Текст книги "Люди и боги (СИ)"

Автор книги: Роман Суржиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 56 страниц)

Наевшись сладостей, девушки отправились дальше – и впервые разошлись во мнениях. Мира хотела увидеть разграбленный банк Шейланда. Бекка за время войны в Литленде насмотрелась на все разоренное, а теперь хочет увидеть толпу живых людей – например, на базаре. Нашли компромисс: подъехали к банку, но Бекка отвернулась, а Мира поглядела. Ничего особого там не было, просто здание с оторванными ставнями и выбитой дверью, а на стене написано краской: «Вон из столицы, проклятые еритеки!» Впрочем, зрелище все равно радовало.

Затем отправились на базар. В согласии с пожеланиями южанки, тут было людно и весело. Все галдели, торговались, обменивались сплетнями, слушали певцов, смотрели зрелища. Ребекка нашла помост петушиных боев и сделала ставку. Минерва избрала другие удовольствия. Выслушала несколько анекдотов о кайрах в исполнении рыжего кучера. Последила за торговлей и убедилась в том, что бумажные деньги остаются в ходу. Приобрела несколько сувениров. Министр двора безбожно лгал, заверяя владычицу, что на Дворцовом острове есть все. При дворе нет ничего дешевого! Мира купила дешевого овсяного печенья (в детстве обожала его), дешевых леденцов (какие дарил ей Инжи Прайс), дешевые чулки и башмаки (если снова нужно будет перевоплощаться), дешевое издание «Дневников» (их продавала очень милая старушка), а затем – может, не стоит?.. да ладно, гулять так гулять! – дешевой косухи. Сдав добычу на хранение переодетому гвардейцу, оттащила Ребекку от помоста. Южанка просадила уже пятую ставку, но клялась пауком герцога Литленда, что непременно выиграет шестую. Мира спасла Дом Литленд от разорения.

Вдвоем они стали искать новых забав – и увидели странное скопище. Приличная толпа мещан окружала не артистов-менестрелей и не место кулачного боя, а бродягу в лохмотьях. Он источал запах городской канализации, но смрад не отпугивал людей. Они слушали, разинув рты, а бродяга вещал:

– Истинно говорю вам: боги пришли в Поларис! Знамения повсюду, лишь слепец может не видеть их. Священные Предметы нарушили молчание! Впервые за много веков они говорят во весь голос! Как это случилось? Ответ очевиден для зрящего: боги явились в подлунный мир! Их приближение разбудило Предметы!

Бродяга разительно отличался ото всех проповедников, каких встречала Мира. Священники всегда имели благостный вид, носили аккуратные чистые платья, говорили спокойно и ровно. Но этот человек свирепо надрывал глотку, тыкал в мещан грязным обвиняющим пальцем, гневно сверкал глазами. Толпа замирала перед ним, будто околдованная.

– Вы спросите меня: отчего Персты убивают? Давайте же, спросите! Вспомните святое писание, черти! Разве не говорил Праотец Вильгельм: «Нет хуже злодейства, чем отнять жизнь человека оружием богов?» А я отвечу вам! Наш мир прогнил! Он полон мерзости, жадности, себялюбия, зла. Мы все – жуки на грязной помойке! Боги пришли, чтобы очистить наш мир!

– Как очистить? – спросила Ребекка.

– Как очистить мир, спрашивает юная дамочка. Я отвечу: только огнем! Персты Вильгельма несут спасительное пламя! Вся скверна подлунного мира должна сгореть в нем!

– Разве не еретики завладели Перстами?

– Ха-ха-хаааа! – Бродяга рассмеялась так жутко, что в толпе заплакал ребенок. – Еррретики? А кто из нас не еретик?! Кто исполняет все заповеди? Ты, дамочка с Юга, разве трудишься усердно? Нет, ты в жизни пальцем о палец не ударила! А ты, лысый, получаешь удовольствия от страданий? Еще бы, у твоей жены синяк на половину рожи! А ты, мелкий, чего шустришь между рядами? Кошельки режешь? Не бери чужого!

Узловатый палец бродяги указал прямо на Минерву:

– Или ты, барышня с веснушками. Помнишь заповедь: «Позволь иному быть»? Что же смотришь на меня, как на дикого зверя? Я – человек, как и ты! Просто я – иной. Вы все – еретики! И я не лучше. Весь город, вся Империя! Кто уверен, что чист перед богами, – пусть выйдет на помост и плюнет мне в лицо!

