Текст книги "Имперский повар. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Сергей Карелин
Соавторы: Вадим Фарг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 46 страниц)
Глава 16
Она заперла за мной дверь на тяжёлый засов, и мы оказались в тишине, которую нарушало только тиканье старых настенных часов. Я ожидал, что мы останемся в торговом зале, но она кивнула на неприметную дверь за прилавком.
– Сюда.
Я думал, там склад, заваленный мешками и коробками. Но за дверью оказалась узкая лестница на второй этаж, где, как оказалось, она и жила. Это было уютная, просторная и очень интеллигентная квартира. Огромные книжные шкафы от пола до потолка, забитые толстыми старыми книгами. Пара удобных кресел. А в центре комнаты – круглый дубовый стол, на котором уже горели несколько толстых свечей. Пахло здесь просто невероятно: сушёными травами, старой бумагой и чем‑то ещё – пряным, смолистым и немного сладким. Запах летнего луга и старой библиотеки одновременно.
– Присаживайся, – она указала на кресло. – Может, чаю? Или чего‑нибудь покрепче?
– Спасибо, не нужно.
Она села напротив. Пламя свечи отбрасывало на её лицо причудливые тени, и сейчас она совсем не походила на обычную аптекаршу. В её взгляде была глубина и спокойная, древняя мудрость.
– Меня зовут Вероника, – сказала она, нарушив молчание. – Думаю, можно уже без формальностей.
– Игорь, – кивнул я, хотя прекрасно понимал, что моё имя ей давно известно.
– Я почувствовала в тебе силу, Игорь, – её голос звучал ровно, будто она говорила о погоде. – Дикую, природную. Такую сейчас редко встретишь. Поэтому ты меня и заинтересовал.
Вот так, прямо и без обиняков. Мне это понравилось.
– Я и сам только недавно начал её в себе замечать, – честно ответил я, решив пока не рассказывать про зеленокожую девушку из леса. – Действую в основном наощупь. И сегодня чутьё привело меня к вам.
Я коротко, без лишних жалоб, рассказал, что творится у меня на кухне. Про испорченную еду, про ножи, которые тупятся о помидоры. Вероника слушала очень внимательно, не перебивая, только иногда слегка кивала.
– Грязь, – просто сказала она, когда я закончил. – Обычная энергетическая грязь. Кто‑то очень старательно пачкает твоё рабочее место. Это несложно сделать, если знаешь как. Но и убрать это тоже не так уж трудно. Если, опять же, знать, как.
Она встала и подошла к одному из шкафов. Её пальцы заскользили по рядам глиняных горшочков с аккуратными надписями. Женщина выбрала несколько из них и поставила на стол передо мной.
– Вот, смотри. Это полынь. В народе ею от блох избавляются. Глупцы. Она выжигает любой ментальный мусор, любую чужую волю. А это – можжевельник. Он не выжигает, а создаёт барьер. Невидимую стену. А вот это… – она открыла один из горшочков, и по комнате поплыл густой, сладковатый аромат. – Это донник. Он успокаивает не только нервы, но и само пространство. Убирает «эхо» плохих событий.
Она говорила о травах так, как я привык говорить о специях. Не как о волшебных палочках, а как об инструментах с понятными свойствами. Я слушал, запоминая каждое слово. Это было именно то, что мне нужно.
Затем Вероника взяла несколько сухих веточек из разных горшков, связала их ниткой в небольшой пучок и подожгла от свечи. Травы задымились, наполняя комнату ароматным, серебристым дымом. Она медленно обвела этим дымящимся веничком вокруг меня.
– Дыши, – тихо сказала она.
Я сделал глубокий вдох. И почувствовал, как тугой узел напряжения в груди, который я даже не замечал, начал потихоньку развязываться. Словно кто‑то снял с моих плеч тяжёлый невидимый мешок. Мысли стали яснее, а в тело вернулась лёгкость.
– Что это? – выдохнул я, когда она закончила и затушила пучок в маленькой глиняной чаше.
Вероника вернулась на своё место и посмотрела на меня с лёгкой, чуть ленивой улыбкой.
– Эту смесь в древности использовали воины перед битвой. Она очищает разум и придаёт сил. А ещё… – она сделала паузу, и её глаза хитро блеснули в свете свечей, – … ею пользовались любовники перед долгой ночью.
