Текст книги "Люди и боги (СИ)"

Автор книги: Роман Суржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 56 страниц)

Шаттэрхенд поразмыслил и сказал:

– Ваше величество, не стоит так волноваться. Все проблемы, о которых вы говорите, – они же не ваши! Герцог Ориджин клялся поймать Кукловода. Капитул матерей затеял священную войну. Пускай они и трудятся, а вам-то зачем?

При всей простоте, это была дельная мысль. На душе у Миры стало спокойней.

– А вы какого мнения, леди Лейла?

– Согласна с капитаном, – ответила фрейлина. – То бишь, с лейтенантом. Ориджин мечтает о короне, и главный его козырь – победа над еретиками. Ну, так пусть попотеет! Фарвей виновен или Шейланд, куда и зачем едет бригада – это нетопыря забота, а не ваша.

– Благодарю за совет. Леди Ребекка, что скажете вы?

Тут Мира заметила странное: южанка была бледна. Еретики и Ориджин никак ее не касались, однако Бекка выглядела испуганной.

– Эрвин ошибся, – выдавила она.

– Полагаете, Кукловод все-таки Фарвей?

– Н-нет, не в том дело… Ориджин сказал: бригада пойдет в Уэймар, а потом в Степь. Он ошибся. Бригада идет прямиком на запад.

Голос Ребекки звучал так зловеще, что Мира похолодела.

– Скажите, чем это плохо?

– Ваше величество, я очень уважаю лейтенанта Шаттэрхенда и леди Лейлу Тальмир, но хотела бы, если позволите, поговорить наедине.

Минерва согласилась, и когда они остались вдвоем, южанка повела рассказ.

Вранье, что от любви до ненависти один шаг. Если действительно любишь, то многое можешь простить человеку. Чтобы превратить твое чувство в ненависть, ему придется приложить огромные усилия. Например, собрать орду из сорока тысяч всадников. Атаковать твою родную землю, сжечь пять городов и сотню деревень, разгромить войска твоей семьи, убить тысячи воинов, взять твой дом в осаду. И даже тогда искорки любви еще будут тлеть в глубине твоего сердца. Чтобы залить их окончательно, требуется еще кое-что.

Для Бекки Литленд это был разговор с отцом. Он случился в марте. Степной Огонь уже разбил принца Гектора и взял Мелоранж в жесткое кольцо. Город задыхался от страха.

– Что ты думаешь о Моране, дочь?

Ребекка утаила искры в сердце – их осталось слишком мало, недостаточно для упоминания. Она сказала то, что сделало бы счастливым любого отца:

– Папенька, прости меня за своеволие и глупость. Я была очень глупа, когда влюбилась в Морана. Увидев, как он топчет нашу землю, я прокляла это чувство и избавилась от него. Сейчас я ненавижу Морана так же, как любой литлендец.

Поразительно: отец нахмурился от ее слов.

– Ты уверена в том, что говоришь?..

– Да, конечно, – сказала Ребекка. Были искры, но совсем мелкие, и очень глубоко. Отец не так прозорлив, чтобы их заметить.

– Жаль, – ответил лорд Литленд. – Если бы чувство к Морану еще сохранилось в тебе, то ты могла бы… ну… как бы… спасти всех нас от гибели.

Она не поняла. Она настолько не поняла, что отцу пришлось пояснить трижды. Степной Огонь предложил мир. По сто эфесов каждому всаднику, а самому Морану – невесту. Орда понесла большие потери, о сумме можно поторговаться, затем попросить у Короны ссуду. Дело за невестой. Дочь, я прошу тебя…

– Позволь уточнить, отец. Ты отдаешь меня в рабство врагу, чтобы спасти свою собственную шкуру?

На лице лорда Литленда проступили раздражение и гнев – но не отрицание.

Вот когда ее любовь, наконец, стала ненавистью. Ненавистью к двум мужчинам сразу.

Ребекка бросилась бежать – пока отец не отдал страже приказ. Вылетела из здания, прыгнула на первого коня, какой попался во дворе, помчала быстрей ветра… Но куда сбежишь из города, окруженного стенами и врагами?!

В Мелоранже, покорном герцогам Литленд, имелся лишь один квартал, не признающий их власти. Тот самый, где был расквартирован искровый полк Уильяма Дейви. Бекка прилетела туда, нашла полководца.

