Текст книги "Имперский повар. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Сергей Карелин
Соавторы: Вадим Фарг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 46 страниц)
Но надо было узнать, что вообще здесь происходит. Нет, я догадывался, что и как, но почему копы всё же решились на столь отчаянный шаг?
– Степан? – мы с сестрёнкой протиснулись к семейной чете Ташенко. – А как так‑то? Улик же нет?
– Не было, – грозно ухмыльнулся мясник, будто только что лично сломал ненавистному барану, который то и дело его бодал, шею. – Те залётные парнишки наконец‑то заговорили. Ваня говорит, что его вызвали утром, тогда‑то они и поведали о том, кто их нанял.
Ну да, конечно, Алиев. И сейчас сарказм, потому что я не верил в это. Уж как‑то всё топорно и глупо. Даже для такого «капризного и обидчивого» купца, как Мурат.
Тяжёлые ворота из кованого железа со скрежетом поползли в стороны. Звук был такой, будто старому великану наступили на ногу. Утренняя тишина тут же испарилась. Вокруг защёлкали затворы камер, а толпа любопытных, до этого сдерживаемая стражей, подалась вперёд, как вода, прорвавшая плотину. Я почувствовал, как Настя, стоявшая рядом, сильнее вцепилась в мой рукав и перестала дышать.
Из тёмного проёма ворот показались двое стражников в парадной, но уже помятой форме. Они тащили кого‑то третьего. Этим третьим оказался Мурат Алиев. Он не шёл, а скорее висел между ними, как тряпичная кукла. Его дорогой шёлковый халат, который он так любил, нелепо распахнулся, и все увидели пижамные штаны в дурацкую сине‑белую полоску. Лицо купца было белым, как свежевыпавший снег, а его холёные усы безвольно обвисли. Он отчаянно упирался ногами в брусчатку, мотал головой и что‑то кричал. Голос у него был тонкий, почти женский, и срывался на визг. В нём не было гнева, только липкий, животный страх.
– Пустите меня! Это всё подстава! Я ничего не делал! – верещал он, дёргаясь в руках стражников. – Это он! Этот поварёнок! Он всё подстроил! Я вас засужу! Да я…
Договорить он не успел. На высокое крыльцо их особняка вышла его мать, Фатима.
И в этот самый миг весь спектакль перевернулся. Я ожидал увидеть разъярённую тигрицу, готовую рвать и метать, чтобы защитить своего детёныша. Но на крыльце стояла сгорбленная, будто за одну ночь постаревшая на двадцать лет, старуха. На ней был простой тёмный платок, а не дорогие шелка. Плечи опущены, лицо – серая маска горя. В руках она судорожно сжимала какой‑то крошечный предмет.
Светлана Бодко тут же ткнула своего оператора в бок. Камера наехала на лицо «убитой горем матери». Это был её звёздный час.
– Господин сержант… – голос Фатимы был слабым и надтреснутым, полным непролитых слёз. Она сделала несколько неуверенных шагов вперёд, протягивая руку сержанту Петрову, который вёл арест. Тот замер, удивлённо глядя на неё. – Возьмите, прошу вас…
В её дрожащей ладони я разглядел самую обычную, дешёвую флешку.
– Здесь… здесь всё, – прошептала она, но так, чтобы услышали все вокруг. – Все его тёмные дела… счета, записи разговоров… Я… я больше не могла это покрывать. Он совсем потерял голову… заигрался…
Мурат замолчал на полуслове. Он медленно обернулся и уставился на мать. Его крик будто застрял в горле. В глазах плескалось такое дикое, первобытное неверие, что мне на секунду стало его даже жаль. Так смотрит на хозяина верный пёс, которого тот без всякой причины ударил ногой.
– Мама?
Это слово прозвучало как жалкий писк раненого щенка.
Фатима не выдержала его взгляда. Она резко отвернулась, закрыла лицо руками, и её массивные плечи затряслись в беззвучных рыданиях. Финальный аккорд. Занавес. Мать, которая из любви к закону и справедливости сдала собственного сына. Какая драма! Какая сила духа!
Толпа дружно ахнула. Я увидел, как Наталья коротко и с удовлетворением кивнула. Градоначальник тут же нацепил на лицо скорбную, но решительную мину. Даже на каменной физиономии Земитского промелькнуло что‑то вроде сочувствия.
– Боже мой, она же его мать… – прошептала Настя, ещё сильнее сжимая мой локоть. В её голосе был неподдельный ужас, смешанный с жалостью.