Намёк был до смешного прозрачным. Двадцатидвухлетнее тело отреагировало – по венам будто пробежал тёплый поток.
– Травы не любят лжи, Игорь, – продолжила она своим бархатным голосом. – Они чувствуют всё настоящее.
Я посмотрел в её глаза, на её чуть приоткрытые губы, на которых играла улыбка.
– И что же они чувствуют сейчас? – спросил я, подаваясь вперёд.
Я не стал ждать ответа. Просто перегнулся через стол, заставленный древними травами, взял её лицо в ладони и поцеловал.
* * *
Я вернулся в «Очаг» лишь под утро и совершенно другим человеком. Ночь с Вероникой оказалась… познавательной. Очень. Я ушёл от неё не только с полными карманами мешочков с травами, но и с ясной головой. Снова был собой – не потерянным парнем в чужом теле, а сорокалетним шефом, который знает, что делать.
А потом начался новый рабочий день…
Моя команда уже ждала меня у входа. Вид у них был, как у побитых щенков. Настя – с красными от слёз или бессонницы глазами, Даша – мрачнее грозовой тучи, а Вовчик просто сидел на ступеньках, обхватив голову руками, и раскачивался из стороны в сторону.
– Игорь, мы… мы не знаем, что делать, – начала Настя дрожащим голосом, едва я подошёл. – Утром стало ещё хуже. Молоко скисло, как только я его из холодильника достала. В муке завелись жучки, которых час назад не было.
– Это бесполезно, – глухо добавила Даша, даже не поднимая головы. – Нас кто‑то проклял. По‑настоящему.
Я остановил их панику, подняв руку.
– Я знаю, – спокойно сказал я. – И я знаю, что делать. Открывайте кухню.
Они переглянулись. В их взглядах читалось отчаяние и недоверие, но в моём голосе, видимо, прозвучала твёрдая уверенность, которая заставила их молча достать ключи и подчиниться.
Первым делом я высыпал на огромную сковороду почти килограмм крупной морской соли, которую принёс от Вероники. Она была сероватой и пахла морем.
– Вовчик, ставь на самый сильный огонь. И мешай деревянной лопаткой, не останавливаясь. Нам нужна сухая, горячая, прокалённая соль.
– Зачем? – пискнул он, глядя на меня как на сумасшедшего.
– Влажность убирать будем, – коротко бросил я, не вдаваясь в подробности. – Лишнюю сырость из воздуха.
Пока Вовчик, вооружившись лопаткой, усердно гонял по сковороде соль, которая начала шипеть и потрескивать, я занялся остальным. Я достал из своих мешочков пучки розмарина и тимьяна и бросил их в два больших котла с чистой водой, поставив на самый медленный огонь.
– А это для чего? – с откровенным недоверием спросила Даша. Она стояла, скрестив руки на груди, и наблюдала за моими действиями, как за представлением фокусника‑шарлатана. – Мы тут закусочную открываем или знахарскую лавку?
– Дезинфекция, – просто ответил я. – Запах сырости и плесени нужно убрать. Пусть потихоньку кипит. Горячий пар сделает своё дело лучше любой химии.
Она скептически хмыкнула, но спорить не стала. Моя железобетонная уверенность, похоже, действовала на них лучше любых успокоительных.
Когда соль на сковороде стала совсем сухой и белой, я снял её с огня. Взял горсть ещё горячих кристаллов и подошёл к главному входу на кухню. Присев на корточки, я сделал вид, что просто смахиваю какой‑то мусор, а сам незаметно прочертил большим пальцем тонкую, едва видимую линию вдоль всего порога. Потом встал, отряхнул руки и повторил то же самое у задней двери и под каждым окном.
– Чтобы тараканы и прочая нечисть не лезли, – подмигнул я Насте, которая смотрела на меня во все глаза. Она неуверенно улыбнулась в ответ, кажется, начиная мне верить.
Затем настал черёд можжевельника. Я достал колючие, пахучие веточки и протянул их Даше.
– Вот, возьми. И вшей по одной маленькой веточке в уголки всех наших кухонных полотенец.
