Текст книги "Повелитель Вселенной"
Автор книги: Памела Сарджент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 51 страниц)
78
Ходжин сидела на склоне холма и смотрела на высокие травы, начинавшиеся за лесом. Тулуй и другие мальчики пасли внизу лошадей.
Бортэ-экэ приказала, чтобы все в их стане рассредоточились. Большинство поехало на север, к Онону, но сама хатун повела группу людей на восток, через полосу пустыни, а потом соленых болот у озера Буир. След войска вел к Халхе. Хатун свернула с него наконец и двинулась на северо-восток. Большинство из тех, кто последовал за Бортэ, остановились у реки, чтобы дождаться сообщений от своих воинов и понаблюдать, нет ли погони.
Ходжин знала, чего ей стоит бояться. Если враги отца победят, ей и другим придется прятаться долгое время. И все же испуг ее не брал. Отец непременно победит, а потом их найдут.
Она вспомнила, как он входил в свой шатер, высокий и гордый, а вокруг теснились его люди, настороженные, как ястребы. Ничто не могло победить его, он был настоящим ханом. Когда бы она ни подумала о Коко Мункэ Тэнгри, наблюдающим за ними всеми сверху, она представляла себе отцовские глаза. Он повергнет своих врагов, как гроза, насылаемая Тэнгри, его меч засверкает, как Небесные молнии.
Она встала и прошла через лес к ручью, наполнила деревянное ведро Бортэ-экэ, а потом стала карабкаться на холм, к шалашам. В яме горел небольшой костер, над огнем стоял треножник с котлом. Хадаган-экэ соорудила треножник из трех ободранных веток.
Есуй поддерживала огонь сосновой хвоей и сушняком. Есуй была беременна, хотя это было еще незаметно, и Бортэ щадила ее.
– Где Алаха? – спросила Ходжин, ставя ведро.
– С другими. Она становится непоседой. Бортэ надеется, что она устанет и поспит позже. – Ходжин села. – Не бойся, – продолжала Есуй. – Ты не боишься? Даже твой отец не выходит из себя настолько, чтобы убивать маленьких девочек, и я сомневаюсь, что его враги станут убивать.
Ходжин оставалась с молодой женой отца с глазу на глаз всего несколько раз и чувствовала себя в ее присутствии неловко.
– Я пряталась от твоего отца в лесу вот так же, – продолжала Есуй. Она говорила об этом прежде.
«Когда-то на этих землях жил мой народ, – рассказывала она Ходжин. – Твой отец убил всех мужчин. Его люди нашли меня, и он сделал меня своей женой».
Есуй всегда говорила такие вещи со странной улыбкой, и ее глаза были твердые и черные, как агаты.
– Твой отец убил моего первого мужа, – сказала Есуй.
– Я знаю.
– Он приказал своим людям отрубить ему голову на глазах моих и Есуген во время пира, когда праздновали победу.
– Он был врагом, – сказала Ходжин.
– О, да. Хану пришлось перебить мой народ. В конце концов, если бы он этого не сделал, теперь бы он оказался в ловушке между татарами и кэрэитами, и долго бы не протянул.
– Ты говоришь так, словно ненавидишь моего отца.
– Ты ошибаешься, дитя. Я люблю твоего отца. Он пошел на все, чтобы найти меня и воссоединить с сестрой. Я люблю его потому, что, если я позволю себе ненавидеть его, эта ненависть иссушит меня, а его не тронет.
Ходжин не понимала, о чем она говорит. Любая женщина почла бы за счастье стать женой хана.
Она не беспокоилась о помолвке; ее муж, она была уверена, никогда не будет таким превосходным человеком, как отец. Ну, теперь помолвка расстроилась, и это было как-то связано с войной. В любом случае ее отец воюет за нее.
– Я молюсь, чтобы он остался в живых, – сказала Есуй, – и чтобы он нашел нас поскорей. Я забыла о многом, любя его, а здесь мне все напоминает о том, что я хотела бы забыть.
– Он будет жив и здоров, – сказала Ходжин.
Есуй улыбнулась своей странной улыбкой.
– А если нет?