Никто из толпы не пошевелился, и бродяга победно вскричал:

– Все еретики, да! Боги сделают добро из зла, ибо ничего, кроме зла, не осталось в мире. Одни еретики возьмут в руки Персты и послужат орудием божьим. Так самые мерзкие черви приносят пользу, очищая раны от гноя. Другие еретики сгорят в священном пламени – туда им и дорога, заслужили! А третьи, коих большинство, устрашатся гнева божьего и вспомнят о совести. Лишь тогда наш мир начнет меняться к лучшему!

Подруги с облегчением выбрались из толпы.

– Мерзкий человек, – выдохнула Мира, – арестовать бы его.

И поискала глазами констеблей, но Бекка возразила:

– Он не один такой. В последнее время все чаще слышу подобные речи. Кто-то первым придумал, а другие подхватили. Людям нравится верить…

– В то, что все вокруг плохи? Что приятного в такой вере?!

– Она доказывает то, что ты ничем не хуже остальных. Отличная вера для посредственностей.

– Бррр. Янмэй хотела бы, чтобы я прекратила это.

Ребекка положила руку на плечо подруге:

– Не стоит. Идет Вселенский собор, святые матери горят желанием крушить еретиков. Оставьте им эту заботу. Вы не имели дела с ересью, еще натворите ошибок.

Совет южанки прозвучал весьма разумно. И Мира невольно вспомнила прошлую беседу о политике: «Вы отреклись, ваше величество! Этой лошади больше нет. Смиритесь, прекратите игру».

– Миледи, – сказала Минерва, – я не раз вспоминала наш разговор во дворце…

– Я тоже, – перебила Бекка. – Я была глупа, простите меня. Я умею ездить верхом и очаровывать мужчин. Но ничего не смыслю в политике, тут вы во сто крат опытней меня. Простите, что посмела давать вам советы.

Мира взяла ее за руку.

– Ни Адриан, ни Телуриан, ни Юлиана Великая, ни Праматерь Янмэй не последовали бы тому вашему совету. Однако я все сильней подозреваю, что он был хорош.

На том они прервали сложный разговор и до самого дворца болтали о мелочах. Обе вернулись в прекрасном настроении и пообещали друг другу вскоре повторить прогулку.

А в приемном покое Минерву дожидались капитан Уитмор, министр двора и старший судебный пристав.

– Вам не назначено, запишитесь у секретаря, – бросила владычица, раздраженная тем, что ее заметили в столь странном виде.

– Ффаше величество увлеклись маскарадом! Какая милая, юная забава! Я ффсей душой поддерживаю…

Уитмор оборвал словоблудие министра:

– Ваше величество, простите, дело быстрое и несложное. Если вас не затруднит, дайте ответ: что делать с ним?

– С кем? – удивилась Минерва.

Капитан указал на портьеру, из-под которой торчали острые носки сапог:

– Он спрятался, ваше величество. Сказал, что сделает вам сюрприз.

– Сюррпррриз! – взревела портьера, отдергиваясь в сторону.

От неожиданности Мира уронила парик.

– Лорд Менсон?.. Что вы там делаете?

– Это же мой дом!

– Штора?..

Бывший шут обмахнул приемную широким жестом:

– Дворррец!

– Ваше величество, – пояснил пристав, – лорд Менсон решением суда признан невиновным и освобожден из-под стражи. Он сказал: «Доставьте меня домой». Мы спросили: «Где ваш дом?» Ну, и…

– Прикажете прогнать его, ваше величество? – спросил капитан.

Мира замешкалась, а Менсон подбежал к ней и поднял с пола парик.

– О, ты снова стала Глорией! Одобррряю! Умная девица, костлявые лодыжки… Тогда ты мне больше нравилась!

Он нахлобучил парик себе на голову.

– Возьми меня шутом, а? Повеселю тебя, а то ходишь смурная. В наше время владыке без шута – никак!