– Зачем ещё и это? – её терпение, кажется, было на исходе. – Игорь, это уже не смешно!
– Это старый поварской секрет, – не моргнув глазом, соврал я. – Можжевельник отлично впитывает запахи. Полотенца всегда будут пахнуть свежестью, а не вчерашним супом или жиром. Это профессионально.
Это был аргумент, который она, как повар, не могла проигнорировать. Она недовольно фыркнула, но взяла иголку с ниткой и молча принялась за работу.
И постепенно, очень медленно, атмосфера на кухне начала меняться. Буквально. Тяжёлый, давящий запах гнили и тлена, который, казалось, въелся в самые стены, начал отступать. Его вытесняли другие ароматы: чистый, смолистый дух розмарина, пряная свежесть тимьяна и едва уловимый, хвойный оттенок можжевельника от полотенец в руках Даши. Воздух словно становился легче, прозрачнее. Дышать стало проще. Ушла та липкая, неприятная тяжесть.
Первой это заметила Даша. Она закончила с полотенцами и машинально взяла в руки свой несчастный нож, который вчера затупился о помидор. Посмотрела на него, потом на меня.
– Попробуй, – кивнул я.
Она взяла со стола новый помидор, такой же упругий и блестящий. Помедлила секунду, явно ожидая, что лезвие снова беспомощно соскользнёт. Потом решилась. Нож с коротким, сочным звуком «швик!» вошёл в мякоть, разрезав плод на две ровные половинки.
Даша замерла, глядя то на нож, то на помидор. Потом медленно подняла на меня глаза. В них больше не было страха. Только чистое, незамутнённое изумление.
– Как? – прошептала она.
– Химия и немного здравого смысла, – усмехнулся я. – Наша кухня теперь – крепость. Мы просто выгнали всю грязь. Ни одна зараза больше не пройдёт. А теперь – за работу. Клиенты ждать не будут.
Это был переломный момент. Паника исчезла, сменившись сначала удивлением, а потом – тихой, сосредоточенной яростью. Моя команда поняла: им больше нечего бояться. У них есть защита. И эта защита – я. Они заработали с удвоенной энергией, и кухня загудела. Вовчик с энтузиазмом натирал столы, Даша рубила овощи с такой скоростью, что её нож превратился в серебристое пятно, а Настя уже принимала по телефону первые заказы на вечер.
Я наблюдал за ними с чувством глубокого удовлетворения. Мой план сработал. Я встроил систему защиты прямо в наши ежедневные процессы. Просто, эффективно и, что самое главное, совершенно незаметно для посторонних.
В разгар этой рабочей идиллии из‑под холодильника высунулась знакомая серая морда с длинными усами. Рат. Он выглядел потрёпанным, шерсть всклокочена, но глаза горели азартом. Он быстро огляделся, принюхался к новым запахам и, убедившись, что всё спокойно, стрелой метнулся ко мне под ноги.
– Сыр, – просипел он без всяких предисловий. – Большой кусок. И пожирнее. Я заслужил.
Я усмехнулся, отрезал ему щедрый ломоть чеддера и положил на пол. Крыс проворно схватил добычу и уселся в углу, быстро работая челюстями.
– Ну, выкладывай, – сказал я, присев на корточки. – Нашёл?
Рат проглотил последний кусок и облизнулся.
– А то! – фыркнул он. – Пока ты тут вениками махал и солью баловался, я, между прочим, делом занимался. Выследил твоего врага. Точнее, врагиню.
– Рассказывай.
– Фатима наняла ведьму. Старую каргу по имени Марьяна. Живёт на самом краю города, в развалюхе у старого кладбища. Вонь оттуда, доложу я тебе… Я увязался за каким‑то тощим ублюдком. Он к ней вчера вечером бегал, заказ передавал. Я всё слышал. Она ему какую‑то дрянь в мешочке дала, чтобы подбросить сюда.
Рат подробно описал мне и дом, и саму ведьму – сгорбленную старуху в чёрном платке, от которой несёт могильной землёй и злой силой.
Что ж… Значит, Марьяна. Пришло время для ответного хода.
