Текст книги "Повелитель Вселенной"

Автор книги: Памела Сарджент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 51 страниц)

Она знала, что следует молчать – пусть себе думает, что лишь любовь к Есугэю не дает ей принять его предложение, но вернуть свои слова она уже не могла.

– Я не могу жить с тобой, зная, что ты никогда не станешь таким, как он. Ты притворяешься, что ты такой, но, видимо, все мужество и сила вашего отца были переданы моему мужу и сыновьям, а тебе ничего не досталось.

Даритай замер, щека его дергалась. Внутренний голос нашептывал Оэлун, чтобы она была мудрее. Когда-нибудь помощь этого человека понадобится. Но она уже зашла слишком далеко.

– Тебе следовало бы стать на мою сторону, – сказала она, – и я бы уважала тебя. Но я не могу связать свою жизнь с человеком, который думает лишь о притязаниях на то, что имел его брат.

Он вскочил и схватил ее за руки, потом стал трясти так сильно, что запрыгал ее головной убор.

– Ты пожалеешь, Оэлун.

– Пожалею? Ты мне уже показал, что ты из себя представляешь.

Он оттолкнул ее. Она постаралась удержать равновесие и выпрямиться.

– Тебе нужны союзники, – сказал он. – Ты ошибаешься, если думаешь, что сможешь руководить, пока не вырастет Тэмуджин.

– Ни в коем случае.

Он посмотрел на нее и ушел. Всхлипывания Тэмулун перешли в рев. Оэлун стала на колени рядом с люлькой, отвязала младенца и поднесла его к груди.

Тело ее сотрясалось от рыданий. Есугэй никогда больше не шагнет в эту юрту, требуя дать ему попить и поесть. Он никогда не посмотрит на нее с сомнением и уважением. Он никогда не повалит ее на постель, и она не почувствует тяжести его тела.

Она подняла голову, потому что дверной полог поднялся. В юрту вошел Тэмуджин. Оэлун вытерла лицо рукой.

– Моему дяде не следовало бы говорить с тобой таким тоном, – пробормотал он.

Она запахнула грудь и положила Тэмулун на постель.

– Нехорошо подслушивать, Тэмуджин.

– С той стороны собака задрала ногу на юрту. Я ее прогнал, чтобы не портила войлок. И не мог удержаться, чтобы не подслушать.

– Прежде ты не часто гнал собак.

– Бортэ научила меня, как не бояться их, – сказал он, подойдя к ней, сев на пол и положив руки на постель. – Тебе бы она понравилась, мама. Я тебе не рассказывал раньше, как она гналась за мной и Мунликом и не хотела покинуть нас, пока я не рассказал ей, что произошло. Она поклялась не говорить об этом никому, и я знаю, что она сдержит свое обещание. Она будет мне такой же хорошей женой, какой ты была отцу.

– Я только что допустила ошибку, сынок. Я дала твоему дяде повод отказаться от помощи нам.

Мальчик покачал головой.

– Ты сказала о нем правду. Не бойся. Когда я возглавлю племя, Даритай последует за мной, как он следовал за отцом.

Эти слова утешили ее, хотя произнес их всего лишь доверчивый ребенок.

– Твой дядя, может быть, прав лишь в одном, – сказала она. – Наверное, мы не готовы вести войну с татарами.

– Нет, мама. Если мы будем сражаться и проиграем, нам с тобой не будет хуже, а если мы победим, разговоры о другом руководстве закончатся. Нам стоит рискнуть.

Она дотронулась до его руки; это уже были слова не мальчика.

– Ты можешь принять участие в схватках с мэркитами.

– И если я отправлюсь с нашими людьми, придется смотреть, чтобы не получить удар в спину. Кое-кто попытается решить свои дела, убрав меня во время сражения. – Он помолчал. – Мы немногим можем теперь доверять. Мунлик передал мне последние слова отца о том, чтобы я с братьями отомстил за него. – Тэмуджин посмотрел на Оэлун отцовскими глазами. – Я не забуду тех, кто причинил нам зло.

Она притянула мальчика к себе, жалея, что не может вернуть его в детство, которое он потерял так рано.

20

Оэлун лежала в постели, у нее не было сил встать. Тэмулун закатывалась в крике.

– Мама.

