Текст книги "Имперский повар. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Сергей Карелин
Соавторы: Вадим Фарг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 46 страниц)
Я остался сидеть один.
Что это, чёрт возьми, сейчас было? Я словно вернулся в свой родной мир и вновь встретился со своей женой. как же они похожи. и так же не желают никого слышать кроме себя…
Ко мне подошла Настя с подносом. Она тоже смотрела на дверь, за которой скрылась Валерия, с нескрываемым изумлением.
– Игорь, и как это понимать? – тихо спросила она.
Я посмотрел на сестру и вдруг рассмеялся. Нервно, но от души.
– Насть, вот ты мне как женщина женщину объясни. Что это за поведение? Чего она хочет?
Настя на секунду задумалась, а потом тоже тихонько рассмеялась.
– Ой, брат, тут всё просто, – сказала она, убирая со стола мою пустую чашку. – Бывают женщины, а бывают… ну, «женщины». Это как раз второй случай. Она похожа на дорогую породистую кошку. Ей не колбаса нужна. Ей нужно, чтобы ты эту колбасу красиво нарезал, положил на фарфоровое блюдечко и умолял её съесть. Просто капризная девочка, которая привыкла, что весь мир крутится вокруг неё. Не бери в голову.
Её простые слова были мудрыми. Я посмотрел на сестрицу и улыбнулся. Она была права. Это просто избалованная кукла, призрак из прошлого, который не имел никакого отношения к моей настоящей, новой жизни. Пусть она и останется призраком. И уж точно я не позволю ей всё испортить.
* * *
Четверг начался с головной боли. И я сейчас не про похмелье. Прямо напротив нашего «Очага», в пыльном, заброшенном помещении, где ещё на прошлой неделе висела табличка «Аренда», за одну ночь вырос… конкурент. Вывеска, слепленная из дешёвого золотистого пластика, который на солнце слепил глаза, орала на всю улицу: «Восточный Базар». Из распахнутых настежь дверей доносилась какая‑то заунывная музыка с барабанами, а по ветру тянуло приторным запахом жжёного сахара и дешёвых ароматических палочек.
– Да это же… это же они! – первой взорвалась Даша. Она выскочила на крыльцо, уперев руки в бока, и её рыжая коса взметнулась, словно хвост рассерженной белки. – Игорь, ты посмотри! Они даже меню у тебя слизали! «Шашлык по‑царски»! Серьёзно? Да я им сейчас…
Она сделала шаг вперёд, явно собираясь пойти и устроить международный скандал, но я успел поймать её за локоть.
– Спокойно, подруга. Без рукоприкладства.
Я вышел следом и прищурился. Даша была права. На аляповатом стенде, украшенном фальшивыми виноградными листьями, красовались до боли знакомые названия, написанные огромными буквами. Мои первые, самые простые блюда, с которых я начинал раскачивать это место. «Картошечка по‑деревенски», «Салат „Летний“». Только вот цены… Цены были ниже наших чуть ли не вдвое.
– Игорь, что мы будем делать? – Настя подошла сзади, её голос дрожал. – Они же всех клиентов у нас отберут.
Я молча смотрел на этот балаган. Почерк Фатимы Алиевой. Никакой фантазии, никакой изюминки. Просто взять чужое, удешевить донельзя, засыпать тонной своих химических порошков и продавать тем, кому всё равно, что есть.
– Спокойно, – повторил я, положив руки на плечи своим девчонкам. Даша всё ещё дышала так, будто пробежала марафон, а Настя, казалось, вот‑вот расплачется. – Ничего мы делать не будем. Точнее, будем делать то, что и всегда.
– То есть? – недоверчиво спросила Даша.
– Готовить самую вкусную еду в этом городе, – я улыбнулся. – И следить, чтобы на кухне было чисто.
– Но цены! – не унималась Даша. – Люди же не дураки, они пойдут туда, где дешевле!