– Тогда будут сражаться мои братья, и если враги придут сюда, я застрелю их и отрублю им головы. Я сложу их в кучи и буду петь и плясать вокруг них. – Ходжин придвинулась к огню. – Надеюсь, он поубивает их всех.
Есуй выползла из шалаша, в котором жила вместе с сестрой. Бортэ помогла молодой женщине встать на ноги.
– Сочувствую, – сказала она. – Ребенка похоронили поблизости. Я покажу тебе могилку.
Есуй покачала головой. Она не плакала, потеряв ребенка, а Есуген плакала.
– Я сама потеряла двух детей, – продолжала Бортэ. – Ты молода, Есуй, – будут другие. Я знаю, что от этого не легче, но это правда.
Скоро им придется покинуть это место, возвратиться к людям, ожидающим к югу от гор, и есть надежда, что там они получат известие о Тэмуджине. Оттуда она могла бы отправиться на запад, к стану хонхиратов, и надеялась, что отцовское племя приютит ее на зиму. Больше задумывать наперед она не осмеливалась.
Алаха потянула ее за полу тулупа. Бортэ увидела маленькую фигурку Ходжин среди деревьев.
– Бортэ-экэ! – кричала запыхавшаяся девочка. – Мы видели каких-то людей там, далеко, и Тулуй хотел спрятать животных, а потом приехать к тебе, и тут… – Девочка перевела дух. – Они оказались нашими – человек двадцать.
Бортэ забросала костер землей и схватила Алаху. Они с Есуй побежали за Ходжин вниз по склону холма. Когда они выскочили из леса, Тулуй уж подскакал к людям и вел их к пасущимся животным. С воинами был Чагадай. Бортэ сунула Алаху в руки Есуй и подбежала к нему.
– Мама! – закричал Чагадай. Она схватила лошадь за повод. Он соскочил с лошади и обнял мать. – Отец будет прыгать от радости.
Она посмотрела на него.
– Значит, он жив.
Чагадай кивнул.
– И Угэдэй, и Джучи, и дедушка Мунлик. Мы поехали на север охотиться и нашли некоторых наших людей у реки к югу отсюда. Они сказали, что вы поехали на север. Я не думал, что наши люди прячутся так далеко на востоке.
– Враги тоже не подумали бы. Я послала большую часть людей к Онону. – Она ухватилась за сына. – А твой отец… вы победили?
Чагадай нахмурился.
– Можешь назвать это победой. Она дорого стоила нам… но я расскажу об этом позже. Зови сюда остальных.
Он сел на коня и поехал к своим людям. Она заметила, что у них нет заводных лошадей. Любая победа, видимо, достается нелегко. Она стала быстро карабкаться на холм.
Бортэ рассказали о битве. Ханское войско пасло лошадей, когда тучи пыли вдали предупредили о приближении противника. Они едва успели собрать табуны. А тем временем солнце садилось, кэрэиты были уж близко, и оба войска готовились к сражению всю ночь.
– И тогда случилась странная вещь, – рассказывал Чагадай. – Один из людей Джамухи приехал к отцу и выложил ему, как собираются сражаться кэрэиты. Кажется, анда сомневался, выдержит ли желудок Ван-хана эту войну.
Бортэ поджала губы.
– Джамуха всегда был непостоянен.
– Постоянен, не постоянен, но он нас, можно сказать, спас. Ван-хан собирался бросить свои лучшие силы, ударить всей массой на уругудов и мангудов, так что отец знал, что боевой порядок здесь надо укрепить.
Хубилдар бросился со своими мангудами на противника, и его отбросили назад. Джурчедэй контратаковал, и когда его тоже отбросили, опять стали наступать мангуды. В конце концов противника потеснили – Джурчедэй стал преследовать его, и тут Сенгум ввел новые силы против нас. Это было глупо – уругуды преследовали войска его отца. Ему бы послать своих людей в тыл уругудам, тогда бы он многих побил.
Глаза Тулуя сияли. Бортэ знала, что ее младший сын жалел, что не участвовал в сражении.
– В лицо Сенгуму попала стрела, – продолжал рассказывать Чагадай, – и он упал с коня. Все кэрэиты окружили его. У нас было мало надежды пробить эту оборону, да и солнце садилось. Хубилдар был ранен, мы потеряли много людей, так что когда наступила темнота, отец приказал отступить. Мы не останавливались до полуночи, не имея представления о своих потерях. Мы спали в седлах, все время ожидая нового нападения. Перед рассветом отцу донесли, что Угэдэй пропал, а также Борчу и Борогул. Отец был вне себя от горя.