* * *
Вечером, когда в «Очаге» погас свет, а моя команда, уставшая, но жутко довольная собой, разбрелась, я даже не думал об отдыхе. Такие битвы не заканчиваются с последним клиентом. Они просто переходят в ночную, тихую фазу. Я сунул в карман небольшой свёрток и шагнул в прохладу пустого города.
Мой путь лежал на самую окраину, в ту часть Зареченска, где город сдавался и уступал место пустырям и заброшенным складам. Фонари здесь горели через один, выхватывая из темноты то кучу мусора, то разбитый бордюры. Рат был предельно точен в своих инструкциях: «Иди, пока не увидишь забор старого кладбища. Слева от него будет последний дом. Кривой, серый, одно окно досками забито. Мимо не пройдёшь».
И я не прошёл. Дом действительно был последним, он словно врос в землю, пытаясь спрятаться от всего мира. Никакая это была не зловещая избушка на курьих ножках. Просто очень старый, очень бедный и бесконечно уставший от жизни домик. Забор покосился, краска на стенах облезла, а крышу латали чем придётся. От этого места веяло не злом, а такой глухой, вязкой безнадёгой, что становилось не по себе. Это было куда страшнее любых ведьминских проклятий.
Я постоял с минуту, приводя мысли в порядок. Я пришёл сюда не для того, чтобы угрожать или мстить. Месть – удел дураков, она не приносит результата. Я пришёл заключать сделку.
Постучал в тонкую, рассохшуюся дверь. Стук прозвучал в ночной тишине слишком громко. Изнутри донеслось какое‑то шарканье, потом долгая пауза. Наконец, испуганный женский голос спросил:
– Кто там?
– Мне нужна Марьяна, – сказал я ровно и спокойно. – Я от Фатимы.
Это была наглая ложь, но я был уверен, что она сработает. За дверью заскрежетал засов, и она приоткрылась. На пороге стояла женщина, которой на вид можно было дать лет семьдесят, хотя по документам ей, скорее всего, было около пятидесяти. Серое, измученное лицо в глубоких морщинах, выцветшие глаза, в которых застыл вечный страх. Она сутулилась, но не от старости, а словно под тяжестью невидимой ноши. На голове был повязан тёмный платок – тот самый, о котором говорил Рат.
– Что ещё этой стерве от меня надо? – прошипела она, глядя на меня с ненавистью и страхом одновременно. – Я всё сделала, как она велела.
– Она послала меня убедиться, что всё в порядке, – так же спокойно соврал я. – Пустите?
Она колебалась, но имя «Фатима» было волшебным словом, открывающим любые двери. Ведьма нехотя отступила, пропуская меня в тесную прихожую.
Внутри было прибрано, но очень, очень бедно. Старый стол, пара скрипучих табуреток, остывшая печь в углу. В воздухе стоял тяжёлый, кислый запах застарелых лекарств и пыли. Из‑за выцветшей ситцевой занавески, которая делила комнату пополам, доносилось тихое, едва слышное дыхание больного человека.
– Говори, что тебе нужно, и убирайся, – резко бросила Марьяна. Она осталась стоять у двери, готовая в любой момент вытолкать меня за порог.
Я не стал тратить время на пустые разговоры. Подошёл к столу, смахнул с него какие‑то крошки и молча положил свой маленький свёрток. Затем, под её напряжённым взглядом, аккуратно развернул бумагу.
Ведьма смотрела на мои руки с откровенным недоверием. Но когда она увидела, что лежало на бумаге, её дыхание оборвалось.
В полумраке комнаты, освещённой лишь тусклым светом с улицы, на столе лежали два настоящих сокровища, подарок лесной дриады. Несколько капель густого мёда, которые светились мягким, живым золотом, словно крошечные пойманные звёзды. А рядом с ними – три листочка лунной мяты, чья поверхность переливалась холодным, жидким серебром.
Глаза Марьяны расширились. Вся враждебность и страх на её лице в один миг сменились полным, абсолютным потрясением. Она сделала к столу один неуверенный шаг, потом второй, словно её тянуло невидимой силой. Её рука медленно потянулась к светящимся каплям, но замерла в паре сантиметров, не решаясь прикоснуться к чуду.
– Это… нет… не может быть… – прошептала она одними губами. – Лунная мята… и слёзы лесной царевны… Я думала, это просто сказки…
Ого, так Травка, оказывается, по легендам царевна?
