Текст книги "Имперский повар. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Сергей Карелин
Соавторы: Вадим Фарг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 46 страниц)
Глава 22
Телефон зазвонил так неожиданно, что я подскочил на кровати. Ночь, тишина, и этот панический дребезг. Нащупал на тумбочке мобильник. Экран слепил глаза, на нём светилось: «Сержант Петров». Ну, просто зашибись. Копы не звонят посреди ночи с добрыми вестями.
– Да, – прохрипел я в трубку.
– Белославов, это Петров, – голос у сержанта был уставший, без всяких эмоций, будто он сводку погоды зачитывал. – Плохие новости. На твоих, Дашу и Владимира, напали. Они в городской, живы. Но… тебе лучше приехать.
Остатки сна испарились без следа.
– Еду.
Я даже не думал, что надеть. Просто вскочил, подбежал к стене, за которой спала Настя, и заколотил по ней кулаком.
– Настя, подъём! Беда!
Минут через пять мы уже летели по пустым улицам в старом, дребезжащем такси. Настя прилипла к окну, молча глядя на фонари, которые смазывались в одну сплошную жёлтую полосу. Её пальцы без остановки теребили молнию на куртке. А я сидел как на иголках, не в силах найти себе места. В голове крутилась одна‑единственная мысль, как заевшая пластинка: «Лишь бы живы. Лишь бы не сильно».
Городская больница пахла хлоркой и бедой. Мы вошли в длинный, пустой коридор, где тускло горели лампы дневного света. Тишина давила, обещала что‑то плохое. В самом конце, под табличкой «Приёмный покой», толпились люди. Я сразу увидел Дашу – она плакала, уткнувшись в плечо матери. На её колене были наклеены пластыри. Наталья, была бледная, как бумага. Рядом стоял хмурый сержант Петров. А чуть в стороне, как разъярённый бык в загоне, метался Степан.
Но увидев меня, замер. Лицо перекосило от злобы. Два шага – и он уже рядом. Его рука мёртвой хваткой вцепилась в ворот моей рубашки, и в следующий миг я с силой приложился спиной о стену.
– Я знал! – прорычал он мне в лицо, брызгая слюной. Глаза красные, дикие. – Я, блин, говорил, что добром это не кончится! Связалась с тобой, на свою голову! Это всё ты, твои игры! Моя дочь…
– Папа, хватит! – Даша подлетела к нам, пытаясь отцепить его руку. – Он не виноват!
Но отец её будто не видел и не слышал. Он тряс меня и шипел проклятия.
И тут подошла Наталья. Просто подошла и положила свою тонкую, почти невесомую руку на огромное плечо мужа. Степан дёрнулся, будто его током ударило, и замер.
– Успокойся, – её голос был тихим, но в нём было столько холода, что у меня по спине пробежали мурашки. – Криком не поможешь. Отпусти его.
Петров, который до этого просто смотрел, сделал шаг к нам.
– Ещё одно такое движение, Степан, и я увезу тебя в отдел за нападение. И мне плевать, кто ты и как ты расстроен. Понял?
Степан с каким‑то звериным рыком разжал пальцы. Я медленно сполз по стене, хватая ртом воздух.
– Это Алиевы, – прошипел он, поворачиваясь к сержанту. – Я их достану. Я их на куски порежу.
– У тебя нет доказательств, так что это просто слова, – отрезал Петров, доставая блокнот. – А вот если ты их тронешь, виновным будешь ты. И сядешь. Подумай о дочери.
Наталья на мужа даже не смотрела. Она смотрела прямо на меня. И в её тёмных, спокойных глазах я увидел такую ледяную, концентрированную ярость, что мне стало по‑настоящему страшно.
– Это зашло слишком далеко, Игорь, – тихо сказала она. – Если это они… я не буду ждать полицию. Я их сама закопаю.
Я смотрел на эту хрупкую, элегантную женщину и понимал – она не блефует. Мать моей помощницы была в сто раз опаснее своего мужа‑громилы. И она не шутила. Совсем не шутила.