– Но ты сказал…
– Мы должны благодарить приемного сына бабушки Борогула за спасение Угэдэя. – Оэлун всплеснула руками при этих словах. – Угэдэя ранили стрелою в шею, и Борогул поддерживал его в седле всю ночь по пути к нам, высасывая кровь из раны. Увидев их, отец заплакал. К тому времени и Борчу догнал нас. Он потерял коня, и ему пришлось украсть вьючную лошадь у кэрэитов. – Он помолчал. – Бабушка, приготовься. Дядю Хасара схватили – Борчу видел его среди пленных у кэрэитов.
Оэлун-экэ зарыдала. Бортэ взяла ее за руку.
– Мы знали, что нас могут преследовать, – продолжал Чагадай. – Мы отступали к Хинганам. Оставшиеся у нас лошади к тому времени выдохлись, и нам хотелось лишь немного подкормить их, пока не появился противник. Но он так и не подошел, а потом приехал вождь тангутов, который решил оставить кэрэитов и присоединиться к отцу. Он тоже рассказывал о разногласиях у кэрэитов. Ван-хан разозлился на сына за то, что тот толкнул его на эту войну, и один из кэрэитских нойонов убедил Тогорила оставить нас пока в покое и подобрать нас позже. Так он и сказал – словно мы коровьи лепешки. – Чагадай откашлялся. – Он сказал Ван-хану, что мы слабы и что у нас почти ничего не осталось. Он был недалек от истины.
– И где же теперь мой старший сын? – спросила Оэлун.
– Движется на запад вдоль Халхи. Он разделил войско на две части, все, что осталось от войска. У нас меньше трех тысяч человек. Половина охотится севернее реки, а половина – южнее. Вот и все, что случилось с тех пор, когда я видел вас в последний раз. – Лицо у Чагадая было изможденное. – Можно назвать это победой, но ощущение от нее, как от поражения.
79
Они ехали на юго-запад. По дороге люди охотились. Через несколько дней они догнали монгольский арьергард. У воинов было мало запасных лошадей и палаток. Когда Бортэ узнала, что Тэмуджин остановился к востоку от озера Буир, она приказала двум людям сопровождать ее, а остальных оставила с арьергардом.
Она добралась до Тэмуджина лишь через три дня. Тот разговаривал с Джурчедэем у полевого шатра, когда она приехала. Люди казались такими же унылыми, как и те, которых она встречала по пути. Они равнодушно смотрели на туг хана, проходя в его шатер, словно бы не уверенные, что дух штандарта не покинул их.
Тэмуджин обнял ее и повел внутрь.
– Я получил донесение от двух разведчиков сегодня утром, – сказал он. – Большая часть наших людей прячется в горах севернее Онона. Разведчики говорят, что противник отвел свои силы к Керулену. Хубилдар отправился на Небо. Я говорил ему, чтобы он не охотился, пока не поправится, но он настаивал, говорил, что сражался за меня и будет охотиться для меня. Раны открылись. Мы похоронили его несколько дней тому назад.
– Сочувствую тебе, – сказала она, видя, что он еле сдерживает слезы.
– Хасар в плену, и никто не видел его семьи.
– Чагадай сказал мне о Хасаре.
– Я молюсь за то, чтобы он оставался пленником, чтобы у Тогорила хватило жалости пощадить сына своего анды. – Он вздохнул. – Ты справилась, Бортэ, спасла тех, кого я доверил тебе.
– Справилась, да не совсем Почти все, что у нас было, брошено, и из-за долгой езды на лошади Есуй выкинула.
– Ты спасла ее и остальных, – сказал он. – Я благодарен тебе за это.
Она прижалась к нему, на сердце стало легче. Лицо у него осунулось, глаза грустные, но тихий голос по-прежнему ровен.
– Маленькая Ходжин ни разу не потеряла веры в тебя.
Он похлопал ее по руке.
– Наверно, я должен был прислушаться к тебе, когда ты предупреждала меня, что Тогорил ненадежен.
