355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Памела Сарджент » Повелитель Вселенной » Текст книги (страница 49)
Повелитель Вселенной
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 03:37

Текст книги "Повелитель Вселенной"


Автор книги: Памела Сарджент



сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 51 страниц)

Офицер пролаял приказ. Вскоре к нему подбежал мальчик, ведя гнедого мерина. Тэмуджин схватил повод и взгромоздился в седло. Внутри все горело, бешено колотилось сердце.

Его шатер и окружавшие его юрты стояли в северной части стана. Небо было пасмурное, земля вне кругов света факелов – черна. Всадники рассыпались и, наклоняясь, высматривали следы. Тэмуджин поехал на север с одним из поисковых отрядов. Женщина пешком далеко уйти не могла. Он накажет ее за попытку бежать от него, за ее злое колдовство.

Из-за тучи выплыла луна. В короткой траве блеснула матово жемчужина. В серебристом свете видны были неглубокие следы, оставленные на мягкой влажной почве. Она за это заплатит, он сломит остатки ее духа. Он будет жить столько, сколько понадобится, чтобы завоевать ее полностью, и он позаботится, чтобы она прожила остаток жизни в страхе перед ним.

Луна спряталась, а когда ее яркий диск показался снова, Тэмуджин увидел, что Гурбедджин стоит на дальнем холме над рекой. В свете луны ее красный халат казался черным, косицы – массой змеек, облепивших спину.

Он хлестнул лошадь и поскакал впереди всех. Гурбелджин повернулась к нему. Ее глаза казались черными щелками на белом лице. Когда он рванулся к ней, она повернулась и прыгнула с обрыва. Он погнал лошадь вверх, но та попятилась и едва не сбросила его.

Женщину подхватила стремнина. Серебристая вода захлестнула ее, потом вытолкнула и понесла легко, словно листочек. Река бурлила вокруг нее, поглощая темную фигурку, выталкивая на поверхность, пока он не потерял Гурбелджин из виду.

Люди позади Тэмуджина кричали. В ушах колотилась кровь, сердце сдавило. Его терзали когти, и Тэмуджин вскрикнул, прижавшись лицом к лошадиной гриве.

«Я твоя смерть», – сказала Гурбелджин, и он почувствовал, что смерть уже засела у него внутри.

После того, как тело тангутской государыни было найдено в прибрежном тростнике, стан перекочевал в прохладные предгорья у реки Вэй. Тэмуджина доставили в его шатер. Тело его горело в лихорадке.

Окружающие уже не притворялись, что верят в его выздоровление. Ханский шатер был поставлен за пределами лагерных костров, и вокруг не было кибиток. Ухаживать за ним осталась лишь Есуй, прочих женщин отослали.

Ночью ему привиделся сон – люди шли за лошадью без всадника. Перед рассветом он призвал сына Хасара Есунгэ и велел ему доставить Угэдэя и Тулуя. Когда он услышал, как снаружи рокочут бубны шаманов, то понял, что у костра воткнуто в землю копье с войлочными лентами.

Ему надо подождать со смертью до приезда сыновей. Он будет держать с ними совет, но это не простая формальность, а наказ на будущее, которым он не сможет управлять.

Его сыновьям потребовалось три дня для того, чтобы добраться до него. Желтая пыль осыпалась с их шелковых халатов, когда они вошли в шатер и уселись рядом с ним. Руки протянувшей им кубки Есуй дрожали, слезы бежали из глаз. Тэмуджин терпеть не мог, когда она плакала, что теперь она делала открыто, но он испытывал горькую радость от сознания, что она глубоко скорбит о нем.

– Папа, – сказал Тулуй, – я не верил словам Есунгэ, пока не увидел копье. Я и сейчас не могу поверить.

Тэмуджин дрожал под одеялом. Время от времени его бил озноб, но сейчас стало легче. Ему приходилось торопиться с разговором, пока сознание было ясным, пока снова не подступил жар лихорадки.

– Послушайте меня, – сказал Тэмуджин. Усы Угэдэя зашевелились. Тулуй стиснул кубок. – Конец мой близок, и вы должны выслушать мое последнее слово.

Угэдэй сделал знак, отвращающий беду.

– Не говори этого, папа.