– Фатима платит тебе деньгами, – сказал я, и мой голос в мёртвой тишине прозвучал, как удар молота. – А я предлагаю то, что купить нельзя.
Она резко вскинула на меня глаза. В них больше не было страха. Только дикая смесь из жадности, отчаянной надежды и всепоглощающего горя.
– Что… что ты хочешь? – её голос сорвался.
– Правду. И верность, – отчеканил я. – В обмен на это.
Я кивнул на стол. Она снова перевела взгляд на мёд и мяту, потом на меня, потом на занавеску, из‑за которой доносилось тихое, болезненное дыхание. И в этот момент её плотина прорвалась.
Глава 17
Марьяна рухнула на табуретку, закрыв лицо ладонями, и её худые плечи затряслись от сухих, беззвучных рыданий. Я молчал, давая ей время.
– Эта тварь… – наконец выдавила она сквозь слёзы. – Она пришла ко мне месяц назад. Моя Анечка… – она мотнула головой в сторону занавески, – … она тает. Просто тает на глазах. Никакие травы, никакие заговоры не помогают. Врач сказал, нужны лекарства из столицы. Очень дорогие. Откуда у меня такие деньги? А Фатима всё прознала. Пришла и сказала: «Я оплачу лекарства для твоей дочери. А ты будешь делать то, что я скажу. Если откажешься – девочка умрёт. Пойдёшь в плицию – умрёте обе». Что мне оставалось делать?
Она подняла на меня заплаканное, почерневшее от горя лицо.
– Сначала были мелочи. Соседу её товар испортить, конкуренту в лавку крыс наслать. А потом появился ты. И она просто взбесилась. Приказала сделать так, чтобы твоя кухня сгнила изнутри. Чтобы ты сам сбежал из этого города, проклиная всё на свете. Я не хотела! Честно! Но она пригрозила, что следующей посылки с лекарствами не будет…
Ведьма говорила без остановки, вываливая на меня всё, что накопилось. Угрозы сломали её, а моё предложение стало последней каплей.
– Ты думаешь, Мурат – это зло? – она горько усмехнулась, вытирая слёзы рукавом. – Мурат – просто шумный, глупый индюк. Она специально выпустила его во двор, чтобы все на него смотрели и смеялись. А настоящая паучиха сидит в тени и плетёт свою паутину. Весь этот город – её паутина. Все эти бандиты, все продажные чинуши вроде Мышкина – это её люди. Она собственным сыном пожертвовала, позволила тебе его унизить, чтобы ты расслабился и ничего не заподозрил. Она намного умнее и опаснее, чем ты можешь себе представить.
Она замолчала, опустошённая. Кажется, она сама не поняла, как выложила всё это первому встречному. Она посмотрела на меня по‑новому, с каким‑то суеверным интересом.
– В тебе есть сила, – тихо сказала она. – Не такая, как у меня. Другая. Живая.
Я молча подвинул свёрток поближе к ней.
– Это аванс, – сказал я. – Надеюсь, это поможет вылечить твою дочь. Когда я получу то, что мне нужно, ты получишь вдвое больше.
Она недоверчиво посмотрела на меня.
– И что же тебе нужно? Чтобы я навела на Фатиму смертную порчу?
Я усмехнулся.
– Нет. Слишком просто и глупо. Я хочу, чтобы ты и дальше на неё работала. Чтобы докладывала мне о каждом её плане, о каждом шаге. Ты будешь моими ушами и глазами в её доме.
Марьяна долго молчала, не сводя глаз со светящегося мёда. Потом медленно, очень осторожно, словно боясь, что он растворится в воздухе, взяла один серебряный листик мяты. Она поднесла его к лицу и глубоко вдохнула аромат. По её лицу пробежала лёгкая судорога, словно она выпила стакан ледяной воды в страшную жару.
– Хорошо, – твёрдо сказала она, и в её глазах впервые за весь вечер появился стальной блеск. Страх никуда не делся, но теперь рядом с ним поселилась холодная решимость. – Я согласна. Эта тварь заплатит мне за всё.