Ей не удалось тогда вразумить его, но она была рада, что он помнил это.
– Ван-хан тут ни при чем, – сказала она, – это дела его сына, да и Джамуха, видимо, руку приложил.
– И все же он направил ко мне посланца перед битвой. – Тэмуджин вздохнул. – Может, он вспомнил наши старые узы. Я сожалею о том, как все сложилось, и, наверно, он тоже.
Ей не хотелось говорить о Джамухе.
– Бортэ, мне кажется, ты знаешь, что делать.
Она насторожилась. Он хочет, чтобы она подтвердила его собственное решение.
– Если ты потерпел неудачу, – сказала она наконец, – то надо уехать всем к племени моего отца. Мне кажется, что люди и лошади могут восстановить силы у хонхиратов, если они разрешат нам оставаться на своих землях. А те, что прячутся, присоединятся к нам впоследствии.
– Я думал о том же. – Он положил руку ей на плечо. – Ты знаешь, что это значит?
– Знаю.
– Если они отвергнут мое послание, нам придется сражаться с ними и взять, что нам нужно.
– Да.
Она понимала, когда выходила замуж за него, что верность ему должна у нее стоять на первом месте.
Тэмуджин крикнул Джурчедэю. Уругуд пригнулся, входя, потом стал на колени и сел на пятки.
– У меня есть поручение для тебя, – сказал хан. – Пора напомнить хонхиратам о наших узах. Нам нужно восстановить силы на их землях, и если они присягнут мне, наше войско пополнится.
– Они могут не согласиться, – возразил Джурчедэй.
– Тогда нам придется напасть. – Он взглянул на Бортэ. – Они начали перекочевывать на некоторые старые татарские пастбища. Они, наверно, не слишком расположены к войне, но если они увидят, что мы слабы, то могут рискнуть напасть. Нам лучше показать им, что мы готовы к сражению, приблизившись к ним первыми.
Джурчедэй кивнул.
– Я буду твоим посланцем, Тэмуджин.
– Возьми с собой своих лучших людей. Ты скажешь хонхиратам о моей любви к ним, о прекрасной Бортэ, которую я нашел среди них, о том, как верно она ждала, пока я не окреп и не попросил ее руки. Ты скажешь, что мой отец обещал мне их дружбу. Ты напомнишь им, что я никогда не нападал на них.
– Я скажу все это.
– И, по возможности, красноречивей, – сказал хан. – Если они начнут говорить, что они всегда рассчитывали не на свою военную силу, а на красоту своих дочерей, мы узнаем, что они поддадутся и присягнут нам. Но если они заговорят о том, что сокол возвращается в свое гнездо после охоты, мы нападем.
– Я поеду к их вождям сейчас же, – сказал Джурчедэй.
В стане мужа Бортэ оставалась вместе со всеми, кто был с ней во время побега. С ними был оставлен отряд воинов и часть арьергарда, остальное войско вскоре поехало вслед за Джурчедэем и его людьми, готовое напасть, если хонхираты решат сражаться. Даже в ослабленном состоянии войско хана может нанести тяжкий удар ее племени. У хонхиратов не было военного опыта.
Она была возле походного шатра, помогая Хагадан разделывать оленя, которого притащили охотники, когда увидела монгольского всадника, несущегося к стану. Бортэ продолжала работать, пока человек не приблизился к сторожевым кострам, потом она встала, засунула нож за кушак и вошла в шатер. Немного погодя она узнает, будет ли война.
Бортэ ждала. Несколько часовых у костров, приветствовавших всадника, теперь скакали в направлении стана, неся весть об ответе хонхиратов.
В проеме кто-то появился.
– Бортэ, – сказала Хадаган, – люди бросились к лошадям и к оружию. Это значит, что им, наверно, приказали готовиться к битве.
Она боялась поверить в это. Наконец она встала и вышла. К ней рысью ехала стража, она поспешила навстречу воинам.
– Говорите, – потребовала она.
– Хорошие новости, почтенная госпожа, – хонхираты сдадутся нам. Наш человек говорил что-то об их вождях, едущих сюда, но я уже был в седле и не слышал остальное.