* * *
Буря улеглась так же резко, как и налетела. Воздух в коридоре всё ещё гудел от напряжения. Степан, отдуваясь, отошёл к стене и уставился в неё невидящим взглядом, то сжимая, то разжимая свои огромные кулачищи. Видно было, что он еле сдерживается, чтобы не разнести тут всё к чертям. Наталья, умница, тихонько увела Дашу к скамейке у стены. Девушка снова уткнулась ей в плечо, но уже не плакала, просто мелко‑мелко дрожала всем телом. Сержант, выглядевший смертельно усталым, потёр переносицу и кивнул мне, мол, отойдём.
Мы сделали пару шагов в сторону от остальных.
– Рассказывай, что вечером было, – голос у него был тихий, почти безэмоциональный. Чисто работа.
Я сделал глубокий вдох, пытаясь собрать мысли в кучу. Адреналин схлынул, и на его месте осталась только тупая, звенящая пустота и чувство гадкой беспомощности.
– Да всё как обычно, господин сержант. Закрыли закусочную, сели ужинать всей командой. Потом ребята начали расходиться. Вовчик вызвался Дашу проводить, время‑то позднее. Вот и всё. Я, честно говоря, не думал, что они опять полезут. Двоих их людей, Кабана и Аслана, уже приняли. Я был почти уверен, что Алиев хотя бы на время заляжет на дно, изобразит законопослушного коммерсанта.
– Это могли быть и не его люди, – нахмурился сержант, что‑то быстро царапая в своём потрёпанном блокноте. – Могли быть обычные залётные отморозки. На таких выйти – почти нереально. Все патрули уже на ушах, но если у них была машина… – он махнул рукой, – ищи ветра в поле. Уже за чертой города могут быть.
Даша, услышав наш разговор, подняла голову. Слёзы высохли, оставив на щеках грязноватые дорожки, но голос, когда она подошла к нам, звучал на удивление твёрдо.
– Я их не знаю, господин сержант. Совсем. В первый раз таких вижу. А наш Зареченск – он же как большая деревня. Если бы они были местные, я бы их точно хоть раз, да видела где‑нибудь на рынке или на площади.
Петров задумчиво кивнул.
– Вот это уже важная деталь. Спасибо, Дарья. Ладно, Белославов, – он снова повернулся ко мне, – пока можешь быть свободен. Если что‑то ещё надумаете – звоните в любое время, не стесняйтесь. А я пойду остальных опрошу. Хотя, кого мне…
Он коротко козырнул и зашагал к выходу, оставив нас посреди блёклого больничного коридора.
– Пойдём, – тихо сказала Настя, которая всё это время незаметно стояла рядом. – Надо Вовку проведать.
Палата, в которую нас пустили, оказалась крохотной и до тошноты стерильной. Две койки, тумбочка, стул. В окне – беззвёздная октябрьская темень. На одной из кроватей, укрытый тонким казённым одеялом, лежал Вовчик. Вернее, то, что от него осталось. Его лицо превратилось в один сплошной багрово‑жёлтый отёк. Правая рука висела на перевязи, а на голени, под задранной штаниной, белел тугой бинт. Он лежал с закрытыми глазами, но, услышав наши шаги, тут же открыл их, если можно так об этом говорить. И даже попытался выдавить что‑то похожее на улыбку.
– Нормально… – прохрипел он, хотя я даже не успел задать вопрос, и постарался приподняться на локте. – До свадьбы заживёт… Завтра на работу приду. Нельзя же кухню без присмотра бросать…
– Ты совсем что ли е… – я вовремя прикусил язык и отвернулся, чтобы не ляпнуть лишнего. Ну, сами посудите. Он лежит в таком состоянии и говорит, что собирается идти на работу? Может, у него контузия, и он не соображает, что говорит? – Ты останешься здесь, – мой голос прозвучал так резко, что я сам удивился. Пришлось тут же сбавить тон. – Ты останешься здесь ровно до тех пор, пока дежурный врач не пнёт тебя под зад со словами, что ты абсолютно здоров. Это не обсуждается. Считай это приказом по кухне.
В этот момент дверь в палату тихонько скрипнула, и вошла женщина в белом халате поверх обычной одежды. Я не сразу её узнал. Аптекарша. Госпожа Зефирова. Только сейчас, без своего привычного кокетливого платья и с волосами, собранными в строгий пучок, она выглядела совсем по‑другому. Старше и серьёзнее. Но это лишь добавляло ей шарма.
– О, Игорь! А я так и знала, что вы приедете проведать своего бойца, – она одарила меня быстрой, но тёплой улыбкой, но тут же её взгляд стал профессионально‑оценивающим. Она без лишних слов подошла к кровати Вовчика, взяла его за здоровое запястье, проверяя пульс, потом аккуратно заглянула ему в зрачки. – Я тут иногда по ночам дежурю, когда рук не хватает. Не волнуйтесь, с вашим героем всё будет в полном порядке. Переломов, к счастью, нет. Сильные ушибы мягких тканей, растяжение связок на руке. Пара дней полного покоя, холодные компрессы, и будет бегать как новенький.
– Я же говорил! – тут же оживился Вовчик, пытаясь сесть. – Завтра уже буду как…
Он осёкся на полуслове, поймав мой взгляд. Я ничего не сказал. Просто посмотрел на него. Тяжело и молча. Видимо, этого оказалось достаточно. Парень надул и без того распухшую губу и с обиженным сопением отвернулся к стене, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень несогласия с такой вопиющей несправедливостью. Но спорить больше не решался.
* * *
Когда мы вышли из палаты, больничный коридор показался ещё более тихим и пустынным. Длинный, тускло освещённый тоннель с казёнными зелёными стенами. Где‑то далеко монотонно гудела лампа. Степан всё так же подпирал стену, но теперь в его позе не было и намёка на прежнюю бычью ярость. Он как‑то обмяк, ссутулился, опустил свои огромные плечи, и казалось, что он стал ниже ростом. Уже не разъярённый медведь, готовый рвать и метать, а просто большой, смертельно уставший мужик, до которого вдруг дошло, что не всё в этом мире решается кулаками.
Я медленно подошёл к нему. Не для того, чтобы снова спорить или что‑то доказывать. Сил на это не было, да и смысла тоже.
– Ты своих уже поднял? – спросил я тихо, глядя не на него, а на трещину в стене напротив. Голос прозвучал хрипло. – У тебя же по всему городу ушей и глаз больше, чем у всей городской полиции. Твои люди должны знать, кого искать. Троих приезжих. Неместных.
Степан медленно повернул ко мне свою тяжёлую голову. В глазах плескалось удивление. Он, наверное, ждал чего угодно: упрёков, криков, может, даже извинений, но точно не этого делового тона.
– Я… – я запнулся, слова застряли в горле, как комок. Пришлось сглотнуть. – Я прошу прощения. Правда. За то, что в мои проблемы были втянуты Даша и Вовчик… Я должен был подумать головой. Предугадать, что кто‑то решит ударить по слабым местам.
Он шумно выдохнул, будто из него разом выпустили весь воздух. Огромная туша обмякла ещё сильнее.
– И ты меня прости, парень. Сорвался… – он провёл широченной ладонью по лицу, стирая с него и злость, и дикую усталость. – Да, мужики уже в курсе. Позвонил всем, кому только можно. Весь рынок на уши поставил, всех таксистов знакомых. Если эти ублюдки ещё в городе, их найдут. Или хотя бы увидят, куда они дёрнули. А там уже дело за нами.
В этот момент к нам подошла Наталья. Она всегда выглядела собранной, но сейчас была похожа на натянутую струну. Строгая, холодная, как директриса школы, которая сейчас будет отчитывать хулигана.
– Скоро приедут родители Володи, – сказала она ровным, безжизненным голосом. Ни капли сочувствия, просто факт. – Они живут в посёлке под Зареченском, им уже сообщили. Игорь, – она впилась в меня взглядом, и от него стало по‑настоящему холодно, – я считаю, будет правильно, если ты их встретишь. И поговоришь с ними. Лично.
Я всё понял. Это была не просьба и не предложение. Это был счёт, который мне выставили за случившееся. И я должен был его оплатить. Посмотреть в глаза матери и отцу и объяснить, почему их сын, который приехал в город подработать в моём заведении, теперь лежит в больничной койке. Моя ответственность. От этого слова захотелось спрятаться.
– Конечно, – кивнул я, чувствуя, как на плечи наваливается что‑то тяжёлое и липкое. – Я их встречу.
Я устало откинулся на холодную стену. Голова гудела. Настя, которая всё это время молча стояла рядом, подошла и мягко положила мне руку на плечо. Она ничего не сказала. Но в этом простом прикосновении было столько молчаливой поддержки, что я на секунду смог выдохнуть. Она не осуждала. Она просто была рядом. И это было сейчас важнее всего на свете. Она не уйдёт. Она останется со мной, что бы ни случилось.
* * *
Сном это назвать было сложно. Так, провалились в тяжёлую, липкую дрёму на пару часов, а проснулись ещё более разбитыми, чем были. Ночи, по сути, и не было – сначала больничный коридор, потом молчаливое такси, потом наша кухня, где мы с Настей сидели до самого рассвета, не в силах подобрать нужных слов.
Я встал первым. В глазах будто песка насыпали, а в голове гудел туман. Спустился на кухню. Тишина. После вчерашнего грохота и криков она звенела в ушах, давила на перепонки. Я обвёл взглядом наше маленькое заведение. Столы, которые ещё вчера ломились от заказов, сегодня стояли чистыми и пустыми. Стулья были задвинуты в ровные, почти военные ряды. Всё это выглядело неестественно, мёртво. Как будто жизнь ушла отсюда вместе с последними посетителями.
Чувство вины было почти осязаемым, холодным комком ворочалось где‑то в груди. Это я их всех в это втянул. Моя идея, моя закусочная, моя ответственность.
Руки сами потянулись к турке – единственное, что сейчас могло хоть как‑то прояснить мысли. Запах молотого кофе немного привёл в чувство. Пока на плите медленно поднималась тёмная пенка, я тупо смотрел в окно. Город нехотя просыпался. Проехали первые автобусы, где‑то раздались недовольные гудки. А мне казалось, что весь мир должен был замереть, остановиться после того, что случилось. Но ему было плевать.
– Доброе утро, – раздался за спиной тихий, почти беззвучный голос.
На кухню, шаркая тапками, вошла Настя. Бледная, осунувшаяся, с огромными тёмными кругами под глазами. Она выглядела так, будто не спала неделю и таскала мешки с цементом.
– Добрым его точно не назовёшь, – буркнул я, разливая по чашкам горькую, обжигающую жижу. Протянул ей одну. Она обхватила её озябшими пальцами, словно пытаясь согреться от маленькой чашки.
– Я сейчас умоюсь и… – начала она, но я её перебил.
– Настя, стоп. Иди в комнату и ложись спать. Нормально поспи, хотя бы пару часов. Я всё равно уже не усну, посижу тут, с бумагами какими‑нибудь разберусь.
– А работа? – она удивлённо вскинула на меня глаза. – Люди же придут. Открываться надо.
– Сегодня мы закрыты, – отрезал я так твёрдо, как только мог. – Повесим на дверь табличку «Закрыто по техническим причинам». И точка.
Она хотела что‑то возразить, но я продолжил, глядя ей прямо в глаза:
– Мы оба вымотаны до предела. Если сейчас встанем к плите, то обязательно что‑нибудь спалим, перепутаем или, не дай бог, порежемся. Кому от этого легче станет? Нам это не нужно.
Настя молча кивнула, понимая, что я прав. В этот момент на столе завибрировал её телефон. Она посмотрела на экран. «Даша». Я кивнул.
– Включай громкую.
– Привет! – голос Даши в динамике прозвучал оглушительно и преувеличенно бодро. Слишком бодро для человека, который попал в больницу. – Как вы там? У нас всё отлично! Вовчику уже намного лучше, он даже шутит и рвётся в бой! Сказал, что к обеду уже будет готов резать лук! Я тут с ним, в палате… всю ночь просидела, конечно.
Я невольно усмехнулся. Бедная девочка, хорохорится. Представил, как она, забыв про себя, про свои разбитую коленку и вчерашний страх, хлопотала вокруг своего раненого героя, отгоняя от него медсестёр.
– Мы скоро вернёмся и сразу за работу! – продолжала тараторить Даша. – Нас так просто не напугать! Эти гады ещё получат своё!
Эта бравада была такой явной, такой отчаянной. Она пыталась убедить не нас, а саму себя, что всё в порядке. Пыталась спрятать за громкими словами вчерашний ужас и липкий страх.
– Даша, – мой голос прозвучал мягко, но так, что она тут же замолчала на полуслове. – Твоя единственная работа на сегодня – отдыхать. И проследить, чтобы Володя делал то же самое. Никакого лука. Пусть лежит и смотрит в потолок. Поняла меня?
В трубке на несколько секунд повисла тишина. Было слышно, как она шумно сглотнула.
– Хорошо, Игорь, – уже совсем другим, тихим и уставшим голосом ответила она. – Поняла. Отдыхать.
Глава 23
Телефон со стуком лёг на столешницу. Настя сидела напротив и обеими руками обхватила большую кружку с остывшим кофе. Смотрела на меня долго и устало.
– Думаешь, это они? Люди Алиева?
Я кивнул, не поднимая головы. Взгляд упёрся в мутный тёмный напиток на дне моей собственной кружки.
– А кто ещё? У нас что, много врагов в этом городе? Мы никому дорогу не переходили, кроме них. Почерк тот же, что и с угрозами. Только теперь они от слов к делу перешли. Сами, конечно, руки не марали, по‑любому наняли каких‑то отморозков со стороны, чтобы концов не найти. Сперва Кабан, потом его человечки, потом… ах, да ты и сама всё знаешь.
– Но… доказательств же нет, – тихо сказала она.
– Вот именно, – глухо ответил я. – Доказательств нет. И не будет. Петров, конечно, хороший мужик, но он один против целой системы. А эти… они уверены, что им всё с рук сойдёт. Что мы испугаемся, замолчим и будем дальше сидеть тихо, как мыши под веником.
Я взял свой смартфон. Старенький, потёртый, но он ещё работал. Пальцы сами собой пролистали список контактов и остановились на имени, которое я пару дней назад записал как «Светлана Бодко». Секунду я помедлил. А потом, выдохнув, всё же нажал «Вызов».
– Алло, Светлана? Здравствуйте. Это Игорь Белославов, из закусочной «Очаг Белославовых», – я старался, чтобы голос звучал спокойно и ровно. – Я по поводу интервью. Помните, мы говорили? Боюсь, его придётся отложить. У нас тут… некоторые проблемы. Непредвиденные обстоятельства.
– Игорь, я знаю! – её голос в трубке прозвучал громко и напористо, без малейшего намёка на сочувствие. В нём звенел азарт зверя, учуявшего кровь. – Именно поэтому мы должны записать его немедленно! Прямо сегодня! Нападение на героев города, которые только что спасли праздник! Представляете, какой это заголовок? Весь Зареченск должен знать правду!
Меня аж передёрнуло от её делового энтузиазма. Сделать шоу из того, что Вовчика отделали так, что на нём живого места нет? Выставить его синяки на всеобщее обозрение, чтобы поднять рейтинги своему каналу? Внутри всё закипело от омерзения.
– Я не собираюсь устраивать цирк из несчастья моих людей, Света, – холодно отчеканил я, подбирая слова. И да, я перешёл на иную форму общения. В тот момент мне это показалось вполне уместно.
– Тогда давайте сделаем по‑другому! – она ни на секунду не сбавила напор. Настоящая акула пера, или что у них тут вместо пера. – Я так понимаю, закусочная сегодня закрыта. Мы приедем к вам домой! Или на кухню! Снимем эксклюзив! Вы, на своём рабочем месте, расскажете, как всё было… Представляете, какие кадры получатся? Герой города не сдаётся и готов к бою на своей боевой позиции!
Я невольно обвёл взглядом нашу маленькую кухоньку. И тут же в памяти всплыли картинки из прошлой жизни: вспышки фотокамер, лезущие в лицо микрофоны, едкие комментарии в Сети от диванных критиков, готовых сожрать тебя за малейшую оплошность… Впустить их сюда? В самое сердце моего маленького мира? Да ни за что.
Но в следующий миг в голове что‑то щёлкнуло. Злость и обида ушли на второй план, уступив место холодному расчёту. Так, стоп. А если посмотреть на это с другой стороны? Сержант Петров их не найдёт, у него связаны руки. У Алиевых денег и влияния хватит, чтобы откупиться от кого угодно. Они чувствуют себя хозяевами жизни. Значит, играть с ними по их правилам – в тёмных подворотнях – бесполезно. Нужно вытащить их на свет. Туда, где их деньги и связи могут оказаться бессильны против одной простой вещи – общественного мнения.