– Генерал, меня хотят отдать врагу. Прошу вас, защитите.

– Разве рыцари вашего отца – плохая защита?

Она только дышала, силясь не заплакать.

– Вот же тьма, – понял Дейви.

Бекка совладала с собою и сказала:

– Сир Уильям, позвольте мне жить в ваших казармах. Литлендцев туда не пускают. Я надеюсь, люди отца не доберутся.

– Девушке в казармах не место.

– Но вы же нанимаете прачек и санитарок! Наймите меня.

– Грм, – кашлянул генерал. – Ваша семья узнает об этом и потребует вернуть. Пожалуй, они правы: война окончится, если дать Морану золото и вас.

Бекка молча смотрела на него. Генерал добавил:

– Но мне приказали защищать этот город, а не платить врагу дань. Я намерен исполнить приказ.

Она стала жить в каморке при лазарете и ухаживать за ранеными. Генерал Дейви не требовал от нее никакой службы, однако Бекка презирала бы себя, если б не вернула долг генералу и его солдатам.

Одним из больных в лазарете оказался офицер полевой разведки. Поначалу он был настолько слаб, что Бекке приходилось кормить его. Однажды, проглотив ложку каши, он скривился и начал ощупывать зубы языком. Бекка воскликнула:

– Неужели попался камешек? Простите, сир! Я скажу на кухне, чтобы трижды просеивали крупу для раненых!

– Нет, нет, зуб мешает…

Офицер с трудом поднял руку, сунул пальцы в рот, но не смог поставить зуб на место и сплюнул его на ладонь.

– Сударыня, положите мне в карман… Вставлю позже, когда смогу…

Бекка удивилась: странный это был зуб. Коронка из фарфора надевалась на костяной корень, вызывая твердое ощущение: под коронкой что-то спрятано.

– Там яд… – сказал офицер. – Осторожнее, сударыня.

И Бекка взмолилась:

– Прошу вас, сударь, подарите его мне.

– Вам незачем.

– Что с вами сделают шаваны, если ворвутся в город? А что сделают со мной?..

Бекке исполнилось двадцать. Ей, как и многим, недоставало уже пары зубов. Она потратила немало усилий, чтобы пристроить подарок в один из просветов. Зуб оказался велик и не влезал куда надо. Тогда она свинтила корень и просто вогнала в щель между зубов фарфоровую капсулу с отравой. Плотно вошло, держится. Офицер рассказал секрет: сверху фарфор очень толстый, можно не бояться случайно раздавить коронку. Но если толкнуть ее языком и повернуть набок, то капсула раскусится легко.

Шаваны ворвались в Мелоранж спустя неделю. Но ополченцы сумели завалить брешь в стене, а искровый полк Уильяма Дейви перебил степняков, запертых в городе. Позже штурм повторился, и снова был отбит. А потом ее величество Минерва убедила Степного Огня уйти от Мелоранжа.

Отец, мать и сестры пришли за Ребеккой в казарму. Она не сумела отказать им всем. Бекка не была злобным человеком, ее ненависти не хватило на целую семью. Она вернулась домой и приложила все усилия, чтобы забыть. Отчасти, получилось.

Тот офицер совсем поправился к концу войны, и Бекка хотела вернуть ему зуб, а он ответил:

– Оставьте себе, храбрая леди. Храните где-нибудь в шкатулке, пусть он напоминает о том, сколько мужества есть в вашей душе.

Она послушалась и сохранила зуб как памятку: не о собственной храбрости, а о том, что представляет собою ее семья. Как ни странно, зловещее изделие еще пригодилось Ребекке.

Последним днем мая за ней пришли три мечника в черных плащах с иксами.

– Герцог Ориджин зовет вас, – сказал старший из них тоном, не допускающим протестов.

– Герцог много себе позволяет.

– Идите сами, или потащим силой.

Тогда она сказала:

– Одну минуту, господа.

Открыла шкатулку и всунула зуб на его место.

Герцог Эрвин Ориджин расстелил перед южанкой карту и сказал:

– Леди Ребекка, вам знакомы шаванские легенды? Был некий Гетт, который с помощью волшебной силы превратился в чудовище. Его сила и жестокость понравилась всадникам, он легко собрал орду и устроил кровавую войну. Лишь доблесть одного воина и волшебство теленка смогли остановить его.