– Слушайте, пока я еще могу говорить. Я завоевал для вас так много, что вам потребуется год, чтобы объехать страны, которыми я правлю. Отныне вы должны удерживать завоеванное и расширять границы. Я скажу вам…

Подступила боль. Есуй протянула кубок, но он отвернулся.

– Я многое оставил незаконченным, но я могу сказать вам, как победить Цзинь. Лучшие войска «Золотого» государя находятся в крепости Дункуань, и там их не одолеть. С юга их защищают горы, на севере – Желтая река. И вот что надо сделать.

Боль отпустила, пока он продумывал стратегию, которую надеялся применить сам.

– «Золотой» государь, – продолжал он, – поручит своим людям охранять перевал в Дункуане. Вы должны попросить Сун разрешить пройти по их землям. Поскольку Цзинь – враг Сун, разрешение будет получено. С юга двигайтесь на Кайфын. «Золотому» государю придется призвать на помощь войска из Дункуаня. Длинный переход утомит их, и вы сможете легко разбить их.

– Будет сделано, папа, – сказал Тулуй. – Клянусь.

– А когда государство Цзинь будет сокрушено, между нашими землями и землями Сун не останется никакой преграды. – Тэмуджин перевел дух. – Не теряйте единства, действуйте совместно против своих врагов и вознаграждайте своих верных сподвижников. Вы помните, что я часто говорил о том, как должен вести себя человек.

– Я помню, – сказал глухим голосом Угэдэй. – В повседневной жизни быть веселым, как теленок или резвый олененок, но в битве быть как ястреб. На пиру вести себя, как жеребенок, но в походе налетать на врага, как сокол. Днем быть настороже, как волк, а ночью быть осторожным, как ворон.

Угэдэй прикрыл глаза рукой. Плечи Тулуя тряслись.

– Прибереги слезы до моей смерти, – прошептал Тэмуджин. – Я сказал, что Угэдэй будет моим преемником, и твой брат Чагадай будет относиться с уважением к этому выбору – посмотри, чтобы он не причинил неприятностей. Прислушивайся к советам своей матери, которая будет следить за порядком у меня на родине, пока не соберется курултай. Помни…

Он задыхался.

– Угэдэй, ты возьмешь тех женщин из моих жен и наложниц, которые тебе понравятся, а остальных раздашь по своему усмотрению. Однако моим четырем хатун ты разрешишь оставаться верными мне. Поскольку они были моими, нет нужды выдавать их за других.

Они будут его, пока скорбят по нему.

– Клянусь…

Угэдэй закашлялся. Тулуй взял руку Тэмуджина и прижал к своей щеке.

– Тулуй, – пробормотал Тэмуджин, – ты мой отчигин, принц очага. Следи за тем, чтобы наша родина была защищена и сохранена. Многие наши люди соблазнятся образом жизни завоеванных стран – посмотри, чтобы они не забывали…

Сказать им больше было нечего. Мир будет принадлежать им, и если их преемники потеряют его, единственным убежищем для них будет их древняя родина.

– А теперь вы должны оставить меня, мои сыновья. Я скучаю по своим старым пастбищам – приглядите за тем, чтобы меня отвезли отдыхать на склон великой горы, которая защитила меня. Скрывайте мою смерть от всех, пока не доставите меня домой.

– Прощай, папа, – сказал Угэдэй.

– Прощай.

Лицо его пылало – птица сжала когти. С его наследием им придется поступать сообразно своим способностям. Его дело сделано, но чем все кончится?

Тэмуджин сказал:

– Уходите из шатра.

Есуй стиснула его руку.

– Я не могу.

– Оставь меня, Есуй, – Писцы записали его волю, какие земли и имущество получит каждый из его сыновей и братьев, но он понимал, что обделил одного своего верного сподвижника. – Отдай шатер тангутского государя и всю его дань Тулуну Черби. Он предупреждал меня, что надо отложить этот поход, так что ему положено все это.

– Хорошо, Тэмуджин.

– Посмотри, чтобы за меня отомстили смертью всех в Нинься. Скажешь моим генералам, что приказ не отменен. Поклянись мне.

Режущий звук заполнил его уши, заглушив ее голос и пение шаманов за дверью. Он не услышал ее ответа, но она подчинится. Она будет бояться его призрака так сильно, что не осмелится ослушаться.