Рука коснулась ее лица. Тэмуджин наклонился над ней, потом отошел.

– Хасар, – сказал он, – присмотрит за остальными. Я скоро вернусь.

Оэлун закрыла глаза. На нее навалился злой дух, застя свет. У нее больше не было сил бороться с ним. Дух этот бродил рядом во время ее встречи с мужчинами. Теперь он забрался внутрь, заглушив все чувства.

Дух говорил с ней то голосом Даритая, то Таргутая. «Послушай нас, – шептал он. – Твой муж скончался: красивый драгоценный камень разбит вдребезги, табун оказался без жеребца и нуждается в руководстве другого».

Только Мунлик и Чарха говорили с ней, пока другие не заставили их замолчать. Люди не поклянутся в верности ей и ее сыну. Она с ними не сладит. Легче дать Даритаю пройти в вожди своего рода и разрешить Таргутаю и Тодгону управлять тайчиутами. Даритай уехал из стана, но еще не слишком поздно признать его старшинство.

Тэмулун кричала.

– Видишь, как маме плохо, – услышала она голос Тэмуджина.

– Возьми братьев и иди пасти овец.

Это был голос Хокахчин.

Оэлун лежала тихо. Тэмулун вскоре перестала плакать.

– Ты спишь? – спросила Хокахчин.

Оэлун открыла глаза. Хокахчин держала ее дочь и кормила ее из бурдючка с овечьим молоком.

– За мной пришел Тэмуджин, – сказала старуха, – но мне, наверно, надо привести шамана.

– Нет, – удалось сказать Оэлун.

– Тогда ты больна не очень сильно.

Хокахчин привязала Тэмулун к люльке и стянула покрывало с Оэлун.

– Бедное дитя.

Служанка приподняла ее и стала надевать на нее сорочку и длинный халат.

– Какой ты выглядишь усталой.

Хокахчин засунула косы Оэлун под берестяной головной убор, а потом помогла обуться.

– Стан загудит от разговоров, если ты не придешь в себя. Люди скажут, что Оэлун-уджин оказалась именно такой слабой, как они думали, но это снимет с тебя кое-какое бремя.

Внутри нее черный туман рассеивался. Злой дух в конечном счете не очень силен.

– Я служила тебе все эти годы, – сказала Хокахчин, – и была довольна, что у меня добрая хозяйка. Ты всегда меня понимала с полуслова, мне остается лишь быть откровенной с тобой. Ты была так занята уговорами воинов, что пренебрегла их женами. Что они видят в тебе после смерти твоего мужа? Лишь вдову, убитую горем и думающую об отмщении, женщину, которая может дать им то, чего они больше всего боятся – гибель их мужей и сыновей в жестокой битве, плен или худшую долю им самим.

– Мы можем и выиграть эту войну, – сказала Оэлун.

– Мужчины этого не думают, а женщины в таких случаях верят мужчинам, – возразила служанка. – Возьми немного силы у Этутен, у Земли, которая возрождается после гроз Тэнгри. Теперь тебе следовало бы обратиться к женщинам и показать, что если мы не поддержим тебя и твоего сына, будет большая беда. Они должны убедиться, что ты способна руководить, а также что ты разделяешь их тревоги. Женщины боятся неопределенности, которая наступает, когда мужчины остаются без вождя. Если они поверят, что ты можешь предотвратить такое положение, они станут умолять мужей поддержать твое дело.

– Ты мудрее, чем я думала.

Старуха тряхнула головой.

– Мудрее? Даже глупая женщина набирается мудрости, если долго живет на свете. Ты хочешь власти, Оэлун-уджин, а не можешь воспользоваться властью, которую имеют женщины. Когда муж был жив, тебе этого не требовалось, а теперь надо. На моих глазах умирали другие вожди, и их сподвижники сражались друг с другом. Я видела, как сыновья вождей бежали от тех, кто служил их отцам. Действуй не медля.

Женщины нуждаются в определенности, матери озабочены судьбой своих детей. Она может пренебречь мужеством их мужей, но ей придется заставить их поверить, что она способна руководить мужчинами.

Подходило время весеннего жертвоприношения душам предков. Это событие она может использовать. Когда все женщины соберутся на пир, она напомнит им об их обязанностях.