Все поверили. Абсолютно все.
Кроме меня. Потому что я успел поймать её взгляд. Всего на долю секунды, на один удар сердца, прежде чем она закрыла лицо руками. И в этой чёрной бездне не было ни капли горя. Там был холод. Расчётливый, острый и безжалостный холод, как у хирурга, отрезающего ногу, поражённую гангреной. И ещё там был приказ. Безмолвный, чёткий приказ сыну: «Заткнись и играй свою роль».
И тут до меня дошло. Вся картина сложилась. Она его не сдала. Она принесла его в жертву.
Чёрт, а ведь это гениально. Она просто отрезала больную часть, чтобы спасти весь организм. Её глупый, шумный и совершенно неуправляемый сынок наделал слишком много ошибок. Привлёк ненужное внимание, настроил против себя всех влиятельных людей в городе. Он стал обузой. И она, как опытный игрок, просто убрала его с доски. Слила, обставив всё как душераздирающую семейную трагедию.
Теперь она чиста. Она – несчастная мать, жертва обстоятельств. Все обвинения падут на Мурата. А она, переждав бурю, спокойно продолжит заправлять своей маленькой империей из тени. И теперь она станет вдвойне опаснее. Потому что она только что избавилась от своего главного слабого места – собственного сына.
– Невероятно! Просто невероятно! – захлёбывалась от восторга Светлана Бодко в микрофон. – Мы с вами стали свидетелями акта настоящего гражданского мужества! Мать, выбравшая закон, а не кровные узы! Эта история войдёт в анналы нашего города!
Мурата, который больше не сопротивлялся, а просто обмяк и превратился в безвольную куклу, поволокли к полицейской машине. Его тихий, похожий на скулёж, стон утонул в щелчках фотокамер и одобрительном гуле толпы.
Элита города была довольна. Простой народ получил своего злодея. Шоу удалось на славу.
Я смотрел на удаляющуюся машину, но перед глазами у меня стояли холодные, как лёд, глаза старой паучихи. Моё уважение к этому новому врагу росло с каждой секундой.
Да, Мурат был всего лишь пешкой. Глупой и шумной. Его смахнули с доски. Но настоящая игра только начиналась. И играла в ней королева.
Глава 3
После утреннего цирка у особняка Алиевых день пошёл наперекосяк. Вроде бы мы победили, но на душе скребли кошки. Мы с Настей вернулись в «Очаг» и, не сговариваясь, молча взялись за работу. Город гудел. Новость о том, что Мурата «упаковали» полицейские, разлетелась мгновенно, и к нам снова повалил народ. Только вот атмосфера была совсем другой.
Не было вчерашнего шумного праздника, когда люди обнимались и кричали «ура». Сегодня всё было иначе. Посетители заходили тихо, садились, заказывали и ели с каким‑то сосредоточенным, почти благоговейным видом. Словно пришли не в забегаловку, а в храм. Или на поминки общего врага. Это было странное, давящее чувство.
Я стоял у плиты, как автомат, переворачивая стейки. Мясо шипело, пар ел глаза, а в голове снова и снова прокручивалась одна и та же картинка: лицо Фатимы Алиевой. Она была гениальна в своей жестокости. И это пугало в тысячу раз больше, чем тупые наезды её сыночка‑переростка.
Ближе к обеду тихо скрипнула входная дверь. Я, не отрываясь от мяса, бросил через плечо:
– Настя, прими заказ, я сейчас…
Но вместо тонкого голоса сестры я услышал другой. Твёрдый, решительный и до боли знакомый.
– Я сама приму. И помогу приготовить.
Я замер. Сковорода в руке показалась вдруг неимоверно тяжёлой. Я медленно, очень медленно обернулся.
На пороге стояла Даша.
Она выглядела… по‑другому. Всё та же рыжая грива волос, те же зелёные, как лесная чаща, глаза. Но что‑то неуловимо изменилось. Пропал тот щенячий восторг, с которым она смотрела на меня раньше. Вместо него появилась спокойная, стальная решимость. Она смотрела прямо мне в глаза, и в её взгляде не было ни тени страха или сомнений. Будто за эти несколько дней нашей совместной работы она повзрослела лет на десять.
Настя вылетела из‑за стойки, и они с Дашей крепко, молча обнялись. Так обнимаются сёстры, которые думали, что потеряли друг друга навсегда. Да, знаю, звучит пафосно, но примерно так мне эта картина представилась.