Она вернулась к шатру, где Хадаган развешивала полоски мяса на веревке, натянутой между двумя шестами. На занесенной песком равнине она увидела тучи пыли, поднятой множеством всадников.
– Будет мир, – сказала она Хадаган.
– Хорошо, – ответила женщина. – У нас будет время приготовить это мясо.
Бортэ засмеялась. Один из всадников опередил своих товарищей, в нем было что-то знакомое. Она продолжала наблюдать за ним, пока он не доскакал до сторожевых костров и не спешился, чтобы приветствовать стражу. Она узнала эту походку враскачку и поднесла руку ко рту.
– Что с тобой, Бортэ? – спросила Хадаган.
– Отец. – Бортэ сделала шаг вперед. – Мой отец приехал.
Она так сильно рыдала, что не могла поприветствовать Дай Сэчена должным образом. Она едва вспомнила, Что ему надо представить Хадаган, и снова прильнула к старику. Борода и усы Дая были совершенно белыми, лицо в морщинах и задубевшее, тело усохшее от старости, но руки, обнимавшие ее, были все еще сильны.
– Отец, – прошептала Бортэ.
– Тэргэ и Амель призвали других вождей в свой стан, – сказал он, – когда прибыли посланцы Тэмуджина. Они уже решили, что присягнут твоему мужу, когда мы приехали. Так что и мы все согласились. Я сказал им, что, как отец первой жены Чингисхана, я хочу поехать к нему и присягнуть сразу, вот Тэргэ и Амель и послали меня с Анчаром. Твой брат сейчас с Тэмуджином, и когда я услышал, что ты в стане, я спросил, не могу ли я увидеть тебя.
– О, отец. Увидеть Анчара снова было бы замечательно.
Он улыбнулся ей.
– Ханские посланцы говорили о красивой Бортэ, но я думал, что твоя красота ушла в предание. Теперь я вижу, что она сохранилась.
– Ты льстишь мне, отец. Цветок засох.
– Лишь чуточку увял, дитя мое. – Он поклонился Хадаган и пошел за Бортэ в шатер. – Твоя мать чувствует себя хорошо. Она с великой радостью увидит тебя снова.
– А ты не взял еще одну жену за все эти годы?
Дай покачал головой.
– Теперь я слишком стар, чтобы думать о других женах, и Шотан тоже имеет свое мнение об этом.
Отец сел лицом к дверному проему. Она сняла флягу с шеста и села рядом с ним.
– Прости, что больше угостить тебя нечем. – Бортэ окропила пол. – У нас многого еще не хватает.
– Вы нарастите жирок на наших землях.
– Отец, я говорила Тэмуджину, чтобы он обратился к твоему племени. Он бы без меня это сделал, но ему бы легче было принять такое решение, если бы я согласилась. Он бы напал на вас, если бы вожди ему отказали. Я это знала, когда давала ему совет.
– Я тоже знал, когда слушал его послание. Я рад, что до этого не дошло. – Он выпил и вернул ей сосуд. – У нас многое изменилось, дочка. Наши молодые люди не желают больше рассчитывать на красоту наших девушек. Они много слышали об отваге Чингисхана. Некоторые хотели сражаться на стороне татар против него, чтобы доказать себе, что они достойные противники, но нам пришлось удержать их.
– Хорошо, что вы это сделали.
– А другие, вроде твоего брата Анчара, говорили о том, что они добудут, если станут служить ему. Я уже давно знаю, что наш мирный образ жизни скоро пройдет, что молодые люди мечтают о набегах и засадах. Они говорили о том, как Чингисхан делает могучих воинов из обыкновенных пастухов и генералов из людей, которые в прежние времена могли бы стать лишь конокрадами.
– Теперь он нуждается в вас, – сказала Бортэ, – но вы присоединяетесь к нему в то время, когда судьба к нему неблагосклонна.
Дай кивнул.
– Если мы ему поможем, он вознаградит нас. Молодые люди слышали о его щедрости по отношению к своим сторонникам. – Старик погладил бороду. – Вот и до нас добралась война – уже недостаточно прикрываться красивыми девушками, как щитом. Лучше Анчару воевать на стороне мужа сестры, чем против него.
Она сказала:
– Анчар когда-то хотел стать его генералом.
