Инструмент, который принесёт нам победу в грядущем Празднике. Я назвал его… «Царь‑Мангал»!
Я выдержал театральную паузу, давая им возможность переварить это грандиозное название. «Царь‑Мангал». Звучало глупо, пафосно и совершенно по‑местному. Как раз то, что нужно, чтобы впечатлить здешнюю публику.
– Царь… что? – пробормотала Настя, всё ещё не веря своим ушам.
– Это гениально! – выпалила Даша, и её лицо озарила широкая улыбка. – Папа рассказывал, что у нас в городе когда‑то давно отлили Царь‑Колокол, который так ни разу и не зазвонил. Очень в нашем духе!
– Именно! – я щёлкнул пальцами. – Но о нём позже, – я решительно хлопнул в ладоши, и звук эхом разнёсся по кухне, заставив их обеих вздрогнуть. – У нас будет время всё обсудить. А сейчас – за работу! Сегодня воскресенье, а значит, к обеду у нас будет аншлаг. Даша, на тебе заготовки овощей – лук, морковь, перец. Настя, проверь запасы напитков в холодильнике и протри столы в зале. Вовчик скоро придёт, ему поручим чистку картошки. Шевелитесь, дамы. Война войной, а обед по расписанию.
Мой голос прозвучал резко, по‑командирски. И это сработало. Они обе, словно солдаты, услышавшие команду «подъём», встряхнулись, переглянулись и без лишних слов бросились выполнять мои указания. Магия простого приказа. Великая вещь, особенно когда имеешь дело с растерянными девушками.
Вскоре кухня снова наполнилась привычными, рабочими звуками: мерным стуком ножа по доске, журчанием воды из крана, тихим скрипом дверцы холодильника. Мой военный штаб снова превратился в кухню. Но я‑то знал, что это лишь затишье перед бурей. И глядя на то, как уверенно и быстро двигаются руки Даши, шинкующей лук, я понимал, что моя маленькая армия, пусть она пока и состоит всего из двух симпатичных девчонок, готова к предстоящей битве. Я налил себе кружку остывшего кофе, отпил горькую жидкость и с удовлетворением посмотрел на главный чертёж. Да, «Царь‑Мангал» ещё задаст жару этому городишке.
* * *
Воскресное утро на нашей кухне гудело.
Даша уже расправилась с целой горой овощей. Теперь её быстрые руки потрошили куриные тушки с такой сноровкой, что я невольно залюбовался. Настя закончила наводить блеск в зале и теперь стояла рядом со мной, помешивая соус. Она делала это так аккуратно, будто боялась его разбудить. Ну а я, дирижёр этого маленького, но гордого оркестра, стоял в самом центре. Мой нож мелькал, превращая кусок говядины для бефстроганова в идеально ровные брусочки. Лезвие двигалось так быстро, что казалось серебряным размытым пятном.
Идиллию нарушил грохот. Дверь на кухню распахнулась с такой силой, что чуть не слетела с петель, и в проёме появился он. Вовчик. Наш знаменосец, чтоб его.
Волосы торчали в разные стороны, на щеке алел отпечаток подушки, а дышал он так, будто только что в одиночку толкал сюда автобус из другого конца города.
– Шеф! Игорь! Простите! – выпалил он, хватая ртом воздух. – Я это… опоздал! Автобус… он… сломался!
Стук ножей оборвался на полутакте. Даша застыла, держа в руке куриную ножку, словно скипетр. Настя дёрнулась и испуганно втянула голову в плечи. На кухне повисла такая тишина, что было слышно, как кипит бульон.
Я не обернулся. Не сразу. Я медленно, с показной аккуратностью, дорезал последний кусочек мяса. Отложил нож. Вытер руки о белоснежное полотенце, висевшее на поясе. И только потом, неторопливо, словно хищник, оценивающий жертву, повернулся к нему.
Кричать? Зачем? Это для слабаков. Я говорил тихо, но от моего голоса, казалось, инеем покрылись кастрюли.
– Вовчик, – начал я, глядя ему прямо в глаза, которые он тут же постарался спрятать. – У меня для тебя две новости. Как это обычно бывает, хорошая и плохая.
Парень нервно сглотнул. Его кадык дёрнулся так заметно, что я невольно проследил за его движением.
– Хорошая новость, – продолжил я всё тем же спокойным, ледяным голосом, – заключается в том, что ты мне отчаянно нужен. Без тебя мы не справимся.