– Я всё видела. По телевизору, – тихо сказала Даша, наконец отстранившись. Она перевела взгляд на меня. – И про Алиева утром… тоже слышала. Я вас больше не брошу. Никогда.
Она не стала ждать моего ответа или разрешения. Просто скинула куртку, повесила её на гвоздик, привычным, отработанным движением надела свой рабочий фартук и встала рядом со мной у разделочного стола.
– Что делать, Игорь?
Я смотрел на неё секунду, другую, а потом почувствовал, как уголки губ сами поползли вверх. Впервые за этот день я улыбнулся по‑настоящему, не кривя душой.
– Лук. Мелким кубиком. И поживее, Ташенко, у нас очередь до самой площади.
Команда снова была в сборе. Ну, почти. Но работать стало легче.
* * *
Вечер принёс с собой ещё одного гостя. Когда последний посетитель ушёл, и мы, вымотанные, но страшно довольные, драили кухню до блеска, дверь снова тихонько открылась. На пороге стояла Саша Дода. Яркая, как райская птица, в своей модной куртке, с прядями волос всех цветов радуги.
– Привет, трудяги! Не помешала? – спросила она, окинув нас весёлым взглядом.
Я внутренне напрягся, ожидая очередной неловкой сцены. Обычно при появлении Саши и Настя, и Даша превращались в двух нахохлившихся воробьёв, готовых вцепиться друг другу в перья. Но сегодня всё было иначе.
– Привет, – спокойно кивнула Даша, вытирая руки о полотенце. В её голосе не было ни капли ревности, только усталое дружелюбие. – Чаю хочешь? У нас пирожки с мясом остались. Игорь испёк.
Саша удивлённо моргнула, но тут же широко улыбнулась.
– От пирожков Игоря ещё никто не отказывался!
Настя молча достала с полки ещё одну чашку и поставила на стол.
Я смотрел на них троих, усевшихся за наш маленький кухонный стол, и до меня медленно доходило: что‑то в мире поменялось. Они больше не были соперницами, которые делили моё внимание. Они были… штабом. Моим маленьким, но чертовски надёжным штабом.
Саша отхлебнула чай, съела пирожок и посмотрела на меня уже серьёзно.
– Я не просто так заскочила, Игорь. По делу. Видела утреннее представление. Это было мощно. Твоих рук дело?
– Хотелось бы, но в данном случае я играл в массовке, – усмехнулся я.
– Не радуйся раньше времени, – отрезала она. – Мало ли как эта ситуация может обернуться.
Я молча кивнул. Как же приятно говорить с человеком, который видит ситуацию так же, как и ты.
– Поэтому тебе нужна «крыша», – продолжила Саша, и её глаза азартно блеснули. – Крепкая, надёжная крыша. И у меня есть для тебя один вариант. Помнишь, я говорила, что мой дядя приезжает? Уже на следующей неделе. Сюда, в Зареченск. По очень важным делам.
– И кто твой дядя? – спросил я, уже чувствуя, что речь пойдёт не о простом торговце семечками.
– Его зовут Максимилиан Дода. Он – заместитель главы столичного департамента по надзору за магическими товарами. Ну, и владелец небольшой сети магазинов, как ты уже знаешь.
У меня внутри что‑то ёкнуло и похолодело. Департамент по надзору. Это была тяжёлая артиллерия. Целый линкор.
– Дядя Макс – очень влиятельный человек, – с гордостью продолжала Саша. – И при этом жуткий сноб. Я ему про тебя рассказала. Про твою еду, про то, как ты уделал Алиевых. Он заинтересовался. Сказал, что хочет попробовать. Ну и его жена, естественно, – почему‑то о ней Саша говорила с лёгкой неприязнью. Видимо, не всё столь гладко в их отношения. – Я ведь уже рассказывала тебе, что хочу устроить для них шоу. Дядя любит мясные блюда, его жёнушка, – ну вот, опять, – больше по десертам. Если сможешь их впечатлить… по‑настоящему впечатлить… то у тебя появится такой покровитель, что все Алиевы со всеми связями покажется тебе мелкими сошками. Может, даже в столицу переберёшься.
Она замолчала, давая мне время осознать масштаб предложения. А у меня в голове уже стучали совсем другие мысли, как молот по наковальне.
Столица. Департамент. Высокопоставленный чиновник. Это был шанс получить ответы.