Оэлун взяла Хокахчин за руки.

– Все, что ты сказала, я должна была понять сама.

– Ты еще совсем молодая, уджин, – откликнулась Хокахчин. – Молодые женщины думают о том, как им ублажить своих мужей и как вырастить сыновей. Они считают, что мужчины всегда будут ограждать их от неприятностей.

– Спасибо за твои слова, Хокахчин-экэ.

– Уджин, не называй меня…

– Да. Отныне ты для меня мать Хокахчин.

«Еще один союзник», – подумала Оэлун. У нее их очень мало.

Обе тайчиутские ханши сидели в юрте Орбэй, опершись на подушки. Лицо у Сохатай было тоньше, желтая кожа сморщилась на проваленных щеках. Она выглядела слабой, но цеплялась за жизнь. Лицо Орбэй было сморщенным и маленьким, но черные глаза настороженно поблескивали.

Оэлун поклонилась.

– Здравствуйте, почтенные госпожи.

– Здравствуй, Оэлун-уджин, – откликнулась Орбэй. – Мы всегда рады такой редкой гостье.

Оэлун села перед постелью, и старуха вручила ей рог с кумысом.

– Только горе препятствовало моему стремлению побывать в вашем обществе, – сказала Оэлун, выбирая слова. – Я пришла поговорить о весеннем жертвоприношении.

– Возможно, – проговорила Орбэй-хатун, – ты хочешь сама возглавить жертвоприношение.

– Я не хочу лишать вас этой чести. Попросите шаманов назначить день и час и пригласите тех женщин, которые должны принять участие в жертвоприношении. Жаль, что я могу лишь помочь вам в проведении обряда.

Орбэй пожевала беззубым ртом.

– Понимаю. Если мы выдвинем это предложение вместе, другие женщины будут думать, что мы поддерживаем тебя.

– Вы поняли правильно, – сказала Оэлун, – но поскольку я должна руководить, пока мой сын не занял свое место, я должна быть старшей и среди женщин. Мы будем вместе петь молитвенные гимны и подавать мясо, предназначенное для предков.

«Будьте благодарны и за это», – подумала Оэлун.

Сохатай почти лежала на подушках, Орбэй молчала.

– Я должна руководить, – продолжала Оэлун, – если мы собираемся когда-нибудь наказать тех, кто предал обоих наших мужей. Мне нужна ваша поддержка, если Мне Доведется руководить здешним народом. Мне не хотелось бы, чтобы какая-нибудь беда обрушилась на матерей и детей, а она произойдет, если мы не объединимся.

Орбэй подалась вперед.

– Я не могу понять, что мы выиграем, подчиняясь тебе и ожидая, пока Тэмуджин вырастет.

– Он докажет, что способен руководить – это я вам обещаю. Я знаю, каков он.

– Всякая мать хвалит своего сына. Я тоже восхищалась своими, а теперь их нет. Молись, чтобы тебе не пришлось жить долго, уджин, или дожить до гибели сыновей.

Оэлун встала.

– Мы совершим жертвоприношение вместе. Буду ждать вашего приглашения.

Она поклонилась в пояс.

Орбэй склонила голову.

– Жертвоприношение будет совершено.

Оэлун наклонилась над очагом. После посещения юрты Орбэй она весь день чувствовала, что в стане происходят какие-то перемены. Женщины избегали ее, размышляя, наверно, что могли сказать ей ханши и станут ли почтенные вдовы теперь поддерживать ее.

Мунлик грел руки над огнем. Все дети спали, кроме Тэмуджина, сидевшего со взрослыми. Хокахчин лежала под одеялом на постели Оэлун. Старуха попросила разрешения остаться в юрте, да и Оэлун было безопаснее с ней.

– Налить тебе еще? – спросила Оэлун.

Мунлик отрицательно мотнул головой.

– Завтра я поеду на охоту. Буду отсутствовать несколько дней, и дичь, которую я буду выслеживать, возможно, приведет к границе татарских земель.

Оэлун пристально посмотрела на него.

– Значит, ты собираешься поохотиться там.

– Не на людей – только посмотрю следы. Мы должны узнать, не собираются ли татары откочевать по направлению к нам. Мой отец присмотрит за тобой, пока я буду отсутствовать.

– Ты один поедешь? – спросила она.

