Текст книги "Повелитель Вселенной"

Автор книги: Памела Сарджент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 51 страниц)

23

Оэлун с двумя сыновьями похоронили Чарху рядом с его юртой, выкопав могилу заостренными палками и камнями. Бэлгутэй присоединился к ним, когда они уже опустили старика в неглубокую яму. Оэлун прошептала слова прощания и обратилась к сыну Сочигиль:

– Закопай могилу. Твоя мать все еще в юрте?

Бэлгутэй кивнул.

– Я оставался с ней, пока Хачун присматривал за овцами. Она не двигается и не говорит.

Оэлун отошла от могилы, прошагала между двумя кострами, которые развела раньше, и вернулась в собственное жилище. Тэмулун пронзительно плакала – она хотела есть, Тэмугэ сидел рядом с люлькой и с отсутствующим видом ковырял войлок. Оэлун взяла дочь на Руки, достала грудь и сунула сосок в рот ребенку.

Вошел Хачун.

– Все будет хорошо? – спросил он.

– Да. Твой отец не любил трусов. Вы храбрые мальчики, и я знаю, вы меня не разочаруете.

Она положила Тэмулун в люльку.

– Тэмугэ, присмотри за сестрой. Хачун, вернись к овцам.

Оэлун взяла свой головной убор, водрузила его на голову и пошла в юрту к Сочигиль.

Женщина сидела у очага.

– Взгляни на себя, – сказала Оэлун. – У тебя погас огонь и дети мерзнут.

Сочигиль раскачивалась.

– Им надо было убить нас, – сказала она. – Это было бы большим благодеянием, чем такое.

– Если ты не наберешься мужества, – возразила Оэлун, – я увезу тебя из этого стана силой. Если уж ты пожелала умереть, я предоставлю тебе такую возможность. – Она помолчала. – Погоревала и будет. Теперь мы должны подумать о наших детях.

– Одним нам не выжить.

– У нас есть несколько овец и лошади. Онон даст нам воду и рыбу. Крыс будем есть, если понадобится. Мы выживем. – Оэлун рывком подняла Сочигиль на ноги, та глядела уныло. – Ты пойдешь собирать кизяки, я спущусь к реке, поищу ягоды в кустах. Хорошо еще, что нас бросили в это время года – успеем подготовиться к зиме.

Если они выживут летом, если налетчики не угонят то, что осталось, осенью они могут набить дичи и пережить злую зиму. Если же положение будет отчаянное, можно съесть домашних животных, хотя ей не хотелось прибегать к этому, потому что пользы от живых животных будет больше. На реку возвращаются утки, и еще можно накопать корешков. Возможно, и некоторые из ушедших ускользнут и присоединятся к ней, но она не очень надеялась на это. Им будет легче забыть ее и в конце концов утешить себя тем, что смерть прибрала ее детей.

Надолго она загадывать не будет, станет жить одним днем. Она сунула Сочигиль корзину и вывела ее из юрты.

Тэмуджин взял из рук Оэлун длинную палку. К концу этого подобия удочки привязана была нитка, ссученная из сухожилий, и костяной крючок.

– Лови рыбу, если сумеешь, – сказала Оэлун. – Даже маленькие пойдут в пищу.

Бектер уже стоял на берегу с удочкой, сделанной ею же.

– Улов будем делить поровну, – продолжала она. – Не будет никаких споров о том, кто поймал больше рыбы и кому ее есть.

Бектер тупо уставился на нее. Она взяла можжевеловую палку и пошла по берегу к тальнику. Оэлун оглянулась на луг, где Бэлгутэй и Хасар пасли лошадей. Сочигиль сидела возле своей юрты с меньшими детьми. Хачуну полностью доверили овец. Даже маленький Тэмугэ, которому поручили поддерживать огонь, и тот приносил больше пользы, чем Сочигиль, которая только и делала, что качала люльку с Тэмулун и баюкала ее.

Утреннее солнце разогнало туман, павший на реку. Онон здесь был узким и мелким, он разливался лишь там, где удили рыбу Тэмуджин с Бектером. Оэлун взглянула на безоблачное небо. День обещал быть жарким, но она не ждала грозы. Она припомнила тот жаркий день и место выше по реке, где она впервые увидела Есугэя.