– Хорошо, – неожиданно для самого себя сказал я. Настя, слушавшая весь разговор, аж подпрыгнула на стуле и уставилась на меня во все глаза. – Можете приехать. Но у меня есть одно условие.
– Любое! – кажется, на том конце провода чуть ли не захлопали в ладоши.
– Мы будем говорить о еде. И только о еде. Никаких вопросов про нападение, про Алиева, про угрозы. Мы просто будем готовить. Расскажу пару своих секретов. А про всё остальное… мы поговорим намёками. Очень туманными. Потому что любое прямое обвинение сейчас может привести к тому, что в следующий раз они придут не с кулаками, а с чем‑то похуже. Вы же умная женщина, Света. Понимаете, что не стоит совать голову в пасть злыдню?
В трубке на несколько секунд повисла тишина. Я почти слышал, как у неё в голове щёлкают шестерёнки. Она просчитывала варианты. И она поняла. Поняла, что это может стать началом большой истории.
– Да, – твёрдо сказала она. – Я всё поняла. Не лезть на рожон. Будем у вас через час.
Я положил трубку. Настя смотрела на меня с такой тревогой, будто я только что подписал себе смертный приговор.
– Игорь, ты уверен? Это же опасно! Ты же сам ей сказал…
Я посмотрел на сестру. Она, наверное, впервые увидела в моих глазах холодную, упрямую решимость человека, которого загнали в угол, и он решил огрызнуться.
– Они начали эту войну, Настя. Втихую, исподтишка, в тёмных переулках. Что ж, значит, пора перенести поле боя туда, где светло. Прямо под софиты телекамер.
– Но ты же сказал, что не будешь их обвинять…
– А это и не надо, – я криво усмехнулся. – Иногда, чтобы люди всё поняли, не нужно кричать «Пожар!». Достаточно просто встать рядом с сеновалом и демонстративно чиркнуть спичкой. А выводы они сделают сами. Весь город и так шепчется, кому мы перешли дорогу. Мы просто дадим им повод говорить громче.
* * *
Ровно через час, как и обещали, у дверей «Очага» затормозил белый фургон. На боку красовалась яркая, даже какая‑то вызывающая надпись «Зареченск‑ТВ». Я как раз успел умыться ледяной водой из‑под крана, чтобы окончательно проснуться. Настя, глядя на мою кислую мину, тоже пыталась сохранять спокойствие. Она молча тёрла и без того чистые столы, просто чтобы чем‑то занять руки. Её нервозность прямо‑таки витала в воздухе.
– Игорь, а может, не надо было? – тихо спросила она, не отрываясь от своего занятия. – Ну что мы им покажем? У нас даже вывеска скоро отвалится.
– Нормально всё, Насть, – я постарался улыбнуться как можно бодрее. – Главное – не вывеска, а то, что на тарелке. Прорвёмся.
Дверь открылась, и на пороге появилась Светлана. Если вчера она была похожа на любопытную студентку, то сегодня превратилась в настоящую бизнес‑леди: строгий брючный костюм, волосы стянуты в тугой хвост, а во взгляде – сталь. За ней в нашу тихую закусочную, гуськом, ввалились четверо хмурых мужиков, увешанных проводами и техникой. Один, самый здоровый, тащил на плече камеру, второй, худой и длинный, нёс микрофон на палке, похожей на удочку, а ещё двое волокли тяжёлые ящики с оборудованием. Наше маленькое убежище на глазах превращалось в съёмочную площадку.
– Игорь, доброе утро ещё раз, – Светлана окинула наше скромное заведение быстрым, оценивающим взглядом. – Это моя команда. Где нам лучше всё расставить?
Я уже всё прикинул. Пока ждал их, я не просто травился кофе, а выстраивал в голове идеальную картинку. Я знал, как падает свет из единственного окна, где лучше всего будет смотреться пар от кастрюли и с какого ракурса моя старая плита выглядит не так убого.
– Здравствуйте, – кивнул я, выходя им навстречу. – На кухню проходите, там всё и сделаем. Только осторожнее, у меня тут тесновато, не танцпол.
Они один за другим протиснулись за мной в моё царство кастрюль и сковородок. Оператор с камерой на плече смерил взглядом мою кухню размером с чулан и тяжело вздохнул. Видимо, привык к более просторным павильонам.
– Так, мужики, слушайте сюда, – я хлопнул в ладоши, чтобы привлечь их внимание. – Времени у нас у всех в обрез, так что давайте быстро. Вот этот большой прожектор ставьте в угол у окна. Направляйте на плиту, но не в лоб, а через эту вашу белую тряпку, рассеиватель то есть.
– А это ещё зачем? – буркнул здоровяк с камерой, глядя на меня как на идиота.
– Чтобы лицо у меня в кадре не блестело, – терпеливо объяснил я. – И чтобы тени от носа на пол‑лица не было. Второй фонарь, поменьше, ставьте вот сюда, сзади и сбоку от меня. Он меня от фона отделит, картинка объёмнее будет.
Я ткнул пальцем в место за своей спиной.
– Основную камеру ставь прямо напротив плиты, на треногу. Будешь общий план снимать. А ты, – я повернулся ко второму оператору, который был помладше и выглядел не таким угрюмым, – будешь с ручной бегать. Мне нужны будут крупные планы: как я режу, как на сковородку кидаю, как масло шипит. Понял?
Парень удивлённо кивнул.
– Звуковик, – я обратился к долговязому с «удочкой». – Послушай, как холодильник мой старый гудит. Сильно? Если фонить будет, придётся его на время съёмки из розетки выдернуть.
Съёмочная группа замерла. Четыре взрослых мужика уставились на меня с таким видом, будто я только что предложил им снимать репортаж на Луне. Они, видимо, привыкли, что повара умеют только лук шинковать, а не съёмочным процессом руководить. Светлана, стоявшая у входа на кухню, удивлённо вскинула нарисованную бровь. На её лице деловая маска треснула, и сквозь неё проступило неподдельное изумление, смешанное с чем‑то похожим на уважение.
– Вы, я смотрю, не только в готовке разбираетесь, – протянула она с лёгкой усмешкой, в которой уже не было прежней снисходительности.
Ещё бы, – мелькнуло у меня в голове воспоминание из прошлой жизни. – После десятка кулинарных шоу, где на тебя орут режиссёры, а продюсеры требуют «больше огня в кадре», и не такому научишься.
Я там был по другую сторону баррикад, и сам командовал такими вот ребятами.
Но вслух я сказал совсем другое, стараясь выглядеть обычным поваром, который просто любит, чтобы всё было по уму.
– Да просто не люблю, когда работа стоит. Не будем время терять.
* * *
По щелчку пальцев режиссёра вспыхнули лампы. Моя кухонька тут же превратилась в съёмочный павильон. Яркий, беспощадный свет залил всё вокруг, выставив напоказ каждую царапинку на столешнице, каждую пылинку в углу. Сразу стало душно, а воздух загудел от работающей аппаратуры. Странное чувство. Будто я не у себя дома, а какой‑то диковинный зверёк в клетке, на которого пришли поглазеть.
– Камеры пошли! Начали! – раздался зычный голос из‑за спины оператора.
Светлана, стоявшая рядом, мгновенно преобразилась. Куда делась усталость и лёгкое удивление на её лице? Вместо них появилась ослепительная, профессиональная улыбка. Она сделала шаг вперёд, оказавшись в центре кадра, поправила маленький микрофон на пиджаке и заговорила своим знаменитым бархатным голосом, который в Зареченске знала, наверное, каждая собака.
– Итак, друзья, мы в святая святых! Мы на кухне у человека, чьё имя сегодня у всех на устах, – легендарного Игоря Белославова! – она картинно развела руками, словно моя скромная кухня была по меньшей мере дворцовыми палатами. – Игорь, здравствуйте ещё раз. Спасибо, что согласились впустить нас. Признайтесь, что вы приготовите сегодня для нас и наших дорогих зрителей? Чем будете удивлять?
– Здравствуйте, – я постарался, чтобы голос не дрогнул, и даже выдавил что‑то похожее на улыбку. – Никаких удивлений. Всё будет очень просто. Медальоны из свиной вырезки, овощи на гриле и быстрый соус на белом вине. Такое блюдо, которое любой сможет приготовить дома без всякой магии.
На столе у меня уже всё было разложено по полочкам. Словно солдаты в ожидании приказа, стояли мисочки с нарезанными овощами, бутылки с маслом и уксусом, и, конечно, главный герой дня – нежно‑розовый кусок свиной вырезки.