– Иди, – сказал он.

Он слышал, как она рыдает, идя к выходу, и почувствовал облегчение, когда она исчезла. Он не может приказать смерти. Бесполезно бороться против того, что в конце концов избавит его от боли, и все же что-то в нем сопротивлялось.

«Дай мне ответ, – подумал он, – скажи мне теперь, что было моей целью».

«Не спрашивай о начале вещей и не распытывай о конце всего сущего». Так говорил Чан-чинь. Мудрец говорил ему что-то еще, что-то еще, содержавшее ответ. Он напрягся, пытаясь вспомнить, что говорил ему Учитель, вообразив, что сможет понять даосскую мудрость и следовать ей, и в этом заключалась его ошибка. Чан-чинь говорил ему, что постижение мудрости в том, чтобы принимать мир таким, каков он есть, знать основы существования мира, не навязывать ему свою волю. Теперь его воля не даст ему ничего. Тэмуджину показалось, что его несет широкая река, протекающая через весь мир. Он закрыл глаза и отдался на волю ее течения.

Он увидел китайский город. Сквозь открытые ворота в зубчатых стенах он смотрел на кривые улочки и башни пагод. На воде колыхались крошечные шаланды, набитые людьми, и большое, похожее на утку судно. В отдалении змеилась Великая стена. Как бесполезна была эта стена против захватчиков! Ее единственное назначение – заставить живущих за ней людей поверить, что она служит им защитой.

Река несла его мимо желтых полей и лессовых обрывов, мимо прячущихся за земляными валами городов, поддерживавших жизнь арыками, мимо рядов зеленых ив и тополей, обозначавших оазисы.

Река вилась в песках пустыни, протекала мимо черной Гоби, громадных скал, на которых не было ни песка, ни пыли. Его пронесло мимо отрезка степи, испещренной юртами, потом – мимо густого соснового и кедрового леса. Его принесло в город с золотыми куполами мечетей и тонкими минаретами, украшенными цветными изразцами. В стороне от города, у холмов, клубилась пыль, поднятая проходящим караваном.

Река несла его. Люди сбегались на берега, и вскоре, казалось, весь мир собрался посмотреть на него. Белокожие и чернокожие, люди с крепким сложением монголов и более тонкими телами китайцев глазели на него, несомого водой. Желтоволосые люди воздевали руки, а черноволосые становились на колени на топких берегах. Он видел черные глаза, карие, желтые глаза с нависшими складками и круглые пронзительные синие глаза чужеземцев.

Его преемники, возможно, потеряют мир, но оставят на нем свой след. Пока они держат мир, караваны будут идти из самых восточных краев в дальние западные страны. Его государство свяжет восток и запад на время, объединяя страны, давно разделенные и не знающие друг дружку, и из всех них вырастет что-то новое. Семя его народа будет рассеяно. Даже если монголов прогонят обратно на родину, и они забудут, чем когда-то были, они оставят свой след в жизни народов других стран. Его государство – тигель, и железная раса, сплавленная в нем, переменит мир.

Река принесла его в неизвестные края, прячущиеся в густом сером тумане. Он не мог разглядеть, что впереди, но понимал уже, что мир стиснула могучая сила. Мелькнула мысль, что она – это Бог, но что бы это ни было, на ней все основывалось и объединялось в целое. Он понял наконец, что цель ее останется непознанной, но природа людей такова, что они стараются понять эту силу, даже когда она уносит их. Природа дала им средство познать ее законы. Они обретут силу стать большим, чем они есть, жить вечно, как он мечтал, или уничтожить себя.

То, что он содеял, было частью этого процесса, и другие воспользуются этим по своему разумению. Когда все народы мира станут одним улусом, они получат свободу для поисков иной цели. Небо дало ему ответ, но как жестоко позволить узнать это лишь теперь, когда некому рядом с ним разделить его понимание. Он прислушался, стараясь услышать чей-нибудь голос, но он был один в нескончаемой реке, а перед ним расстилалась пустыня.

Пустыня стала кроваво-красной и исчезла. Река унесла его в неизвестность.