Она собралась уже копать корешки, как вдруг увидела далеко на востоке всадника. Она попятилась за куст, бросила палку, вытащила из саадака лук и посмотрела в ту сторону, куда текла река. Всадник может проехать возле Тэмуджина с Бектером, но они уже засели в кустах с луками наготове.

Она подождала, пока всадник не приблизился, потом вынула стрелу и прицелилась. Всадник подскакал. Он еще не был в пределах досягаемости, когда она узнала его и опустила лук.

– Мунлик, – позвала она и побежала вдоль берега.

Он проскакал по мелководью, соскочил с коня и подхватил ее на руки.

– Оэлун, – проговорил он. Она положила голову ему на грудь. У нее отнялся язык. – Что случилось здесь?

– Они нас бросили, – наконец удалось сказать ей. – Они откочевали несколько дней тому назад. Она выскользнула из его рук. – Орбэй-хатун не пригласила меня на весеннее жертвоприношение. А потом ждать было недолго. На другой день все снялись. – Она перевела Дух. – Приготовься, Мунлик. Твой отец пытался остановить их. Тодгон Гэртэ ударил его за это копьем в спину. Мы похоронили его несколько дней тому назад.

Она в изнеможении опустилась на землю. Мунлик долго молчал.

– Тодгон за это заплатит. – Он сел рядом и взял ее за руку. – Моя жена и сын…

– Они ушли со всеми вместе. У них не было выбора. Даже Хокахчин вытащили из юрты.

– Послушай, – сказал Мунлик, стиснув руку Оэлун. – Я могу поехать к хану Тогорилу.

Она покачала головой:

– Хан кэрэитов ничего не выиграет, помогая беспомощной вдове и детям. Ему было бы более выгодно заполучить в союзники вождей тайучитов – мой муж всегда говорил, что хан Тогорил практичный человек. – Она отняла руку у Мунлика. – Если даже он и принял бы нас, мои сыновья стали бы заложниками. И он отдал бы их Таргутаю при первой возможности.

– Но ваше положение безнадежно, если не найдется кого-нибудь, кто защитит вас.

Оэлун посмотрела ему в глаза.

– Я отказываюсь поверить в это. Таргутай с Тодгоном вполне могли нас прикончить, но их остановил Тэнгри. Должно быть, они все еще боятся духа моего мужа.

– Но твои сыновья…

– Они будут еще храбрее, чем их отец. – Она подтянула ноги и обхватила колени руками. – Я знаю Тэмуджина, – тихо сказала она. – Он не согласится быть долго заложником то ли хана кэрэитов, то ли бывших сподвижников своего отца. Мой сын потребует, чтобы ему вернули его права, и они будут вынуждены убить его. Брошенный, он проживет дольше, чем среди этих людей. Я уж постараюсь, чтобы он жил долго.

– Ты упрямая женщина, Оэлун. Я думал, ты пришла в отчаяние.

– За нас обеих плачет Сочигиль.

– Если Даритай услышит…

– Он ничего не сделает для нас.

Возможно, она помянула бы добром отчигина, если бы знала, что должно произойти.

– Нас оставили в живых, – продолжала она, – так что ему не придется мстить за нас. Таргутай, видимо, считает, раз он смилостивился, то Даритаю остается думать лишь о своей судьбе.

Мунлик опять взял ее за руку.

– Я не могу оставить вас здесь. Я обещал багатуру присмотреть за вами.

– Я не требую, чтобы ты сдержал слово, – сказала она. – Ты должен подумать о собственном сыне и о ребенке, который должен родиться.

Она взглянула на него и опустила голову. Его лицо по-прежнему выражало сочувствие и озабоченность, но она почувствовала, что ему стало легче. Мунлик сделал предложение, которого требовала его честь, и он вряд ли мог обвинять себя в том, что бросил ее, раз она сама велела ему уехать.

Мунлик откашлялся.