– Да, один. Кому-то надо произвести разведку. Другие теперь слишком охотно забывают о врагах. – Он пожевал кончик уса. – Оэлун, я обещал заботиться о тебе. Может быть, тебе стоит попросить Таргутая принять на себя руководство?

Она вздохнула.

– Даже ты слушаешь его.

– Я забочусь о тебе. Люди дадут ему клятву верности. Пусть делает сейчас что хочет, но позже нами будет руководить Тэмуджин.

– Они не дадут мне дожить до руководства, – сказал Тэмуджин.

– Мой сын прав. Если я сейчас уступлю, Таргутай воспользуется этой слабостью. Мне остается лишь склонить других на свою сторону и заставить его присоединиться к ним.

– Мне надо поддерживать тебя, что бы ты ни делала. – Молодой человек встал. – Теперь надо идти, а то моя жена будет сердиться.

Тэмуджин посмотрел хонхотату вслед.

– Мунлик называет себя нашим другом, – сказал он, – но я сомневаюсь, надолго ли это.

– Он любил твоего отца.

– Знаю, но отца нет, а Мунлик должен думать о своих людях. Может быть, он думает, что его роду будет лучше отделиться и уйти вместе с тайчиутским вождем.

– Пожалуйста, – прошептала Оэлун, – давай не сомневаться в тех немногих друзьях, что у нас остались.

Оэлуи встала и подбросила топлива в огонь. Мунлик может найти следы приближения татар. Это сослужит ей добрую службу; она надеялась на войну.

21

– Так не пойдет, – сказала Оэлун.

Сочигиль сидела у очага. Бэлгутэй пришел в юрту к Оэлун средь ночи, обеспокоенный состоянием матери, и что-то бормотал о том, что надо позвать шамана и снять сглаз. Оэлун говорила другой вдове о собственных страхах, отчаянии, которое ее охватило, но Сочигиль не вслушивалась.

– Ты совсем не ешь, – продолжала Оэлун. – Ты очень похудела.

– Никакая пища не может заполнить пустоту внутри меня, – закрыв лицо руками, говорила Сочигиль. – Никто не может утешить меня.

– Мать и не спит, – заметил Бэлгутэй. Сыновья Сочигиль сидели на своих постелях, обхватив колени руками. – Я думал, это пройдет, но…

– Другие обходят мою юрту, будто я уже умираю, – сказала Сочигиль. – Жить не хочется.

– Ты накличешь смерть, если будешь так говорить.

– Люди избегают тебя тоже, Оэлун-экэ, – сказал Бектер. – Они шепчутся о тебе и скрывают от тебя секреты.

Оэлун нахмурилась. У Бектера были черные материны глаза и отцовское скуластое лицо, но его портило угрюмое неприятное выражение.

– Послушай, – уговаривала Оэлун. – Люди не уверены в своем будущем. Мы должны показать им, что…

Послышался лай собак. На дворе еще было темно, но проснулись все. Лошади ржали, в стане было шумно, как обычно бывает на рассвете.

Испугавшись, Оэлун встала, поспешила к выходу. За юртой Сочигиль женщины вереницей, кто в повозке, кто верхом, ехали по залитой лунным светом равнине.

Оэлун спряталась за кибиткой. «Жертвоприношение», – подумала она. Ханши скрыли подготовку к нему от Оэлун. Старухи и шаманы объединились против нее.

Она медленно обогнула юрту. Они ждут, наверно, что она побежит к Даритаю, а тот уже дал клятву Таргутаю вместо того, чтобы присягнуть сыну Оэлун.

Когда она вошла в юрту, Сочигиль вопросительно взглянула на нее.

– Они поехали приносить жертву без нас, – сказала Оэлун.

Сочигиль смотрела на нее, раскрыв рот. Бектер вскочил на ноги.

– Что теперь, Оэлун-экэ? – спросил он. – Вот что значит не слушаться их.

Оэлун дала ему пощечину, мальчик отшатнулся.

– Они об этом пожалеют, – прошептала она.

– Как нам быть? – захныкала Сочигиль.

– Не показывайся с сыновьями из юрты сегодня.

Оэлун повернулась и вышла.