123

Трупы людей и верблюдов лежали возле колодца. Есуй старалась не смотреть на них. На пути процессии она видела много трупов путешественников, которым не повезло, и они пересекли дорогу, по которой хан отправился в последний путь. Купцы со своими караванами, семьи, меняющие место жительства, и пастухи в оазисах – все пали от мечей горюющих солдат. Смерть ее мужа останется в тайне, пока он не достигнет родины.

Он скончался, и все же солнце нещадно палило; по ночам звезды сияли так же ярко, как и прежде. Это казалось невероятным – слава Неба не потускнела с его кончиной.

Человек, правивший кибиткой Есуй, щелкнул верблюда бичом. Впереди среди барханов Кансу медленно ехали всадники. Пески вокруг них двигались, море песчаных волн будоражил ветер. Субэдэй ехал за авангардом, сопровождая вместе с Угэдэем и Тулуем похоронные дроги. За процессией двигалось много войск, женщин, детей, стад и такое число рабов, которое было необходимо для жизнеобеспечения.

Кибитки казались крошечными рядом с похоронными дрогами. Каждое деревянное колесо их было в рост человека, а платформа настолько широкой, что свезти ее могли лишь двести верблюдов. На платформе стояли сундуки, набитые драгоценностями, а над ней трепыхался белый балдахин на золотых шестах. Под балдахином стояла кровать, заваленная подушками. Великого хана везли домой.

Есуй взглянула на тело и сжалась от страха. Спину хана подпирали войлочные валики, на голову ему надели шлем. Под доспехами у него был синий шелковый халат, одна рука сжимала меч, другая – серебристый кубок, а рядом лежали саадак и колчан. Кожа лица, высушенная воздухом пустыни, натянулась так туго, что Есуй различала кости под ней. Она вдруг представила себе, как он пьет, потрясает мечом и выкрикивает команды, гоня смерть, как он это делал при любой неудаче. Его глаза откроются и посмотрят на нее.

Он будет ждать ее. Она с трудом поверила, что он скончался, и когда шаман вышел из его шатра и крикнул, что он улетел на Небо, и когда две шаманки провели ее меж костров. Она все время ощущала его возле себя, ожидая, что он притиснет ее к себе еще раз.

Смерть избавила его от известия о том, что его старый друг Борчу пал, попав в засаду, устроенную цзиньцами, всего несколько дней тому назад. Оба, такие близкие в жизни, останутся товарищами навеки.

Хан также не слышал приказа, который она отдала от его имени. Она сказала его генералам, что оставшихся в живых жителей Нинься следует пощадить, что Тэмуджин распорядился об этом перед тем, как они расстались. На мгновенье ее охватил ужас из-за того, что она противится его воле, зная о его бессилии предотвратить проявление милосердия. Она увидела в глазах людей облегчение – устав от резни, они охотно подчинились. Достаточно смертей. Небо повелело хану проявить милосердие, и она лишь покорилась воле Неба.

Но она не покорилась Тэмуджину. Когда было уже слишком поздно брать свои слова обратно, она поняла, что ей предстоит. Она будет бояться умереть всю оставшуюся жизнь. Смерть придет за ней, и рядом со Смертью будет хан – его дух накажет ее за строптивость. Ее призрак убежит от него, одолеет степь в теле волка, спрячется во тьме северного леса в образе леопарда, будет дрожать при звуках шагов охотника, преследующего ее. Ей никогда не уйти от него.

«Источники пересохли, – подумала она, – самый красивый алмаз разбит вдребезги». Это слова Субэдэя, сказанные после тризны.

«Вчера, о мой хан, ты парил над своим народом как сокол. Сегодня ты споткнулся, словно молодой конь после гонки, о мой хан. – Генерал ударил себя ладонью по лицу. Гортанные вопли едва не заглушили его речь. – Как это могло случиться, о мой хан, чтобы после шестидесяти коротких лет Небо взяло тебя у нас?»

Субэдэй бросился на одно из громадных колес, словно бы желая, чтобы дроги раздавили его.

Есуй стряхнула песок с лица. Рукава сползли, обнажив шрамы на руках. Она так глубоко исполосовала себя ножом, оплакивая Тэмуджина, что пришлось позвать шамана, чтобы полечил ее раны. Если бы дух хана видел ее горе, он, наверно, простил бы ее.