– Я знаю легенду, герцог. Чего вы хотите?

– Моран Степной Огонь – это Гетт. Кукловод, владеющий волшебной силой, пошлет к нему своего человека, чтобы превратить Морана в чудовище. Если это случится, грядет самая страшная война за последние века. А вы можете помешать этому.

– Как? – спросила Ребекка, ничего хорошего не ожидая.

Герцог начертил на карте две линии: от Ардена вверх, в Уэймар, и от Уэймара вниз, в Рей-Рой.

– Пауль – командир бригады с Перстами Вильгельма – поедет к своему хозяину, чтобы доставить один ценный Предмет. А затем двинется в Степь, чтобы подчинить себе Морана. Вы можете его опередить, если поедете со мною напрямик, через Альмеру.

– И что дальше?

Северянин проявил больше прямоты, чем отец.

– Полагаю, ваша любовь к Морану миновала. Но вы все еще можете отдаться ему и стать его женою. Тогда он послушает вас и убьет послов Шейланда сразу при их появлении. Вы останетесь жить с ненавистным мужчиной. Но спасете от гибели многие тысячи людей. Если скажете, что вам на них плевать, – я вам не поверю.

Вот тогда и пригодился ей зуб. Бекка брала его, конечно, не для применения, а для храбрости, как магический тотем, придающий сил. Но сейчас увидела другую возможность.

– Герцог, мне уже делали подобное предложение. Я ответила так, – она раскрыла рот и показала капсулу с отравой. – Если вы отдадите меня Морану, он получит труп.

Бекка вышла прочь, и герцог не посмел задержать ее.

Но когда гнев миновал, она поняла: союз орды с Кукловодом – страшное дело. Бекка видела, на что способна орда, имея луки и мечи. Что она сможет с Перстами Вильгельма!..

Южанка не находила покоя, пока не узнала: Ориджин двинулся на запад, взяв с собой ганту Грозу. Герцог нашел посла, способного убедить Морана. И этот посол опередит людей Кукловода. Герцог отлично справится сам, как прежде справился Мелоранж.

– Так я думала еще час назад, – завершила рассказ Ребекка. – Пока не узнала, что Ориджин ошибся. Если бригада еретиков сейчас в Надежде, то она обгонит герцога с Грозой.

Мира подумала: что же получается? Каковы будут последствия?

Первый вариант: герцог Фарвей поймает Пауля с бригадой. Уэймар будет взят, братья Шейланды попадут на виселицу, но слава победы не достанется одному Ориджину – Фарвей отберет кусок. Тогда северянин может и не выиграть выборы, а корона может остаться у меня.

Второй вариант: бригада избежит плена и прорвется в Рейс. Пауль соблазнит Степного Огня мощью Перстов и заманит на сторону Кукловода. Тогда будет большая война, как и сказала Бекка. Но война кого с кем? Степные дикари и еретики с Предметами – против кайров и медведей. Одни враги Династии – против других врагов Династии! Чем больше ослабнут Запад и Север – тем сильнее станет Фаунтерра!

Выходит, оба варианта не так уж и плохи?

Выходит, мне можно… не делать ничего?

Нет, не совсем так. Кое-что нужно – то, что я и собиралась, пока Ворон не сбил меня своей манипуляцией. Накапливать войска, окружать себя союзниками, усиливать влияние – а заодно смотреть, как враги убивают друг друга.

– Вы говорите, леди Ребекка, герцог Ориджин ошибся?

– Боюсь, что да. И это дорого обойдется ему.

Мира сказала с чуть заметной улыбкой:

– Бывает.

* * *

Менсон ждал ее в приемной, сидя на полу. Часовые не пустили его дальше. При появлении владычицы он встрепенулся, звякнув бубенцами на трехвостом колпаке.

– Ну, скажи: что ты решила?

– Какой нынче день? – спросила Мира у часового.

– Суббота, ваше величество.

– Жаль. По субботам я не обсуждаю решений с шутами. Вот в пятницу – иное дело…

Менсон вскочил и преградил ей дорогу.

– Нет, постой же! Слушай, я скажу – тебе понравится. Ты победила!

– Не припомню, во что мы играли…

– Ты хотела меня в наставники. Ладно, будь по-твоему, я согласен. Сейчас возьму и наставлю.

– Простите, я передумала. Не желаю никаких уроков.

Менсон грозно встряхнул бубенцами.