– Мне надо ехать к жене, разумеется. Другие хонхотаты предпочли перекочевать на наши старые пастбища, и Таргутай согласился бы, чтобы мы уехали, если бы знал, что мы остаемся союзниками.

Оэлун взглянула на него.

– Ты бы дал клятву верности брату убийцы твоего отца?

– Тодгон будет наказан за это, но в свое время. Я не смогу служить тебе или моему собственному народу, если я сделаю свою жену вдовой. Я найду способ нанести удар Тодгону Гэртэ позже.

Так практичен был Мунлик. Оэлун выпустила его руку и встала, опершись на палку.

– Я всегда буду помнить, – сказала она, – что твой отец отдал за нас жизнь.

Она пошла к тальнику. Мунлик вдруг догнал ее.

– Я так и не сказал того, что хотел сказать, – прошептал он. – Выходи за меня замуж, Оэлун, Я всегда восхищался тобою. Подожди здесь, я вернусь, позаботившись о безопасности своей жены. Ты можешь жить в моем племени, если я возьму тебя в жены.

Успокоительно звучали его слова. Тайчиуты вздохнут свободно, узнав, что Мунлик не будет мстить за отца. Они будут довольны, если увидят, что ее низвели до положения второй жены старого приверженца ее мужа, а Тэмуджин не скроется среди хонхотатов, если не принесет им клятву верности.

– Нет, Мунлик, – сказала она. – Может, я и буду довольна тобой, но так скоро забыть о муже я не смогу.

Он обнял ее.

– Он не захотел бы, чтобы ты боролась в одиночестве, живя так вот.

– А когда наша жизнь была легкой?

– Когда я вернусь за тобой, может быть…

– Я не передумаю.

Она чувствовала его теплое дыхание на лице. Она вспомнила, как обнимал ее Есугэй, как его сильные руки становились ласковыми. Руки Мунлика соскользнули ей на талию. Она могла бы представить себе, что это руки мужа, и забыть о своем долге перед его наследником.

– Я люблю тебя, – сказал Мунлик, – и всегда любил.

«Но недостаточно», – подумала она и выскользнула из его объятий.

– Я вернусь, – добавил он.

Ей придется покинуть это место до его возвращения и найти убежище возле гор на западе, где они спрячутся от врагов. Если вожди тайчиутов решат, что они погибли, то они будут в безопасности.

– Ты так и не сказал мне, – проговорила она, – что ты разведал.

– Татары кочуют, как обычно. Нам не нужно беспокоиться до осени, – сказал он, склонив голову. – Я должен пойти на могилу отца.

– Тэмуджин проводит тебя.

– Я поохочусь для вас до отъезда. Хасар может пойти со мной – он всегда хорошо стрелял. Я вернусь как можно скорей.

Он пошел за конем и повел его к тому месту, где ловили рыбу Тэмуджин с Бектером. Оэлун уставилась в землю, разгребла листья и стала выкапывать корень.

24

Бортэ попрощалась с девочками-олхонутками и поехала вдоль вереницы повозок. Пятьдесят олхонутов прибыли в стан ее отца. Вечером все будут пиршествовать, а потом свернут юрты и двинутся к югу, чтобы присоединиться к другим родам для осенней облавной охоты.

Она поспешила к юрте отца. Может быть, Тэмуджин вернется после охоты. Поскольку ее племя перекочевывало, она представила себе, как выглядывает из кибитки и видит, что в пути к ним присоединился Тэмуджин.

Ее родители еще не знали правды о неожиданном отъезде суженого. Она держала это в секрете, молясь о чуде – чтобы Тэмуджин, вернувшись домой, нашел своего отца целым и невредимым.

Она улыбнулась, почуяв дым костров и запах жареной баранины. Вдруг ей стало стыдно оттого, что она счастлива, не получив ни единой весточки от Тэмуджина. Разумеется, он вернется к зиме, она расскажет ему, как хранила секрет, а он скажет ей, что с его отцом все в порядке. Они будут смеяться вместе над пролитыми слезами.

К ней бросились собаки отца. Она скорчила им гримасу и вошла в юрту. Родители сидели на своей постели. Шотан положила голову на плечо мужа. Бортэ была удивлена, что Дай здесь, а не пьет и не разговаривает с другими мужчинами.

Дай посмотрел на дочь, лицо его было серьезным.

– Иди сюда, Бортэ, – сказал он. – У меня дурные вести.

Шотан встала, похлопала Бортэ по щеке и пошла к очагу. Бортэ села у ног отца.

– Что случилось? – спросила она.

– Мне передал их один олхонут, – ответил Дай. – Он недавно женился на дочери тайчиута-монгола. – Дай погладил свою бороденку. – Он сказал, что мой худа – отец твоего суженого – умер.

Слезы брызнули из глаз Бортэ и побежали по щекам. Ей не надо было изображать ни удивления, ни глубокого горя.

– Говорят, что его отравили татары по дороге домой, – продолжал Дай. – Я удивлен, что мы раньше об этом ничего не слышали, тем более что наши земли примыкают к татарским, но, наверно, они не захотели хвастаться этим грязным делом. Багатура похоронили весной.

Бортэ не могла вымолвить ни слова.

– Как же, видимо, рыдала его жена, – пробормотала Шотан. – Потерять мужа так рано. – Она вытерла глаза. – Какое горе для сирот – что теперь с ними стало?

Бортэ потянула отца за рукав.

– Тэмуджин, – сказала она. – Что с Тэмуджином? – Она вглядывалась в печальные карие глаза Дая. – Теперь его мать будет во главе племени, верно?

– Я понимаю, почему друг его отца приезжал сюда, – сказал Дай, – и почему он не сказал мне правды, а лишь отвез парня обратно, туда, где его ждала большая беда. Видимо, мать Тэмуджина настаивала на том, чтобы сохранить свое положение, даже после того, как мужчины отказались принести клятву верности ее сыну. Сподвижники багатура бросили его семью. Никто не знает, что сталось с ними.

Бортэ замерла. Этого не может быть.

– Они непременно живы, – настаивала она. – Тэмуджин легко не сдастся. Он говорил мне, что его мать – сильная женщина. Она тоже не откажется от борьбы.

– Даже храбрейшая женщина не справится с трудностями одна, не имея защитника, с малыми детьми на руках. Мужайся, дитя, – возможно, он уже соединился со своим отцом.

– Нет! – закричала она и прильнула к халату отца. – Кто-нибудь ему поможет. – Она вздохнула. – Мы можем помочь его семье. Ты мог бы привезти их сюда. Мы помолвлены – это твой долг.

– У меня один долг – перед своим народом, – сказал он, положив ей руки на плечи. – Послушай меня, Бортэ. Мы и за всю зиму не найдем их, тем более что У них есть враги, оставившие их на смерть. Не хочешь же ты, чтобы те, кто их бросил, приехали в наш стан и Убили их на наших глазах?

– Я не боюсь их!

Дай выпрямился.

– Будь умницей, дочка. Тэмуджину, может, и безопасней быть здесь, а не там, где он теперь, но я должен думать о нас самих, как бы ни было больно за семью Тэмуджина. Если он останется в живых, я буду рад, но тебе не следует питать большие надежды.

– Ты юна, – сказала Шотан, сидевшая у очага. – Девушка думает, что слезы ее не просохнут никогда, но это не так. Мне жаль, что Тэмуджин принужден был покинуть нас так скоро, но я благодарна духам, а то бы ты привязалась к нему сильней.

– Вытри глаза и помоги матери, – сказал Дай. – Мы будем молиться за душу багатура и за тех, кого он оставил на земле, но мы должны по-прежнему выполнять свои обязанности.

Бортэ медленно встала.

– Я не забуду его, – сказала она твердо. – Я обещала ему и сдержу свое слово.

– Человек, которому мы дали обещание, умер.

– Я сама дала обещание, дала его Тэмуджину.

Во сне было предсказано его появление – разве она может забыть это? Она думала о той суровости во взгляде, с какой он обещал найти ее снова. Никаких сомнений не отражалось на его лице. Она не допускала и самой мысли о том, что может разочаровать его. Если она когда-нибудь подведет его…

Бортэ содрогнулась и поняла вдруг, что она, никогда не боявшаяся ничего, боится мальчика, которого любит.

– Я не забуду его никогда, – продолжала она. – Что бы ты ни говорил, я знаю: он вернется.

Дай отстранился от нее. Какое-то мгновенье она чувствовала себя суровой и безжалостной, такой, какой хотел бы ее видеть Тэмуджин, а потом бросилась на грудь отцу и зарыдала.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Тэмуджин сказал: «Я никогда не прощу тех, кто бросил нас, и не забуду тех, кто помог нам. Это живет в моем сердце».

25

Молодой шаман сидел у очага, вглядываясь в пламя. На мгновенье Джамухе представилось, что святой человек в трансе, что его душа где-то бродит.

– Ты поздно проснулся, мальчик, – сказал шаман. – Не утомила ли тебя эта ночь?

Сидевший на овчине Джамуха ответил:

– Я выпил слишком много. Ты, наверно, сглазил меня.

– Такие соития для тебя не в новинку. – Молодой шаман бросил на Джамуху хитрый взгляд. – Тут и сглаза не требовалось.

Джамуха встал и оделся, ему вдруг захотелось держаться от этого человека как можно дальше. Шаман слишком легко угадывал движения его души. Он, вероятно, почувствовал, что было надо Джамухе в ту минуту, когда тот попросил убежища от бурана. И не очень уж был он пьян, когда шаман начал ласкать его, и он не слышал никаких заклинаний перед тем, как оказался между двумя овчинами. Снаружи завывал ветер, заглушая стоны Джамухи, когда боль, которую он испытывал, сменилась наслаждением, которого он жаждал.

Шаман не знал его имени, а Джамуха ничего не знал о шамане. Наверно, шаман покинул свой стан, чтобы испытать себя одиночеством или послать свою душу побродить среди духов. Кроме мешка с костями и запаса еды, у шамана ничего не было.

– Оставайся, если хочешь, – сказал тот.

Джамуха взял саадак, колчан и вышел. Юрта стояла среди берез на южном склоне, защищенная от северного ветра. Стреноженные белые лошади шамана нюхали снег.

Гнедой мерин Джамухи был привязан к дереву. Он сел на лошадь и поехал вниз по склону в долину, вздрагивая от прикосновений задницы к седлу. Она уже не очень кровоточила, а он все вспоминал, как шаман горячо дышал ему в ухо, вспоминал почти болезненную ласковость его мозолистых рук.

Джамуха хотел этого насилия, боли при соитии, приступа злости, ярости и желания, которое поглотило его. Он испытал очищение, его страхи и заботы были смыты темным потоком. Так было всегда, не в первый раз он сходился с другим мужчиной в степи, не в первый раз он ощущал, как разрывается его плоть, ощущал свою беспомощность. Власть мужчины над ним приводила его в неистовство. Удовольствие приходило позже.

Теперь же он позволил проделать это с собой, вопреки тому, что говорил шаману. Он переносил боль ради удовольствия, гордясь силой, которая позволяет ему переносить ее. Когда он станет мужчиной, то не будет больше отдаваться, а будет сам причинять боль и получать только удовольствие.

Джамуха нахлобучил шапку почти на глаза и, прищурясь, смотрел на белизну выпавшего снега. Мир был закутан в белое – цвет чистоты или удачи. Он вспомнил мальчика, который льнул к нему в стане; того можно использовать так, как шаман использовал его, тот может вернуть ему ощущение чистоты и силы.

Джамуха ехал к верховьям Онона. Долина лежала между двумя горными хребтами; высоко над ним голые ветви кедров и зеленые шапки сосен клонились под грузом снега. У подножья было много кедров и несколько белых берез. Он держался поближе к деревьям. Время от времени порывы ветра вздымали метель, и Джамухе приходилось ее пережидать.

Вскоре он выехал на равнину. На юге вздымался Хэнтэйский хребет. Он вырастал из белой земли. Шаман упоминал, что видел лошадиные следы и другие признаки обитания людей у замерзшего Онона.