Солнце уже взошло к тому времени, когда Оэлун добралась до лошадей. Мужчины делали вид, что не смотрят, как она седлает серого мужниного жеребца. Она знала, что думают мужчины: она была отверженной. Она предупредила детей, чтобы не покидали пределов ее стана, были настороже.

Она поехала на запад, вслед за женщинами. Трава была испещрена белыми и синими весенними цветами. Ее трясло от ярости. Неужели Орбэй и Сохатай думают, что они могут обойтись без нее? Она представила себе, как они шептались с другими женщинами, предупреждая, чтобы они ничего не говорили ей об обряде жертвоприношения.

Понукая коня, она послала его в галоп. Женщины не уехали далеко от стана. На горизонте, к югу от холма, где стояла обо, над большой юртой курился дымок. Возле нее темнела большая яма. Небольшие свертки с пищей были сложены на склоне холма неподалеку от священной кучки камней. Овец в жертву уже принесли – значит, женщины сидят в юрте.

Оэлун привязала коня к одной из повозок. Они поставили юрту и молились без нее, Оэлун. Она быстро подошла к входу и отбросила полог.

Женщины молчали. Они сидели кружком, обе ханши – в глубине, лицом к входу. Здесь были жены всех знатных людей, жена Таргутая сидела по левую руку от Орбэй. Почерневшие кости лежали перед ханшами; потрескавшаяся лопаточная кость горела в огне очага.

Орбэй-хатун подняла голову.

– Твое присутствие не требуется, Оэлун-уджин, – сказала старуха. – Жертва была принесена на рассвете, как и определили шаманы. Тэнгри и Этуген услышали наши молитвы. Кости сожжены, и предки получили угощение.

Обогнув женщин, Оэлун оказалась возле Орбэй. Блюда были уже почти пусты, остатки мяса на ближайшем сочились кровью – они начали исполнение обряда, даже не приготовив пищу до конца.

– Я вас понимаю, – пробормотала Оэлун. – Муж мой умер, а сыновья – еще мальчики, поэтому вы не даете мне занять мое место. Вы думаете, что вы можете поделить мясо, не оставив мне моей доли.

Она села, оттолкнула локтем жену Таргутая и схватила кусок мяса.

Глаза Сохатай превратились в щелочки, Орбэй подалась вперед.

– Оэлун-уджин не ждет, когда ей предложат нашу еду, – сказала Орбэй. – Она берет ее без разрешения. У нее такая привычка – приходить незваной и брать, что ей заблагорассудится.

– Я беру свое, – с вызовом откликнулась Оэлун.

– Здесь ничего твоего нет. Мы принесли жертву и пригласили, кого хотели. Ты думаешь, если наш муж хан Амбахай мертв, то ты можешь оскорблять вдов и хватать, что хочешь.

Оэлун жевала мясо и силилась его проглотить. Она еще не настолько пришла в себя, чтобы поглядеть на Других женщин, но она знала, что увидит – равнодушие, страх перед ханшами, неприязнь к молодой вдове, которая стремится руководить их родами. Обе старухи, наверно, прожужжали им уши, что она лишь принесет несчастье, если они поддержат ее.

– Я взяла свою долю жертвенного мяса, что бы вы ни говорили, – медленно произнесла Оэлун. – И я говорю – следующее жертвоприношение буду совершать я. А вы, почтенные хатун, получите лишь остатки, которые я вам выделю.

– Молчать! – крикнула Орбэй, потрясая кулачком. – Есугэй Храбрец мертв!

У Оэлун перехватало дыхание, она была потрясена, услышав его имя, произнесенное вслух сразу после смерти.

– Разве он разбил врагов при своей жизни? – продолжала Орбэй. – Почему его вдова полагает, что она может руководить, оставшись с мальчиком, которому еще далеко до мужчины? – Ханша откинулась на подушку. – Мужчины клялись подчиняться Есугэю, но его нет. Ты потеряла свое положение, Оэлун. Духи покинули тебя. Ты всего лишь вдова, которая претендует на то, что не принадлежит ей.

– А ты всего лишь старуха, которая скоро сойдет в могилу, – с улыбкой ответила Оэлун. – Ты никогда не думала о своем народе, ты думала только о своей потере и о том, что ты можешь получить через своих внуков. Мой муж мог бы стать ханом, если бы не ты и не твои ядовитые слова. Мой сын будет ханом, а тебя зароют в землю.

– Ответь ей! – прошептала Сохатай другой ханше. Орбэй оглядела женщин и повернулась к Оэлун.

– Теперь я скажу. Я призвала шаманов, и они назначили время этого жертвоприношения. Но я спросила их и другое. Они обожгли лопатку, прочли по трещинам, и Бугу дал ответ. Духи отвернулись от тебя – вот что сказали шаманам кости. Дужи вели Есугэя к смерти, и ты приведешь нас туда, где он теперь обитает.

Оэлун трясло от злости. Шаман ее предал. Бугу видел, сколь шатко ее положение и как мало он выиграет, поддерживая ее.

Орбэй показала зубы.

– Ты должна уступить место более смиренной женщине, пока ты еще можешь это сделать, – продолжала старуха. – Теперь у тебя ничего не будет. – Она махнула рукой с длинными ногтями. – Уберите эту женщину с моих глаз.

Чьи-то руки схватили Оэлун и поставили на ноги. Женщины окружили ее, пинали, хватались за головной убор. Она отвечала, прокладывая путь к выходу. Ее вытолкнули, она упала и вцепилась в траву.

Кто-то угодил ей в бок ногой. Она стиснула зубы и встала на колени. Из входного отверстия наблюдали, как она поднялась и побрела к своему коню.

22

Оэлун не показывалась из юрты. Тэмуджин и Хасар загнали овец за ограду, потом вошли в юрту. Топлива хватало как раз на то, чтобы поддерживать огонь, но Оэлун не разрешила Хокахчин выйти и собрать кизяки.

Когда все улеглись спать, она уснуть не могла. Она не могла подавить ярость и страх, лицо пылало, а руки были как лед. Кто теперь заступится за нее? Мужчины узнают о жертвоприношении, о том, что ее выбросили, о гадании на костях.

Оэлун задремала было, но ее разбудил шум голосов. В дымовом отверстии небо еще было темное. Она прислушалась к шуму, к лаю собак, к топоту бегущих ног.

Она быстро встала и натянула одежду. Тэмуджин выскользнул из-под одеяла и побежал к выходу, следом – Хасар. Хачун сел на постели.

Голоса снаружи становились все громче. Таргутай с еще одним человеком ворвались в юрту, оттолкнули Оэлун, пошли к ее постели и подняли на ноги Хокахчин.

– Оставьте меня в покое! – закричала старуха. Человек, пришедший с Таргутаем, поволок ее к выходу.

Оэлун заступила им дорогу.

– Что вам надо от этой женщины?

– Мы сворачиваем стан, – ответил человек, – и оставляем вас. Тебе придется распрощаться с ней.

Хокахчин попыталась вырваться.

– Я не покину уджин!

– Тогда умрешь здесь же.

– Нет! – сказала Оэлун, перехватив руку человека. – Ты должна пойти, – обратилась она к старухе. – Теперь позаботься о себе, экэ, и старайся выжить, пока мы не встретимся снова.

Хокахчин закрыла лицо руками. Человек вытолкал ее.

– Нельзя этого делать, – сказала Оэлун Таргутаю. – Так-то ты отплатил человеку, который был твоим вождем?

– Твой муж умер, – презрительно скривив губы, сказал тайчиут. – Теперь я вождь этих людей.

– Тебя на это толкнула Орбэй-хатун, – проговорила Оэлун. – Ты не слушаешься женщину с мальчиком и в то же время разрешаешь командовать собой твоей презренной старой бабке.

Он ударил ее кулаком в голову, она упала, и тогда Тэмуджин налетел на Таргутая, но тот сбил его с ног.

– Не выходите из юрты, – сказал вождь. – Я не хочу пачкать руки вашей кровью, но я не отвечаю за других.

Он вышел.

Голова Оэлун тряслась. Тэмуджин сел рядом и взял ее руки в свои. Наконец она встала и дала отвести себя к постели.

Она села и сняла головной убор. В стане скрипели повозки и мычали быки. Из-за полога врывалась пыль.

Женщины, видимо, разобрали юрты и сложили их с пожитками на повозки, поскольку солнце уже поднялось высоко.

Маленькая рука коснулась ее рукава.