* * *
В субботу на двери «Очага» висела аккуратная табличка, которую вывела рука Насти: «Закрыто на спецобслуживание». Для всего остального города мы как будто не существовали. Но за плотно задёрнутыми шторами готовилось настоящее представление. Мой маленький театр, где в зрительном зале должны были сидеть самые главные люди Зареченска.
Я решил, что приглашения разнесу сам. Не через почту или какого‑нибудь мальчишку‑посыльного, а лично. Это было важно, чтобы каждый видел моё лицо и мою уверенность. Сначала я зашёл к барону Земитскому. Он принял меня в своём строгом кабинете и молча кивнул, взяв конверт. Встретившись с его супругой, вручил приглашение и ей, а также попросил пригласить к нам на ужин ещё нескольких важных членов Попечительского Совета. Сперва Вера не поняла, что я задумал, но потом хитро улыбнулась и сказала, что всё сделает.
Далее был градоначальник Белостоцкий, который расплылся в своей обычной добродушной, но лукавой улыбке и долго тряс мне руку, обещая непременно быть. Я вручил приглашение и Степану с Натальей Ташенко. Она лишь коротко взглянула на меня, но в её глазах я увидел что‑то вроде одобрения. Пригласил и Сашу Дода вместе с её дядей, пока он был ещё здесь. Сержант Петров, хоть и был занят, но всё же принял приглашение, чему я искренне был рад, ведь его присутствие являлось важной частью моего плана.
Последний конверт я отнёс в дом Алиевых. Дверь мне открыл кто‑то из прислуги. Высокомерный мужичок, который посмотрел на меня так, будто я был куском грязи. Я молча протянул ему запечатанный конверт.
– Для хозяйки, – сказал я.
Он хотел было что‑то ответить, но я просто развернулся и ушёл. Я был на сто процентов уверен, что Фатима придёт. Не явиться на такой ужин – значило бы показать всем свою слабость. Признать, что какой‑то поварёнок, которого она пыталась стереть в порошок, её напугал. А для таких людей, как она, потерять лицо – это хуже, чем проиграть войну.
Повод я придумал просто железный. Я, Игорь Белославов, хочу зарыть топор войны, которую начал её глупый сынок. И в знак мира я хочу представить своё новое блюдо, с которым поеду на шоу «Империя Вкуса». Но перед тем, как показывать его всей стране, я хочу угостить им самых уважаемых людей города. Тех, чьё мнение для меня действительно что‑то значит. Это была наглая лесть, но завёрнутая в такую обёртку, что отказаться было невозможно. И она это проглотила.
К семи вечера гости начали собираться. В зале было немного темновато, столы я велел накрыть самыми чистыми скатертями, на каждом горели свечи. Получилось торжественно, но напряжение висело в воздухе, и даже тихая музыка не могла его разогнать.
Гости вели какие‑то пустые светские разговоры, но я видел, как их глаза то и дело бегают по залу. Все они прекрасно понимали, что это не простой ужин.
Фатима Алиева приехала последней, как и положено настоящей королеве. Она вошла в зал, вся в дорогих шелках, прямая и надменная. На её лице застыла маска вежливого радушия, но глаза были холодными, как лёд. Она оглядела зал, словно прикидывая, сколько он стоит, и прошла к столу, который я специально поставил во главе. Самое почётное место. И самое одинокое.
Степан и Наталья, семья Дода, барон с женой – сидели ближе ко мне, с одной стороны. Так получилось, что они образовали мой «угол ринга». А Фатима оказалась в окружении других членов Попечительского Совета, которые смотрели на неё с опаской и любопытством. Расклад был понятен без слов.
Я сам встречал гостей, улыбался, помогал дамам сесть. Я был хозяином. Это был мой мир, моя территория. Я ходил между столами, подливал вино, отвечал на вопросы и всё время чувствовал на себе её тяжёлый, колючий взгляд.
Наконец, когда подали первые закуски, я вышел в центр зала.
– Дамы и господа, – сказал я негромко, но в наступившей тишине меня было отлично слышно. – Я очень рад видеть всех вас сегодня. Я собрал вас здесь по двум причинам. Во‑первых, чтобы раз и навсегда закончить то глупое недоразумение, которое случилось между мной и семьёй уважаемой Фатимы‑ханум. – Я слегка поклонился в её сторону. Она в ответ лишь чуть склонила голову, а на губах появилась холодная улыбка. – А во‑вторых, я хочу представить вам своё новое блюдо. Блюдо, с которым я планирую вновь выступить в следующем выпуске шоу «Империя вкуса». Но мне важно, чтобы сначала его одобрили вы. Чтобы оно стало по‑настоящему достойным.