Стрела-3

1 июня 1775 г. от Сошествия

Фаунтерра, дворец Пера и Меча

Как же звали-то конюха? Нет, не вспомнить – Эрвин крохой еще бегал тогда… В Первой Зиме держали чертову прорву лошадей. Среди толпы конюхов имелся один весьма приметный: старик из Холливела, шаван. На половину головы старик был сед, а вторую, лысую половину покрывала рубцеватая, плохо сросшаяся кожа. Правый глаз вытек, правое ухо оторвано начисто. Говорили, этот шаван выпал из седла: нога запуталась в стремени, и конь протащил его головой по каменистой почве. Мозги старика были под стать внешности. Он не умел считать, даже дважды два; не умел говорить ровно – или бубнил под нос, или орал свирепо, как в битве. Трепетно любил ордж. Притом не напивался никогда: это слугам настрого запрещалось, полпинты в неделю – вот и вся пайка. Свои полпинты старик растягивал по одному глоточку, и весь аж светлел от лучистой печали, словно пил не ордж, а слезы самой Мириам.

Впрочем, наряду со всем безумством, имелись у старика два достоинства. Как никто другой, понимал он и чувствовал коней. Боевые жеребцы – отнюдь не подарок. С каждым сражением их норов портится, конь свирепеет, ожесточается на всех, кроме хозяина. Но старый шаван к любому скакун знал подход. Вот стоит лютый зверь, прямо Темный Идо с хвостом и гривой; подойдет старик, зыркнет единственным глазом, что-то буркнет под нос, махнет рукой – и конь покорно за ним, как ребенок!.. А еще, старик рассказывал степные легенды.

Был он сомнительным оратором: большую часть говорил так тихо, что Эрвин с Ионой слышали через слово. Но это лишь усиливало эффект: дыры от недостающих слов заполнялись детской фантазией, и легенды оживали перед глазами. Все было чуждо, страшно, пленительно. Бешеные скачки наперегонки со смертью, бескрайняя и жуткая свобода, колдовское родство людей с животными, вездесущие хмурые духи. Повадки шаванов были мягче северных, но пугали странностью, невозможностью понять… А в кульминационный миг каждой легенды голос старика вдруг свирепел, наливался силою Степи, гремел подковами, хлестал кнутом, бил стрелою – и попадал прямо в души мелких Ориджинов.

Вот же оно как бывает. Забылось имя самого конюха, даже судьба забылась – вроде, прирезал его кто-то из кайров, а может, сам помер… Но выдуманные герои легенд – до сих пор как живые. Например, шаван Верилья, что значит – Ветер. Он настолько любил свободу, что даже в Степи было ему тесно. Верилья прошел семь земель, разыскивая коня с крыльями, и потратил семь лет, пока приручил крылатого. Затем оседлал его, взмыл в небо – и стал абсолютно свободен, как сами Духи-Странники. Но такая безбрежная свобода оглушила смертного. Что же выбрать, когда доступно все? Верилья растерялся, в смятении выпал из седла и грянулся наземь с высоты облаков… Или, например, шаванка Алиледа – первая красавица Степи и гордячка, каких не видел мир. Ганта Дариан влюбился и захотел взять Алиледу, но она осмеяла его: «Ты хочешь меня, как мальчик, а значит – ты слаб. Стань сильным, тогда поговорим». Ганта Дариан покорил все племена Рейса и Холливела, собрал огромную орду и пошел войною на Империю Востока, и отнял у императора все земли, оставив только столицу с дворцом (поскольку не любил дворцы). Вернулся к Алиледе и потребовал: «Я покорил весь мир, теперь будь моею!» Она рассмеялась: «Ты пошел воевать не по своему желанию, а по моему приказу. Ты безволен и слаб, а я люблю сильных!» И на глазах у Дариана она занялась любовью с диким жеребцом. Дариан зарубил Алиледу и сказал извечное: «Тирья тон тирья»… Или, скажем, ужасающий Гной-Ганта – сын Духа Червя. Он принимал обличье человека, но в бою становилось видно, что он целиком состоит из мух и личинок. Убить его было нельзя: мухи разлетались, а потом собирались вновь. Гной-Ганта пришел в мир, чтобы доказать: нет на свете ничего вечного, все стареет, распадается и гибнет – кроме самого процесса распада. Старость и разложение – единственные всемогущие боги…

Но ярче других запомнилась легенда про волшебного теленка и двух братьев-всадников. Добрый и сильный Ханош стал для Эрвина недостижимым идеалом. Эрвин мечтал вырасти добрым, в отличие от земляков, однако был слаб, а доброта слабого человека – это всего лишь трусость. Второй брат – жестокий Гетт – казался воплощением чистого зла. Предав и бросив теленка Оллая, Гетт стал чудовищем – сплавом человека и быка. И тогда – о, ужас! – множество шаванов пошли за ним с огромной радостью! Больше всего пугала Эрвина эта сила зла: быть притягательным, манить за собой. Никому люди не покоряются так легко, как жестокому зверю.