– Эй, а ну не ерничай! Ты победила – так слушай теперь! Гляди: вот два кубка.

Никаких кубков у него не было. Шут показывал просто две раскрытые ладони, но описывал так, что Мира видела кубки своими глазами:

– Один – золотой, блестит как зеркало. Украшен рубинами и черными сапфирами, камни идут в ряд, по очереди: то красный, то черный. Очень красиво, да! А вот на этом боку, гляди, гравировочка: перо с мечом, а сверху – чайка. Гордая такая, парит надо всеми, в клюве держит не рыбешку, а алмаз!

Мира залюбовалась описанием, а шут показал ей другую ладонь:

– Смотри: второй кубок. Деревянный, не крашеный, весь потемнел. Тут заноза, там щербинка, а здесь что такое? Кажись, от зубов следы… Да и рассохся слегка, уже трещина наметилась. В общем, сполна он жизнь повидал. А что неровный – это он и в молодости был такой. Почему? Плотник, который его сделал, любил заложить за воротник. Можно понять, всякий бы закладывал, если б плотником родился…

Дав Мире хорошо рассмотреть воображаемые кубки, Менсон сказал:

– Теперь выбери: из какого пить будешь?

Не колеблясь, Минерва взяла золотой.

– Я – владычица Полари. Я достойна лучшего!

– Глупо, – фыркнул Менсон. – Пустая прррихоть, дорого станет казне.

Мира усмехнулась:

– Знала, что вы это скажете. Нужно быть скромной и не потакать своим капризам – таков ваш урок? Ладно, возьму деревянный…

– Дура! – рявкнул шут. – На кой черт он тебе?

Она поджала губы:

– Ведете к тому, что есть третий вариант? Хорошо, я отвергну эти два и прикажу подать хрусталь. Он красив и не так дорог, как золото…

Менсон с размаху ляпнул себя по лбу.

– Вот в этом ты вся! Расчет на расчете, аргумент на аргументе… Пойми же, тьма сожри: любой выбор будет неверным, пока не научишься выбирать!

– И какой же кубок надо было…

– Тот, в котором вино!

Звезда-3

Середина июня 1775 г. от Сошествия

Герцогство Надежда

Поезд не дошел до Сердца Света. Оставалось часа два езды, когда пропала искра. Пауль отдал приказ:

– К оружию.

Осторожно выглянув из окна, Аланис не увидела ничего особенного. Череда сиреневых дюн стояла вдоль рельсовой дороги, песок слегка курился по ветру. Потом она заметила людей: тут и там фигуры мелькали в просветах между дюн, сбегаясь к поезду с обеих сторон. Маскировочные плащи делали их почти неразличимыми на фоне песка. Оценить их численность было невозможно.

Солдаты бригады уже приготовились к бою.

– В хвост, в лошадиный вагон, – приказал Пауль. – Седлаем, уходим верхом.

Он рассчитывал покинуть поезд, пока атакующие еще не заняли позиции. Но ошибся. Бригада успела перейти из первого вагона во второй, затем в третий. А на открытой площадке четвертого их встретил перекрестный залп. Пара солдат превратилась в решето, другие откатились в вагон.

– Четверка Мухи, занять позиции в окнах, прикрывать огнем. Остальные перебежками – в четвертый вагон.

Стоило солдатам только подойти к стеклам, ударил новый залп. На сей раз обошлось без потерь, но солдатам бригады пришлось спрятаться за стенами. Стоило им только сунуться в окно – немедленно следовал выстрел.

– Плотный огонь противника, – доложил Муха, корчась под оконным проемом. Вскинул руку, пальнул наугад, не видя цели. Ответом были три болта, просвистевших над его макушкой.

– Рассеяться по вагону. Огонь на подавление!

Солдаты бригады заняли позиции у разных окон. Быстро выглядывая, они производили несколько беглых выстрелов и прятались. Вагон плевался огненными шарами и трещал под ударами ответных залпов.

Подойти к окну было чистым безумием, но Аланис очень хотела наблюдать за боем. Нашла купе, свободное от трупов. Здесь тоже смердело, как и всюду, но хотя бы не роились мухи. Она скинула багаж с верхней полки, ухватилась, подтянулась, залезла. Лежа на полке, подползла к окну. Теперь Аланис была выше линий прицела вражеских стрелков, а сама могла, свесившись, выглянуть одним глазом.