Ось заскрипела, гигантские дроги, вздрогнув, стали. Погонщики с платформы стегали верблюдов, двое соскочили, чтобы взглянуть на колеса. Ветер усилился, и барханы в отдалении двигались, причудливо играя светом и тенью.

Возчик Есуй натянул вожжи. Субэдэй что-то крикнул спутникам. Солдаты попрыгали с коней и уложили их, чтобы защититься от крепчавшего ветра. Другие окружили дроги и зарылись в песок у колес. Тулуй подъехал к дрогам вместе с Хубилаем и Монкэ. В ветре Есуй послышались голоса, духи пустыни звали хана. Если небо потемнеет и духи нашлют бурю, шаманы могут и не справиться.

Субэдэй спешился и подошел к дрогам. Он стал на колени и прижался лбом к земле, потом взглянул вверх, где под балдахином был хан.

– О мой хан, – перекрикивал ветер генерал, – ты желаешь уйти от своего народа? Неужели ты покинешь нас сейчас? Страна, в которой ты родился, твоя благородная и мудрая Бортэ-хатун, твоя Яса, тысячи твоих людей в юртах – все ждут тебя, о мой хан.

Горе сделало Субэдэя красноречивым. Он поднял руки, моля духа того, кому служил так верно, и ветер, казалось, отступал.

– Твои любимые жены, – продолжал он, – твой большой шатер, само государство твое, духи товарищей, которые любили тебя, – все ждут тебя, о мой хан. Не потому ли, что эта страна красива, не потому ли, что тангуты теперь твои подданные, ты желаешь остаться с призраком их красивой государыни и покинуть нас, о мой хан?

Есуй закрыла лицо платком. Говорят, что покойная государыня околдовала хана. Люди желают верить, что лишь всесильное волшебство может отнять у них его могучий дух.

– Мы не можем больше защитить твою жизнь! – Субэдэй распростер руки. Ветер вдруг стих. Люди шестами, как рычагами, стали освобождать колеса. – Я умоляю тебя позволить нам привезти нефритовое тело твое домой к благородной Бортэ-хатун и твоему народу.

Верблюды пошли, дроги тронулись. Субэдэй поднялся на ноги, и к нему подвели коня. Есуй села в своей кибитке. Даже духам пустыни не задержать хана. Его дух остается с его народом, с ней.

Она подумала о Есуген, о которой на время забыла. Когда-то она страстно желала вернуться к сестре, но теперь она уже не испытывала той тоски. Ее любовь к Есуген была лишь глубоким чувством, которое она позволяла себе, пока жалость к тангутам не пронзила ее броню. Путы, связывавшие ее с сестрой, наконец перетерлись, и громадное дерево, под которым они обе нашли убежище, исчезло. Она подумала, что лучше было бы, если бы Есуген забыла о ней, не умоляла хана найти ее. Есуген хотела видеть ее живой и невредимой, но не могла защитить ее от призрака, который будет вечно преследовать ее.

124

Осенью, когда Керулен сковало льдом, в орду к Бортэ приехал пастух и сказал ей, что крыло ханской армии с его штандартом видели в нескольких днях пути на юге. Расспросив человека и поняв, что он больше ничего не знает, она отпустила его.

К ней не прибыл гонец с посланием от Тэмуджина. Видимо, он решил опять нагрянуть нежданно. Она выслушала доклады о его победах и ожидала, что он будет настаивать на войне против цзиньцев. А теперь армия возвращается без предупреждения.

Страхи, которые Бортэ испытывала, когда он уезжал, снова завладели ею. Предыдущей ночью ей снилось, что она одна в темном сосновбм бору. Тэмуджин звал ее, крича, как в тот раз, когда мэркиты увозили ее в ночь. Она бежала через бор, крича ему, и проснулась, так и не найдя его.

«Бортэ, Бортэ!»

Голос его слышался в ветре, с шелестом обтекавшем шатер. Она пошла к выходу, едва ли не ожидая увидеть его снаружи. Небо темнело, снег припорошил землю. Лаяли собаки – женщины гнали овец к юртам. Солдаты, сторожившие ее шатер, прислонились к кибиткам и ждали, когда их сменит ночная стража. Дети рыскали, собирая в корзины навоз. В стане у Керулена было шумно, люди и животные готовились к ночи.