Порыв ледяного ветра взметнул снег, и на мгновенье Джамуху ослепило. Ветер стих, и он увидел двух всадников, скакавших на серых лошадях по низине вблизи Онона. Один из них поднял лук, и стрела устремилась к длинноухому зверьку, мчавшемуся по снегу.

Джамуха ехал медленно, желая рассмотреть охотников – это были мальчики. Стрелявший соскочил с коня на снег. Другой мальчик вдруг подъехал к спешившемуся, ударил копьем его по голове, сшиб с ног, а потом перегнулся в седле и схватил тушку зверька. Упавший встал на ноги, но другой еще раз ударил его древком копья.

Джамуха пустил лошадь в галоп. Мальчик, сидевший на лошади, кружил возле другого, лупя его копьем. Пеший ухватился за древко и стащил всадника с коня. Покатившись по снегу, оба хватались за оружие.

– Стой! – крикнул Джамуха, приближаясь. – Отдай ему его добычу!

Оба мальчика не двигались с места, потом более высокий схватил копье и побежал к своей лошади. Другой барахтался, пытаясь встать. Шапка свалилась у него с головы, а возле виска была кровь.

– Ты ранен? – спросил Джамуха.

Мальчик покачал головой и упал на колени. Его товарищ мчался к лесу в предгорьях Хэнтэя. Джамуха подъехал к серой лошади, взялся за поводья и подвел к владельцу.

– Я еще могу догнать его и отнять твою добычу, – сказал Джамуха.

Мальчик с трудом встал с земли.

– Не беспокойся. Я поквитаюсь с ним в другой раз. – Он задрал голову, глаза у него были большие и светлые, зеленовато-карие, с золотыми крапинками. – Он трус и дурак, – добавил мальчик, когда Джамуха подал ему поводья его лошади. – Так он всегда – подберется со спины и украдет. Он это делает уже не в первый раз.

– Хорошо, что я тут проезжал. Он, кажется, был готов убить тебя. Ну, теперь ты от него отделался.

Светлоглазый мальчик взял пригоршню снега, вытер кровь с лица и прислонился к лошади.

– Но Бектер не оставит меня в покое, – сказал он, – и мне придется рассчитаться с ним. Он мой брат… сводный брат. Когда-нибудь он зайдет далеко. – Мальчик подобрал шапку, отряхнул ее и сел на лошадь. – Хорошо, что ты тут проезжал.

– Я вижу, ты и в самом деле не нуждаешься в моей помощи. Ты бы с ним разделался, если бы я не подъехал. – Джамуха помолчал. – Меня зовут Джамухой, я сын вождя джайратов Кара-Хадаана.

– Значит, ты потомок той женщины, которую умыкнул мой предок Баданхар.

Мальчик замолчал, глаза его заблестели.

– Если Баданхар твой предок, то твой род более благородный, чем мой. Я не могу претендовать на то, что произошел от него, потому что основательница нашего рода была беременна, когда он с ней стал жить, – сказал Джамуха, рассматривая мальчика. Одежда у того была рваная и заплатанная, войлочные сапоги пообтрепались. Несмотря на гордую осанку, он выглядел бедняком. – А какой у вас род?

Мальчик холодно посмотрел на него. Джамухе показалось, что его оценивают.

– Ты пришел мне на помощь, – сказал незнакомец, – так что я, наверно, могу довериться тебе. Здесь живет только наша семья: моя мать, братья и сестра… и мать Бектера с еще одним его братом. Поклянись никому не говорить, что видел меня.

Джамуха приложил ладонь к груди.

– Это останется в сердце. Клянусь перед Небом, что буду молчать. – У него и так было достаточно причин не говорить никому о своей вылазке. – Поверь мне.

– Ты должен знать, что если я узнаю, что ты нарушил свое слово, тебе достанется. – Он говорил тихо, но угроза не казалась пустой. – Меня зовут Тэмуджином, – добавил он. – Я сын Есугэя-багатура, который был сыном Бартана Храбреца, племянником хана Хутулы и внуком хана Хабула. Сподвижники моего отца бросили нас прошлой весной.

Джамуха смотрел на него во все глаза.