Все дюны окрест вагона занимали враги в маскировочных халатах. Лежали, вжавшись в песок, накрыв головы сиреневыми капюшонами, закрыв лица тканевыми масками. Приподнимались на локтях, находили цель, стреляли – и тут же падали в песок. Они сливались с дюнами, как сахар с солью. Даже арбалеты были выкрашены в сиреневый цвет. Блеск глаз и наконечников болтов – вот и все, что выдавало стрелков. На глазах Аланис бригада выпустила пару дюжин шаров и поразила лишь одного врага.

– Бить их на перезарядке! – крикнул кто-то.

Но враги не вставали для перезарядки! Очевидно, за спиной каждого стрелка находился напарник. Стрелок отдавал ему арбалет и получал другой взамен, а напарник взводил оружие, прячась за дюной.

– Твари! – проревел Кабан. Боль в голосе – значит, ранен.

– Командир, это пустынники Лайтхартов, – доложил Муха. – Плохо дело.

Аланис тоже догадалась, кто атакует. Пустынные стрелки, или просто пустынники – особенное подразделение. Среди песков им попросту нет равных. Известны случаи, когда дюжина пустынников уничтожала вражескую роту – раз за разом появлялась ниоткуда, свирепо атаковала, исчезала без следа.

– Командир, вы с ними не справитесь, – сказала Аланис.

– Молчать, – рыкнул Пауль. – Вести огонь!

Персты Вильгельма яростно метали пламя, но почти все выстрелы лишь плавили песок. Чтобы увидеть замаскированного врага и прицелиться, требовалось хотя бы секунд пять, а враг не давал этих секунд. Пустынников было по меньшей мере вдесятеро больше. Дюжина следила за каждым окном. Сунься – проживешь секунду, не дольше.

– Камень убит!

– Используйте прикрытие! Багаж и трупы!

По вагону послышалась возня. Солдаты сваливали у окон сумки и котомки, складывали тела мертвецов, прятались за баррикадами. Ненадежная защита: с такой дистанции арбалетный болт прошибет и саквояж, и мертвое тело. Даже стенка вагона не всегда выдерживает попадание.

– Щепка ранен!

– Муха ранен!

– Командир, нас окружают!..

Верно: под прикрытием дюн цепочка пустынников бежала к голове поезда, а другая – к хвосту. Они заберутся в состав и с двух сторон атакуют вагон, занятый бригадой. Ворвутся сюда и задавят числом, либо – забросают факелами, сожгут заживо.

А обстрел с дюн продолжался. Болты разносили остатки стекол, рвали на лоскуты занавеси, крушили мебель, дырявили мертвые тела. Мухи тучами вились под потолком, от их жужжания темнело в глазах. Но зловоние слабело: ветер врывался в выбитые окна, насквозь продувал вагон, наметал лужицы песка. Кажется, он делался сильнее. И над дюнами все выше поднимались сиреневые хвосты.

Аланис поняла:

– Командир, они не окружают, а прячутся от ветра! Идет песчаная буря!

С каждою минутой ее правота становилась очевидней. Пустынники методично обстреливали вагон, но уже не старались попасть – просто били по окнам, прикрывая отход товарищей. Новые и новые отряды скользили за цепочкою дюн к хвосту состава. А ветер крепчал – трепыхались занавеси, скрипели и хлопали двери. Небо на севере приобретало густой фиолетовый цвет.

Пауль вошел в купе к Аланис:

– Как защититься от бури?

– Прятаться.

– Прятаться не станем. Пойдем в пустыню. Как повысить шанс выживания?

Аланис мало знала об этом, но все же – кое-что. Слыхала рассказы, видела картины в коллекции Фарвея: «Караванный путь», «Застигнуты бурей»… Прищурилась, восстановила в памяти одежду тех людей с полотен.

– Песок ядовит. Нужно защитить кожу, а особенно – рот, нос и глаза. Лицо полностью закрыть тканью, дышать сквозь материю, идти вслепую.

– Что-то еще?

– Они связывались веревкой.

– Кто – они?

– Люди на картине.

Обстрел совсем утих. Последние пустынники покидали дюны. Ветер выл во всех щелях вагона, становилось трудно говорить. Небо заливалось чернилами.