– Да. Тэмуджин показал, что он есть такое, еще будучи мальчиком. Я знал, что он предназначен для великих дел. Одного не знал я тогда – его возвышение означает, что с моим племенем будет покончено.
– Не означает, – возразила Бортэ. – Вы присоединились к нему, а когда он станет сильнее…
– Несомненно, он станет сильнее. – Отец вздохнул. – Разве не летел он к тебе с солнцем и луной во сне? – Лицо его сморщилось, выдавая возраст. – Больше мы не будем хонхиратами, а станем монголами.
80
Сорхатани наблюдала за степью. Черные фигурки всадников неслись в жарком мареве по высохшей желтой траве. Она узнала отороченную синим одежду отца, несмотря на клубы пыли.
Джаха Гамбу поехал в орду дяди несколько дней тому назад. Он знал, что поход на монголов будет ошибкой, но все равно отправился сражаться. Он возвратился с войны и рассказывал, как его брат Тогорил рассердился на Сенгума, обвинив его в больших потерях кэрэитов.
Джаха вернулся к Ван-хану в стан, чтобы по возможности примирить отца с сыном и заверить Тогорила в своей преданности. Отец Сорхатани часто говорил, что не стоит возбуждать подозрительность Тогорила, поскольку Ван-хан погубил других своих братьев, дабы утвердить себя на троне.
Служанки подогнали овец к шатру. Ибаха, сестра Сорхатани, смотрела на кобыл, привязанных у самой границы стана: Хасар и его сын Игу с другими мужчинами доили кобыл. Ибаха покраснела.
– Ибаха, – строго окликнула ее Сорхатани.
Сестра вздрогнула, а потом опустилась на колени у овцы. С тех пор как Хасара привезли сюда, Ибаха под любым предлогом старалась оказаться рядом с ним, но то же самое было с ней несколько месяцев тому назад, когда в их стане останавливался торговец-уйгур.
Сорхатани подумала, что ее сестрица невероятно глупа. Ибаха знала, что Хасар не сможет жениться на ней, пока он пленный и заложник, но это не мешало ей заглядываться на него.
Молоко шумно ударяло в дно ведра. Наверно, ей, Сорхатани, надо поговорить с отцом об Ибахе. Он иногда прислушивается к ней. Ребенок обладает мудростью женщины – вот как говорит он о Сорхатани. Она скажет ему, что Ибаха слишком красива, чтобы ее можно было еще долго оставлять в девках.
Ибаха снова загляделась на мужчин.
– Дои, – проворчала Сорхатани.
Сестра хихикнула и снова взялась за работу.
Красное солнце уже совсем склонилось к западу, когда обе сестры понесли молоко в юрту.
– Отец возвращается, – сказала Сорхатани, помогая матери выливать молоко в котел.
Ее мать была третьей женой отца, но любимой. Джаха Гамбу приходил в ее юрту, если хотел обсуждать вещи, не предназначенные для ушей двух других жен. Те давали пищу слухам, а Хухен Гоа словно бы и не слышала того, что он говорил ей.
Сорхатани разглядывала гладкое, с золотистой кожей, лицо матери. Хухен Прекрасная все еще выглядела, как красивая девушка, неподвластная возрасту. Ее карие глаза не были затуманены ни единой мыслью. Сорхатани пришло в голову, что она когда-то была такая же глупая, как Ибаха.
– Мне нужно побольше топлива, – сказала Хухен одной из служанок.
– Я принесу. – Ибаха поспешила к выходу.
Сорхатани поставила ведро.
– Мою сестрицу пора выдавать замуж, – сказала она.
– Я буду скучать по ней.
– Ей почти восемнадцать, мама. Уж не хочешь ли ты, чтобы она состарилась в этой юрте? Ты должна поговорить с отцом. – Мать, конечно, не поговорит, а взвалит эту заботу на Сорхатани. – Я помогу ей набрать кизяков.
Она вышла. Сестра шла к юрте Хасара, стоявшей на южной стороне кольца Джахи Гамбу. Другие пленные монголы были разбросаны по стану, но Хасара отец хотел иметь под рукой. Он был одновременно и заложник, и старый товарищ.