Много же лет прошло. Течет река, скачет конь…

Ганта Гроза – один из вождей Степи, исконный враг Севера – сидел в кабинете герцога Ориджина, а герцог собственной рукою наливал ганте вина. Бывает так, что нужна помощь врага. Бывает и так, что нужна позарез.

Оба долго молчали, приноравливаясь друг к другу. Наконец, Ганта выбрал для начала беседы подходящую фразу:

– Я слыхал, твою сестру убили.

И усмехнулся, заметив, как изменился в лице герцог. Эрвину понадобилось время, чтобы овладеть собою. Всего сутки прошли, как он узнал. Рана свежа?.. Не просто свежа – кровь еще льет ручьем! Даже первый шок не миновал, все еще не верится, не принимает душа. Отвлечешься на что-нибудь – и кажется: все как прежде, ничто не изменилось. Только почему-то ватная слабость в теле, усталость стариковская, голова кружится от кровопотери… И вдруг кто-то ткнет пальцем в рану: «Твою сестру убили!» Убили, да. Убили.

Эрвин подал ганте кубок:

– Выпейте один, я подожду.

– Это почему же?

– Я слыхал, шаваны празднуют, когда умирает Ориджин. Но у меня что-то нет настроя на веселье. Отпразднуйте один.

Ганта не то хмыкнул, не то фыркнул, как конь.

– Пф! Тогда зачем ты позвал меня, а? Чтобы я тут пил в одиночку? Яду намешал, что ли?

– Позвал поговорить. Не о сестре, а о Моране – вожде вашем.

Теперь ганта пропустил удар. Тень прошла по его лицу, впрочем, быстро сменилась ухмылкой:

– За Степного Огня я выпью с охотой. Наш вождь – надежда Великой Степи!

– Прекрасно, когда есть надежда.

– Духи Странников помогают ему, первый конь скачет вместе с ним.

– От души завидую.

– Орда сильна, как никогда. Наши табуны несметны, всадники – свирепы и бесстрашны. Наши враги трепещут от ужаса.

– Даже мое горе отступает – так я радуюсь за вас.

Печаль уродовала голос Эрвина, ганта не сразу уловил насмешку. Наконец, поднял бровь:

– Ты как будто не веришь?

– Ганта, мы оба знаем: Моран ослабел, и ваши громкие слова не сделают его сильным.

– Степной Огонь переживет тебя и спляшет на твоей могиле!

– Для этого мне нужно умереть весьма поспешно.

– Лысые хвосты! Никак, ты угрожаешь мне?!

Эрвин устало вздохнул.

– Ганта, я вырос на рассказах о том, как мои предки сражались с шаванами. Я знаю ваши повадки. В начале беседы нужно сделать грозный вид. Вы с этим уже справились, я оценил. Теперь позвольте говорить прямо.

– Только прямо и говори! Не смей вилять, как змея!

– У Морана искалечены обе ноги. Вождь-калека пахнет не только слабостью, но и подлостью – ведь ранили его два знаменитых всадника, которых он предал. Моран увел орду из Литленда, испугавшись Минервы с единственным искровым полком. Моран влюбился в Ребекку и зачем-то дал орде узнать об этом. Он слаб так же, как Дариан, влюбленный в конскую наложницу Алиледу.

– Дариан опрокинул вашу империю!

– А Моран – нет. Минерва прогнала его с помощью слов и одного-единственного полка.

Ганта потемнел от ярости и вскочил, перевернув кресло.

– Никто не смеет называть Морана трусом!

Эрвин примирительно поднял руки:

– Простите, ганта. Я не хочу вас оскорбить. По-моему, Моран поступил разумно, уйдя от Мелоранжа. При штурме потери были бы велики, а месть со стороны Империи – неизбежна. А так вы сохранили все трофеи, взятые ранее, и контроль над переправами через Холливел, и мир с Короной.

Отходчивость – еще одна черта шаванов. Только что ганта был готов обнажить клинок – а теперь поднял кресло и уселся, закинув ногу на ногу.

– Наконец я слышу мудрые речи. Так и есть, Моран сделал правильно.