На его лице промелькнула тень облегчения. Рано радуешься, мальчик.
– А плохая… ты мне нужен был полчаса назад. И будешь нужен каждую секунду до следующей субботы. Потому что на Празднике ты будешь работать с огнём. Один. Перед всем городом.
Я ждал чего угодно: страха, паники, мольбы о прощении. Но Вовчик, видимо, решил, что лучшая защита – это нападение. Он выдавил из себя кривую, хвастливую усмешку.
– С огнём? – переспросил он, и в его голосе зазвенели нотки дешёвой бравады. – Пф‑ф, да вообще не проблема, шеф! Я с пацанами в лесу сто раз шашлыки жарил! Мангал, угли, мясо – да я это с закрытыми глазами могу! Знаете, какой у меня маринад? Лук, пиво…
Он даже приосанился, пытаясь казаться опытнее и взрослее. Глупый мальчишка.
Тут уже усмехнулся я. Но моя усмешка не обещала ничего хорошего.
– Ты жарил шашлыки, Вовчик. На мангале. А будешь готовить на «Царь‑Мангале». На адской машине весом в полтонны, с тремя ярусами огня и такой тягой, что она может засосать небольшую собаку. На конструкции, которую до тебя в этом городе никто не видел. И вряд ли когда‑нибудь увидит. И мариновать ты будешь не в пиве, а в смеси из двенадцати трав, которые ты сам подготовишь.
Его хвастливая улыбка начала медленно сползать с лица, как подтаявший снег с крыши.
– Поэтому, – я сделал к нему шаг, и он инстинктивно попятился, – с этой самой минуты ты работаешь сам. Вот, – я небрежно кивнул на стену, сплошь увешанную моими схемами, чертежами и рецептами. – Это твои приказы. Рецепты, граммовки, последовательность действий. Твоя библия на ближайшую неделю. А вот, – я указал на гору продуктов, – твои боеприпасы. Мы с девочками, конечно, поможем, если будет совсем завал. Мы не звери. Но если ты ошибёшься… если испортишь хоть грамм продуктов или перепутаешь хоть один шаг…
Я не стал продолжать. Я просто молча взял со стола свой длинный, остро отточенный шеф‑нож. Я не угрожал им. Я просто медленно, самым кончиком лезвия, указал на дверь, ведущую из кухни вон.
– Дверь там.
Вовчик проследил за движением ножа, потом снова перевёл взгляд на моё лицо. И, кажется, всё понял. Вся его напускная храбрость испарилась без следа. Он побледнел так, что веснушки на его носу стали похожи на россыпь чёрного перца. Он снова сглотнул, но на этот раз звук получился громким и каким‑то жалким. Стоял, понурив голову, как провинившийся щенок, которого ткнули носом в лужу.
Я молча отвернулся и снова взялся за работу, давая понять, что представление окончено. На кухне снова застучали ножи, но напряжение никуда не делось. Оно висело в воздухе, плотное и тяжёлое.
Конечно же, заготовки для Праздника я ему не доверю, на стене перед ним висели ТТК для блюд, которые требовалось приготовить сегодня. А также, завтра, послезавтра, и так далее до конца дней нашего «Очага». Да, простые блюда для простого народа. Но… пускай справится хотя бы с этим.
Через пару минут, когда я отошёл к плите, чтобы проверить соус, то краем глаза заметил, как Настя осторожно подошла к поникшему Вовчику. Она ободряюще, по‑сестрински, похлопала его по плечу.
– Не бойся, – тихо сказала она, думая, что я не слышу. – Он не злой. Честно. Просто… на него сейчас столько всего навалилось. Этот праздник, Алиевы, весь город смотрит… Он очень на тебя рассчитывает. Правда‑правда.
Я сделал вид, что полностью поглощён соусом, но слышал каждое её слово. Умница, сестрёнка.
Наступила пауза. Я украдкой посмотрел на парня. Тот медленно поднял голову. Посмотрел на Настю, потом на мою спину. И в его глазах что‑то изменилось. Страх никуда не делся, но к нему примешалось что‑то ещё. Упрямство. Ответственность. Он испугался не моего гнева. Он испугался подвести того, кто на него «очень рассчитывает».
Эти простые, тихие слова моей сестры подействовали на него лучше любой самой пламенной речи или самой страшной угрозы. Он глубоко вздохнул, решительно вытер ладонью вспотевший лоб и с таким видом, будто шёл на амбразуру, направился к горе нечищеной картошки.
Испытание для новобранца началось.