– Готовься к выходу! Слушай мою команду…

Пауль раздал приказы. Солдаты тщательно оделись, обернули головы и лица платками, для надежности опутав их веревками. Смотрели сквозь узкие щелки в материи, которые в любой миг можно задвинуть. Вещмешки привязали к телам со всею тщательностью. С четверых погибших сняли Персты. Оказалось, что один из раненых не может идти, и Пауль добил его, забрал его Предметы. Встали цепочкой вдоль коридора, связались веревкой, условились о знаках. Пауль занял ведущее место.

– Сойдя с вагона, закрываем глаза. Движемся на север до моей команды. Не сбавляем темп. Вперед!

Так чувствует себя человек, заживо завернутый в саван и погребенный. Глухой, непроглядный мрак. Глаза намертво закрыты, ткань зажимает веки. Дышать почти невозможно, каждый вдох стоит диких усилий. Земля беспощадно сдавливает тело. Любое движение – подвиг. Но человек, погребенный заживо, имеет преимущество: он может спокойно лежать в могиле.

Аланис должна идти.

Едва дыша, она двигалась сквозь черную тяжесть – сквозь патоку, могильную землю, сухую смолу. Дыхание забирало почти все силы, а нужно было еще преодолевать ветер и передвигать ноги. Чтобы не упасть, она клонилась навстречу ветру – так сильно, что уже не понять, идешь ты на двух ногах или ползешь на четвереньках. А может, плывешь в сплошном потоке песка.

От нехватки воздуха перед глазами багровело, грохотало в висках. Казалось, Аланис тонет. Приступами налетала паника. Смертельный ужас побуждал ее рвануться, загрести руками, скорее вынырнуть на поверхность. Безумным усилием воли она заставляла себя вспомнить, где находится.

Единственный ориентир давала веревка. Вернее, две веревки – спереди и сзади. Аланис хваталась за них руками, чувствовала легкое пульсирующее натяжение, и только так понимала: я пока еще не на Звезде, вокруг меня – люди. Чтобы не сойти с ума, необходимо думать о чем-то, и она стала думать: кто умрет из этих людей?

Муха и Кабан ранены. Наверное, они. Жаль. Нет, никого не жаль из этой своры, но как раз эти двое не сделали мне ничего плохого. Муха даже слегка веселил: сам тощий, а глазища – огромные, будто он удивляется всему, что видит.

А может быть, Швея? Он отрезал мне пальцы. Пускай сдохнет, сволочь. Но – лекарь. Единственный в отряде. Если Пауль сломает мне еще что-нибудь, кто вылечит?

А если сам Пауль? Он – крепкий бык, но идет первым. Споткнется обо что-то, куда-нибудь провалится. Было бы прекрасно! Его не станет – я смогу подчинить всех остальных. Будут служить, как собачонки. Прикажу им убить друг друга. Получу удовольствие…

Певца звали Ричи. Боги, как же он был хорош! Как сладко – тогда, в карете… И вино – красное на белой коже… Вернусь в Эвергард, скажу отцу. По праву Мириам, Ричи – мой! Никуда не отпущу. У императора будут альтессы, у меня – Ричи. Позову его. Сейчас же.

Ну да, прямо сейчас! Ричи споет мне сначала, а уж потом я сделаю с ним…

Аланис упала, но не очнулась от бреда. Осталась лежать, погруженная в сладкое тепло. Передняя веревка трижды дернулась условным вопросом: «Ты жив?» Она не ответила. Кнут вернулся к ней, чтобы отрезать веревки. Наклонился, нащупал ее голову, на всякий случай шлепнул по лицу.

Ричи никогда не ударил бы меня! Не посмел бы! Аланис очнулась, заживо погребенная. Зашарила руками по песку, застонала. Кнут ничего не слышал и не видел. Наощупь достал кинжал, поднес к веревке, чтобы выбросить из связки мертвое тело девицы. В последний миг она нашарила веревку, резко потянула. Кнут переспросил: «Ты жива?» – она потянула вновь. Потом нащупала его ногу, ухватилась, обрела опору, поднялась.

Кнут просигналил: «Продолжаем движение». Связка зашагала навстречу ветру.

Нельзя думать, – решила Аланис. Уж точно не о Ричи. И не об Эрвине, раз так. Вообще, ни о ком. Допустима одна лишь мысль: идти вперед. Шаг за шагом, без конца. Если упадешь и вовремя не встанешь – ты мертва.

Но идти без мыслей было слишком тяжело. Ее всю жизнь поддерживали чувства: гнев, страсть, жажда величия или мести. Без мыслей нет и чувств, а значит, и сил. Горло сжималось, подгибались колени, ноги каменели, врастая в песок. Нужно почувствовать что-либо – иначе упаду. Подумать о том, что даст мне сил!

Подумала: когда кончится буря, посмотрю в зеркало. Во что бы то ни стало, я пройду путь до конца!

Этого не хватило.

Подумала: я верну свою Альмеру. Отец, ты сможешь гордиться мною!

Но Альмера была в другом мире и в другой жизни, а отец – на Звезде, то есть – совсем рядом. Вспомни его сейчас – и сама улетишь туда.

Подумала: я отомщу всем. Галларду, Кукловоду, Адриану, Паулю. Эрвину? Да, и ему!

Но силы кончались, ноги еле ползли. Кнут почти волок Аланис на веревке.

Тогда она подумала: я убью кого-нибудь. Прямо сейчас. И ощутила, как жар наполняет кровь. Да, вот что нужно!

Один солдат шел в связке позади Аланис. Его звали Шкура, что теперь уже совершенно неважно. Аланис нащупала веревку впереди и веревку сзади. Тщательно вспомнила условные знаки. Просигналила вперед, Кнуту: «Заминка сзади», и назад, Шкуре: «Заминка впереди». Отряд остановился. Все ждали, что она устранит заминку.

Аланис сделала шаг назад, чтобы веревка провисла и Шкура ничего не ощутил. Потом нащупала узел. Развязать оказалось нелегко: ветер с песком хлестал ладони, пальцы становились непослушны, веревка не поддавалась. Спереди спросили: «Ты жива?» «Да!» – ответила Аланис одним рывком и, наконец, смогла развязать. Бросила конец веревки, ведущей к Шкуре. Дала сигнал отряду: «Заминка устранена». Пауль повел их дальше. А Шкура, вероятно, еще долго стоял на месте, пока не понял, что обречен.

Одного убийства хватило ей, чтобы продержаться до конца бури. Когда ветер утих, солнце уже клонилось к закату. Отряд остановился, Аланис сбросила с головы проклятущие тряпки. Все лицо пылало огнем: ядовитые песчинки пробирались сквозь материю и оседали на коже. Девушка истратила треть своей фляги, чтобы омыть лицо. Стало немного легче.

Отряд сосчитал потери. Двое умерли по дороге. Рог ослеп – ветер сдул платок с его глаз, песок набился под веки. Выглядел он жутко: на месте глаз – две опухоли, сочащихся слезами и кровью.

– Что со Шкурой? – спросил Пауль у Аланис.

– Погиб.

Почти правда: сейчас еще, возможно, жив, но пустынники скоро найдут его.

– Где его Перст?

– У него на руке.

– Почему не сняла?

– Не умею.

– После смерти он снимается легко. Надо просто потянуть.

– Не знала.

Пауль поднялся на высокую дюну и оценил ситуацию. Никакой погони в поле видимости не было. Все следы уничтожил ветер. По подсчетам Пауля, за время бури отряд прошел две мили. Чтобы прочесать круг двухмильного радиуса, пустынникам придется разделиться на мелкие группы, а такую группу бригада уничтожит без труда. Выходит, оторвались. Можно отдохнуть несколько часов и затемно двинуться в путь.

– Командир, с водой беда, – напомнил Бурый.

– Найдем хутор, – сказал Пауль и закатил глаза, будто что-то вспоминая.

* * *

Пустыня Надежды не так уж безводна, как принято считать. Подземные воды местами прорываются на поверхность, образуют источники, кое-где даже ручьи. Не засуха убивает эти земли, а ядовитая почва. Растения не приживаются в ней. Как говорят шаваны, где нет травы – нет и жизни. Но тут и там среди песков можно найти островки глинистого грунта – не слишком плодородного, но и не мертвого. На этих островках ютятся нищие хутора.

Аланис росла в двух огромных городах. Люди всех мастей населяли Алеридан и Фаунтерру: мастера и подмастерья, рыцари и констебли, студенты и наставники, придворные и слуги. Были и шлюхи, и бандиты, и попрошайки, и подзаборные пьяницы, и чистильщики башмаков, и бездомные калеки. Аланис знала: в трущобах полно бедноты, и она – неотъемлемая часть городской жизни. В большом городе, вроде Фаунтерры, всякий бедняк найдет чем поживиться, а лорды найдут для черни множество полезных применений. Но вот чего Аланис не могла понять: зачем людям селиться в мертвой глуши, среди ядовитой пустыни?! Возможно, когда-то плодородные островки были больше, а потом уменьшались под натиском песков. Возможно, раньше ручьи и родники давали крупицы золота. В былые года, быть может… Но те годы ушли. Сейчас герцогиня видела крохотные поселения, пугающие нищетою.

Обычно весь хутор состоял из десятка дворов. Ни заборов, ни скота. Глиняные избы, вросшие в землю; окна – дыры в стенах; деревянные щиты вместо ставней. Жалкие огороды, небольшое поле – общее, одно на всех. Центр поселка – не церковь, храмом тут и не пахнет, а – родник. Всюду толкутся куры – единственное, чего тут вдоволь. А на людей смотреть и жалко, и мерзко. Одеты в мешковину, в набедренные повязки, порою вовсе голые. Тощи, некрасивы, многие с признаками уродства. Наверняка все хуторяне давно уже родичи друг другу, и любой брак – кровосмешение… В пустыне Надежды проживали жалкие, всеми забытые существа. Так что, возможно, под некоторым углом зрения… Пауль творил добро.

Первый хутор встретил бригаду удивленным молчанием. Все двадцать два жителя собрались на площади вокруг родника – то бишь, на пятне утоптанной земли. Все до единого разинули рты, кое-кто протирал глаза. Всполошено кудахтали куры. Такой крупной делегации – целый десяток солдат! – хутор не видал на своем веку.

Бригада прошла меж лачуг и вступила… гм… на площадь. Стало тесно. Аланис разглядывала местных жителей, ощущая любопытство и омерзение. Они были едва одеты, худы и кривы, как засохшие ветки, а вдобавок – грязны. Грязны настолько, что за десять ярдов Аланис морщилась от запаха. Если вы люди, – думала герцогиня, – почему не приведете себя в порядок? Ответ был ясен: воды в роднике хватает лишь для питья, не для туалета. Но это не оправдывало их в ее глазах. Если вы люди, почему живете здесь?..

– Здравствуйте, путники, – сказала пожилая баба, бывшая тут, видимо, за старейшину. Сказала так внезапно и скрипуче, что Аланис содрогнулась. – Откуда идете и куда?

Вместо ответа Пауль спросил:

– Кто знает ближайшие хутора?

Местные переглянулись. Кто-то почесался, другой чихнул.

– Нам нужны проводники до другого хутора. Заплатим серебром. Кто покажет дорогу?

Снова молчание. Похоже, эти существа и не предполагали, что кто-то может за что-нибудь заплатить им. Пауль показал им две глории. Наконец, нашелся один смельчак – дедок в мешке вместо рубахи. Потом другой – косоглазый мужичок.

– Какие хутора вы знаете?

Они стали рассказывать:

– Ну, тудась день идти, и будет один на десять домов. А тудась – к послезавтрему придем, у них вроде колодец…

Пауль задал пару вопросов, чтобы увериться в проводниках. Они ответили с толком. Пауль кивнул:

– Сгодитесь. Остальных зачистить.

И вот что самое жуткое в этих людях: никто из них не оказал сопротивления. Солдаты не стали применять Персты – обнажили клинки, окружили хуторян и вырезали, будто овец. И ни один не дал сдачи, не попробовал бежать. Лишь охали и умоляли – вот и все. До самой последней секунды так и не смогли осознать происходящего. Это были не люди, – решила Аланис, – таких существ нельзя назвать людьми. Но все же на душе стало очень сухо.

Пауль раздал приказы. Солдаты прошлись по лачугам и собрали все, что могло пригодиться: пищу, платки, бурдюки. Наполнили водой все походные емкости, затем привели источник в негодность: вспороли животы паре мертвецов и бросили в родник. Проверили, не осталось ли воды в лачугах, уничтожили найденные запасы. Преследователи, придя сюда, не найдут ни одной пригодной для питья капли.

– Выступаем! – приказал Пауль. – Показывайте путь.

Проводники стояли, как замороженные. Даже голос командира не вывел их из паралича. Пауль показал им клинок.