По залу пронёсся тихий гул. Градоначальник довольно закивал. Моя ловушка была готова. Всё было публично, красиво и без единого прямого обвинения.
Я подошёл к столу Фатимы, чтобы лично наполнить её бокал. Наши взгляды встретились. Это длилось всего секунду, но я всё понял. В её глазах читался немой вопрос: «Что ты задумал, щенок?». А в моих она, наверное, увидела только спокойную уверенность. Она поняла, что это не предложение мира. Это было объявление войны, только на другом уровне. Но бежать было уже поздно.
Вечер пошёл своим чередом. Я подавал одно блюдо за другим, и напряжение понемногу начало спадать. Гости расслабились, увлеклись едой и разговорами. Даже Фатима, казалось, успокоилась. Наверное, решила, что я просто устроил весь этот спектакль, чтобы потешить своё самолюбие. Она сильно ошибалась.
Когда пришло время для главного блюда, я снова вышел в центр зала.
– А теперь, дамы и господа, – я сделал небольшую паузу, – то, ради чего мы все здесь сегодня собрались.
Я кивнул Даше и Вовчику. Они выкатили в зал маленький сервировочный столик, на котором под огромной серебряной крышкой стояло моё блюдо. Я медленно подошёл к столику, положил руку на блестящую ручку и обвёл взглядом затихших гостей. Мой взгляд остановился на Фатиме.
– Я назвал это блюдо «Вкус правды», – тихо, но очень отчётливо произнёс я. – Я нашёл его рецепт в записных книжках своего отца, – конечно же, я врал, но мне необходимо было объяснить, что именно я задумал. – Мало кто знает, но он первым пытался совместить природную магию и кулинарию. Увы, он не успел передать нам все свои идеи, – чуть понизил голос, как бы дав понять гостям, что эта «трагедия» не оставила наши с Настей сердца. – Однако кое‑что я всё же откопал и готов поделиться этим с миром. И сегодня я приготовил блюдо, которое, по его записям, должно защищать своего создателя и показать его врагов. Если честно, – слегка улыбнулся, – я не особо верю в эти легенды, если их таковыми можно назвать. И всё же я уверен, что именно оно поможет нам, наконец‑таки сгладить все углы, прекратить распри и разложить всё по полочкам, – посмотрел на Фатиму. – Очень надеюсь, что вы со мной согласны, Фатима‑ханум. Блюдо специфическое, и вы можете отказаться, если считаете, что оно может хоть как‑то вам навредить, – женщина лишь хмыкнула. – Что ж, раз все согласны, то не будем оттягивать.
Я усмехнулся и одним резким движением поднял крышку.
На белых тарелках лежали ломтики молодого ягнёнка. Нежное мясо, запечённое ровно до той секунды, когда оно внутри остаётся чуть розовым и сочным. Но соль была не в мясе. Вся соль была в соусе.
Он был густым, гладким и такого ярко‑зелёного цвета, что казался ненастоящим. Словно кто‑то выжал в тарелку всю весеннюю траву. Я сварил его на бульоне, который томился на плите почти полдня, и добавил туда целый ворох трав от Вероники. Не тех, что должны были чистить или ставить защиту. А тех, что умели показывать правду. Они обостряли всё, что было в человеке, и вытаскивали наружу то, что он пытался спрятать даже от самого себя. Я не до конца понимал, как это работает с точки зрения магии, но как повар и немного психолог, я всё рассчитал. Я не собирался её травить. Зачем? Слишком грубо. Мой соус был хитрее.
Когда я поднял крышку, по залу пролетел тихий, восхищённый вздох. Аромат был сложным, он раскрывался не сразу. Сначала ударил в нос запах жареного мяса, а следом накатила вторая волна: свежесть, как будто после грозы в горах, лёгкий холодок мяты и едва заметная горчинка, как от диких цветов.
– Прошу, – сказал я, стараясь, чтобы улыбка не выглядела слишком уж самодовольной.