«Он нуждается во мне», – подумала она.

Тэмуджин, возможно, ранен или болен, а если это так, он пересечет Гоби тайком, чтобы враги не узнали о его слабости. Она не хотела думать о других причинах такой секретности.

Она сошла вниз и подозвала командира стражей.

– Я видела сон, – сказала она. – Духи велели мне ехать навстречу мужу и приветствовать его с возвращением домой. Пошлите человека в шатер Чагадая и скажите сыну, что я хочу, чтобы он сопровождал меня. Мы отправляемся на рассвете, с нами поедут десять ваших лучших воинов.

– Слушаюсь, благородная госпожа.

Она поднялась по лестнице. В дверях стояла Хадаган. Бортэ схватила ее за руку.

– Побудь со мной, – прошептала Бортэ.

Бортэ выехала из стана вместе с Хадаган в кибитке, запряженной волами. Она отправилась налегке, только с еще двумя кибитками для служанок, провизии и войлока для юрты. За кольцом юрт ее людей мать ожидал Чагадай. Он хмурился.

К краю стана стекался народ, провожавший ее взглядами. Чагадай молча ехал рядом с кибиткой. Он, видимо, думает, что так вот путешествовать недостойно ее, что ей надо было бы взять с собой большой шатер, больше служанок и рабынь, больше охраны, оснаститься попышнее. Она смотрела на юрты, стоявшие вдоль реки, на животных, пасшихся за повозками. Безоблачное голубое небо обещало прекрасную погоду. Если бы с Тэмуджином случилась беда, Небо несомненно потемнело бы и наслало бы резкий ветер, исполненный голосов горюющих духов.

Чагадай наклонился к ней в седле.

– Мама, так не годится.

– Не сердись на меня, Чагадай.

– Ты, по крайней мере, могла взять возничего.

– Я могла управляться с упряжкой из пяти волов, когда ты еще сосал грудь, – сказала она. – С одним я как-нибудь справлюсь. Чем больше людей, тем медленней будем ехать.

– К чему такая поспешность? – Сын покачал головой. – Я было подумал запретить тебе ехать, но неудобно было спорить на людях перед приездом папы. Ты так упряма, что поехала бы все равно, а потом…

– Чагадай. – Она натянула вожжи и смотрела на него, пока он не отвернулся. – Чтоб я больше не слышала от тебя ничего подобного. Ты бываешь упрямым, как осел. Имей уважение к старой матери, которой ты можешь понадобиться.

Они ехали вдоль Керулена на юг три дня. На четвертый день они остановились. На рассвете Бортэ вышла из юрты и посмотрела на далекий скалистый массив, видневшийся на юге. Множество темных фигурок двигалось к ней. Широкая платформа с большим белым балдахином, казалось, плыла в клубах пыли, поднятой процессией.

Зрение ее становилось все менее острым. Она щурилась, и ей показалось, что она видит штандарт мужа среди знамен. Под балдахином она увидела сидящего человека.

К ней подошли другие. Первым закричал Чагадай.

– Папа!

Один из воинов подхватил его.

– Папа!

– Великий орел больше не летает! – крикнул другой воин. – Могучий хан пал!

Хадаган завизжала, сорвала с себя головной убор и впилась себе в лицо ногтями. Люди хватали друг друга, стеная. Бортэ продолжала вглядываться в толпу, двигавшуюся в клубах пыли, желая, чтобы она оказалась миражом, который сейчас исчезнет. Платформа оказалась дрогами, но человек, сидевший под балдахином в позолоченном шлеме Тэмуджина и сжимавший меч костлявыми пальцами, не мог быть ее мужем.

Впереди процессии ехал человек с плечами такими же широкими, как у хана. Но дроги не исчезали, а потом она уввдела, что человек, скакавший к ней, – Угэдэй.

– Он покинул нас, – сказал воин, стоявший радом. – Что с нами будет?

Бортэ прислонилась к кибитке. Сердце продолжало биться. Она рассеянно удивилась, почему оно вообще бьется. Другие станут гадать, почему она не выражает никакого горя, как она может стоять так спокойно, когда исчез смысл ее жизни, но если она даст волю своему горю сейчас, то никогда уже не перестанет рыдать.