– Пойдут. Один раз, – я усмехнулся. – Съедят их шашлык, который на вкус как резиновая подошва с «Дыханием Пустыни», запьют всё это дело чаем из пакетика и заработают себе изжогу на неделю. А потом, когда живот пройдёт, они придут к нам. За настоящей едой. Наше оружие, команда, это не демпинг. Наше оружие – вот тут, – я показал им язык. – Вкус. Его не подделаешь. Так что за работу. Сегодня у нас должно быть ещё вкуснее, чем вчера.
Моё спокойствие, кажется, подействовало. Даша перестала рваться в бой и только сердито фыркнула, как ёжик. Настя неуверенно кивнула. Мы вернулись внутрь, на нашу территорию. Весь день прошёл под аккомпанемент навязчивой музыки из заведения напротив. И да, я видел.
Видел, как некоторые из наших постоянных клиентов с любопытством заглядывали к конкурентам. Как пожилая пара, что каждую среду брала у нас запеканку, сегодня вышла с ярким пакетом из «Восточного Базара». Что ж, пусть пробуют. Учиться на своих ошибках – самый надёжный способ.
* * *
Мурат Алиев мерил шагами крохотную клетку – три шага туда, поворот, три шага обратно. Его дорогой шёлковый халат, хоть и помятый, выглядел здесь посмешищем на фоне грязных стен, испещрённых ругательствами и кривыми рисунками.
Унижение жгло его изнутри. Этот повар, этот сопляк Белославов! Он втоптал его в грязь на глазах у всего города. Это идиотское шоу с «Царь‑Мангалом», которое собрало толпу зевак. Проверка, которую этот продажный дурак Мышкин умудрился провалить так, что теперь над ним смеётся последний портовый грузчик. А арест… арест стал вишенкой на этом торте из дерьма. Злоба закипала в груди, сменяясь липким, холодным страхом. Он заскрежетал зубами, чувствуя, как сводит челюсти.
В коридоре послышались шаги. Неторопливые, шаркающие. Мурат замер, прислушиваясь. Вскоре в помещение вошёл полицейский с поникшей миной – рядовой Рыков.
– Наконец‑то! – прошипел Алиев, бросаясь к решётке. – Я думал, ты до утра меня тут мариновать собрался!
– Господин Алиев, тише вы, – зашипел в ответ тот. – Начальник участка только ушёл. Я не могу вот так просто взять и отпереть вас. Тут патруль ходит, камеры везде…
– Мне плевать на твой патруль и на твои камеры! – взвился Мурат, понизив голос до яростного шёпота. – Или ты забыл, кто оплачивает гимназию твоей дочурки? Кто даёт на лекарства для твоей вечно больной жёнушки? По договору ты должен был уже всё подготовить!
Рыков побледнел ещё сильнее, его глаза забегали.
– Не забыл, господин Алиев, что вы…
– Тогда слушай сюда, вошь ты подзаборная! – перебил его купец. – Мне напомнить, кому ты проигрался в карты на прошлой неделе? Эти люди не такие терпеливые, как я, Рыков. Они могут и к Алёне твоей зайти, о здоровье спросить. Или дочку твою после гимназии проводить… Просто чтобы напомнить о долге. Они ведь не знают, что ты у меня на содержании.
Страх в глазах рядового стал почти осязаемым. Он затравленно оглянулся по пустому коридору.
– Помню, господин Алиев. Всё помню. Что мне делать?
– Телефон, – отрезал Мурат. – Дай мне мой телефон. Живо.
Рыков замялся всего на секунду, но этого хватило, чтобы Алиев снова зашипел:
– Ты оглох⁈
Рыков вздрогнул и торопливо сунул руку за пазуху. Через мгновение в руке Мурата оказался смартфон. Пальцы купца замелькали по экрану, нажимая знакомый номер.
– Сейчас я позвоню своим парням, – процедил он, прижимая телефон к уху. – А ты, Рыков, готовься. Тебе придётся поднапрячься. Я больше ни минуты не собираюсь сидеть в этой дыре, пока этот выскочка Белославов гуляет на свободе. У тебя будет весёлая ночка.
* * *
Ночь опустилась на Зареченск. Мы закрыли «Очаг» немного раньше обычного – день выдался нервным, и все вымотались. Я отправил команду по домам, а сам остался подбить кассу и привести в порядок своё царство – кухню. Несмотря на конкурентов, выручка была почти такой же, как вчера. Сарафанное радио работало.
Я закончил мыть последний нож, вытер его насухо и с удовольствием оглядел сияющие чистотой стальные поверхности. Тишина. Только старый холодильник мерно гудел в углу, словно дремлющий зверь. Уставший, но довольный, я присел за столик на кухне, чтобы просто выпить чашку чая перед тем, как идти домой.
В этот момент входная дверь с оглушительным грохотом распахнулась, и в зал буквально ввалился Мурат Алиев.
Он был пьян. В стельку. Одежда грязная и помятая, на белоснежной рубашке расплылось тёмное пятно. Лицо – багровое, опухшее, а глаза… глаза были совершенно безумные, налитые кровью.
– А‑а‑а! Вот ты где, поварёнок! – заорал он, вмиг оказавшись у прохода на кухню, но при этом стоял пошатываясь и цепляясь за дверной косяк. Его голос срывался на какой‑то поросячий визг. – Сидишь тут! Радуешься, да⁈
Я медленно встал. Сердце пропустило удар и заколотилось где‑то в горле. Откуда он взялся? Его же должны были держать в камере.
– Ты… ты мне всю жизнь сломал! – выл он, тыча в меня трясущимся пальцем. – Всю! Моё имя… Мою семью… Ты втоптал меня в грязь!
– Угомонись, Мурат, – сказал я как можно спокойнее, хотя руки сами собой сжались в кулаки. – Уверен, мы можем договориться.
Я старался не делать резких движений. Кто знает, на что этот увалень способен, тем более в таком состоянии.
– Договориться⁈ – он истерично расхохотался, забрызгивая слюной пол. – Поздно ты решился на это, щенок!
С диким рёвом он бросился на меня. Я увернулся от его неуклюжего удара, схватил его за руку и попытался заломить её за спину. Мы сцепились, как два пьяных мужика в кабаке, опрокидывая стулья и с грохотом врезавшись в стол.
Это была грязная, сумбурная возня. В какой‑то момент он вырвался, отшатнулся назад, тяжело дыша. И я увидел, как в его руке что‑то блеснуло.
Да чтоб тебя, нож!
Я не успел среагировать. Не успел даже подумать.
Он с диким воплем снова кинулся вперёд. Я почувствовал сильный, резкий толчок в живот. Один, второй, третий… Сначала даже не боль, а просто какое‑то тупое удивление. Потом по телу разлился обжигающий холод, а за ним пришла острая, режущая боль, от которой перехватило дыхание.
Я опустил глаза. Из моего живота торчала деревянная рукоятка ножа. Белая рубашка под ней стремительно темнела, намокая. Ноги стали ватными, подкосились. Я начал падать, медленно, как в дурном сне, цепляясь пальцами за край стола.
Мир сузился до одной точки. Я видел перекошенное от смеси ужаса и триумфа лицо Мурата, который смотрел на то, что наделал. А потом, уже заваливаясь на пол, боковым зрением я заметил движение под соседним столом.
Два крошечных, но очень ярких зелёных огонька. Глаза Рата. Они горели в полумраке, как два изумруда. Крыс тихонько сидел в укрытии. В его крошечных передних лапках было что‑то зажато. Маленький, сморщенный зелёный листик. Подарок Травки.
А потом наступила темнота…
Глава 10
Первым, что я услышал, был писк прибора. Ровный, монотонный, безразличный. Пик… пик… пик… Слишком уж уверенный для человека, который отчётливо помнил, как ему в живот по самую рукоятку всадили нож.
Я ждал боли. Но вместо неё в животе, прямо там, где было ранение, растекалось странное, почти приятное тепло. Будто кто‑то приложил не лёд, а тёплую грелку. Я мысленно прислушался к себе. Ничего. Ни паники, ни боли. Только это спокойное тепло и дикая усталость во всём теле. Я осторожно пошевелил пальцами. Слушаются. Уже хорошо.
С огромным трудом я разлепил веки. Белый потолок с трещинами, похожими на карту какой‑то неизвестной страны. Я медленно, боясь, что голова отвалится, повернул её. В неудобном казённом кресле, свернувшись калачиком, спала Настя. Её волосы растрепались, под огромными серыми глазами залегли тёмные круги, а пижама с дурацкими совами, в которой она, видимо, выбежала из дома, смотрелась здесь до слёз трогательно. Даже во сне она мёртвой хваткой вцепилась в край моей кровати, словно боялась, что я уплыву, растворюсь в этом больничном запахе.
Я попробовал кашлянуть, чтобы её позвать, но из горла вырвался только слабый, похожий на кошачий хрип. Но этого хватило.
Настя дёрнулась, её голова резко вскинулась. Сонные глаза сфокусировались на мне. Секунду она просто смотрела, не веря. А потом её лицо скривилось, и из груди вырвался какой‑то странный звук – полувсхлип, полустон облегчения.
– Игорь! Ты очнулся! Игорёша!
Она подлетела к кровати, но замерла в паре сантиметров, боясь дотронуться. Слёзы просто хлынули из её глаз, она даже не пыталась их вытирать.
– Я так боялась… Господи, я так боялась… – шептала она, захлёбываясь словами. – Его поймали! Сразу же! Представляешь? Камера… та самая, которую ты на кухне поставил, она всё записала! Как он ворвался, как… как…
Она не смогла договорить, снова всхлипнула, зажав рот ладошкой. Я молча смотрел на неё, давая выплеснуть всё, что накопилось. В моей башке уже вовсю крутились мысли, анализируя информацию. Камера. Это козырной туз.
– А врачи… – Настя сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. – Они ничего не понимают! Они в шоке! Говорят, это просто чудо! Что с такими ранами и потерей крови… ты должен был… ну… ты понимаешь. Но ты жив! И у тебя всё заживает, как на собаке, нет, ещё быстрее! Они утром делали перевязку, так там… – она понизила голос до шёпота, – там почти ничего нет! Швы на месте, конечно, но под ними всё почти затянулось! Говорят, регенерация какая‑то звериная! Словно ты не человек, а… злыдень какой‑то.
Она произнесла это со смесью суеверного ужаса и восхищения.
Я криво усмехнулся. Чудо. Регенерация. Ну да, для них – чудо. А для меня – вполне конкретное воспоминание. Я помнил, как перед тем, как отключиться, во тьме блестели глаза Рата. Но это был магический изумрудный блеск. А в лапках он сжимал тот самый листик, что подарила мне лесная чаровница. Рат сунул этот листик мне в рот. Я помнил его горьковато‑пряный вкус и волну того самого тепла, что до сих пор грело меня изнутри. Я выжил не только благодаря местной медицине (не будем отрицать того, что их помощь тоже бесценна). Но также благодаря лесной магии, о которой здесь, похоже, мало кто догадывался. Странно, мир‑то магический…
Легенда, которую можно и нужно использовать, – отстранённо подумал я. – Повар, которого хранят высшие силы. Звучит неплохо. Гораздо лучше, чем просто везучий дурак.
Я медленно поднял руку – она двигалась, хоть и лениво – и коснулся Настиной щеки, смахивая слезу.
– Тише, Настюш. Всё хорошо, – мой голос был хриплым, но ровным. – Я же тебе говорил, что мы прорвёмся.
Рассказывать ей про лесных духов я не собирался. Зачем? Это моя тайна. Моё новое, неожиданное оружие в этом странном мире. Пусть для всех, включая сестру, это останется чудом. Так даже лучше. Люди любят чудеса. И немного боятся тех, с кем они происходят.
– Мурат… что с ним? – спросил я, переводя тему.
– Сидит, – зло выплюнула Настя, и в её серых глазах на миг сверкнула сталь. – Сержант Петров лично его оформлял. Говорит, запись с камеры – это стопроцентное дело. Покушение на убийство. Ему теперь долго небо в клеточку разглядывать. Весь город гудит! Все на нашей стороне, Игорь! Все!
Я кивнул, закрывая глаза. Город на нашей стороне. Алиев в клетке. А я сам – живой, почти невредимый и с новой, пугающей способностью к заживлению (или это разовая акция?). Ситуация из полной задницы превратилась в… интересную. Очень интересную.
– Хорошо, – прошептал я. – Это очень хорошо. А теперь дай мне поспать, сестрёнка. Мне нужно набраться сил. У нас впереди много работы.
Настя, всё ещё всхлипывая, но уже от счастья, кивнула и снова опустилась в кресло, не выпуская моей руки. Она смотрела на моё умиротворённое лицо и видела чудо.
А я, проваливаясь в целительный сон, уже набрасывал в уме план. Арест Мурата – это не конец войны. Это лишь выигранное сражение. И теперь, когда в моём арсенале появилось не только знание о специях, но и маленькая, пахнущая лесом тайна, игра выходила на совершенно новый уровень.
* * *
Только я начал проваливаться в дремоту, и Настя, кажется, тоже задремала в кресле под монотонный писк больничного аппарата, как нашу тишину просто разнесло в клочья.
Дверь распахнулась с таким грохотом, будто её вышибли ногой. Она со всей дури впечаталась в стену, и на пороге застыли две фигуры. Тяжело дыша, раскрасневшиеся, словно бежали кросс от самой рыночной площади, стояли Даша и Вовчик. Вид у них был такой, будто на их глазах злыдень сожрал градоначальника.
– Шеф!
Первым опомнился Вовчик. Он метнулся к моей кровати, но замер в шаге, боясь подойти.
– Мы как только услышали… – начал он, с трудом ловя ртом воздух.
– … сразу сюда! – тут же перебила его Даша. Она бесцеремонно отпихнула Вовчика плечом и встала у изголовья. Её зелёные глаза горели почти безумным огнём. – Игорь, как ты? Врачи сказали…
– … что это просто чудо! – снова влез Вовчик, протискиваясь обратно. – Рана жуткая, а ты уже… уже почти как новенький!
– А ему сильно больно?.. – пискнул он, теперь уже глядя на Настю, которая спросонья испуганно моргала.
– Вова, не мели ерунды! – шикнула на него Даша, но беззлобно, скорее от переизбытка чувств. – Конечно, больно! Игорь, тебе принести чего‑нибудь? Может, бульон? Я сама сварю, настоящий, куриный! Не эту их больничную баланду! Я мигом, честное слово!
– И я! Я помогу! – поддакнул Вовчик.
Они тараторили без остановки, перебивая друг друга и размахивая руками. Вокруг них закрутился такой маленький ураган, что мне показалось, будто кардиомонитор сейчас запищит быстрее просто из солидарности. Их беспокойство было таким неподдельным, таким искренним и по‑детски трогательным, что я невольно улыбнулся. Поймал взгляд Насти – в её глазах тоже плясали смешинки.
– Тише, – мой голос прозвучал слабо, но в нём, видимо, сохранились привычные командирские нотки. Оба тут же замолчали и вытянулись, будто на плацу. – Оба. Дышите.
Они синхронно и шумно втянули в себя воздух. Выглядело это до смешного нелепо.
– Всё под контролем, – продолжил я, чуть приподняв руку. – Как видите, не помер. Спасибо, что прибежали. Я это ценю.
В голове, уже ясной и почти не болевшей, проскочила мысль. Это ведь какая‑то запредельная, стопроцентная преданность. Эти двое, кажется, были готовы ворваться в операционную и лично штопать меня суровой ниткой.
– Игорь, мы так испугались… – тихо сказала Даша, и весь её боевой запал куда‑то пропал, оставив растерянную девчонку. – Когда нам сказали… мы думали, всё.
– Никакого «всё», – ответил я твёрдо, насколько мог. – Я говорил, что мы только начинаем. А я слов на ветер не бросаю. Так что заканчивайте панику. Скоро буду в строю, работы у нас по горло.
Моё спокойствие, кажется, передалось и им. Вовчик перестал хлюпать носом, а Даша решительно кивнула, и в её глазах снова зажглись знакомые мне боевые огоньки.
– Мы всё подготовим к твоему возвращению! – выпалила она. – Кухню выдраим так, что блестеть будет! Продукты закажем!
– И пончики для сержанта Петрова сделаем! – добавил Вовчик. – Чтобы он этого гада Алиева подольше за решёткой мариновал!
Я снова усмехнулся.
Мариновать? Думаю, Алиева и без пончиков ещё долго не отпустят.
– Вот это уже конструктивный диалог. А теперь марш отсюда. Отдыхайте. И никакой самодеятельности, ясно? Ждите моих распоряжений.
Получив чёткий приказ, они заметно успокоились. Ещё раз окинули меня тревожными взглядами, в которых теперь плескалась надежда, попрощались с Настей и так же стремительно выскочили из палаты.
– Твоя личная гвардия, – с улыбкой прошептала Настя, устраиваясь в кресле поудобнее.
– Моя, – согласился я, прикрывая глаза. – И что мне теперь с ними делать?
* * *
После того как мой взвод юных паникёров наконец‑то испарился, в палате стало тихо. Даже слишком. Настя тоже ушла, я не собирался держать её. Она и без того натерпелась за сегодня. Я лежал, уставившись в потолок и слушал, как за окном шумит город. Скука была почти осязаемой.
Но долго скучать мне не дали. Не прошло и получаса, как в дверь постучали. Так, знаете, вежливо, но настойчиво. Мол, мы знаем, что ты там, и всё равно войдём. Ручка двери плавно опустилась, и она бесшумно открылась.
Если утренний визит моих ребят напоминал налёт стаи перепуганных воробьёв, то сейчас в палату вплыли два боевых фрегата. Наталья Ташенко и Вера Земитская.
Наталья, как всегда, была похожа на ожившую статую – строгий брючный костюм сидел на ней идеально, ни единой складочки. Волосы убраны в такой тугой узел, что казалось, даже ураган не выбьет из него ни прядки. Рядом с ней Вера выглядела совсем иначе. Лёгкое шёлковое платье, которое при ходьбе шуршало, как осенние листья, искусно уложенные локоны и улыбка.
– Игорь, как ты себя чувствуешь? – первой спросила Наталья. Её голос был ровным, без лишних эмоций.
– Жить буду, – я попытался улыбнуться, но получилось, наверное, кривовато. – Спасибо, что зашли.
– Мы не могли не зайти, – подхватила Вера, ставя на тумбочку плетёную корзинку с фруктами. Корзинка была просто произведением искусства, каждый фрукт лежал на своём месте, блестящий и идеальный. – Весь город только о тебе и говорит. Ты снова местная знаменитость. Герой.
Я хмыкнул. Герой с дыркой в пузе. Отличная карьера, ничего не скажешь.
Женщины переглянулись. Всё, формальности закончились, можно переходить к делу. Я это понял ещё до того, как Наталья придвинула к моей кровати единственный стул и села, положив на колени свою сумочку.
– Игорь, мы пришли не только о здоровье твоём узнать, – начала она прямо, без всяких предисловий. – Ситуация в городе меняется. И тебе нужно это знать.
Я молча кивнул. Слушаю.
– Фатима Алиева сегодня утром устроила настоящее шоу, – с ледяной усмешкой продолжила Наталья. – Явилась в Городскую управу. Прямо на заседание. И там, со слезами на глазах, публично отреклась от сына. Представляешь? Заявила, что вырастила чудовище, что ей нет прощения, и что она готова понести любую кару.
Она сделала паузу, давая мне переварить информацию.
– А после этого… – Наталья чуть наклонилась вперёд, – пожертвовала огромную сумму на нужды этой больницы. И отдельно подчеркнула, что часть денег пойдёт на ремонт и новое оборудование для таких случаев, как… с тобой.
Я слушал, и в моей голове всё мгновенно встало на свои места. Красивый ход. Очень умный. Она не пытается вытащить сыночка‑идиота. Она отрезает его, как гангренозную ногу, чтобы спасти всё остальное тело – свою бизнес‑империю. Она превращает позор семьи в акт благотворительности и выставляет себя жертвой.
– Разыгрывает роль несчастной матери, – подытожила Наталья. – И знаешь, что самое противное? Город почти поверил. Теперь она не мать бандита, а бедная женщина, раздавленная горем. Фатима – змея, Игорь. Она только что сбросила старую кожу и теперь пытается выглядеть белой и пушистой. Не верь ей ни на секунду.
– А что с Муратом? – задал я вопрос.
Тут в разговор с явным удовольствием вступила Вера. Она обожала такие истории.
– А вот с Муратом всё ещё интереснее, – её глаза заблестели азартным огоньком. – Нашёлся продажный полицейский, который открыл ему дверь камеры.
– И? – я аж напрягся. Не хватало ещё, чтобы этот урод разгуливал на свободе.
– И его тут же снова поймали! – радостно сообщила она. – Алиев думал, что самый умный, и все в городе будут плясать под его дудку, но нет. Он действовал топорно, даже слишком. Успел только к тебе доехать и… – она на мгновение замолчала. – Прости. В общем, Мурат сделал один шаг на свободу и тут же оказался в новых наручниках. А предатель уже сидит в соседней камере и поёт соловьём, сдавая всех с потрохами.
Значит, мой план с камерой сработал даже лучше, чем я ожидал. Сперва продажный инспектор, теперь вот Алиев, которому теперь никак не отвертеться. Хорошо, что я дал Насте доступ к видеозаписям.
– Но есть один маленький нюанс, – добавила Вера, понизив голос до заговорщицкого шёпота. – Сержант Петров теперь под угрозой увольнения. Как ни крути, побег из‑под его носа. Его спасает только одно: ты до сих пор не подал официальное заявление о нападении. Понимаешь?
Она посмотрела на меня своим проницательным взглядом, в котором плясали черти.
– Сержант рвёт и мечет. Чувствует себя виноватым и обязанным тебе по гроб жизни. Это можно использовать. Конечно, если тебе это нужно.
Вот оно. Вот ради чего они пришли. Доставить на блюдечке новую информацию и новые рычаги давления. Честный коп, который теперь мой должник. Это покруче любых денег будет.
– Спасибо, – сказал я искренне. – Спасибо вам обеим. Эта информация… очень важна.
Наталья удовлетворенно кивнула. Её миссия выполнена.
– Мы на твоей стороне, Игорь. Твой успех – это и наш успех. Весь город ждёт, когда ты вернёшься. И когда снова откроется твоя кухня.
Они поднялись, такие же элегантные и собранные.
– Выздоравливай, – мягко сказала Вера и озорно мне подмигнула. – Шоу должно продолжаться.
Дверь за ними закрылась так же тихо, как и открылась. Я снова остался один. Но теперь тишина не была скучной. Она была наполнена мыслями и планами.
* * *
Вечер подкрался к городу как‑то по‑воровски, без предупреждения. Уставшее за день солнце просто взяло и соскользнуло за крыши, оставив после себя на небе мутные, грязновато‑розовые разводы.
Дверь в палату скрипнула и открылась без стука.
Первым в проёме нарисовался Степан Ташенко. Огромный, молчаливый, как скала. Он даже не поздоровался. Просто шагнул внутрь, обвёл палату тяжёлым взглядом, будто искал, где тут притаились враги, и замер у стены. Скрестил на груди ручищи размером с мою голову. Живой телохранитель, которого я не просил. Но от которого точно не отказался бы.
Следом за ним, как‑то бочком, в палату протиснулся сержант Петров. Форменный китель висел на нём, как на вешалке, знаменитые усы поникли, а лицо стало серым и осунувшимся. Он снял фуражку, вцепился в неё обеими руками и уставился в пол.
В комнате стало так тихо, что я слышал, как гудит кровь в ушах. Только ровный писк кардиомонитора нарушал эту могильную тишину. Пик… пик… пик… Степан молчал, Петров молчал, и я не торопился. Это была его исповедь. Он должен был начать сам.
Наконец сержант с шумом выдохнул, будто из него выпустили воздух.
– Белославов… – голос у него был до того хриплый. Он всё так же буравил взглядом свои стоптанные ботинки. – Я… виноват…