Чиновник такого ранга, как дядя Саши, имеет нужные связи, благодаря которым я смогу узнать и о Татаяне и о графе Яровом. А уже там… должна быть хоть какая‑то зацепки, что прольёт свет на подставу «моего» отца. Потому что я сильно сомневался в том, что всё произошедшее с ним – правда.
– Я его впечатлю, – сказал я тихо, но так твёрдо, что Даша с Настей подняли на меня глаза. – Можешь не сомневаться.
* * *
Мы втроём – я, Настя и Даша – как заведённые, разобрались с горой грязной посуды. Двигались уже почти без слов, понимая друг друга по одному вздоху. Усталость приятно ломила в спине и гудела в ногах, но на душе было светло.
Для ужина я не стал изобретать велосипед. Испёк несколько крупных картофелин прямо в мундире, поджарил до хруста толстые ломти чёрного хлеба, натёртые чесночной долькой, и настрогал огромную миску салата. Овощи днём притащила какая‑то бабуля, наша постоянная клиентка, со своего огорода – мол, «вам, детки, на подкрепление сил».
– Ну что, банда, – сказал я, разламывая горячую, дымящуюся картофелину. – Рабочий день завершён.
Даша счастливо хмыкнула и впилась зубами в свою порцию так, что за ушами трещало. Её лицо было перепачкано мукой, но глаза горели азартом. Настя тоже улыбалась, хоть и выглядела уставшей. Она медленно пила травяной чай, кутаясь в старую отцовскую кофту. Мы были похожи на нормальную семью, которая ужинает после трудного дня.
Я оглядел наше заведение. Покосившиеся столы, старая стойка, которую мы так и не успели заменить, и крошечная кухня. Сегодняшний день показал это предельно ясно: на этой кухне двоим уже тесно, а троим – это просто катастрофа. Мы работали на износ, на самом пределе. И не только мы – это был предел возможностей самого «Очага».
И в этот момент заговорил не Игорь, двадцатидвухлетний парень, который должен был радоваться большой выручке. Заговорил Арсений, сорокалетний шеф, привыкший думать о будущем, о росте, о том, что будет завтра.
– Это всё, конечно, здорово, – начал я осторожно, глядя на дымящийся хлеб. – Но так дальше продолжаться не может. Это тупик.
Девчонки одновременно подняли на меня глаза. В Дашиных плескалось недоумение, в Настиных – тревога.
– В смысле? – первой спросила Даша, перестав жевать. – У нас же сегодня был полный зал! Люди были в восторге!
– В прямом смысле. «Очаг» – это всё. Конец. Наша кухня – это конура, в которой невозможно готовить на такое количество людей. В зале восемь столиков. Восемь! Мы можем и дальше так вкалывать, пока не свалимся с ног, но больше мы не заработаем. Мы не сможем стать лучше. Мы просто выдохнемся.
Я говорил спокойно, раскладывая факты по полочкам, как ингредиенты на разделочной доске. Никаких эмоций, только голая логика.
– Надо думать о будущем. О настоящем ресторане. С большой, светлой кухней, с нормальным залом, с официантами. Может, даже не в этом городе.
Последние слова я произнёс почти шёпотом, но они прозвучали как гром. Настя вздрогнула так, что чай выплеснулся из чашки. Она медленно поставила её на стол.
– Что значит… «не в этом городе»? – тихо переспросила она. Её голос стал тонким и ломким.
– То и значит. Зареченск – это болото. Здесь мы навсегда останемся «той самой шашлычной у дороги». А я хочу большего. И вы, – я посмотрел на Дашу, а потом на сестру, – вы обе способны на гораздо большее. Саша Дода сегодня подкинула отличную мысль. Если мы сможем удивить её дядю‑чиновника, перед нами откроются двери в столицу.
– Нет, – отрезала Настя. Голос её внезапно обрёл твёрдость. – Мы никуда отсюда не поедем.
Я удивлённо приподнял бровь. Такого отпора я не ожидал.
– Это ещё почему? Боишься, что не справимся?
– Я ничего не боюсь! – она вскочила на ноги, опрокинув стул. Её огромные серые глаза потемнели, превратившись в два грозовых облака. – Это наш дом, Игорь! Дом! Понимаешь? Здесь всё, что у нас есть! Это папин дом! Его «Очаг»! А ты… ты хочешь всё бросить? Сбежать? Предать его?
Её слова хлестнули меня по лицу. Память. Наследие. Для неё это старое, продуваемое всеми ветрами здание было не просто недвижимостью. Это была последняя ниточка, связывающая её с родителями, с прошлой жизнью. А для меня, для Арсения, это был просто стартовый актив. Честно говоря, не самый удачный.