– А что будет с нами? – спросил Хасар.

– Я не знаю.

– Мы будем жить, – тихо произнес Тэмуджин.

Тэмулун плакала. Оэлун отвязала ее, взяла на руки и стала кормить, покачивая. Хасар сидел с двумя младшими братьями, а Тэмуджин топтался возле очага.

Может, она не способна руководить. Старая Хокахчин дала ей совет слишком поздно. Оэлун надо было последовать ему много лет тому назад. Она верила в клятвы, данные ее мужу, забывая, как ненадежны узы, связывающие этих людей.

Тэмуджин сел у порога. Она видела, что он не боится, что отчаяние, охватившее всех, не коснулось его. Потом Тэмулун зашевелилась у нее в руках, и она подумала о беспомощности дочери, обо всем, что еще предстояло.

Они молча ждали долгое время, пока глухие звуки снаружи не подсказали Оэлун, что стан уже почти пуст. Сочигиль, наверно, заставили уехать с другими – она не представляла опасности для честолюбивых притязаний Таргутая.

– Кажется, они уехали, – сказал Тэмуджин.

– Не выходи, – предупредила Оэлун, привязывая дочь к люльке; голова ее все еще болела от удара Таргутая. – Может, некоторые остались с нами. Я посмотрю.

Она покрыла голову платком, вышла из юрты и свернула полог. Кто-то вытащил туг ее мужа из земли и бросил штандарт у порога. Земля была исчерчена колесными следами, а на месте юрт остались плоские голые площадки. К югу, где жили хонхотаты, оставалась на месте одинокая юрта.

Оэлун выбралась наружу и огляделась. Вереницы повозок двигались от реки на северо-восток, за ними – стада и пастухи на лошадях. Девять серых меринов щипали траву на берегу Онона, и несколько овец сбились под повозкой. Тайчиутские вожди могли утешить себя тем, что они не совсем забыли свой долг, что почти неизбежная смерть семьи произойдет не по их вине. Они оставили ей несколько животных. Они всегда могут сказать, что Оэлун отказалась следовать за ними.

Юрта Сочигиль стояла по соседству. Черная собака, что была у входа, пустилась наутек, когда Оэлун приблизилась к юрте. Вдруг высунул голову наружу Бэлгутэй.

– Твоя мать здесь? – спросила Оэлун.

Бэлгутэй кивнул. Оэлун вошла в жилище. Огонь в очаге погас. Сочигиль сидела в тени, позади луча света, проникавшего сквозь дымовое отверстие.

– Сочигиль.

Оэлун коснулась плеча женщины. Та не двигалась.

К ним тихо подошел Бектер.

– Мы пропали, – сказал он.

– Мы еще живы, – возразила Оэлун.

Он подошел к ней поближе.

– Это ты виновата, ты и Тэмуджин.

Она дала ему пощечину. Мальчик отшатнулся, схватившись за покрасневшую щеку рукой.

– Чтобы я не слышала этого от тебя, Бектер. – Он посмотрел на нее с ненавистью. – Помни сказку об Алан Гоа и ее сыновьях – мы можем выжить, лишь держась друг друга. – Бектер не смотрел ей в глаза. – Мы выживем, если вы с Тэмуджином решите отомстить тем, кто бросил нас – спасет ваша ненависть к ним.

Она подозвала Бэлгутэя.

– Осталось несколько овец, – сказала она младшему мальчику. – Посмотри, чтоб не разбежались. – Он выскочил из юрты. – Бектер, возьми свое оружие и пошли со мной. Охраняй лошадей и предупреди меня, если кто-нибудь подъедет.

Бектер поспешил к лошадям. Тэмуджин вышел из ее юрты. Он наклонился, чтобы поднять отцовский туг.

– Пойдем со мной, – позвала его Оэлун.

Тэмуджин воткнул туг в землю и пошел за ней к юрте хонхотатов. Там не было ни одной повозки. Оэлун шла между кучками сохнувшего навоза.

– Это юрта Чархи, – сказал Тэмуджин, когда они подошли поближе.

– Да.

Приближаясь к юрте, они услышали стон. Она побежала к жилищу, Тэмуджин бежал рядом.

Какой-то человек лежал лицом вниз на пороге, на спине его была кровь.