– Но вот вопрос: как оценивает его поступки орда? Моран был суровым вождем и железной рукою вел вас к победе. Но когда Спутники искалечили его, он будто размяк. Не начал штурм Мелоранжа, согласился встретиться с Минервой, прогнулся перед нею и ушел из Литленда. Степной Огонь уже не тот – так думают рядовые шаваны. Собственно, от них я и знаю это. Не одна тысяча всадников уже покинула орду, кое-кто из них болтал там, где не следовало.

Ганта попивал вино, выдавая задумчивость за вальяжность. Эрвин прекрасно понимал его дилемму: признать сказанное – и признать слабость своего вождя; либо отрицать – и завести в тупик беседу, от которой может быть польза. Ганта Гроза – не только воин, а еще и торговец: сотни пленниц проданы им на рынках Лаэма. Он хорошо понимает ценность деловых разговоров.

– Ориджин, я не скажу, что ты прав. Ты не знаешь душу Степи, потому ничего не понимаешь. Но мне любопытно: если бы дело было так, как говоришь, что бы ты предложил?

– Над Мораном нависла угроза. Я бы сказал, Гной-Ганта уже дышит ему в спину. Пока что орда сыта: трофеев вы взяли много, а времени прошло мало. Потому власть Морана пока еще держится: сытый всадник не любит рисковать головою. Но через месяц-другой трофеи потратятся, а разочарование усилится. Какой-нибудь шаван решит прикончить Морана и занять его место, и орда не станет мешать этому шавану.

– Много слов, мало дела. В чем твое предложение?

– Степному Огню нужна новая славная война. Прежняя была хороша, а новая должна стать еще лучше. Множество трофеев, несколько громких побед, мало потерь. Такая война, чтобы кого-нибудь скосить под корень, а золотом набить все седельные сумки. Это вернет Морану уважение всадников и сохранит его власть. Я могу дать ему такую войну.

Ганта подкрутил ус – не стал скрывать интереса. Эрвин продолжил:

– Мою сестру убил ее муж – граф Виттор Шейланд, главарь еретиков, Кукловод. Я собираюсь отомстить ему и призываю орду на свою сторону. Война будет славной: Кукловод – величайший злодей нашего века. Война будет выгодной: вы получите на разграбление город Уэймар и, главное, банковские хранилища. Война будет быстрой: мы приведем огромную армию, а Виттор не успел собрать войско – у него лишь городской гарнизон и десяток Перстов Вильгельма.

Ганта хлебнул орджа и подкрутил оба уса.

– Ориджин, это звучит слишком сладко. Где обман? Зачем оно тебе? Ты можешь разделать графа и без нашей помощи.

– Виттор вступил в переговоры с закатным генералом Орисом. А тот, насколько я знаю, пользуется уважением в Степи. Очевидно, Виттор думает заключить с вами союз. Я не хочу этого допустить.

– Вы, северяне, веками враждовали с нами. Если Виттор тоже ваш враг – не лучше ли нам встать на его сторону?

– Что ж, в этом случае вы также получите войну. Только немного иную. Против вас выступит сводная армия Ориджина, Нортвуда и Короны. Будет кровавая бойня, тысячи трупов с обеих сторон. Трофеев выйдет мало, ведь Виттор не отдаст вам свое золото. Он предложит вам Первую Зиму, которая будет биться до последнего, а золота в ней давно уже нет. И самое неприятное: вашим вождем, наравне с Мораном, станет трусливый и подлый торгаш. Разве это вернет Степному Огню уважение всадников?

Ганта оскалил зубы:

– Мы побьем Ориджинов и займем Первую Зиму.

– Вы лишь получите шанс, весьма ненадежный. А я предлагаю огромные трофеи и гарантированную славу. Оцените, как звучит: герцог Ориджин, победитель императора, попросил вас о помощи. Сам Ориджин не справился бы с Кукловодом, но великая орда встала на его сторону и сокрушила злодея с Предметами. Праотец Вильгельм разбил шаванов с помощью Перстов – а теперь, спустя семнадцать веков, Степной Огонь вернет этот долг. Вы покажете, что нынешним всадникам не страшны даже Персты!

– После такой победы ты станешь императором.

– Что тоже вам на благо. Когда еще союзник шаванов восходил на трон?

– Пф!.. Ориджин – союзник!.. Течет же река…

Эрвин добавил:

– Скачет конь.