– Настя, я не хочу ничего предавать, – попытался я говорить мягче. – Я хочу построить что‑то новое. Что‑то, чем он бы гордился.
– А я не хочу нового! – крикнула она. – Я хочу, чтобы всё было как сейчас! Мы только‑только встали на ноги, у нас появились друзья, люди нас полюбили! Мы… мы почти счастливы. Зачем ты всё это рушишь?
Даша молча смотрела то на меня, то на Настю. Она явно не знала, на чью сторону встать. С одной стороны – я, её наставник, открывший ей новый мир. С другой – её лучшая подруга, которая сейчас отчаянно защищала свой маленький мир.
– Отец был бы рад нашему успеху, – сказал я и тут же понял, что ляпнул глупость.
– Отец⁈ – в голосе Насти зазвенели слёзы. – Да что ты вообще о нём помнишь⁈ Ты же никогда не интересовался его делами! Его считали поваром‑неумехой, который по ошибке отравил важного человека! Его имя смешали с грязью! И это место – единственное, что осталось от него! Единственное, где его фамилию произносят с уважением! И я не позволю тебе это отнять!
Она стояла передо мной, маленькая, заплаканная, но готовая драться до последнего. И в этот момент я понял. Я не могу просто так игнорировать прошлое этого тела. Оно теперь моё. И его боль – теперь моя боль.
Тайна смерти отца… Я думал о ней, но как‑то отстранённо, как о задаче, которую нужно будет когда‑нибудь решить. А для Насти это была не задача. Это была незаживающая рана.
Я тяжело вздохнул, провёл рукой по волосам. Арсений Вольский внутри меня хотел рявкнуть, стукнуть кулаком по столу и настоять на своём. Но Игорь Белославов не мог так поступить со своей сестрой.
– Ты права, – сказал я тихо. – Прости. Я… погорячился.
Настя удивлённо замолчала, только шмыгнула носом.
– Дело не только в амбициях, – продолжил я, глядя им обеим в глаза. – Я не верю в ту историю. В официальную версию смерти отца. Он не мог совершить такую ошибку. Его подставили. И кажется, я начинаю догадываться, кто. Граф Всеволод Яровой. Он числится свидетелем в деле, но… что‑то во мне говорит, что он замешан в убийстве.
Имя графа повисло в тишине. Даша нахмурилась, пытаясь что‑то припомнить. А Настя застыла, и лицо её стало совсем белым, как полотно.
– Я хочу узнать правду, – твёрдо сказал я. – И визит этого чиновника из столицы – наш единственный шанс. У него могут быть связи. Доступ к старым делам, к архивам. Я не предлагаю всё бросить и сбежать. Я предлагаю использовать этот шанс, чтобы получить информацию. Чтобы стать сильнее здесь, в Зареченске. А потом, когда мы будем готовы, мы нанесём ответный удар. И нанесём его не как владельцы маленькой шашлычной, а как сила, с которой придётся считаться всем.
Я смотрел прямо на сестру. В её глазах больше не было гнева. Только растерянность, боль и… слабая, дрожащая искорка надежды.
– Хорошо, – наконец прошептала она, медленно опускаясь на стул. – Хорошо. Сначала – информация. А потом… потом посмотрим.
Я кивнул. Это был компромисс. Очень хрупкий, но это был шаг навстречу. Мои планы никуда не делись. Но теперь у них появилась новая, куда более важная цель. Не просто построить ресторанную империю. А восстановить справедливость. И отомстить за человека, которого я почти не знал, но чью кровь теперь носил в своих жилах.
* * *
Ночь. Глухая, вязкая, как остывший кисель. Город за окном словно выключили – ни звука, ни огонька. Даша ушла пару часов назад, оставив после себя лёгкий запах корицы и суматохи. Настя устало поднялась к себе и, наверное, мгновенно отключилась. А я вот не мог.
Сидел на нашей крохотной кухне. Единственная тусклая лампочка над плитой бросала на стол жёлтое, больное пятно света. В руках кружка с чем‑то, что когда‑то было чаем. Мысли в голове не просто крутились, они устраивали настоящую свалку. Настя и её слёзы. Даша и её решительный взгляд. Предложение Саши Доды с её бесятами в глазах. И поверх всего этого – тяжёлый, холодный взгляд Фатимы Алиевой, который я, кажется, до сих пор чувствовал на затылке.