Ибаха облокотилась на повозку, явно надеясь увидеть монгола. Сорхатани подошла к ней. Мимо них пробежало несколько мальчишек. Главная жена Хасара, единственная из его жен, тоже попавшая в плен, стояла у своей юрты, обрабатывая с другой женщиной кусок войлока. Мимо проскакал еще один мальчишка и вдруг остановился.
– Привет, Туху, – сказала Ибаха, с улыбкой глядя на младшего сына Хасара. Туху было двенадцать лет, на год меньше, чем Сорхатани. Он покраснел и ответил на приветствие. – Наверно, вы с отцом пойдете завтра на богослужение. Священники окрестят вас обоих.
Мальчик засмеялся.
– Напрасно воду будут лить.
Он поехал к юрте матери. Туда возвращался Хасар в сопровождении других всадников и двух повозок, наполненных бурдюками с молоком. Он был по пояс голый, широкая смуглая грудь его блестела от пота.
Ибаха вздохнула. Сорхатани обняла сестру за талию.
– Ты уже насмотрелась на него, – сказала она. – Как тебе не стыдно бегать туда? Отец вернется, и он все равно придет к нам в юрту.
Хасар часто заходил к Джахе выпить и поговорить о старых битвах. Он, казалось, не находил плен обременительным, но залогом его хорошего поведения была его семья.
Хасар спешился. Его мощные бицепсы чем-то напоминали бурдюки, что лежали на повозках. Он был красив, призналась себе Сорхатани. Наверно, его брата тоже все любят. Когда-то ее дядя Тогорил называл Чингисхана своим приемным сыном, но теперь монгол скрывался, а кэрэиты забрали себе его старые земли. Ибахе надо бы это помнить. Кто бы ни стал ее мужем, среди племени Хасара ей его не найти.
Джаха Гамбу в тот вечер ужинал в юрте Хухен Гоа. Сорхатани заметила, что он был трезв, а сыновья его молчали. Три жены его и жены сыновей разговаривали между собой и шикали на детей. Хухен, казалось, была безразлична и к плохому, и к хорошему настроению мужа.
Джаха выдворил всех раньше, чем обычно, распустил слуг и вышел. Сорхатани с Ибахой помогли матери почистить блюда. Творог, образовавшийся в молоке, кипящем над очагом, выложили и стали сливать сыворотку в бурдюк, когда вошел Джаха Гамбу.
– Я послал караульного за Хасаром, – пробурчал он жене. Ибаха лучезарно улыбнулась ему и пригладила косы. Сорхатани нахмурилась. Наверно, советники Ван-хана наконец уговорили его отделаться от врага его брата – так она объяснила плохое настроение отца.
– Кликните собак! – донесся снаружи мужской голос. Ибаха насторожилась, она узнала голос Хасара.
– Добро пожаловать, нукер, – сказал Джаха Гамбу, когда Хасар вошел и поклонился.
Сорхатани собралась с мыслями. Раз отец пригласил Хасара и назвал его нукером, товарищем по оружию, значит, он не собирался еще его казнить.
Хасар поприветствовал всех и прошел в глубь юрты. Сорхатани заканчивала разравнивать на блюдах выложенный для сушки творог. Ибаха села и одернула сорочку.
Хасар сидел справа от Джахи. Хухен Гоа налила кумысу.
– Приложись как следует, – сказал Джаха. – Тебе это понадобится. Твой брат послал гонцов к Тогорилу.
Хасар кивнул.
– Твой караульный сказал мне, что посланцами были Сукэгэй и Архай и что Тэмуджин предложил заключить мир. Больше он ничего не сказал.
– Послание предназначалось не только для моего брата, но и для его окружения. Послушай, что я тебе скажу. – Он выпил кумысу. – Все люди, к которым хотел обратиться твой брат, были в стане Тогорила, так что дело могло решиться быстро. – Он помолчал. – Архай и Сукэгэй сначала передали слова Тэмуджина, предназначенные для Тогорила, и я попытаюсь сохранить красноречие твоего брата. «Что я тебе сделал, отец и хан? – спросили они. – Почему ты гонишь мой народ и рассеиваешь дым его очагов? Разве я не другое колесо твоей кибитки? Мой отец восстановил тебя на троне и стал твоим андой. Когда найманы посадили Эркэ Хару на твой трон, я принял тебя в своем стане и изгнал врагов с твоих земель. Однажды ты меня уже бросал, поступив со мной, как с сожженным жертвенным мясом, и все же я помог тебе защититься, когда на тебя напали. Скажи мне, чем я тебя оскорбил, чтобы я мог исправить дело». Больше ничего в послании не было, я сказал главное.