Ганта поразмыслил, почесывая грудь. Допил вино, кивнул каким-то своим мыслям. Спросил, теребя ус:

– Каким путем ты поведешь войско на Виттора?

– Я разделю его на две половины. Одна пойдет через Южный Путь и Дымную Даль под началом отца. Вторую я сам поведу через Альмеру и Холливел.

– Приарх не обрадуется. Ты, вроде как, назвал его еретиком.

– Он и есть еретик: он был в сговоре с Кукловодом, давал ему Предметы. Церковь Праматерей уже это признала. Именно потому Галларда нужно разбить прежде, чем он объединит войска с Шейландом.

– Как думаешь, сколько времени нужно Орису, чтобы приехать в Рейс и сговориться с Мораном?

Эрвин закатил глаза, будто бы прикидывая. Но думал он вовсе не об Орисе.

Магистр Уайтхилл преподавал дипломатию в Университете Фаунтерры. Из десятка манипулятивных приемов, усвоенных Эрвином на занятиях, один был особенно силен: правда – правда – правда – ложь. Совершенно искренне, без тени лицемерия, выдаешь оппоненту несколько фактов. Жертвуешь ценной информацией, даже фрагментами собственных планов – но настраиваешь его на доверие. После третьей правды оппонент привыкает к искренности и уже не так тщательно взвешивает твои слова. Вот тут – идеальный миг для лжи.

Нет, не Ориса пошлет на переговоры проклятый Кукловод. Закатный генерал вместе с войском нужен в Уэймаре – чтобы выдержать первый удар агатовских войск. А в гости к Морану Кукловод пошлет чудовище. Безжалостного зверя, человека-быка из легенды. Пауля, конечно.

И Пауль сможет обернуть Степь на свою сторону. Легкая конница шаванов с Перстами в руках станет непобедима. Если Пауль доберется до Рей-Роя, где сейчас стоит орда, это будет означать поражение Агаты.

А время уже рассчитано. Как не рассчитать, если от времени зависит все?! 28 мая бригада ограбила усыпальницу и получила последнюю часть Абсолюта. По приказу Кукловода Пауль устремится в Уэймар. Кратчайший путь – Ханай, Озерный тракт, Лейксити, Дымная Даль – перекрыт в десятке мест. Заставы на дорогах, стража на переправах, блокада в озерных портах. Пауль может прорваться с боем – раз, другой, третий, – но в конце концов его отряд истечет кровью. В самом лучшем случае бригада пробьется к Дымной Дали и захватит корабль – который перехватит и потопит флот Нортвуда. Пауль понимает все это, так что поедет в обход озера. Шестьсот миль пути по пересеченной местности, избегая городов и больших дорог, с трудом находя сменных лошадей… С великим трудом Пауль справится за две недели и примчится в Уэймар 12 июня. Отдаст Кукловоду Каплю Солнца, поможет собрать Абсолют. Оставит бригаду на стенах, чтобы отражать штурмы, а сам с одним или двумя воинами отправится в Рей-Рой. Новые шестьсот миль – новые две недели. 27 июня Пауль встретится с Мораном. 28 июня орда будет на его стороне.

Эрвин ответил ганте:

– К концу июня Орис прибудет в Рей-Рой. Я прошу вас успеть раньше него. Это будет несложно: вы доберетесь поездом аж до Юлианина моста, а оттуда – дня три верхом.

Гроза отчего-то улыбнулся:

– Хорошо, Ориджин. Мне по душе твой план. Я пойду с тобой.

– Не совсем со мной: я-то должен еще разгромить приарха. Вы договоритесь с Мораном и приведете орду в Альмеру.

Улыбка Грозы стала шире:

– Нет, Ориджин, будет иначе. Ты сказал: Виттор – трусливый торгаш, союз с ним – позор для шавана. Это уж верно, но и ты… Я не скажу, что трус или торгаш, но я не видел, как ты воюешь. Может, только сидишь в шатре, а все делают генералы. Может, лжешь и предаешь. Может, хочешь и Морана предать после победы. Хочу знать, каков ты. Пойду в Альмеру вместе с тобой, оценю тебя в деле. Если ты так хорош, как о себе думаешь, я приведу Степного Огня на твою сторону.

– Ганта, скорость важна. У нас всего месяц в запасе!

– Вот и хорошо. Разбей приарха за месяц. Завоюй Альмеру быстрее, чем ганта Дариан. Если сможешь – орда на твоей стороне.