Я взял в руки нож. И в тот же миг весь мир вокруг сжался до размеров разделочной доски. Вжик. Вжик. Вжик. Нож ходил в руках как влитой, отсекая от мяса идеально ровные, толщиной в два пальца, кругляши. Я работал молча, целиком и полностью уйдя в процесс. В моих движениях не было ни грамма суеты – только холодный, отточенный годами расчёт. И ещё тихая злость. Та самая, что копилась внутри уже не первый день. Сейчас она находила выход в этой монотонной, выверенной работе. Я резал мясо, а в голове прокручивал совсем другие мысли.
– Игорь, – бархатный голос Светланы вернул меня в реальность. – Про вас ходят самые невероятные слухи. Говорят, вы устроили настоящую кулинарную революцию, полностью отказавшись от привычных всем магических добавок и усилителей вкуса. Это правда? Неужели вы не боитесь так открыто бросать вызов всей системе?
Хороший вопрос. Прямой, как удар под дых. Именно то, чего я от неё и ждал.
Я даже не поднял головы. Мой нож закончил с мясом и теперь с тем же методичным спокойствием принялся кромсать сочный красный помидор.
– Я не бросаю вызов системе, Светлана, – ответил я, не отрываясь от доски. – Я просто готовлю еду. Вкусную, настоящую еду, вкус которой нам даёт сама природа. А про этот вкус, к сожалению, многие успели позабыть. Настя, – я повернул голову к сестре. Она до этого тихонько жалась в углу, стараясь не дышать и не попадать в кадр. – Сестрёнка, помоги, будь добра. Почисти и нарежь лук кольцами.
Настя вздрогнула от неожиданности, но тут же кивнула и послушно взяла в руки нож и луковицу.
– Светлана, а может, и вы хотите попробовать? – я с лёгкой усмешкой посмотрел прямо на репортёршу. – Не волнуйтесь, я не заставлю вас плакать над луком. Просто подайте мне, пожалуйста, вон ту бутылочку с маслом.
На её лице на долю секунды промелькнуло неподдельное изумление. Видимо, в её практике ещё не было такого, чтобы интервьюируемый начинал раздавать команды съёмочной группе. Но она была профессионалом. Улыбка ни на миг не покинула её лица.
– С удовольствием, Игорь.
Она взяла бутылку и протянула её мне. Я забрал масло, щедро полил на сковороду. Камера послушно ловила каждое моё движение, каждый жест. Всё. Теперь я не был диковинным зверьком в клетке. Теперь правила диктовал я. А они – съёмочная группа, знаменитая ведущая – лишь послушно следовали за мной. Я был хозяином. И на моей кухне главный герой – еда. И та простая мысль, которую я хотел донести с её помощью.
* * *
Я поставил на самый сильный огонь тяжёлую сковороду‑гриль. Дождался, когда она разогреется. Взял щипцами первый розовый медальон из вырезки. Холодный, нежный. На секунду задержал его над сковородой, словно дразня, а потом – хлоп! – аккуратно опустил на раскалённую поверхность.
Ш‑ш‑ш‑ш‑ш!
Звук был таким громким, что, кажется, зазвенели стёкла. Яростное, злое шипение, от которого по спине почему‑то бегут мурашки удовольствия. Оператор, парень с камерой на плече, аж дёрнулся от неожиданности, но тут же взял себя в руки и навёл объектив поближе. Ещё бы, такое шоу! Я быстро выложил остальные куски. Шипение превратилось в настоящий рёв, а по кухне тут же поплыл такой густой и вкусный запах жареного мяса, что у меня самого слюнки потекли.
– Две‑три минуты, – сказал я вслух, скорее для себя, но и чтобы на камеру попало. – С каждой стороны. Не больше. Нам нужно, чтобы сверху образовалась корочка, которая запечатает все соки внутри. Если проворонить момент – всё, пиши пропало. Будет не мясо, а сухая подошва от сапога.
Я не дёргался, не суетился. Просто стоял и смотрел. В этом есть что‑то гипнотическое: видеть, как жар меняет мясо, как оно на глазах готовится. Вот на поверхности выступили крошечные капельки – это оно, сок. Значит, всё идёт как надо.