Тихий скрежет у вентиляции заставил вздрогнуть. Секунда – и на стол бесшумно спрыгнул Рат. Но сегодня он вёл себя иначе. Никаких наглых требований, никакого вынюхивания крошек. Он просто сел напротив, аккуратно обернул хвостом серые лапки и уставился на меня своими умными глазками‑бусинками.
– Не спится, Шеф? – пискнул он так тихо, что я едва расслышал.
– Не берёт, – вздохнул я, отставляя кружку. – Думаю. Слишком много всего за один день.
– О старой карге думаешь? – спросил крыс, и его длинные усы нервно дрогнули.
Я молча кивнул.
– Я видел её глаза, Рат. При аресте собственного сына. Там не было горя. Ни капли. Только холод, злость и… облегчение. Она разыграла всё как по нотам. Гениально и страшно.
– Я знаю, – так же тихо ответил он. – Я снова послал своих. Проверить обстановку.
Я тут же подобрался, весь обратившись в слух.
– И что там?
Рат как‑то поёжился, словно от озноба.
– Её тёмная паутина на месте. Никуда не делась. Но она стала другой. Раньше она вся дрожала от злости и страха её сынка. А теперь… теперь там тишина. Она затаилась. Стало слишком тихо, шеф. Она спокойна. Как сытый паук, который сидит в центре паутины и ждёт.
Его слова были точным описанием моих собственных ощущений. Фатима избавилась от балласта. Глупый, шумный, предсказуемый Мурат больше не путался у неё под ногами, не делал идиотских ошибок и не привлекал лишнего внимания. Теперь у неё полностью развязаны руки. И её удары больше не будут похожи на неуклюжие наскоки её сынка. Они будут точными, тихими и смертельными. Как укус того самого паука.
– Она ударит по самому больному, – проговорил я вслух, и мысль эта показалась липкой и неприятной. – По репутации. По продуктам. По моим людям. По Насте, по Даше…
– Она ударит туда, где ты не будешь ждать, – поправил меня Рат. – Эта дважды в одно место не бьёт.
Мы замолчали. В наступившей тишине назойливое гудение холодильника казалось оглушительным. И тут я понял одну простую, как дважды два, вещь. До этого момента я в основном защищался. Реагировал на их выпады, латал дыры, тушил пожары, которые они устраивали. С Муратом это работало. Но с его матерью – нет. С таким врагом так нельзя. Нужно бить первым.
В голове, словно по щелчку, начал выстраиваться план. Чёткий, холодный и немного безумный. Как рецепт блюда, которое ты никогда не готовил, но точно знаешь, как надо.
Первое. Дядя Саши Доды. Мне нужно его ошеломить, влюбить в мою еду, заставить поверить в меня. Мне нужна «крыша». Но не здесь, в этом городке, а там, в столице. Мне нужен союзник, который стоит на десять голов выше всей этой местной элиты.
Второе. Использовать этого союзника. Не только для защиты. Мне нужна информация. Я должен поднять дело моего отца. Выяснить, что на самом деле случилось в тот проклятый день. Кто такой этот граф Яровой? Знание – это лучший нож на кухне любого интригана.
И третье. Самое главное. Мне нужно снова найти Травку. Я ни черта не смыслю в магии, которой, как оказалось, пропитан этот мир. А Фатима, судя по всему, очень даже смыслит. И не стесняется её использовать. Я не могу драться с ведьмой, имея в арсенале только нож и сковородку. Мне нужны её знания. Мне нужно понять, что это за «тёмная паутина» и с каким соусом её едят.
Я медленно выдохнул. План был наглым до дрожи в коленках. Но другого у меня не было.
Я посмотрел на Рата, который терпеливо ждал.
– Спасибо, друг. Ты мне очень помог.
Крыс фыркнул, и в его глазках блеснул знакомый огонёк.
– С тебя голова самого лучшего сыра, который только можно найти в этом городе. И пожирнее, будь добр. За вредность.
Я невольно усмехнулся. Кажется, мой маленький хвостатый союзник окончательно пришёл в себя.
Я встал, подошёл к окну и посмотрел на тёмные крыши спящего города. Где‑то там, в своём огромном доме, сейчас не спит старая паучиха. Она спокойна. Она думает, что избавилась от помехи и теперь может начать настоящую охоту. Она считает меня просто наглым поваром‑выскочкой, которого нужно раздавить.
Что ж. Она не понимает одного.
Охотник здесь не она. Охота – это тоже своего рода кулинария. И на этой кухне теперь командую я.