Наконец она подошла к Чагадаю и взяла его за руки.

– Мне приснилось, что твой отец зовет меня, – сказала она, – и духи послали меня к нему. Мы должны привести его обратно к народу.

Ряды солдат стояли по обе стороны дрог. Верблюдов, везших дроги, увели. Перед дрогами разожгли два костра, и там сели девять шаманов, колотивших в бубны, а Угэдэй повел Бортэ и Хадаган к платформе.

Хадаган тяжело навалилась на Бортэ, когда они стали на колени. Чагадай всхлипывал позади них. Бортэ взглянула вверх, на исхудавшее костистое тело под балдахином. Эта оболочка с тощей седой бородой и иссохшим лицом не была ее мужем. Его дух все еще жил в его сыновьях, во всем его народе. Он сделал из них то, чем они стали, и будет следить за ними. Потом она сообразила, что он уже никогда ее не обнимет, не взглянет на нее своими светлыми очами, и горе захлестнуло ее.

На нее упала тень. Она подняла голову: Есуй поклонилась и стала на колени рядом. Глаза другой хатун беспокойно бегали, губы были искусаны.

– Я была его тенью. – Есуй вцепилась в рукав Бортэ. – Я не отходила от него, дорогая госпожа, пока смерть не приблизилась к нему и он не отослал меня из шатра.

– Он сказал тебе что-нибудь перед смертью? – прошептала Бортэ.

«Вспомнил ли он меня?» – подумала она.

– Иногда он бормотал что-то, но я не могла разобрать, – сказала Есуй, и Бортэ пожалела, что не была там и не слышала его. – Предсмертная воля его была ясна. К нему пришли твои два младших сына, и писцы смогли записать его повеления.

– Я знаю.

Угэдэй успел сказать ей это. Хан болел во время всего похода, но его люди так привыкли подчиняться ему, что не могли не выполнить его приказов даже ради спасения его жизни. Даже когда он ушел на вечный отдых, свою работу ей нужно выполнять, поскольку ей придется присматривать за его улусом, пока Угэдэй не будет провозглашен ханом.

Но она добросовестно исполняла свой долг, правя его народом, пока он не вернулся к ней. Разница будет небольшая. Ей только придется выждать некоторое время, пока ее стареющее тело не подведет ее и они снова не воссоединятся, чтобы уже никогда не расставаться.

Есуген разбудила тишина. Она думала, что рыдания никогда не прекратятся, но стан был тих.

Дроги с ханом привезли в кольцо юрт Бортэ, а потом доставили в орду Есуй. Нойоны и солдаты, сыновья и дочери младших жен хана, вожди из станов, кочевавших между Алтаем и Хинганами, прибыли сюда сказать прощальные слова. Некоторые карабкались на дроги помянуть хана, наливали его чашу, пели любимые песни и выкрикивали свое горе. Если бы их слезы скатывались в Керулен, река поднялась бы, как в весенний паводок, но они горевали уже больше месяца, и слез стало поменьше. Плакальщицы в ее шатре в тот вечер позволили себе даже немного поулыбаться, когда делились драгоценными воспоминаниями о своем хане.

Есуген не видела, чтобы Бортэ рыдала, но мученические глаза хатун выдавали ее страдания. Порой она думала, что Бортэ и сама бы охотно легла в могилу, но первая жена хана никогда не подводила его и не собиралась делать этого и впредь. Бортэ держалась возле Угэдэя на тризне и была рядом с ним во время встреч с нойонами. Угэдэй будет ханом, потому что его отец так указал, а еще потому, что, следуя советам Бортэ, он завоевал доверие нойонов.

Есуген соскользнула с постели, надела сапоги и набросила соболью шубку. Трое младших детей ее еще спали. Ее старший сын, слишком пьяный, чтобы добраться до собственного шатра, ворочался на подушках.

Она прокралась мимо спящих рабынь к выходу и спустилась по лестнице, махнув рукой стражам, чтоб молчали, когда они стали приветствовать ее. Дроги стояли на широкой площадке перед ее шатром. Над кострами у платформы склонилось несколько человек. Балдахин был посеребрен лунным светом. Тело хана, закутанное в меха, пряталось в темноте.