Даша и Вовчик двигались как единый механизм, без лишних слов и суеты. Их лица были совершенно бесстрастны, словно они подавали обычный суп, а не моё главное оружие. Они молча разнесли тарелки гостям. Последнюю, для Фатимы, я взял сам. Я подошёл к её столу и с лёгким поклоном поставил блюдо перед ней.
– Специально для вас, Фатима‑ханум, – тихо сказал я, чтобы слышала только она. – Надеюсь, вам понравится «Вкус правды».
Она одарила меня таким ледяным и надменным взглядом, что я почти услышал, о чём она думает: «Твои дешёвые фокусы меня не впечатлят, мальчишка».
Первые пару минут в зале было тихо, только вилки и ножи тихонько стучали о тарелки. А потом началось.
– Божественно! – громче всех воскликнул градоначальник, промокая пухлые губы салфеткой. – Игорь, голубчик, это просто невероятно! Вкус такой… чистый! Словно горный ручей пьёшь!
– Действительно, – неожиданно поддержал его барон Земитский. – Очень… любопытное сочетание.
Гости наперебой хвалили блюдо. Я видел, как они наслаждаются. Для них, людей с более‑менее чистой совестью, мой соус был просто чем‑то новым и восхитительным. Он делал вкус мяса ярче, заставлял их чувствовать каждую мелочь. Для них это был просто очень хороший ужин.
Но я смотрел не на них. Я смотрел на Фатиму.
Она держалась как королева на приёме. Медленно, с лёгкой ленцой, отрезала крошечный кусочек мяса, аккуратно обмакнула его в зелёный соус и отправила в рот. Она жевала не спеша, с видом строгого критика, который вот‑вот вынесет свой снисходительный вердикт.
И тут её лицо дрогнуло.
Это было почти незаметно, но я‑то не сводил с неё глаз. Сначала её глаза чуть расширились. Потом на лице промелькнуло недоумение. Она замерла, перестав жевать. Её взгляд вдруг стал пустым, как будто она смотрела сквозь стену.
Я знал, что она чувствует. Я сам пробовал этот соус. На меня он подействовал как чашка очень крепкого кофе – прояснил мысли и взбодрил. Но в ней, полной застарелой злобы и ненависти, он сработал по‑другому. Словно она раскусила что‑то гнилое, спрятанное внутри самого вкусного куска. Её собственная желчь, усиленная травами, начала обжигать её изнутри.
Она судорожно сглотнула. Потом ещё раз. Её рука, державшая вилку, дрогнула и замерла. Она резко опустила приборы на тарелку. Они звякнули так громко, что несколько гостей обернулись.
– Что‑то не так, Фатима‑ханум? – с приторной вежливостью поинтересовалась жена барона. – Вам не по вкусу?
Фатима попыталась изобразить улыбку, но получился жуткий, перекошенный оскал.
– Нет‑нет, что вы… Просто… – она вдруг замолчала и схватилась рукой за горло, словно ей не хватало воздуха.
И тут все увидели то, что до этого замечал только я. По её шее, от дорогого ожерелья к подбородку, поползли уродливые красные пятна, похожие на ожоги от крапивы. Они проступали на белой коже, как чернила на промокшей бумаге, выдавая ту бурю, что творилась у неё внутри.
– Жалкий щенок! – неожиданно воскликнула она, отчего некоторые из гостей вздрогнули. Фатима же прожигала меня столь ненавистным взглядом, что любой мы на моём месте уже сбежал на кухню и забился в угол. Любой, но не я. – Думаешь, что можешь меня унижать⁈ Меня⁈ – она обвела присутствующих взглядом, указав практически на каждого пальцем. – Да все здесь, слышишь, мелкий ублюдок! Все здесь пляшут под мою дудку! Я власть в этом городе! Я! И никто не встанет у меня на пути! Не ты, не кто‑то из этой грязи! – ещё один тычок в сторону гостей. – Вы… вы…
Она начала задыхаться. Не сильно, но её плечи заходили ходуном. Ненависть и желчь, что она сейчас выплеснула на меня и других, исчезла. Фатима перевела на меня недоумённый взгляд, и лишь через несколько секунд до неё дошло…