– Чарха, – прошептала Оэлун и стала на колени. Старик еще дышал. – Помоги отнести его.

Тэмуджин ухватился за ноги Чархи, а она взялась за руки. Они внесли его внутрь. Юрта была разграблена. Когда они клали старика на постель, он застонал.

– Кто это тебя? – спросил Тэмуджин.

– Тодгон, – задыхаясь от боли, ответил Чарха. – Когда он заставлял своих людей собираться, я стал протестовать. Он сказал, что я не имею права останавливать его. Когда я повернулся, он ударил меня копьем в спину.

Тэмуджин стал на колени у постели; плечи его тряслись, слезы бежали по щекам.

– Ты был всегда верен, – прошептал мальчик.

– Я не забываю своего долга, – слабым голосом сказал старик. – Жена Мунлика и мой внук уехали. Она не сопротивлялась, да и что бы она могла поделать. Мой сын… – Он стиснул руки. – Он по крайней мере не стал свидетелем этого.

– Я останусь с тобой, – прошептал Тэмуджин.

– Нельзя, мальчик. Я умираю.

– Я буду с тобой, пока могу. Я теперь твой вождь. Я должен остаться.

Тэмуджин положил руки на Чарху и зарылся лицом в его одежду.

Оэлун выбралась из юрты. Хвосты штандарта ее мужа развевались в отдалении. Она побежала к тугу, зная, что ей делать.

Стучали копыта серого мерина, пыль запорошила глаза Оэлун, было трудно дышать. Сквозь тучи пыли она увидела вереницы повозок, за которыми темной массой двигался скот и посветлее – овцы. Она плотнее сжала бока лошади ногами, держа поводья в одной руке, а штандарт своего мужа в другой.

Вскоре она догнала медленно двигающееся кочевье. Несколько женщин встали на своих повозках. Верховые, ехавшие рядом, повернулись к Оэлун в своих седлах.

– Как быстро вы забываете свои клятвы! – крикнула Оэлун. – Вы клялись служить моему мужу, а теперь бросаете его вдову и сыновей! – Она высоко подняла туг. – Поворачивайте коней! Оставьте тех, кто предал меня!

Она проскакала мимо стада и догнала табун, а потом оглянулась. Одна вереница повозок остановилась. Ее надежда окрепла.

Она скакала, пока не поравнялась с мужчинами, ехавшими во главе кочевки. Копья наклонились, хвосты тайчиутских тугов развевались на ветру. Впереди был небольшой холм. Северный ветер донесет ее слова до этих людей. Она въехала на холм и остановила лошадь.

– Стойте! – крикнула она. – Разве вы оставите матерей и детей умирать? Разве вы забудете клятвы, которые вы давали моему мужу? – Она поднялась на стременах, высоко вскинув туг. – Так вы возблагодарили его за победы, которые он одержал? Можете ли вы отвернуться от духа, который живет в этом туге? Забудете ли вы сына того, кто подарил вам много побед?

Одна вереница повозок продвигалась вперед в стороне от других. Оэлун увидела Таргутая, который ехал верхом рядом с человеком, державшим штандарт тайчиутов. Таргутай оглянулся и поднял руку. Люди, подскакавшие к нему, рассыпались и помчались обратно.

– Прислушайтесь к моим словам! – выкрикивала Оэлун. – Вы поклялись следовать за этим тугом!

Люди Таргутая окружали повозки, стегали тех, кто соскакивал, загоняли обратно. Два всадника попытались прорваться, но еще больше тайчиутов навалилось на них Некоторые и хотели бы остаться с ней, но им этого не позволят.

Оэлун потрясала тугом перед людьми, проезжавшими мимо.

– Вы вспомните меня, когда ваши вожди приведут вас к краху, – хрипло кричала она. – Вы вспомните меня, когда ваши близкие падут или попадут в руки врагов! Вы вспомните меня, когда мои сыновья накажут вас за то, что вы делаете сегодня! Это мой муж объединил вас, это мой сын сохранит единение! Вы предаете меня сегодня – вы предадите другого завтра!

Но мимо нее продолжали двигаться люди, повозки, скот, овцы и лошади. Вскоре они скрылись за поднятой пылью. Она ждала на холме до тех пор, пока они не стали всего лишь далеким облачком на горизонте.