– И это не тронуло Ван-хана? – спросил Хасар.
– Тронуло. Тогорил обругал себя, надрезал палец и дал крови стечь в берестяную чашку. Он велел Архаю отвезти чашку Тэмуджину и сказал, что если когда-ни-будь разгневается на сына Есугэя, то прольется его собственная кровь.
– Но мне говорили…
Джаха поднял руку.
– Следующее послание предназначалось Джамухе. – Он нахмурился. – «Ты рассорил меня с Тогорилом-эчигэ, – сказали посланцы. – Когда-то мы оба пили из чаши Ван-хана. Теперь ты пьешь из нее один, но как долго ты будешь пить из нее?» Что же касается Алтана и Хучара, посланцы напомнили им, что они провозгласили Тэмуджина своим ханом и поклялись служить ему, а потом спросили: «Вот таким образом вы чтите свое слово? Теперь вы поддерживаете Ван-хана, моего отца, – сказали они, – но где ваша преданность мне?»
– И что они ответили? – спросил Хасар.
– Они не сказали ничего. Одного послания они еще не передали – предназначенного для Нилхи. К тому времени я уже думал, что Тэмуджин добился своего. Мой брат сожалел о войне, и посланцы напомнили ему, что на Алтана, Хучара и Джамуху полагаться нельзя.
– Перескажи мне послание для Нилхи, – попросил Хасар.
– Вот оно: «Я стал сыном твоего отца, когда уже носил одежду, а ты родился у него голым. Зависть заставила тебя разбить сердце отца и прогнать меня. Как ты мог причинить ему такое горе? Не потому ли ты заставил его страдать, что даже при жизни его хочешь стать ханом?»
Хасар перевел дух.
– Нилха был взбешен, – продолжал Джаха. – Он возмущался тем, что Тэмуджин назвал Тогорила своим отцом, но также утверждал, что тот называл его кровавым ублюдком. Он сказал посланцам, что наш народ будет откармливать своих лошадей, пока они не поправятся настолько, что будут готовы к войне, и что тот, кто выиграет сражение, заберет себе народ проигравшего. Вот такое послание направлено твоему брату. – Переводя дух, Джаха выругался. – Теперь Тогорил и мой племянник спорят опять, а трое других несчастных уехали в свои станы. Надежды твоего брага на мир рухнули, но и здесь им посеяны семена еще большего раздора.
Хасар улыбнулся.
– Значит, он, наверно, чего-то добился.
– Прежде я не хотел участвовать в походе на Тэмуджина, – пробурчал Джаха, – и теперь не стал бы сражаться против него. Тогорил проявляет нерешительность, а Хучар с Алтаном могут передумать. Наш союз, видимо, распадется.
Хасар сказал:
– А я останусь у тебя в плену.
Ибаха кусала губы. Сорхатани встала и взяла блюдо с костями для собак. Теперь она все слышала, отцу придется сражаться против его воли.
Перед входом в юрту у костра грелись караульные. Сорхатани нашла трех собак за кибиткой, они, ворча, накинулись на кости. Она огибала шатер, когда услышала голос Хасара.
– Желаю тебе спокойной ночи, нукер и друг. – Сорхатани отпрянула в темноту. Ее отец и монгол стояли возле ступенек, ведущих к входу в шатер. – Как я понял, ты согласился выступить на стороне Тогорила, если он решится воевать.
– Он будет воевать, – сказал отец. – Нилха втянет его, как он делал это прежде.
– Моя судьба в твоих руках, Джаха Гамбу. Что бы со мной ни стало, выступить с тобой против Тэмуджина я не могу. Мы с братом всегда были стрелами из одного колчана.
– Понимаю. – Джаха откашлялся и сплюнул. – С твоей семьей у меня ничего не случится, – прошептал он, – а караульные по ночам не так бдительны.
Сорхатани старалась не дышать. Отец рискует, давая пленнику совершить побег. Чем все это кончится, думала она.