Эрвин попытался возразить, и Гроза сделал жест: щелкнул двумя пальцами по подбородку.

– Ориджин, если б ты был шаваном, я бы сделал так, чтобы ты все понял. Но северянину придется пояснить. Это крайнее условие, уступок не будет. Или по-моему – или никак.

Тогда Эрвин задумался. Не выбрать ли иной вариант: арестовать Грозу, чтоб не мешал, и найти в послы шавана посговорчивее? Или вовсе прибегнуть к помощи посредника – скажем, того же Франциск-Илиана? Несмотря на последнюю войну, Шиммери связывает с Рейсом многолетняя торговля. Степной Огонь, конечно, выслушает шиммерийского короля.

Но ганта Гроза теперь – помеха. Он уперся и не уступит, ведь только того и хочет – увидеть, как прогнется герцог Ориджин. А избавиться от Грозы – чревато войною. Как-никак, лорд-представитель в Палате от графства Рейс, правая рука Степного Огня. Последует месть, придется забыть о любых союзах со Степью…

– Ганта, – осведомился Эрвин, – вы понимаете, сколько берете на себя? Если из-за вашего упрямства послы Шейланда опередят нас, изменится вся история мира. Дух Червя заплачет от счастья, когда великая орда погибнет, служа подлецу и трусу.

Гроза усмехнулся и следующими словами выказал гораздо больше ума, чем когда-либо подозревал в нем Эрвин:

– Да пойми ты, герцог: как раз потому и требую. Ты просишь поставить орду под твои знамена. То бишь – довериться жестокому врагу и с ним вместе пойти под огонь Перстов Вильгельма. Самое забавное: ты почти убедил, я уже верю, что выйдет славная потеха! Но если ошибусь? Гибель орды ляжет на мою совесть. Нет уж! Пусть решают Духи-Странники, или эти ваши Праматери. Побьешь приарха за месяц – значит, ты достоин союза с нами. Шейланд устоит при штурме и пришлет послов первым – что ж, тогда Духи на его стороне.

Эрвин принял решение и протянул ганте руку:

– Согласен.

Степняк пожал ладонь северянина. Допил ордж и поднялся, звеня металлом.

– Ориджин… Сочувствую на счет сестры. Надеюсь, она попала в Орду Странников.

8 июня 1775 г. от Сошествия

Графство Эрроубэк

Альмерские разведчики слишком поздно заметили опасность.

Они торчали на маковке холма, следя за движением северной колонны. Холм, поросший лесом, – отличная наблюдательная точка. Деревья дают укрытие, разведчиков вряд ли заметят, а если и заметят – не беда. До тракта четыреста ярдов – стрела не долетит, конь не догонит. Они не учли одного: разведка иксов тоже оценила этот холм и поставила засаду на тыльном склоне. Взобравшись на вершину, тройка альмерцев очутилась в западне.

В последний миг они услышали шаги и прыгнули в седла. Иксы дали залп из легких арбалетов. Кусты и ветки помешали прицелу, лишь один разведчик получил болт в плечо. Все трое рванули вниз по тропе. Двое северян выступили из кустов. Нет, они не лезли под копыта врагу. Встали по бокам тропинки, обнажили длинные мечи и рубанули по ногам первую альмерскую лошадь. С диким ржанием она полетела кувырком, всадник вылетел из седла и грянулся о дуб с такою силой, что потерял сознание.

– Ага, – сказали северяне и снова занесли мечи.

Но второй альмерец послал коня в отчаянный прыжок. Скакун взлетел над тропою, перемахнул и северные мечи, и искалеченную лошадь, тенью мелькнул среди деревьев…

– Убьется, – успел сказать сержант-северянин, когда копыта коня вновь коснулись земли.

Тропа делала поворот, а на изгибе стоял дуб, инерция несла коня прямиком в его ствол. Но всадник сделал невозможное: вскочил в стременах, всем телом упал влево, повис, едва держась – и собственным весом отклонил коня в сторону. Тот промчался в дюйме от дубового ствола.

– Хорош, – признал сержант.

Третий, раненый альмерец свернул с тропы в кусты, проломал их лошадиной грудью, объехал засаду – и помчался следом за товарищем.

– По коням! За ними!

Двое разведчиков мчали вниз, с холма. Они выиграли немного времени, пока враг забирался в седла, но идова тропа постоянно петляла, не давая развить полную скорость. Зато изгибы тропы защищали от арбалетов.

– Съедем на поле – уйдем! – крикнул первый, его звали Эйб Турс.

– Я ранен, – процедил второй, по кличке Тихий.

– В грудь?

– В плечо.

– Ерунда! Уйдем!

Тихий не разделял оптимизма. Он, разведчик, носил легкий кожаный доспех. Болт прошил доспех навылет, вместе с рукою. Кровь лилась ручьем на локоть и ладонь, поводья намокли и стали скользки. А в спину бил дружный топот десятков копыт. С полдюжины северян, никак не меньше.

Тропа изогнулась, как змея. Эйб Турс ловко вписался в поворот, Тихий зацепил кусты, поймал шлемом ветку, чуть не выпал из седла. Скрипнул зубами, силясь удержаться. Сзади донеслось:

– Стойте, парни. Все равно же догоним!

Тихий вонзил шпоры в конские бока. Сжался в тугой комок, собранный до предела, до боли. Мокрые поводья, слабеющие руки, гадюка-тропа – все прочее исчезло. Бревно на дороге – прыжок – выдох. Поворот – натянуть повод – удержаться. Выдох. Кусты – к чертям, насквозь – шпоры в бока – держаться. Выдох…

Вдруг повороты прекратились и деревья исчезли. Верней, остались только справа, а слева раскинулось поле. За полем темнело что-то – может, вражеская армия. Не было сил повернуться и глянуть. Шпоры в бока, галоп. Держись, держись!..

– Арбалеты! – крикнул Эйб Турс, оторвавшийся на дюжину ярдов.

– Что?

– Пригнись, Тихий!

Он упал на шею коню. Тренькнули арбалеты, болты свистнули над головой.

Шпоры. Держаться!

Скакун шел галопом, Тихого швыряло вверх-вниз, шпоры вспарывали конскую шкуру. Левая рука онемела и повисла плетью. Он бросил поводья и схватился единственной рукой за луку седла. В поле нет поворотов. Гнать вперед – и держаться.

– Да ты ж упадешь сейчас! – В голосе северянина звучала жалость. – Сдавайся, герцог помилует!

– Не слушай, брат! – Кричал Эйб Турс. – У них кони – дрянь! Нипочем не догонят!

Тихий изловчился и глянул через плечо. Ярдов двадцать отделяли его от переднего икса. Светлая борода, густые брови, сержантские ленты на шишаке шлема. Северянин приближался. Медленно – но уверенно.

– Не уйдешь же. Не мучай себя!

Тихий знал: Ориджин отпустил три сотни пленных. Истечь кровью, насмерть загнать коня – или просто натянуть поводья…

Шпоры. Держаться. Гнать!

Ради Альмеры!

Вот только сил уже нет. Тело размякает, темнеет в глазах…

– Эйб, я все, – крикнул Тихий и начал сбавлять ход.

Эйб Турс – прекрасный наездник на холливельском скакуне, в тридцати ярдах впереди. Он сможет уйти. Хоть кто-то.

– Уходи, Эйб! – добавил Тихий.

Но товарищ, тьма его сожри, натянул поводья. Вороной холливел развернулся так круто, что комья земли брызнули из-под копыт. Эйб Турс обнажил меч и рванул на помощь Тихому. Навстречу шестерке иксов.

– Да тьма же тебя… Уходи!

– Альмера! – Ответил Эйб. – Альмера-аа!

Сдаться – очень просто. Отбросить меч и открыть забрало. На Тихом – полушлем, забрала нет, так что правило одно: меч. Тихий вынул клинок из ножен, размахнулся…

– Альмераа! – Орал Эйб, вихрем мчась навстречу кайрам.

Те даже слегка сбавили ход – удивились, поди. Один на шестерых…

Тогда Тихий увидел кое-что. Он глянул в сторону дороги, занятой северною конницей. И черные с иксами на плащах, и двуцветные, и тот, с собакою в седле, и даже худой под вымпелом – все до единого смотрели на Тихого и Эйба.

– Альмера… – сквозь зубы процедил Тихий и двинул коня наперерез иксам.

Ближайший ухмыльнулся и взмахнул мечом. Тихий сумел поднять раненую руку. В ней не было щита, он закрылся голой рукой – и северный клинок отсек ее по локоть. Но конь Тихого протаранил и опрокинул врага.