– Я слышал о вашей семье, – сказал он. – Одни говорят, что ты умер, другие, что жив, твои враги, наверно, уже забыли о тебе.

– Наши соплеменники и друзья забыли нас тоже.

– Дураки. Ты не заслуживаешь…

– Пусть верят, во что хотят. Если они забудут о нас, я буду в безопасности, пока не наберусь сил и не пойду своей дорогой.

Тэмуджин щелкнул серого поводьями и потрусил к реке. Джамуха держался рядом.

– У всякого свои болячки, Тэмуджин. У тебя есть семья, но нет племени, а у меня есть племя, но нет семьи. Мои родители умерли, когда я еще был маленьким. Их я не помню, а братьев у меня нет.

– Жаль, – сказал Тэмуджин.

– Не жалей меня. Когда-нибудь я стану вождем. Я уже сижу на советах вместе с мужчинами, рос я один и привык к одиночеству. Я часто охочусь или выезжаю на разведку один. Одиночество имеет свою хорошую сторону – учишься не слишком надеяться на друтих.

– Этот урок мне знаком, – сказал Тэмуджин.

Они приехали к реке. Свистел ветер, сдувая снежный покров с Онона, обнажая лед. Ребята спустились к реке, где ветер был потише из-за высокого берега.

– Сколько тебе лет? – спросил Тэмуджин.

– Весной будет тринадцать.

– Значит, скоро ты станешь мужчиной. А мне было одиннадцать прошлым летом.

Джамуха взглянул на него. Тэмуджин был высок для мальчика его возраста, да и плечи под овчинным тулупом были широкие.

– Чего это твой брат сражается с тобой? – спросил Джамуха. – Жизнь у вас и без того тяжелая.

– Отец сделал мою мать первой женой, хотя другая жена уже родила Бектера. Ему ненавистна мысль о том, что наследник отца – я. – Тэмуджин покачал головой. – Как ни мало у нас пожитков, он хочет завладеть всем. Мой сводный брат Бэлгутэй неплохой, когда рядом нет Бектера, а у моей матери еще три сына.

– Значит, ты стоишь у начала новой ветви своего рода, – сказал Джамуха. – Когда ты и твои братья женитесь, вы можете произвести много воинов.

Тэмуджин поправил воротник тулупа.

– За меня сговорили девочку-хонхиратку перед смертью отца. Мы пробыли вместе очень мало времени, и пришлось оставить ее.

– Она будет ждать?

Светлые глаза Тэмуджина сузились.

– Обещала, что будет.

– Ну, если она забудет, ты можешь найти другую жену. Неважно, какая это женщина – лишь бы любила и рожала сыновей.

– Ты бы этого не говорил, если бы увидел Бортэ.

Джамуха почувствовал в его голосе оттенок неприязни.

Хоть Тэмуджин и брошенный, ему не много надо для поддержки; он будет лелеять надежду, что хоть одна душа, даже далекая девочка-хонхиратка, до сих пор думает о нем.

Джамуха и думать не хотел об этой девочке. Связь мужчины с женщиной никогда не может быть такой же сильной, как связь с другими мужчинами, товарищами в сражениях и на охоте. Он поерзал в седле. Он никогда Не думал о любви, пока не позволил мужчинам получать и давать удовольствие; само соитие волновало, не говоря уже о чувствах.

– Мне надо вернуться, – сказал Тэмуджин. – Моя мать будет беспокоиться, если Бектер вернется без меня. – Он помолчал. – Она сохранила нам жизнь после того, как наши немногие овцы подохли. Мы умерли бы от голода без рябины и других ягод, которые она собирала, пока мы охотились.

Джамуха заметил, что щеки его под широкими скулами впали, и быстро достал из-под седла сушеное мясо.

– Возьми, – сказал он.

Тэмуджин схватил мясо и оторвал кусок зубами.

– Спасибо, – промычал он полным ртом, а потом проглотил остальное.

– Мы могли бы охотиться вместе, – сказал Джамуха. – Мне не надо уезжать сразу, а вдвоем охотиться сподручнее.

Тэмуджин засмеялся совсем как мальчик.

– Если ты пообещаешь не воровать добычу.