Она приблизилась к дрогам, поплотнее закуталась в шубку и стала коленями на тонкий слой хрустящего снега. Призрак ее матери послал ее к нему, и мольба Есуген приблизила Есуй к хану.

Она избежала смерти, соединив жизнь свою и Есуй с жизнью Тэмуджина, и годы избавили ее от снов, которые некогда тревожили ее, – о маленьких мальчиках, погибающих от рук его людей, и о безголовых трупах, стоящих на коленях перед ханом. Она спасла сестру и, находясь рядом, помогла ей побороть страх перед человеком, с которым они были связаны. Она прожила жизнь, оставаясь верной старой клятве, данной сестре, пытаясь забыть резню, которая воссоединила их.

Хан скончался, а они с Есуй не расстанутся, и все же казалось, что он унес с собой дух сестры. Во время тризны Есуй смотрела пустыми глазами, как пьют, поют и рыдают. Она выходила из шатра только для того, чтобы посетить жертвоприношение духу хана или посидеть на еще одном прощальном пиру. Есуген ожидала, что сестра обратится к ней за утешением, но Есуй не искала с ней встреч и ничего не сказала о последних днях их мужа. Есуй дрожала и делала знаки, отвращающие зло, когда бы ни проходила мимо дрог. Она окружила себя шаманами и детьми, которых прежде избегала. Она жила в атмосфере молитв и заклинаний, ублаготворения духов и отвращения невидимого зла, которого она боялась.

Есуген посмотрела на хана. Если отчаяние Есуй усугубится, она вскоре последует за ним Хан одержал победу над ними обеими, его смерть разорвала их связь. Она закрыла лицо руками, терзаемая своей потерей.

Сын Хулан последним покинул траурное пиршество, состоявшееся в ее шатре. Кулган обнял ее у выхода и неуклюже сбежал по ступенькам к Наяхе, растиравшему больную ногу. Оба мужчины обнялись и затеяли пьяный разговор.

Хулан наблюдала за ними из дверного проема. Она подражала горю других, рыдала, кружа возле дрог, резала руки ножом, но порезы были не более царапин. Плакала она, не затрудняясь, когда вспоминала, сколько жизней отнял мертвец, какую муку претерпели его жертвы.

Мальчик подал Наяхе факел. Генерал и Кулган, шатаясь, добрались до своих коней. Усилился ветер, и они скрылись в белой метели. Хан постановил, чтобы у нее не было другого мужа, но ее любовь к Наяхе давно прошла, а его любовь к Тэмуджину вела его по жизни до сих пор.

Оба мужчины взобрались на дроги. Один держал факел, а другой подтянул веревки, которыми балдахин был привязан к шестам. На лице трупа играли отблески света. Мороз сохранял тело, но кожа туго натянулась, заставив труп ощериться. Снег пошел погуще, и вскоре Хулан уже не могла разглядеть дроги.

Стражи смотрели на нее снизу, а потом придвинулась к кострам. Хулан опустила за собой полог и смотрела в том направлении, где находился хан.

«Я освободилась от тебя», – думала она и гадала, как он встретил смерть, которой боялся, – храбро или съежился от страха перед забвением.

Она поняла, почему люди так глубоко скорбят о нем. Его железная воля объединяла их и требовала их покорности, а он, в свою очередь, сдерживал свои обещания, данные им. Они будут следовать дорогой, проложенной им для них, некоторое время, несколько поколений, наверно, но сойдут с этого пути без него.

Она освободилась от него и его духа. Его призрак не будет преследовать женщину, которая может думать о нем лишь с холодной и отчужденной жалостью. В рассказах людей о нем не найдется места для человека, чьи страхи, а не только мужество, сделали его завоевателем.

Она прикидывала, что же будет. Угэдэй намеревается обосноваться в Каракоруме, на землях, некогда управляемых кэрэитскими ханами. Из дальних стран станут прибывать путешественники, чтобы приветствовать нового хана, и среди них непременно будут мудрые и ученые люди, наподобие Елу Цуцая и даосского мудреца. Она будет приглашать их в свой шатер, учиться у них и услышит истины, которые будут жить, когда завоевания Тэмуджина останутся лишь в памяти.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю